Сочинения

Не откажи, премудрый, сделай милость,

На этот сон вниманье обрати.

Узнай, что мне красавица приснилась —

Та, что у сердца в пребольшой чести.

С густым венком в руках она явилась,

Желая в дар венок преподнести,

И вдруг на мне рубашка очутилась —

С ее плеча, я убежден почти.

Тут я пришел в такое состоянье,

Что начал даму страстно обнимать,

Ей в удовольствие — по всем приметам.

Я целовал ее; храню молчанье

О прочем, как поклялся ей. И мать

Покойная моя была при этом.

Передо мной достойный ум явив,

Способны вы постичь виденье сами,

Но, как могу, откликнусь на призыв,

Изложенный изящными словами.

В подарке знак любви предположив

К прекраснейшей и благородной даме,

Любви, чей не всегда исход счастлив,

Надеюсь я — сойдусь во мненье с вами.

Рубашка дамы означать должна,

Как я считаю, как считаем оба,

Что вас в ответ возлюбит и она.

А то, что эта странная особа

С покойницей была, а не одна,

Должно бы означать любовь до гроба.

Проверка золота на чистоту —

Для ювелира незамысловата:

Огонь подскажет мастеру, что злато

Имеет эту цену или ту.

И я желаю, чтоб начистоту

Сказали все про эту песнь собрата

Вы, кто премудр и судит непредвзято

И в ком достоинств славят высоту.

Какую муку самою большою

Из мук любовных можете назвать?

(Мудрей не создал песни я, чем эта.)

Не любопытства ради жду ответа:

Себе хотел бы цену я узнать,

Уверенный в одном — что вас не стою.

На вас познаний мантия — своя,

Мне кажется, и, разобравшись строго,

Вам, друг мой, не нужна моя подмога:

Я славлю вас, но я вам не судья.

В сравненье с вашим знаньем бытия,

Поверьте мне, мое — весьма убого,

Дорога знаний — не моя дорога,

И вы всеведущи, не то что я.

Отвечу, положа на сердце руку

И ложь прогнав любую от себя,

Как надлежит в беседе с мудрым мужем.

Не посчитайте домыслом досужим

Такой ответ: кто не любим, любя,

Страшнейшую испытывает муку.

Изысканным своим ответом вы,

К тому же, друг мой, веским, подтвердили

Всю справедливость доброй той молвы,

Которой люди всюду вас почтили.

Но мне сдается — ваши таковы

Достоинства, что человек не в силе

Их перечислить до конца, увы,

И почестей вы больших заслужили.

Страшней любви неразделенной нет,

По-вашему, но есть другое мненье

На этот счет. Поверить мне кому ж?

Коль скоро вас не затруднит ответ,

На ваше уповаю разъясненье,

Чтобы узнать, кто прав, о мудрый муж.

С кем говорю — ума не приложу,

И все же я, не мудрствуя лукаво,

Столь редкой мудрость вашу нахожу,

Что обойти ее не может слава.

О вас по мыслям вашим я сужу

И потому хвалить имею право,

Но, если б мог я вас назвать, скажу:

Хвалить бы вас мне было легче, право.

Узнайте, друг (конечно, вы мне друг),

Тому больнее всех, того жалею,

Кто, будучи влюбленным, не любим.

Любовь неразделенная — недуг,

Грозящий всем дубинкою своею.

Ну как, согласны с мнением моим?

Амор велит, чтоб верно я любил,

И обречен я этой страшной доле,

И часа нет, когда бы поневоле

К нему я сердце сам не обратил.

Овидиево средство я решил

Испробовать, но лгал Овидий, что ли,

Я, не избавясь от любовной боли,

Прошу пощады из последних сил.

Впустую все — искусство, заклинанья,

Отвага, мудрость: от любви вовек

Спасения не будет никакого.

Служа Амору, зная лишь страданья,

Ему же угождает человек.

О мудрый друг мой, за тобою слово.

Ум, знанье, вежество, широкий взгляд,

Искусство, слава, равнодушье к лести,

Отвага, красота и верность чести

И деньги — далеко не полный ряд

Достоинств, что Амора победят

Отрадностью — в отдельности и вместе:

Одни из них достойны большей чести,

Но каждое в победу вносит вклад.

При этом, друг мой, если ты намерен

От добродетелей увидеть прок,

Природных иль благоприобретенных,

Не действуй против божества влюбленных:

Какое бы ты средство ни привлек,

Ты проиграешь битву, будь уверен.

Надеюсь, Липпо, ты меня прочтешь,

Но, прежде чем начнешь

В меня вникать, узнай — моим поэтом

Я послан, чтоб тебя почтить приветом

И пожелать при этом

Тебе всего, что нужным ты найдешь.

