Сочинения в 3-х тт. Том 2

Пер. с англ. А. Дивергента

I ЖЕНЩИНА В ЗЕЛЕНОМ И МУЖЧИНА В СЕРОМ

Впервые Берсвилл назвал при мне Бесвиллом один рыжий детина, по имени Хикки Дьюи, в «Большом корабле», в Батте. Поскольку он и рубашку называл убашкой, я обнаружил, что Берсвилл называют Бесвиллом и те, кто произносит «р» вполне нормально. Но и тогда я счел это всего лишь безобидной шуткой. Спустя несколько лет я поехал в Берсвилл и убедился, что был не прав.

Прямо с вокзала я позвонил в «Геральд», попросил к телефону Дональда Уилсона и сообщил ему о своем приезде.

— Можете быть у меня в десять вечера? — спросил он хорошо поставленным голосом. — Я живу на Маунтин-бульвар, 2101. На Бродвее сядете в трамвай, сойдете на Лорел-авеню и пройдете два квартала пешком.

Я обещал, что приду. Затем поехал в отель «Грейт Вестерн», оставил там вещи и вышел пройтись.

Красотой Берсвилл не отличался. У его архитекторов была явная слабость к кричащим цветам. Когда-то, возможно, город смотрелся, но со временем желтый дым, валивший из высоких кирпичных труб плавильного завода, выстроенного у подножия мрачной горы, выкрасил все дома в одинаково тусклые цвета. В результате получился уродливый сорокатысячный городишко, зажатый между двумя не менее уродливыми, покрытыми густым слоем сажи горами. Под стать городу было и нависшее над ним закопченное небо, которое ничем не отличалось от заводского дыма.

Первый же попавшийся мне полицейский был сильно не брит. У второго на поношенном кителе не хватало пары пуговиц. А третий стоял на самом оживленном городском перекрестке и регулировал движение с сигаретой в зубах. После этого я перестал обращать на них внимание.

В девять тридцать я сел на Бродвее в трамвай и поехал по адресу, который дал мне Дональд Уилсон. Через полчаса я уже стоял у ограды углового дома.

Служанка, открывшая мне дверь, сообщила, что мистера Уилсона нет дома. Пока я пытался втолковать ей, что мистер Уилсон сам назначил мне прийти в это время, в прихожую вошла стройная блондинка лет тридцати, в зеленом шерстяном платье. Улыбка никак не вязалась с ледяным взглядом ее больших голубых глаз. Пришлось повторить все сначала.

— Мужа сейчас нет. — Она говорила с легким акцентом. — Но раз вы с ним договорились, значит, он скоро будет.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, выходившую на Лорел-авеню. Темная мебель, много книг. Она усадила меня в кожаное кресло у камина, сама села напротив, вполоборота ко мне, и приступила к допросу:

— Вы живете в Берсвилле?

— Нет, в Сан-Франциско.

— Но вы здесь уже бывали?

— Нет.

— Правда? И как вам наш город?

— Пока трудно сказать, — соврал я. На самом деле сказать было легче легкого. — Я ведь только сегодня приехал.

— Место жуткое, сами увидите. — Она на мгновение опустила свои большие голубые глаза, а затем допрос продолжался: — Промышленный город, ничего не поделаешь. Вы горный инженер?

— Не совсем.

Она покосилась на каминные часы и сказала:

— Дональд повел себя не лучшим образом. Пригласил вас, а сам ушел. Да и время для деловой встречи он выбрал не самое удобное.

— Ничего страшного.

— Впрочем, может, у вас не деловая встреча?

Я промолчал.

Она язвительно хмыкнула.

— Я, наверно, ужасно надоела вам своими расспросами, — весело сказала она. — Но вы сами виноваты — молчите, вот и заинтриговали меня. Вы, случаем, не бутлегер? Сколько их у Дональда перебывало — не сосчитать.

Я только загадочно улыбнулся: понимай, мол, как знаешь.

Внизу зазвонил телефон. Миссис Уилсон вытянула к огню длинные ноги в зеленых домашних туфлях и сделала вид, что не слышит звонка. Почему — неизвестно.

— Боюсь, мне… — начала она.

Но тут в дверях появилась служанка, которая поднялась позвать хозяйку к телефону. Миссис Уилсон извинилась, вышла вместе со служанкой в коридор, но вниз не пошла, а взяла отводную трубку.

— Говорит миссис Уилсон, — услышал я. — Да… Что, простите?.. Кто? Пожалуйста, говорите громче… Что?!. Да… Да… Кто это?.. Алло! Алло!

Трубка с грохотом упала на рычаг. Послышались удаляющиеся шаги. Быстрые шаги.

Я закурил. Пока она бежала вниз по лестнице, я тупо вертел в руках сигарету. Затем подошел к окну, отодвинул край занавески и выглянул на Лорел-авеню. За домом, прямо под окном, находился квадратный белый гараж.

Тут я увидел, что от дома к гаражу торопливо идет стройная молодая женщина в темном плаще и шляпе. Это была миссис Уилсон. Уехала она в двухместном «бьюике». А я вернулся к камину и стал ждать.

Прошло три четверти часа. В пять минут двенадцатого перед домом взвизгнули тормоза. Через две минуты в комнату вошла миссис Уилсон. Без плаща и без шляпы. Лицо белое, глаза почернели.

— Извините, пожалуйста, — выдавила она из себя, и ее крепко сжатый рот исказила судорога. — Но вы прождали зря. Мужа сегодня не будет.

Я сказал, что утром позвоню ему в редакцию. Спускаясь по лестнице, я ломал себе голову, почему зеленый носок ее левой туфли потемнел и намок. Уж не от крови ли?

На Бродвее я сел в трамвай. Сойдя на остановке, находившейся в нескольких минутах ходьбы от моей гостиницы, я увидел, что у бокового входа в здание муниципалитета стоит толпа.

У двери с надписью «Полицейское управление» собралось человек тридцать — сорок мужчин и несколько женщин. Кого тут только не было: еще не снявшие комбинезоны рудокопы и плавильщики; расфранченные завсегдатаи бильярдных и дансингов; холеные мужчины с сытыми, бледными лицами; добропорядочные мужья, с постным видом; такие же добропорядочные и скучные жены, а также несколько шлюх.

Вклинившись в толпу, я встал рядом с коренастым человеком в измятом сером костюме. Серым, впрочем, был не только его костюм, но и лицо и даже полные губы, хотя на вид ему было немного больше тридцати. Крупные черты, умные глаза. На серой фланелевой рубашке алел широкий красный шелковый галстук.

— Что случилось? — поинтересовался я.

Прежде чем ответить, он внимательно изучил меня, словно хотел убедиться, что информация попадет в надежные руки. Глаза у него были такими же серыми, как и костюм, только жестче.

— Дон Уилсон отправился в гости к Всевышнему. Пусть на небесах полюбуются, сколько в него пуль всадили.

— Кто его убил? — спросил я.

— Убийца, — ответил серый, почесав в затылке.

Но мне нужны были факты, а не хохмы и я бы попытал счастья с кем-нибудь другим из толпы зевак, если бы меня не заинтриговал его красный галстук.

— Я в этом городе никого не знаю. Сделайте доброе дело — просветите меня, — попросил я.

— Дональда Уилсона, эсквайра, редактора двух газет — утренней, «Морнинг геральд», и вечерней, «Ивнинг геральд», — нашли убитым на Харрикен-стрит. Убийца скрылся, — монотонной скороговоркой диктора пробубнил он. — Теперь, надеюсь, вы удовлетворены?

— Более чем. — Я выставил палец и коснулся кончика его галстука. — Вы в этом галстуке случайно или нет?

— Я — Билл Квинт.

— Не может быть! — воскликнул я, лихорадочно соображая, кто бы это мог быть. — Очень приятно.

Я стал рыться в бумажнике в поисках подходящей визитной карточки — они у меня имелись на все случаи жизни. Вот эта, красная, пожалуй, подойдет. Из нее следовало, что я — Генри О’Нил, моряк, активный член профсоюзной организации «Индустриальные рабочие мира». Все — ложь от начала до конца.

Я вручил карточку Биллу Квинту. Он внимательно изучил ее, повертел, затем вернул и еще раз пристально оглядел меня с головы до пят. Доверия я у него явно не вызывал.

— Все там будем, — глубокомысленно заметил он. — Вам в какую сторону?

— В любую.

Мы пошли по улице и завернули за угол; по-моему, нам обоим было совершенно безразлично, куда идти.

— Раз вы моряк, что вы здесь делаете? — как бы невзначай спросил он.

— Откуда вы взяли, что я моряк?

— Из вашей визитной карточки.

— Мало ли что там написано. У меня есть еще одна, где сказано, что я шелковичный червь. А завтра, если хотите, могу показать карточку, что я шахтер.

— Не выйдет. Кого-кого, а шахтеров я знаю неплохо.

— А если вы получите телеграмму из Чикаго?

— Подумаешь! Здесь я хозяин. — Он показал на дверь ресторана и спросил: — Выпьем?

— Не откажусь.

Мы прошли через ресторан, поднялись по ступенькам и вошли в узкую комнату с длинной стойкой и рядом столиков. Билл Квинт кивнул молодым людям, сидевшим за столами и у стойки, и, откинув зеленую занавеску, завел меня в один из небольших кабинетов. Часа два мы пили виски и разговаривали.

Серый, оказывается, сразу сообразил, что я не имею никакого отношения ни к той визитной карточке, которую я ему вручил, ни к той, которую упомянул. На профсоюзного активиста я был совсем не похож. Будучи сам ведущим деятелем ИРМ в Берсвилле, он счел своим долгом выведать, кто я такой, а про деятельность профсоюзов особенно не распространялся. Это меня устраивало. Мне хотелось знать, что делается в Берсвилле, а он охотно рассказывал про местные нравы, прощупывая между делом мое отношение к профсоюзам.

Из нашего разговора я вынес следующее.

Уже сорок лет в городе безраздельно хозяйничал Элихью Уилсон, отец убитого. Он был президентом и главным акционером городской горнодобывающей корпорации, а заодно и владельцем Первого национального банка, обеих городских газет, «Морнинг геральд» и «Ивнинг геральд», а также практически всех крупных предприятий. Вдобавок ему принадлежали сенатор Соединенных Штатов, несколько членов палаты представителей, губернатор штата, мэр города и большинство работников законодательной власти. Словом, в Берсвилле Элихью Уилсон был не последним человеком.

Во время войны ИРМ, организация в те годы на западе страны очень популярная, заручилась поддержкой Берсвиллской горнодобывающей корпорации. На деле, однако, корпорация навстречу профсоюзам не пошла. Тогда профсоюзы, воспользовавшись своей силой, стали требовать то, что им причиталось. Старый Элихью вынужден был уступить и стал ждать подходящего случая отыграться.

Случай этот представился в 1921 году. Дела у старого Элихью шли настолько плохо, что ему ничего не стоило, если понадобится, закрыть все свои предприятия. Он отказался от уступок, на которые в свое время пошел, и снизил рабочим зарплату до предвоенного уровня.

Местным профсоюзам требовалась помощь, и из Чикаго, где находился штаб ИРМ, в Берсвилл послали Билла Квинта. Билл выступил против забастовки и вообще против открытой конфронтации. Он предлагал испытанную тактику саботажа: на работу ходить, но любым способом работе препятствовать. Руководителям местных профсоюзов такая тактика, однако, казалась недостаточно активной. Они непременно хотели прославиться, войти в историю. И они забастовали.

Забастовка продолжалась восемь месяцев. Обе стороны истекали кровью, причем рабочие — своей собственной, а старый Элихью — кровью наемных убийц, штрейкбрехеров, национальных гвардейцев и даже солдат регулярной армии. Когда же был раскроен последний череп и сломано последнее ребро, профсоюзы в Берсвилле перестали существовать.

Но, по словам Билла Квинта, старый Элихью плохо знал историю. Он победил забастовщиков, зато утратил власть над городом и штатом. Одержав победу над горняками, наемные головорезы окончательно распоясались, и, когда стычки прекратились, Элихью уже был не в состоянии от этих головорезов избавиться. Берсвилл их вполне устраивал, и они присвоили себе город, как присваивают боевые трофеи. Открыто порвать с ними Элихью не мог. Они слишком много знали: ведь за все, что они вытворяли во время забастовки, отвечал он.

Когда Билл кончил, мы оба были уже сильно навеселе. Мой собеседник допил очередную порцию виски, откинул волосы со лба и напоследок сообщил, какова ситуация в городе на сегодняшний день.

— Сейчас самый сильный из них, по-видимому, Пит Финик. Виски, которое мы с вами пьем, принадлежит ему. За ним идет Лу Ярд, у него ломбард на Паркер-стрит; кроме того, он занимается поручительством, контролирует — так, во всяком случае, я слышал — большинство городских увеселительных заведений и на дружеской ноге с Нуненом, шефом местной полиции. У крошки Макса Тейлера — или Сиплого — тоже друзей хватает. Он маленький, смуглый, ловкий, вот только с горлом беда — еле говорит. Игрок. Эти трое с помощью Нунена и помогают Элихью управлять городом, помогают больше, чем тот хотел бы. Но ему приходится мириться с ними, иначе…

— А этот, сын Элихью, которого сегодня пристрелили? — спросил я. — Чем он занимался?

— Служил своему папочке верой и правдой. И дослужился…

— Вы хотите сказать, что старик?..

— Может быть, не знаю. Не успел сынок вернуться из-за границы, как папаша посадил его выпускать газету. Старый черт уже одной ногой в могиле, а себя в обиду не даст. Но с этими ребятами надо держать ухо востро, поэтому старик выписал Дона с его французской женой из Парижа и использовал собственного сына в качестве приманки. Любящий папаша, нечего сказать! Дон проводил в газетах кампанию: очистим наш город от порока и коррупции. Понимай — от Пита, Лу и Сиплого. Дошло? Старик решил стряхнуть с себя эту банду руками мальчишки. Вот им и надоело, что их трясут. Впрочем, это только мое предположение.

— И не самое удачное. Что-то здесь не то.

— В этом проклятом городе все не то. Еще стаканчик этой отравы?

Я отказался. Мы вышли из ресторана и двинулись по улице. Билл Квинт жил в отеле «Майнерс» на Форист-стрит, и нам было по пути.

Перед моей гостиницей здоровенный детина, сильно смахивающий на переодетого полицейского, стоял у края тротуара и беседовал с кем-то сидевшим в большом открытом автомобиле.

— В машине Сиплый, — сказал Билл Квинт.

Я повернул голову и увидел Тейлера. Молодой, чернявый, маленький, профиль прямо-таки скульптурный.

— Хорош, — сказал я.

— Угу, — согласился серый. — Лучше некуда.

II ВЛАДЫКА БЕСВИЛЛА

«Морнинг геральд» посвятила смерти Дональда Уилсона две страницы. С фотографии широко улыбался симпатичный человек в полосатом галстуке, с живым, умным лицом, смеющимися глазами, вьющимися волосами и ямочкой на подбородке.

Произошло вот что. Накануне вечером, без двадцати одиннадцать, Дональд Уилсон был убит на месте четырьмя пулями — в живот, в грудь и в спину. Услыхав выстрелы, жители дома номер 1100 по Харрикен-стрит выглянули в окно и увидели на тротуаре распростертое тело. Над ним склонились мужчина и женщина. На улице было темно, и разобрать их лица было невозможно. Когда же сбежались люди, мужчина и женщина скрылись. Никто не знал, как они выглядят. Никто не видел, куда они убежали.

Стреляли в Уилсона из пистолета 32-го калибра. Два выстрела из шести пришлись в стену дома, и, изучив траекторию этих пуль, полиция пришла к выводу, что в Уилсона целились из узкого прохода между домами на противоположной стороне улицы. Больше ничего выяснить не удалось.

В помещенной в «Морнинг геральд» редакционной статье го-верилось, что покойный Уилсон не жалея сил боролся с коррупцией и что убийство, судя по всему, — дело рук тех, кто не хотел, чтобы в Берсвилле произошли изменения к лучшему. Шеф городской полиции, отмечалось в статье, убедительнее всего докажет свою непричастность, если как можно быстрее поймает и осудит убийцу или убийц. Тон статьи был недвусмысленно резким.

Дочитав газету и допив вторую чашку кофе, я вскочил на Бродвее в трамвай, вышел на Лорел-авеню и направился к дому убитого.

Я уже находился от него всего в двух минутах ходьбы, как вдруг мне совершенно расхотелось идти туда. Дело в том, что прямо передо мной улицу перешел невысокий молодой человек в коричневом костюме. Со скульптурным профилем. Это был Макс Тейлер, он же Сиплый. Когда я дошел до Маунтин-бульвар, то увидел, как его коричневые брюки мелькнули в дверном проеме дома покойного Дональда Уилсона.

Я вернулся на Бродвей, нашел магазин с телефонной будкой внутри, полистал телефонный справочник в поисках домашнего номера Элихью Уилсона, набрал этот номер и сообщил человеку, назвавшемуся его секретарем, что я приехал из Сан-Франциско по просьбе Дональда Уилсона, знаю кое-какие подробности о его смерти и хочу видеть отца убитого. Проявив некоторую настойчивость, я в конце концов получил разрешение приехать.

Когда секретарь, тощий тип лет сорока, с колючим взглядом и бесшумной походкой, ввел меня в спальню своего хозяина, владыка Берсвилла сидел в постели, со всех сторон обложенный подушками.

Маленькая, круглая как мяч головка, коротко стриженные седые волосы, прижатые ушки, такие крошечные, что их не видно вовсе. Над небольшим носом крутой лоб; рот и подбородок плоские, нарушающие округлость черепа. Короткая бычья шея, на квадратных мясистых плечах топорщится белая пижама. Одна рука, жилистая, с короткими, толстыми пальцами, лежит поверх одеяла. Глазки круглые, голубые, водянистые. Кажется, они вот-вот выскочат из-под седых кустистых бровей и во что-нибудь вцепятся. Да, этот за себя постоять сумеет.

Едва заметным движением своей круглой как мяч головки он указал мне на стул возле кровати, другим, столь же неуловимым движением выставил из комнаты секретаря и только тогда спросил:

— Что там насчет сына?

Голос хриплый. Слова вырываются не изо рта, а откуда-то из груди, поэтому разобрать, что он говорит, было непросто.

— Я из Сан-Франциско, работаю в детективном агентстве «Континенталь», — представился я. — Несколько дней назад мы получили от вашего сына чек и письмо, где он просил прислать сюда сотрудника. Этот сотрудник — я. Вчера вечером мы договорились с вашим сыном встретиться у него дома. Я пришел в назначенное время, но его не застал. По дороге в гостиницу я узнал, что его убили.

Элихью Уилсон подозрительно уставился на меня и спросил: — Ну и что?

— Когда я пришел, кто-то позвонил по телефону вашей невестке, после чего она ненадолго ушла, вернулась с подозрительно напоминающим кровь пятном на туфле и сказала, чтобы я мужа не ждал. Его убили в десять сорок, а она ушла в десять двадцать и вернулась в пять минут двенадцатого.

Старик оторвал голову от подушки и принялся ругать миссис Уилсон. Как он только ее не обзывал! Наконец он иссяк и взялся за меня.

— Она в тюрьме? — заорал он.

Я сказал, что вряд ли.

По-видимому, это ему не понравилось, ибо он снова разразился самыми отборными ругательствами, на этот раз в мой адрес.

— Так чего же вы, черт побери, ждете? — закончил он свою длинную тираду.

Не будь он таким старым и больным, я бы с удовольствием хорошенько хватил его по спине.

— Улик, — рассмеявшись, ответил я.

— Улик?! Каких еще улик? Ведь вы…

— Не валяйте дурака, — перебил я его. — Зачем ей было его убивать, сами подумайте?

— Затем, что она французская шлюха! — опять завопил он. — Затем, что она…

В дверях появилось испуганное лицо секретаря.

— Пошел вон! — гаркнул старик.

Лицо пропало.

— Она ревнивая? — поспешил спросить я, воспользовавшись тем, что он на мгновение затих. — Кстати, вы напрасно так громко кричите — я, конечно, глуховат, но последнее время принимаю сухие дрожжи и стал слышать значительно лучше.

Старик согнул под одеялом ноги в коленях, положил на них сжатые в кулак руки и выставил на меня свою квадратную челюсть.

— Я стар и болен, — с расстановкой произнес он, — но меня очень подмывает встать и выставить вас отсюда коленом под зад.

Я пропустил его слова мимо ушей и повторил:

— Она ревнивая?

— Ревнивая, — сказал он уже спокойнее. — А также властная, избалованная, недоверчивая, жадная, мелочная, бессовестная, вероломная, себялюбивая — короче, дрянь, ничтожная дрянь.

— А основания для ревности у нее были?

— Хочется верить, что были, — съязвил он. — Я бы очень расстроился, если бы узнал, что мой сын ей ни разу не изменил. Хотя очень может быть, так оно и было. С него станется.

— И все же вы не можете назвать мне причину, из-за которой она могла убить его?

— Не могу назвать причину?! — Он опять завопил. — Я же вам говорю…

— Все, что вы говорите, несерьезно.

Старик откинул одеяло и стал вылезать из постели. Затем передумал, поднял покрасневшее от бешенства лицо и заорал:

— Стэнли!

Дверь открылась, и в щелку заглянул секретарь.

— Выставь-ка отсюда этого ублюдка! — распорядился старик, замахнувшись на меня кулаком.

Секретарь повернулся ко мне.

— Один ты, боюсь, не справишься, — сказал я, покачав головой.

Секретарь нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был долговязый, на целую голову выше меня, зато фунтов на пятьдесят легче. А мои сто девяносто фунтов состояли не из одного жира. Секретарь занервничал, виновато улыбнулся и ретировался.

— Между прочим, — сказал я старику, — сегодня утром я решил побеседовать с женой вашего сына, но, подходя к ее дому, увидел, как туда входит Макс Тейлер, и счел за лучшее с визитом повременить.

Элихью Уилсон опять сунул ноги под одеяло, тщательно подоткнул его со всех сторон, откинулся на подушку, уставился, прищурившись, на потолок, а затем глубокомысленно заключил:

— Гм, вот оно что…

— Не понял?

— Теперь все ясно, — с уверенностью сказал старик. — Его убила она.

В коридоре послышались шаги, только на этот раз не легкие, секретарские, а тяжелые.

— Вы устроили вашего сына в газету для того… — начал было я, когда шаги приблизились к самой двери.

— Убирайтесь вон! — гаркнул старик, но не мне, а тому, кто стоял за дверью. — И в дверь не заглядывать! — Он сердито посмотрел на меня и спросил: — Так для чего, по-вашему, я устроил сына в газету?

— Чтобы рассчитаться с Тейлером, Ярдом и Питом.

— Ложь.

— Это не я придумал. Весь Берсвилл об этом знает.

— Вздор. Я отдал газеты в его полное распоряжение. Он делал с ними все, что хотел.

— Расскажите об этом своим дружкам, они вам поверят.

— Плевать я хотел на дружков. Я говорю то, что есть.

— Не будем спорить… Оттого, что вашего сына убили по ошибке — а это надо еще доказать, — он все равно не воскреснет.

— Его убила эта женщина.

— Сомневаюсь.

— Сомневается он! Она и убила.

— Возможно. Но про политику тут тоже не следует забывать. Вы могли бы…

— Повторяю еще раз: его убила эта французская тварь, а все ваши идиотские домыслы можете оставить при себе.

— И все-таки политикой пренебрегать нельзя, — не сдавался я. — Вы же Берсвилл знаете как свои пять пальцев. Дональд ведь как-никак ваш сын. При желании вы могли бы…

— При желании я мог бы, — взревел он, — послать вас ко всем чертям назад во Фриско вместе с вашими идиотскими…

Тут я встал и довольно бесцеремонно перебил его:

— Значит, так. Я остановился в отеле «Грейт Вестерн». Если надумаете поговорить начистоту, я к вашим услугам. — С этими словами я вышел из спальни и спустился по лестнице.

Внизу с виноватой улыбкой слонялся секретарь.

— Старый скандалист, — буркнул я.

— На редкость яркая личность, — пробормотал он в ответ.

В редакции «Геральд» я разыскал секретаршу убитого. Ею оказалась крохотная девушка лет двадцати, с большими карими глазами, светло-каштановыми волосами и бледным хорошеньким личиком. Звали ее Льюис. О том, что ее шеф вызвал меня в Берсвилл, она слышала первый раз.

— Надо сказать, мистер Уилсон вообще был человеком замкнутым, — пояснила Льюис. — И потом… — она запнулась, — он не очень-то доверял своим сотрудникам.

— И вам?

— И мне, — покраснев, сказала она. — Впрочем, он проработал в редакции очень недолго и поэтому плохо знал нас.

— Думаю, дело не только в этом.

— Видите ли, — проговорила она, прикусив губу и оставив на полированной крышке стола главного редактора целый ряд превосходных отпечатков пальцев, — его отцу… не очень нравилось то, что он делал. Поскольку газеты принадлежали Уилсону-старшему, нет ничего удивительного в том, что мистер Дональд не вполне доверял своим подчиненным, считая их более преданными отцу, чем себе.

— Старик был, кажется, против поднятой на газетных страницах кампании? Почему же в таком случае он, полноправный владелец газеты, с этими кампаниями мирился?

Она низко опустила голову, словно изучая собственные отпечатки пальцев, а потом еле слышно ответила:

— Тут все не так просто. Когда мистер Элихью серьезно заболел, он вызвал сюда Дональда, мистера Дональда, — ведь мистер Дональд основном жил в Европе. Узнав от доктора Прайда, что ему придется оставить дела, мистер Элихью телеграммой вызвал сына домой. Но когда мистер Дональд приехал, мистер Элихью раздумал передавать ему дела. А чтобы сын не уезжал, он отдал ему газеты, вернее, назначил его редактором. Эта работа пришлась мистеру Дональду по душе, журналистикой он увлекался еще в Париже. Когда же он обнаружил, что творится в городе, то развернул в своих газетах кампанию. Он не знал… он же большую часть жизни прожил за границей… он не знал…

— …Что у его отца тоже рыльце в пуху, — закончил за нее я.

Ее слегка передернуло, но она не стала мне возражать и продолжала:

— Они с мистером Элихью поссорились. Мистер Элихью сказал сыну, чтобы тот угомонился, но мистер Дональд отца не послушался. Знай мистер Дональд, чем он рискует, он бы, возможно, одумался. Но, по-моему, он бы все равно не догадался, что в городских злоупотреблениях замешан его собственный отец. А сам мистер Элихью не стал бы ему говорить, ведь признаваться в таком родному сыну очень нелегко. Тогда старик пригрозил, что отберет у мистера Дональда газеты. Не знаю, пугал он его или действительно решил проучить. Но затем Уилсон-старший заболел опять и все пошло своим чередом.

— Дональд Уилсон посвящал вас в свои дела?

— Нет. — Она перешла на шепот.

— Откуда же вы все это знаете?

— Я пытаюсь… пытаюсь помочь вам найти убийцу, — обиделась она. — И вы не имеете никакого права…

— Если действительно хотите помочь, скажите лучше, откуда вы все это знаете, — настаивал я.

Она сидела уставившись в стол и прикусив нижнюю губу. Я ждал. Наконец она сказала:

— Мой отец — секретарь мистера Уилсона.

— Благодарю.

— Только не подумайте, что мы…

— Мне это безразлично, — заверил ее я. — Скажите, что вчера вечером делал мистер Уилсон на Харрикен-стрит, когда назначил мне встречу у себя дома?

Она ответила, что не знает. Я справился, слышала ли она, как он попросил меня по телефону приехать к нему домой в десять вечера. Она сказала, что слышала.

— А чем он занимался после этого? Пожалуйста, попытайтесь вспомнить все, что говорилось и делалось с момента нашего телефонного разговора и до конца рабочего дня.

Она откинулась на спинку стула, закрыла глаза и потерла лоб.

— Вы позвонили около двух часов дня. После этого мистер Дональд продиктовал мне несколько писем — на бумажную фабрику, сенатору Киферу и… Да, чуть не забыла! Около трех часов он уходил минут на двадцать. А перед уходом выписал чек.

— На чье имя?

— Не знаю, но я видела, как он его выписывал.

— Где его чековая книжка? Он носил ее с собой?

— Она здесь. — Секретарша встала, обошла стол и дернула за ручку ящика. — Заперто.

Я подошел, разогнул лежавшую на столе скрепку и с ее помощью, а также с помощью перочинного ножа открыл ящик.

Девушка вынула оттуда тоненькую чековую книжку Первого национального банка. На последнем использованном чеке было вписано пять тысяч долларов. И только. Никаких фамилий. Никаких пояснений.

— Итак, он вышел с этим чеком, — сказал я, — и отсутствовал двадцать минут, да? За это время он успел бы дойти до банка и вернуться?

— Конечно, до банка от силы минут пять ходьбы.

— А до того, как он выписал чек, ничего не произошло? Подумайте. Никто не приходил? Не звонил?

— Одну минуту. — Она опять закрыла глаза. — Сначала он диктовал письма, потом… Господи, какая же я дура! Ну конечно, ему звонили! «Да, — сказал он, — я могу быть в десять, но я буду очень спешить». Больше он ничего не говорил, только несколько раз повторил «да, да».

— А кто звонил — мужчина или женщина?

— Не знаю.

— Подумайте, ведь можно было догадаться по его голосу.

— Тогда женщина, — сказала она после паузы.

— Кто раньше ушел, вы или он?

— Я. Он… Я уже говорила, мой отец — секретарь мистера Элихью. Так вот, у него с мистером Дональдом в тот вечер, сразу после работы, была назначена деловая встреча. Нужно было решить какие-то финансовые вопросы. Отец заехал за ним в шестом часу. По-моему, они собирались вместе пообедать.

Больше из Льюис при всем желании мне ничего вытянуть не удалось. Каким образом Дональд Уилсон оказался накануне вечером в доме номер 1100 по Харрикен-стрит, ей было решительно не известно. О миссис Уилсон она также понятия не имела.

Мы обыскали письменный стол убитого, но ничего любопытного не обнаружили. Я обратился было за помощью к телефонисткам, но безуспешно. Битый час проговорил с курьерами, редакторами и другими сотрудниками газеты — тоже без толку. Маленькая секретарша не ошиблась: покойник и впрямь умел держать язык за зубами.

III ДИНА БРЭНД

В Первом национальном банке я разыскал младшего кассира Олбери, симпатичного блондина лет двадцати пяти.

— Чек Уилсона принял я, — сказал он, узнав, в чем дело. — Выписан он был на имя Дины Брэнд. Пять тысяч долларов.

— А вы ее знаете?

— Дину Брэнд? Конечно, знаю.

— А мне про нее не расскажете?

— Только не сейчас, у меня свидание, я и так на восемь минут опаздываю…

— Давайте сегодня вечером вместе пообедаем, заодно и поговорим.

— С удовольствием.

— В семь часов у отеля «Грейт Вестерн»?

— Договорились.

— Сейчас я вас отпущу, только один вопрос: у нее в этом банке есть счет?

— Да, и сегодня утром она депонировала этот чек. Полиция в курсе.

— Вот как? А где она живет?

— Харрикен-стрит, 1100.

— Так, так, — проговорил я, а затем, спохватившись, добавил: — До вечера, — и ушел.

Из банка я направился в муниципалитет, к шефу городской полиции.

Шеф полиции Нунен был приземистым толстяком, с живыми зеленоватыми глазками на круглом, добродушном лице. Узнав, что привело меня в Берсвилл, он, похоже, обрадовался, стал жать мне руку, предложил сигару, пододвинул стул.

— А теперь, — сказал он, когда мы оба сели, — рассказывайте, кто его укокошил.

— А я у вас хотел спросить.

— Вот видите, мы с вами друг друга стоим, — весело сказал он, исчезнув в клубах сигарного дыма. — Хоть догадываетесь, кто бы это мог быть?

— Я вообще недогадлив, особенно когда фактов нет.

— Почему же, факты есть, немного, но есть. Вчера перед самым закрытием Уилсон пришел в банк и внес на имя Дины Брэнд чек на пять тысяч. В тот же день поздно вечером его застрелили из пистолета 32-го калибра неподалеку от ее дома. Из окна видели, что над трупом склонились двое — мужчина и женщина. А сегодня рано утром, с первыми, можно сказать, лучами солнца, вышеозначенная Дина Брэнд идет в вышеописанный банк и депонирует вышеозначенный чек. Каково?

— Кто такая Дина Брэнд?

Шеф полиции сбросил пепел прямо на стол, повертел сигару в толстых пальцах и сказал:

— Девочка что надо. Шлюха высшего разряда, профессиональная вымогательница.

— Вы ее уже взяли?

— Нет. Она на очереди. За ней установлена слежка. Только это между нами.

— Ладно. А теперь послушайте. — И я рассказал ему все, что видел и слышал накануне в доме Дональда Уилсона.

Когда я кончил, шеф сложил толстые губы бантиком, присвистнул и воскликнул:

— Интересно! Очень интересно) Кровь на туфлях, говоришь? Муж, сказала, домой не вернется?

— Так мне показалось. Вот именно. — Первая моя фраза была ответом на его первый вопрос, вторая — на второй.

— И после этого ты с ней больше не разговаривал? — спросил он.

— Нет. Сегодня утром я отправился было к ней, но меня опередил молодой человек по имени Тейлер, и я решил визит отложить.

— Надо же! — Его зеленые глазки весело сверкнули. — Выходит, у нее побывал Сиплый?

— Он самый.

Нунен швырнул сигару на пол, встал, уперся толстыми руками в стол и качнулся в мою сторону, всем своим видом излучая неподдельный восторг.

— Это уже кое-что, дружище, — промурлыкал он. — Ведь Дина Брэнд — подружка Сиплого. Слушай, давай-ка съездим навестим вдовушку.

Мы вылезли из машины перед домом миссис Уилсон. Поставив ногу на нижнюю ступеньку, шеф полиции на мгновение замер, разглядывая висевшую на звонке траурную ленточку.

— Ничего не поделаешь, работа есть работа, — вздохнул он и стал подыматься по лестнице.

Нельзя сказать, чтобы миссис Уилсон очень хотелось нас видеть, но, когда в гости напрашивается шеф полиции, делать нечего. А дело обстояло именно так. Миссис Уилсон ждала нас наверху, в библиотеке. Она была в черном, от ее голубых глаз веяло ледяным холодом. После того как мы с Нуненом по очереди, запинаясь, выразили ей свои соболезнования, шеф приступил к делу:

— Мы бы хотели задать вам пару вопросов. Ну, например, куда вы ездили вчера вечером?

Она с неприязнью посмотрела на меня, затем опять на шефа, нахмурилась и с высокомерным видом поинтересовалась:

— На каком, собственно, основании мне устраивают допрос, можно узнать?

Сколько раз мне приходилось слышать этот вопрос, слово в слово, с точно такой же интонацией. А шеф, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, вполне дружелюбно продолжал:

— Да, и потом, когда вы вернулись, у вас на туфле вроде бы появилось пятно. То ли на правой, то ли на левой. На какой-то одной.

Ее верхняя губа начала судорожно подергиваться.

— Это все? — спросил шеф, обращаясь ко мне, и не дождавшись ответа щелкнул языком и опять повернул добродушное лицо к хозяйке дома. — Да, чуть не забыл. Непонятно, откуда вы знали, что ваш муж не вернется домой?

Она неуверенно поднялась, держась побелевшей рукой за спинку стула.

— Я вынуждена перед вами извиниться, но…

— О чем разговор! — Шеф понимающе поднял вверх громадную лапу. — Мы не будем к вам больше приставать, скажите только, куда вы ездили, откуда на туфле взялось пятно и с чего вы взяли, что ваш муж не вернется. И еще: с какой стати сегодня здесь был Тейлер?

Миссис Уилсон присела на край стула и застыла. Шеф взглянул на нее. Его толстое лицо расплылось в ехидной улыбочке. Через некоторое время она расправила плечи и села поудобнее. Я придвинул стул и сел лицом к ней.

— На эти вопросы вам придется ответить, миссис Уилсон, — сказал я как можно более участливо. — Они требуют объяснения.

— Неужели вы думаете, мне есть что скрывать? — вызывающе спросила она, опять сев прямо и очень отчетливо, хотя и с акцентом, выговаривая каждое слово. — Да, я действительно ненадолго уезжала. Да, на туфле действительно была кровь. Я знала, что мужа убили. Тейлер приходил ко мне в связи с его смертью. Теперь вы довольны?

— Все это мы знали и без вас, — возразил я. — Нам нужны объяснения.

Она опять встала и сердито сказала:

— Мне не нравится ваш тон. Я отказываюсь подчиняться…

— Дело ваше, миссис Уилсон, — перебил ее Нунен, — но тогда мы будем вынуждены пригласить вас с собой в полицию.

Она повернулась к нему спиной и, набрав полную грудь воздуха, выпалила:

— Когда мы ждали Дональда, раздался телефонный звонок. Звонивший не захотел назваться. Дональд, сказал он, отправился к женщине по имени Дина Брэнд с чеком на пять тысяч долларов. Он дал мне ее адрес, и я решила поехать туда и подождать мужа в машине.

Приехав, я увидела Макса Тейлера, которого знала в лицо. Он подошел к дому Дины Брэнд, но внутрь заходить не стал. Постоял и ушел. Затем из дома вышел Дональд и зашагал по улице. Меня он не заметил, да и я не хотела попадаться ему на глаза. Я решила поехать домой, чтобы опередить его. Только я включила зажигание, как раздались выстрелы. Дональд упал. Я выскочила из машины и бросилась к нему. Он был мертв. Я совершенно потеряла голову. Тут появился Тейлер. Он сказал, что если меня здесь обнаружат, то сочтут убийцей, и заставил сесть в машину и ехать домой. — По ее щекам катились слезы, а в глазах была настороженность — она пыталась понять, как я воспринял ее историю.

Я промолчал.

— Вы удовлетворены?

— В общем, да, — сказал Нунен. Теперь он стоял сбоку от нее. — А что вам сегодня говорил Тейлер?

— Он уговаривал меня молчать. — Голос у нее ослабел и стал каким-то невыразительным. — Если кто-нибудь узнает, что мы с вами там были, — говорил он, — одного из нас, а то и обоих, заподозрят в убийстве, ведь Дональда застрелили, когда он выходил от женщины, которой принес деньги.

— А откуда стреляли? — спросил шеф.

— Не знаю. Я видела только, как Дональд упал.

— Стрелял Тейлер?

— Нет, — быстро проговорила миссис Уилсон. Она приоткрыла рот и положила руку на грудь. — Я не знаю. Вряд ли, ведь он сказал, что не стрелял. Я понятия не имею, где он в этот момент находился. Уж не знаю почему, но эта мысль ни разу не приходила мне в голову.

— А что вы думаете теперь?

— Может быть…

Шеф весело подмигнул мне, и не одним глазом, а всем лицом.

— Выходит, вы не знаете, кто вам звонил? — спросил он, возвращаясь к началу разговора.

— Он не назвался.

— А по голосу вы не узнали?

— Нет.

— А какой у него был голос?

— Он говорил шепотом, как будто боялся, что его услышат. Я его с трудом понимала.

— Шепотом, говорите? — Шеф широко разинул огромную пасть, плотоядно сверкнули, утопая в складках жира, маленькие зеленые глаза.

— Да, хриплым шепотом.

Шеф захлопнул пасть, разинул ее вновь и веско сказал:

— С вами говорил Тейлер…

Женщина вздрогнула и перевела широко раскрытые глаза с шефа на меня.

— Значит, это был он! — вскричала она. — Это был он!

Когда я вернулся в гостиницу, в холле меня уже ждал младший кассир Роберт Олбери из Первого национального банка. Мы поднялись ко мне в номер, заказали воды со льдом, выпили разбавленное шотландское виски с лимоном и гранатовым соком и спустились в ресторан.

— А теперь расскажите мне про эту дамочку, — сказал я, когда мы принялись за суп.

