Сочинение по картинке

V. Деды морозы и новогодние пупсы

Новый год на носу, мои сограждане перед Обжорной ночью, как всегда, очень возвышены, и некоторые из них даже готовятся писать на бумажках желания, а потом жечь их и есть пепел под бой курантов. Запивая шампанским, разумеется.

В ноздри бьёт тяжкий дух Рождества и всё такое.

Поэтому я написал для вас текст про то, что от судьбы не уйдёшь, жизнь богаче наших представлений о ней, и нечего загадывать в праздничную ночь — наливай да пей.

Самое время разобрать одну картинку.

Она напечатана в журнале «Крокодил» № 35–36 за 1939 год. Как вы понимаете, перед нами новогодний номер, и представляет он нам рисунок хорошего художника К. Ротова.

Ротов, на самом деле хороший художник, и о нём стоит рассказать подробнее. Жизненный путь Константина Павловича начинается в Ростове-на-Дону, где он родился в 1902-м. Его карикатуры печатали в газетах ещё при белых (но тут как-то обошлось без последствий), а потом, когда на Дон пришли красные, он стал печататься Дон-РОСТА. Потом Ротов перебрался в Петроград (он был постоянным автором в тамошнем журнале «Бич» ещё в 1917 году), а затем в Москву, и работал в журнале «Крокодил» (1922–1940). Одновременно он сотрудничал со множеством журналов и газет, и даже с главной газетой СССР — «Правда».

Моё поколение (как и рядом стоящие) помнят Ротова как автора прекрасных иллюстраций к «Приключениям капитана Врунгеля» (1939) Андрея Некрасова, «Старику Хоттабычу» (1940) Лазаря Лагина и «Золотому телёнку» (1931) Ильфа и Петрова. Но ещё он проиллюстрировал массу других детских книг, а то, что нарисовано в книге, прочитанной в детстве, запоминается навсегда.

К его биографии мы ещё вернёмся, а пока перенесёмся в воображении, слава Богу, только в воображении, в декабрь 1939 года. Вот перед нами раздача национальностей новорожденным, причём происходит всё во вполне бюрократической процедуре. Новорождённые (тут, правда, они довольно подрощенные — для того, чтобы передать в рисунке эмоции с помощью мимики).

Надо сказать, что тут есть ещё старая традиция, которая пропала вместе с Советской властью. У Деда Мороза (в отличие от Санта-Клауса) была своеобразная семья — внучка Снегурочка (иногда она казалась дочкой) и маленький пупс, мальчик лет шести. Это был он сам, попавший в петлю времени, и, одновременно перерождение самого Деда Мороза, который умирает за кадром каждого 31 декабря, чтобы с боем курантов возник новый Дед Мороз, как уже говорилось, сразу лет пяти-шести. Большая часть известных нам богов, и даже наш Спаситель, умирают и воскресают каждый год, оставаясь прежними. А Дед Морозов воскресает наново, экономя только пресловутые пять-шесть лет.

Вторая история, которую напоминает эта сцена на обложке советского журнала, — сюжет в «Синей птице» (1905) Метерлинка. Там есть довольно заунывное место с душами нерождённых пока младенцев, которые слоняются в скучном заоблачном пространстве среди порфировых колонн под бирюзовыми сводами.

Там, впрочем, есть мрачный эпизод:

Ребенок. Здравствуй!.. Как поживаешь?.. Да поцелуй же меня! И ты тоже, Митиль!.. Ничего нет удивительного, что я знаю, как тебя зовут: ведь я твой будущий брат… Мне сейчас только сказали, что ты здесь… Я был в глубине залы, собирал свои мысли… Скажи маме, что я готов…

Тильтиль. А ты что, хочешь к нам прийти?..

Ребенок. Ну конечно! На будущий год, в вербное воскресенье… Не дразни меня, когда я буду маленький… Я очень рад, что заранее расцеловал вас… Скажи отцу, чтобы он починил колыбельку… Ну как у вас там, хорошо?..

Тильтиль. Да неплохо… Мама у нас такая добрая!..

Ребенок. А кормят хорошо?..

Тильтиль. Как когда… Иной раз бывают даже пирожные. Правда, Митиль?..

Митиль. На Новый год и четырнадцатого июля… Мама сама делает…

Тильтиль. А что у тебя в мешке?.. Ты нам что-нибудь несешь?..

Ребенок (с гордостью). Я несу три болезни; скарлатину, коклюш и корь…

Тильтиль. Только и всего?.. А потом что ты сделаешь?..

Ребенок. Потом?.. Потом я от вас уйду…

Тильтиль. Стоило приходить!..

Ребенок. Разве это от нас зависит?..