Надеюсь, ты меня не отметешь

И душу призовешь

И разум, чтоб решить, как быть с ответом:

Я, что смиреннейшим зовусь сонетом,

Явился за советом

И жду, что ты на помощь мне придешь.

Я эту девушку привел с собою,

Однако, наготы стыдясь своей,

Она среди людей

Не хочет, гордая, ходить нагою.

Прошу — безвестной деве платье сшей,

Не обойди подругу добротою,

Чтобы с любой другою

Соперничать возможно было ей.

Вовек не искупить своей вины

Моим глазам: они столь низко пали,

Что, Гаризендою увлечены,

Откуда взор охватывает дали,

Красавицу, которую должны

Они заметить были бы, проспали.

Я ими оскорблен до глубины,

И у меня они теперь в опале.

А подвело мои глаза чутье,

Которое настолько притупилось,

Что не сказало им, куда глядеть.

И принято решение мое:

Коль скоро не сменю я гнев на милость.

Я их убью, чтоб не глупили впредь.

Вы видели пределы упованья,

Вам были добродетели ясны,

В Амора тайны вы посвящены,

Преодолев владыки испытанья.

Докучные он гонит прочь желанья

И судит нас — и мы служить должны.

Он, радостно тревожа наши сны,

Пленит сердца, не знавшие страданья.

Во сне он ваше сердце уносил:

Казалось, вашу даму смерть призвала,

И этим сердцем он ее кормил.

Когда, скорбя, владыка уходил,

Вся сладость снов под утро убывала,

Чтоб день виденье ваше победил.

О если б, Гвидо, Лапо, ты и я,

Подвластны скрытому очарованью,

Уплыли в море так, чтоб по желанью

Наперекор ветрам неслась ладья,

Чтобы фортуна, ревность затая,

Не помешала светлому свиданью;

И, легкому покорные дыханью

Любви, узнали б радость бытия.

И монну Ладжу вместе с монной Ванной

И той, чье «тридцать» тайное число,

Любезный маг, склоняясь над волной,

Заставил говорить лишь об одной

Любви, чтоб нас теченье унесло

В сиянье дня к земле обетованной.

О если б я любви достоин был —

Во мне лишь память о любви всевластна —

И дама не была б столь безучастна,

Такой корабль мне стал бы, Данте, мил,

А ты, из тех, которых посвятил

Амор, смотри — жду милость ежечасно,

Но дама в сердце целится бесстрастно,

Как ловкий лучник: жду, чтоб он сразил

Меня. Амор натягивает лук

И, торжествуя, радостью сияет:

Он сладостную мне готовит месть.

Но слушай удивительную весть —

Стрелой пронзенный дух ему прощает

Упадок сил и силу новых мук.

Как не почтить виновника разлуки?

Меня от вас, друзья, уводит тот,

Кто в благородный плен людей берет,

Из-за красавиц обрекая муке.

Он при своем разящем насмерть луке, —

Взмолитесь, пусть ко мне он снизойдет,

Но только те найдут к нему подход,

Кто, воздыхая, простирают руки.

Он в сердце вторгся, где запечатлеть

Намерен благородные черты,

И все во мне уже не мне подвластно.

Я слышу голос вкрадчивый: «И ты

У взгляда своего хотел бы впредь

Отнять спокойно ту, что столь прекрасна?»

Прошу тебя, Амор, поговорим,

Дай над печалью одержать победу,

О нашей даме поведем беседу,

Довольные вполне один другим.

Увидишь, мы дорогу сократим,

Направя мысль по сладостному следу,

Я мысленно уже обратно еду —

К той, чей высокий образ нами чтим.

Так начинай, Амор, нарушь молчанье,

Хотелось бы узнать, чему в пути

Я нынче обществом твоим обязан.

Ты пожалел меня? А может, связан

Желаньем тон хороший соблюсти?

Я слушаю тебя, я весь вниманье.

Задорный лай, охотничье «Ату!»,

Бег зайцев, и кричащие зеваки,

И быстрые легавые собаки,

И ширь, являя взору красоту,

В сердцах заполнить могут пустоту

Подобьем краткого луча во мраке,

Но мысли о любви, благие знаки,

Любую отвергают суету.

Одна, глумясь, корит меня уликой:

» Вот рыцарство поистине в крови!

Еще бы — для такой забавы дикой

С красою расставаться светлоликой!»

И в страхе, что услышит бог любви,

Себя досадой мучаю великой.

Смотри, сонет, приветственное слово

К Меуччо обрати, не осрамись,

Придя к нему, и в ноги поклонись,

Чтоб не судил он о тебе сурово.

Потом немного отдохни и снова

Приветствовать его не поленись

И — к делу, но вначале убедись,

Что по соседству — никого другого.

Скажи: «Тебе свидетельствует тот,

Кому ты мил, свое расположенье —

Твоей сердечной доброте под стать».