— А вы ее еще не видели? — спросил он.

— Пока нет.

— И ничего про нее не слышали?

— Только что она мастер своего дела.

— Это точно, — согласился он. — Думаю, вы ее увидите. Сначала вас постигнет разочарование, зато потом и сами не заметите, как начнете рассказывать ей свою жизнь, делиться самым сокровенным. — На его мальчишеском лице появилась застенчивая улыбка. — И с этой минуты считайте, что вы погибли.

— Спасибо, что предупредили. Скажите, а откуда у вас, если не секрет, такие сведения?

Он стыдливо хмыкнул, опустив глаза в тарелку с супом, и признался:

— Я их купил.

— В таком случае, боюсь, они вам недешево обошлись. Говорят, она денежки любит.

— Еще как. Она абсолютно помешана на деньгах. Она так корыстна, так откровенно одержима жаждой наживы, что в этом даже есть своя прелесть. Когда познакомитесь с ней, поймете, что я имел в виду.

— Очень может быть. Простите за нескромный вопрос, а как вы с ней расстались?

— Деньги у меня кончились, вот мы и расстались.

— Да, с ней, я вижу, не забалуешься.

Он слегка покраснел и кивнул.

— И вы, насколько я могу судить, не в претензии?

— А что мне еще оставалось делать? — Его молодое, миловидное лицо покрылось густым румянцем, и он, запинаясь, объяснил: — Видите ли, если бы не она… Сейчас я вам расскажу, я хочу, чтобы вы знали ее и с этой стороны тоже. У меня было немного денег. Когда они кончились… не забывайте, я был молод и ужасно влюблен… Так вот, мои сбережения кончились, но ведь в банке деньги были… И я… впрочем, какая вам разница, взял я деньги из банка или только собирался это сделать. Короче, она обо всем догадалась. Я никогда не мог ничего от нее скрыть. На этом наши отношения и прекратились.

— Она с вами порвала?

— Да, и слава Богу. Если бы не она, вы бы сами упекли меня в тюрьму за растрату! — Он наморщил лоб. — Надеюсь, вы об этом особенно распространяться не станете? Я просто хотел, чтобы вы знали: не такая уж она плохая.

— Возможно. А может быть, она просто смекнула, что лучше отказаться от ваших денег, чем попасть в переделку.

Он задумался и покачал головой:

— Нет, это не совсем так.

— Но ведь, насколько я понял, без денег она в постель не ложится.

— А как же тогда Дэн Рольф?

— Кто это такой?

— Считается ее братом, то ли родным, то ли единокровным, словом каким-то близким родственником. На самом же деле он ей никто. Бродяга, нищий да вдобавок еще чахоточный. Живет у нее, на ее деньги, а ведь между ними ничего нет, подобрала его где-то и приютила.

— А кто у нее еще был?

— Один профсоюзный деятель. Но из него много не вытянешь.

— Что еще за профсоюзный деятель?

— Приехал сюда во время забастовки. Квинт.

— И он тоже на нее клюнул?

— Из-за нее, говорят, он здесь и остался, когда забастовка кончилась.

— Он и сейчас при ней?

— Нет, она говорила мне, что боится Квинта. Он грозился ее убить.

— Я вижу, она пользуется успехом.

— Она может охмурить любого, стоит ей только захотеть, — сказал он, причем очень серьезно.

— Дональд Уилсон тоже в нее влюбился? — спросил я.

— Не знаю. Про них я никогда ничего не слышал. Шеф полиции потребовал, чтобы мы выяснили, вносил ли он и раньше деньги на ее счет, но мы ничего не обнаружили.

— А с кем она живет сейчас? Не знаете?

— Последнее время я часто видел ее с одним типом, неким Тендером, владельцем игорных притонов. Тейлер, по прозвищу Сиплый. Вы, должно быть, о нем слышали.

В половине девятого я расстался с юным Олбери и направился на Форест-стрит, в отель «Майнерс». У входа я столкнулся с Биллом Квинтом:

— Привет! А я к вам.

Он остановился, пристально оглядел меня с головы до пят и прорычал:

— Так вы, оказывается, сыщик.

— Вот ведь невезение, — пожаловался я. — Иду, специально чтобы втереться к вам в доверие, а вы уже против меня настроены.

— Что вы еще хотите выведать? — спросил он.

— Меня интересует Дональд Уилсон. Вы ведь его знали?

— Знал.

— Хорошо знали?

— Нет.

— И что вы о нем думаете?

Он стиснул свои бесцветные губы, выпустил через них воздух, издав при этом примерно такой же звук, с каким рвется тряпка, а затем заявил:

— Паршивый либерал.

— А Дину Брэнд знаете?

— Да, знаю. — Мне показалось, что он втянул голову в плечи.

— Думаете, она убила Уилсона?

— Конечно. Свела с ним счеты.

— Значит, не вы?

— Мы с ней работали на пару, черт вас побери. Еще вопросы есть?

— Есть, но не все сразу. Правды от вас все равно не дождешься.

Я вернулся на Бродвей, сел в такси и назвал адрес: «Харрикен-стрит, 1232».

IV ХАРРИКЕН-СТРИТ

Такси остановилось у серого коттеджа. Дверь мне открыл тощий тип, с изможденным лицом, абсолютно бескровным, если не считать ярко-красных пятен величиной с полдоллара на обеих щеках. «Чахоточный Дэн Рольф», — сообразил я.

— Мне бы хотелось видеть мисс Брэнд, — сказал я ему.

— Как доложить? — осведомился он голосом больного аристократа.

— Мое имя ей ничего не скажет. Я по поводу смерти Уилсона.

— Да? — спросил он, прощупывая меня большими темными глазами.

— Я из Сан-Франциско, из детективного агентства «Континенталь». Нас интересует это убийство.

— Как это мило с вашей стороны, — с иронией сказал он. — Заходите.

В гостиной на первом этаже, за столом, заваленным бумагами, сидела молодая женщина. На столе валялись деловые журналы, финансовые и биржевые бюллетени. Заметил я и программу скачек.

В комнате царил полный кавардак. Мебели было много, и вся не на месте.

— Дина, этот джентльмен работает в детективном агентстве «Континенталь», — представил меня чахоточный. — Он приехал из Сан-Франциско в связи с безвременной кончиной мистера Дональда Уилсона.

Молодая женщина встала, отшвырнула ногой валявшиеся на ее пути газеты, подошла и протянула мне руку.

Рост — пять футов восемь дюймов, дюйма на два выше меня, широкоплечая, полногрудая. Округлые бедра и большие, мускулистые ноги. Рука, которую она мне протянула, была мягкой, теплой и сильной. Лицо потасканной двадцатипятилетней женщины. В углах крупного, чувственного рта собрались морщинки. Едва заметная сеть морщинок наметилась и вокруг глаз — огромных, синих, слегка воспаленных, с густыми ресницами.

Длинные каштановые волосы не расчесаны, пробор неровный, верхняя губа справа накрашена сильнее, чем слева. Платье какого-то нелепого винного цвета, с расстегнутыми пуговицами, чулок на левой ноге поехал.

И это была та самая Дина Брэнд, которая, если верить всему, что мне рассказали, пользовалась невиданным успехом у мужского населения Берсвилла.

— Вас его папаша вызвал, дело ясное, — сказала она, скидывая со стула кожаные шлепанцы, а заодно и чашку с блюдцем, чтобы я мог сесть. — Голос мягкий, ленивый.

Я решил говорить правду:

— Меня вызвал Дональд Уилсон. Когда его убивали, я сидел у него дома и ждал его.

— Не уходи, Дэн, — окликнула она Рольфа.

Рольф вернулся, и Дина опять села к столу. Чахоточный опустился на стул напротив нее, положил худое лицо на худую руку и стал смотреть на меня с полным равнодушием.

Она сдвинула брови и спросила:

— Выходит, он догадывался, что его собираются убить?

— Понятия не имею. Я так и не узнал, что ему от меня было нужно. Возможно, Уилсон рассчитывал на нашу помощь, ведь он затеял кампанию по очистке города.

— Но вы…

— Знаете, неинтересно быть сыщиком, когда тебе задают вопросы, вместо того чтобы отвечать на них, — пожаловался я. — Вы же отнимаете наш хлеб.

— Я просто хочу знать, что происходит, — хмыкнув, сказала она.

— Какое совпадение, и я тоже. Например, мне хотелось бы знать, с какой стати он принес вам чек на пять тысяч.

Дэн Рольф как бы невзначай переменил позу: откинулся на спинку стула, а тощие руки убрал под стол.

— Так вы и про это знаете? — Дина Брэнд положила ногу на ногу, и ее взгляд упал на поехавший чулок. — Чтоб я еще хоть раз эту дрянь купила! — в сердцах воскликнула она. — Лучше уж босиком ходить! Только вчера целых пять долларов за эти чулки выложила, а сегодня они уже поехали. Проклятие!

— Знаю, и не я один. Нунен тоже знает. Про чек, разумеется, не про чулки.

Она взглянула на Рольфа, который уже давно смотрел в сторону, и кивнула ему.

— Вот если бы ты заговорил по-нашему, — доверительно сказала она мне, прищурившись и растягивая слова, — я, может быть, смогла бы тебе чем-нибудь помочь.

— Как же это — по-вашему?

— Наш язык — деньги. И чем больше, тем лучше. Я денежки люблю.

— К сожалению, и я тоже. Но, говорят, не в деньгах счастье. — Я вдруг заговорил пословицами.

— Что-то ты темнишь.

— Полиция тебя про чек не расспрашивала?

— Нет. — Она покачала головой.

— Нунен подозревает в убийстве не только Сиплого, но и тебя.

— Очень я испугалась твоего Нунена.

— Нунену известно, что Тейлер знал про чек. Ему известно, что Тейлер приехал к тебе, когда здесь был Уилсон, но в дом не вошел. Ему известно, что Тейлер бродил где-то поблизости, когда застрелили Уилсона. Очевидцы рассказывали ему, что над трупом Уилсона стояли Тейлер и какая-то женщина.

Дина взяла со стола карандаш и в задумчивости стала водить острием по щеке, оставляя на слое румян маленькие черные завитки.

В потухших глазах Рольфа вдруг вспыхнул огонь. Они лихорадочно заблестели. Смотря на меня в упор, он подался вперед, однако руки из-под стола не вынимал.

— Тейлер и мисс Брэнд не одно и то же, — бросил он.

— Тейлер и мисс Брэнд знакомы, — возразил я. — Уилсон принес чек на пять тысяч долларов, после чего был убит. Если бы он предусмотрительно не заверил в банке этот чек, мисс Брэнд могли бы его не оплатить.

— Господи! — воскликнула Дина. — За кого ты меня принимаешь? Если бы я хотела его убить, я убила бы его здесь, без свидетелей, либо дождалась, пока он уйдет подальше от дома. Не такая уж я дура.

— А я и не говорю, что его убила ты. Я говорю, что толстяк Нунен шьет тебе дело.

— А чего, собственно, хочешь ты?

— Хочу выяснить, кто убийца. Настоящий убийца.

— А если я тебе помогу? — поинтересовалась она. — Что я с этого буду иметь?

— Спокойную жизнь, — сказал я.

Но она покачала головой.

— Мне нужны деньги. За информацию надо платить. А о цене сговоримся.

— Исключается, — сказал я, улыбнувшись. — Забудь про денежные знаки и займись благотворительностью. Представь себе на минуту, что я Билл Квинт.

Весь побелев, с трясущимися губами, Дэн Рольф вскочил со стула. Затем, когда девушка лениво, добродушно рассмеялась, сел опять.

— Он считает, Дэн, что я не нажилась на Билле. — Она подалась вперед и положила руку мне на колено. — Допустим, ты заранее знаешь, что служащие какой-то компании собираются устроить забастовку. Знаешь даже, когда именно она начнется и когда кончится. Так неужели, зная все это, ты не пойдешь на биржу и не сделаешь деньги? Наверняка пойдешь, — с воодушевлением закончила она. — Так что не думай, что Билл ушел не расплатившись.

— Тебя избаловали, — сказал я.

— С чего ты такой прижимистый? Ты ведь не из своего кармана платишь. Тебе же дают на расходы, правда?

Я ничего не ответил. Она хмуро посмотрела сначала на меня, потом на свой чулок и, наконец, на Рольфа.

— Может, он расщедрится, если дать ему выпить? — сказала она ему.

Чахоточный молча встал и вышел из комнаты. Она надула губки, ткнула меня пальцем ноги в колено и сказала:

— Пойми, дело не в деньгах. Вопрос-то принципиальный. Если девушке есть что продать, с какой стати она должна отдавать это бесплатно?

Я усмехнулся.

— Ну не упрямься!

Вошел Дэн Рольф с сифоном, бутылкой джина, лимонами и кубиками льда в миске. Мы выпили по одной. Потом чахоточный ушел, а мы еще долго сидели, выпивали и торговались. Я старался перевести разговор на Тейлера и Уилсона, она — на деньги. Так продолжалось до тех пор, пока бутылка не кончилась. Мои часы показывали четверть второго ночи. Дина пожевала лимонную корку и в сотый раз за этот вечер повторила:

— Какая тебе разница! Ты же не из своего кармана платишь.

Она скорчила гримасу и не глядя опустила бокал на стол. Так ей, во всяком случае, показалось. Промахнулась она всего на каких-нибудь восемь дюймов. Я забыл, разбился бокал или нет, зато хорошо запомнил, что ее промах почему-то воодушевил меня.

— Между прочим, — избрал я новую тактику, — вполне обойдусь и без твоей информации. Не так уж она мне и нужна.

— Дело твое, но не забудь, что последней, кто его видел, если не считать убийцы, была я.

— Ничего подобного. Его собственная жена видела, как он вышел отсюда, пошел по улице и упал.

— Жена?!

— Да. Она ждала его в машине.

— Откуда же она знала, что он здесь?

— Ей якобы позвонил Тейлер и сообщил, что ее муж поехал к тебе с чеком в кармане.

— Не морочь мне голову. Макс этого знать не мог.

— Я передаю то, что рассказала нам с Нуненом миссис Уилсон.

Дина выплюнула остатки лимонной кожуры на пол, взъерошила и без того взъерошенные волосы, вытерла рот тыльной стороной ладони и хлопнула рукой по столу.

— Все-то ты знаешь. Ладно, так и быть, помогу тебе. Можешь считать, что тебе это ничего стоить не будет, но за меня не беспокойся — я свое возьму. Думаешь, нет? — Она посмотрела на меня так, словно я находился по меньшей мере в миле от нее.

Снова начинать торговаться не имело никакого смысла, поэтому я сказал:

— Ну конечно, возьмешь. — Эту фразу я повторил, по-моему, раза четыре, причем совершенно серьезно.

— То-то. А теперь слушай. Ты пьяный, я пьяная. Самое время поговорить по душам. Могу выложить все, что тебя интересует. Такой уж я человек. Если мне кто понравился, у меня от него секретов нет. Спрашивай что хочешь. Валяй, не стесняйся!

Долго упрашивать меня не пришлось.

— С какой стати Уилсон дал тебе пять тысяч?

— А просто так, шутки ради. — Она откинула голову и засмеялась. А затем разъяснила: — Понимаешь, ему нужны были компрометирующие документы, а у меня кое-что имелось. Я ведь девушка предусмотрительная, знала, что когда-нибудь на этих бумажках заработаю, вот их и припрятала. Когда Дональд пошел на них войной, я ему намекнула, что у меня есть материальчик и я готова им поделиться — за деньги, разумеется. Кое-что я дала ему прочесть, чтобы он убедился, что товар стоящий.

А товар действительно был стоящий. После этого мы стали торговаться. Он был не таким прижимистым, как ты, — тебя не переплюнешь, но давал мало. Короче, до вчерашнего дня вопрос о цене оставался открытым.

Тогда я решила на него нажать: позвонила ему и сказала, что у меня появился еще один покупатель и если он хочет, чтобы товар достался ему, то должен в тот же вечер принести либо пять тысяч наличными, либо заверенный в банке чек на эту сумму. Про второго покупателя я, естественно, все выдумала, но Дональд по неопытности мне поверил.

— А почему вы договорились на десять вечера?

— А почему бы и нет? Чем это время хуже любого другого? В таких делах точное время — самое главное. Теперь тебя, наверное, интересует, почему мне нужны были либо наличные, либо заверенный в банке чек. Пожалуйста, могу ответить. Я вообще могу рассказать тебе все, что хочешь. Уж такой я человек. Все или ничего.

Еще минут пять она рассуждала о том, какой она человек и почему одним готова рассказать все, а другим — ничего. Я же ей поддакивал и терпеливо ждал, когда она кончит.

— Так почему же все-таки тебе понадобился заверенный чек? — удалось наконец вставить мне.

Она прикрыла один глаз, погрозила мне пальцем и сказала:

— Я хотела себя обезопасить: ведь, если бы мои бумаги Уилсону не пригодились, он мог бы чек аннулировать. Но собранный мной материал был хорош. Даже слишком. Попади он в газету — и его собственный отец, а с ним и все остальные угодили бы за решетку. А папаше Элихью досталось бы больше всех.

Я засмеялся вместе с ней, из последних сил барахтаясь в бездонном море выпитого джина.

— А кому бы еще досталось?

— Им всем. — Она махнула рукой. — Максу, Лу, Ярду, Питу, Нунену и Элихью Уилсону — всей их проклятой банде.

— А Макс Тейлер знал, что ты затеяла?

— Конечно, нет. Кроме Дональда Уилсона, о нашей сделке не знал никто.

— Ты в этом уверена?

— Еще бы. Ты что же думаешь, я об этом по всему городу раззвонила?

— А сейчас кто об этом знает, как тебе кажется?

— Какая разница. Это ведь была шутка. Он же все равно не мог этим материалом воспользоваться.

— И ты полагаешь, что ребятам, чьи секреты ты выдала, эта шутка понравится? Нунен пытается посадить тебя и Тейлера на скамью подсудимых. Это означает, что он нашел компрометирующие бумаги в кармане убитого Дональда Уилсона. Как видно, они все считают, что старый Элихью решил покончить с ними руками своего сына.

— И правильно считают, — откликнулась она.

— А вот я в этом не убежден, а впрочем, не в этом дело. Если Нунен обнаружил в кармане Дональда Уилсона разоблачительные документы, да еще выяснил, что их продала ему ты, он может решить, что ты и твой дружок Тейлер перешли на сторону старого Элихью, не находишь?

— Ерунда, он же понимает, что папаша Элихью поплатится не меньше остальных.

— А что за документы ты продала Уилсону?

— Три года назад строилось новое здание муниципалитета, — объяснила она, — и вся их банда на этом строительстве, прямо скажем, не разорилась. Если Нунену действительно попались документы, то он довольно быстро смекнет, что старый Элихью виноват не меньше, а то и больше остальных.

— Какая разница, кто виноват больше, а кто меньше. Нунен сделает вывод, что старик нашел лазейку. Уж ты мне поверь, детка. Нунен и его дружки считают, что ты, Тейлер и Элихью решили их заложить.

— А мне наплевать, что они там считают, — упрямо сказала она. — Говорю же, это была шутка. Шутка, и больше ничего.

— Вот и отлично! — вырвалось у меня. — Отправишься на тот свет с чистой совестью. Скажи, ты видела Тейлера с тех пор, как произошло убийство?

— Нет, не видела. Но пойми, Макс его не убивал, даже если он и находился в это время неподалеку от моего дома.

— Почему ты так думаешь?

— По многим причинам. Во-первых, Макс никогда не стал бы убивать его сам. За него это сделал бы кто-нибудь другой, а он отсиживался бы в безопасном месте да еще обеспечил бы себе алиби — не подкопаешься. Во-вторых, у Макса пистолет 38-го калибра, а у наемного убийцы наверняка был бы такой же или еще больше. Какой же профессионал станет стрелять из пистолета 32-го калибра?

— Тогда кто же убийца?

— Я и так рассказала тебе слишком много. Больше я сама ничего не знаю.

— Зато я знаю, — сказал я, вставая.

— Знаешь, кто убил?

— Да, хотя надо еще кое-что уточнить.

— Кто? Кто? — Она вскочила, почти совершенно протрезвев, и вцепилась в мой пиджак. — Скажи, кто это сделал?!

— Скажу, но не сейчас.

— Ну пожалуйста!

— Не сейчас.

Она отпустила мой пиджак, спрятала руку за спину и расхохоталась мне в лицо.

— Ладно, не хочешь — не говори. А на досуге подумай, что в моем рассказе правда, а что ложь.

— В любом случае спасибо за информацию, — сказал я на прощание. — И за джин тоже. А Максу Тейлеру, если ты к нему неплохо относишься, передай, чтобы он Нунена опасался.

V СТАРЫЙ ЭЛИХЬЮ ЗАГОВОРИЛ

В отель я вернулся почти в половине третьего. Вместе с ключом дежурный протянул мне записку с телефоном. П-605 — номер Элихью Уилсона.

— Когда принесли записку? — спросил я у дежурного.

— Во втором часу ночи.

Значит, что-то срочное. Я зашел в телефонную будку и набрал номер. Секретарь попросил меня приехать немедленно. Я сказал, что скоро буду, послал дежурного за такси, а сам поднялся в номер пропустить стаканчик.

Я бы предпочел быть совершенно трезвым, но, поскольку остаток ночи предстояло провести без сна, трезветь смысла не имело. Виски очень меня взбодрило. Я перелил то, что осталось в бутылке, в фляжку, сунул ее в карман и вышел на улицу.

Все окна в доме Элихью Уилсона были ярко освещены. Я еще не успел нажать на кнопку звонка, как секретарь открыл мне дверь. Под голубой пижамой и темно-синим купальным халатом все его тощее тело тряслось мелкой дрожью, а худое лицо было ужасно взволнованным.

— Скорей! — закричал он. — Мистер Уилсон ждет вас. И пожалуйста, уговорите его дать нам убрать тело!

Я обещал и последовал за ним в спальню. Как и в прошлый раз, старый Элихью лежал в постели, только теперь на одеяле, рядом с его толстой розовой рукой чернел пистолет. Не успел я войти, как он оторвал голову от подушки, сел в кровати и проревел:

— Посмотрим, на что вы, болтуны, способны!

У него был нездоровый, багрово-красный цвет лица, глаза же на этот раз горели, точно раскаленные угли.

Я оставил его слова без внимания и взглянул на лежавший посреди комнаты труп.

Невысокий, коренастый мужчина в коричневом костюме лежал на спине в луже крови и стеклянными глазами из-под надвинутой на лоб серой шляпы пялился в потолок. Одна пуля снесла ему полчелюсти. Голова была закинута назад, и видно было отверстие в шее, куда через галстук и воротничок вошла вторая пуля. На одну руку он упал, а в другой сжимал здоровенную дубинку.

Я перевел взгляд на старика. На его лице застыла злобная, идиотская улыбка.

— Болтать-то вы мастер, — сказал он. — Это я заметил. Кому угодно голову заморочите. А что вы еще умеете? Только языком трепать?

Спорить было бесполезно. Я бросил на него сердитый взгляд и напомнил:

— Я ведь, кажется, просил меня не беспокоить, пока вы не захотите говорить начистоту.

— Просил, дружок, просил. — В его голосе прозвучало какое-то дурацкое торжество. — Вы хотели начистоту? — Пожалуйста. Мне нужен человек, который очистит наконец берсвиллские конюшни, выкурит крыс, больших и маленьких. Но учтите, такая работа по плечу только настоящему мужчине.

— Так бы сразу и говорили! — прорычал я. — Если у вас есть для меня хорошая работа и вы дадите хорошие деньги, я, может быть, и соглашусь. А все эти разговоры о конюшне и крысах для меня пустой звук.

— Ладно. Я хочу очистить Берсвилл от жуликов и проходимцев. Это для вас не пустой звук?

— Еще сегодня утром вы этого не хотели, — сказал я. — Передумали?

Последовало длинное, невразумительное объяснение, которое перемежалось руганью и криком. Сводилось оно к тому, что Берсвилл он строил собственными руками, возводил, можно сказать, по кирпичику, и либо город сохранится в том виде, в каком он когда-то был, либо его не будет вообще. Никто не смеет угрожать ему, Элихью Уилсону, в его собственном городе. Он их в покое оставил, но, если они будут учить его жить, он им покажет, кто есть кто. Закончил он свою речь, ткнув пальцем в убитого и хвастливо заявив:

— Пусть знают, что старик еще кое на что способен.

Я пожалел, что был нетрезв. Его фокусы озадачили меня, я никак не мог взять в толк, что за ними скрывается.

— Дружки подослали? — спросил я, указав на убитого.

— Они, не иначе, но разговор у нас был коротким, — сказал старик, поглаживая лежавший на одеяле пистолет.

— Расскажите, как все произошло?

— Да рассказывать особенно нечего. Слышу, дверь в спальню открывается, зажигаю свет, вижу — стоит. Я выстрелил — и все дела.

— Когда это было?

— Около часа.

— И с тех пор он тут лежит?

— С тех пор и лежит. — Старик злобно засмеялся и опять начал ерничать: — Что, покойников никогда не видели? Или боитесь, воскреснет?

И тут я засмеялся. Мне вдруг стало ясно: старикан сильно струхнул — от этого и дурачился. Поэтому хвастался, угрожал, не давал вынести тело. Хотел, чтобы мертвец лежал на виду — труп отгонял страх, был наглядным свидетельством того, что старый Элихью еще может за себя постоять. Теперь я все понял.

— Вы действительно хотите очистить город?

— Сказал, хочу — значит, хочу.

— Учтите, у меня должны быть развязаны руки, никому никаких поблажек, во всем идти мне навстречу. Деньги вперед — десять тысяч!

— Десять тысяч! С какой стати я буду платить такую громадную сумму человеку, которого знать не знаю. Который только и умеет, что языком трепать.

— Не валяйте дурака, я представляю «Континенталь». Вы же это агентство знаете.

— Да, и они меня знают. И им должно быть известно, на что я способен.

— Вопрос стоит иначе. Люди, которых вы хотите отправить за решетку, еще вчера были вашими дружками. Быть может, через неделю вы опять с ними снюхаетесь. На это мне наплевать. Но стараюсь я не ради вас. Я не для того рискую, чтобы помочь вам приструнить их, а потом убраться восвояси. Если хотите, чтобы дело выгорело, придется раскошелиться. Лишнее я не потрачу. Но учтите, либо я доведу дело до конца, либо вообще за него не возьмусь. И это мое последнее слово.

— И мое тоже, черт вас побери! — взревел он.

Окликнул он меня, когда я уже спускался по лестнице.

— Я — старик, — пробурчал он. — Будь я на десять лет моложе… — Он глянул на меня и стиснул губы. — Так и быть, даю вам этот чек, пропади он пропадом.

— И полномочия распоряжаться им по своему усмотрению? — Да.

— Хорошо. Сейчас все и оформим. Где ваш секретарь?

Уилсон нажал на кнопку, и, словно из-под земли, перед нами вырос его молчаливый секретарь. Где он все это время отсиживался — неизвестно.

— Мистер Уилсон хочет выписать чек на десять тысяч долларов детективному агентству «Континенталь», а также написать в Сан-Франциско письмо, санкционирующее расследование преступлений и политической коррупции в Берсвилле. В письме следует оговорить, что агентство имеет право вести расследование так, как оно сочтет нужным, — заявил я ему.

Секретарь вопросительно посмотрел на старика, но тот, насупившись, кивнул своей белой круглой головой.

— Но сначала вызовите полицию! — крикнул я вдогонку скользнувшему к двери секретарю. — Пусть приедут и заберут труп грабителя. И врачу мистера Уилсона тоже позвоните.

На это старик тут же заявил, что нечего вызывать сюда этих проклятых докторов.

— Он сделает вам укол, и вы будете спать, — пообещал я ему и, переступив через покойника и подойдя к постели, забрал пистолет. — На ночь я останусь здесь, а завтра мы с вами вволю наговоримся о Берсвилле.

Старик явно устал. Когда, ругаясь и крича, он стал поносить меня за то, что я себе слишком много позволяю, его истошные вопли лишь сотрясали воздух.

Тем временем я снял с убитого шляпу, чтобы разглядеть его лицо, однако оно мне ничего не говорило и шляпу пришлось вернуть владельцу.

Когда я распрямился, старик, немного поостыв, спросил:

— Как там с убийцей Дональда? Дело идет?

— Идет. Еще день-другой, и все выяснится.

— Кто же убийца?

Но тут с чеком и письмом вошел секретарь и я, не ответив на вопрос, протянул и то и другое старику на подпись. Он дважды коряво расписался, и не успел я спрятать бумаги в карман, как приехала полиция.

Первым вошел в комнату сам шеф полиции, толстяк Нунен. Он дружелюбно кивнул Уилсону, пожал руку мне и уставился своими блестящими зелеными глазками на убитого.

— Так, так, — сказал он. — Чистая работа, ничего не скажешь. Якима Коротыш. Ну и дубина у него! — С этими словами он выбил носком ботинка дубинку из рук убитого. — Такой и линкор потопить можно. Ты его шлепнул? — осведомился он у меня.

— Мистер Уилсон.

— Неплохо, очень неплохо, — похвалил он старика. — Вы очень многим время и силы сэкономили. Мне в том числе. Выносите его, ребята! — приказал он четверым стоявшим в дверях полицейским.

Двое подняли Якиму Коротыша за ноги и за руки и унесли, а третий подобрал с пола дубинку и закатившийся под труп фонарь.

— Вот бы все так с грабителями поступали! — рассуждал шеф. Он извлек из кармана три сигары, одну кинул на кровать, вторую протянул мне, а третью сунул себе в пасть. — А я как раз тебя искал, — сказал он мне вполголоса, пока мы закуривали. — Предстоит одно дельце, и я подумал, что ты захочешь принять в нем участие. Потому-то я и был на месте, когда отсюда позвонили. Сиплого будем брать. Хочешь поехать с нами?

— Хочу.

— Я так и знал. Привет медицине! — И Нунен пожал руку только что вошедшему маленькому, пухленькому человечку с усталым длинным лицом и серыми заспанными глазами.

Доктор направился к постели, где один из людей Нунена допрашивал Уилсона. А я пошел вместе с секретарем в холл.

— Кроме вас, в доме еще есть люди?

— Да, шофер и повар-китаец.

— Шофер пусть ночует сегодня в комнате старика. Я уезжаю с Нуненом. Вернусь, как только смогу. Думаю, ночь пройдет спокойно, но старика ни в коем случае одного не оставлять. И наедине с Нуненом или с его людьми — тоже.

Секретарь широко разинул рот и вытаращил глаза.

— В котором часу вы вчера вечером расстались с Дональдом Уилсоном?

— Вы хотите сказать позавчера, когда его убили?

— Да.

— Ровно в половине десятого.

— А встретились в пять?

— В четверть шестого. Сначала мы занимались делами в его кабинете, а около восьми пошли в ресторан обедать. Ушел он в половине десятого — сказал, что у него встреча.

— А больше про эту встречу он ничего не говорил?

— Нет.

— И даже не обмолвился, куда идет, к кому?

— Нет, сказал, что у него встреча, и все.

— А сами вы ничего об этом не знали?

— Я? Откуда?

— Я думал, он что-нибудь вам говорил. — Тут я решил переменить тему: — Скажите, у Уилсона кто-нибудь еще сегодня был?

— Простите, — сказал секретарь извиняющимся тоном, — но этого без разрешения мистера Уилсона я вам сказать не могу.

— Был у него кто-то из местных воротил? Скажем, Лу Ярд или…

— Простите, но на эти вопросы я не отвечу, — повторил секретарь и покачал головой.

— Как хотите, — сказал я и вновь отправился наверх.

Из спальни, на ходу застегивая плащ, вышел доктор.

— Сейчас он уснет, — бросил он. — Но кто-то обязательно должен с ним остаться. Утром зайду. — И он побежал вниз по лестнице.

Я вошел в спальню. Шеф и полицейский, который допрашивал Уилсона, стояли у постели. Нунен заулыбался, как будто был ужасно рад меня видеть, а полицейский насупился. Уилсон лежал на спине и смотрел в потолок.

— Ну-с, — сказал Нунен, — делать нам здесь вроде бы больше нечего. Поехали?

— Спокойной ночи, — сказал я старику.

— Спокойной ночи, — откликнулся тот, даже не посмотрев в мою сторону.

В комнату вошли секретарь и шофер — молодой, высокий, загорелый парень.

Нунен, еще один полицейский — лейтенант Макгроу — и я вышли на улицу и сели в машину шефа. Макгроу сел рядом с водителем, а мы сзади.

— Брать будем на рассвете, — сказал Нунен, когда машина тронулась. — У Сиплого притон на Кинг-стрит, и обычно он сидит там до утра. Мы могли бы ворваться ночью, но пальба нам ни к чему. Возьмем его тепленьким, когда он будет выходить.

«Интересно, они собираются его брать или убрать», — подумал я про себя, а вслух спросил:

— А улик против него хватает?

— С головой. — Нунен добродушно рассмеялся. — Если того, что рассказывала нам про него вдовушка, недостаточно, чтобы его вздернуть, — считай меня карманным вором.

Я хотел было пошутить на этот счет, но сдержался.

VI ПРИТОН СИПЛОГО

Недалеко от центра, на обсаженной деревьями темной улице, мы оставили машину и подошли к перекрестку.

К нам приблизился верзила в сером плаще и в серой, надвинутой на глаза шляпе.

— Сиплый в курсе деда, — доложил он Нунену. — По телефону он сказал Донохью, что носа на улицу не высунет. Пусть, говорит, выкуривают, если смогут.

Нунен хмыкнул, почесал за ухом и вежливо спросил:

— Как ты думаешь, сколько их там?

— Человек пятьдесят, не меньше.

— Брось! Никогда не поверю, чтобы в это время суток их было так много.

— Не хочешь — не верь! — огрызнулся верзила. — Они туда еще с вечера стекались.

— «Стекались», говоришь? Значит, где-то у нас с тобой брешь образовалась. Может, тебе не следовало их пускать?

— Может, и не следовало. — Верзила разозлился: — Я делал то, что ты мне приказал. Ты ведь сказал, пусть входят и выходят на здоровье, а вот когда появится Сиплый…

— …Держи его, — подхватил Нунен.

— Точно, — согласился верзила и бросил на меня свирепый взгляд.

Подошли еще несколько человек, и мы стали обсуждать план действий. Все были раздражены, кроме Нунена. Он пребывал в превосходном настроении. Почему — непонятно.

Притон Сиплого находился в трехэтажном здании, возвышавшемся между двумя двухэтажными. На первом этаже был табачный магазин, который служил одновременно входом в игорное заведение и его прикрытием. Внутри, если верить верзиле, собралось полсотни вооруженных до зубов бандитов — дружков Сиплого. Притон был окружен со всех сторон: люди Нунена расположились вокруг здания, на улице, в переулке за домом и на крышах прилегающих домов.

— Значит, так, ребята, — бодро сказал Нунен, когда все высказались, — Сиплый боится огласки не меньше нашего, а то бы он наверняка попытался прорваться, раз у него столько народу, хотя что-то не верится.

— Не верится, и черт с тобой, — отозвался верзила.

— А раз он не хочет огласки, почему бы не вступить с ним в переговоры? Сбегай, Ник, — может, тебе удастся его убедить. Разобрались бы по-хорошему.

— Сам и беги, — сказал верзила.

— Не хочешь бежать — позвони, — предложил Нунен.

— Это дело другое, — буркнул верзила и ушел.

Вернулся он очень довольный.

— Говорит, идите к черту, — доложил он.

— Всех сюда! — весело распорядился Нунен. — Пусть только начнет светать — мы им дадим жару.

Верзила Ник и я пошли вместе с Нуненом проверить, все ли на месте. На меня полицейские особого впечатления не произвели: вид жалкий, глаза бегают, в бой не рвутся.

Небо посерело. Нунен, Ник и я остановились у входа в слесарную мастерскую через дорогу от притона.

Притон был погружен во мрак, окна верхних этажей голые, витрина и дверь табачного магазина зашторены.

— Надо все-таки дать Сиплому шанс, — сказал Нунен. — Он ведь парень неплохой. Но мне с ним говорить без толку. Меня он никогда не жаловал. — Шеф взглянул на меня.

Я промолчал.

— Может, ты попробуешь, а? — спросил он.

— Отчего ж не попробовать.

— Вот спасибо. Очень уважишь. Посмотрим, — может, тебе удастся уговорить его не сопротивляться. Сам знаешь, что в таких случаях говорят: для твоей же, мол, пользы делается — что-нибудь в этом роде.

— Ладно, — сказал я и пошел через улицу к табачному магазину, изо всех сил размахивая руками, чтобы видно было, что они пусты. Рассвет еле брезжил. Казалось, улица плавает в дыму. Шаги по тротуару отдавались гулким эхом. Я остановился перед застекленной дверью и точно в зеркале увидел, как по противоположной стороне улицы крадутся двое. Мой стук остался без ответа. Я постучал сильнее, а затем дернул за ручку.

— Проваливай, пока цел! — посоветовали мне изнутри. Голос был приглушенный, но не сиплый. Значит, не Сиплый.

— Мне надо поговорить с Тейлером, — сказал я.

— Если приспичило поговорить, ступай к своему толстобрюхому хозяину.

— Нунен тут ни при чем. Тейлер меня сейчас слышит?

Последовала пауза, а затем приглушенный голос произнес: — Да.

— Я — сотрудник агентства «Континенталь». Нунен шьет тебе дело. Если не веришь, спроси Дину Брэнд. Удели мне пять минут. С Нуненом я связался, чтобы вывести его на чистую воду. Я один. Если хочешь — могу выбросить пушку. Впусти меня.

Я стал ждать. Все зависело от того, передала ему Дина о нашем с ней разговоре или нет. Ждать пришлось долго.

— Когда откроем, входи быстрей. И без глупостей! — приказал приглушенный голос.

— Договорились.

Щелкнула задвижка, и я скользнул внутрь. В ту же секунду с противоположной стороны улицы загремели выстрелы. На пол посыпалось стекло. Кто-то подставил мне ножку. Со страху я видел и соображал так, будто у меня по крайней мере три головы и полдюжины глаз. Я попал в переплет. И все из-за Нунена. Теперь эти пташки наверняка решат, что я с ним заодно. Я рухнул на пол и перевернулся на живот лицом к двери. Пистолет у меня был в руке.

К табачному магазину приближался Верзила Ник и палил в нас сразу из двух стволов. Я уперся локтем в пол. В дверном проеме показался Ник. Я спустил курок. Ник перестал стрелять. Он прижал оба пистолета к груди и рухнул на тротуар.

Кто-то схватил меня сзади за ноги и потащил в глубь помещения. Я поехал, скребя подбородком по полу. Дверь захлопнулась. Какой-то умник сказал:

— А они тебя не больно-то любят.

— Я тут ни при чем! — воскликнул я, стараясь перекричать грохот выстрелов, и сел на полу.

Стрельба стихла. Дверь и занавески на окнах были как решето. В темноте раздался хриплый шепот:

— Лиса, ты и Ребро остаются внизу, на стреме! Остальные — наверх!

Мы прошли через магазин, вышли в коридор и поднялись по крытой ковром лестнице на второй этаж, в комнату, где находился обтянутый зеленым сукном стол для игры в кости. Комната была маленькая, без окон. Горел свет.

Нас было пятеро. Тейлер сел и закурил. Это был маленький, смуглый молодой человек, с приторной опереточной физиономией, с которой, впрочем, никак не вязались тонкие губы и волевой рот. На диване развалился, пуская дым в потолок, тощий блондин лет двадцати в шерстяном костюме. Еще один блондин, такой же молодой, но пополнее, стоял у стола и поправлял ярко-красный галстук и пышную шевелюру. Со скучающим видом, мурлыкая «Розовые щечки», взад-вперед расхаживал по комнате тридцатилетний субъект с худым лицом, вялым ртом и почти полным отсутствием подбородка.

