Мудрейшаго учителя Георгія Схоларія, въ последствіи знаменитаго Патріарха Константинопольскаго Геннадія, слово при погребеніи блаженнейшаго отца и учителя Марка Ефесскаго, въ міре Евгеника

1. Увы! — о предстоящіе слушатели! все наши благія надежды отходятъ ныне! — Нетъ техъ несчастій, которыхъ мы не могли бы ожидать теперь, если Всевышній не простретъ намъ Своей десницы и не проявитъ новаго источника благъ. Но нельзя допускать отчаянія и въ самыхъ большихъ злополучіяхъ. Невероятнымъ кажется иногда самое событіе! Хотя мы могли всего ожидать, — но не того, что съ нами теперь совершилось! Хотя постоянно претерпеваемыя нами бедствія не многимъ легче, чемъ самыя бедствія осады, — но, со всемъ темъ, постигшее насъ теперь сильнее всехъ другихъ — и, по истине, верхъ злополучія! Горшаго мы претерпеть не можемъ, — но мы должны выстрадать! Мы должны утратить все отрады!

2. Онъ отошелъ, увы! изъ среды нашей, этотъ мужъ, котораго мы все вместе не можемъ заменить! Добродетели, которыми онъ былъ украшенъ, не могутъ быть исчисляемы; онъ соединялъ въ себе все добродетели въ высшей степени. Ему не было въ наше время образца; — таковые мужи являются только по особеннымъ судьбамъ Божіимъ. Кого мы можемъ достойно применить къ нему? Кто можетъ среди насъ сравниться съ нимъ или даже подражать ему?

3. Нетъ ничего полезнее мудрости какъ для народовъ, такъ и для городовъ, — и едвали не онъ одинъ среди насъ былъ ея настоящимъ представителемъ! Хотя и нетъ у насъ недостатка въ мужахъ мудрыхъ, — но онъ былъ выше ихъ всехъ, — и въ этомъ можно убедиться, сравнивъ труды древнихъ писателей съ его трудами, которые, передъ судомъ правды, ни въ чемъ имъ не уступятъ. Надобно быть весьма легкомысленну или совсемъ незнакому съ Еллинскими музами, чтобы сравнивать его красноречіе съ нынешнимъ, — и не видеть въ его слове — слово самаго Сократа или самаго Платона. Что же касается до его благочестія и чистоты душевной, то вы, которые проявляете добродетель своими делами, — вы только можете ихъ достойно восхвалить; я же могу только благоговеть передъ нимъ, ибо недостатокъ въ красноречіи препятствуетъ мне быть ценителемъ такого мужа.

4. Но я могу сказать о праведности усопшаго отца нашего то, что, будучи еще юношею и прежде, чемъ онъ умертвилъ плоть свою во Христе, онъ былъ уже праведнее пустынножительствующихъ отшельниковъ; что, отбросивъ отъ себя все мірское для Христа и принявъ иго послушанія Богу, онъ никогда не уклонился отъ него, никогда не увлекался суетою міра сего, не прельщался временною славою его — и, до самой смерти, сохранилъ пламенную любовь ко Христу. Живя въ столице, — онъ былъ чуждъ ея жизни, ибо ничто его не связывало съ нею. Глубоко–чтимый всеми, онъ не только не искалъ почестей, но и не желалъ ихъ. Онъ принялъ высокій санъ духовный единственно для защиты Церкви своимъ словомъ; — ей нужна была вся сила его слова, чтобъ удержать ее отъ совращенія, въ которое уже влекли ее нововводители. Не по мірскимъ соображеніямъ принялъ онъ этотъ санъ; — это доказали последствія. Онъ былъ правосуднее, чемъ самое правосудіе того требовало, ибо онъ не бралъ на себя изрекать судъ и избегалъ шумныхъ судебныхъ преній. Своею кротостью и своимъ человеколюбіемъ онъ превзошелъ всехъ, отличавшихся сими добродетелями. Кто былъ доступнее его для всехъ, обращавшихся къ нему? Кто добровольнее его отдавалъ себя на все полезное? Кто убедительнее его высказывалъ все, что должно было сказать? — и кто более его готовъ былъ все выслушивать? Кто былъ готовее его на помощь ближняго? Кто былъ беззлобнее его противу техъ, которымъ случилось оскорбить его? Кто былъ более его чуждъ всякой зависти? Но онъ же самый, когда онъ находилъ причины заподозреть кого либо въ ухищреніяхъ противу православнаго верованія, — онъ отважно вступалъ въ борьбу съ красноречіемъ противниковъ и не давалъ торжествовать силе ложнаго ученія.