Ну, так всякому человеку повышенной духовности, нужно помнить, что смерть неподалёку и плакать нужно чаще.

В приёмнике-распределителе перед нами довольно много заплаканных младенцев. Картина вполне мизогиническая, здесь нет ни одной девочки, и это сближает младенцев с перерождёнными Дедами Морозами, которым выдают путёвки на Землю в комнате № 1939. (Собственно, так и написано в объявлении на стене — и там прямо сказано, что это «новые годы»). Только каждый год-младенец распространяет свою власть не на весь мир, а лишь на судьбу отдельной нации. Если точно, то их семнадцать — и про судьбу тринадцати что-то известно (про двоих из них неточно). И ещё двое своего назначения не получили.

Обсуждать младенца, отваливающего в СССР, не очень интересно: у него усреднённая славянская внешность, улыбка до ушей, но сам он удалятся из нашего поля зрения. Он летит в страну, которая только что подписала Пакт о ненападении с Германией и (пока) увязла на Карельском перешейке, воюя с Финляндией. За эту войну её только что исключили из Лиги Наций. Но мальчик имеет повод улыбаться: война с финнами будет закончена в наступающем году, хотя в январе Красную Армию ждёт несколько унизительных поражений.

Среди других в комнате ожидания, нам представлены:

1. Итальянец, что в недоумении чешет затылок. Несмотря на то, что фашистская власть установлена в Италии давно, младенец не плачет, и видимо, его судьба не так страшна. 10 июня следующего года Италия вступит в войну, и под конец года её будут крепко трепать в Египте.

2. Следующий за ним в ужасе, но мы не видим пункта назначения.

3. Третий отправляется в Данию. Он хмур, но не то, чтобы в отчаянии. А стоило бы — Вермахт вломится в Данию в апреле 1940 года.

4. Плачет младенец, отправляющийся в Японию. Пока ничто не предвещает Хиросимы, только Олимпийские игры 1940 года перенесли из Токио в Хельсинки. (Тоже неудобно получилось, потом их вовсе отменили).

5. Рыдает младенец, которому предназначена Франция. Мало того, что её разгромят через полгода, так ещё и британский пупс будет бомбить французский флот в колониях, чтобы он не отсвечивал.

6. Точно так же плачет тот, кому уготована Британия. Пока две страны находятся в состоянии войны с Германией. Война эта пассивная, всё самое страшное начнётся в апреле 1940. И пророчество художника справедливо, понятно и сбылось.

7. За ними стоит и тоже плачет мальчик, у которого на проездных документах видна только буква «Г». И это не «Голландия», потому что такой младенец уже есть. Может быть, Греция? Я специально ухожу от Германии: тонкость в том, что СССР в этот момент находится с ней в состоянии «странной дружбы» (по аналогии со «странной войной», что идёт у Третьего Рейха на Западе). Поэтому нам неясно, настоящая ли это Германия или какой-нибудь Гондурас. Это какая-то Германия Шредингера.

8. Бельгийский мальчик в недоумении. Он мог быть и поэмоциональнее: 10 мая немцы вторгнутся в его будущую страну.

9. Голландский — тоже напрасно спокоен, у его страны та же судьба.

10. Ревёт младенец, отправляющийся в Египет. Ну да, под конец 1940 года там будет жарко, но не так чтобы для самих египтян: тузить друг друга будут итальянцы и англичане.

11. Младенец с назначением в Турцию сосредоточен, но не в слезах. При любом исходе начавшейся войны Турция чувствует себя неплохо.

12. Недоумение вызывает швед. Отчего он в истерике, отправляясь в нейтральную страну, непонятно. Страна с долгими традициями нейтралитета, торговавшая с немцами до последнего. Но, может, он предчувствует, как к нему на стокгольмской улице подходит, шурша нафталиновыми юбками, полпред Александра Коллонтай и шёпотом произносит: «Мальчик, а у тебя есть стакан воды?»

13. И ещё один младенец держит назначение, которое нам неизвестно (название страны скрыто вставшими дыбом волосами будущего француза).

Кого тут нет? Во-первых, конечно, поляков — Польши нет, вернее, опять существует лишь Небесная Польша, и она не скоро вернётся на географическую карту. Во-вторых, нет американцев — по случайности или из дипломатических соображений. В-третьих, нет и китайцев, венгров и испанцев. Нет латиноамериканцев и афроамериканцев. Можно выдумывать политические причины, но, в конце концов, художник не должен был явить вам весь список Лиги Наций, к тому же, как я уже сказал, из неё нас вытурили за две недели до того, как «Крокодил» напечатал рисунок Ротова.