Я сел на стул рядом с Тейлером.

— Долго Нунен будет дурака валять? — поинтересовался он. В его хриплом, свистящем шепоте ощущалось полное равнодушие.

— Он хочет тебя взять, — ответил я. — И не отступится.

Тонкие губы владельца игорного притона скривились в презрительной улыбке.

— Он должен понимать, что меня оправдают за отсутствием состава преступления.

— А он и не собирается ничего доказывать на суде.

— Как так?

— Тебя прикончат при сопротивлении или при попытке к бегству. Судить будет некого.

— Что-то он к старости совсем несговорчив стал. — На тонких губах опять заиграла улыбка. Сиплый явно не верил, что от толстяка может исходить смертельная угроза. — Он уже не первый раз собирается меня прикончить. И все за дело. А что он имеет против тебя?

— Подозревает, что я ему буду мешать.

— Плохо. А вот Дина говорит, ты отличный парень, вот только чересчур прижимистый.

— Мы с ней отлично пообщались. Скажи, что ты знаешь об убийстве Дональда Уилсона?

— Его жена пристрелила.

— Ты ее видел?

— Конечно. Через секунду после убийства — с пистолетом в руке.

— Не пудри мне мозги — тебе это невыгодно, — сказал я. — Что ты там придумал, мне неизвестно. Быть может, на суде тебе и поверили бы, но до суда ты не дотянешь, не рассчитывай. Если уж попадешь к Нунену в лапы, тебе не жить. Расскажи все как было — мне для дела надо.

Он бросил сигарету на пол, наступил на нее ногой и сказал:

— Больно умный.

— Хотя бы намекни, а уж я разберусь — дай только выйти отсюда.

Он снова закурил и спросил:

— Значит, миссис Уилсон сказала, что ей звонил я?

— Да, но ее в этом убедил Нунен. Сейчас-то ей, вероятно, и самой так кажется.

— Ты уложил Верзилу Ника, — сказал он, — поэтому я тебе доверяю. В тот вечер звонит мне какой-то тип. Кто — понятия не имею. Говорит, что Уилсон поехал к Дине и прихватил с собой чек на пять тысяч. Казалось бы, мне-то что до этого? Но ведь согласись, странно, что какой-то тип, которого я знать не знаю, вдруг ни с того ни с сего мне про это рассказывает. С какой стати? Вот я и решил съездить к Дине, взглянуть, что там у нее делается.

Но Дэн меня не пустил. Что ж, не пустил, и ладно. И все-таки хотелось узнать, почему мне позвонили.

Выхожу я на улицу и прячусь в подворотне. Вижу — машина миссис Уилсон. Тогда, правда, я еще не знал, что это ее машина, а внутри она сидит. Довольно скоро из дома Дины выходит Уилсон и идет по улице. Вдруг — выстрелы. Кто стрелял, откуда — я не видел. Она выскакивает из машины и бегом к нему. Стреляла не она — это точно. Могу поручиться. Вижу, это жена Уилсона. Ну и дела, думаю. Подхожу ближе — дай, думаю, узнаю, что же все-таки случилось. Это была моя ошибка, понимаешь. Поэтому и пришлось ее на следующий день припугнуть — чтоб самому не влипнуть. Вот и вся история, пропади она пропадом. Все так и было.

— Благодарю, — сказал я. — Для этого я сюда и приходил. А теперь весь фокус в том, как выбраться отсюда, да по возможности не ногами вперед.

— Никакого фокуса, — заверил меня Тейлер. — Мы можем уйти когда захотим.

— Считай, что я захотел. Да и тебе советую. Нунена, я вижу, ты всерьез не воспринимаешь, но рисковать незачем. Убежишь, отсидишься где-нибудь до полудня — и план Нунена будет сорван.

Тейлер сунул руку в карман и вытащил толстую пачку денег. Затем отсчитал пару сотен пятидесятками, двадцатками и десятками и сунул их типу без подбородка.

— Дай им на лапу, Джерри, — сказал он. — Но не больше, чем обычно, нечего их баловать.

Джерри спрятал деньги, взял со стола шляпу и вышел. Спустя полчаса он вернулся, отдал Тейлеру сдачу и небрежно бросил:

— Сказали — подождать на кухне.

Мы спустились на кухню. Там было темно. К нам присоединились еще несколько человек. Вскоре в дверь постучали, и мы спустились по ступенькам на задний двор. Уже почти рассвело. Нас было десять человек.

— Всего десять? — удивился я.

Тейлер кивнул.

— А Ник говорил, что вас пятьдесят.

— Пятьдесят?! — Сиплый ухмыльнулся. — На этих придурков и десятерых много.

Полицейский в форме приоткрыл калитку и нервно пробормотал:

— Ребята, поскорей! Пожалуйста!

Я заторопился, но, кроме меня, никто не обратил на его слова никакого внимания.

Мы пересекли переулок, затем какой-то здоровяк в коричневом костюме поманил нас в другую калитку; мы прошли через дом, вышли на другую сторону улицы и влезли в стоявший у бровки черный лимузин. За руль сел один из блондинов. В быстрой езде он толк знал.

Я попросил высадить меня где-нибудь возле отеля «Грейт Вестерн». Блондин покосился на Сиплого, тот кивнул, и через пять минут я стоял у входа в отель.

— До встречи! — шепнул мне владелец притона, и лимузин умчался.

Когда машина заворачивала за угол, я обратил внимание, что номер на ней полицейский.

VII ВЫ СВЯЗАНЫ ПО РУКАМ И НОГАМ

В половине шестого, миновав несколько кварталов, я подошел к зданию с потухшей вывеской «Отель Крофорд», поднялся на второй этаж, в контору, снял номер, попросил разбудить себя в десять утра, получил ключ, вошел в довольно невзрачную комнатушку и перелил виски из фляжки себе в горло. Спать мы легли втроем: чек старого Элихью на десять тысяч, пистолет и я.

В десять утра я оделся, пошел в Первый национальный банк, разыскал там юного Олбери и попросил его заверить чек Уилсона-старшего. Кассир на некоторое время отлучился, — по-видимому, звонил старику проверить, не фальшивка ли это. Наконец он вернулся с заверенным чеком.

Я вложил письмо старика и чек в конверт, заклеил его, написал адрес: «Сан-Франциско, детективное агентство «Континенталь», приклеил марку, вышел на улицу и бросил письмо в почтовый ящик на углу.

— Так почему же вы убили его? — поинтересовался я у юного Олбери, вернувшись в банк.

— Кого «его»? — улыбнувшись, переспросил он. — Президента Линкольна?

— Значит, не хотите признаваться, что убили Дональда Уилсона?

— Боюсь вас разочаровать, но не хотелось бы, — ответил он, по-прежнему улыбаясь.

— Вот незадача, — огорчился я. — Не можем же мы с вами препираться у всех на виду. Здесь нам поговорить не дадут. Кто тот тучный джентльмен в очках?

— Мистер Дриттон, старший кассир, — ответил, покраснев, молодой человек.

— Познакомьте нас.

Молодой человек, хоть и неохотно, обратился к кассиру по имени, и Дриттон — крупный мужчина в пенсне, с гладким розовым лицом и лысым розовым черепом, окаймленным редкими седыми волосиками, — подошел к нам.

Младший кассир пробормотал что-то невнятное, и я пожал Дриттону руку, внимательно следя за молодым человеком.

— Я как раз объяснял мистеру Олбери, — сказал я, обращаясь к Дриттону, — что нам с ним не мешало бы уединиться, а то, боюсь, он по собственной воле не сознается, а мне бы очень не хотелось, чтобы все в банке слышали, как я на него кричу.

— «Не сознается»?! — Старший кассир чуть язык не проглотил от удивления.

— Вот именно. — Я расплылся в широкой, добродушной улыбке, старательно подражая Нунену. — А вы разве не знаете, что Олбери — тот самый человек, который убил Дональда Уилсона?

Старший кассир отреагировал на показавшуюся ему идиотской шутку, изобразив под пенсне вежливую улыбочку, которая, впрочем, сменилась испугом, когда он повернулся к молодому человеку. Тот густо покраснел, на его застывшее, улыбающееся лицо было страшно смотреть.

— Какое великолепное утро! — с жаром воскликнул Дриттон, откашлявшись. — Вообще погода последнее время — грех жаловаться.

— И все-таки, — настаивал я, — не найдется ли здесь пустой комнаты, где бы мы могли поговорить по душам?

— А что, собственно, происходит? — обратился к юноше Дриттон, нервно передернувшись.

Юный Олбери произнес нечто абсолютно нечленораздельное.

— В противном случае, — пригрозил я, — мне придется отвести его в полицию.

Дриттон ловко поймал съехавшее на нос пенсне, водрузил его на место и скомандовал:

— Следуйте за мной!

Мы пересекли холл и вошли в пустую комнату с табличкой «Президент» — кабинет старого Элихью.

Кивком головы я показал Олбери на стул и сел сам.

— Итак, сэр, объясните, в чем дело, — сказал старший кассир, который, поерзав, присел на край письменного стола лицом к нам.

— Всему свое время, — сказал я ему и повернулся к молодому человеку. — Одно время вы путались с Диной, но она вас выставила. Из тех, кто ее знал, только вы один могли успеть известить по телефону миссис Уилсон и Тейлера о заверенном чеке. Уилсон был убит из пистолета 32-го калибра. Такие пистолеты обычно выдают работникам банка. Впрочем, возможно, вы воспользовались и не служебным оружием, хотя лично я в этом сомневаюсь. Возможно, вы не положили его на место — тогда одного пистолета в банке не хватает. В любом случае я приглашу эксперта, и он с помощью своих микроскопов и микрометров сравнит пули, которыми был убит Уилсон, с пулями, которыми заряжены банковские пистолеты.

Молодой человек спокойно посмотрел на меня и промолчал. Он опять взял себя в руки. Плохо. Придется припугнуть.

— Ты ведь по этой девчонке с ума сходил, — сказал я. — Сам же мне говорил: не останови она тебя, ты бы…

— Не надо, пожалуйста, не надо! — взмолился он, судорожно глотая воздух. Его лицо опять густо покраснело.

Я смотрел на него с нескрываемой насмешкой до тех пор, пока он не потупился.

— Сам виноват, наговорил лишнего, сынок, — продолжал я. — А все потому, что слишком со мной разоткровенничался. Все ны, любители, переигрываете.

Он сидел с низко опущенной головой, а я его добивал:

— Ты сам знаешь, что убил Дональда Уилсона. Воспользовался служебным оружием, а потом положил его на место, а? Если так и было, ты пропал. Эксперты об этом позаботятся, будь спокоен. Если же ты стрелял не из служебного пистолета, я все равно рано или поздно тебя уличу. Ладно. Не мне тебе рассказывать, есть у тебя шанс выкрутиться или нет. Без меня знаешь.

Нунен шьет дело об убийстве Сиплому Тейлеру. Засадить его за решетку он не сможет — улик нет, а вот задержать — пожалуйста, и, если Тейлер будет убит полицией во время ареста, Нунену это сойдет с рук. Это ему и нужно — убрать Сиплого. Вчера полиция окружила притон на Кинг-стрит, и Тейлеру пришлось всю ночь отстреливаться. Они и сейчас его ловят — если уже не поймали. Если полиция его выследит, ему не жить.

Если ты считаешь, что у тебя есть шанс улизнуть, и если хочешь, чтобы из-за тебя убили другого человека, — дело твое. Но, поскольку ты сам знаешь, что у тебя шансов нет — а если найдется пистолет, тебе крышка, — дай, черт возьми, шанс Тейлеру, сними с него подозрение…

— Я бы хотел… — произнес Олбери голосом глубокого старика; поднял голову, увидел Дриттона, повторил: — Я бы хотел… — И замолк.

— Где пистолет? — спросил я.

— В ящике Харпера, — ответил молодой человек.

Я бросил злобный взгляд на старшего кассира и рявкнул:

— Принесите!

Он вылетел из комнаты как ошпаренный.

— Не хотел я его убивать, — промямлил юноша. — Правда.

Я понимающе кивнул, изобразив на лице глубокое сочувствие.

— Я его действительно убивать не хотел, — повторил он, — хотя пистолет с собой прихватил. Вы правы, тогда я был по уши влюблен в Дину и страдал ужасно. Бывали дни более или менее сносные, но иногда совсем невмоготу становилось. В тот день, когда Уилсон пришел к ней с чеком, я был в очень плохом виде. Меня мучила мысль, что я лишился ее оттого, что у меня не осталось денег, а Уилсон принес ей целых пять тысяч. Этот проклятый чек всему виной. Поймите, я ведь знал, что она… с Тейлером. Если бы я услышал, что она и с Уилсоном спуталась, но чека не видел, я бы ничего не сделал. Уверяю вас. Самое невыносимое было видеть этот чек и сознавать, что я потерял Дину из-за отсутствия денег.

В тот вечер я следил за ее домом и видел, как он вошел. Я за себя боялся: я был в плохом состоянии, и у меня в кармане лежал пистолет. Если честно, мне не хотелось ничего предпринимать. Я струсил. Я только и думал о чеке и о том, почему я ее лишился. Я знал, что жена Уилсона ревнива. Про это все знали. Я подумал: а что, если позвонить ей и все рассказать? Впрочем, не могу точно сказать, о чем я тогда думал. Я зашел в магазин на углу и позвонил миссис Уилсон. А потом Тейлеру. Я хотел, чтобы они оба приехали. Знай я кого-нибудь еще, кто имеет отношение к Дине или к Уилсону, я бы и им позвонил.

Затем я вернулся и опять стал следить за домом Дины. Сначала приехала миссис Уилсон, затем Тейлер, оба стали ждать. А я обрадовался: теперь я не так за себя боялся. Через некоторое время из дома вышел Уилсон и пошел по улице. Я взглянул на машину миссис Уилсон и на подворотню, куда, я сам видел, скрылся Тейлер. Ни он, ни она даже не шелохнулись, а Уилсон уходил все дальше и дальше. И тут я вдруг понял, зачем я их вызвал. Я надеялся переложить на них то, что боялся сделать сам. Но они бездействовали, а он уходил. Если бы кто-то из них догнал его и сказал ему что-нибудь или хотя бы пошел за ним следом, я бы ни за что не решился.

Но они, повторяю, бездействовали. Хорошо помню, как я вынул пистолет из кармана. Перед глазами все затуманилось, как будто я заплакал. Может, так оно и было. Как стрелял, то есть как целился и нажимал на курок, я не помню. Помню только, что из пистолета, который я держал в руке, грянули выстрелы. Что было с Уилсоном, не знаю; то ли он упал до того, как я повернулся и побежал по переулку, то ли после. Вернувшись домой, я почистил и перезарядил пистолет, а наутро подложил его кассиру Харперу.

По дороге в муниципалитет, куда я решил доставить юного Олбери вместе с его пистолетом, я извинился перед ним за свои простецкие замашки в начале допроса.

— Мне надо было обязательно вывести тебя на чистую воду, — объяснил я ему. — Когда ты рассказывал про Дину, я сразу понял: актер ты отличный, и голыми руками тебя не возьмешь.

Он вздрогнул и медленно проговорил:

— Я и не думал притворяться. Когда я осознал, что меня могут вздернуть, то как-то… как-то охладел к ней. Я не мог… я и сейчас не могу… уяснить себе, почему я это сделал. Вы понимаете, что я хочу сказать? Ведь какая-то дешевка получилась… Все дешевка, с самого начала…

Мне ничего не оставалось, как с глубокомысленным видом заметить:

— Бывает.

В кабинете шефа мы встретили краснолицего полицейского Биддла, который накануне участвовал в налете на притон. Он с любопытством вытаращил на меня свои серые глаза, но вопросов про Кинг-стрит задавать не стал.

Биддл вызвал прокурора, молодого человека по имени Дарт, и только Олбери начал снова рассказывать все с самого начала Биддлу, Дарту и стенографистке, как в кабинет ввалился Нунен. Вид у него был такой, словно он только что продрал глаза.

— Ужасно рад тебя видеть, — сказал он мне, одной лапой хлопая меня по спине, а другой тиская мою руку. — Да, вчера ты чудом уцелел. Пока мы не вышибли дверь и не обнаружили, что притон пуст, я был уверен на все сто, что тебя порешили. Расскажи, как этим сукиным детям удалось уйти?

— Очень просто. Твои люди, несколько человек, вывели их с заднего хода, провели через дом и увезли в полицейской машине. Меня они забрали с собой, поэтому я и не смог тебя предупредить.

— Мои люди? — переспросил он, нисколько не удивившись. — Ну и ну! И как же они выглядели?

Я их описал.

— Шор и Риордан, — сказал он. — Что ж, с этих станется. А это кто такой? — И он повел своей бычьей шеей в сторону Олбери.

Я вкратце рассказал ему всю историю, пока молодой человек диктовал свои показания.

— С Сиплым, выходит, я погорячился, — хмыкнул шеф. — Надо будет его поймать и извиниться. Так этого парня ты расколол? Отлично! Поздравляю и благодарю! — И он опять пожал мне руку. — Уезжаешь?

— Пока нет.

— Вот и отлично.

Я пообедал (а заодно и позавтракал), затем пошел постричься и побриться, дал в агентство телеграмму, попросив прислать в Берсвилл Дика Фоли и Мика Лайнена, поднялся в номер переодеться и отправился к своему клиенту.

Старый Элихью, завернувшись в одеяло, сидел в кресле у окна и грелся на солнышке. Он протянул мне свою розовую ладошку и поблагодарил за то, что я поймал убийцу его сына.

Я ответил то, что полагается отвечать в таких случаях, но расспрашивать, откуда он узнал об этом, не стал.

— Вы заслужили деньги, которые получили вчера вечером, — сказал он.

— Чек вашего сына с лихвой возмещает все мои усилия.

— В таком случае мой чек считайте вознаграждением.

— Работникам «Континенталя» запрещается принимать вознаграждения.

Его лицо стало наливаться краской.

— И что же, черт возьми…

— А вы не забыли, что ваши деньги должны были пойти на расследование преступлений и коррупции в Берсвилле?

— Вздор! — фыркнул он. — Просто мы с вами вчера погорячились. Все отменяется.

— У меня ничего не отменяется.

На меня обрушился поток проклятий, после чего он заявил:

— Это мои деньги, и на всякую чепуху я их тратить не намерен. Не хотите взять чек в качестве вознаграждения — отдайте его назад.

— Перестаньте кричать, — сказал я. — Никаких денег я вам не верну, а вот город, как мы с вами и договорились, постараюсь очистить. Вы ведь этого сами хотели? Вот и получайте. Теперь вы знаете, что вашего сына убил юный Олбери, а вовсе не ваши дружки. А им стало известно, что Тейлер не был в сговоре с вами. Коль скоро вашего сына нет в живых, вы могли посулить им, что газетчики впредь не станут совать нос куда не следует. И в городе снова наступит мир и благодать.

Я все это учел. А потому связал вас письменными обязательствами. И связаны вы по рукам и ногам. Чек заверен, и не платить по нему вы не можете. Возможно, контракт был бы лучше официального письма, но, чтобы доказать это, вам придется обратиться в суд. Хотите — обращайтесь, но не думаю, чтобы такого рода реклама была вам на руку. А в рекламе вы недостатка иметь не будете, об этом я позабочусь.

Шеф городской полиции толстяк Нунен попытался сегодня утром убить меня. Мне это не нравится. Я человек злопамятный и не успокоюсь, пока с ним не расквитаюсь. А пока я повеселюсь вволю. У меня есть десять тысяч долларов ваших денег. С их помощью я выверну наизнанку весь Берсвилл. Мои отчеты о проделанной работе вы будете получать исправно, не беспокойтесь. Надеюсь, они доставят вам удовольствие.

И с этими словами я вышел из дома, а вдогонку мне неслись отборные ругательства.

VIII СТАВЬТЕ НА КРОШКУ КУПЕРА

Остаток дня я просидел над отчетом по делу Дональда Уилсона. Потом до самого обеда валялся на диване, курил сигары и обдумывал дело Элихью Уилсона.

Вечером я спустился в ресторан и только открыл рот, чтобы заказать ромштекс с грибами, как меня вызвали к телефону. В трубке раздался ленивый голос Дины Брэнд:

— Тебя хочет видеть Макс. Вечерком заедешь?

— К тебе?

— Да.

Я обещал, что приеду, положил трубку и вернулся в ресторан. Покончив с ромштексом, я поднялся к себе на шестой этаж. Окна моей комнаты выходили на улицу. Я отпер дверь, вошел и повернул выключатель. По двери, у самого моего виска, чиркнула пуля. Еще несколько пуль изрешетили дверь и стену, но я уже успел забиться в угол, который из окна не просматривался.

В пятиэтажном доме напротив размещалось какое-то учреждение, его крыша была чуть выше моего окна. В темноте крыши видно не было, у меня горел свет, и высовываться из окна было бы по меньшей мере неосмотрительно.

Я стал искать, чем бы запустить в лампочку, дотянулся До Библии, швырнул ее, лампочка разлетелась вдребезги, и комната погрузилась во мрак. Стрельба прекратилась.

Я подкрался к окну и, прижавшись к стене, вперился в темноту, однако так и не увидел, есть ли кто-то наверху: между крышей и моим окном был слишком большой перепад. Десять минут я не отрываясь наблюдал одним глазом за домом напротив, в результате чего лишь свернул себе шею. Затем, добравшись до телефона, я попросил коридорную прислать дежурного полицейского.

Им оказался упитанный малый с белыми усами и маленькой, как у ребенка, головкой. Крохотная шляпа была сдвинута на затылок. Звали его Кивер. Узнав, что в меня стреляли, он ужасно разволновался.

Следом за Кивером пришел управляющий отелем, дородный мужчина, бесподобно владеющий собой. Моя история не произвела на него никакого впечатления. Воспринял он ее с притворным испугом уличного факира, которому не удался фокус.

Мы рискнули включить свет, ввернув новую лампочку, но опять засвистели пули. В стене появилось еще десять дырок.

Полицейские приходили и уходили, безуспешно пытаясь обнаружить стрелявших. Позвонил Нунен. Сначала он говорил с сержантом, ответственным за проведение операции, а затем попросил к телефону меня.

— Представляешь, только что узнал, что в тебя стреляли, — сообщил он. — Кто бы это мог быть, как ты думаешь?

— Понятия не имею, — соврал я.

— Ты цел?

— Цел.

— И на том спасибо, — с облегчением вздохнул он. — Ничего, дай срок, мы эту пташку выловим. Никуда от нас не уйдет. Хочешь, я оставлю у тебя двоих ребят, если тебе так спокойнее?

— Нет, благодарю.

— А может, все-таки пусть остаются?

— Спасибо, не стоит.

Он взял с меня слово, что в случае чего я ему тут же позвоню, заверил, что вся полиция города Берсвилла к моим услугам, намекнул, что, если со мной что-нибудь случится, он этого не переживет, — и только тогда отстал.

Полицейские ушли. Я перенес вещи в другой, более безопасный номер, переоделся и отправился на Харрикен-стрит, на свидание с Сиплым.

Дверь мне открыла Дина Брэнд. Ее полные, чувственные губы на этот раз были накрашены ровно, но русые волосы так же плохо расчесаны, пробор неровный, а оранжевое шелковое платье в пятнах.

— Тебя еще не убили? — удивилась она. — А ты живучий. Заходи.

Мы вошли в захламленную гостиную. Дэн Рольф и Макс Тейлер играли в карты. Рольф кивнул, а Тейлер привстал и пожал мне руку.

— Говорят, ты объявил Берсвиллу войну, — просипел он.

— Я тут ни при чем. У меня есть клиент, который хочет проветрить этот нужник.

— Не хочет, а хотел, — поправил меня Сиплый, когда мы сели за стол. — Делать тебе больше нечего.

Тут я произнес целую речь:

— Видишь ли, мне не нравится, как Берсвилл со мной обошелся, а сейчас я могу взять реванш. Насколько я понимаю, ты)пять вернулся в шайку, снова ходишь с ними в обнимку, все обиды побоку, верно? Ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое. Было время, когда и я хотел того же. Если бы меня оставили в покое, я, быть может, ехал бы сейчас назад, в Сан-Франциско. Но меня в покое не оставляют. Взять хотя бы толстяка Нунена. За два дня он дважды пытался меня прикончить. Не слишком ли часто? А теперь настала моя очередь за ним поохотиться, и в этом удовольствии я себе отказать не могу. Пришло время собирать берсвиллскую жатву. Этим-то я и займусь.

— Если останешься жив, — заметил Сиплый.

— Естественно, — согласился я. — Сегодня утром, например, я вычитал в газете, что какой-то парень ел в постели эклер с шоколадным кремом, подавился и помер.

— Хорошая история, — вставила Дина Брэнд, развалившись в кресле, — только в сегодняшней газете ничего такого нет. — Она закурила и швырнула спичку за диван.

Чахоточный собрал разбросанные по столу карты и стал их бесцельно тасовать.

— Уилсон хочет, чтобы ты взял себе эти десять тысяч, — нахмурившись, сказал Тейлер. — Чего ты упрямишься?

— Склочный у меня нрав, вот беда, — сказал я. — Терпеть не могу, когда людей убивают.

— Смотри, сыграешь в ящик. Я-то против тебя ничего не имею. Ты Нунена от меня отвадил. Поэтому и говорю: плюнь и возвращайся во Фриско.

— И я против тебя ничего не имею, — сказал я. — Поэтому и говорю: порви с ними. Один раз они уже тебя обманули. И еще обманут. И потом, они плохо кончат. Выходи из игры, пока не поздно.

— За меня не бойся, — сказал он. — Я себя в обиду не дам.

— Охотно верю. Но ведь ты же сам знаешь: долго они все равно не протянут. Ты уже сливки снял — пора и когти рвать.

— Парень ты не промах, не спорю, — сказал он, покачав своей маленькой черной головкой. — Но и тебе не удастся расколоть этот орешек. Он тебе не по зубам. Если бы я считал, что это тебе по силам, я бы перешел на твою сторону. Сам знаешь, как я отношусь к Нунену. Но тебе их не одолеть. Никогда. Отступись.

— Ни за что. Вколочу в это дело все десять тысяч папаши Элихью, до последнего цента.

— Говорила же я тебе, — зевнув, сказала Сиплому Дина Брэнд, — если уж он что-то вбил себе в голову, его не переубедишь. Эй, Дэн, у нас что-нибудь выпить найдется?

Чахоточный встал из-за стола и вышел из комнаты.

— Дело твое. — Тейлер пожал плечами. — Не мне тебя учить. Завтра вечером на бокс собираешься?

Я ответил, что собираюсь. Вошел Дэн Рольф с джином и стаканами. Мы выпили. Разговор зашел о боксе. О моей схватке с Берсвиллом больше никто не упоминал. По-видимому, Сиплый просто умыл руки, но мое упрямство его не разозлило. Он даже дал мне совет, если я пойду на бокс, поставить на Крошку Купера, который должен выиграть у Айка Буша нокаутом в шестом раунде. Тейлер явно что-то знал, и его прогноз ничуть не удивил Дину и Рольфа.

Ушел я в начале двенадцатого и добрался до отеля без всяких происшествий.

IX НОЖ С ЧЕРНОЙ РУКОЯТКОЙ

Утром, когда я проснулся, меня посетила гениальная идея. Ведь в Берсвилле всего сорок тысяч жителей и слухи наверняка расходятся моментально. В десять утра я взялся за дело.

Я ходил по бильярдным, табачным магазинам, барам, закусочным, останавливался на перекрестках. Стоило мне увидеть одного-двух шатающихся без дела берсвилльцев, как я подходил и говорил примерно следующее:

— Спичек не найдется?.. Благодарю… Сегодня на бокс идешь?.. Буш, говорят, сольет в шестом раунде… Мне Сиплый рассказывал — он зря говорить не будет… Еще бы, — конечно, жулики, все до одного…

Люди любят секреты, а все связанное с именем Тейлера носило в Берсвилле налет секретности. Слухи распространялись с невероятной быстротой. Многие из тех, кому я сообщил прогноз Сиплого, спешили передать его дальше — главным образом чтобы продемонстрировать свою осведомленность.

Еще утром шансы Айка Буша на победу считались более предпочтительными, некоторые полагали даже, что он победит нокаутом. Но уже к двум часам дня ситуация изменилась: сначала шансы боксеров выравнялись, а к половине третьего Крошка Купер стал фаворитом, ставки на него принимались два к одному.

Напоследок я зашел в закусочную и, уписывая сандвич с жареной говядиной, поделился своим прогнозом с буфетчиком и несколькими постояльцами.

Когда я вышел, на улице меня ждал какой-то тип с кривыми ногами и острой, отвисшей, как у борова, челюстью. Он кивнул и пошел рядом, грызя зубочистку и косясь на меня. Когда мы дошли до перекрестка, он сказал:

— Все это вранье.

— Что именно?

— Что Айк Буш сольет. Вранье, я тебе точно говорю.

— А тебе-то какая разница? Знающие люди ставят на Купера два к одному, а ведь ему без помощи Буша не выиграть.

Кривоногий выплюнул изжеванную зубочистку и обнажил желтые зубы.

— Да он мне сам вчера вечером говорил, что уложит Купера одной левой, а уж мне бы он заливать не стал.

— Дружишь с ним?

— Дружить не дружу, но он знает, что… Слушай! Тебе правда про Купера Сиплый рассказывал?

— Правда.

— Надо же! — И он злобно выругался. — А я-то развесил уши, поверил этому паразиту, последние тридцать пять долларов на него извел. А ведь я мог бы его посадить… — Он осекся и стал озираться по сторонам.

— За что?

— Было за что. Неважно.

— Послушай, раз ты про него что-то знаешь, это меняет дело. Я и сам на Буша поставил. Если он у тебя на приколе, можно было бы с ним договориться.

Он взглянул на меня, на тротуар, порылся в кармане жилета, извлек оттуда зубочистку, сунул ее в рот и пробормотал:

— А ты кто будешь?

Я назвался то ли Хантером, то ли Хантом, то ли Хантингтоном и спросил, как зовут его.

— Максвейн, Боб Максвейн, — представился кривоногий. — Если не веришь, спроси кого хочешь. Меня в городе все знают.

Я сказал, что верю.

— Ну, что скажешь? Нажмем на Буша?

Его маленькие глазки вспыхнули и тут же погасли.

— Нет, — выдохнул он. — За кого ты меня принимаешь? Я всегда…

— …Даю себя за нос водить, — подхватил я. — Не бойся, тебе с ним дело иметь не придется, Максвейн. Выкладывай все, что знаешь, а я уж сам все устрою — если будет что устраивать.

Обдумывая мои слова, он облизнул губы, и зубочистка выпала у него изо рта и застряла в пиджаке.

— А ты не разболтаешь, что и я замешан в этой истории? — спросил он. — Я ведь здешний и, если это дело выплывет, меня тут же загребут. А его в полицию не сдашь? Только пригрозишь, чтобы он сегодня вечером не слил?

— Конечно.

Он вцепился в мою руку и с волнением в голосе спросил:

— Честно?

— Честно.

— Его настоящее имя — Эл Кеннеди. Два года назад он принимал участие в налете на банк «Кистоун-траст» в Филадельфии, когда ребята Финки Хоггарта уложили двух посыльных. Сам Эл их не убивал, но в ограблении участвовал. Он вообще в Филадельфии немало дел натворил. Всю банду забрали, а ему удалось смыться. Поэтому-то он здесь и отсиживается. Поэтому никогда не даст репортерам свою физиономию в газетах пропечатать. Предпочитает не высовываться. Ты меня понял? Айк Буш — это Эл Кеннеди, которого разыскивают легавые за ограбление «Кистоуна». Уяснил себе? Он участвовал…

— Уяснил, уяснил, — заверил его я, с трудом остановив эту карусель. — Скажи лучше, как нам с ним встретиться?

— Он живет в отеле «Максвелл», на Юннон-стрит. Сейчас, надо думать, он в номере, отдыхает перед боем.

— Чего ему отдыхать? Он ведь еще не знает, что будет драться всерьез. Ладно, попробуем. Попытка не пытка.

— Не мы попробуем, а ты! Сам же слово дал, что меня не выдашь, а теперь «мы» да «мы»!

— Извини, запамятовал. Как он выглядит?

— Черноволосый такой, стройный, одно ухо изуродовано, брови прямые. Не знаю, как он тебя встретит.

— Это дело мое. Где мне потом тебя найти?

— Буду возле бильярдной Марри. Смотри не проговорись, ты обещал.

Отель «Максвелл» ничем не отличался от десятка точно таких же затесавшихся между магазинами маленьких отелей на Юннон-стрит: узкая входная дверь; на второй этаж, в контору, ведет крутая лестница с побитыми ступеньками. Располагалась контора прямо в холле: за деревянной стойкой с облупившейся краской стоял стенд с ключами и ячейками для писем. На стойке валялся медный колокольчик, а рядом — захватанная книга гостей. В конторе было пусто.

Пришлось перелистать восемь страниц, прежде чем я обнаружил нужную мне запись: «Айк Буш, Солт-Лейк-Сити, номер 214». Ключа от его комнаты на стенде не было. Я поднялся этажом выше и постучал в дверь под номером 214. Безрезультатно. Постучал еще несколько раз и поплелся назад, к лестнице.

Кто-то подымался наверх. Я остановился на площадке, решив посмотреть, кто это. В полумраке возник стройный, мускулистый парень, в военной рубашке, синем костюме, серой кепке и с абсолютно прямыми бровями.

— Привет, — сказал я.

Он кивнул и молча прошел мимо.

— Сегодня выиграешь?

— Надеюсь, — бросил он не останавливаясь.

— Вот и я надеюсь, — сказал я ему вдогонку. — Уж больно не хочется отправлять тебя обратно в Филадельфию, Эл.

Он сделал еще шаг, очень медленно обернулся, прислонился плечом к стене и с сонным видом буркнул:

— Чего?

— Ты меня, говорю, очень огорчишь, если проиграешь такому сопляку, как Крошка Купер. Не делай этого, Эл. Ты же не хочешь возвращаться в Филадельфию, верно?

Парень набычился и двинулся в мою сторону. Подойдя почти вплотную, он замер и повернулся ко мне вполоборота. Я держал руки в кармане плаща, он — по швам.

— Чего? — буркнул он во второй раз.

— Запомни хорошенько: если Айк Буш сегодня вечером не одержит победу, Эл Кеннеди завтра утром отправится на восток.

Он слегка повел левым плечом, а я пошевелил пистолетом в кармане.

— А с чего ты взял, что я не выиграю? — буркнул он.

— Слухи ходят. Вот я и подумал, что ты уже приобрел билет до Филадельфии.

— Челюсть бы тебе, жирному подонку, свернуть.

— Если сворачивать, то прямо сейчас, а то потом поздно будет: либо ты выиграешь и тогда, скорее всего, больше меня не увидишь, либо проиграешь, но тогда руки у тебя будут заняты.

Максвейна я нашел в бильярдной Марри, на Бродвее.

— Ну что, видел его? — спросил он.

— Да, мы обо всем договорились. Если он сольет, или скажет хоть слово тем, кто на него ставил, или наплюет на то, что я ему сказал, или…

Максвейн ужасно встревожился.

— Смотри, будь начеку, — предупредил он. — Они могут попытаться убрать тебя. Он… ой, вон идет парень, мне с ним переговорить надо… — И с этими словами он исчез.

Боксерские поединки проводились в бывшем казино, большом деревянном здании на окраине Берсвилла, где раньше был парк с аттракционами. К половине девятого здесь собрался весь город. Когда я приехал, зал уже был набит битком: и внизу, где были расставлены складные стулья, и наверху, на крошечных балкончиках, куда внесли скамейки, свободных мест не было.

Дым. Вонь. Жара. Шум. Я сидел в третьем ряду, сбоку от ринга. Пробираясь на свое место, я увидел неподалеку, на боковом сиденье, Дэна Рольфа, а рядом с ним — Дину Брэнд. На этот раз она причесалась, даже завилась и в длинной серой шубе выглядела на все сто.

— Играешь Купера? — спросила она, когда мы помахали друг другу.

— Нет. А ты на него много поставила?

— Могла бы больше, но не стала. Он же фаворит, теперь за него много не получишь.

— Все почему-то считают, что Буш должен слить. Несколько минут назад я сам видел, как на Купера ставили сотню, четыре к одному. — Я перегнулся через Рольфа и, нырнув под серый меховой воротник, шепнул Дине на ухо:

— Буш не сольет. Поставь на него, пока еще есть время.

Ее огромные воспаленные глаза расширились и потемнели от волнения, жадности, любопытства, недоверия.

— А ты не врешь? — хрипло спросила она.

— Нет.

— Откуда ты знаешь? — Она нахмурилась и стала кусать подкрашенные губы.

Я не ответил. Она опять прикусила губу.

— Макс в курсе?

— Я его не видел. Он здесь?

— Должен быть, — сказала Дина, рассеянно смотря перед собой. Рот ее шевелился, как будто она что-то про себя подсчитывала.

— Поступай как знаешь, но это верняк, — сказал я.

Подавшись вперед, Дина пристально посмотрела мне в глаза, щелкнула зубами, взяла сумочку и достала оттуда пачку банкнот толщиной в кофейную банку. Часть денег она сунула Дэну:

— Пойди поставь на Буша. Впереди еще целый час, посмотришь, как его играют.

Рольф взял деньги и ушел, а я сел на его место. Она коснулась пальцами моей руки и сказала:

— Если он проиграет, я тебе не завидую.

Всем своим видом я дал ей понять, что о проигрыше не может быть и речи.

Начались предварительные четырехраундовые поединки между любителями. Все это время я искал глазами Тейлера, но безуспешно. Дине не сиделось, на ринг она почти не смотрела и занималась тем, что либо спрашивала, от кого я узнал про Буша, либо угрожала мне адским пламенем и вечными муками, если мой прогноз не сбудется.

Когда начались полуфинальные бои, вернулся с тотализаторными билетами Рольф. Дина вцепилась в билеты, а я пошел на свое место. Не подымая головы она бросила мне вслед:

— Когда кончится, подожди нас у входа.

Пока я пересаживался, на ринг поднялся Крошка Купер. Это был краснощекий, светловолосый крепыш в лиловых трусах, зубастый и не в меру упитанный. В противоположном углу, нырнув под канаты, появился Айк Буш, он же — Эл Кеннеди. Айк смотрелся лучше своего соперника: стройный, подтянутый, проворный, вот только лицо бледное, встревоженное.

Они сошлись в центре, обменялись, как полагается, приветствиями, опять разошлись по углам, скинули халаты, грянул гонг — и бой начался.

Купер двигался тяжело и, хотя владел мощным ударом снизу, попадал редко. В Буше же сразу чувствовался класс: прыгучий, отменная реакция, отлично работает правой. Если бы проворный Буш хоть немного постарался, Купера бы унесли с ринга прямо на кладбище. Но в том-то и беда, что Буш не старался, он совершенно не стремился к победе, — наоборот, делал все возможное, чтобы проиграть.

Купер неуклюже расхаживал по рингу и со страшной силой лупил по всему, что попадалось под руку, — от свисавших с потолка ламп до боковых стоек. Его тактика была предельно проста: не щадить никого и ничего. Буш плясал вокруг него, то приближаясь, то отскакивая; все его удары приходились в цель, вот только настоящих ударов не было.

Еще не кончился первый раунд, а зал недовольно загудел. Второй раунд оказался ничем не лучше. Мне стало не по себе.

Похоже, Буш не сделал выводов из нашей короткой беседы. Краем глаза я следил за Диной Брэнд: она была в исступлении и, как могла, пыталась привлечь к себе мое внимание, но я сделал вид, что ничего не вижу и не слышу.

В третьем раунде любовный танец на ринге проходил под аккомпанемент громких выкриков из зала: «Долой обоих!», «Вы еще поцелуйтесь!», «Драться будете?» Улучив момент, когда пляшущие по рингу боксеры оказались в ближайшем от меня углу, а негодующий крик болельщиков на мгновение смолк, я сложил руки рупором и крикнул:

— Привет из Филадельфии, Эл!