И этих братьев он твоих принять

Изволит пусть в свое распоряженье

И держит при себе — назад не шлет.

Любимой очи излучают свет

Живого благородства, и повсюду

Что ни возьми — при них подобно чуду,

Которому других названий нет.

Увижу их — и трепещу в ответ,

И зарекаюсь: «Больше я не буду

Смотреть на них», но вскоре позабуду

И свой сердечный страх, и тот обет.

И вот опять пеняю виноватым

Моим глазам и тороплюсь туда,

Где, ослепленный, снова их закрою,

Где боязливо тает без следа

Желание, что служит им вожатым.

Амору ли не ведать, что со мною?

На вас, мою благую госпожу,

Ищу усталым духом опереться:

Ему досталось столько натерпеться,

Что и в Аморе жалость пробужу.

С тех пор как не себе принадлежу,

Что может духу пленному хотеться?

Знай повторяет он: «Куда мне деться?

Амору слова против не скажу».

Я знаю, вам неправота досадна,

Но разве я заслуживаю смерти?

Нисколько — сколько сердце ни вини.

Недолго мне осталось жить, поверьте

И не бегите глаз моих нещадно —

Иначе безутешным кончу дни.

На Всех Святых, недавно это было,

Я женщин встретил, и из их числа

Как бы других одна опередила —

Та, что с Амором рядом гордо шла.

Казалось, сверхъестественная сила

В ее глазах пресветлый дух зажгла,

И взор мой дерзновенный поразила

Небесная печать ее чела.

Она достойных трогала приветом

И добродетель мягкостью своей

В сердцах будила, — как забыть об этом?

Наверно, утешеньем наших дней

С небес она сошла целебным светом.

Блаженна та, что ближе прочих к ней!

Откуда это вы в такой печали?

Пожалуйста, откройте не тая, —

Боюсь, причиной госпожа моя:

Вас огорчила, дамы, не она ли?

Жестоко, чтобы вы не отвечали,

Мольбе страдальца противостоя,

Хоть что-нибудь хочу услышать я,

Вы лучше бы так дружно не молчали, —

Тем паче для меня любая весть

Мучительна о беспощадной даме,

Что не дала любви ко мне расцвесть.

И силы на исходе, вы и сами

Могли понять, что так оно и есть.

Ужель не буду я утешен вами?

Что омрачило, дамы, ваши лица?

Кто эта дама, что без чувств лежит?

Быть может, та, кем сердце дорожит?

Прошу, не нужно от меня таиться.

Что с ней случилось? Так преобразиться!

Бела как мел, изнеможденный вид, —

Такая все вокруг не оживит,

В других блаженством вряд ли отразится.

«Ты нашу даму не узнал, ну что ж,

И мы ее с трудом узнать сумели.

Вглядись в ее глаза и все поймешь.

Они красноречивы — неужели

Ты выраженья их не узнаешь?

Брось плакать! Сколько можно, в самом деле!»

Однажды появляется Тоска:

«Побыть с тобой намеренье имею».

Казалось, Боль и Гнев явились с нею,

Что выступала в роли вожака.

«Уйди!» — прошу, но смотрит свысока

Она гречанкой — как я, дескать, смею —

И говорит свое, и я немею,

Немудрено, и вдруг издалека

Амора в неожиданном уборе

Я вижу — в черном с головы до пят —

И со слезами в непритворном взоре.

Я удивляюсь: «Что за маскарад?»

И он в ответ: «У нас большое горе.

Плачь, наша дама умирает, брат».

О Данте, ты с другими не сравним,

Премудростями всеми наделенный,

И ты узнай, что некий друг влюбленный

Воспользовался именем твоим,

Той жалуясь, которой не любим,

Клинками беспощадными пронзенный

И в сердце раненный и убежденный,

Что с этой раной он неисцелим.

И я надеюсь, отомстишь ты грозно

За сердце ей, куда для прочих вход

Заказан, как бы ни молили слезно.

Узнай, кого твое возмездье ждет:

Красавица младая грациозна

И божество любви в глазах несет.

Я — Дант — тебе, кто на меня сослался,

Отвечу кратко, времени уму

Не дав на размышленья — потому,

Что не хочу, чтоб ты письма заждался.

Но я желал бы, чтобы ты признался,

Где жаловался ты, верней — кому.

Возможно, исцеленью твоему

Поможет то, что за перо я взялся.

Но коль возлюбленная не должна

Носить вуаль, то, жалобам внимая,

Не смилуется над тобой она.

Отметил я, твое письмо читая,

Что, всех грехов на свете лишена,

Она чиста, как ангел, житель рая.

Страдает кашлем бедная жена

Форезе Биччи, и подумать можно,

Что там, где столько хрусталя, она

Всю зиму провела неосторожно.

