Сочинения

3

После этих предварительных указаний проверим кратко на фактах правильность нашего основного положения. Первое подтверждение сказанному дает сама организация военных групп и всей армии (одинаково: и в внешней, и в внутренней войне). Возьмем любую казарму, любую военную часть, любую боеспособную армию, любую осажденную крепость. В каждом военном обществе вы встречаете все основные черты охарактеризованного общества.

Власть, по отношению к подчиненным солдатам, здесь абсолютна. В сфера регулировки – громадна. Она командует, солдаты повинуются. Солдаты – простой материал, «пушечное мясо» в ее руках. Автономия поведения их ничтожна. Их образ жизни установлен свыше. Их занятия также. Их одежда, жилище, пища, чтение, убеждения, развлечения и т. д. – все это предначертано заранее. Малейший просчет вызывает кару. Малейшее нарушение дисциплины влечет меры пресечения. Централизация доведена до совершенства. Все исходит сверху, из центра, все направляется им, все опекается им. Свобода, автономия здесь не могут иметь места. Критика мероприятий снизу не допускается. Оценка их также. От солдата могут в любую минуту потребовать какой угодно жертвы, вплоть до жизни. Он – ничто. Все имущество военной группы – общее. Частной собственности, кроме ничтожных предметов личного потребления, нет. Но нет и равенства. Вся военная группа распадается на ряд ступеней, начиная от верховной власти и кончая простым рядовым. Материальный уровень жизни этих слов резко различен: генерал живет роскошно, рядовой – часто впроголодь. Степень привилегий также разная: объем прав генерала не равен правам простого офицера, права последнего – правам рядового. Царит резкое неравенство. Словом, социальный строй военных групп в общем как раз является тем строем, который принадлежит милитаризованному обществу.

Второй категорией фактов, подтверждающих сказанное, может служить сравнение социальной организации прежде всего примитивных групп – с одной стороны, часто воюющих, с другой – мирных. Как правильно сказал еще Г. Спенсер, социальная организация воинственных групп дикарей гораздо более близка к типу военно-социалистического общества, тогда как общественное устройство групп мирных хотя бы той же самой расы, но мало и редко воюющих, гораздо дальше от такого типа.

Напр., у воинственных зулусов власть повелителя неограниченна, поданные – его собственность, у других племен той же кафрской расы, племен мирных, объем вмешательства власти и ее права весьма скромны. Близка к вышесказанному организация часто воюющих фиджийцев, ашантиев, дагомейцев, древних мексиканцев, перуанцев и т. д. Чтобы дать представ-ление о ней, позволю привести краткое описание древнего общества перуанцев. Власть здесь была «центром системы, контролировавшей всю жизнь. Она была сразу и военной, и политической, церковной, и судебной главою; нация состояла из рабов (власти) и эти рабы носили звание солдат, работников и чиновников. Военная служба считалась обязанностью для всех индейцев; те из них, которые прослужили указанные сроки, отчислялись в запас и должны были работать под надзором государства. В армии были начальники над десятками, сотнями, тысячами. Параллельному управлению было подчинено и государство вообще: все жители были подчинены чиновникам. Церковная организация была здесь устроена подобным же образом. Шпионы, наблюдавшие за действиями других служащих и докладывавшие о них, имели также свою организацию. Все было подчинено государственному надзору. В деревнях были чиновники, наблюдавшие за пахотой, посевом и жатвой. Когда был недостаток в дожде, государство снабжало определенным пайком воды. Путешествующий без разрешения наказывался как бродяга; но зато для тех, кто путешествовал по служебным обязанностям, существовало особое учреждение, снабжавшее квартирой и всем необходимым. На обязанности десятников лежало наблюдение над одеждою народа, над тем, чтобы носили те роды платья, которые им приписаны. Сверх этого контроля внешней жизни существовал еще контроль и жизни домашней. Требовалось, чтобы народ обедал и ужинал при открытых дверях, так, чтобы судьи могли входить свободно (для надзора, все ли идет так, как предписано). Тех, которые дурно содержали свои дома, секли. Под этим надзором народ трудился над поддержанием столь сложной государственной организации. Все чины гражданского, религиозного и военного классов были свободны от налогов, но зато земледельческий класс, за исключением находящихся на службе в армии, должен был отдавать весь свой продукт, оставляя себе лишь то, что требовалось для скудного пропитания. Сверх натуральной повинности, состоявшей в обработке земель, работники должны были обрабатывать земли солдат, находящихся на службе. Кроме того, они должны были платить подать одеждою, обувью и оружием. Участки земли, предназначенной на труды народа, распределялись между отдельными людьми сообразно с их семейным положением. Точно также относительно продуктов от стад: часть их периодически подвергалась стрижке, причем шерсть делилась чиновниками. Это устройство было следствием того, что частная собственность находится в пользовании каждого человека только по милости власти (инка). Таким образом, личность, собственность и труд народа принадлежали всецело государству; народ переселялся из одной местности в другую по указанию власти; люди, не служившие в армии, но жившие под такой же строгой дисциплиной, как и армия, были просто единицей централизованной военной машины и направлялись в течение всей своей жизни к наивозможно большему выполнению воли власти и к наивозможно меньшему действию по своей собственной воле. И естественно, что кроме военной организации, доведенной до ее идеальных границ, здесь не замечалось никакой другой организации. Перуанцы не имели монеты; они не продавали ни одежды, ни домов, ни имений и их торговля почти не выходила за пределы простого обмена съестным припасами» [27] .