В этот момент Буш стоял ко мне спиной. Он поменялся с Купером местами, толкнул его на канаты и поглядел в мою сторону. И тут откуда-то сзади, совсем из другого конца зала, кто-то выкрикнул:

— Привет из Филадельфии, Эл!

Максвейн, не иначе.

Какой-то пьяница слева от меня прокричал то же самое, его испитое лицо расплылось в широкой улыбке — шутка про Филадельфию, как видно, пришлась ему по вкусу. Подхватили ее и другие — в основном чтобы позлить Буша.

Видно было, как лихорадочно забегали под черной полоской прямых бровей его маленькие глазки. В этот момент мощный удар Купера пришелся ему прямо в челюсть. Айк Буш рухнул к ногам судьи. Судья за две секунды успел досчитать до пяти, но тут грянул гонг.

Я посмотрел на Дину Брэнд и засмеялся. А что мне еще оставалось? Она тоже взглянула на меня, но не засмеялась. В эту минуту она была похожа на чахоточного Дэна Рольфа, только гораздо злее.

Секунданты оттащили Буша в угол и стали его растирать — без особого, впрочем, усердия. Он открыл глаза и опустил голову. Грянул гонг.

Подтянув трусы, Крошка Купер поплелся на середину ринга. Буш подпустил его поближе, а затем рванулся навстречу.

Левая перчатка Буша скользнула куда-то вниз, на мгновение исчезла, и Купер вдруг сказал «ух!» и, скрючившись, подался назад — удар пришелся ему прямо в живот.

Ударом правой в челюсть Буш заставил его распрямиться, а затем его левая перчатка опять соскользнула вниз. Купер снова сказал «ух!» и еле устоял на ногах.

Буш еще пару раз стукнул его по голове, поднял правую перчатку, обводящим ударом левой заставил его раскрыться и, выбросив правую руку, нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Звук удара разнесся по всему залу.

Купер рухнул, дернулся и замер. До десяти судья ухитрился считать целых полминуты. Впрочем, он мог бы считать и полчаса. Крошка Купер был в нокауте.

Досчитав наконец до десяти, судья нехотя поднял руку Буша. Вид у обоих был невеселый.

Вдруг что-то сверкнуло в воздухе. Сверху, над головой зрителей, просвистела пущенная с одного из балкончиков какая-то серебряная стрелка. Раздался женский крик. Стрелка спикировала на ринг, издав глухой и в то же время какой-то резкий звук.

Айк Буш опустил поднятую судьей руку и ничком повалился на Крошку Купера. Из шеи у него торчала черная рукоятка ножа.

X СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ ПРЕСТУПНИКИ ОБОЕГО ПОЛА

Выйдя через полчаса из зала, я увидел Дину Брэнд: она сидела за рулем маленького голубого «мармона» и беседовала со стоявшим возле машины Максом Тейлером.

Квадратная челюсть Дины выдавалась вперед, а углы большого красного рта опустились и заострились. У Сиплого вид был не лучше. Его смазливое личико пожелтело и застыло, а губы были тоньше бумаги.

Семейная сцена, одно слово! Я бы не стал им мешать, если бы Дина сама не увидела меня.

— Господи, сколько же можно ждать! — окликнула она меня.

Я подошел к машине. Взгляд, которым окинул меня Тейлер, не сулил мне ничего хорошего.

— Вчера я советовал тебе возвращаться во Фриско, — проговорил он шепотом, от которого стыла в жилах кровь, — а сегодня приказываю.

— Спасибо за заботу, — сказал я, садясь в машину рядом с Диной.

— Ты подводишь меня уже не в первый раз, — сказал ей Сиплый, когда она стала заводить мотор. — Но в последний.

Машина тронулась, Дина повернула голову и пропела:

— Катись, любимый, к дьяволу!

Вскоре мы въехали в город.

— Буш мертв? — спросила она, сворачивая на Бродвей.

— Мертвей не бывает. Когда его перевернули на спину, оказалось, что острие ножа торчит спереди.

— Сам виноват: не надо было их надувать. Давай где-нибудь перекусим. Я выиграла больше тысячи, и, если победа Буша моего дружка не устраивает, тем хуже для него. А ты в выигрыше?

— Я не играл. Макс, стало быть, недоволен?

— Не играл?! — удивилась она. — Каким же надо быть дураком, чтобы заранее знать результат и не играть! Первый раз такое слышу!

— Я не знал наверняка, что бой заделан. Значит, Макс недоволен?

— Не то слово. Он проиграл кучу денег. А теперь злится, что я в последний момент передумала и поставила на победителя. — Она резко затормозила перед китайским ресторанчиком. — Плевать я хотела на этого коротышку! А еще игрок называется! — От слез у нее заблестели глаза. Когда мы выходили из машины, она достала носовой платок и приложила его к лицу. — Господи! Как есть хочется! — воскликнула она и потащила меня в ресторан. — Ты меня угостишь «чоуменем»? Целую тонну съем!

Тонну она не съела, но со своей огромной порцией, а заодно и с половиной моей расправилась без труда. Поужинав, мы сели в «мармон» и поехали к ней.

Дэн Рольф был в столовой. Перед ним на столе стояли стакан с водой и какая-то коричневая бутылка без этикетки. Он неподвижно сидел и пялился на бутылку. В комнате пахло опиумом.

Скинув шубу, которая тут же съехала со стула на пол, и нетерпеливо щелкнув пальцами, Дина Брэнд окликнула чахоточного:

— Деньги получил?

Не отрывая взгляда от бутылки Рольф достал из внутреннего кармана пиджака пачку кредиток и швырнул ее на стол. Девушка схватила деньги, дважды их пересчитала, облизнула губы и сунула пачку в сумочку.

Затем Дина вышла на кухню и стала колоть лед. Я сел и закурил. Рольф тупо смотрел на бутылку. Говорить нам, как всегда, было не о чем. Девушка вернулась с бутылкой джина, лимонным соком, минеральной водой и льдом. Мы выпили.

— Макс злой как собака, — сказала она Рольфу. — Он узнал, что ты в последний момент поставил на Буша, и теперь считает, что я его обманула. Макака! Я-то тут при чем? На моем месте так поступил бы любой разумный человек. Правда, я ни при чем? — спросила она у меня.

— Правда.

— Вот именно. Макс, и в этом все дело, боится, как бы другие не подумали, что он был в сговоре с нами, что Дэн в последний момент поставил на Буша не только мои деньги, но и его. И пусть себе боится, а мне наплевать! Пропади он пропадом, коротышка проклятый! Давай-ка еще по одной. — Она налила себе и мне.

К своему стакану Рольф даже не притронулся.

— На его месте я бы тоже не веселился, — сказал он, по-прежнему не сводя глаз с коричневой бутылки.

— А я на твоем месте заткнулась бы! — одернула его Дина. — Разговаривать со мной в таком тоне никто ему права не давал. Я не его собственность, а если он так считает, то сильно ошибается. — Она залпом осушила свой стакан, хлопнула им по столу и резко повернулась в мою сторону. — Ты действительно собираешься употребить десять тысяч долларов Элихью Уилсона на то, чтобы очистить город?

— Да.

Ее воспаленные глаза загорелись алчным блеском.

— А если я тебе помогу, ты мне дашь?..

— Ты на это не пойдешь, Дина. — Рольф говорил с трудом, но спокойно и твердо, как с ребенком. — Это будет гадко с твоей стороны.

Девушка медленно повернулась к нему. У нее снова, как во время разговора с Тейлером, угрожающе отвисла челюсть.

— Я на это пойду, — сказала она. — Пусть даже я буду гадиной, как ты говоришь.

Он ничего не ответил, сидел, как и прежде, не отрывая глаз от коричневой бутылки. Ее лицо покраснело, ожесточилось, а голос, наоборот, смягчился, сделался нежным и вкрадчивым.

— Нехорошо, что такой благородный джентльмен, как ты, даром что чахоточный, связался с такой гадиной, — проворковала она.

— Как связался, так и развяжусь, — медленно проговорил он, пытаясь подняться. Опиум свое дело сделал.

Дина Брэнд вскочила, и, обежав вокруг стола, двинулась на него. Он смотрел на нее пустым, одурманенным взглядом. Она подошла к нему вплотную.

— Значит, я гадина?

— Я сказал, что только последняя гадина может продать своих друзей этому типу, — спокойно сказал он.

Тут она вцепилась ему в запястье и стала выворачивать его тощую руку, пока он не упал на колени. Другой рукой она несколько раз наотмашь ударила его по ввалившимся щекам. Его голова беспомощно моталась из стороны в сторону. Он даже не пытался защитить лицо свободной рукой.

Она отпустила его, повернулась к нему спиной и смешала себе джин с минеральной водой. Она улыбалась. Ее улыбка мне не понравилась.

Моргая, он поднялся на ноги. Рука, в том месте, куда вцепилась Дина, покраснела и распухла, все лицо было в синяках. Он выпрямился и тупо уставился на меня. Потом сунул руку за отворот пиджака, вынул пистолет и с таким же тупым видом выстрелил в меня. По счастью, у него тряслись руки и я успел запустить в него стаканом. Стакан попал ему в плечо, а пуля просвистела у меня над головой.

Прежде чем он выстрелил во второй раз, я бросился на него. Вторая пуля угодила в пол.

Я размахнулся и ударил его в челюсть. Он отлетел в сторону, упал и затих. Я обернулся.

Дина Брэнд занесла у меня над головой здоровенный хрустальный сифон с минеральной водой, который наверняка размозжил бы мне череп.

— Не вздумай! — крикнул я.

— А ты не распускай руки! — огрызнулась она.

— Ты бы лучше привела его в чувство.

Она поставила сифон на стол, и я помог ей отнести Дэна наверх, в его спальню. Когда он стал подавать признаки жизни, я оставил их наедине и вернулся в столовую. Через пятнадцать минут спустилась и Дина.

— Все нормально, — сказала она. — Но ты мог бы обойтись с ним и повежливее.

— Верно. Но ведь я сделал это ради него. Знаешь, почему он стрелял в меня?

— Потому что я хотела выдать тебе Макса.

— Нет. Потому что я видел, как ты его била.

— Не понимаю — его же я била, а не ты.

— Он тебя любит, а избиваешь ты его не впервые. Он совершенно не сопротивлялся, — видимо, убедился, что бесполезно. Но когда тебя бьют по щекам в присутствии другого мужчины — радости мало, согласись.

— А я-то всегда считала, что в людях разбираюсь, — пожаловалась она. — Впрочем, попробуй тут разберись. Все вы психи.

— Ударив его, я вернул ему чувство собственного достоинства — ведь я повел себя с ним как с настоящим мужчиной, а не с опустившимся ничтожеством, которое позволяет девицам лупить себя по лицу.

— Может, ты и прав, — вздохнула она. — Спорить не буду. Давай лучше выпьем.

Мы выпили, и я сказал:

— Ты говорила, что поможешь мне, если я поделюсь с тобой уилсоновскими денежками. Я готов.

— Сколько дашь?

— От тебя зависит. Сколько заработаешь, столько и получишь.

— Это несерьезно.

— Пока что серьезной помощи от тебя я тоже не имею.

— Напрасно ты думаешь, что я своих денег не отработаю. Кто-кто, а я, дружок, Берсвилл изучила неплохо. — Она посмотрела на свои колени, помахала мне ногой в сером чулке и с возмущением воскликнула: — Ты смотри! Опять поехал. Видал что-нибудь подобное?! Хоть босиком ходи, честное слово!

— У тебя слишком толстые ноги. Никакой материал не выдержит.

— Много ты понимаешь. Так как же ты собираешься почистить наш берсвиллский нужник?

— Если я правильно информирован, Берсвилл превратился в нужник прежде всего благодаря стараниям Тейлера, Пита-Финика, Лу Ярда и Нунена. У Папаши Элихью, разумеется, рыльце тоже в пуху, но не у него же одного. К тому же, хочет он того или нет, он мой клиент, уже одно это может служить ему оправданием.

Единственное, что мне остается, — это копать поглубже и вывести на чистую воду всю банду, одного за другим. Возможно, придется дать объявление в газете: «Срочно требуются преступники обоего пола». Если они действительно настоящие мошенники, а я в этом не сомневаюсь, за ними наверняка что-то числится — надо только как следует поискать.

— Так вот почему ты вывел боксеров на чистую воду?

— Это был всего лишь эксперимент — хотелось посмотреть, что получится.

— Оказывается, у вас, детективов, научный подход. Господи, никогда не скажешь, что такой увалень, как ты, толстый, немолодой, упрямый, способен на такие невероятные хитрости.

— Иногда лучше действовать осмотрительно, — сказал я, — г- а иногда, наоборот, надо лезть на рожон — если знаешь, конечно, что выживешь и в пылу боя головы не потеряешь.

— Самое время выпить, — сказала она.

Сказано — сделано. Мы выпили, она поставила стакан на стол, вытерла губы и сказала:

— Раз ты намерен лезть на рожон, могу подкинуть тебе одну любопытную историю. Ты когда-нибудь слышал про брата Нунена, Тима, который пару лет назад покончил с собой в Мок-Лейке?

— Нет, не слышал.

— Ничего хорошего все равно бы не услышал. Тим ведь не покончил с собой. Его убил Макс.

— Да?

— Господи, да проснись ты! Все, что я говорю, — чистая правда. Нунен относился к брату как отец к сыну. Если до него дойдет, что Тима убил Макс, Сиплому не поздоровится. А ведь ты к этому и стремишься, правильно?

— А доказательства у нас есть?

— Перед смертью Тима видели два человека, и он успел сказать им, что его убил Макс. Свидетели и сейчас живут в городе, хотя одному из них жить осталось недолго. Ну, что скажешь?

Вроде бы она и впрямь говорила правду, хотя женщинам, в особенности голубоглазым, не стоит верить на слово.

— Расскажи все с самого начала, — попросил я. — Люблю подробности.

— Пожалуйста. Ты когда-нибудь бывал в Мок-Лейке? Это наш летний курорт, отсюда по шоссе миль тридцать через каньон. Там, правда, сыро, но летом прохладно, — в общем, место неплохое. Произошло это прошлым летом, в последний уик-энд августа. Я поехала туда с одним англичанином, Холли. Сейчас он в Англию вернулся, но это к делу не относится. Смешной такой, прямо как старуха: носил белые шелковые носки, причем надевал их наизнанку — чтобы раздражения на коже не было. Несколько дней назад, кстати, пришло от него письмо. Где-то здесь валяется… черт с ним, неважно.

Так вот, я была с этим англичанином, а Макс — с девицей по имени Мертл Дженисон. У него с ней тогда любовь была. Сейчас-то Мертл в больнице лежит, не сегодня завтра умрет. Воспаление почек вроде бы. А тогда она была стройная блондинка — глаз не оторвешь. Мне она всегда нравилась, только вот, когда выпьет, шуму от нее много. Тим Нунен был от нее без ума, но она никого, кроме Макса, в то лето не замечала.

Но Тим все равно от нее не отставал. Он был хорош собой, ничего не скажешь: красивый, высокий ирландец, но дурак дураком и мелкий жулик, — если бы не брат, он давно бы пропал. Ходил он за Мертл буквально по пятам, но она от Макса это скрывала: не хотела, чтобы у него неприятности с полицией были.

В субботу приезжает в Мок-Лейк Тим — где Мертл, там и он. Мертл с Максом были одни, а мы с Холли — с компанией. Захожу я в тот день к Мертл, а она мне записку от Тима показывает. Тим пишет, чтобы она пришла вечером в беседку, всего на несколько минут. А если не придешь, покончу с собой — так и сказано. Мы с ней, помню, еще над ним посмеялись: какой пылкий влюбленный нашелся! Я отговаривала Мертл, как могла, но она выпила, разошлась и сказала, что обязательно пойдет — пусть выскажется.

В тот вечер мы все отправились на танцы. Макс некоторое время был в зале, а потом куда-то исчез. Мертл сначала танцевала с Ратгерсом, городским адвокатом, а затем потихоньку вышла в боковую дверь. Проходя мимо, она мне подмигнула, и я поняла, что Мертл идет на свидание с Тимом. Только она вышла, слышу — выстрел. Больше никто не обратил на это внимания; если б не записка, я бы, вероятно, тоже пропустила его мимо ушей.

Я сказала Холли, что мне надо поговорить с Мертл, и тоже покинула зал. Минут, наверное, на пять позже нее. Спускаюсь я в парк и вижу, что вокруг одной из беседок огни, толпа собралась. Иду я туда, и… черт, в горле пересохло!

Я разлил джин по стаканам, а она вышла на кухню за минеральной водой и льдом. Мы бросили в стаканы по кубику льда, разбавили джин водой, выпили, и Дина продолжила свой рассказ:

— В беседке я увидела мертвого Тима, в виске дырка. Рядом его пистолет. Вокруг человек десять: служащие отеля, гости, сыщик Максвейн — один из людей Нунена. Мертл тут же бросилась ко мне, отвела меня в сторону и говорит: «Его убил Макс. Как мне быть?»

Я спросила, как было дело. Оказывается, она услышала пистолетный выстрел и сперва решила, что Тим все-таки застрелился. Ничего, кроме вспышки, она не видела: было темно, да и до беседки еще далеко. Когда она подбежала к Тиму, тот катался по траве и стонал: «Не из-за нее же он меня убил… Я бы…» Больше Мертл ничего разобрать не смогла. Он катался по траве, а из раны в голове лилась кровь.

Мертл испугалась, что это дело рук Макса, опустилась на колени и, приподняв голову Тима, спросила его: «Кто это сделал, Тим?» Он был еле жив, но, собравшись с силами, сумел все-таки проговорить: «Макс».

«Как мне быть? Как мне быть?» — повторяла она, и тогда я спросила, слышал ли кто-нибудь, кроме нее, предсмертные слова Тима. «Только сыщик», — ответила она. Оказывается, пока Мертл пыталась оторвать от земли голову Тима, к ним подбежал Максвейн. Все остальные находились далеко.

Я не хотела, чтобы из-за такого придурка, как Тим Нунен, у Макса были неприятности. Тогда у нас с Сиплым еще ничего не было, просто он мне нравился, а братья Нунены — нет. Максвейна-то я знала, когда-то дружила с его женой. До того как Максвейн пошел работать в полицию, это был отличный парень, простой — проще некуда. Ну а став легавым, ясное дело, скурвился. Жена терпела-терпела, а потом не выдержала и ушла.

С Максвейном, значит, я была знакома, а потому и сказала Мертл, что это дело мы сможем уладить: либо дадим Максвейну на лапу, чтобы у него память отшибло, либо, если он вдруг заартачится, уберем его. Макс поможет. Мертл не уничтожила записку от Тима, где тот грозился покончить с собой, и, если бы только Максвейн не заупрямился, ничего бы не стоило доказать, что Тим совершил самоубийство.

Я оставила Мертл в парке, а сама побежала искать Макса, но его нигде не было. Народу вообще было мало, в зале еще играл оркестр. Так и не найдя Макса, я вернулась к Мертл. Теперь мой план ее уже не устраивал: она не хотела, чтобы Максу стало известно, что она узнала про убийство Тима. Она ведь Макса побаивалась.

Понимаешь, к чему я клоню? Она боялась, что когда они с Максом расстанутся, то он пронюхает, что она может, если захочет, отправить его на виселицу, и с ней расправится. Теперь-то я ее понимаю и тоже держу язык за зубами. Вот мы и решили: удастся все уладить без Макса — тем лучше. Да мне и самой высовываться не хотелось.

Мертл извлекла из обступившей Тима толпы Максвейна, отвела его в сторону, и они быстренько обо всем договорились. Кое-какие деньги у нее с собой были. Она дала ему две сотни наличными и в придачу бриллиантовое кольцо, за которое один парень, Бойл, в свое время выложил целую тысячу. Я думала, что потом Максвейн потребует еще денег, но он не потребовал. Слово свое он сдержал и с помощью записки выдал убийство за самоубийство.

Нунен чувствовал, что концы с концами не сходятся, но придраться было не к чему. По-моему, он считал, что Макс каким-то образом в этом деле замешан. Но у Макса — будь спокоен! — было стопроцентное алиби, и даже Нунен в конце концов перестал его подозревать. И все же убедить Нунена в том, что это самоубийство, так и не удалось. А поплатился за это Максвейн: Нунен выгнал его из полиции.

Вскоре после этого Макс и Мертл расстались. Без всякого скандала — разошлись, и все. Думаю, при встрече с ним ей с тех пор всегда становилось немного не по себе, но, насколько я знаю, ему и в голову не приходило, что ей может быть что-то известно. Сейчас, я уже говорила тебе, она больна и жить ей осталось недолго. Мне кажется, если ее попросить, она бы выложила всю правду. Не стал бы молчать и Максвейн, если бы почуял, что на этой истории можно подзаработать. Он тоже еще в городе: так с тех пор и слоняется без дела. За такие сведения Нунен много бы дал. Ну как, любопытная история? Для начала сойдет?

— А не мог Тим и в самом деле застрелиться? — предположил Я. — И в последний момент все свалить на Макса?

— Чтобы этот симулянт покончил с собой? Да никогда в жизни!

— А может, Тима застрелила Мертл?

— Нунен тоже сперва так думал. Но ведь когда раздался выстрел, Мертл была от беседки еще далеко. У Тима на голове обнаружили следы пороха, — значит, стреляли в упор. Нет, Мертл отпадает.

— Но ведь у Макса, ты сама говоришь, было алиби?

— У него всегда есть алиби. Четыре человека подтвердили, что все это время он просидел в баре, в совсем другой части отеля. Помню, эти четверо упомянули про бар несколько раз подряд по собственной инициативе. А ведь в баре были в тот вечер и другие посетители, — они почему-то не помнили, сидел там Макс или нет. А эти четверо по указке Макса припомнили бы все что угодно.

Дина зажмурилась, и ее большие глаза превратились в узкие щелочки с черным ободком. Она пододвинулась ко мне, опрокинув локтем свой стакан.

— Одним из этих четырех, — доверительно сообщила она, — был Каланча Марри. Они с Максом сейчас на ножах, и Каланча только рад будет его заложить. У него бильярдная на Бродвее.

— Этого Максвейна случайно не Боб зовут? — поинтересовался я. — Кривоногий такой, с отвисшей, как у борова, челюстью?

— Он самый. Ты его знаешь?

— Только в лицо. Чем он сейчас занимается?

— Мелкий жулик. Ну, как история?

— Ничего. Может, она мне и пригодится.

— Тогда поговорим о деньгах. — В глазах у нее опять сверкнул алчный огонек.

— Не торопись, малютка, — сказал я. — Давай сначала посмотрим, что из всего этого выйдет, а уж потом будем делить добычу.

Она обозвала меня прижимистым подонком и потянулась к бутылке.

— Спасибо, на сегодня с меня хватит, — сказал я, взглянув на часы. — Скоро пять, а день предстоит тяжелый.

Тут неожиданно выяснилось, что она опять хочет есть. Проголодался и я. Не меньше получаса ушло, чтобы сварить кофе, испечь вафли и поджарить хлеб с ветчиной. Еще столько же — чтобы запихнуть все это в рот, выпить по нескольку чашек кофе и покурить на сытый желудок. Короче, ушел я только в седьмом часу.

Вернувшись в гостиницу, я принял холодную ванну. Это меня немного освежило. Когда тебе сорок лет, джин может заменить сон, но чувствуешь себя после этого не самым лучшим образом.

Одевшись, я сел к столу и сочинил следующий документ: «Перед смертью Тим Нунен сказал мне, что его убил Макс Тейлер. Наш разговор слышал детектив Боб Максвейн. Я дала детективу Максвейну двести долларов и бриллиантовое кольцо стоимостью тысяча долларов, чтобы он молчал и выдал убийство за самоубийство».

Положив эту бумагу в карман, я спустился, еще раз позавтракал, в основном крепким кофе, и отправился в городскую больницу.

С утра к больным не пускали, но, помахав перед носом швейцара удостоверением «Континенталь» и дав всем понять, что дело у меня сверхсрочное и от него зависит жизнь тысяч людей, я все-таки проник к Мертл Дженисон. Она лежала одна в палате на третьем этаже. Остальные четыре койки пустовали. На вид ей можно было дать и двадцать пять, и пятьдесят пять лет: оплывшее, изрытое морщинами лицо, заплетенные в косы жидкие русые волосы.

Дождавшись, пока сестра, которая поднялась со мной, вышла, я протянул больной бумагу и сказал:

— Мисс Дженисон, вы не распишетесь?

Страшными, провалившимися глазами, с набухшими мешками, она сначала взглянула на меня, потом на документ, после чего из-под одеяла к бумаге протянулась бесформенная, толстая рука.

На то, чтобы прочесть тридцать семь слов, у нее ушло почти пять минут. Наконец она уронила бумагу на одеяло и спросила:

— Откуда это у вас? — Голос у нее был резкий, раздраженный.

— От Дины Брэнд.

— Выходит, она с Максом порвала? — с неожиданной живостью спросила она.

— Про это мне ничего не известно, — соврал я. — Насколько я понимаю, она просто хотела на всякий случай заручиться вашей подписью.

— И подставить свое дурацкое горло под нож. Дайте ручку.

Я протянул ей ручку и подложил под бумагу блокнот — так и писать удобнее, и документ сразу же окажется у меня в руках. Она нацарапала внизу свою подпись и, пока я тряс бумагой в воздухе, чтобы высохли чернила, сказала:

— Раз ей это надо, я не против. Мне все равно. Я человек конченый. Пропади они все пропадом! — Она хмыкнула и вдруг резким движением откинула одеяло, и я увидел ее обезображенное, распухшее тело под грубой белой рубахой. — Как я тебе нравлюсь, а? Понял, что мне конец?

Я укрыл ее и сказал:

— Спасибо вам, мисс Дженисон.

— Не за что. Мне теперь на все наплевать. Вот только… — тут ее пухлый подбородок вздрогнул, — тошно умирать такой уродиной.

XI ЭТО ДЕЛО — ОСОБОЕ

Из больницы я отправился на поиски Максвейна. Ни в телефонной, ни в адресной книге его имени не было. Я таскался по бильярдным, табачным магазинам, барам, сначала молча искал его глазами и только потом задавал осторожные вопросы. Безуспешно. Тогда я решил вернуться в отель, вздремнуть, а ночью продолжить поиски.

В холле отеля, в углу, прикрывшись газетой, стоял какой-то человек. Увидев меня, он сложил газету и двинулся мне навстречу. У него были кривые ноги и отвисшая, как у борова, челюсть. Я на ходу кивнул ему и пошел к лифту. Максвейн последовал за мной.

— Тебя можно на минуту? — прошамкал он мне в затылок.

— Разве что на минуту. — Я остановился, изобразив на лице полнейшее равнодушие.

— Здесь слишком людно, — нервно шепнул он.

Мы поднялись ко мне в номер. Он оседлал стул и сунул в рот спичку, а я сел на кровать и стал ждать, что он скажет. Некоторое время он молча жевал спичку, а затем заговорил:

— Хочу потолковать с тобой начистоту, приятель. Я…

— Ты хочешь сказать, что вчера подошел ко мне не случайно? Что Буша ты сыграл сам, по собственной инициативе, да и то только после моего с ним разговора? Что знал об ограблении, в котором участвовал Буш, от своих бывших дружков, полицейских? И смекнул, что, если удастся связаться с ним через меня, ты сможешь на нем подзаработать, верно?

— Допустим, но будь я проклят, если держал столько всего в голове.

— Ты много выиграл?

— Шесть сотен. — Он сдвинул шляпу на затылок и, вынув изо рта изжеванную спичку, почесал ею лоб. — А потом все в кости просадил: и эти шестьсот, и еще своих двести с лишним. Представляешь? Шутя выигрываю шесть сотен — а потом должен клянчить четыре доллара на завтрак.

— Ничего не поделаешь, такова жизнь, — утешил я его.

— Это точно, — отозвался он, снова запустил спичку в рот, пожевал ее и добавил: — Вот я и решил к тебе зайти. Я ведь когда-то и сам был сыщиком…

— Почему Нунен тебя выгнал?

— Меня?! С чего ты взял? Я сам ушел. Обстоятельства… Понимаешь, жена в аварии погибла, я страховку получил — вот и ушел.

— А я слышал, он тебя выставил, когда его брат застрелился.

— Плохо, значит, слышал. Это потом было. Да ты можешь у него сам спросить, если мне не веришь.

— Какая мне разница? Рассказывай лучше, зачем пришел.

— Я проигрался, сижу в дерьме. Ты ведь сыч из «Континенталя», и я догадываюсь, чем ты здесь занимаешься. Я могу тебе пригодиться, сам был сыщиком, все входы и выходы в Берсвилле знаю.

— Значит, шестеркой хочешь стать?

Он посмотрел мне прямо в глаза и спокойно сказал:

— Не понимаю, почему обязательно надо человека обидеть? Неужели другого слова подобрать нельзя?

— У меня есть к тебе дело, Максвейн. — Я протянул ему бумагу, подписанную Мертл Дженисон. — Что ты об этом скажешь?

Он стал внимательно читать, его губы шевелились, спичка прыгала во рту. Прочитав, он встал, положил бумагу рядом со мной на кровать и насупился.

— Сперва я должен кое-что уточнить, — с серьезным видом сказал он. — Я скоро вернусь и тогда все тебе расскажу.

— Не валяй дурака, — засмеялся я. — Неужели ты думаешь, что я тебя отсюда выпущу?

— Ничего я не думаю, — с таким же серьезным видом сказал он, качая головой. — Это ты думаешь, что сможешь меня остановить.

— Не думаю, а уверен, — сказал я, а про себя прикинул: он же здоровый малый, моложе меня лет на шесть и фунтов на двадцать легче.

Он стоял передо мной и с серьезным видом смотрел на меня. А я сидел на кровати и смотрел на него — с каким видом, трудно сказать. Продолжалась эта немая сцена, наверное, минуты три.

Не знаю, о чем в это время думал Максвейн, а я мысленно измерил расстояние между нами и рассчитал, что, если он на меня бросится, я откинусь назад, перевернусь на бок и ударю его ногами в лицо. Он стоит слишком близко, рассуждал я, и достать пистолет не успеет. Но тут мои размышления были прерваны.

— Это паршивое кольцо ни черта не стоит. Еле-еле две сотни за него получил.

— Сядь и расскажи всю историю.

Он опять покачал головой и сказал:

— Сначала объясни, зачем она тебе.

— Чтобы Сиплого посадить.

— Сиплый меня не волнует. Что будет со мной?

— Тебе придется пройтись со мной в полицию.

— Не пойду.

— Почему? Ты ведь свидетель.

— Спасибо! Чтобы Нунен пришил мне взяточничество или, чего доброго, соучастие в убийстве. А может, и то и другое. За ним ведь не заржавеет!

Пустая болтовня.

— Ничего не поделаешь, — сказал я. — Придется тебе с ним повидаться.

— Это мы еще посмотрим.

Я выпрямился и сунул правую руку в боковой карман. Он кинулся на меня. Я упал на кровать, перевернулся на бок и выбросил вперед ноги. Но не тут-то было: Максвейн, не рассчитав своих сил, врезался в кровать, сдвинул ее, и я очутился на полу. Я шлепнулся на спину и попытался одновременно вынуть пистолет и залезть под кровать. А Максвейн, споткнувшись о ножку, перелетел через кровать и приземлился рядом со мной, ударившись головой об пол. Я приставил пистолет к его левому виску и сказал:

— По твоей милости мы кувыркаемся, точно клоуны на арене. Не двигайся, а то сделаю трепанацию черепа. — Я встал, нашел и спрятал в карман подписанную Мертл бумагу и только тогда велел подняться Максвейну. — Поправь галстук и надень как следует шляпу, а то с тобой по улице идти неудобно, — сказал я, проведя рукой по его карманам и убедившись, что оружия у него нет. — Хочу тебя на всякий случай предупредить: пистолет у меня в кармане плаща, а рука — на курке.

Он поправил съехавший галстук, надел шляпу и сказал:

— Слушай, теперь я уже все равно никуда не денусь. Забудь про драку, хорошо? Скажешь им, что я сам пришел?

— Ладно.

— Спасибо, приятель.

Нунена на месте не оказалось — ушел обедать. Пришлось ждать целых полчаса у его кабинета. Когда он вернулся, я услышал привычное: «Как поживаешь?.. Вот и отлично», — словом, весь джентльменский набор. Максвейну же он не сказал ничего, только глянул на него исподлобья.

Мы вошли в кабинет. Нунен усадил меня, сам сел за письменный стол, а своего бывшего подчиненного оставил стоять.

Я протянул Нунену бумагу, подписанную больной Мертл. Он мельком взглянул на документ, вскочил и ударил Максвейна в лицо кулаком величиной с крупную дыню.

Максвейн отлетел в сторону и врезался затылком в стену. Стена жалобно скрипнула, и с нее слетела и рухнула рядом с пострадавшим фотография в рамке, на которой Нунен вместе с другими знатными людьми города приветствовал какого-то типа в гамашах.

Толстяк вразвалочку обогнул стол, поднял с пола фотографию и стал колотить ею Максвейна по голове и по плечам, пока она не разлетелась на части. Затем шеф, тяжело дыша, вернулся к столу, улыбнулся и весело сказал мне:

— Много я перевидал подонков, но такого впервые вижу.

Максвейн уселся на полу и посмотрел по сторонам. Все лицо было у него в крови.

— Пойди сюда, скотина! — заорал на него Нунен.

— Есть, шеф, — отозвался Максвейн, с трудом поднялся и подбежал к столу.

— Выкладывай всю правду, а то убью!

— Есть, шеф. Все было так, как она говорит, вот только камешек мне достался никудышный. Дала она мне, значит, колечко и еще две сотни в придачу — чтобы язык за зубами держал, ведь я слышал, как она его спрашивает: «Кто это сделал, Тим?» — а он говорит: «Макс!» Громко так сказал, отчетливо, как будто хотел, чтобы его услышали. Сказал — и тут же помер. Вот так было дело, шеф, а камешек мне перепал…

— Дался тебе этот камешек! — рявкнул Нунен. — Посмотри, весь ковер мне кровью залил!

Максвейн порылся в кармане, извлек оттуда грязный носовой платок, приложил его к носу и опять забубнил:

— Вот так было дело, шеф. Обо всем остальном я и тогда докладывал, вот только про Макса скрыл. Знаю, виноват…

— Заткнись! — прервал его Нунен и нажал на кнопку звонка.

Вошел полицейский в форме. Нунен показал большим пальцем на Максвейна:

— В подвал его. И пусть ребята из спецотряда с ним разберутся.

— За что?! — завопил было Максвейн, но полицейский вытолкнул его из кабинета.

Одну сигару Нунен сунул мне в рот, другой постучал по бумаге с подписью Мертл и спросил:

— Где эта шлюха?

— Умирает в городской больнице. Прокурора придется везти к ней, ведь эта бумага юридической силы не имеет: я состряпал ее сам. Зато можно обратиться к Каланче Марри. Говорят, Каланча и Сиплый сейчас не ладят. Марри, насколько я знаю, был одним из тех, кто подтвердил алиби Тейлера.

— Да, — сказал шеф, поднял телефонную трубку, вызвал Макгроу и распорядился: — Свяжитесь с Каланчой Марри и попросите его зайти. Тони Агости арестовать. Тоже мне метатель ножей нашелся. — Нунен положил трубку, встал и, скрывшись в табачном дыму, признался: — Я не всегда был с тобой откровенен.

«Что верно, то верно», — подумал я про себя, но промолчал.

— Ты же сам знаешь, что такое работать в полиции, — продолжал он. — Одни говорят одно, другие — другое, и всех надо выслушать. Шеф полиции не всесилен, не думай. Бывает, ты мешаешь тому, кто потом будет мешать мне. Оттого, что я считаю тебя своим человеком, ничего не меняется. Лавировать приходится все время. Ты меня понимаешь?

Я закивал головой, сделав вид, что понимаю.

— Но сейчас я говорю с тобой начистоту. Потому что это дело — особое. Когда наша с Тимом старуха мать померла, брат был еще мальчишкой. «Смотри, — сказала она мне перед смертью, — не бросай его, Джон». — И я обещал, что не брошу. И вот Сиплый убивает его из-за этой шлюхи. — Он перегнулся через стол и стиснул мою руку. — Понимаешь, куда я клоню? Только теперь, через полтора года, благодаря тебе у меня появилась возможность с ним рассчитаться. Начиная с сегодняшнего дня, так и знай, ни один человек в Берсвилле пальцем тебя не тронет.

Эти слова мне понравились, о чем я не преминул тут же сообщить ему. Мы оба нежно замурлыкали, но тут в кабинет ввели долговязого типа, курносого, круглолицего, веснушчатого. Это и был Каланча Марри.

— Где же все-таки был Сиплый, когда умер Тим? — спросил у Каланчи Нунен, предложив ему сесть и угостив его сигарой. — Ты ведь в тот вечер был в Мок-Лейке?

— Угу. — отозвался Марри, и его острый носик заострился еще больше.

— Вместе с Сиплым?

— Не все же время мы были вместе.

— А когда раздался выстрел, ты с ним был?

— Нет.

Нунен прищурился, и его зеленые глазки вспыхнули.

— А ты знаешь, где он был?

— Нет.

Нунен издал вздох облегчения и откинулся на стуле.

— А раньше ты говорил, черт тебя побери, что сидел с ним в баре.

— Верно, — согласился долговязый. — Говорил. Он меня попросил, я и сказал. Надо же было друга выручать.

— А знаешь, что бывает за ложные показания?

— Да брось ты! — Марри смачно сплюнул в плевательницу. — В суде я ничего такого не говорил.

— А Джерри, Джордж Келли и О’Брайен тоже сказали, что видели его в баре, потому что он их попросил?

— О’Брайен — да. Про остальных не знаю. Выхожу я из бара, а навстречу мне Сиплый, Джерри и Келли. «Пойдем, — говорят, — выпьем по одной». Тут Келли и говорит: «Тима-то пристрелили». А Сиплый ему: «Алиби никому из нас не помешает. Мы все это время из бара не выходили, правильно я говорю?» Сказал и смотрит на О’Брайена, бармена. «Конечно, не выходили», — говорит тот. Потом Сиплый посмотрел на меня, и я то же самое повторил. Тогда я его выручил, а теперь прикрывать не собираюсь. С какой стати?

— А Келли, значит, сказал, что Тима пристрелили? А не нашли мертвым?

— «Пристрелили» — так и выразился.

— Что ж, спасибо, Каланча, — сказал шеф. — Нехорошо ты, конечно, поступил, ну да ладно, сделанного не воротишь. Как детишки?

Марри ответил, что дети в порядке, вот только грудной что-то в весе никак не прибавляет. Нунен вызвал прокурора, и Каланча перед уходом еще раз повторил сказанное Дарту и стенографистке.

После этого Нунен, Дарт и стенографистка отправились в больницу к Мертл Дженисон. А я, сказав Нунену, что зайду попозже, отправился в отель спать.

XII ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ ДЕСЯТЬ ЦЕНТОВ

Не успел я расстегнуть рубашку, как раздался телефонный звонок. Дина Брэнд пожаловалась, что никак не может мне дозвониться.

— Ты уже что-нибудь предпринял? — спросила она.

— Пока собираюсь с мыслями. Думаю, твоя история мне пригодится. Возможно, уже сегодня.

— Повремени. Надо увидеться. Можешь приехать прямо сейчас?

— Да, — ответил я без особого энтузиазма, с грустью посмотрев на расстеленную постель.

Мало сказать, что на этот раз холодная ванна меня не освежила, — я чуть было не заснул в ней.

Дверь мне открыл Дэн Рольф, который вел себя так, словно накануне ничего не произошло. Дина вышла в прихожую помочь мне снять плащ. Она была в шерстяном платье песочного цвета, порванном по шву на плече.