5. И вотъ почему его обвиняли въ непомерной раздражительности! — и вотъ отъ чего его возненавидели некоторые изъ приближенныхъ къ нему! Не вникая въ его побужденія и движимые человеческими страстями, — они уязвляли этаго великаго мужа какъ своимъ молчаніемъ, такъ и своими словами. О! сколько я выстрадалъ отъ безумной речи одного изъ нихъ, дерзнувшаго во время Соборнаго пренія назвать его, — учителя истины, — обольстителемъ, отвращающимъ отъ истины! Еслибъ новоучители и могли отклонить отъ себя нареканіе въ заблужденіи предлогомъ, что они ведутъ къ той–же истине, но инымъ путемъ, — то и въ такомъ случае могли ли они обвинять въ обмане того, кто ведетъ путемъ уже проложеннымъ, которымъ следовали все искавшіе спасенія. Не тотъ ли по истине враждолюбецъ и врагъ мира, кто не обращается на одинъ путь съ нами, хотя и признаетъ его более вернымъ и знаетъ, что, следуя съ нами однимъ путемъ, онъ получаетъ и правильное направленіе, и успокоеніе какъ для себя, такъ и для другихъ? Еслиже, убедясь, что мы заблуждаемся, онъ вместе съ темъ говоритъ намъ, что мы не находимся въ заблужденіи, для того только, чтобы мы, обольстясь хвалою, приняли его верованіе и, переставъ защищать непогрешительность нашего пути, последовали новому пути, который доселе преисполненъ для насъ всякаго рода опасеніями, — то не есть ли это поступокъ обольстителя, ищущаго ввести въ заблужденіе другихъ — и вместе съ темъ заблуждающагося? — ибо онъ же самый, въ начале, призналъ при всемъ Соборе непогрешительнымъ то самое мненіе, которому онъ после того противоречитъ!

6. Но этотъ великій отецъ нашъ кротко выслушивалъ злобныя речи, ибо онъ не искалъ превозносить себя и считалъ достаточною обороною противу клеветы свою борьбу за Истину. Онъ помнилъ, что самъ Господь нашъ былъ оклеветанъ. Такъ переносилъ онъ поруганія! И никто изъ насъ, — о стыдъ! — не предсталъ ему на помощь! И я самъ, увы! — молчалъ! Но я не оберегалъ своей личности, а принужденъ былъ, соображаться съ обстоятельствами того времени, — ибо мне не безъизвестно было, какая борьба намъ предстояла, еслибъ я, разоблочась, открыто выступилъ на поприще! Я не хотелъ также выставлять нашу ученость, — въ которой здравомыслящіе не сомневались, — и ставить себя въ неверное положеніе, темъ более, что отъ меня требовалась большая осторожность. За темъ, я сообщалъ блаженному отцу эти соображенія, онъ извинялъ меня, соглашался, — и готовился вновь подвизаться въ предстрящей ему борьбе. Не сомневаясь въ моихъ чувствахъ, онъ надеялся победить всехъ противниковъ своихъ одною силою истины. Онъ даже полагалъ, что я ему значительно содействовалъ въ этомъ подвиге, — какъ бы Физей Ираклу, — но, конечно, одно только великодушіе блаженнаго отца могло приписывать мне такое важное содействіе!