В разгаре август, а она больна,

Простужена и кашляет безбожно...

Укрыться куцым одеялом сложно,

И спать в чулках несчастная должна.

Течет из носа, прочие напасти...

И не старуха ведь, но, что ни ночь,

В постели мужнее пустует место.

Рыдает мать: «Моя вина отчасти, —

Могла за графа Гвидо выдать дочь,

Хоть небогатая была невеста».

Средь ночи кашель на меня нашел,

Укрыться было нечем — вот причина,

И я не выспался, но все едино

Чуть свет уже на промысел пошел.

Понять нетрудно, до чего я зол:

Ведь вместо клада — что за чертовщина! —

Или хотя бы одного флорина

Я Алагьеро средь могил нашел.

Он связан был, и узел был мудреный,

Не знаю — Соломонов иль другой,

И тут я на восток перекрестился.

«Из дружбы к Данте, — старикан взмолился, —

Освободи от пут!» Но узел оный

Не одолел я и побрел домой.

Вервь Соломона и тебе грозит —

Ты слишком любишь куропатки грудку

И вырезку баранью, и отмcтит

Тебе за мясо шкура не на шутку:

Тебя темница вскоре приютит,

И ты не забывай ни на минутку —

Чем дальше, тем сильнее аппетит

И тем трудней отказывать желудку.

В искусстве некоем большой мастак,

Ты можешь, говорят, всегда поправить

Благодаря ему свои дела

И не бояться долговых бумаг.

Но дети Станьо, должен я прибавить,

Из-за него хлебнули много зла.

В Сан-Галло лучше все верни, что взял,

Чем над чужою бедностью глумиться:

За счет других любитель поживиться,

Ты гнев благотворителей снискал.

Последний из последних обирал,

У нас ты деньги клянчишь? Ну и птица!

Без замка Альтрафонте прокормиться

Не можешь, а еще других ругал.

Надеешься — прибавь здоровья, Боже,

И денег им! — что скоро заберут

У дядюшки тебя Франческо с Таной.

Я вижу в Пинти Божий дом. И что же?

Там трое из одной тарелки жрут,

И третий — Данте в одежонке драной.

О Биччи новый, сын — не знаю чей

(Все ждем, чтоб монна Тесса нам сказала!),

Ты, отправляя в глотку что попало,

Небось ограбил множество людей.

За кошельки хватается скорей

Народ, завидев издали нахала,

И говорит: «Теперь пиши пропало!

Уродец этот — жуткий лиходей!»

И тот, который для злодея — то же,

Что для Христа Иосиф, сна лишен,

Боясь, что влипнет сын его пригожий.

Порочны братья, Биччи развращен:

Разбойничая, лезут вон из кожи

И жен законных держат не за жен.

Известно мне, ты — Алагьеро сын:

Ведь за него ты отомстил исправно,

Когда в беду он угодил недавно,

Меняя злополучный аквилин.

Мне кажется, другой бы ни один,

Врага четвертовав, не стал бесславно

С его родней заигрывать, но явно

И в этом сам себе ты господин.

Твою мошну и двум ослам, бесспорно,

Не сдвинуть с места, друг тебе лишь тот,

Чьи палки пляшут по тебе проворно.

От скольких лиц молва о том идет,

Скажу, но прежде просяные зерна

Пришли — и точный сделаю подсчет.

Тебя не раз я в мыслях посещал,

И низость чувств я видел, удивленный.

Мне больно — где твой разум просвещенный?

Иль добродетели ты утерял?

Докучных лиц ты ранее встречал

Презреньем. Обо мне, к Амору склонный,

Сердечно говорил. Твой стих влюбленный

Не я ли, принимая, привечал.

Смотрю на жизнь твою — и вот не смею

Сказать, что речь твоя ласкает слух.

Мой взор тебя уже не потревожит.

Прочти сонет, и он тебе поможет,

И пусть расстанется докучный дух

С униженной тобой душой твоею.

Путем, которым в сердце красота

Любовью входит — сладким чувством плена,

Летит Лизетта, возомнив надменно,

Что сдался я — сбылась ее мечта.

И вот уж перед нею башня та,

Где на часах душа стоит бессменно,

И строгий голос слышится мгновенно:

«Красавица, а крепость занята.

Ты опоздала, в ней царит другая,

Она пришла без скипетра сюда,

Но щедр Амор, влюбленным помогая».

И бедная Лизетта, убегая,

Пылает от досады и стыда,

Амора и себя в сердцах ругая.

Лизетту от позора уберечь

Намерен я и, выхода другого

Не видя, прочь ее от люда злого,

На помощь ей придя, спешу увлечь.

Глумленье над красой хочу пресечь,

В котором подвига нет никакого,

И все, что я скажу, звучит не ново —

Ведь бог любви внушил мне эту речь.