Такова конкретная общественная организация одного из древних воинственных народов. В той или иной мере близко к ней устройство и других диких племен, часто воюющих. То же подтверж-дается и организацией древних исторических народов, для которых война – внешняя или внутренняя – была обычным делом.

Если вы обратитесь к истории древних деспотий Востока, Египта, Персии, Ассиро-Вавилонии, государств воинственных, у которых войны были весьма частыми и чуть не постоянными, то вы увидите те же черты военного социализма во всем их устройстве. Здесь даны: и ничтожный объем автономии поведения подвластных, и безграничный объем власти государства, и почти полное отсутствие частной собственности на средства и орудия производства, и прикрепленность поданных к месту службы, и всесторонняя регламентация властью труда и взаимоотношении населения; и беспощадная эксплуатация населения власть имущими, и полное бесправие первых.

Не в меньшей, а пожалуй еще в большей степени все это применимо к древним греческим государствам, особенно к Липаре, Спарте и к Римскому государству. Из истории последних в то же время мы знаем, что это были чрезвычайно милитарные государства, история которых чуть не сплошь полна войнами, войнами и войнами.

О военном происхождении государственного коммунизма Липаре говорят прямо источники, передаваемые Диодором Сицилийским. Сама Липара была типичной военной коммуной, жившей грабежом, захватами и военными набегами [28] . То же приходится сказать и о военном социализме Спарты. «Вся община здесь представляла собою настоящее государство-лагерь и население являлось войском» [29] . Общая картина положения дел в большинстве государств Греции и в Риме в этом отношении такова. (Гражданин здесь во всем и без всякого ограничения был подчинен государству. В человеке не было ничего, что было бы независимым. Его тело принадлежало государству, в Риме военная служба каждого продолжалась до 46 лет, в Спарте – всю жизнь. Имущество его было в распоряжении государства. Не ускользала от всемогущества государства и частная жизнь. Многие греческие государства запрещали человеку оставаться холостым. Спарта наказывала не только того, кто не женился, но и того, кто женился поздно. Государство предписывало труд и работу. Оно простирало свою тиранию до мелочей; в Локре, напр., закон запрещал пить чистое вино. Было обыкновением, что определенная одежда предписывалась законами; Законодательство Спарты устанавливало прическу женщины, законодательство Афин запрещало им брать с собой при путешествии больше трех платьев… Словом, здесь не было «ни свободы частной жизни, ни свободы воспитания, ни свободы верований»). Человек был рабом государственной власти [30] .

То же было и в Риме. Причем, при достаточности места, можно было бы показать, как в истории этих народов пресс государственного социализма в периоды особенно длительных и тяжелых войн завинчивался сильнее, в периоды мира – давил относительно слабее [31] .

Картина римского милитаризованного общества в III–IV вв. после Р. Х. была вкратце такой.