Когда мы вошли в гостиную, она села рядом со мной на диван и сказала:

— У меня к тебе просьба. Ты ведь неплохо ко мне относишься, правда?

Я сказал, что неплохо. Она провела своими горячими пальцами по моей левой руке и пояснила:

— Знаешь, забудь о том, что я говорила тебе вчера вечером. Погоди, дай договорить. Дэн был прав: Макса предавать нельзя, с моей стороны это было бы ужасным свинством. И потом, тебе ведь нужен не Сиплый, а Нунен, правильно? Пожалуйста, не трогай Макса, а про Нунена я тебе столько всего расскажу, что ты его на всю оставшуюся жизнь за решетку упечешь. Тебе же это важнее? Ты ведь не настолько плохо ко мне относишься, чтобы дать ход истории, которой я с тобой поделилась только потому, что разозлилась на Макса?

— Что ж тебе известно про Нунена? — спросил я.

— А ты обещаешь, что оставишь Макса в покое? — с этими словами она погладила меня по плечу.

— Пока нет.

Она нахмурилась и сказала:

— У меня с Максом все кончено — честное слово. Ты не имеешь никакого права делать из меня доносчицу.

— Что там с Нуненом?

— Сначала дай слово.

— Недам.

— Ты уже ходил в полицию? — резко спросила она, впившись ногтями мне в локоть.

— Да.

Она отпустила мою руку, пожала плечами и мрачно сказала:

— Выходит, уже поздно.

Я встал, но чей-то знакомый голос велел мне сесть. Хриплый, скрипучий голос.

Я повернул голову и увидел, что Сиплый стоит у двери, ведущей в столовую, и держит в своей маленькой ручке здоровенный пистолет. А за ним — краснолицый детина со шрамом на щеке.

Когда я сел, появились люди и в прихожей. В гостиную вошел субъект с вялым ртом и полным отсутствием подбородка, тот самый, кого Сиплый называл Джерри. В каждой руке у него было по пистолету. У Джерри из-за плеча выглядывал тощий блондин, один из двух, которых я встретил в притоне на Кинг-стрит.

Дина Брэнд вскочила с дивана и, повернувшись спиной к Тейлеру, обратилась ко мне. Голос у нее срывался от бешенства:

— Я тут ни при чем. Сиплый явился сюда сам. Пришел извиниться за то, что наговорил мне вчера, и рассказал, что можно хорошо заработать, если выдать тебе Нунена. Все врал, но я ему поверила. Честное слово! Мы с ним решили, что он подождет наверху, пока я с тобой поговорю. Про остальных я вообще понятия не имела. Я…

— По-моему, если всадить ей пулю-другую пониже спины, она наверняка сядет, а если повезет, то и заткнется. Ты не против? — лениво спросил у Сиплого Джерри.

Самого Тейлера я не видел. Между нами стояла Дина.

— Успеется, — раздался его голос. — А Дэн где?

— На полу в ванной. Отдыхает, — отчитался худой блондин.

Дина Брэнд повернулась лицом к Тейлеру. Швы от чулок на ее полных ногах извивались змеей.

— Макс Тейлер, ты паршивый маленький…

— Заткнись и не вмешивайся! — веско прохрипел Сиплый.

Она, как ни странно, сделала и то и другое: пока Сиплый говорил со мной, Дина не проронила ни слова.

— Шьете мне с Нуненом убийство его братца? — поинтересовался он у меня.

— Тут и шить нечего. И так все ясно.

— Я смотрю, вы с толстобрюхим друг друга стоите, — заметил он, и его тонкие губы раздвинулись в ядовитой улыбочке.

— Со стороны виднее, — отпарировал я. — Между прочим, когда он пытался ошельмовать тебя, я был на твоей стороне, а туг он в своем праве.

Дина Брэнд опять возмутилась и замахала руками:

— Убирайтесь отсюда! Все до одного! Нечего в моем доме счеты сводить. Вон!

Худой блондин, тот самый, что уложил Дэна «отдохнуть», протиснулся в комнату. С застывшей улыбочкой на лице он подошел к Дине и заломил ей за спину руку. Она вывернулась и сильно, по-мужски, ударила его в живот кулаком. Блондин отпустил ее руку и отлетел в сторону.

Затем, судорожно глотнув воздуха, он схватил дубинку и снова двинулся на Дину. Улыбочка исчезла. Джерри громко захохотал, нисколько не смущаясь отсутствием подбородка.

— Отстань от нее! — прошипел Тейлер.

Но блондин его не слышал. Как видно, он рассердился не на шутку.

Дина не спускала с него глаз, лицо у нее было совершенно непроницаемым. Она перенесла центр тяжести на левую ногу, готовясь ударить блондина правой, но тот был начеку. Приблизившись, блондин левой рукой сделал обманное движение, а правую, в которой была дубинка, ткнул Дине в лицо.

— Отстань от нее! — еще раз прошипел Тейлер и выстрелил.

Пуля угодила блондину чуть ниже правого глаза, он завертелся волчком и рухнул навзничь, прямо в объятия Дине.

Настал мой черед. Пока все наблюдали за поединком, я незаметно сунул руку за пазуху. Теперь же я выхватил пистолет и выстрелил в Тендера, целясь ему в плечо. А надо было целиться в голову, ибо меня опередил Джерри. Смех не помешал ему сориентироваться. Он выстрелил, его пуля чиркнула по моей руке, и я промахнулся. Правда, вместо Тейлера я попал в стоявшего за ним краснолицего.

На всякий случай я переложил пистолет в левую руку. Джерри выстрелил в меня еще раз, но вновь неудачно: Дина толкнула ему под ноги труп блондина. Мертвая желтая голова ткнулась ему в колени, он на мгновение потерял равновесие, и я, улучив момент, бросился на него. И очень вовремя. Еще секунда, и Тейлер уложил бы меня на месте. Его пуля просвистела у меня над головой, а мы с Джерри, сцепившись, выкатились в прихожую.

Справиться с Джерри было не так уж сложно, но приходилось спешить, ведь Тейлер в любой момент мог выстрелить еще раз. Дважды я ударил своего противника кулаком, один раз ногой, боднул головой и уже собирался его укусить, как вдруг почувствовал, что он весь обмяк. Я еще раз, на всякий случай, хватил его в то место, где полагалось быть челюсти, и отполз на четвереньках в глубь прихожей, подальше от двери в гостиную.

Затем я сел на корточки, спиной к стене и стал ждать, не выпуская пистолета из рук. Кровь так сильно стучала в висках, что я абсолютно ничего не слышал.

В прихожей появилась Дина Брэнд. Она взглянула сначала на Джерри, потом на меня. Затем загадочно улыбнулась, поманила меня за собой и вернулась в гостиную. Я с опаской двинулся за ней.

Сиплый стоял посреди комнаты. В руках у него было пусто, в глазах — тоже. Если бы не маленький ощерившийся ротик, он был бы в этот момент похож на манекен в витрине универмага.

За спиной у Сиплого, приставив пистолет к его левому боку, стоял Дэн Рольф. Лицо чахоточного было залито кровью. Блондин, который сейчас сам «отдыхал», лежа между мной и Рольфом, неплохо его обработал.

— Красиво стоишь, — хмыкнув, сказал я Тейлеру и тут только заметил, что в другой руке у Рольфа еще один пистолет, дуло которого направлено на мою полную талию. Это уже хуже. Впрочем, и у меня в руке был пистолет, так что мы с чахоточным были в одинаковом положении.

— Брось пушку! — приказал Рольф.

Я посмотрел на Дину, и взгляд у меня, по-видимому, был очень озадаченный, ибо она пожала плечами и сказала:

— Похоже, Дэн вышел из этой игры победителем.

— Вот как? Может, ты ему объяснишь, что со мной такие шутки не проходят.

— Брось пистолет! — повторил Рольф.

— И не подумаю, — огрызнулся я. — Я уже и так, гоняясь за этой пташкой, похудел не меньше чем на двадцать фунтов и, если понадобится, готов сбросить еще столько же.

— Меня ваши дела не волнуют, и я не собираюсь… — начал было Рольф.

— Если ты сейчас его обезвредишь, — перебил я чахоточного, обращаясь к Дине, которая, пройдясь по комнате, стояла теперь у Рольфа за спиной, — то приобретешь сразу двух друзей: Нунена и меня. Тейлеру доверять все равно нельзя, поэтому и помогать ни к чему.

— Говори сразу, сколько я с этого буду иметь.

— Дина! — воскликнул Рольф.

Но было поздно: она уже стояла сзади, и ей ничего не стоило с ним справиться. Стрелять в нее он бы, пожалуй, не решился, а иным способом переубедить ее было невозможно.

— Сто долларов! — выпалил я.

— Господи! — воскликнула она. — Что я слышу? Наконец-то ты сам предложил мне деньги. Нет, сотни мало.

— Двести…

— Orel Смотри не разорись! Нет, двести — это тоже не разговор.

— Двести долларов только за то, что ты выбьешь у Рольфа пистолет.

— Ты хорошо начал. Продолжай в том же духе. Накинь еще.

— Двести долларов и десять центов. Больше не дам.

— Вот скряга! Нет.

— Дело твое. — Я скорчил Тейлеру гримасу и предупредил его: — Когда произойдет то, что произойдет, смотри, держи язык за зубами.

— Постой! — воскликнула Дина. — Ты действительно что-то затеял?

— Тейлера я заберу с собой в любом случае.

— Говоришь, двести долларов десять центов?

— Да.

— Дина, — проговорил Рольф не поворачивая головы, — ты этого не…

Но она рассмеялась, подошла к нему вплотную и обхватила его сзади с такой силой, что чахоточный не смог пошевелиться.

Локтем правой руки я оттолкнул Тейлера в сторону и, наставив на него пистолет, выбил оружие из рук Рольфа. Только тогда Дина его отпустила.

Рольф сделал несколько шагов в сторону столовой, слабым голосом проговорил: «Это не…» — и свалился. Дина бросилась к нему, а я вытолкнул Тейлера в прихожую, где «отдыхал» Джерри, и подвел его к стоявшему в нише телефону. Я позвонил Нунену и сообщил ему, что задержал Тейлера.

— Пресвятая Дева Мария! — вскричал он. — Только не убивай его до моего приезда.

ХIII МАКС…

Весть об аресте Сиплого распространилась быстро. Когда Нунен, полицейские, которых он прихватил с собой, и я привели Тейлера и очнувшегося к тому времени Джерри в муниципалитет, у входа нас поджидала внушительная толпа.

И столпившиеся у входа зеваки, и бледные, насупившиеся полицейские — зрелище, надо сказать, довольно жалкое — никакой радости от поимки Сиплого не испытывали. Зато Нунен ликовал, — казалось, не было человека счастливее к западу от Миссисипи. Даже неудачный допрос Тейлера не испортил ему настроения.

Сиплый все отрицал. Он заявил, что ни с кем, кроме своего адвоката, говорить не намерен, и настоял на своем. Хотя Нунен ненавидел Тейлера лютой ненавистью, он запретил своим ребятам даже пальцем до него дотрагиваться. Сиплый убил брата шефа — и шеф его за это ненавидел, но Сиплый был слишком заметной фигурой в Берсвилле и о том, чтобы избивать его, как других заключенных, не могло быть и речи.

Наконец Нунену надоело возиться с арестованным и он отправил его «на крышу» — тюрьма находилась на последнем этаже. Я закурил сигару Нунена и изучил подробные показания, взятые у больной Мертл. Ничего для себя нового я из них не извлек.

Нунен стал зазывать меня к себе домой обедать, но я, хоть и с трудом, отговорился, притворившись, что раненая — и уже перебинтованная — рука побаливает. На самом же деле рана была пустячной.

Пока мы с ним препирались, двое в штатском ввели краснолицего — того, в кого попала предназначенная для Сиплого пуля. Оказалось, что он отделался перебитым ребром и, пока мы выясняли отношения, незаметно скрылся через черный ход. Люди Нунена задержали его у врача. Добиться от краснолицего толку Нунену тоже не удалось, и он был отправлен в больницу.

— На Сиплого навела меня Дина Брэнд, — сказал я, вставая. — Поэтому я и просил, чтобы ее с Рольфом оставили в покое.

Нунен вскочил и в пятый или шестой раз за последние два часа стиснул мне левую руку.

— Если ты хочешь сам с ней разобраться, я тебе мешать не буду, — заверил он меня. — Если же она выдала нам этого ублюдка, передай ей, что я к ее услугам.

Я обещал, что передам, и отправился в отель, мечтая поскорее лечь в чистую, теплую постель. Но было уже почти восемь часов вечера и желудок взывал к моей совести. Пришлось зайти в ресторан отеля.

Выйдя из ресторана в холл, я не смог отказать себе в удовольствии опуститься в глубокое кожаное кресло и выкурить сигару. Закурив, я разговорился с сидевшим рядом железнодорожным инспектором из Денвера, с которым у нас нашелся в Сент-Луисе общий знакомый. Вдруг с улицы послышались выстрелы.

Мы встали и подошли к двери, и нам обоим показалось, что стреляют в районе муниципалитета. Отвязавшись от инспектора, я бросился туда.

Я уже прошел большую часть пути, как вдруг увидел, что навстречу мне мчится на большой скорости машина, из которой гремят выстрелы.

Я попятился в переулок и вытащил пистолет. Машина поравнялась со мной. Свет уличного фонаря упал на водителя и пассажира, сидевшего справа. Шофера я видел впервые. Что же касается пассажира, то верхняя часть его лица скрывалась под надвинутой на глаза шляпой, а нижняя принадлежала Сиплому.

Переулок, куда я завернул, продолжался и по другую сторону улицы, и, как раз когда автомобиль Сиплого с ревом пронесся мимо, я разглядел в свете далекого фонаря маячившую в переулке мужскую фигуру. Фигура эта крадучись двигалась в моем направлении, перебегая от урны к урне и прижимаясь к стенам домов. Сиплый сразу же вылетел у меня из головы, ибо я обратил внимание, что у крадущегося кривые ноги.

Мимо пролетела еще одна машина, битком набитая полицейскими, которые поливали свинцовым дождем автомобиль Сиплого.

Я перебежал через дорогу и углубился в переулок, где скрывался кривоногий. «Если это действительно он, оружия у него быть не должно», — решил я и пошел прямо по середине грязной улочки, мучительно всматриваясь в темноту.

Переулок уже кончался, когда от одной неподвижной тени внезапно отделилась другая и послышались частые шаги человека, удиравшего от меня сломя голову.

— Стой! — завопил я, пустившись в погоню. — Стой, а то стрелять буду!

Максвейн пробежал еще несколько шагов, остановился и повернулся ко мне.

— А, это ты, — расстроился он, как будто имело значение, кто отведет его назад в тюрьму.

— Он самый, — подтвердил я. — Что это вы все на свободе разгуливаете?

— Сам ничего не понимаю. Кто-то подложил под пол камеры взрывчатку, и я провалился в дыру вместе со всеми. Несколько человек взяли легавых на себя, а остальные, и я с ними, пустились наутек. Потом мы разбежались в разные стороны, и я решил податься в горы. А сам я тут ни при чем. Когда рвануло, все побежали, а я что, хуже?

— Сегодня вечером взяли Сиплого, — сообщил я ему.

— Черт! Ну, тогда все понятно. Нунен мог бы догадаться, что в нашем городе этого клиента ему под замком не удержать.

Мы по-прежнему топтались в переулке, на том самом месте, где остановился Максвейн.

— А знаешь, за что его взяли? — спросил я.

— Как не знать. За то, что он Тима убил.

— Сказать, кто убил Тима?

— Как «кто»? Он и убил.

— Не он, а ты.

— Я?! Ты что, спятил?

— Учти, у меня в левой руке пистолет, — предупредил я.

— Постой, Тим же сам сказал этой шлюхе, что его Сиплый прикончил. Что с тобой, друг?

— Он не сказал «Сиплый». Максом называют Тейлера только женщины, а мужчины — никогда. Тим сказал «Макс…» и умер, не договорив до конца «Максвейн». Не забудь, пожалуйста, про пистолет.

— Зачем же мне было его убивать, подумай сам? Другое дело Сиплый, ведь Тим приударил за его…

— Сам не знаю пока зачем, — признался я, — Но смотри: с женой ты разошелся, а Тим был ходок, верно? Может, в этом дело. Надо еще будет все это как следует обмозговать. Тебя же я заподозрил потому, что ты ни разу не пытался выпросить у Мертл еще денег.

— Выбрось ты эту историю из головы! — взмолился Максвейн. — Сам знаешь, что все это чушь. Зачем же я тогда, спрашивается, разгуливал у всех на виду? Придумал бы себе алиби, как Сиплый, — и все дела.

— А затем, что тогда ты сам еще был полицейским. В том, что ты ходил вечером по парку, не было ничего подозрительного, согласись.

— Перестань, сам же видишь, что у тебя концы с концами не сходятся. Ерунда все это. Брось.

— Пусть даже ерунда, — сказал я, — но Нунену, когда мы вернемся, я об этом обязательно расскажу. Представляю, в каком он бешенстве оттого, что упустил Сиплого. Моя догадка его немного отвлечет.

Максвейн плюхнулся на колени прямо в грязь и закричал:

— Нет! Только не это! Ведь он убьет меня собственными руками!

— Встань и прекрати вопить! — зарычал я. — Рассказывай лучше, как было дело.

— Убьет собственными руками… — продолжал скулить он.

— Приди в себя. Не будешь говорить ты, заговорю я, учти. А если скажешь правду, я сделаю для тебя все, что смогу.

— А что ты можешь? — упавшим голосом спросил он. — И где гарантия, что ты действительно постараешься мне помочь?

Тут я решил рискнуть и выдал ему один маленький секрет:

— Ты сам говорил, что догадываешься, зачем я приехал в Берсвилл. А значит, должен понимать, что моя задача — столкнуть лбами Нунена и Сиплого. Поэтому мне выгодно, чтобы Нунен считал Сиплого убийцей Тима. Не поможешь ты — поможет Нунен.

— Выходит, ты ему ничего не скажешь? — оживился он. — Обещаешь?

— Ничего я тебе не обещаю. С какой стати? Ты у меня и так в руках. Не сознаешься мне, придется тебе иметь дело с Нуненом. И поторопись. Всю ночь я с тобой тут стоять не намерен.

Максвейн предпочел иметь дело со мной.

— Что тебе известно, а что нет, не знаю, — начал он, — но ты был прав: моя жена спуталась с Тимом. С этого наш с ней разлад и начался. Можешь кого хочешь спросить — я был хорошим мужем. Ни в чем ей не отказывал, хотя с ее запросами мне иногда туго приходилось. Ничего не поделаешь, такой уж я человек. Поставь я себя с ней по-другому, мы бы гораздо богаче жили. В общем, удерживать я ее не стал, дал ей развод — думал, он действительно хочет на ней жениться.

Но скоро до меня дошли слухи, что Тим приударил за этой девицей, Мертл Дженисон. Тут уж терпение мое лопнуло. Я ведь им с Элен пошел навстречу, а он променял ее на эту Мертл. Обошелся с моей женой как с последней девкой. И тогда я решил с ним сразу за все рассчитаться. Правда, в тот вечер в Мок-Лейке я повстречал его совершенно случайно. Вижу, идет по парку к беседке, и думаю: пойду-ка за ним, кругом никого, самое время поговорить по душам.

Мы оба, по-моему, хватили в тот день лишнего. Короче, разговор у нас крутой вышел. Тим видит, я не шучу, и выхватил пистолет. Трус поганый. Стал я у него этот пистолет вырывать, а пистолет возьми да выстрели. А сам я в Тима не стрелял, упаси Бог. Пистолет разрядился, когда мы оба за него держались. Тим упал, а я — бегом в кусты. Слышу, он стонет и что-то говорит. Потом смотрю, Мертл Дженисон из отеля по дорожке бежит.

Я хотел послушать, что Тим говорит, чтобы знать, как себя дальше вести, но первым подходить не решался. Пришлось ждать, пока подбежит Мертл. Сижу жду, а сам прислушиваюсь, что он там лопочет, но разобрать не могу: слишком между нами расстояние большое. Когда она к нему подбежала, и я из кустов вышел. Подхожу, а он возьми и умри, так мое имя и не договорив.

Мне и в голову не могло прийти, что часть моей фамилии совпадает с именем Сиплого, пока Мертл не дала мне прочесть записку от Тнма и не предложила двести долларов и кольцо в придачу. Я слонялся вокруг, делал вид, что прибежал на выстрел — я ведь тогда еще в полиции служил, — а сам ломал голову, как дальше быть. Тут она договорилась со мной, чтобы я состряпал дело о самоубийстве, а ведь мне только этого и надо было. Если бы ты не начал эту историю ворошить, никто бы ничего не узнал. — Он помесил грязь ногой и добавил: — А через неделю после того жена погибла — попала в аварию. Ехала в «форде», пошла на обгон и столкнулась с тяжелым грузовиком.

— Мок-Лейк в этом округе? — спросил я.

— Нет, в соседнем.

— Значит, Нунен там не хозяин. А что если я сдам тебя тамошнему шерифу?

— Не надо. Шериф Том Кук — зять сенатора Кифера. Лучше уж тогда здесь оставаться: Кифер все равно выдаст меня Нунену.

— Если все произошло так, как ты рассказываешь, у тебя есть шанс на суде оправдаться.

— Не смеши меня. Неужели ты думаешь, что они дадут мне этот шанс? В их судах не оправдаешься.

— Я отведу тебя обратно в тюрьму, — сказал я. — Держи язык за зубами.

Нунен расхаживал по кабинету и последними словами ругал нескольких полицейских, которые стояли по стойке «смирно» и жалели, что родились на свет.

— Посмотри, кого я тебе привел, — сказал я ему, выталкивая Максвейна на середину комнаты.

Нунен без лишних слов отправил бывшего детектива в нокдаун, пнул ногой и велел одному из полицейских увести.

Тут раздался телефонный звонок, и я, воспользовавшись этим, скользнул за дверь не попрощавшись и пошел пешком в отель. Вдали гулко хлопали пистолетные выстрелы. Мнмо, пряча глаза, вразвалочку прошли трое. По самому краю тротуара крадучись просеменил какой-то подозрительный тип. Его лицо было мне неизвестно, мое ему — тоже. Неподалеку раздался пистолетный выстрел.

Когда я уже подходил к отелю, мимо, со скоростью не меньше пятидесяти миль в час, промчался обшарпанный черный лимузин, до отказа набитый людьми. Я улыбнулся ему вслед. Берсвилл начинал закипать, точно суп под крышкой, и у меня вдруг стало так легко на душе, что даже мысль о той неблаговидной роли, которую я сыграл в этом кипении, не помешала мне безмятежно проспать двенадцать часов подряд.

XIV ОТЕЛЬ «СИДЕР-ХИЛЛ»

В первом часу дня меня разбудил телефонный звонок.

— Мы в городе, — сообщил мне Микки Лайнен. — Почему нас не встречают с цветами?

— А с наручниками не хочешь? Сдайте ваши вещи в камеру хранения и приезжайте ко мне в гостиницу. Номер пятьсот тридцать семь. Свой визит особенно не рекламируйте.

Когда раздался стук в дверь, я был уже одет. Микки Лайнен был здоровяк, с покатыми плечами и рыхлым телом, с руками и ногами как на шарнирах. Уши у него торчали в разные стороны, словно большие красные крылья, а на круглом багровом лице застыла идиотская улыбочка. Клоун в цирке, не иначе.

Дик Фоли был канадцем, крошечного роста, с остреньким, нервным личиком. Чтобы казаться выше, он ходил на высоких каблуках; пользовался надушенными носовыми платками и говорил в час по чайной ложке. Оба были отличными оперативниками.

— Старик вам что-нибудь говорил о предстоящей работе? — спросил я их, когда мы сели.

Старик был шефом сан-францисского отделения детективного агентства «Континенталь». Мы также называли его Понтий Пилат, потому что, посылая нас на Голгофу, он обычно ласково улыбался. Это был мягкий, обходительный пожилой джентльмен, от которого исходило тепла не больше, чем от веревки на виселице. У нас в агентстве острили, что он плюется ледышками в июле.

— По-моему, Старик и сам ничего толком не знает, — заметил Микки. — Он получил твою телеграмму. Говорит, что уже несколько дней от тебя нет отчетов.

— Нет и в ближайшее время не будет. Вы что-нибудь знаете об этом Берсвилле?

Дик покачал головой, а Микки сказал:

— Только то, что этот городишко называют Бесвиллом — и, как видно, не зря — нечистой силы тут хватает.

Я подробно рассказал им о ситуации в городе и о своих подвигах. Когда мой рассказ подходил к концу, зазвонил телефон.

— Привет. Как рука? — раздался в трубке ленивый голос Дины Брэнд.

— Ожог, пустяки. Про бегство Сиплого слышала?

— А я тут при чем? Я свое дело сделала. Нунен сам виноват. Хочу сегодня съездить в центр, купить себе шляпку. Думала зайти К тебе на минутку, если ты не уходишь.

— Когда это будет?

— Часа в три.

— Ладно, приезжай. Кстати, тебя ждут двести долларов десять центов, которые я тебе должен.

— Вот и хорошо. Не помешают. Пока.

Положив трубку, я вернулся к своему стулу и своей истории. Когда я кончил, Микки Лайнен присвистнул и сказал:

— Теперь понятно, почему ты боишься слать отчеты. Знай Старик, чем ты тут занимаешься, он бы тебя не одобрил.

— Если все сложится так, как я планирую, кое-какие неутешительные подробности можно будет скрыть, — возразил я. — Я, конечно, понимаю, работники агентства должны соблюдать инструкции, но, когда берешься за дело, бывает не до инструкций. Мораль — не самое лучшее оружие в борьбе с Берсвиллом. В общем, ребятки, чтобы вы мне давали прочесть свои отчеты, прежде чем отсылать их Старику.

— И какие же преступления предстоит раскрыть нам? — поинтересовался Микки.

— Я хочу, чтобы ты занялся Питом Фиником, а Дик возьмет на себя Лу Ярда. И действуйте так, как действовал я, — не давайте им спуску. Мне кажется, что эта парочка попробует заставить Нунена отстать от Сиплого. Как поведет себя Нунен, сказать трудно. Он ведь хитрый как черт. К тому же за брата отомстить хочет.

— Заняться этим Фиником — дело нехитрое, даже для такого дурака, как я, — сказал Микки. — Я все понимаю, кроме двух вещей: чем ты тут занимаешься и с какой целью?

— Начнешь с того, что сядешь ему на хвост. Мне необходимо вбить клин между Питом и Ярдом, Ярдом и Нуненом, Питом и Нуненом, Питом и Тейлером или Ярдом и Тейлером. Если это получится, они сами перережут друг другу глотки, избавив нас от лишних хлопот. Первым делом надо поссорить Тейлера и Нунена. Если это нам не удастся, мы провалим всю операцию.

За деньги Дина Брзнд подкинет мне новые сведения об этой компании. Но судить их, какие бы преступления за ними ни числились, не имеет никакого смысла. У них в судах свои люди, к тому же на судебное разбирательство у нас с вами нет времени. Если Старик пронюхает, чем я тут занимаюсь, а нюх у него отличный, он засыплет нас телеграммами, требуя объяснений. Чтобы замять подробности, мне необходимы результаты. Поэтому нам с вами нужны не улики, а взрывчатка.

— А как быть с нашим уважаемым клиентом, мистером Элихью Уилсоном? — спросил Микки. — С ним ты как собираешься поступить?

— Можно либо разорить его, либо силой перетянуть на свою сторону, — сказал я. — Меня устраивают оба варианта. Ты, Микки, снимешь номер в отеле «Берс», а Дик может жить, скажем, в «Национале». Держитесь порознь и, если не хотите, чтобы меня выгнали, поскорей беритесь за дело, пока сюда не нагрянул Старик. Вы меня поняли? Тогда у меня все.

Я дал им имена, адреса и устные характеристики всех, кого только мог: Элихью Уилсона, его секретаря Стэнли Льюиса, Дины Брэнд, Дэна Рольфа, Нунена, Макса Тейлера (Сиплого) и его телохранителя Джерри, миссис Дональд Уилсон, дочери Льюиса (в прошлом секретарши Дональда Уилсона), а также Билла Квинта, профсоюзного активиста, бывшего дружка Дины.

— А теперь за работу, — сказал я. — И учтите, в Берсвилле действуют только те законы, которые вы сами для себя устанавливаете.

На это Микки ответил, что прекрасно может обойтись и без законов. А Дик сказал «пока». С этим они и ушли.

Позавтракав, я отправился в полицию. Нунен окинул меня мутным взором, как будто не спал всю ночь. Румянец на его лице на этот раз отсутствовал. Правда, он, как всегда, энергично, стиснул мне руку и выдал привычный набор любезностей.

— От Сиплого что-нибудь слышно? — спросил я по окончании торжественной части.

— Кое-что есть. — Он взглянул на часы на стене, а потом на телефон. — Жду звонка с минуты на минуту. Садись.

— Кто еще сбежал?

— Всех поймали, на свободе только Джерри Купер и Тони Агости. Джерри — правая рука Сиплого, а итальяшка тоже из их банды. Это он после бокса метнул нож в Айка Буша.

— А кто-нибудь еще из банды Сиплого сиди!?

— Нет, их было всего трое, если не считать Бака Уоллеса, которого ты ранил. Он в больнице. — Шеф опять перевел глаза с настенных часов на ручные: было ровно два. Он повернулся к телефону: тот зазвонил. Шеф схватил трубку. — Говорит Нунен. Да… Да… Да… Хорошо. — Швырнув трубку на рычаг, он сыграл бравурную мелодию на перламутровых кнопках вмонтированного в стол пульта, и кабинет наполнился полицейскими. — Отель «Сидер-Хилл»! — объявил шеф. — Ты, Бейтс, со своим нарядом поедешь со мной. Терри ударит сзади. Заедешь на Бродвей и по дороге подберешь всех постовых — собственными силами на этот раз нам не обойтись. Ты, Даффи, возьмешь на Юннон-стрит своих людей и поедешь в объезд, по старой дороге. Макгроу останется здесь. Собери всех, кого сможешь, и посылай нам вдогонку. Выполняйте! — Он схватил шляпу и тоже бросился из кабинета, на бегу гаркнув мне через толстое плечо: — Поехали с нами. Не пожалеешь!

Я последовал за ним в гараж, где уже ревели моторы нескольких полицейских машин. Нунен плюхнулся на сиденье рядом с водителем, а я и еще четверо разместились сзади.

Полицейские рассаживались по машинам. Приводились в боевую готовность пулеметы, раздавались винтовки, короткоствольные крупнокалиберные карабины, патроны.

Первой, рванувшись с места так резко, что мы все дружно лязгнули зубами, отъехала машина Нунена. Чуть не врезавшись в дверь гаража и не передавив разбежавшихся в разные стороны прохожих, мы съехали с тротуара на мостовую, чудом увернулись от летевшего навстречу грузовика и, включив на полную мощь сирену, понеслись по Кинг-стрит.

Пренебрегая правилами дорожного движения, насмерть перепуганные водители шарахались от нас направо и налево. Ехать было весело.

Обернувшись, я увидел, что за нами едет вторая полицейская машина, а за ней поворачивает на Бродвей третья. Нунен пожевал погасшую сигару и буркнул шоферу:

— Поддай газу, Пат.

На полном ходу Пат объехал малолитражку, за рулем которой застыла какая-то перепуганная дама, виртуозно проскочил — да и то благодаря лакированной поверхности нашего автомобиля — в узкое отверстие между трамваем и бельевым фургоном, а затем заметил:

— Поддать-то можно, да боюсь, тормоза откажут.

— Вот и хорошо, — откликнулся сыщик с седыми усами, который сидел слева от меня, но уверенности в его голосе я не почувствовал.

На окраине машин стало меньше, зато испортилось шоссе. В течение получаса наш лимузин прыгал по ухабам, а мы то и дело садились друг другу на колени. Последние десять минут мы ехали по такой разбитой дороге, что при каждом толчке слова Пата о тормозах все глубже врезались в память.

Наконец мы остановились у ворот с обшарпанной вывеской, где когда-то, пока не перегорели лампочки, светилась надпись «Отель «Сидер-Хилл». Футах в двадцати от ворот над кучей мусора возвышалось покосившееся, выкрашенное в ядовито-зеленый цвет деревянное здание придорожной гостиницы «Сидер-Хилл». Входная дверь и окна были закрыты, кругом ни души.

Нунен вышел первым, мы — за ним. Вторая машина показалась из-за поворота, подъехала и тоже выгрузила людей и оружие. Нунен командовал. Трем полицейским было приказано разделиться и обойти здание вокруг. Еще трое, в том числе пулеметчик, остались у ворот. А все остальные, ступая по консервным банкам, бутылкам и старым газетам, двинулись к входной двери. В руках усатого сыщика, который в машине сидел рядом со мной, был топор. Мы поднялись на крыльцо.

Из-под карниза вырвался огонь, и раздался грохот. Усатый упал, накрыв топор своим трупом. А мы бросились врассыпную. Я побежал за Нуненом. Мы легли в придорожную канаву у ворот. Канава была такой глубокой, что в ней, согнувшись, можно было стоять. Шеф волновался.

— Вот повезло! — радостно воскликнул он. — Он здесь — как пить дать!

— Стреляли из-под карниза, — сказал я. — Неплохо придумано.

— Никуда не денутся! — бодрился шеф. — Мы этот домишко с землей сровняем. Даффи должен сейчас с другой стороны подъехать, а там и Терри Шейн придет на подмогу. Эй, Доннер! — крикнул он полицейскому, который выглядывал из-за валуна. — Обеги здание кругом и передай Даффи и Шейну, чтобы они, как только приедут, открывали огонь. Где Кимбл?

Сидевший за валуном показал большим пальцем на дерево сзади. Из нашей канавы видна была только его верхушка.

— Скажи ему, пусть устанавливает свой станок и бьет по дому! — приказал Нунен. — Целиться надо пониже, прямо по двери и окнам — чтоб наверняка.

Сидевший за валуном исчез. Забыв об опасности, Нунен расхаживал по канаве во весь рост, что-то кричал и жестикулировал. Потом он присел на корточки, дал мне сигару и закурил сам.

— Все будет в порядке, — самодовольно заметил он. — У Сиплого нет шансов. Ему не уйти.

Стоявший под деревом пулемет, захлебываясь, дал короткую, пробную очередь — восемь — десять выстрелов, не больше. Нунен ухмыльнулся и пустил колечко дыма. Теперь пулемет строчил не переставая, изрыгая свинец, словно маленькая фабрика смерти. Нунен пустил еще одно колечко и сказал:

— Теперь им хана.

Я согласился. Мы стояли, откинувшись на глиняную насыпь, и курили, а вдалеке тем временем заговорил второй пулемет, за ним — третий. Пулеметная трескотня перемежалась одиночными пистолетными и винтовочными выстрелами. Нунен одобрительно кивнул и сказал:

— Я ему не завидую. Уж лучше целую вечность жариться в адском пламени, чем пять минут под таким огнем.

Прошло пять минут, и я предложил взглянуть, что осталось от противника. Я подсадил Нунена, а затем вылез из канавы сам.

У придорожной гостиницы был такой же нежилой и, пожалуй, еще более затрапезный вид. Изнутри не стреляли. Вся наша канонада осталась без ответа.

— Что скажешь? — спросил меня Нунен.

— Не исключено, что кто-то отсиживается в подвале.

— С этими мы разделаться успеем.

Он достал из кармана свисток и оглушительно свистнул. Затем замахал своими толстыми руками, и пулеметный огонь стал понемногу стихать. Пришлось довольно долго ждать, пока выстрелы смолкнут.

Мы вышибли дверь. Пол по щиколотку был залит спиртным, виски до сих пор еще струилось из пробитых пулями коробок и бутылей, которыми были заставлены почти все комнаты.

Покачиваясь от винных паров, мы обошли весь дом, но обнаружили лишь четыре трупа. У всех четверых были смуглые лица и рабочие комбинезоны. Двое были буквально изрешечены пулями.

— Пусть лежат, — распорядился Нунен. — Выходим.

Голос у него был бодрый, а вот лицо, на которое случайно упал свет фонаря, побелело от страха.

Уговаривать нас не пришлось, хотя я у выхода задержался, раздумывая, не прихватить ли с собой в качестве трофея бутылку виски.

В это время у ворот с мотоцикла слез полицейский в форме защитного цвета. Еще издали он прокричал:

— Первый национальный банк ограбили!

Нунен грубо выругался и прорычал:

— Обманул нас, подонок! Всем в город!

Все, кроме тех, кто ехал с шефом, бросились по машинам. Двое вернулись к дому и подобрали усатого. Нунен покосился на меня и сказал:

— Каков фрукт, а?

Я промычал что-то неопределенное, пожал плечами и неторопливо двинулся к той машине, где за рулем сидел Пат. Повернувшись спиной к дому, я о чем-то заговорил с ним. О чем — не помню. Вскоре подошли Нунен и остальные полицейские.

Последнее, что я увидел, когда мы поворачивали за угол, был язычок пламени, вырвавшийся из открытой двери придорожного отеля «Сидер-Хилл».

XV ДЖЕРРИ ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

Вокруг банка собралась толпа. Мы протиснулись к дверям, где стоял Макгроу, злой как черт.

— Их было шестеро, все в масках, — доложил он своему шефу, когда мы вошли. — Налет начался где-то в половине третьего. Пятерым удалось уйти вместе с деньгами, а одного, Джерри Купера, уложил вахтер. Вон на скамейке лежит, остыл уже. Дороги мы блокировали, и телефонограммы я дал — боюсь только, не поздно ли. Я сам видел, как их черный «линкольн» свернул на Кинг-стрит.

Мы подошли к скамейке, на которой под каким-то коричневым покрывалом лежал мертвый Джерри. Пуля угодила ему под левую лопатку.

Вахтер, безобидный на вид старичок, стал бить себя в грудь и рассказывать:

— Знаете, они как с неба свалились, мы поначалу даже растерялись. Я уж решил, плохо дело. Работали они, правда, медленно: от одного сейфа к другому переходят и денежки гребут. Тут уж ничего не попишешь. Ну а я себе думаю: «Давайте, ребятки, гребите. Посмотрим, как вы уходить будете».

А у меня слово с делом не расходится. Они в дверь, а я за ними, и на бегу свою старую пушку вытаскиваю. Этот парень уже в машину влезал, когда я его уложил. Будь у меня еще патроны, я бы не только его одного прикончил, а то ведь особенно не постреляешь, когда…

Нунен остановил этот нескончаемый поток слов, назвав старика молодцом и так шарахнув его по спине, что тот чуть не задохнулся от кашля. Макгроу снова накрыл покрывалом труп и прорычал:

— Опознать их не удалось. Но раз в налете участвовал Джерри, это дело рук Сиплого, как пить дать.

Шеф радостно закивал головой и сказал:

— Вот и займись этим делом, Мак. Здесь останешься или поедешь со мной в полицию? — обратился он ко мне.

— Ни то ни другое. У меня встреча. Не могу же я идти на свидание с мокрыми ногами.

У отеля стоял маленький «мармон». Однако Дины Брэнд в машине не было. Я поднялся к себе в номер. Но дверь оставил незапертой. Не успел я снять плащ и шляпу, как, даже не постучавшись, вошла Дина.

— Господи, у тебя вся комната спиртным провоняла!

— Это мы с Нуненом в виски искупались.

Она подошла к окну, открыла его, села на подоконник и спросила:

— С какой стати?

— Нунен почему-то решил, что твой Макс скрывается в притоне под названием «Сидер-Хилл». Мы туда съездили, зачем-то обстреляли здание, убили нескольких итальяшек, извели море спиртного, подожгли дом и уехали.

— Отель «Сидер-Хилл»? А я думала, она уже больше года закрыт.

— Вид у него действительно нежилой. Но кто-то, очевидно, устроил там себе склад.

— Но Макса вы не нашли?