Владыка — верный страж сего чертога —

Словам пришельца верить не спешит:

Открыта в порт прощения дорога

Не всем, и некий голос молвит строго:

«Покуда властелин не разрешит,

Не переступишь крепости порога».

Безжалостная память вновь и вновь,

Истерзанное сердце растравляя,

Назад, в былое, обращает взгляд,

И к милой стороне моей любовь

И зов покинутого мною края

Могущество Амора подтвердят.

Нет мочи боле, — я не виноват,

Что продержаться долго не сумею,

Коль помощи от вас не получу,

И посему хочу

Я видеть вас защитницей моею,

Пришлите мне привет, который сил

Прибавил бы и сердце укрепил.

Не откажите сердцу, госпожа,

Что любит вас и о поддержке просит

В надежде на спасительный привет:

Так, собственною честью дорожа,

Достойный муж слугу в беде не бросит —

Обидчиком слуги и он задет.

От жара сердцу избавленья нет,

Тем более что образ ваш, мадонна,

В нем утвердил Амор, и потому

Вы к сердцу моему,

Быть может, отнесетесь благосклонно,

Оно заслуживает доброты:

В нем ваши запечатлены черты.

Когда, надежда светлая моя,

Подумать пожелаете вы прежде,

Поторопитесь — мой недолог век,

Собраться с силами не в силах я,

Судите сами, если я к надежде

Последней и единственной прибег.

Все тяготы земные человек

Несет, средь них — убийственное бремя,

И вот на помощь друга он зовет,

И если скажет тот,

Что ни при чем он, значит, дружбы время

Прошло, и жизни нечего жалеть,

Хотя без дружбы горько умереть.

Но я люблю вас, мне без вас не жить,

На высший дар надеюсь неизменно,

Который вы могли бы мне принесть:

Ведь жить желаю — чтобы вам служить,

И лишь о тех вещах прошу смиренно,

Что делают прекрасной даме честь.

Пока живу, пока надежда есть,

Горжусь, что вас Амор великой властью

Казнить меня и миловать облек,

И я — у ваших ног,

В надежде верной приобщиться счастью:

Снаружи видно — только посмотри, —

Как вы доброжелательны внутри.

Итак, от вас привета сердце ждет,

И верит искренно, что он возможен,

Что сердце вы мое не прочь спасти.

Но знайте, госпожа моя, что вход

В него стрелою меткой загорожен

И лишь посланники любви войти

Туда способны, нет другим пути,

Нет и не может быть, согласно воле

Амора, кем направлена стрела,

И не убавит зла

Своим приходом, не спасет от боли

Привет, когда один придет — без тех

Посланцев, что сулят успех.

Канцона, ты добьешься своего,

Скорее в путь, осталось ждать не много:

Ничуть не больше, чем займет дорога.

Печалит все меня в моей судьбе, —

Настолько велики

Мучения мои, что мной владеет,

Несчастным, жалость к самому себе.

Затем что вопреки

Желанию дыхание слабеет

В груди моей, где рана пламенеет,

Увы, по милости прекрасных глаз,

Отмеченных Амором, дабы мой

Приблизить смертный час.

О, сколь они приветливо светились,

Когда остановились

На мне, чтоб стать погибели виной,

И молвили: «Наш свет несет покой!

Несет покой душе, усладу — вам», —

Прекрасной дамы взор

Моим глазам не раз внушал, доколе

Не убедился по моим глазам,

Что разум с неких пор

Моей не хочет подчиняться воле.

И удалился этот взор, и боле

Его — всепобеждающего — я

Не видел. Утешенья лишена,

Скорбит душа моя,

Взирать на то не в силах терпеливо,

Что сердце еле живо,

Которому она была верна,

И в дальний путь сбирается она.

Она покинуть эту жизнь спешит

И плачет под конец,

Амором, безутешная, гонима.

И до того влюбленная скорбит,

Что сам ее творец

Внимать не может ей невозмутимо.

И в сердце, там, где еле уловимо

Жизнь теплится, пока душа при нем, —

Ее последний на земле приют,

Где ропщет поделом

На божество любви она, рыдая

И духов покидая,

Что с ней разлуки не перенесут

И потому все время слезы льют.

Владычицею памяти моей,

Куда ее возвел

Амор, доныне дама остается.

Мои страданья безразличны ей,

И ярче ореол

Красы ее, и, кажется, смеется

Она над той, что с сердцем расстается,

И, взор подняв убийственный, велит:

«Ступай, несчастная, ступай, не жди!»

Так дама говорит, —

Как раньше, преграждая путь надежде,

Но меньше боль, чем прежде:

И чувства притупилися в груди,

Да и конец мученьям — впереди.