1) Власть здесь абсолютна и неограниченна;

2) централизация доведена до максимума;

3) опека населения всесторонняя;

4) свобода и автономия его – не имеются;

5) частная промышленность и торговля почти отсутствуют: место их занято государственным «плановым» хозяйством;

6) денежная система также почти отсутствует: она заменена натуральными повинностями, натуральным вознаграждением – «пайками» (имелись и «карточки», марки на хлеб, свинину, вино, зрелища, вплоть до марок на проституток). Пайки были различных категорий. Каждый год составлялся план: сколько зерна, мяса и т. д. должна доставить та или иная провинция;

7) Наряду с этим налицо была громадная армия чиновников.

Вот как Вальтцинг описывает ряд сторон общественной организации Римской державы этого периода. Здесь «все опекается и контролируется. Но для этого нужен бесчисленный штат чиновников. Он создается, грабит, ворует и тем еще больше ухудшает положение». Государству нужны бесчисленные средства, чтобы кормить власть, двор, армию, чернь, легионы чиновников и служащих. Работа населения и профессиональных корпораций ((стала обязательной и наследственной. Корпораты и коллегиаты (члены «профсоюзов») теперь принадлежат власти со всем своим достоянием. Государство, взявшее на себя удовлетворение всех потребностей населения, неизбежно приходит к необходимости закрепощения даже частного труда. Империя превращается в обширную мастерскую, где под контролем толпы чиновников работают для власти государства и частных лиц. Почти вся промышленность управляется государством; оно же распределяет весьма неравномерно и продукты. Члены корпораций уже не свободные личности, работающие свободно для своей семьи; это – рабы государства, содержимые им, подобно чиновникам, но весьма плохо и голодно. Государственная власть – хозяин земли и труда кончает здесь буквальным приложением теории Платона, говоря: «как власть я не считаюсь ни с вами, ни с вашим имуществом, как принадлежащим вам самим; я рассматриваю вас, вашу семью и достояние как собственность государства)). Это было воистину подлинной государственной организацией труда, где в руках государства находилось почти все производство и распределение богатств… Для гражданина, как и государства, следствия были смертельными. У граждан не было никаких прав, а были только обязанности. Из-за одной цели – чтобы они лучше выполняли государственные обязанности – были нарушены священнейшие права личности и отняты важнейшие свободы. Прикованные почти неразрывными цепями к их условиям, заключенные в касты, открывающиеся только для входа, а не выхода, граждане не могли и думать о восхождении по социальной лестнице. Права гражданские и частные! – Они были конфискованы. Право собственности! Оно исчезло или стало иллюзорным. Профессиональная свобода! – Ее не стало. Корпораты не могли выбирать род работы по их вкусам, призванию и таланту; они не могли работать, где хотят, потому что были прикреплены к мастерской или городу. Они не имели права устраиваться, где им угодно. Они не имели свободы брака. Они не располагали даже своей личностью. Их жены и дети участвовали в их рабстве. Поистине, этот режим ограбил у них все! И нельзя удивляться тому, что население изо всех сил призывало варваров как освободителей… Но и лениво голодная чернь, для которой трудилось и страдало столько народа, не была более счастливой. Голод ей угрожал постоянно… Лучше ли выполнялись другие обязанности? Все эти бесчисленные чиновники создали ли они то, что ожидали от организации столь жестокой и столь тиранической? – Нет! Постоянно оказывалось, что все делаемое государством не было ни более успешным, ни более дешевым. Несмотря на бессердечную жестокость – всюду царствовал обман! Всюду контроль был недостаточен. Чиновники разрушали государство взяточничеством, граждан теснили вымогательством. Казна – это разбойничество, говорит Сальвиен.

Частный интерес и частное лицо были подавлены. Последнее стало смертным. Частной инициативы не стало. Раз государство предпринимало все частному лицу было нечего делать… «И даже там, где царствовало принуждение, не хватало рук для работы. Крестьяне всюду страдали. Страна обезлюдела: подвластные не женились, чтобы не дать жизнь несчастным. Вот результат этой всесторонне государственной организации труда. Никогда не было администрации более придирчивой и жестокой для населения и менее продуктивной для правительства. Этот режим был основан на принуждении: повсюду рука государства. Всюду его тирания. Везде насилие удерживает или рекрутирует работников. Нигде нет частной инициативы и свободной работы» [32] .

Из этих строк ясна военно-милитаристская организация Римского, постоянно воевавшего государства.