— Пока мы там околачивались, он, похоже, ограбил Первый национальный банк.

— Да, знаю. Я как раз в это время выходила из универмага, это соседний с банком дом. Сажусь я в машину и вижу: какой-то здоровенный детина, с черным платком на лице и с мешком и пистолетом в руках, пятится из банка.

— А Макс с ними был?

— Станет он пачкаться. Обычно Макс посылает своих мальчиков. Для того их и держит. За главного был Джерри. Только он вышел из машины, я его, несмотря на черный носовой платок, сразу узнала. Они все черные платки нацепили. Четверо выбежали из банка и кинулись к стоявшему у бровки автомобилю. А в автомобиле сидели Джерри и еще один парень. Когда эти четверо были уже близко, Джерри выскочил им навстречу. Тут-то и началась пальба, и Джерри упал. А остальные сели в тачку и скрылись. Кстати, не забудь мне вернуть долг.

Я отсчитал ей десять двадцатидолларовых банкнот и монету в десять центов. Она соскочила с подоконника и взяла деньги.

— Это за то, что я удержала Дэна и ты смог арестовать Макса, — сказала она, спрятав деньги в сумочку. — А что мне полагается за историю об убийстве Тима Нунена?

— Придется подождать до суда. Откуда же я знаю, сколько стоит такая информация.

— А что ты сделаешь с деньгами, которые не потратишь? — спросила она, нахмурившись. — Знаешь, где сейчас Макс? — Она опять оживилась.

— Нет.

— А сколько дашь, если скажу?

— Нисколько.

— Это обойдется тебе всего в сотню.

— Не хочу тобой рисковать.

— Пятьдесят.

Я покачал головой.

— Двадцать пять.

— Мне он не нужен, — сказал я. — Какая мне разница, где он. Что ж ты не продашь эту информацию Нунену?

— А ты сам подумай. Слушай, ты теперь только умываешься виски или внутрь тоже употребляешь?

— Одну бутылку виски «Дьюэр» я подобрал сегодня в «Си-дер-Хилле». А еще у меня в чемодане припасена бутылочка «Короля Георга». Что выбираешь?

Она выбрала «Короля Георга». Мы не разбавляя выпили по одной, и я сказал:

— Пообщайся с «Королем Георгом», а я пойду переоденусь.

Когда через двадцать минут я вышел из ванной, она сидела за письменным столом и изучала мою записную книжку, которую вытащила из бокового отделения саквояжа.

— Все ясно, сюда ты записываешь расходы, — сказала она даже не подняв головы. — Никак не могу понять, черт возьми, почему же ты тогда на мне экономишь? Вот, смотри: шестьсот долларов с пометкой «Инф.». Значит, у кого-то ты приобрел информацию за шестьсот долларов, правильно? А ниже — сто пятьдесят долларов, с пометкой «Важно»; почему непонятно. И за этот день ты потратил почти тысячу.

— Это, должно быть, телефонные номера, — сказал я, отбирая у нее записную книжку. — Не стыдно рыться в чужих вещах? Где тебя только воспитывали?

— В монастыре, — ответила она. — Каждый год мне доставался приз за лучшее поведение. Я считала, что девочки, которые кладут слишком много сахара в какао, попадут в ад за обжорство. Пока мне не исполнилось восемнадцати лет, я не знала ни одного грубого слова. Когда я впервые услышала нецензурную брань, то, мать твою… чуть в обморок не упала. — Она сплюнула на ковер, откинулась на стуле, положила ноги на кровать и поинтересовалась: — Ну, что скажешь?

Я скинул с кровати ее ноги и сказал:

— А я воспитывался в портовом кабаке, и если ты сейчас же не сотрешь плевок с ковра, то вылетишь отсюда к чертовой матери.

— Сначала давай выпьем еще по одной. Послушай, сколько ты мне дашь за историю о том, как наши мальчики не потеряли ни цента на строительстве муниципалитета, — помнишь бумаги, которые я продала Дональду Уилсону?

— Этим меня не соблазнишь. Что у тебя еще есть?

— Могу рассказать, почему первую жену Лу Ярда отправили в сумасшедший дом.

— Не надо.

— Хочешь знать, как получилось, что Кинг, наш шериф, еще четыре года назад был должен восемь тысяч, а теперь стал крупным бизнесменом? Подробности мне неизвестны, но свести тебя с нужными людьми могу.

— Обойдусь. Давай дальше, — подбодрил я ее.

— Хватит. Все равно ты ничего у меня не купишь. Надеешься бесплатно разнюхать. Неплохое виски. Где ты его взял?

— Из Сан-Франциско привез.

— Почему ты отказываешься от сведений, которые я тебе предлагаю? Думаешь по дешевке приобрести?

— Видишь ли, теперь мне все это не нужно. Я должен действовать быстро. Мне необходим динамит — чтобы их разнесло в разные стороны.

Она вдруг засмеялась и подскочила на стуле. Глаза ее вспыхнули.

— Слушай, у меня есть визитная карточка Лу Ярда. Давай пошлем ее Питу вместе с бутылкой виски, которую ты подобрал в «Сидер-Хилл». Пусть подумает, что ему объявили войну. Раз в «Сидер-Хилл» хранилась выпивка, значит, склад принадлежит Питу. А вдруг, получив бутылку и визитную карточку, он решит, что Нунен совершил налет на склад по приказу Лу Ярда?

— Грубая работа, — возразил я, обдумав ее предложение. — Этим его не проведешь. Кроме того, на этом этапе я бы предпочел, чтобы Пит и Лу объединились против Нунена.

— Тебе не угодишь, — проворчала она. — Слушай, давай сходим куда-нибудь вечерком. У меня новое платье — закачаешься!

— Можно.

— Заезжай за мной часов в восемь. — Своей теплой рукой она похлопала меня по щеке, сказала «пока» и под аккомпанемент телефонного звонка вышла из комнаты.

— Наши с Диком подопечные находятся в данный момент у твоего клиента, — сообщил мне по телефону Микки Лайнен. — Мой что-то вдруг засуетился, хотя в чем дело, пока не знаю. А что слышно у тебя?

Я ответил, что ничего не слышно, после чего, забравшись под одеяло, провел с самим собой совещание, на повестке дня которого стоял вопрос о возможных последствиях нападения Нунена на «Сидер-Хилл» и Сиплого — на Первый национальный банк. Я бы многое дал, чтобы иметь возможность услышать, о чем сейчас говорят папаша Элихью, Пит Финик и Лу Ярд. Но такой возможности у меня не было, а сообразительностью я никогда не отличался. Поэтому, полчаса поломав голову, я объявил совещание закрытым и задремал.

Когда я проснулся, было уже почти семь часов. Я умылся, оделся, в один карман сунул пистолет, в другой — фляжку шотландского виски и поехал к Дине.

XVI РЕНО

Мы вошли в гостиную, и Дина, отступив назад и повертевшись, продемонстрировала мне свое новое платье. Я его похвалил, а она, разъяснив мне, какой у платья цвет и как называются штучки на рукаве, закончила свою лекцию вопросом:

— Значит, по-твоему, оно мне идет?

— Тебе все идет, — успокоил ее я. — Сегодня днем в гости к папаше Элихью заявились Лу Ярд и Пит Финик.

Она скорчила недовольную гримасу и сказала:

— Мое платье тебя абсолютно не волнует. И что же они там делали?

— Совещались, надо полагать.

— Тебе правда неизвестно, где Макс? — спросила она, посмотрев на меня сквозь ресницы.

И тут я догадался. Скрывать это не имело никакого смысла.

— Возможно, он тоже у Уилсона, но точно не знаю — не интересовался. Какая мне разница?

— Очень большая. У Сиплого есть все основания нас с тобой не любить. Послушайся моего совета, детка: сцапай его поскорей, если тебе дорога жизнь — твоя и моя.

— Ты еще не знаешь самого главного, — рассмеявшись, сказал я. — Макс не убивал брата Нунена. Тим не сказал «Макс», он пытался сказать «Максвейн», но умер на полуслове.

Дина схватила меня за плечи и встряхнула — сто девяносто фунтов чистого веса!

— Черт тебя побери! — закричала она, обдав меня горячим дыханием. На ее побелевшем лице румяна и помада обозначились ядовито-красными пятнами. — Раз ты пришил ему дело, да еще меня в это втянул, тебе придется убить его, другого выхода нет.

Я не люблю, когда со мной распускают руки, даже когда это руки молоденьких женщин, которые, распалившись, похожи на мифологических героинь. Я вырвался из ее железных объятий и сказал:

— Хватит причитать. Ты еще жива.

— Да, пока жива. Но Макса я знаю лучше, чем ты. Те, кто обвиняет его в преступлении, которого он не совершал, долго не живут. Нам бы не поздоровилось, даже если бы мы пытались засадить его за дело, а тут уж…

— Главное, не паникуй. Кому только я не шил дел, и, как видишь, — жив. Одевайся и пойдем есть. Сразу лучше себя почувствуешь.

— Ты что, спятил?! И не подумаю. Тем более…

— Будет тебе. Если уж Сиплый такой злодей, ты и дома от него не спасешься. Не все ли равно где…

— Совсем не все… Знаешь что? Поживешь у меня, пока Макс на свободе гуляет? Ты виноват, вот и охраняй меня. Ведь сейчас даже Дэна нет, он в больнице.

— Не могу, — сказал я. — Дела. Зря ты переживаешь. Макс наверняка и думать о тебе забыл. Одевайся, а то я умираю от голода.

Она подошла ко мне вплотную, и я прочитал в ее глазах ужас.

— Скотина! — воскликнула она. — Тебе на меня наплевать. Используешь меня, как и других, в качестве взрывчатки. А я-то тебе поверила!

— Насчет взрывчатки ты правильно говоришь, а все остальное — чушь! У тебя тяжелые черты лица, и тебе не идет, когда ты злишься. Пошли, ужасно есть хочется.

— Будешь есть здесь, — сказала она. — Уже темно, ни за что из дому не выйду.

Спорить было бесполезно. Поверх розово-бежевого платья Дина надела фартук и, произведя учет имеющихся в холодильнике продуктов, извлекла оттуда картошку, зеленый салат, банку консервов и кусок фруктового пирога. К этому я добавил, сходив в магазин, пару бифштексов, булки, спаржу и помидоры.

Когда я вернулся, Дина, налив в шейкер много джина, вермут и апельсиновый сок, делала коктейль.

— На улице никого? — тревожно спросила она.

Я лишь понимающе хмыкнул. Мы отнесли коктейль в столовую и не теряя времени даром выпили по одной. Джин пошел ей на пользу. Когда мы сели ужинать, она почти совсем успокоилась. Готовила она неважно, но на нашем аппетите это не сказалось.

На десерт мы выпили по паре стаканов имбирного пива. И тут вдруг ее охватила невероятная жажда деятельности. Чтобы она боялась на улицу нос высунуть из-за какого-то паршивого пигмея — да никогда в жизни) Она ведь вела себя с ним честнее некуда, а он взъелся на нее из-за ерунды, и, если ему не нравится се поведение, пусть хоть на голову встает — она все равно, как и собиралась, повезет меня в «Серебряную стрелу», она же обещала Рено, что обязательно приедет, и она, черт возьми, сдержит слово, а тот, кто в этом сомневается, пусть катится… правильно она говорит?

— А кто такой Рено? — поинтересовался я, пока она, вместо того чтобы развязывать тесемки от фартука, завязывала их еще туже.

— Рено Старки. Тебе он понравится. Отличный парень. Я обещала, что приеду на его праздник, и свое слово сдержу.

— А что он празднует?

— Проклятый фартук! Его сегодня из тюрьмы выпустили.

— Повернись, я развяжу. За что его посадили? Стой спокойно.

— Полгода назад он вскрыл сейф в ювелирном магазине Тер-дока. Их было пятеро: Рено, Толстяк Коллинз, Черномазый Уэйлен, Хэнк О’Марра и один хромой коротышка, по кличке Колченогий. Прятал их сам Лу Ярд, но неделю назад сыщики их все-таки накрыли. Так что пришлось Нунену их посадить. Но это ничего не значит. Сегодня, в пять часов дня их выпустили под залог, и больше об этом деле, будь спокоен, никто никогда не услышит. Рено это не впервой: его уже раза три под залог выпускали. Слушай, пока я переоденусь, взболтай еще пару коктейлей.

Ресторан «Серебряная стрела» находился на полпути между Берсвиллом и Мок-Лейком.

— Неплохой кабак, — сообщила мне по дороге Дина. — Полли Дивото — хорошая хозяйка, умеет накормить и напоить, вот только виски у нее всегда почему-то мочой отдает. Тебе Полли понравится. Из ее заведения можно вынести все что хочешь, она слова не скажет, главное — не шуметь. Шума она не переносит. Ну вот, приехали. Видишь сквозь деревья красные и синие огоньки?

Мы выехали из леса, и перед нами выросло похожее на старинный замок ярко освещенное здание придорожного ресторана.

— Ты же говорила, хозяйка не переносит шума, — сказал я, прислушиваясь к громкому пистолетному хору, который доносился изнутри.

— Что-то стряслось, — пробормотала Дина, останавливая машину.

Из ресторана выбежали и скрылись в темноте двое мужчин, тащивших за собой женщину. Из боковой двери стремглав вылетел какой-то тип. Пистолеты продолжали петь на разные голоса, хотя вспышек видно не было. Еще кто-то выскочил из ресторана и исчез за углом. Из окна второго этажа, с пистолетом в руке, высунулся мужчина.

Дина истошно закричала.

Из кустов в направлении окна вырвалось оранжевое пламя. На выстрел высунувшийся ответил выстрелом. Второй вспышки из-за кустов не последовало. Человек в окне высунулся еще дальше, перекинул ногу, повис на руках и спрыгнул вниз.

Наша машина дернулась. Дина прикусила губу. Выпрыгнувший медленно вставал на четвереньки.

— Рено! — взвизгнула Дина, всматриваясь в темноту.

Человек вскочил на ноги, повернулся к нам лицом и стремглав кинулся к нашей машине. Дина включила зажигание, распахнула дверцу, и Рено на ходу вскочил на подножку «мармона». Я обхватил его за пояс, но, отстреливаясь, он так вертелся, что чуть не оторвал мне руку. В воздухе свистели пули.

Еще мгновение — и выстрелы смолкли. Оставив далеко позади «Серебряную стрелу», мы неслись в противоположную от Берсвилла сторону. Рено повернулся ко мне лицом и стал держаться сам, а я начал разминать затекшие пальцы. Дина впилась в руль.

— Спасибо, детка, — сказал Рено. — Без тебя я бы пропал.

— Пустяки, — отозвалась она. — Хорошенький, я смотрю, ты себе праздник устроил.

— Приехали незапланированные гости. Тэннер-роуд знаешь?

— Да.

— Поезжай по ней. Эта дорога выведет нас на Маунтин-бульвар, а оттуда мы вернемся в город.

Дина кивнула, сбавила скорость и спросила:

— Кто такие?

— Несколько подонков. Знали бы, с кем имеют дело, — не совались бы.

— А я их знаю? — с нарочитой небрежностью спросила она, свернув на узкую, разбитую дорогу.

— Бог с ними, детка, — сказал Рено. — Много будешь знать, скоро состаришься.

Дина выжала из своего «мармона» еще пятнадцать миль в час. Теперь машину так подбрасывало, что ни Дине, ни тем более стоявшему на подножке Рено было не до разговоров.

— Значит, Сиплый проиграл, а ты выиграла? — спросил он, когда трясти стало поменьше.

— Угу.

— Говорят, ты напустила на него легавых.

— Мало ли что говорят. Ты сам-то что думаешь?

— Правильно сделала, что бросила его, а вот что с сычом снюхалась и дело Сиплому шьешь — нехорошо. Очень даже нехорошо. — С этими словами он покосился на меня.

Это был крепкий, довольно высокий, широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, с большими карими тупыми глазами на желтоватом лошадином лице. Лицо скучное, невыразительное, но незлое. Я молча посмотрел на него.

— Раз ты так считаешь, можешь… — начала было Дина.

— Стой! — рявкнул Рено.

Впереди, на манер баррикады, вырос длинный черный лимузин, стоящий поперек дороги. Наш «мармон» сделал крутой вираж.

Вокруг опять засвистели пули. Мы с Рено стали отстреливаться, а Дина приготовилась к скачке с препятствиями.

Она выехала на противоположную полосу, затем, чуть не угодив левым колесом в кювет и проскочив по самой бровке мимо лимузина, вывернула резко вправо, отчего мы с Рено чуть не вывалились наружу, и, с трудом удержав машину, вынесла нас из опасной зоны как раз в тот момент, когда мы расстреляли все патроны.

Пуль с обеих сторон было выпущено немало, но все мимо. Рено, зацепившись локтем за дверцу машины, вставил в пистолет новую обойму и сказал:

— Отлично, детка. Тачка слушается тебя с полуслова.

— Куда ехать? — спросила Дина.

— Чем дальше, тем лучше. Езжай никуда не сворачивая, а там сообразим. Похоже, они не хотят пускать нас в город. Нутром чувствую.

Мы отъехали от Берсвилла еще миль на десять-двенадцать. По дороге нам встретилось несколько машин, но ничего подозрительного в них не было. Никто вроде бы за нами не гнался. Под колесами прогромыхал небольшой мост.

— Въедешь на горку — сверни направо, — сказал Рено.

Мы съехали на грязную грунтовую дорогу, петлявшую между скал. По такой больше десяти миль в час при всем желании не поедешь. Минут через пять Рено велел остановиться. С полчаса мы просидели в кромешной тьме. Затем Рено сказал:

— В миле отсюда есть пустая хибара. Там и переночуем. Сегодня пробиваться в город без толку.

Дина сказала, что готова ночевать где угодно, лишь бы не было стрельбы, а я сказал, что меня предложение Рено устраивает, хотя я бы предпочел все же попытаться вернуться в город.

Мы вновь потащились по разбитой дороге, пока в свете фар не увидели маленькую дощатую лачугу, которую давно пора было покрасить.

— Эта? — спросила Дина.

— Она самая. Останови здесь, а я схожу посмотрю, что там делается. — Он соскочил с подножки и скрылся в темноте.

Вскоре фары высветили его фигуру на пороге лачуги. Он повозился с висячим замком, снял его, открыл дверь и скрылся внутри. Потом вышел на порог и позвал нас:

— Все в порядке. Заходите, будьте как дома.

Дина заглушила мотор и вышла из машины.

— У тебя фонарь есть? — спросил я.

— Да, — ответила она, зевнув. — Держи. Устала как собака. Хорошо бы чего-нибудь выпить.

Я сообщил ей, что у меня с собой фляжка шотландского виски, и это несколько примирило ее с действительностью.

В хибаре была всего одна комната, с застеленной коричневыми одеялами раскладушкой и низким столиком, на котором лежала колода карт, а сверху — фишки для покера. Помимо стола и раскладушки, в комнате были железная плита, четыре стула, керосиновая лампа и много всякой утвари: посуда, горшки, кастрюли, ведра, три полки с консервами, дрова и тачка.

Когда мы вошли, Рено зажигал керосиновую лампу.

— Не так уж плохо, — сказал он. — Сейчас я отгоню с дороги машину, и до утра мы будем в полной безопасности.

— Там, наверно, остались какие-то вещи, — вспомнила Дина, садясь на раскладушку и откидывая одеяло, — но не убегут же они. Давайте выпьем.

Я протянул ей фляжку, а Рено пошел к машине. Сначала Дина, а потом я сделали по большому глотку.

Шум мотора становился все глуше. Я открыл дверь и выглянул наружу. По деревьям и кустам разбегались тени от фар удалявшегося «мармона». Когда все вновь погрузилось во тьму, я вернулся в комнату.

— Как бы нам с тобой не пришлось прогуляться.

— Чего?

— Рено сбежал.

— Подонок! Хорошо, хоть крыша над головой есть.

— Хорошего мало.

— Почему?

— Потому. У Рено был ключ от этой лачуги. Ребята, которые за ним охотятся, наверняка об этом знают. Поэтому он нас здесь и бросил. Он все рассчитал: они заявятся сюда и будут разбираться с нами, а он тем временем смоется.

Дина, потянувшись, встала с раскладушки, осыпая проклятиями Рено, меня, всех мужчин начиная с Адама, а потом буркнула:

— Все-то ты знаешь. Скажи лучше, что делать будем?

— Найдем где-нибудь неподалеку укромное местечко под открытым небом, спрячемся и будем ждать.

— Я возьму с собой одеяла.

— Больше одного не бери, а то они смекнут, что мы где-то рядом, в кустах.

— Провались ты пропадом со своими кустами! — проворчала она, но захватила только одно одеяло.

Я задул лампу, запер дверь на замок и с фонарем в руках стал продираться сквозь кустарник. Взобравшись на пригорок, мы обнаружили небольшую лощину, откуда просматривалась вся дорога, а нас сквозь густую листву без фонаря видно не было. Я расстелил одеяло, и мы сели. Девушка прижалась ко мне и стала жаловаться, что сидеть сыро, что даже в шубе холодно, что затекла нога и хочется курить.

Я протянул Дине фляжку, она сделала глоток и минут на десять оставила меня в покое. А потом заявила:

— Я простудилась и скоро начну так громко кашлять и чихать, что в городе слышно будет.

— Только попробуй! — зашипел я. — Придушу!

— Под одеялом кто-то шевелится. Мышь, наверно.

— Или змея.

— Ты женат?

— Началось!

— Значит, женат?

— Нет.

— Вот повезло кому-то.

Ее шутка осталась без ответа, потому что по дороге пополз свет. Не успел я шикнуть на Дину, как свет исчез.

— Что это? — спросила она.

— Автомобиль. Наши гости бросили машину на дороге, выключили фары и оставшуюся часть пути решили пройти пешком.

Время остановилось. Прижавшись ко мне своей горячей щекой, девушка дрожала всем телом. Наконец послышались шаги и на дороге возникли темные силуэты. Так нам по крайней мере показалось.

Мы поняли, что не ошиблись, только когда увидели упавший на дверь домика сноп яркого света. Чей-то грубый голос сказал:

— Девица пусть выйдет.

Опять воцарилась тишина: они ждали ответа. Затем грубый голос переспросил: «Ну, ты идешь?» — и вновь стало тихо.

Тишину разорвал ставший уже привычным грохот выстрелов. Раздался треск досок.

— Пошли! — шепнул я Дине, вставая. — Пока они ломают дверь, надо попробовать завладеть их машиной.

— Не связывайся ты с ними! — сказала она, удерживая меня за руку. — На сегодня с меня хватит. Здесь мы в безопасности.

— Пошли! — настаивал я.

— Не пойду!

Пока мы препирались, преследователи взломали дверь, обнаружили, что внутри никого нет, и бросились к машине. Мы опоздали. В машину набилось восемь человек, и она покатилась вниз, в том направлении, куда исчез Рено.

— Теперь можно возвращаться в дом, — сказал я. — Сегодня они уже вряд ли заявятся.

— Надеюсь, в твоей фляжке еще осталось по глотку? — спросила она, подымаясь с моей помощью на ноги.

XVII ПЕЙНТЕР-СТРИТ

Среди имевшихся в хибаре консервов не нашлось ни одной банки, от вида которой разыгрался бы аппетит, и мы позавтракали пустым кофе, сваренным на ржавой воде из железного ведра.

Пройдя около мили, мы вышли к ферме, и сын хозяина за несколько долларов отвез нас в город на допотопном семейном «форде». По дороге он засыпал нас вопросами, но мы либо не отвечали вообще, либо несли какую-то околесицу. Он высадил нас в самом начале Кинг-стрит, перед маленьким ресторанчиком, где мы съели всю имевшуюся в наличии грудинку и бессчетное число гречишных оладий.

Не было еще девяти утра, когда мы подъехали на такси к дому Дины. Я вошел вместе с ней и обыскал всю квартиру, но следов незваных гостей так и не обнаружил.

— Когда ты вернешься? — спросила она, провожая меня до ДВфИ.

— Не волнуйся, сегодня забегу обязательно. Где живет Лу Ярд?

— Пейнтер-стрит, тысяча шестьсот двадцать два. Отсюда недалеко. А зачем тебе его адрес?

Не дожидаясь ответа, она схватила меня за руку повыше локтя и взмолилась:

— Пожалуйста, разделайся с Максом, я боюсь его!

— Может, со временем я напущу на него Нунена. Посмотрим, как пойдет дело.

На прощание она обозвала меня бессовестным мошенником и проходимцем, которому на нее наплевать, лишь бы обделать свои грязные делишки.

Я отправился на Пейнтер-стрит. Табличка с номером 1622 висела на кирпичном доме с подземным гаражом. Неподалеку, во взятом напрокат «бьюике», сидел Дик Фоли.

— Как успехи? — спросил я, садясь к нему в машину.

— Заступил в два. Вышел в три тридцать. К Уилсону. Микки. Дома в пять. Занят. На посту. В три ушел, в семь. Пока ничего.

Это сообщение расшифровывалось следующим образом: накануне в два часа дня Дик сел на хвост Лу Ярду; в три тридцать Ярд отправился к Уилсону, где встречался с Питом, которого выследил Микки; в пять часов Ярд возвратился домой; Дик видел, как к нему приходили разные люди, но слежки за ними не вел; до трех утра Дик следил за домом, затем уехал, но в семь вернулся, после чего все было тихо.

— Придется тебе переключиться с Ярда на Уилсона, — сказал я ему. — Насколько я знаю, у папаши Элихью скрывается Тейлер, а мне бы хотелось не упускать его из виду. Пока я еще не решил, выдавать его Нунену или нет.

Без лишних слов Дик кивнул и завел мотор, а я вернулся в отель.

Меня ждала телеграмма от Старика:

«С первой же почтой разъясните смысл данной операции, а также обстоятельства, при которых вы дали на нее согласие. Приложите отчеты».

Я сунул телеграмму в карман и мысленно пожелал себе, чтобы события разворачивались как можно быстрее. Отчет об операции, которого потребовал Старик, был равносилен заявлению об уходе.

Я сменил воротничок и поплелся в полицию.

— Привет, — встретил меня Нунен. — Где ты пропадаешь? Мне сказали, что в гостинице ты не ночевал.

Выглядел он неважно, но, похоже, на этот раз действительно был рад меня видеть.

Только я сел, как зазвонил телефон. Нунен поднес к уху трубку, сказал «да?», некоторое время молча слушал, затем сказал: «Ты бы лучше сам туда съездил, Мак», после чего дважды безуспешно пытался закончить разговор. Наконец он положил трубку, тупо уставился на меня и, справившись с волнением, сообщил:

— Только что Лу Ярд убит. Пристрелили, когда из дому выходил.

— Подробности есть? — полюбопытствовал я, проклиная себя за то, что поторопился снять Дика Фоли с поста на Пейнтер-стрит. Досадно.

Нунен уставился в пол и покачал головой.

— Нет, — промычал он наконец не подымая головы. — Если честно, что-то не хочется. Не могу больше на трупы смотреть. Что ни день — убийство. Сил нет. Нервишки пошаливают, понимаешь?

Я снова сел, попытался сообразить, чем это он так расстроен, а потом спросил:

— Кто его убил, как ты считаешь?

— Бог его знает, — промямлил он. — Сколько же можно убивать друг друга? Конца этому нет.

— Может, Рено?

Нунен вздрогнул, хотел было посмотреть на меня, но передумал и повторил:

— Бог его знает.

Я решил сменить тактику:

— В «Серебряной звезде» убитые есть?

— Всего трое.

— Кто такие?

— Два афериста, Черномазый Уэйлен и Толстяк Коллинз, из только вчера под залог из тюрьмы выпустили. И еще Джейк Вал, по прозвищу Голландец-рецидивист.

— Из-за чего там все началось?

— Пьяная драка, надо полагать. Толстяк, Черномазый и другие решили отпраздновать освобождение из тюрьмы, назвали гостей, напились — и пошло.

— Это люди Лу Ярда?

— Понятия не имею.

— Ну ладно, пойду, — сказал я, встал и направился к двери.

— Постой! — окликнул меня Нунен. — Куда ты заторопился? Да, скорее всего, это его люди.

Я вернулся и снова сел. Нунен застыл, уставившись в стол. Лицо — серое, дряблое, потное.

— Сиплый скрывается у Уилсона, — сообщил я.

Нунен вздрогнул. Его глаза потемнели. А потом лицо исказила судорога и голова вновь повисла на плечах. Взгляд потух.

— Больше не могу, — промямлил он. — Устал от этой резни. С меня хватит.

— Так устал, что решил не мстить за Тима? — поинтересовался я.

— Да.

— А ведь с его убийства все и началось, — напомнил я. — Если бы ты отказался от мысли отомстить за брата, возможно, резня бы кончилась.

Он поднял голову и уставился на меня глазами собаки, которая смотрит на кость.

— Убийства надоели не тебе одному, — продолжал я. — Выскажи им свою точку зрения. Соберитесь все вместе и заключите перемирие.

— Они решат, что я против них что-то замышляю, — с неподдельной грустью возразил он.

— Соберитесь у Уилсона. У него скрывается Сиплый. Если ты сам туда явишься, они никогда не заподозрят тебя в обмане. Боишься?

Он насупился и спросил:

— А ты со мной пойдешь?

— Если захочешь, пойду.

— Спасибо. Я… я попробую.

XVIII МИРНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

Когда мы с Нуненом в назначенное время, в девять часов вечера того же дня, вошли в дом Уилсона, все остальные делегаты мирной конференции были уже в сборе. Встретили нас без аплодисментов.

Я знал всех, кроме бутлегера Пита Финика, широкоплечего мужчины лет пятидесяти, с абсолютно лысым черепом, низким лбом и бульдожьей челюстью.

Расположились мы в библиотеке, за большим круглым столом. Во главе стола сидел папаша Элихью. При электрическом свете его коротко стриженные седые волосы на круглом розовом черепе отливали серебром. Круглые синие глаза властно смотрели из-под кустистых белых бровей. Тонкие, крепко сжатые губы, квадратный подбородок.

Справа от него, прощупывая окружающих маленькими черными глазками с неподвижными зрачками, уселся Пит Финик. Рядом с бутлегером пристроился Рено Старки. Лошадиное лицо, глаза тупые, безжизненные.

Слева от Уилсона, в тщательно отутюженном костюме, развалился на стуле, небрежно положив ногу на ногу, Макс Тейлер. Губы у маленького картежника были крепко сжаты. К углу рта прилипла сигарета.

Я сел рядом с Тейлером, а Нунен — рядом со мной. Собрание открыл Элихью Уилсон. Так дальше продолжаться не может, сказал он. Мы ведь все взрослые, разумные люди и достаточно пожили на свете, чтобы понимать: любой человек, кем бы он ни был, должен считаться с другими людьми. Всем нам, хотим мы того или нет, приходится иногда идти на компромисс. Хочешь жить сам — давай жить другим. Я уверен, сказал в заключение Уилсон, что сейчас самое главное для всех нас — прекратить кровопролитие. Уверен, все спорные вопросы можно решить за столом переговоров, не превращая Берсвилл в бойню.

Речь получилась неплохая. Когда Уилсон кончил, воцарилась тишина. Тейлер выжидающе взглянул на Нунена, и все остальные, последовав его примеру, повернулись к шефу полиции. Нунен покраснел и хрипло сказал:

— Сиплый, я готов забыть, что ты убил Тима. — Он встал и протянул Тейлеру свою мясистую лапу. — Вот тебе моя рука.

Тонкие губы Тейлера скривились в злобной ухмылке.

— Твоего ублюдка брата надо было убить, но я его не убивал! — прошипел он.

Нунен побагровел.

— Постой, Нунен, — вмешался я. — Так у нас ничего не получится. Давайте говорить начистоту. Тима убил Максвейн — и ты это знаешь.

Разинув рот, Нунен тупо уставился на меня. Казалось, он не понимает, что происходит. С добродетельным видом я оглядел присутствующих и сказал:

— Ну-с, с этим вопросом мы, кажется, покончили. Давайте теперь разберемся с остальными. — А затем, обратившись к Питу, добавил: —Что вы скажете о вчерашнем недоразумении с вашим складом спиртного и об убийстве четырех человек?

— Хорошенькое недоразумение, — буркнул Пит.

— Нунен ведь не знал, что вы используете «Сидер-Хилл» для хранения спиртного. Он думал, что отель пустует, и погнал туда полицию, чтобы развязать руки грабителям банка. Ваши люди открыли огонь первыми, и тогда шеф решил, что в «Сидер-Хилл» и впрямь скрывается Тейлер. Когда же Нунен обнаружил, что это ваш склад, он окончательно потерял голову и спалил дом.

Тейлер наблюдал за мной с едва заметной ядовитой улыбочкой. Рено по-прежнему тупо смотрел перед собой. Элихью Уилсон, подавшись вперед, сверлил меня своими колючими, хищными глазками. А вот что делал Нунен — не знаю. Я старался не глядеть в его сторону: от моего поведения в этот момент зависело слишком многое.

— На людей наплевать — им платят за риск, — сказал Пит. — А вот здание… Двадцать пять тысяч меня бы устроили.

— Хорошо, Пит, хорошо. Я заплачу! — поспешил сказать Нунен.

Голос у него так дрожал, что я с трудом удержался от смеха. Теперь я мог спокойно смотреть на него. Он был раздавлен, сломлен, готов на все, лишь бы спасти свою толстую шкуру. Я не сводил с него глаз. А он на меня даже не взглянул. Как, впрочем, и на других. Сел и опустил голову. Всем своим видом он давал понять, будто не ожидал, что его будут рвать на части кровожадные волки. Закончив с Питом, я повернулся к Элихью Уилсону.

— А вы пойдете жаловаться, что ограбили ваш банк, или, может, объявите налетчикам благодарность?

— Будет лучше, — внес предложение Макс Тейлер, коснувшись моей руки, — если сначала ты сам расскажешь, как, по-твоему, было дело, чтобы мы знали, кому на кого жаловаться.

Упрашивать меня не пришлось.

— Нунен посадил бы тебя, — начал я, обратившись к Сиплому, — если бы не Ярд и Уилсон, которые передали шефу, чтобы тот оставил тебя в покое. Вот Нунену и пришло в голову, что, если удастся пришить тебе ограбление банка, твои покровители откажутся от тебя, и тогда он с тобой расправится. Ни одно преступление в городе, насколько я понимаю, не совершалось без санкции Ярда. Ограбив банк по собственной инициативе, ты бы посягнул на его власть и одновременно нанес ущерб Уилсону. Так бы, во всяком случае, это выглядело со стороны. Нунен рассчитал, что Ярд и Уилсон разозлятся и помогут ему поймать тебя. Что ты скрываешься здесь, он не знал.

А Рено со своей бандой сидел за решеткой. Он был у Ярда на побегушках, но перейти ему дорогу был не прочь; он уже подумывал, как бы отобрать у Лу власть над городом. Верно я говорю? — спросил я, повернувшись к Рено.

— Я за твои слова не отвечаю, — отозвался тот, тупо посмотрев на меня.

— Как же поступает Нунен? — продолжал я. — Чтобы развязать Рено руки, он делает вид, что клюнул на приманку, и забирает с собой в «Сидер-Хилл» всех полицейских, кому не очень-то доверяет, даже снимает с Бродвея регулировщиков. А тем временем Макгроу и подкупленные полицейские дают Рено и его банде смыться из тюрьмы, ограбить банк и вернуться за решетку. Алиби — лучше не придумаешь. А через несколько часов их выпускают под залог.

Как видно, Лу Ярд смекнул, чем дело пахнет, и вчера вечером послал в «Серебряную звезду» Голландца Джейка Вала с компанией проучить Рено и его банду — пусть, мол, знают свое место.

Но Рено удалось спастись и вернуться в город. Он понял, что теперь ему с Лу не разойтись, и, когда сегодня утром Лу Ярд вышел из дому, Рено уже поджидал его с заряженным пистолетом в кармане. Теперь я понимаю, что другого выхода у Рено не было, не зря же он сидит на том самом месте, где сидел бы Лу Ярд, не лежи он сейчас в морге.

Наступила мертвая тишина, как будто все играли в молчанку. Ведь рассчитывать на то, что кругом друзья, не приходилось. Было не до разговоров.

На мои слова Рено никак не отреагировал.

— А ты ничего не упустил? — шепнул мне Тейлер.

— Ты имеешь в виду Джерри? — Сегодня я был явно в ударе. — Я как раз собирался вернуться к этому эпизоду. Я не знаю, остался ли он по каким-то причинам в тюрьме, когда все остальные бежали, или смылся вместе с тобой и был впоследствии схвачен. Я не знаю, так ли уж он хотел ограбить банк или его заставили это сделать. Во всяком случае, в машину с остальными налетчиками его посадили, убили и оставили лежать у входа в банк — ведь Джерри был твоей правой рукой и его труп служил против тебя веской уликой. В машине его продержали, пока грабители не выбежали из банка, а затем вытолкнули и пристрелили. Убит он был выстрелом в спину, из машины.

Тейлер взглянул на Рено и прошептал:

— Ну, что скажешь?

Рено тупо уставился на Тейлера и спокойным голосом переспросил:

— А что мне говорить?

Со словами «разбирайтесь без меня» Тейлер встал и пошел к двери.

Встал и Пит. Он уперся в стол своими громадными лапами и низким голосом проговорил:

— Сиплый! — Когда Тейлер остановился и повернулся к нему лицом, он продолжал: — Вот что я тебе скажу. Тебе, Сиплый, и всем вам. Кончайте стрельбу, слышите? Раз сами не знаете, что в ваших же интересах, спросите меня, и я вам отвечу: от этой пальбы бизнес страдает, неужели непонятно? Постреляли, и будет. Кончайте, добром прошу.

У меня есть молодые ребята, уж они-то с огнестрельным оружием обращаться умеют. В моем деле без таких не обойтись. Надо будет — они вас проучат. Хотите с порохом и динамитом поиграть? Поиграете. Хотите драться? Подеретесь. Так и знайте. У меня все.

Пит сел. Тейлер с озабоченным видом потоптался на месте, а затем вышел из комнаты, забыв поделиться с нами своими заботами. За ним следом поднялись и другие: риск попасть в засаду был слишком велик. Через несколько минут мы с Элихью Уилсоном остались в библиотеке одни. Мы сидели и смотрели друг на друга. Наконец он сказал:

— Хотите быть шефом полиции?

— Куда мне.

— Не сейчас. Когда мы разделаемся с этой бандой.

— И наберем другую, такую же.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Что за тон?! Я ведь вам в отцы гожусь.

— Хорош отец — ругается последними словами и строит из себя беспомощного старика.

От гнева у него на лбу вздулись жилы. С минуту он помолчал, а потом рассмеялся:

— Хамить вы мастак, но деньги, которые я вам заплатил, вы отработали, ничего не могу сказать.

— С вашей помощью.

— А по-вашему, я нянчиться с вами должен? Деньги я вам дал, свободу действий — тоже. Вы же больше ничего не просили. Мало вам?

— Старый пират, вот вы кто, — сказал я. — Если бы не шантаж, мне никогда бы не удалось втянуть вас в это дело. Вы все время мешаете мне, даже сейчас, когда они сами готовы сожрать друг друга. А еще рассуждаете о том, сколько вы всего для меня сделали.

— «Старый пират», — повторил он. — Сынок, не будь я пиратом, я бы до сих пор получал зарплату клерка и не было бы в Берсвилле никакой горнодобывающей корпорации. Только не строй из себя дурачка. Меня обманули, сынок. Обвели вокруг пальца, как мальчишку. Мне многое не нравилось — вещи похуже тех, о которых я до сегодняшнего дня понятия не имел, — но меня приперли к стенке, и мне ничего не оставалось, как выжидать подходящего момента. Ведь с тех пор, как Сиплый прячется у меня, я живу в собственном доме как в тюрьме. Как заложник, черт побери!

— Сочувствую. А сейчас? Сейчас-то вы за меня? — спросил я.