В тот день, как дама сердца моего

В земную жизнь вошла

(Так памяти поблекшие скрижали

Гласят), мое младенца существо

Такая потрясла

Страсть новая, что страхи обуяли

Меня, и силы тотчас отказали,

И я упал, затем что некий свет

Ворвался в сердце и остался в нем.

И если в книге нет

Ошибки, вышний дух пришел в смущенье,

И смерти ощущенье

Возникло в нем, чтоб сожалел потом

Об этом тот, кто виноват во всем.

Затем она предстала предо мной

Во всей красе своей,

О дамы, благородные созданья,

К которым обращаюсь: разум мой,

Залюбовавшись ей,

Предвидел — родились его страданья —

И понял сразу пагубность желанья,

Затем что знал прекрасной дамы цель,

И молвил духам: «Здесь сейчас должна

Не та, кого досель

Я видел, а другая появиться,

Которая стремится

Над всеми нами властвовать одна,

И грозной будет госпожой она.

Вам посвятил я исповедь мою,

Младые дамы, чьи глаза прекрасны.

Вам, для кого любовь — блаженный свет.

Надеюсь, вы согласны

Принять слова, что вам препоручаю.

Я смерть мою прощаю

Той, что любима мною столько лет,

В ком состраданья не было и нет.

Любовь ведет к погибели меня,

Отраде сердца моего в угоду,

С тех пор как свет желанный отняла.

И ждать последнего недолго дня,

Почти звезды не видя, чью природу

Не мог помыслить я причиной зла.

Что делать! Рана знать себя дала,

И я уже таить ее не в силах,

Она все больше жжет,

И прошлое не в счет —

Былая беззаботность не вернется,

Вздыхаю горько, жизнь к концу идет,

Смерть не упустит лакомой добычи:

Я умираю из-за Беатриче.

То сладостное имя — боль моя:

Едва его начертанным представлю,

Во мне печаль, ожив, заговорит

С такой неотвратимостью, что я

Любого ужас испытать заставлю,

Глазам являя изможденный вид.

И, с ног малейшим дуновеньем сбит,

Бесчувственным паду на землю трупом,

И отлетит тоска,

Живущая, пока

Душа полет на небо не направит,

Где боль, душе по-прежнему близка,

Пребудет вместе с нею, вспоминая

Прекрасный лик, который краше рая.

Душа не просит ничего взамен,

Иного наслажденья не приемлет

И не страшится мук, себе верна.

Она, когда меня коснется тлен,

Предстанет перед Тем, Кто все объемлет,

И если Им не будет прощена

За прегрешенья, прочь уйдет она,

Терпя по праву, — даром ли что страха

Поистине чужда?

И вновь она тогда

Виновницу воспомнит смертной муки, —

И боль пройдет, исчезнет без следа:

Амор сумеет возместить потерю,

Мне легче оттого, что в это верю.

О Смерть, наперсница прекрасной дамы,

Хочу, чтоб госпожу мою в упор

Ты под конец спросила,

Спеша ко мне, зачем желанный взор

Скрывает от меня, зачем сурова,

И, если он сияет для другого,

Открыто дай понять, что я обманут:

Мои страданья большими не станут.

О бог любви, в тебе — небесный свет

Сродни лучам светила,

И благодать твою душа вместила

Лишь та, где благородство — чувств оплот.

Взойдет светило — тьмы простыл и след;

Так сердце, что уныло,

Твоя, сеньор, преображает сила,

И гнев недолго на тебя живет,

Ведь на земле благое все берет,

О божество любви, в тебе начало.

Когда б тебя не стало,

Благих бы помыслов не знали мы:

Нельзя, картину разлучив со светом,

Среди кромешной тьмы

Искусством восхищаться или цветом.

Тобою сердце ранено мое,

Как звезды — солнцем ясным;

Еще ты не был божеством всевластным,

Когда уже была твоей рабой

Душа моя: ты истомил ее

Одним желаньем страстным —

Желаньем любоваться всем прекрасным

И восторгаться высшей красотой.

И я, любуясь дамою одной,

Невиданною красотой пленился,

И пламень отразился,

Как в зеркале воды, в душе моей:

Она пришла в твоих лучах небесных,

И свет твоих лучей

Увидел я в ее очах прелестных.

Она прекрасна так, и так мила,

И столь любима мною,

Что и не мыслю я ее иною,

И в памяти — такой живет она;

Но вряд ли сила разума могла

Ее сама собою

Создать, да и запечатлеть такою

Без твоего участия, одна.

Ее краса тобою рождена,

Чему само достойное творенье —

Живое подтвержденье;

Вот так же пламени небесный знак —

Светило сил огню не прибавляет,

Но светит ярко так,

Что мнится — ярче и огонь пылает.