Если обратимся к ряду военно-социалистических государств и коммун средних веков, мы увидим и здесь войну (внешнюю или гражданскую) как одну из основных причин (наряду с голодом) появления таких военно-социалистических обществ. Примером могут служить военно-социалистическое государство таборитов [33] XIV в., военно-социалистические коммуны в Мюльгаузене Т. Мюнцера и в Мюнстере И. Лейденского и др. [34]

Словом, и в древности и в средние века у народов, часто воевавших, военный социализм процветал. Его кривая в эпохи особенно больших, тяжелых и длительных войн и в периоды, следовавшие за ними, поднималась.

То же можно видеть и в более новое время на истории отдельных народов. И здесь кривая военного социализма в периоды войн поднималась и временами довольно высоко.

В истории Пруссии таким периодом может служить эпоха Фридриха II-го. Это была эпоха больших войн. Она же была и периодом громадного развития прусского военного социализма. То же было и в Австрии в эпоху Иосифа II-го. Еще резче это проявилось во Франции в эпоху революционных – внешних и внутренних – войн и в период Наполеона. Централизация, бюрократизация, милитаризация, беспредельный рост правительственной опеки, вмешательства и регулировки, «социализация», падение прав и автономии поведения граждан за этот период сделали громадные шаги.

Наконец, ясное до очевидности, наблюдаемое каждым из нас подтверждение выставленному положению о связи войны и военного социализма дают последние годы, начиная с 1914 г.

С началом войны во всех воюющих странах стал расти и военный социализм. Воюющие общества, образно говоря, стали свертываться под влиянием усиливающегося давления военной пружины. Даже свободолюбивая, «индивидуалистическая» Англия не избегла общей участи.

Этот сдвиг общественной организации и общественной жизни в сторону военного социализма выразился в тысяче конкретных форм.

Главнейшими симптомами этого явления были:

1) В области политико-правовой: расширение функций, компетенции, полномочий поведения граждан. Всюду, не исключая и Англии, нормальные законы были заменены законами военного времени. Свободы слова, печати, союзов, собраний и т. п. подверглись ограничению, первые стали подвергаться цензуре. Введение чрезвычайных и военных положений означало передачу власти исключительных полномочий. Особенно резко это сказалось в других, кроме Англии, воюющих странах. Словом, в этой сфере рост военного социализма проявился ясно.

2) То же произошло и в области экономической жизни страны. И здесь объем вмешательства власти возрос в ущерб автономии поведения и взаимоотношений самих граждан. Множество экономических отношений в сфере производства, обмена, распределения и потребления, раньше регулировавшееся самими гражданами, помимо и независимо от власти, теперь попали под учет, контроль, надзор и прямое руководство последней. Началось дело с области продовольственных отношений и военной промышленности, работавшей на оборону, а за ним мало-помалу государственная регулировка распространилась и на другие области экономической жизни. Частная собственность в сотне форм подвергалась ограничению, и чем больше шла война, тем более сильному. Монополии государства стали расти. Целый ряд отраслей промышленности перешел прямо в его руки, другие – под его контроль. Забота о продовольствии, регулировании и распределении последнего подверглись той же участи. Словом, место хозяйства, регулируемого автономной волей частных лиц, заняло «принудительно-регулируемое государством хозяйство». Военный социализм стал торжествовать.

3) То же произошло и с психологией и идеологией масс. Место мирной психологии, с ее отвращением к крови и к голому насилию, стала занимать (в разных конкретно формах) психология милитарная, целиком исходящая из принципа голого насилия, видящая в нем спасительный меч, разрушающий все гордиевы узлы общественных неурядиц и зол. Насилие, кровавая борьба, «прямое действие» стали казаться якорем спасения. Введение на земле рая принудительно военным путем, путем насильственного захвата власти, «военной диктатуры» спасателей, подчиненных «железной дисциплине», – стало казаться чем-то вполне правильным, способным привести к цели. Отвращение к крови исчезло. Вера в животворящую силу мирной борьбы сделалась «буржуазным предрассудком». Психика людей милитаризовалась до последних глубин. Даже терминология людей стала военной. Частичным проявлением этого общего явления служит рост успеха идеологии насильственной социальной революции, вера в диктатуру, быстрое увеличение числа членов «левых» течений, сделавших принцип насилия альфой и омегой своей политики, и падение успеха мирных идеологий (социал-реформизма, социал-соглашательства и мирной эволюции).