— При одном условии. Если победишь.

Я встал и сказал:

— Очень надеюсь, что вас посадят вместе с ними.

— Зря надеешься. — Он весело подмигнул. — Я ведь тебя финансирую. А значит, я благонадежен, верно? Так что не суди меня слишком строго, сынок. Ведь я, можно сказать…

— Ступай к черту! — гаркнул я и вышел из комнаты.

XIX ОПИУМ

На углу в машине сидел Дик Фоли. Он довез меня до улицы, где жила Дина Брэнд, а оттуда до ее дома я прогулялся пешком.

— У тебя усталый вид, — сказала она, когда мы вошли в гостиную. — Перетрудился?

— Присутствовал на мирных переговорах, которые, по моим расчетам, должны привести как минимум к дюжине убийств.

Зазвонил телефон. Она подняла трубку и позвала меня.

— Я думал, тебе будет интересно узнать, что Нунена пристрелили к чертовой матери, когда он выходил из машины у своего дома, — раздался голос Рено Старки. — Живого места не осталось. Не меньше тридцати пуль в него выпустили.

— Спасибо за информацию.

В больших синих глазах Дины значился вопрос, и не один.

— Сиплый первым пожинает плоды мирных переговоров, — сообщил я ей. — Где джин?

— Это Рено звонил?

— Он самый. Думал, что обрадует меня тем, что в Берсвилле не осталось больше ни одного шефа полиции.

— Ты хочешь сказать?..

— Если Рено не врет, сегодня вечером Нунен отправился на тот свет. Ты дашь мне джина? Или хочешь, чтобы я за него заплатил?

— Ты же знаешь, где он. Где ты пропадал? Все темнишь?

Я пошел на кухню, открыл холодильник и, вооружившись острым, как бритва, ледорубом с круглой бело-синей рукояткой, стал с остервенением крошить лед в морозилке. Девушка стояла в дверях и задавала вопросы, которые оставались без ответа, пока я не разлил джин по стаканам, не бросил в них по кубику льда и не разбавил спиртное лимонным соком и минеральной водой.

— Чем же ты занимался? — спросила она в сотый раз, когда мы принесли выпивку в столовую. — На тебе лица нет.

Только когда я поставил стакан на стол и сел, меня наконец прорвало:

— В печенках у меня сидит этот проклятый городишко! Если в самое ближайшее время я отсюда не уеду, то стану таким же кровожадным, как местные жители. Ведь за то время, что я здесь, совершено без малого два десятка убийств. Считаем: Дональд Уилсон, Айк Буш, четверо итальяшек и один полицейский в «Сидер-Хилл», Джерри, Лу Ярд, трое в «Серебряной стреле»: Голландец Джейк, Черномазый Уэйлен и Толстяк Коллинз. Кроме того, Верзила Ник, которого уложил я; блондин, которого в этой комнате пристрелил Сиплый; Якима Коротыш, подосланный убить папашу Элихью, и вот теперь Нунен. Шестнадцать человек меньше чем за неделю, и это еще не вечер!

Она недовольно посмотрела на меня и бросила:

— Приди в себя.

Я рассмеялся и продолжал:

— У меня бывали в жизни случаи, когда приходилось идти на убийства. Но никогда раньше я не входил в такой раж, как теперь. А все этот проклятый город! Здесь все время надо быть начеку. С самого начала я был связан по рукам и ногам. Когда папаша Элихью предал меня, мне оставалось только вбить между этими бандитами клин, натравить друг на друга. Что ж поделаешь, если такая тактика приводит к бесконечным убийствам? Без поддержки Элихью другого выхода у меня не было.

— Ну а раз не было, чего ты переживаешь? Выпей лучше.

Я последовал ее совету, и мне еще больше захотелось говорить:

— Понимаешь, когда человек становится убийцей, с ним могут произойти только две вещи: либо ему делается тошно, либо он постепенно втягивается. С Нуненом случилось первое. Когда он узнал, что убили Ярда, его со страху чуть наизнанку не вывернуло, он был готов на все, лишь бы пойти на мировую. Вот я ему и посоветовал: пусть все, кто еще остался в живых, соберутся и заключат мир.

Сегодня вечером мы встретились у Уилсона. Хорошо посидели. Под предлогом того, что у нас разговор по душам, я разоблачил Нунеиа и выдал его со всеми потрохами, и Рено в придачу. В результате переговоры сорвались: Сиплый сказал, что выходит из игры, а Пит заявил, что ему как бутлегеру война невыгодна, и пригрозил, что, если стрельба не прекратится, порядок в городе наведут его люди. На Сиплого, впрочем, эта угроза особого впечатления не произвела. И на Рено тоже.

— Да, они не из впечатлительных, — сказала Дина. — Что же ты все-таки сделал с Нуненом? Каким образом ты их с Рено вывел на чистую воду?

— Нунен, — сообщил я присутствующим, — прекрасно знал, что Тима убил Максвейн. Это была единственная ложь, которую я себе позволил. Затем я рассказал, что ограбление банка было подстроено Рено и шефом полиции, а Джерри посадили в машину и пристрелили у входа в банк, чтобы пришить ограбление Сиплому. Обо всем этом я догадался, когда ты описала, как Джерри выскочил из машины, бросился навстречу бегущим из банка и упал. Как выяснилось, пуля вошла ему под лопатку. Кроме того, Макгроу обмолвился, что видел, как машина с налетчиками свернула на Кинг-стрит: грабители возвращались в тюрьму, где бы никому не пришло в голову их искать.

— А разве Джерри не был убит вахтером? Вахтер уверял, что подстрелил одного из налетчиков, я сама в газете прочла.

— Он и мне говорил то же самое, но это ничего не значит: старик может сказать все что угодно. Когда стреляешь с закрытыми глазами, всех убитых записываешь на свой счет. Ты же видела, как Джерри упал?

— Да, он упал на живот, но все произошло так быстро, что я не заметила, кто его убил. Все стреляли одновременно…

— Ладно, без нас разберутся. Поставил я их и еще перед одним фактом — а в том, что это факт, я лично не сомневаюсь: Лу Ярда прикончил не кто иной, как Рено. Вообще этот Рено — крепкий орешек. Нунен сразу в штаны наложил, а Рено не растерялся, держался молодцом, ничего, кроме «а что тут говорить?», они от него так и не добились. Разделились они поровну: Пит с Сиплым против Нунена и Рено. Но ни одни из них всерьез рассчитывать на партнера не может. Собрание еще не кончилось, а пары уже разбились: Нунена вообще нельзя было принимать в расчет, а Пит ополчился на Рено и Сиплого. Все они, пока я рвал и метал, тихо сидели на своих местах и посматривали друг на друга.

Первым ушел Сиплый; не тратя времени даром он устроил Нунену засаду, и шеф полиции был убит на пороге собственного дома. Теперь, если Пит Финик отвечает за свои слова — а он, судя по всему, шутить не любит, — Сиплому придется не сладко. Не поздоровится и Рено, ведь в смерти Джерри он виновен не меньше Нунена. Со своей стороны Рено постарается опередить Сиплого и нанести удар первым, но тогда ему придется иметь дело с Питом. Вдобавок Рено должен будет держаться подальше от людей покойного Лу Ярда, которые не желают признавать его своим боссом) Вообще, у вас тут не соскучишься!

Дина Брэнд перегнулась через стол и погладила мою руку. В ее глазах я прочел тревогу.

— Ты тут ни при чем, дорогой, — сказала она. — Ты же сам говоришь, другого выхода у тебя не было. Допивай и налей еще по одной.

— Нет, я мог поступить иначе, — возразил я. — Вначале папаша Элихью предал меня, потому что у него с этими тварями были свои счеты, и он порвал бы с ними лишь в том случае, если бы не сомневался в их поражении. В меня же он не верил, вот и переметнулся на их сторону. А ведь он не такой головорез, как они; к тому же он считает Берсвилл своей вотчиной, а они прибрали город к рукам, что ему, разумеется, не нравится.

Сегодня я мог пойти к нему и доказать, что они у меня в руках. Он бы мне поверил, перешел на мою сторону и помог бы довести дело до конца законным путем. Я мог бы это сделать. Но мне проще, чтобы они сами перебили друг друга. Проще и спокойнее. Сейчас я в таком кровожадном состоянии, что эта мысль даже доставляет мне удовольствие. Не знаю, правда, как на это посмотрят в детективном агентстве. Если Старик узнает, что я тут натворил, он шкуру с меня спустит. Проклятый город Бесвилл, одно слово — все точно взбесились!

Слушай, сегодня вечером у Уилсона я делал с ними все что хотел. Давно я не получал такого удовольствия. Я смотрел на Нунена и прекрасно понимал, что теперь, после всего сказанного, дни его сочтены. Я смотрел на него и смеялся от радости. Знаешь, я сам себя не узнаю. У меня ведь толстая шкура, за двадцать лет тесного общения с бандитами я так свыкся с убийствами, что они стали для меня будничной работой, моим хлебом с маслом. Чтобы я заранее радовался, что кого-то должны убить?! А все этот проклятый город!

Она как-то особенно нежно мне улыбнулась и ласково сказала:

— Ты преувеличиваешь, любимый. Другого отношения они и не заслуживают. У тебя жуткий вид. Мне за тебя страшно.

Я хмыкнул, взял стаканы и пошел на кухню за джином. Когда я вернулся, она окинула меня озабоченным взглядом и спросила:

— Зачем ты принес из кухни ледоруб?

— Чтобы ты видела, что со мной творится. Еще совсем недавно на вопрос, для чего этот ледоруб нужен, я бы ответил: чтобы колоть лед. — Я провел пальцем по острию ледоруба. — Теперь же я прикидываю: а ведь этой штукой можно пригвоздить человека к стене. Это первое, что приходит мне в голову, честное слово. Даже вид самой обыкновенной зажигалки наводит на мысль: а не налить ли в нее нитроглицерина? По дороге к тебе я видел в канаве моток проволоки, и знаешь, о чем я подумал? Хорошая проволока, длинная, тонкая, — надеть бы такую кому-нибудь на шею, закрутить потуже и потянуть за два конца в разные стороны… Еле удержался, чтобы не прихватить ее с собой. На всякий случай…

— Ты спятил.

— Знаю. О том и речь. Я жажду крови.

— Ты меня просто пугаешь. Пожалуйста, отнеси ледоруб на кухню, сядь и возьми себя в руки.

Две первые просьбы я выполнил, третью — нет.

— Все дело в том, что у тебя сдали нервы, — проворчала она. — Ты переволновался. Еще немного, и тебя родимчик хватит, так и знай.

Я вытянул вперед руку и растопырил пальцы. Рука не дрожала. Она посмотрела на мою руку и сказала:

— Это еще ничего не значит. Болезнь не снаружи, а внутри. Слушай, а почему бы тебе на пару дней не уехать? Дела никуда не убегут. Давай съездим в Солт-Лейк. Отдых пойдет тебе только на пользу.

— Не могу, детка. Кто-то же должен считать трупы. Кроме того, если мы уедем, ситуация всего за несколько дней может в корне измениться, и придется все начинать сначала.

— Никто не заметит, что тебя нет в городе, а я вообще тут ни при чем.

— Правда? С каких это пор?

Она подалась вперед, прищурилась и спросила:

— На что ты, собственно, намекаешь?

— Просто забавно, что ты вдруг превратилась в стороннего наблюдателя. Ты забыла, что Дональд Уилсон — ас него ведь все и началось — был убит из-за тебя? Забыла, что вся история заглохла бы, не расскажи ты мне про Сиплого?

— Ты знаешь не хуже меня: моей вины во всем, что произошло, нет! — с возмущением сказала Дина. — И потом, сейчас это не имеет никакого значения. Просто у тебя плохое настроение, вот ты и цепляешься к каждому слову.

— Вчера вечером, когда ты тряслась от ужаса, что Сиплый убьет тебя, это почему-то имело значение.

— Опять ты про убийства? Сколько можно?

— По словам юного Олбери, Билл Квинт угрожал пристрелить тебя, — сказал я.

— Прекрати!

— Ты обладаешь удивительной способностью возбуждать в своих дружках кровавые инстинкты. Олбери прикончил из-за тебя Уилсона. Сиплый охотится за тобой. Даже я не избежал твоего влияния. Посмотри, в кого я превратился. Да и Дэн Рольф, мне кажется, еще попытается свести с тобой счеты.

— Дэн? Ты спятил. Да ведь я…

— Знаю, ты подобрала и приютила чахоточного доходягу. Ты дала ему крышу над головой и много-много опиума. Поэтому он у тебя на побегушках, ты хлещешь его при мне по щекам и вообще с ним не церемонишься. А ведь он в тебя влюблен. В одно прекрасное утро, помяни мое слово, ты проснешься и обнаружишь, что он отвернул тебе голову.

Она вздрогнула, встала и засмеялась.

— Несешь какую-то ахинею, — сказала она и унесла пустые стаканы на кухню.

А я закурил и задумался: что же все-таки со мной происходит, уж не свихнулся ли я, и откуда у меня такие предчувствия — не иначе нервы совсем расшатались.

— Если не хочешь уезжать, напейся в стельку и забудь обо всем на свете, — посоветовала мне Дина, вернувшись с наполненными стаканами. — Я налила тебе двойную порцию джина — не повредит.

— Ахинею несешь ты, а не я, — сказал я, сам не знаю зачем. — Стоит мне заговорить об убийстве, как ты на меня набрасываешься. Типично женская логика: если этой темы избегать, то ни один из многочисленных потенциальных убийц никогда не посягнет на твою жизнь. Глупо же. Мы с тобой можем говорить все что угодно, а Сиплый все равно…

— Перестань, прошу тебя! Да, я глупая. Я боюсь слов. Я боюсь его. Я… Господи, я же просила тебя расправиться с ним! Почему ты этого не сделал?

— Прости, — совершенно серьезно сказал я.

— Ты думаешь, он…

— Не знаю… боюсь, ты права. Но говорить об этом бесполезно. Вот пить — дело другое, хотя этот джин сегодня что-то меня не берет.

— Дело не в джине, дело в тебе. Хочешь кое-что покрепче?

— Сегодня я и нитроглицерин выпил бы.

— Что-то в этом роде я тебе и принесу, — пообещала она.

Дина пошла на кухню, звякнула бутылками и принесла стакан с какой-то жидкостью, которая по виду ничем не отличалась от того, что мы до сих пор пили.

— Опиум Дэна? — спросил я, понюхав жидкость. — Он, кстати, еще в больнице?

— Да, у него вроде бы перелом черепа. Ну-с, мистер, попробуйте этот божественный напиток!

Я сделал глоток джина с наркотиком, и вскоре мне стало легче.

Мы выпивали и беседовали, а мир вокруг сделался лучезарным, радостным — земной рай, да и только.

Потом вслед за Диной я опять перешел на джин, но не удержался и выпил еще один стакан дьявольской смеси спиртного с наркотиком.

Прошло еще какое-то время, и я придумал себе игру: во что бы то ни стало сидеть с открытыми глазами, хотя я все равно уже ничего не видел. Догадавшись, что Дина этот фокус раскусила, я перестал себя мучить.

Последнее, что я помню: она укладывает меня на диване в гостиной.

XX СЕМНАДЦАТОЕ УБИЙСТВО

Мне снилось, что я в Балтиморе: сижу на скамейке в Гарлем-парке и смотрю на фонтан, а рядом со мной женщина в вуали. Я пришел сюда с ней. Это моя хорошая знакомая. Но вдруг я забыл, кто она. Из-за длинной черной вуали мне не видно ее лица.

Я подумал, что, если я заговорю с ней и она мне ответит, я узнаю ее по голосу. Но я никак не мог придумать, с чего начать, и наконец спросил, знает ли она Кэрролла Харриса.

Она что-то ответила, но я не расслышал: ее голос потонул в грохоте падающей воды.

На Эдмондсон-авеню показались пожарные машины. С криком: «Пожар! Пожар!» — она вскочила и бросилась за ними следом. И тут, услыхав ее голос, я понял, что это очень близкий мне человек, побежал за ней, но и она, и пожарные машины куда-то исчезли.

Где я только не побывал в поисках этой женщины: бродил по Гей-стрит и по Маунт-Ройэл-авеню в Балтиморе, по Колфакс-авеню в Денвере, по Этна-роуд и Сент-Клер-авеню в Кливленде, по Маккинни-авеню в Далласе, по Ламартин-стрит, Корнелл-стрит и Эмори-стрит в Бостоне, по бульвару Берри в Луисвилле, по Лексингтон-авеню в Нью-Йорке, пока наконец, оказавшись на Виктории-стрит в Джексонвилле, я опять не услышал ее голос, хотя самой ее не видел.

Я шел по улицам, а вдалеке звучал ее голос. Она повторяла чье-то имя, не мое, какое-то совершенно неизвестное мне имя, но куда бы я ни шел, как бы ни торопился, голос ее не становился ближе. Где бы я ни был, на главной улице Эль Пасо или в парке Гранд-серкес в Детройте, ее голос находился на одинаковом расстоянии от меня. А потом вдруг голос пропал.

Усталый, расстроенный, я зашел в отель на вокзальной площади в Роки-Маунтин, штат Северная Каролина, и сел в холле. Из окна вижу: подошел поезд. Из вагона выходит она, вбегает в отель, бросается ко мне и начинает меня целовать. А мне неудобно: все смотрят на нас и смеются.

На этом первый сон кончился и начался второй. Мне снилось, что я в чужом городе, разыскиваю своего смертельного врага. В кармане у меня нож, которым я собираюсь этого человека убить. Воскресное утро. Колокольный звон. На улице много народу, одни идут в церковь, другие — из церкви. В этом сне я хожу не меньше, чем в первом, но все время по улицам одного и того же неизвестного мне города.

Вдруг слышу голос человека, которого я преследую. Это небольшой, смуглый мужчина, в гигантском сомбреро. Он стоит на другом конце огромной площади, у входа в высокое здание и громко смеется надо мной. Площадь запружена народом.

Сунув руку в карман, я бегу к нему через площадь по головам и плечам людей. Бежать трудно: головы и плечи разной высоты, расстояние между людьми неодинаковое. Я то и дело скольжу, проваливаюсь.

А маленький смуглый человечек стоит себе и смеется. В последний момент он поворачивается ко мне спиной и вбегает в высокое здание. Я бегу за ним наверх по нескончаемой винтовой лестнице; кажется, еще немного — и я поймаю его. Мы выскакиваем на крышу. Он прыгает вниз — ив этот момент я успеваю одной рукой схватить его.

Его плечо выскальзывает у меня из-под пальцев. Я сбиваю с него сомбреро и хватаю за голову. Череп совершенно гладкий, круглый и твердый, не больше крупного яйца. Я провожу пальцами по его лысой голове, обхватываю ее одной рукой, а другой пытаюсь вытащить из кармана нож — и тут только понимаю, что падаю вместе с ним. Мы несемся вниз с головокружительной быстротой навстречу миллионам людей, которые стоят далеко внизу, на площади, задрав головы.

Открыв глаза, я увидел, что сквозь опущенные занавески в комнату пробивается дневной свет.

Я лежал ничком на полу в столовой, подложив под голову левую руку. Правая рука была выброшена далеко вперед. В кулаке я сжимал маленький ледоруб. А его острое, как бритва, лезвие вошло по самую бело-синюю рукоятку в левую грудь Дины Брэнд.

Дина была мертва, она лежала на спине, длинными мускулистыми ногами в сторону кухни. На правом чулке впереди была спущена петля.

Медленно, осторожно, словно боясь ее разбудить, я выпустил рукоятку ледоруба и встал. В глазах жгло, в горле першило. Я пошел на кухню, отыскал бутылку джина и жадно приник к горлышку губами. Оторвавшись, чтобы перевести дух, я увидел, что кухонные часы показывают 7.41.

Вернувшись в столовую, я включил свет и осмотрел тело. Крови немного: пятно величиной с серебряный доллар вокруг отверстия в синем шелковом платье, куда вошел ледоруб. На правой щеке внизу синяк. Еще один синяк — от пальцев — на запястье. В руках пусто. Под телом — я его отодвинул — тоже.

Я осмотрел комнату: вроде бы все на месте. Пошел на кухню — и там без перемен.

На задней двери задвижка аккуратно задвинута, на входной — тоже никаких следов. Я обошел весь дом, но так ничего и не обнаружил. Окна целы. Все вещи на месте: драгоценности, за исключением двух бриллиантовых колец, которые были у Дины на пальцах, — на туалетном столике, деньги, четыреста долларов, — в сумочке на стуле у кровати.

Опять вернувшись в столовую, я встал на колени и вытер носовым платком рукоятку ледоруба, чтобы на нем не оставалось моих отпечатков пальцев. Точно так же я обработал стаканы, бутылки, дверные ручки, выключатели и ту мебель, до которой я дотрагивался либо мог дотрагиваться.

После этого я вымыл руки, посмотрел, нет ли на моей одежде следов крови, проверил, не забыл ли я чего, и пошел к выходу. Я открыл входную дверь, протер носовым платком внутреннюю ручку, закрыл за собой дверь, протер наружную ручку и ушел.

Из магазина на Бродвее я позвонил Дику Фоли и попросил его приехать ко мне в гостиницу. Явился он буквально через несколько минут после меня.

— Сегодня ночью или рано утром у себя дома была убита Дина Брэнд, — сообщил я ему. — Заколота ледорубом. Полиция еще ничего не знает. Убить ее могли, как ты теперь и сам понимаешь, сразу несколько человек. В первую очередь меня интересуют Сиплый, Дэн Рольф и профсоюзный деятель Билл Квинт. Тебе их приметы известны. Рольф лежит в больнице с переломом черепа. В какой — не знаю. Для начала поезжай в городскую. Возьми с собой Микки Лайнена: он все еще сидит на хвосте у Пита Финика — пусть на время оставит его в покое и поможет тебе. Выясните, где эти пташки были вчера вечером. И особенно с этим не тяните.

Маленький канадец с любопытством смотрел на меня. Когда я кончил, он хотел что-то сказать, но передумал, буркнул «есть!» и удалился.

А я отправился на поиски Рено Старки. Спустя час я выяснил, что живет он в доходном доме на Руни-стрит, и позвонил ему по телефону.

— Ты один? — спросил Рено, узнав, что я хочу его видеть. — Да.

Он сказал, что ждет меня, и объяснил, как его найти. Таксист высадил меня на окраине города, у неказистого двухэтажного здания.

На углу, в конце улицы, у входа в продуктовый магазин, стояли двое. Еще двое сидели на низких деревянных ступеньках перед домом напротив. Ни один из этих четырех изысканной внешностью не отличался.

Когда я позвонил, дверь мне открыла еще одна парочка. И у этих вид был не самый располагающий.

Меня отвели на второй этаж, в комнату окнами во двор. Рено, без воротничка, в расстегнутом жилете и в рубашке с закатанными рукавами, развалился на стуле, закинув ноги на подоконник.

— Присаживайся, — сказал он, кивнув мне своей лошадиной головой.

Двое провожатых, которые поднялись со мной наверх, вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.

— Мне нужно алиби, — сказал я, садясь. — Вчера вечером, после моего ухода, была убита Дина Брэнд. Обвинить в этом убийстве меня им вряд ли удастся, но теперь, без Нунена, я ни от чего не застрахован. Чтобы не вызывать подозрений, мне бы вообще не хотелось давать показания. Если же меня все-таки привлекут, думаю, я смогу отговориться, но предпочел бы, чтобы у меня было алиби.

— А почему ты пришел ко мне? — спросил Рено, тупо уставившись на меня.

— Ты ведь звонил мне, когда я был у Дины. Кроме тебя, никто не знает, что вчера вечером я был там. Поэтому, даже если бы у меня было алиби, мне пришлось бы согласовать его с тобой, верно?

— А ты ее случаем не порешил?

— Нет, — небрежно бросил в ответ я.

Некоторое время он молча смотрел в окно, а потом сказал:

— Ас какой стати я должен тебя выручать? Вчера у Уилсона ты меня заложил, а сегодня, значит, помощи пришел просить?

— Я ничем тебе не навредил. И без меня почти все уже было известно. Сиплый знал достаточно и все равно рано или поздно догадался бы. То, что я рассказал, ни для кого уже не секрет. Ты. ничего не потерял. И потом, ты же себя в обиду не дашь.

— Что верно, то верно, — согласился он. — Ладно, уговорил. Вчера вечером ты был в Теннере, в городском отеле. Это маленький городишко в двадцати трех милях отсюда. После встречи у Уилсона ты поехал туда и пробыл там до утра. Отвез тебя в Теннер и обратно на своей тачке парень по имени Рикер, он обычно на Бродвее околачивается, возле бильярдной Марри. Зачем тебе понадобилось в Теннер, придумай сам. И оставь мне для гостиницы образец своей подписи.

— Спасибо, — сказал я, вынимая авторучку.

— Я за «спасибо» не работаю. Просто мне сейчас позарез друзья нужны. Если надо будет договориться с Сиплым и Питом, ты, надеюсь, мою сторону возьмешь?

— О чем разговор? — заверил его я. — Как считаешь, кто будет шефом полиции?

— Пока обязанности шефа исполняет Макгроу. Вряд ли он такое местечко упустит.

— И на чьей же он будет стороне?

— На стороне Финна, конечно. Его конторе убийства так же невыгодны, как и Питу. Ничего, придется им потерпеть. Хорош бы я был, если бы сидел сложа руки, когда такие, как Сиплый, на свободе гуляют. Теперь либо я — его, либо он — меня. Он, думаешь, девицу пришил?

— Причины у него были, — сказал я, передавая ему клочок бумаги с образцом свой подписи. — Она его много раз водила за нос и закладывала.

— У тебя вроде бы с ней что-то было? — спросил он.

Я оставил этот вопрос без ответа и закурил. Он немного подождал, а потом сказал:

— Чем сидеть тут, разыскал бы лучше Рикера: должен же он знать, как ты выглядишь, если спросят.

Тут дверь открылась и в комнату вошел длинноногий парень лет двадцати, с худым веснушчатым лицом и бегающими глазками. Рено нас познакомил. Звали парня Хэнк О’Марра. Я встал, чтобы пожать ему руку, а потом спросил Рено:

— В случае чего я смогу тебя здесь найти?

— Каланчу Марри знаешь?

— Да, мы встречались, я знаю, где его бильярдная.

— Так вот, свяжешься с ним, а он мне все передаст. А отсюда надо рвать когти: гиблое место. Насчет Теннера, считай, договорились.

— Хорошо, спасибо, — сказал я и вышел из комнаты.

XXI ЛЕДОРУБ

Вернувшись в центр, я сразу же отправился в полицию. За столом шефа восседал Макгроу. Он подозрительно глянул на меня из-под белесых ресниц, а его грубое, изрезанное глубокими морщинами лицо казалось еще мрачнее обычного.

— Когда вы последний раз видели Дину Брэнд? — выпалил он, даже не кивнув мне. Говорил он в нос, резким, неприятным голосом.

— Вчера вечером, без двадцати одиннадцать. Или около того, — ответил я. — А почему вы спрашиваете?

— Где это было?

— У нее дома.

— Сколько времени вы у нее пробыли?

— Минут десять, может, пятнадцать.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему так мало?

— А почему, собственно говоря, это вас так интересует? — спросил я, без приглашения усаживаясь на стул.

Он выпучил глаза, набрал воздуха и гаркнул что было силы прямо мне в лицо:

— Убийство!!!

— Уж не убила ли она Нунена? — предположил я, рассмеявшись.

Ужасно хотелось курить, но я воздержался: давно известно, что к сигарете тянется тот, кто нервничает.

Макгроу поедал меня глазами, но я за себя не беспокоился: я давно убедился, что, когда вру, вид у меня, как, впрочем, и у большинства врунов, абсолютно честный. Наконец он отвел взгляд и заметил:

— Все может быть.

Слабый ход.

— Это верно, — равнодушным голосом отозвался я, предложил ему сигарету и закурил сам. А затем добавил: — По-моему, это дело рук Сиплого.

— А разве он там был? — сквозь зубы, а не в нос, как обычно, процедил Макгроу.

— Где «там»?

— У Брэнд, где же еще.

— Да нет, — сказал я, потирая лоб. — Как же Сиплый мог быть там, если в это время он убивал Нунена?

— Плевать мне на Нунена! — заорал исполняющий обязанности шефа полиции. — Вы мне зубы не заговаривайте! Не о Нунене сейчас речь.

Я посмотрел на него как на безумного.

— Вчера вечером была убита Дина Брэнд, — сообщил он.

— Да?!

— А теперь отвечайте на мои вопросы.

— Пожалуйста. Сначала вместе с Нуненом и остальными я был у Уилсона. Затем, около половины одиннадцатого, я зашел к Дине Брэнд сказать, что уезжаю в Теннер. Мы договорились в тот день увидеться. Пробыл я у нее минут десять, не больше. Промочил горло и ушел. У нее никого не было — я по крайней мере никого не видел. Когда ее убили? И как?

Оказалось, что Макгроу сегодня утром послал к Дине двух сыщиков, Шеппа и Венмена, узнать, не могла бы девушка помочь полиции задержать Сиплого по подозрению в убийстве Нунена. Сыщики явились к ней в девять тридцать. Входная дверь была приоткрыта. На звонок никто не ответил. Они вошли и увидели, что Дина лежит мертвая на полу в столовой с ножевой раной в левой груди.

Доктор, который осмотрел тело, сказал, что девушка была убита около трех часов утра узким острым предметом примерно шести дюймов в длину. Ящики письменного стола, шкафы, чемоданы были, по всей видимости, тщательно обысканы. Ни в сумочке, ни в других местах денег обнаружить не удалось. Коробка с драгоценностями на туалетном столике тоже была пуста. Уцелели лишь два бриллиантовых кольца у покойной на пальцах.

Оружия, которым Дина была убита, полиция найти не смогла. Отпечатки пальцев также отсутствовали. Двери и окна были целы. Судя по беспорядку на кухне, девушка выпивала с гостем или с гостями.

— Узкий острый предмет шести дюймов в длину, — повторил я. — Судя по описанию, это ледоруб.

Макгроу снял телефонную трубку и вызвал Шеппа и Венмена. Шепп был высоким, сутулым, с большим ртом и редкими зубами, придававшими всему его облику до противного неподкупное выражение. Второй детектив был маленьким, коренастым, с короткой шеей и красным носом.

Макгроу представил меня и спросил сыщиков про ледоруб. Они в один голос заявили, что никакого ледоруба не видали и могут поручиться, что в доме убитой его не было. Не могли же они не заметить такой вещи!

— А вы вчера вечером его видели? — спросил меня Макгроу.

— Я стоял рядом, когда она разбивала им лед.

Я подробно описал, как выглядит ледоруб, и Макгроу приказал сыщикам еще раз тщательно осмотреть квартиру, а если ледоруба там не окажется, поискать перед домом.

— Вы же хорошо ее знали, — сказал он, когда Шепп и Венмен ушли. — Кого вы подозреваете?

— Сейчас мне трудно сказать, ведь все произошло так неожиданно, — ответил я, увиливая от вопроса. — Дайте мне пару часов. А вы-то сами что думаете?

— Ни черта я не думаю.

Однако по тому, что он не задержал меня и не стал приставать с вопросами, я понял, что про себя он уже решил: девушку убил Сиплый.

То ли это действительно дело рук маленького владельца игорных притонов, размышлял я, то ли шеф берсвиллской полиции в очередной раз пытается обвинить Сиплого в убийстве, которого тот не совершал? Сейчас, впрочем, это уже не имело значения, ведь Нунена наверняка убрал Тейлер, неважно, сам или чужими руками, и в любом случае его ждала виселица. Семь бед — один ответ.

В коридоре полицейского отделения толпился народ. Кого тут только не было: совсем еще мальчишки, какие-то иностранцы; рожи у всех — не приведи Господь.

Внизу я столкнулся с Доннером — полицейским, участвовавшим в операции «Сидер-Хилл».

— Привет, — окликнул я его. — Откуда столько народу? Из тюрьмы, что ли, выпускали?

— Это наши новобранцы, — сообщил он с довольно кислым видом. — Пополнение.

— Поздравляю, — сказал я и вышел на улицу.

Каланча Марри сидел у себя в бильярдной за стойкой и беседовал с какими-то тремя типами. Я сел в другом конце комнаты и стал смотреть, как гоняют шары. Через несколько минут Марри подошел ко мне.

— Если увидишь Рено, — сказал я, — можешь ему передать, что Пит Финик укрепил своими ребятами местную полицию.

— Передам при случае, — сказал Марри.

Вернувшись в гостиницу, я увидел в холле Микки Лайнена. Он поднялся вместе со мной наверх и доложил:

— Вчера после полуночи твой Дэн Рольф смылся из больницы. Врачи по всему городу за ним охотились, с ног сбились. Вроде бы сегодня утром они должны были в мозгах у него копаться. Но он пропал. С концами. На Сиплого мы пока не вышли. Дик пытается сесть на хвост Биллу Квинту. Что там с этой девицей? Дик говорит, ты сообщил об убийстве в полицию?

— Ничего…

Зазвонил телефон. Хорошо поставленный мужской голос произнес мое имя с вопросительной интонацией.

— Слушаю, — сказал я.

— С вами говорит Чарлз Проктор Дон, — сообщил голос. — Полагаю, вы не пожалеете, если в самое ближайшее время наведаетесь ко мне в контору.

— Вы так думаете? А кто вы такой?

— Я Чарлз Проктор Дон, адвокат. Моя контора находится в Ратледж-блок, Грин-стрит, триста десять. Полагаю, вы не пожалеете…

— А вы не скажете, о чем по крайней мере идет речь? — полюбопытствовал я.

— Это не телефонный разговор. Полагаю, вы не пожалеете…

— Хорошо, — во второй раз перебил его я. — Если смогу, заеду в течение дня.

— Это в ваших интересах, поверьте мне, — заверил он меня.

Я повесил трубку.

— Ты хотел рассказать про убийство этой девицы, — напомнил Микки.

— И не собирался. Я хотел сказать, что найти Рольфа ничего не стоит: у него проломлен череп и, наверно, забинтована голова. Этим ты и займись. Начать советую с Харрикен-стрит.

Красное лицо Микки расплылось в широкой шутовской улыбке:

— Можешь мне ничего не рассказывать, все равно я на тебя работаю, — сказал он, взял шляпу и ушел.

А я повалился на кровать, закурил и стал вспоминать: как накануне говорил без умолку, как уснул, что мне снилось и что я увидел, проснувшись. Воспоминания получились невеселые, и я обрадовался, услышав, как кто-то скребется в дверь.

Стоявшего на пороге я видел впервые. Он был молод, худ и безвкусно одет. У него были густые брови и очень бледное, нервное и в то же время довольно наглое лицо, на котором выделялись маленькие черненькие усики.

— Меня зовут Тед Райт, — представился он, протягивая мне руку, как будто я всю жизнь мечтал с ним познакомиться. — Вы, наверно, слышали обо мне от Сиплого.

Я пожал ему руку, впустил в комнату, закрыл за ним дверь и спросил:

— Вы друг Сиплого?

— Закадычный. — Он скрестил два тощих пальца. — Не разлить водой.

Я промолчал. Он осмотрелся, нервно улыбнулся, заглянул в ванную, вернулся в комнату, облизнул губы и только тогда перешел к делу:

— Если хочешь, я уберу его всего за полтысячи.

— Сиплого?

— Да. Считай, бесплатно.

— Ас чего ты взял, что я хочу его смерти? — поинтересовался я.

— Он же твою подружку пришил.

— Пришил? Мою подружку?

— Не прикидывайся дурачком.

И тут меня осенило.

— Ты садись. Это надо обсудить, — сказал я, собираясь с мыслями.

— Нечего тут обсуждать, — сказал он и, не сдвинувшись с места, метнул на меня ехидный взгляд. — Говори — хочешь или нет?

— Нет.

Он что-то пробормотал себе под нос и двинулся к двери. Я преградил ему путь. Он остановился, глазки у него забегали.

— Значит, Сиплый мертв?

Он попятился назад и сунул было руку в карман, но тут я размахнулся и ударил его в челюсть, вложив в удар все имеющиеся в наличии сто девяносто фунтов. У него подогнулись ноги, и он повалился на пол. Я поднял его за руки, притянул к себе и прорычал:

— Зачем пришел? Выкладывай.

— Я тебе ничего плохого не сделал…

— Еще не хватало. Кто убил Сиплого?

— Ничего я не…

Я выпустил его запястье и освободившейся рукой влепил ему пощечину, а затем стал выкручивать руки.

— Кто убил Сиплого? — повторил я.

— Дэн Рольф! — взвизгнул Райт. — Подошел к нему и всадил в него ту самую штуку, которой Сиплый девчонку порешил.

— Откуда ты знаешь, что это была та же самая штука?

— Дэн сказал.

— А что сказал Сиплый?

— Ничего. Вид у него ужас какой смешной был: сам стоит, а в боку эта штука торчит. Постоял, а потом пушку выхватил и всадил в Дэна две пули, одну за другой, — тут они, голубчики, лбами стукнулись и рядком на полу улеглись. У Дэна голова забинтована, вся в крови.

— Дальше.

— А что «дальше»? Смотрю, а они уже оба покойнички. Хочешь верь — хочешь нет.

— Кроме тебя, кто-нибудь при этом присутствовал?

— Нет, я один был. Сиплый прятался, а меня за связного держал. Нунена он сам убил и решил пару дней отсидеться, посмотреть, что будет. Кроме меня, ведь он никому не доверял.

— Понятно. А ты, значит, не будь дурак, решил на его смерти подзаработать. По второму разу его убить?

. — А что мне было делать? — опять заскулил Райт. — Не могу же я без денег отсюда уехать. Что ж мне, по-твоему, ждать, пока банда Сиплого пронюхает, что его кокнули?

— И сколько ты уже заработал?

— Сотню мне дал Пит и полторы Рено — через Каланчу Марри. И тот и другой обещали заплатить еще, когда дело будет сделано. — В его плаксивом голосе появились хвастливые нотки. — Мне, если очень постараться, и Макгроу бы заплатил. По правде говоря, я думал, что и ты раскошелишься.

— Здорово же они на него окрысились, раз тебе на слово поверили.

— Не скажи) — обиделся Райт. — Дело ведь было верное. — Тут он опять запричитал: — Не губи, шеф) Не выдавай меня! Если будешь держать язык за зубами, пока я это дельце обделаю и в поезд сяду, — отвалю тебе полсотни сейчас и половину той суммы, которую заплатит Макгроу. По рукам?

— Кроме тебя, никто не знает, где Сиплый?

— Только один Дэн, а он не проговорится. Они теперь оба молчать будут.

— Где они?

— На складе у старого Редмена, на Портер-стрит. Там у Сиплого наверху была комнатка окном во двор, с кроватью, плитой и запасом еды. Отпусти, шеф! Полсотни даю сейчас, остальные — потом.

— Деньги мне не нужны, — сказал я, отпуская его руку. — Можешь идти. Пара часов у тебя есть. Этого хватит.

— Спасибо, шеф. Спасибо, спасибо, — повторил он и убежал.

Я надел шляпу и плащ, вышел из гостиницы и отправился на поиски Грин-стрит. Дом под номером 310 оказался неказистой, видавшей виды деревянной постройкой. Контора Чарлза Проктора Дона находилась на втором этаже. Лифта не было, и пришлось подыматься по ходившей ходуном, скрипучей деревянной лестнице.

Под контору адвокат занимал две комнаты, обе грязные, душные и плохо освещенные. Я остался ждать в первой комнате, а клерк — другого такого в этой дыре и быть не могло — отправился обо мне доложить. Через минуту дверь в кабинет приоткрылась и клерк поманил меня внутрь.

Чарлз Проктор Дон был маленьким, упитанным человечком, лет пятидесяти пяти, с очень светлыми, пытливыми глазами навыкате, коротким мясистым носом и большим хищным ртом, который не могли скрыть ни седые косматые усы, ни седая бородка клинышком. На нем был тесный, неопрятного вида, хотя и не грязный костюм. Он не поднялся мне навстречу и во время нашей беседы держал правую руку в приоткрытом ящике письменного стола.