Возможно, что мы имеем дело с Дедами Морозами (новыми годами), и это не человеческие младенцы. Их жизненный цикл — год, через 365 дней они превратятся в старцев и сдохнут. Плакать можно только о судьбе на протяжении этого, то есть следующего, 1940 года. А жизнь в Берлине 1940 года для обычного обывателя пока всяко масляней, чем в Лондоне под бомбами. Если умереть 31 декабря 1940 года подданным Третьего Рейха на куче голландского сыра и датского масла, обывателю покажется сносным такой финал.

Если перед нами не младенцы, которым переправляться на баржах по Ладоге, не дети, которым гореть в Дрездене в 1945-м, а тот самый канон Деда Мороза, что прибегает с боем курантов весёлым карапузом, и удаляется умирать, когда все собираются за праздничным столом через двенадцать месяцев.

Ну, а никто и не обещал жизни вечной.

Однако, совсем другое дело, если младенцы выбирают себе долгую жизнь. Это не зародыш старика в новогодней шубе, а как говорится «человеческий детёныш».

Был один советский фильм, суть которого я переиначил в своём воспоминании. Я потом нашёл его и посмотрел заново, но не в самом фильме дело. Там, в начале шестидесятых годов, с круизного лайнера (здесь аллюзия на фильм «Бриллиантовая рука») на французскую землю сходят советские туристы. И вот в приморском ресторанчике один из них, советский генерал, рассказывает историю своей жизни, не замечая, что его подслушивает официант, оказывающийся бывшим русским офицером. Мне казалось, что генерал был в молодости денщиком у будущего официанта, а потом их развела Гражданская война. Но нет, в настоящем фильме денщик был не денщиком, а молодым офицером и пал жертвой розыгрыша в каком-то имении, но суть в том, что перед нами очень интересная задача в области прагматики (если отвлечься от идеологии и идеалов).

Например, понятно, что в 1916 году быть офицером лучше, чем денщиком.

Но когда настал двадцатый год, и уже началась давка у ялтинского причала — лучше быть краскомом и бывшим денщиком.

Однако ясно, что французскому официанту не грозит чистка и 1937 год.

А вот минуло несколько лет, и красный командир (если он избежал репрессий) крепко рискует — он и может попасть в котёл под Киевом, да и просто погибнуть. Над Францией же разлито спокойствие, что бы ни говорили потом о Сопротивлении.

Однако в 1950 году генерал Советской армии живёт не в пример лучше, чем официант в Ницце. Дача его полна немецкой мебели и ест он с тарелок Тевтонского ордена.

Допустим, они оба Мафусаилы, и вот наступает 1991-й.

Тогда одинокому французскому официанту (или метрдотелю — должен же понаехавший француз хоть как-то расти в чинах) опять несколько лучше, чем одинокому отставному советскому генералу в его московской, а то и хабаровской квартире. Былые заслуги мало кому интересны, кроме, разве, домушника, который тихо роется в комоде в поисках геройской звезды.

Думаете сейчас всё ясно и неизменно? Ну, так представьте себе молодого бонвивана, московского гуманитария, что влюблён в Америку и выбирает свободу (в тот момент, когда для этого не нужно просить политического убежища). И вот он четверть века преподаёт в каком-нибудь университете, пока, наконец, ровно за ту же недостаточную восторженность его вычищают с волчьим билетом. И всё потому, что поменялся стиль гуманитарных наук и требования к лектору.

Нам, слава Богу, не дано предугадать не только отзвук слов, но и чугунную поступь судьбы.

Но мы совсем забыли про художника Ротова, который жил в той стране, куда отправляется улыбающийся карапуз. Что ему принёс новый (тогда) 1940 год. А вот что: 22 июня 1940 года за ним пришли, вернее, приехали на дачу на Клязьме. Он получил восемь лет лагерей 58-ой статье, при самом «лёгком» её пункте, десятом: «Пропаганда и агитация против Советской власти». Всё дело было в карикатуре, которую Ротов нарисовал в 1934 году и которую, кстати, не напечатали в итоге. Там была нарисована жующая лошадь, а на спине её была очередь из воробьёв, ожидающих появления конских яблок. У хвоста лошади было объявление «Закрыто на обед». Это интерпретировали как поклёп на торговлю и кооперацию в СССР, и Ротов попал в Соликамск. В лагере ему повезло: он остался художником и расписывал клуб МВД, умудрялся писать акварели. Отсидев свои восемь, он поселился в Кимрах, но через полгода его взяли снова. Теперь его отправили в вечную ссылку в Северо-Енисейск. После реабилитации в 1954 году он прожил ещё пять лет в Москве.

Я считаю, что ещё счастливая-то была у него судьба. Могло выйти и хуже.