Прошу, о благородный властелин,

Творец всего благого

На свете, чье величие — основа

Всех добродетелей, о, погляди,

Как истомился я, и, господин,

В мою защиту слово

Возвысь пред той, что пламень твой сурово

Зажгла в моей страдальческой груди;

В моей любви ее ты убеди,

Скажи — почаще пусть меня тревожит,

Не мучайся, что может

Стать роковою чувства новизна,

Не беспокойся: просто не успела

Еще понять она,

Что мой покой — в ее очах всецело.

Поможешь мне — хвала тебе и честь,

А мне — благодеянье,

Ведь не под силу это испытанье —

Бороться одному за жизнь свою;

К тому же понимаю, кто я есть,

И тщетны все старанья

Избегнуть ждущего меня закланья —

И первенство достойной отдаю.

И так устрой ты, чтобы власть твою

Достойная всех благ одновременно

Сумела непременно

Прекраснейшая дама ощутить,

Которая на свет явилась в пору,

Затем чтобы царить

В сознанье тех, чьему предстанет взору.

Могущество Амора таково,

Что с мукою моею

Недолго выдержу я, убежден;

К тому же сил все больше у него,

Тогда как я слабею

И стойкости былой, увы, лишен.

Не требую, чтоб сделал больше он,

Чем просит у него мое желанье:

Ведь не было бы этого признанья,

Когда бы я хотя бы прежним был.

Одним я спасеньем огорчен —

Что сила боль оставит без вниманья;

Но если порождают состраданье

Благие просьбы, жажду, чтобы сил

Придало мне сияние очей

Прекрасное возлюбленной моей.

Влюбленному лучи любимых глаз

Даруют сладость взгляду

И горестям моим предел кладут:

Дорогой этою не в первый раз

Несут они усладу

И знают, где Амор обрел приют, —

Меня глаза мои же выдают.

Бываю счастлив, взор ее встречая,

Но нет, любви моей не замечая,

Его скрывает от меня она,

Тогда как в мыслях, что в любви берут

Начало, ей одной служу всегда я,

Иного блага для себя не зная, —

Настолько преданность моя сильна,

Бежать ее? Но в том-то и беда,

Что сразу же я умер бы тогда.

Воистину владеющая мной

Любовь невероятно

Сильна и чувствам не чета иным,

Нет в мире ничего любви такой

Сильней, когда приятно

И жить и умереть, служа другим.

И я служить стремленьем одержим

Давным-давно, с тех пор как ощущенье

Великой жажды знаю — порожденья

Красот, соединившихся в одну.

Да, я слуга, и пусть я нелюбим,

Я счастлив: людям свойственно уменье

Служить, не спрашивая дозволенья.

Не ставя строгость младости в вину,

Надеюсь, доживу — настанет срок,

И сделается суд ее не строг.

Когда, великой жаждой побежден,

Желаю я на славу

Служить любимой и к тому стремлюсь,

Сдается мне, что я вознагражден,

И, значит, не по праву

Обыкновенным я слугой зовусь.

Себе на благо красоте дивлюсь,

Служа красе — моих очей отраде,

Но все ж при более глубоком взгляде

Слуга — названье мне, ведь я служу

И потому слугою остаюсь,

Пускай не собственной корысти ради:

Служу, не помышляя о награде, —

Ведь я самою службой дорожу,

Любимой весь принадлежа как есть:

Амор мне оказал такую честь.

Когда б не бог любви, не мог бы стать

Я вещью, посвященной

Той, кто ко мне упорно холодна,

Подобно даме, что не хочет знать

Души, в нее влюбленной,

Души, которой так она нужна.

Я нахожу, что каждый раз она

Прекраснее, чем прежде, несравненно,

И власть Амора крепнет неизменно

С открытием достоинств новых в ней.

И вечно доля у меня одна,

И мучаюсь и нощно я и денно,

И полон сладких дум одновременно,

Когда нельзя мне любоваться ей —

С тех пор, как видел я мою любовь,

И до поры, когда увижу вновь.

Коль скоро ты, канцона, мне сродни,

Я, за тебя спокойный,

Прошу тебя, уверен наперед,

Что не рассердишься, — не премини

Ступить на путь достойный,

Что, сладостную столь, тебя зовет.

Когда же рыцарь некий привлечет

Внимание твое, имей терпенье

О тех, с кем дружит он, составить мненье, —

И ты тогда, каков он сам, поймешь.

Плохих в друзья хороший не берет,

Но кто попал в дурное окруженье,

Не изменить не может поведенье,

Насколько б ни был прежде он хорош.

С людьми дурными дела не имей:

Разумней избегать таких людей.

Трех — злобных наименее — сначала,

Канцона, флорентийцев навести:

Двоих приветствуй, третьего спасти,

Избавить поспеши от злобной секты.

Скажи ему о том, что не пристало

Спор добрым людям меж собой вести,

И что добру со злом не по пути,

И что, коль скоро добрый человек ты, —

Со злом боясь вступить в борьбу, стыдись:

Чтоб обрести одно, с другим борись.