7. Таковыми прелестями святой души и святой речи онъ воспробудилъ всю горячую мою любовь къ нему. Но мы не пріобщились бы достаточно познанію истины, еслибъ онъ не посеялъ въ насъ первыя ея семяна своимъ ученіемъ и своими молитвами, въ которыхъ онъ часто испрашивалъ у Бога нашего оплодотворенія, — и онъ, более чемъ кто либо, пробуждалъ въ насъ рвеніе къ истине. Такимъ образомъ, онъ твердо привязалъ насъ къ себе, привлеченныхъ къ нему признательностію; — искренно въ насъ уверился, и доверился намъ; темъ временемъ более благопріятныя обстоятельства не связывали его действій. Что еслибъ ныне онъ былъ живъ и еслибъ онъ принялъ участіе въ преніяхъ, которыя возникаютъ вокругъ насъ, подобно какъ это было третьяго дня? — въ этихъ распряхъ, где более хотятъ выказать ученость, чемъ объяснить истину!… Не священные догматы предложены намъ были для объясненія, но одни лишь доводы для поддержанія самолюбиваго красноречія, — обыкновенные предвестники наступающей брани. Еслибъ кто дерзнулъ здесь укорить въ обольщеніи этаго святаго мужа и его последователей, то отошелъ бы смертельно уязвленнымъ и увиделъ бы, какъ сильно разитъ данное намъ Богомъ оружіе духовное, — и на него бы самаго обратилось хульное порицаніе превратнаго пониманія, намъ приписаннаго!

8. Но увы! ты опочилъ ныне, блаженнейшій отецъ! Уста твои сомкнулись! Съ тобою замерли какъ твои, такъ и наши дальнейшія действія, — и теперь, можетъ быть, не одна словесная борьба предстоитъ намъ, но и борьба телесная. Те, которые удержаны были при жизни твоей личнымъ уваженіемъ къ тебе, ныне — восколеблятся; однимъ словомъ, сколько бурь возникнетъ въ умахъ и сердцахъ, увлеченныхъ собственными побужденіями! Конечно, некоторые предпочтутъ, неся твои тяготы, идти неуклоннымъ путемъ, — но другіе, увлеченные временными благами, совратятся! Въ отношеніи же къ намъ, те, которые, казалось, такъ горячо любили насъ, скоро, можетъ быть, окажутся нашими злейшими врагами, хотя мы ихъ ничемъ не оскорбляемъ, но лишь не хотимъ противустать истинному верованію нашихъ предковъ. Но мы не можемъ не скорбеть глубоко, что, утвержденные въ этомъ истинномъ верованіи, мы хранили молчаніе тогда, когда должно было говорить, — и говорили то, чего не следовало говорить. Но мы испрашиваетъ милосердаго прощенія Божіяго, которое врачуетъ обуреваемыхъ слабостями, свойственными человечеству, и которымъ по временамъ подвергались некоторые изъ знаменитыхъ учителей.

9. Такъ, дела Церкви и нераздельной ея сопутницы святой Истины, какъ при тебе, такъ и по смерти твоей, всегда охраняемы самимъ Богомъ; — но мы не услышимъ более твоей речи въ нашихъ совещаніяхъ; не будемъ уже иметь въ тебе советника во всехъ делахъ нашихъ; — ободрителя въ нашихъ правыхъ действіяхъ; — не будемъ теперь торжественно поражать техъ злобныхъ людей, которые изъ зависти клевещутъ наши верованія, — теперь, когда могущество твоего вліянія изчезло! Когда оно было съ нами, — мы видели въ немъ даръ Божій, — мы пренебрегали безумство противниковъ нашего исповеданія. Лишь ты одинъ, хранившій въ себе образецъ всего высокаго, могъ правильно ценить совершенство искуства, красоту речи, силу мыслей, правоту догматовъ, — и признавать ихъ безъ зависти въ другихъ. Никто не чувствовалъ более меня твоего превосходства въ таковыхъ качествахъ, и, по этому, могу ли я похвалиться въ томъ, что весьма естественно, — что я более всехъ любилъ тебя, чтилъ и мучительно изнемогалъ, видя тебя болящимъ; страдалъ вместе съ тобою; страшился предстоявшаго бедствія, — и что теперь, когда оно постигло насъ, — я недоумеваю въ моеме отчаяніи, что со мною будетъ теперь!