Как вспомню тот веночек,

Вздыхаю без конца —

И все цветы по нраву.

Я видел тот венок на вас

И прелести цветов дивился,

Я видел, помню, как сейчас, —

Над ним любовный ангел вился,

И пел он, что явился

Склонять к любви сердца

И звать в ее державу.

Когда Флоретты рядом нет,

Я верю — лучше всех признаний

Напомнить ей надеть предмет

Моих сердечных воздыханий,

Притом что нет желанней

Любовного венца,

Сплетенного на славу.

В баллате я почтил цветы,

Сплетая с юным словом слово,

И, если я для красоты

Ей платье дал с плеча чужого,

Не вижу в том худого —

И для ее певца

Привета жду по праву.

О Виолетта, ты моим глазам

Предстала, осененная Амором!

Прошу, над сердцем смилуйся, в котором —

Боль жгучая с надеждой пополам.

Ты, Виолетта, статью неземною

Вселила пламя в раненую грудь,

Все обожгла внутри,

Чтобы надежду в будущем вдохнуть,

Согреть улыбкой, — сжалься надо мною,

Мне легче, посмотри.

Хоть изредка улыбку мне дари,

Не забывай, сколь многие страдали,

Что на любовь ответить опоздали, —

И сами обрекли себя слезам.

«Красавица младая, появилась

Здесь для того я, чтобы мог любой

Нездешней насладиться красотой.

Я — дочь небес, и я оттуда вновь

Пролью на мир блаженное сиянье.

Кому при встрече не внушу любовь,

Тому не суждено любви познанье.

На то Природы было пожеланье,

Чтобы меня Амор, вожатый мой,

Привел во всей красе в предел земной.

Играет звездный благодатный свет

В моих очах; моя краса — чудесна,

И чуда в этом никакого нет,

Затем что красота моя небесна.

И только тот найдет, что я прелестна,

Чьей овладеет бог любви душой,

Пленив ее красавицей другой».

Такие в ангельских чертах слова

Начертаны решительно и ясно.

Я любовался девой, жив едва,

И убоялся смерти не напрасно,

Владыкой ранен, что единовластно

Царит в очах красавицы младой.

С тех пор и плачу, потеряв покой.

Познавшие Амора, к вам одним

С баллатой обращаюсь безотрадной,

Где речь идет о даме беспощадной,

Сумевшей сердцем завладеть моим.

Внушая страх, она глядит надменно,

Собою любоваться не дает:

Жестокие обводы неизменно

У глаз лежат, зато в глазах несет

Красавица желанный образ тот,

Что из души высокой исторгает

О милости призыв и заставляет

Сердца вздыхать при каждой встрече с ним.

Она безмолвствует, но слышу: «Горе

Взглянувшему в глаза мои хоть раз!

Амора образ я несу во взоре,

И стрел его — неистощим запас».

И прячет взор она от наших глаз,

Уподобляясь некой мудрой даме,

Что на себя влюбленными очами

Глядит, довольна обликом своим.

Не думаю, что состраданья ради

От правила отступит своего

Красавица надменная, во взгляде

Несущая любови божество.

Но ей не спрятать от меня его, —

Блаженное познаю состоянье:

Столь сильно любоваться ей желанье,

Что страшный гнев ее преодолим.

Ты, зная, что прекрасна и юна

И что орудием Амора стала,

В гордыню и жестокосердье впала.

Со мной жестока и высокомерна,

Ты вынуждаешь все на свете клясть:

Решила испытать, насколько верно,

Что власть любви — убийственная власть.

Как это просто — в плен к тебе попасть!

О если бы ты на себе сначала

Могущество Амора испытала!

Амор замолвить слово

За сердце может, что у вас в плену,

И чуткую струну

В душе далекой тронет Состраданье.

Отрадно ждать, что снова

Увижу вас — и радостно вдохну,

Чуть прах дорожный с платья отряхну:

Разлуку сокращает ожиданье.

Надеюсь, кратким будет испытанье,

Желанный близок час,

Недаром вижу вас

В мечтах, и не помеха расстоянье:

Будь я на месте или на ходу,

Мольбою госпожу мою найду.

Владыка, что из самой глубины

Прекрасных ваших глаз на мир взирает,

Надежду мне внушает,

Что с милосердьем будете дружны.

Места, где он, всесильный, пребывает,

Прекрасными местами быть должны,

И к ним устремлены

Все добродетели, как подобает.

Вот почему меня не покидает

Надежда, что не умерла едва

И все-таки жива:

Придав надежде сил,

Чтоб ей никто пути не заступил,

Ей о себе Амор напоминает

И о цветке, что душу поразил

И красотой пленил,

Когда ко мне, мадонна,

Вы обратили очи благосклонно.