10. Теперь, — мы смолкнемъ! Мы сделаемся какъ бы тяжкимъ бременемъ для земли, удрученные скорбію твоей кончины, — мы все приверженные тебе чрезъ твою къ намъ дружбу, чрезъ твои добродетели и находящіеся въ безпрестанномъ опасеніи испытать вящшую злобу и поношенія. То, что было оплодотворено въ душахъ нашихъ, изсякнетъ въ самое то время, когда оно должно было принести плоды и когда мы вполне уразумели!

11. Увы! я беседую съ блаженнымъ отцемъ, какъ бы онъ еще былъ живъ и находился среди насъ; — но нетъ уже здесь его заботъ ни о мне, ни о васъ! Свергнувъ съ себя тяжесть бреннаго тела, которое онъ такъ изнурялъ для божественной мудрости и которое чрезъ то процвететъ новою вожделенною жизнію, въ возмездіе за его боренія ради добродетели, — онъ теперь духъ безплотный, пресыщается блаженствомъ небеснымъ, которое онъ давно предчувствовалъ и тщился заслужить, живя во Христе жизнію сокровенною! Онъ беседуетъ ныне со святыми учителями Веры, достойный во всехъ отношеніяхъ быть къ нимъ сопричисленъ! Уподобляясь имъ, онъ отрекся отъ всехъ прелестей жизни, съ которыми онъ даже не былъ знакомъ; предался Богу, и, для Бога, отдался въ послушаніе добродетельнейшему изъ нашихъ Церковноучителей того времени. Онъ ознаменовалъ себя какъ іерей; — онъ просіялъ будучи архипастыремъ; онъ безстрашно ратовалъ за Церковь и проявилъ себя тверже адаманта въ борьбе противу измененій въ Вере. Онъ чтилъ преданія предковъ, бывъ справедливо убежденъ, что они никогда не заводили тщетныхъ споровъ съ новоучителями, — и никогда не отвращались отъ истины, какъ безсмысленные дети. Онъ постоянно раделъ о своей пастве и притомъ въ самое трудрое время, — и даже въ свободныя минуты не вкушалъ сладкаго отдохновенія, борясь противу разныхъ искушеній злыхъ духовъ, но еще чаще противу козней человеческихъ, перенося все терпеливо и следуя примеру святыхъ отцевъ. Онъ претерпелъ бы большія страданія, еслибъ не простерло ему руку помощи сердолюбіе Монарха, который, более другихъ, дивился добродетели и мудрости этаго святаго мужа.

12. Прекратились ли его заботы о насъ теперь, когда онъ сподобился улучить блаженную жизнь, предавъ себя и насъ правосуднымъ судьбамъ Божіимъ? Но если же и тамъ праведники, следуя внутреннему побужденію, пекутся о насъ и о действіяхъ нашихъ, — то, конечно, блаженный отецъ, пріобщенный къ ихъ лику, призираетъ насъ.

13. Мы лишились его, увы! противу всякаго чаянія! Не осталось среди насъ наследника его доблестей и мы долго не увидимъ соединенія не только такихъ высокихъ добродетелей, но и меньшихъ, каковыя онъ вмещалъ въ себе. Подобно какъ прошедшій возрастъ нашъ не можетъ къ намъ возвратиться, такимъ же образомъ ни мы, ни потомки наши, не можемъ надеяться найти въ другомъ человеке такой души, такой небесный даръ слова!

14. Училища закрылись, соревнованіе къ красноречію угасло, добронравіе сделалось редкимъ явленіемъ, полезный трудъ не уваженъ, добродетель не имеетъ предпочтенія въ глазахъ властей, — она редко встречается, и только испытанія и случай проявляютъ ее по временамъ. Онъ же вмещалъ въ душе своей, какъ наследіе отцевъ, — и добродетель и мудрость въ высшей степени; разработывалъ ихъ какъ свое достояніе, и по этому нельзя удивляться могуществу его вліянія.

15. Но скорбь наша усугублена еще темъ, что онъ похищенъ изъ нашихъ объятій прежде, чемъ онъ состарелся въ пріотретенныхъ имъ добродетеляхъ, прежде, чемъ мы могли достаточно насладиться имъ, — во всей силе этой преходящей жизни! Ни порокъ, ни ухищренія не въ силахъ уже были поколебать его ума, ни совратить его души, такъ сильно она была пропитана и закалена добродетелью! — Еслибъ и сводъ небесный обрушился и тогда бы праведность этого мужа не поколебалась, — сила ея не изнемогла бы, душа его не подвиглась бы и мысль его не ослабла бы ни при какихъ трудныхъ испытаніяхъ!

16. Но единственное светило наше закатилось; светъ нашъ угасъ, соль наша обуялась, источникъ нашъ изсякъ! — какъ растенія, увядшія и изсохшія, не способныя ни цвести, ни приносить плодовъ, — мы обречены отныне жить въ тени и мраке и нести налегшее на насъ наказаніе! Такъ, оскуденіе въ мужахъ добродетельныхъ есть самое сильное наказаніе Божіе, посылаемое темъ городамъ, которые отступаютъ отъ Него; — оно превыше тяжести осады, превыше голода; — однимъ словомъ, оно превыше всехъ подобныхъ несчастій, ибо таковыя могутъ быть отъ нихъ отстранены, если они управляются мужами прозорливыми. О скорбь неутешная! Язва неизцелимая! Источникъ слезъ неизсякаемый! Сколько сетованій, эта горькая весть, — которая скоро обтечетъ всю землю, — сколько общихъ сетованій пробудитъ она въ сердцахъ всехъ техъ, которыхъ питали слова и ученіе святаго мужа! — хотя онъ не имелъ учениковъ, но все, исповедующіе истину словомъ и деломъ, глубоко чтили ея защитника и питали къ нему то же благоговеніе и ту же признательность, какъ и къ святымъ отцамъ, подвизавшимся за оную. Какое глубокое потрясеніе восчувствуютъ все страны, на которыя светитъ Солнце правды — не только что нашъ городъ, который первый вкусилъ плоды отнятыхъ у него ныне благъ — и потому сильнее поколеблется. Увы! мы еще не испытывали подобнаго несчастія! Мы охотно бы искупили его ценою всехъ нашихъ достояній, нашихъ кровныхъ, нашихъ сладчайшихъ связей, еслибъ только эти жертвы могли отвратить такое злополучіе! Я не говорю о техъ, которые при некоторомъ внутреннемъ сочувствіи показываютъ себя безчувственными, но которыхъ скорбь обнаружится въ другое время, хотя она проявляется уже и теперь, но они, — считая себя мудрее всехъ, хотятъ показать равнодушіе, ставя какъ бы ни во что не только доблесть и мудрость почившаго, но и весь рядъ нашихъ знаменитыхъ учителей, предковъ нашихъ, изъ которыхъ онъ былъ последнимъ! Надлежитъ соболезновать о нихъ и молиться, да пошлется намъ свыше прежнее единодушіе. Даруй намъ, Боже, это древнее единеніе во славу Своего Святаго Имени и для блага нашего!

17. Мы могли бы, о слушатели, впасть ныне въ то отчаяніе, которое овладевало варварами въ ихъ семейныхъ бедствіяхъ; но мы не въ праве безконечно роптать и вопить. Доблести почившаго отца научаютъ насъ благоговейно переносить злополучія. Я не соблюлъ обычая надгробныхъ речей, — я скромно говорилъ объ усопшемъ, хотя бы надлежало не столько плачемъ, сколько хвалою почтить память его, а я выразилъ одно только чувство моей глубокой скорби!… Другимъ предстоитъ еще воздать достойную хвалу блаженному мужу. Пойдемъ! надгробный обрядъ кончается… Да будутъ намъ предметомъ подражанія добродетели усопшаго и да сохранимъ въ памяти нашей примеры имъ намъ преподанные!

Загрузка...