— Приветствую вас, уважаемый сэр, — сказал он, когда я вошел. — Я, признаться, очень рад, что вы оказались разумным человеком и вняли моему совету. — Голос у него был и в самом деле хорошо поставлен.

Я промолчал. Адвокат одобрительно тряхнул головой, словно, промолчав, я лишний раз продемонстрировал свое благоразумие, и продолжал:

— Должен вам со всей откровенностью сказать, что вы и впредь поведете себя разумно, если будете прислушиваться к моим советам. Я говорю это, уважаемый сэр, без ложной скромности, вполне — с искренним смирением и глубоким пониманием — отдавая себе отчет как в возложенных на себя обязательствах, так и в дарованных мне привилегиях, ибо считаю себя — и, поверьте, не без оснований — признанным и авторитетным главой законодательства нашего процветающего штата.

Довольно долго он распространялся в том же духе и наконец закончил следующей тирадой:

— Таким образом, поведение, которое мы бы с вами сочли неподобающим, исходи оно от какого-нибудь мелкого стряпчего, становится вполне уместным, когда тот, кто соответствующим образом ведет себя, пользуется в обществе — в данном случае я трактую понятие «общество» довольно широко — всеобщим уважением, что позволяет ему руководствоваться высшей этикой, пренебрегающей мелкими условностями, если речь идет о спасении человека, а стало быть, всего человечества. Вот почему, уважаемый сэр, в данном случае я не колеблясь решил отбросить условности и вызвать вас к себе, дабы со всей откровенностью сообщить вам, уважаемый сэр, что в ваших же интересах использовать меня в качестве своего частного поверенного.

— И сколько это будет стоить? — спросил я.

— Вопрос о цене, как мне представляется, не должен иметь первостепенного значения, что, впрочем, вовсе не значит, что этим вопросом следует пренебречь. В наших отношениях, поймите меня правильно, этот вопрос должен занять подобающее место, — с важностью произнес он. — Думается, мы начнем с тысячи долларов. В дальнейшем, однако… — Он взъерошил бородку и замолк.

Я сказал, что такой суммы у меня с собой, естественно, нет.

— Разумеется, уважаемый сэр. Разумеется. Но это ничуть не должно вас смущать. Ни в коей мере. Заплатить вы сможете в любое удобное для вас время. Последний срок — завтра в десять часов утра.

— Значит, завтра в десять, — согласился я. — А теперь мне хотелось бы узнать, для чего мне, собственно, частный адвокат.

На его лице изобразилось крайнее негодование.

— Это не повод для шуток, уважаемый сэр, уверяю вас.

Я объяснил, что не шучу и что этот вопрос меня действительно интересует. Тогда он откашлялся и с важным видом заявил:

— Я вполне допускаю, уважаемый сэр, что вы не вполне отдаете себе отчет в грозящей вам опасности, но вам никогда не удастся убедить меня, что вы понятия не имеете о тех трудностях — трудностях чисто юридического свойства, уважаемый сэр, — с которыми вам предстоит столкнуться; я имею в виду трудности, связанные с событиями, имевшими место не далее как вчера; не далее как вчера, уважаемый сэр. Сейчас, впрочем, мне, увы, недосуг подробно останавливаться на этом: я очень тороплюсь на встречу с судьей Леффнером. Завтра же я буду только рад всесторонне обсудить с вами создавшуюся ситуацию — а обсуждать нам есть что, уж вы мне поверьте. Итак, жду вас завтра к десяти часам утра.

Я обещал, что утром приеду, и ушел. Вечер я провел у себя в номере наедине с тошнотворным виски и с не менее тошнотворными мыслями, в напрасном ожидании вестей от Микки и Дика. В полночь я отправился на покой.

XXII ЧАРЛЗ ПРОКТОР ДОН

Я еще не оделся, когда пришел Дик Фоли. Как всегда, кратко, он сообщил, что Билл Квинт вчера днем выехал из отеля «Майнерс» в неизвестном направлении.

Поезд из Берсвилла в Огден отходил в двенадцать тридцать пять, и Дик дал телеграмму в Солт-Лейк, в филиал «Континенталя», чтобы они послали в Огден, по следам Квинта, своего человека.

— Мы должны быть начеку, — сказал я, — но, по-моему, Квинт тут ни при чем. Если бы он собирался ей отомстить, то давно бы отомстил. Узнав об убийстве, Квинт, по-видимому, решил поскорей отсюда смыться, понимая, что брошенный любовник наверняка вызовет подозрения.

Дик кивнул и сказал:

— Вчера вечером была стрельба. Вооруженное ограбление. Захвачены и сожжены четыре грузовика с виски.

Как видно, таким образом Рено Старки отреагировал на известие о том, что головорезы бутлегера влились в городскую полицию. Только я оделся, как пришел Микки Лайнен.

— Дэн Рольф действительно побывал у нее, — доложил он. — Грек, у него магазин на углу, видел, как чахоточный около девяти утра вышел из дома Дины. Его всего трясло, и он что-то бормотал себе под нос, поэтому грек решил, что он пьян.

— Почему же грек не сообщил в полицию? Или сообщил?

— Его никто не спрашивал. Отличная в этом городке полиция, нечего сказать. Ну, что будем делать? Поймаем Рольфа и приведем его с повинной?

— Макгроу не сомневается, что ее убил Сиплый, — сказал я — Копать это дело он не станет. Рольф ее не убивал — иначе бы он сразу забрал ледоруб. Дина была убита в три ночи. В половине девятого утра Рольфа еще не было, ледоруб торчал в теле. Дело в том…

Дик Фоли подошел вплотную ко мне и выпалил:

— Откуда ты знаешь?

Ни выражение его лица, ни тон мне не понравились.

— Значит, знаю, раз говорю.

Дик промолчал. А Микки улыбнулся своей идиотской улыбочкой и спросил:

— Какие планы? Надо бы довести это дело до конца.

— На десять утра у меня назначена встреча, — сообщил я. — Подождите меня в холле. Возможно, ни Сиплого, ни Рольфа уже нет в живых, — стало быть, нам охотиться за ними не придется. — Я покосился на Дика и пояснил: — Есть у меня такие сведения. Сам я ни того, ни другого не убивал.

Маленький канадец молча кивнул, глядя мне прямо в глаза.

После завтрака я отправился к адвокату. Свернув на Грин-стрит, я увидел в поравнявшемся со мной автомобиле веснушчатое лицо Хэнка О’Марры. Рядом с ним сидел человек, которого я не знал. Длинноногий помахал мне и остановил машину. Я подошел.

— Рено хочет тебя видеть, — сказал он.

— А где мне его найти?

— Садись.

— Сейчас не могу. Может, ближе к вечеру?

— Когда освободишься, зайди к Каланче.

Так и договорились. О’Марра со своим спутником поехали дальше по Грин-стрит, а я прошел пешком полквартала до Ратледж-блок. Я уже поставил ногу на первую ступеньку шаткой деревянной лестницы, когда мое внимание неожиданно привлек один предмет. Предметом этим был ботинок, самый обыкновенный ботинок, который валялся в углу и в полутьме был еле виден. Смутил меня, впрочем, не сам ботинок, а то положение, в котором он находился: пустая обувь так не лежит. Я сошел со ступеньки и направился к ботинку. Подойдя ближе, я разглядел еще и ногу в черной брючине.

Ногу Чарлза Проктора Дона, который лежал в углу под лестницей в окружении двух швабр, метлы и ведра. У него был рассечен лоб, бородка покраснела от крови, а запрокинутая назад и набок голова находилась под таким углом к телу, какой возможен лишь при переломе шейных позвонков.

Повторив про себя любимое изречение Нунена: «Работа есть работа» — и осторожно расстегнув на мертвеце пиджак, я переложил из его нагрудного кармана в свой черную записную книжку и связку бумаг. Больше в карманах пиджака не было ничего интересного, а в карманы брюк мне лезть не хотелось — для этого пришлось бы переворачивать труп.

Через пять минут я был уже в отеле. Чтобы не встречаться с Диком и Микки, я вошел с черного хода, поднялся пешком на второй этаж, а оттуда поехал на лифте.

Захлопнув за собой дверь номера, я стал рассматривать добычу. Начал я с записной книжки. Книжка как книжка, маленькая, переплет из искусственной кожи, — такие продаются за гроши в любом киоске.

В книжке я обнаружил какие-то записи, которые ничего мне не говорили, а также фамилий тридцать с адресами, говорившими немногим больше. Только один адрес меня заинтересовал:

Элен Олбери,

1229 А, Харрикен-стрит.

Заинтересовал по двум причинам. Во-первых, потому, что в тюрьме сидел молодой человек по имени Роберт Олбери, который признался, что в порыве ревности выстрелом из пистолета убил Дональда Уилсона. И во-вторых, потому, что дом под номером 1229 А находился прямо напротив того дома, где жила и погибла Дина Брэнд. Своего имени в записной книжке я не обнаружил.

Отложив книжку в сторону, я взялся за бумаги. Четыре письма, перевязанных резинкой, тоже попались мне на глаза далеко не сразу. Все четыре были вскрыты; самое давнее, судя по штемпелю, было отправлено чуть больше полугода назад, а остальные три приходили с разницей примерно в неделю. Адресованы письма были Дине Брэнд. Первое по времени письмо еще могло с грехом пополам сойти за любовное, второе вызывало улыбку, а третье и четвертое являли собой наглядный пример того, каким дураком выглядит пылкий и незадачливый ухажер, особенно если он немолод. Под всеми четырьмя письмами стояла подпись Элихью Уилсона.

Эта находка дала мне обильную пищу для размышлений, хотя каким образом Чарлз Проктор Дон собирался вытянуть из меня тысячу долларов, по-прежнему оставалось неясным. Наконец, как следует поломав голову и дважды затянувшись «Фатимой», чтобы лучше работали мозги, я спустился вниз.

— Разузнай про адвоката по имени Чарлз Проктор Дои, — поручил я Микки. — У него контора на Грин-стрит. Сам туда не ходи. Времени на него много не трать. Мне нужны только самые общие сведения, но побыстрей.

А Дику я велел, переждав пять минут, последовать за мной по адресу Харрикен-стрит, 1229 А.

Квартира 1229 А находилась на втором этаже двухэтажного здания, почти напротив дома Дины. На площадке была еще одна квартира с отдельным входом — 1229. Я нажал на кнопку звонка.

Дверь мне открыла худенькая девушка лет восемнадцати, с близко посаженными темными глазами на изможденном желтоватом лице и темно-каштановыми волосами, коротко стриженными и влажными.

Открыв дверь, она издала горлом сдавленный крик и, прикрывая обеими руками открытый рот, испуганно попятилась назад.

— Мисс Элен Олбери? — спросил я.

Она энергично замотала головой. Я бы даже сказал, чересчур энергично. Глаза безумные.

— Не могли бы вы уделить мне несколько минут? — спросил я и не дожидаясь приглашения вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

Она молча повернулась и побежала по лестнице, то и дело пугливо оглядываясь назад. Мы поднялись в полупустую гостиную. Из окна виден был дом Дины. Девушка вышла на середину комнаты, по-прежнему прижимая руки ко рту.

Чего я только не говорил, чтобы убедить ее, что не причиню ей никакого вреда. Напрасно. Любые мои слова вызывали у нее жуткий страх. Наконец мне это надоело и я перешел к делу.

— Вы сестра Роберта Олбери? — спросил я, но в ответ получил лишь взгляд, полный панического ужаса. — После его ареста по подозрению в убийстве Дональда Уилсона вы заняли эту квартиру, чтобы наблюдать за ней. Зачем?

Молчание. Пришлось отвечать на этот вопрос самому:

— Вы хотели отомстить. Вы считали, что во всем виновата Дина Брэнд. Вы ждали удобного случая. И позавчера ночью этот случай представился. Вы проникли к ней в дом, увидели, что она пьяна, и убили ее ледорубом, который нашли в квартире.

Она по-прежнему не говорила ни слова. Ее испуганное лицо застыло, превратилось в маску.

— Вам помог Дон, он облегчил вам задачу. Ему нужны были письма Элихью Уилсона. Скажите, кого он послал за этими письмами, кто был непосредственным убийцей? Кто?

Молчание. На лице — то же выражение, вернее, отсутствие всякого выражения. Я испытал сильное желание ее стукнуть.

— Я дал вам возможность высказаться. Я хочу знать, каковы были ваши мотивы. Не хотите говорить — дело ваше.

Говорить она явно не хотела, и я решил оставить ее в покое; я боялся давить на нее: в таком состоянии она могла выкинуть все что угодно. Вышел я из квартиры с ощущением, что она не поняла ни слова из того, о чем я ее спрашивал. На углу меня ждал Дик Фоли.

— В этом доме, — сказал я ему, — живет девица Элен Олбери, восемнадцати лет, рост пять футов шесть дюймов, худая, весит не больше ста фунтов, а то и меньше, глаза карие, близко посажены, кожа желтоватая, волосы темные, коротко стриженные, прямые; жакет и юбка серые. Последи за ней. Если бросится на тебя, сдай в полицию. Будь осторожен, она не в себе.

Чтобы выяснить, где искать Рено и что ему от меня надо, я отправился к Каланче Марри. Не доходя до его заведения я предусмотрительно зашел в подъезд какого-то офиса, чтобы оттуда оценить обстановку.

У входа стоял полицейский фургон, куда из бильярдной вели, тащили и пихали людей. Ведущие, тащившие и пихавшие на полицейских были похожи мало. По всей вероятности, это были головорезы Пита, брошенные полиции на помощь. Как видно, Пит, заручившись поддержкой Макгроу, решил, как и обещал, расправиться с Сиплым и Рено.

Подъехала «скорая помощь», погрузила носилки и уехала. Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть, кого — или что — увезли в больницу. Когда напряжение несколько спало, я вышел из подъезда, попетлял по улицам и вернулся в гостиницу.

В холле меня уже поджидал Микки Лайнен.

— Про такого, как твой Чарлз Проктор Дон, — начал он, — есть старая хохма: «Этот юрист разбирается в уголовных делах? — Еще как! Сам старый уголовник!» Недавно пройдоху Дона наняли адвокатом к юному Олбери, которого ты посадил за убийство. Когда Дон явился к нему, тот сказал, что не желает иметь с ним ничего общего. Этот горе-адвокат в прошлом году сам чуть было за решетку не угодил: вымогал деньги у какого-то пастора Хилла, но выкрутился. У него свой дом где-то на Либерт-стрит. Мало тебе?

— Более чем достаточно. Садись, отдохни, подождем вестей от Дика.

Микки зевнул и сказал, что отдохнуть он всегда готов, потому как не из тех, кто любит бегать целыми днями задрав хвост. Помолчав, он поинтересовался, слышал ли я, что мы прославились. Я спросил, что он имеет в виду:

— На днях я встретил здесь Бобби Робинсона из «Консолидейтед пресс», — пояснил он. — Съезжаются репортеры и из других телеграфных агентств, из крупных газет. Вся страна на нас смотрит.

Только я заговорил на свою любимую тему — эти репортеры, мол, так все запутают, что потом в жизни не распутаешь, — как меня вызвали к телефону.

— Долго себя ждать не заставила, — услышал я голос Дика Фоли. — Отправилась на Грин-стрит, триста десять. Там полно полиции. Убили адвоката, Дона. Ее задержали.

— Она еще там?

— Да, в кабинете шефа.

— Продолжай слежку. Если что узнаешь — немедленно звони.

Я вернулся к Микки Лайнену и вручил ему ключ от своей комнаты:

— Располагайся у меня. Отвечай на телефонные звонки. Я буду поблизости, сниму номер в отеле «Шэннон» под именем Дж.-В. Кларка. Никому, кроме Дика, об этом не говори.

Микки спросил было: «Какого черта?!» — но ответа не получил и послушно поплелся к лифтам.

XXIII В БЕГАХ

Я пошел в отель «Шэннон», назвался Кларком, снял на один день номер, расплатился и получил ключ от комнаты 321. Телефон позвонил только через час. Дик Фоли сказал, что скоро будет. Через пять минут он был уже у меня. Лицо озабоченное, злое. Под стать лицу — голос.

— Тебя разыскивают. Сразу два убийства: Брэнд и Дон. Я звонил. Трубку взял Микки. Сказал, что ты здесь. Его забрали. Обрабатывают.

— Я этого ожидал.

— Я тоже, — огрызнулся он.

— Ты что же, думаешь, я убил их, Дик? — с расстановкой спросил я.

— Если нет, самое время доказать это.

— Уж не хочешь ли ты донести на меня?

Он оскалился. Из загорелого его лицо стало каким-то бурым.

— Возвращайся в Сан-Франциско, — посоветовал я ему, — у меня и без тебя забот хватает.

Он не торопясь надел шляпу, не торопясь закрыл за собой дверь и скрылся.

В четыре часа дня я заказал обед себе в номер, а также пачку сигарет и «Ивнинг геральд». Первая страница газеты была поровну поделена между недавним убийством Дины Брэнд и сегодняшним Чарлза Проктора Дона. Связующим звеном между ними была Элен Олбери.

Элен Олбери, прочел я, была сестрой Роберта Олбери, которая, несмотря на признания брата, считала, что в убийстве он не виновен и стал жертвой заговора. Вести его дело она пригласила адвоката Чарлза Проктора Дона. Скорее всего, подумал я, все было ровно наоборот: не она разыскала Чарлза Проктора, а Чарлз Проктор — ее. От его услуг — как, впрочем, и любого другого защитника, — брат отказался, однако девушка, несомненно под воздействием Дона, с этим не смирилась.

Сняв пустую квартиру напротив дома Дины Брэнд, Элен Олбери поселилась там с полевым биноклем и идеей — во что бы то ни стало доказать, что в убийстве Дональда Уилсона виноват не ее брат, а Дина со своими сообщниками.

К этим «сообщникам» причислили и меня. «Человек, выдающий себя за частного детектива из Сан-Франциско, — писала обо мне «Геральд», — находится в городе уже несколько дней и, судя по всему, сдружился с Максом Тейлером (Сиплым), Дэниэлом Рольфом, Оливером Старки (Рено) и Диной Брэнд». С точки зрения газеты, мы-то и были настоящими убийцами, а Роберт Олбери — лишь подставным лицом.

В ночь, когда погибла Дина, Элен Олбери увидела из окна своей квартиры нечто, по мнению «Геральд», весьма существенное для раскрытия преступления. Как только девушка узнала об убийстве Дины, она рассказала об увиденном Чарлзу Проктору Дону, а тот, как показали его клерки, немедленно вызвал к себе в контору меня и о чем-то долго со мной беседовал. Когда я ушел, он сказал клеркам, что ждет меня на следующий день, то есть сегодня, к десяти утра. Однако в десять утра я почему-то не явился, а в двадцать пять одиннадцатого дворник обнаружил под лестницей тело убитого Чарлза Проктора Дона. По сообщению полиции, из кармана убитого были украдены ценные бумаги.

В то самое время, когда дворник наткнулся на тело адвоката, я, как писала газета, ворвался в квартиру Элен Олбери и стал ей угрожать. После того как девушке удалось вытолкать меня за дверь, она побежала в контору Дона, застала там полицию и рассказала про мой визит. Полицейские бросились ко мне в отель, но вместо меня обнаружили в номере некого Майкла Лайнена, который тоже назвался частным детективом из Сан-Франциско. В данный момент Майкл Лайнен задержан и дает показания, а Сиплого, Рено, Рольфа и меня разыскивают по подозрению в убийстве. Развязка должна произойти в самое ближайшее время.

Интересной оказалась и заметка на второй странице, где говорилось, что детективы Шепп и Венмен, которые первыми обнаружили тело Дины Брэнд, куда-то исчезли. Автор заметки высказывал опасения, как бы и тут не обошлось без «сообщников».

О вооруженном нападении на грузовики, а также о налете на бильярдную Каланчи Марри в «Геральд» не говорилось ни слова.

Из отеля я рискнул выйти, только когда стемнело. Мне надо было связаться с Рено. Из автомата я позвонил в бильярдную:

— Марри на месте?

— Это я, — сказал чей-то совершенно незнакомый голос. — Кто его спрашивает?

— Лилиан Гиш! — прорычал я и бросил трубку.

Расставшись с мыслью найти Рено, я решил навестить своего клиента, папашу Элихью, и приструнить его с помощью любовных писем, которые он посылал Дине Брэнд, а я выкрал из кармана убитого Дона.

Улицы я выбирал только самые темные и пустые, поэтому идти пришлось долго — слишком долго для человека, который всю жизнь презирал любителей пеших прогулок. Добравшись наконец до дома Уилсона, я понял, что к разговору с ним не готов: все силы и нервы ушли на ходьбу. По счастью, как вскоре выяснилось, наша беседа на некоторое время откладывалась.

Я уже находился буквально в нескольких шагах от его двери, как вдруг услышал за спиной чей-то шепот. От неожиданности я подпрыгнул на месте.

— Не бойся, — прошептал голос.

Выглянув из-за куста, за который он спрятался став на четвереньки, я разобрал в темноте, что кто-то скрывается за живой изгородью. Я вытащил пистолет: верить этому типу на слово я был не обязан. Поднявшись с колен, я двинулся ему навстречу. Подойдя ближе, я узнал его: это был один из двух молодчиков, которые накануне впустили меня в дом на Руни-стрит. Я присел рядом с ним на корточки и спросил:

— Где мне найти Рено? Хэнк О’Марра сказал, что он хочет меня видеть.

— Так оно и есть. Знаешь, где забегаловка Малыша Маклеода?

— Нет.

— На Мартин-стрит. На углу с Кинг-стрит. Спросишь Малыша. Отсюда недалеко, найдешь.

— Будем надеяться, — ответил я и ушел, предоставив ему сидеть за оградой и следить за домом моего клиента в расчете на то, что удастся подстрелить Пита, Сиплого или любого другого недруга Рено, если те зашли навестить папашу Элихью.

Я вышел на Мартин-стрит и вскоре увидел перед собой довольно захудалое питейное заведение, разукрашенное красной и желтой краской. Войдя внутрь, я спросил, как мне найти Малыша Маклеода. Меня провели в заднюю комнату, где сидел толстяк, у которого был грязный воротничок, полный рот золотых зубов и всего одно ухо. Это и был Крошка Маклеод.

— Где Рено? — спросил я его. — Он хотел со мной встретиться.

— А ты кто такой? — в свою очередь спросил меня Крошка.

Я назвался, и он, не сказав ни слова, вышел. Вернулся Крошка с подростком лет пятнадцати, у которого было красное прыщавое лицо и отсутствующий вид.

— Сынок отведет тебя, — сказал Крошка Маклеод.

Мы вышли через боковую дверь, некоторое время брели какими-то закоулками, пересекли песчаный пустырь, вошли во двор через покосившиеся ворота и поднялись на заднее крыльцо каркасного дома. Мальчик постучал, а за дверью спросили, кто это.

— Сынок и человек от Малыша, — ответил мальчик.

Дверь нам открыл длинноногий О’Марра. Сынок ушел, а меня проводили на кухню, где за столом, уставленным пивными бутылками, сидел Рено Старки, а с ним еще четверо. Над входной дверью, у меня за спиной, висели на гвоздях два пистолета. Окажись за дверью вооруженный враг и прикажи он поднять руки вверх — висевшие на гвоздях пистолеты оказались бы как нельзя более кстати.

Рено налил мне пива и повел через столовую в комнату, выходящую на улицу. Там на животе лежал какой-то человек и глядел в окно, отогнув край задернутой занавески.

— Ступай на кухню, промочи горло, — сказал ему Рено.

Тот молча встал и вышел, а мы сели на стоявшие рядом стулья.

— Когда я устраивал тебе алиби в Теннере, — начал Рено, — то, если помнишь, сказал, что делаю это только потому, что мне нужны свои люди.

— На меня можешь положиться.

— Ты им про Теннер уже говорил?

— Пока нет.

— Это алиби стопроцентное, если только они не начали всерьез под тебя копать. Думаешь, копают?

«Еще как», — подумал я про себя, а вслух сказал:

— Нет, Макгроу просто дурака валяет. Ничего страшного. А что у тебя?

Рено осушил свой стакан, вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— За меня не бойся. Вот зачем ты мне нужен. Понимаешь, ситуация сейчас — хуже некуда: Пит заодно с Макгроу, и легавые вместе с алкашами Пита охотятся за мной и Сиплым. А мы с Сиплым, вместо того чтобы ударить по ним сообща, сами норовим друг друга прикончить. Дело дрянь. Пока мы между собой воюем, они нам поодиночке глотки перегрызут.

Я сказал, что совершенно с ним согласен.

— Сиплый тебя послушает, — продолжал Рено. — Найдн его и передай ему все, что я тебе сказал. За то, что я пристрелил Джерри Купера, он хочет убрать меня, а я в свою очередь хочу убрать его. Мое предложение: объединиться всего на несколько дней. Причем нам с ним встречаться не придется. За Сиплого ведь всегда его мальчики отдуваются. И я на этот раз поступлю так же. Соединим наших людей, а сами останемся в стороне. Покончим с этим проклятым Фиником, а тогда, на покое, между собой разберемся.

Только смотри, перед ним особенно не заискивай. Пусть не думает, что я в кусты прячусь. Главное — Пита с дороги убрать, а свои счеты мы всегда свести успеем. Пит окопался в Виски-таун. Я бы его выкурил оттуда, да людей у меня маловато. И у Сиплого — тоже. А совместными усилиями мы бы с Фиником сладили, так ему и передай.

— Сиплый мертв, — сказал я.

— Это точно? — недоверчиво переспросил Рено.

— Вчера на складе старого Редмена его убил Дэн Рольф — прикончил тем самым ледорубом, которым Сиплый зарезал девчонку.

— А тебе это, случаем, не приснилось?

— Нет, не приснилось.

— Надо же! А ведь по его дружкам не скажешь, что он на тот свет угодил, — сказал Рено, но чувствовалось, что он мне верит.

— А они еще сами не в курсе, — пояснил я. — Сиплый скрывался от полиции, и связь с ним поддерживал только Тед Райт. Тед про убийство знал и даже на нем подзаработал. По его словам, Каланча Марри передал ему от тебя то ли сотню, то ли полторы.

— Знай я, что он не врет, я дал бы этому придурку вдвое больше, — пробормотал Рено, потер подбородок и сказал: — Ладно, Сиплый, значит, отпадает.

— Нет.

— Почему «нет»?

— Раз его люди не знают, где он, — предложил я, — давай скажем им, что он за решеткой. Один раз они уже вырвали его из лап Нунена. Может, теперь они опять устроят налет на тюрьму, если узнают, что его сцапал Макгроу.

— Дальше, — заинтересовался Рено.

— Если его дружки, поверив, что Сиплый под замком, опять попытаются его вызволить, полиции, в том числе и головорезам Пита, придется как следует попотеть. Пока они будут устраивать облаву на людей Сиплого, ты сможешь попытать счастья в Виски-таун.

— А что, это идея, — медленно проговорил Рено.

— Думаю, дело выгорит, — подбодрил его я и встал. — Увидимся…

Такой поворот событий меня не вполне устраивал. Но я, разумеется, промолчал. Не враг же я себе.

Я опять сел, а Рено стал обзванивать друзей. Телефон звонил не переставая. Точно так же, не переставая, скрипела, впуская и выпуская людей, кухонная дверь, причем впускать приходилось гораздо чаще, чем выпускать. Вооруженных мужчин, табачного дыма и напряжения прибавлялось в доме с каждой минутой.

XXIV ВИСКИ-ТАУН

В половине второго ночи, оторвавшись наконец от телефона, Рено сказал мне:

— Поехали.

Он поднялся наверх и вскоре вернулся с небольшим черным саквояжем в руках. К этому времени большинство его людей уже вышли из кухни на улицу.

— Поаккуратней с ним, — предупредил меня Рено, протягивая саквояж — саквояж оказался тяжелым.

В доме теперь нас оставалось всего семь человек. Мы вышли и влезли в большую машину с занавешенными окнами, которую О’Марра подогнал прямо к дверям. Рено сел вперед, рядом с О’Маррой, а я втиснулся назад, зажав саквояж между коленями.

Из переулка выехала еще одна машина и встала впереди, третья держалась за нами. Ехали мы со скоростью миль сорок в час, не больше — по принципу тише едешь, дальше будешь. Мы уже почти добрались до места, как пришлось немного поволноваться.

Уже на окраине, когда мы проезжали по улице, застроенной небольшими одноэтажными строениями, какой-то человек показался в дверях, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. Кто-то из третьей машины уложил его на месте.

На следующем перекрестке нас встретили градом пуль.

— Если пуля попадет в саквояж, — крикнул, повернувшись ко мне, Рено, — мы все взлетим на воздух! Открой его, а то потом времени не будет!

Мы прижались к тротуару возле какого-то темного трехэтажного кирпичного здания, и я открыл саквояж. Бомбы — короткие двухдюймовые трубы, лежавшие в опилках на дне саквояжа, — разобрали в одно мгновение. Занавески на окнах машины от пуль были изодраны в клочья.

Не поворачиваясь Рено выхватил из саквояжа одну трубу, выскочил из машины и, не обращая никакого внимания на побежавшую по его левой щеке струйку крови, размахнулся и запустил бомбу в дверь кирпичного здания. Раздался оглушительный взрыв, взвилось пламя. Нас отбросило взрывной волной, на голову посыпались какие-то предметы. Входная дверь слетела с петель.

К дому бросился еще кто-то, взмахнул рукой, и еще одна труба, начиненная дьявольской смесью, угодила в проем двери. С окон нижнего этажа сорвались ставни, посыпались осколки стекла и рванулся огонь.

Машина, державшаяся третьей, остановилась в самом начале улицы, и сидевшие в ней стали отстреливаться. А первая машина проехала вперед и свернула в переулок. Судя по выстрелам, раздававшимся между взрывами бомб, из нее обстреливали задний выход.

О’Марра выбежал на середину улицы и зашвырнул бомбу на крышу кирпичного дома. Бомба не взорвалась, а О’Марра задрал одну ногу, вцепился обеими руками себе в горло и повалился навзничь.

Еще одни из наших рухнул под пулями, которые градом сыпались на нас из соседнего с кирпичным деревянного дома. Рено смачно выругался и крикнул:

— Толстяк, выкури их оттуда!

Толстяк поплевал на бомбу, забежал за машину и взмахнул рукой. Нас словно сдуло с тротуара, а через мгновение охваченный пламенем деревянный дом осел на наших глазах.

— Бомбы еще есть? — спросил Рено.

Все мы испытывали странное чувство оттого, что в нас никто не стреляет.

— Последняя осталась, — ответил Толстяк, взяв в руки бомбу.

Языки пламени лизали окна верхнего этажа. Рено взглянул на кирпичный дом, взял у Толстяка бомбу и сказал:

— Назад! Они сейчас выйдут.

Мы отошли назад. Изнутри раздался голос:

— Рено!

— Что надо? — крикнул Рено, предусмотрительно зайдя за машину.

— Сдаемся, — пробасил голос. — Мы выходим. Не стреляйте.

— Кто это «мы»? — спросил Рено.

— Это я, Пит, — послышался низкий голос. — Нас осталось четверо.

— Ты выходишь первым! — приказал ему Рено. — За тобой по одному остальные. С интервалом в полминуты. Всем руки за голову! Выходите!

Вскоре в проеме изуродованной взрывом двери появились поднятые руки и лысая голова Пита Финика. В свете полыхавшего над соседним домом пожара видно было, что лицо у него в крови, а одежда изорвана в клочья. С минуту бутлегер постоял на пороге, а потом стал медленно спускаться по ступенькам на тротуар.

Рено обозвал его паршивым подонком и четыре раза выстрелил ему в лицо и в живот.

Пит упал. За моей спиной раздался смех. Рено швырнул в дверь последнюю оставшуюся бомбу. Мы кинулись за машину. За руль сел Рено. Но мотор не работал: и туда попали пули. Мы вылезли, и Рено стал громко сигналить.

К нам подъехала та машина, что остановилась в начале улицы. Я огляделся: от пожара было светло как днем. В окнах домов кое-где виднелись лица, но на улице, кроме нас, не было ни души. Издали послышался перезвон колокольчиков приближающихся пожарных машин.

Приехавший за нами автомобиль и так был набит до отказа. Мы набились в него как сельди в бочку, а те, кто не поместился, повисли на подножках.

Проехав по ногам мертвого Хэнка О’Марры, мы направились домой. Первую треть пути мы проехали без комфорта, но и без приключений. В дальнейшем же приключений, в отличие от комфорта, прибавилось.

Из боковой улицы выехал лимузин, двинулся нам навстречу, а затем повернулся боком, остановился и обстрелял нас.

Еще одна машина выехала из-за лимузина и направилась прямо на нас. И опять град пуль.

Мы дрались как львы, но, к сожалению, нас в машине было слишком много: трудно стрелять, когда один человек сидит у тебя на коленях, другой повис на плече, а третий палит из пистолета в дюйме от твоего уха.

Правда, первая наша машина, та, что заехала за кирпичный дом, вскоре подоспела нам на помощь, но и противник получил подкрепление, причем сразу в виде двух автомобилей. По всей вероятности, налет людей Сиплого на тюрьму уже кончился и армия Пита, посланная на подмогу полиции, повернула на нас. Нам пришлось туго.

Опустив раскаленный ствол и наклонившись к Рено, я прокричал ему в ухо:

— Дело дрянь! В машине нас слишком много. Давайте вылезем и будем отстреливаться с улицы!

Рено мое предложение понравилось, и он скомандовал:

— Все лишние — из машины! Вести огонь с тротуара!

Я выскочил первым, украдкой поглядывая на темный переулок.

Толстяк двинулся следом. Нырнув в переулок, я повернулся к нему и прорычал:

— Чего ты за мной увязался? Места, что ли, мало? Вон лестница в подвал — отличное местечко!

Он с готовностью двинулся к подвалу — и был тут же убит наповал.

Я осмотрелся. Проулок, куда я зашел, оказался всего двадцати футов в длину и упирался в высокий деревянный забор с запертыми воротами. Подставив мусорное ведро, я забрался на ворота и очутился в саду с выложенными кирпичом дорожками, потом перелез через другой забор и попал в другой сад, а оттуда точно так же — в третий, где меня заливисто облаял фокстерьер.

Я отшвырнул собаку ногой, перемахнул через очередной забор, запутался в бельевой веревке, пересек еще два сада, услышал за спиной крик из окна, увернулся от брошенной бутылки — и наконец оказался в каком-то вымощенном булыжником переулке.

Выстрелы теперь гремели далеко позади, однако не так далеко, как хотелось бы, и пришлось опять пуститься в путь. Большее расстояние я прошел только один-единственный раз в жизни, да и то во сне — в ночь, когда была убита Дина.

Когда я подымался по ступенькам к двери Элихью Уилсона, мои часы показывали три тридцать утра.

XXV ШАНТАЖ

Звонить пришлось долго. Наконец высокий, загорелый шофер открыл мне дверь. Он был в майке и трусах, а в руке сжимал бильярдный кий.

— Чего надо? — спросил он, а затем, присмотревшись, добавил: — А, это ты? Чего тебе?

— Хочу поговорить с мистером Уилсоном.

— В четыре утра?! А больше ты ничего не хочешь? — И он стал закрывать дверь.

Я подставил ногу. Он перевел взгляд с моей ноги на меня, подбросил бильярдный кий и спросил:

— Ты что, ноги давно не ломал?

— Я не шучу, — настаивал я. — Мне необходимо поговорить со стариком. Так ему и скажи.

— Без толку. Он как раз вчера предупредил меня, чтобы я тебя не впускал.

— Вот как?! — Я достал из кармана четыре любовных письма, выбрал из них первое, наименее идиотское, протянул его шоферу и сказал: — Передай хозяину это письмо и скажи ему, что с остальными я сижу здесь, на ступеньках. Скажи, что сидеть я буду ровно пять минут, а потом отнесу эти письма Томми Робинсу из «Консолидейтед пресс».

Шофер уставился на конверт, обругал Томми Робинса, взял письмо и захлопнул у меня перед носом дверь. Через четыре минуты он опять вышел на крыльцо и сказал:

— Эй, ты, входи.

Следом за ним я поднялся по лестнице в спальню старого Элихью. Мой клиент сидел на кровати, в одном пухлом розовом кулачке сжимая свое собственное скомканное любовное письмо, в другом — пустой конверт. Седые волосы стояли дыбом, синие глаза налились кровью, челюсть отвисла. Одним словом, он пребывал в отличном расположении духа. Не успели мы войти, как он начал кричать:

— Это что же получается? Раньше хамил, а теперь пришел, чтобы старый пират от виселицы спас?!

Я сказал, что пришел вовсе не за этим и что если он собирается и дальше молоть вздор, то пусть хотя бы говорит потише, чтобы в Лос-Анджелесе не слышали, какой он болван.

— Если вы украли пару чужих писем, — на весь дом заголосил старикан, — то это еще не значит…

Я заткнул уши, он обиделся, и крик смолк. Я вынул пальцы из ушей и сказал:

— Отправьте вашего человека спать — нам надо поговорить наедине. Сегодня он вам не понадобится. Бить я вас не собираюсь.

— Ступай, — буркнул старик шоферу.

Шофер повернулся и ушел, прикрыв за собой дверь и напоследок бросив на меня полный любви взгляд. Когда мы остались одни, папаша Элихью дал волю своему гневу: он потребовал, чтобы я немедленно вернул ему остальные письма, стал допытываться, громко сквернословя, как они ко мне попали и что я с ними сделал, угрожал мне невесть чем, в основном же осыпал меня самыми отборными ругательствами.

Писем я ему не отдал. Румянец сошел с лица старика, оно опять стало розовым.

— Стало быть, вы собираетесь представить это дело таким образом? — пожевав губами и скосив на меня глаза, процедил он.

Теперь папаша Элихью говорил значительно тише: ему было не до крика, разговор принимал серьезный оборот.

Я подставил стул к кровати, сел и ласково ему улыбнулся:

— А почему бы и нет.

Он молча смотрел на меня и жевал губами.

— Хуже клиента, чем вы, у меня в жизни не было, — пожаловался я. — Посудите сами. Сначала вы нанимаете меня, чтобы я очистил от преступников город, потом предаете, переходите на сторону противника и воюете со мной до тех пор, пока я не начинаю брать верх; затем выжидаете, а теперь, когда, по-вашему, дела мои опять плохи, вы даже не впускаете меня в дом. Не знаю даже, что бы я без этих писем делал.

— Это шантаж, — буркнул он.

Я рассмеялся:

— Вы бы уж лучше молчали. Ладно, пусть будет шантаж. — Я постучал пальцем по спинке кровати. — Так вот, старина, дела мои совсем неплохи. Я победил. Помните, вы плакались, что злые люди отобрали у вас ваш маленький городок? Пит Финик, Лу Ярд, Сиплый Тейлер и Нунен. Где они теперь? Ярд был убит во вторник утром. Нунен — вечером того же дня, Сиплый — в среду утром, а Финн — час назад. Так что хотите вы или нет, а город опять ваш. А вы еще говорите, что я вас шантажирую. А теперь слушайте, что вам надо будет сделать. Вам надо связаться с мэром города — должен же быть в этом поганом городишке мэр! — и вместе позвонить губернатору штата… Не перебивайте меня.

Губернатору скажете, что городская полиция, где бутлегеры действуют на правах блюстителей порядка, вышла из-под контроля. Попросите его прислать помощь — лучше всего национальную гвардию. Может, за городом еще какие-то банды и действуют, но главари — все те, кого вы так боялись, — отправились на тот свет. А ведь у них были с вами свои счеты. Сейчас появилось много деловых мальчиков, которые стремятся поскорей занять место убитых. Что ж, тем лучше: пока в городе царит анархия, белым воротничкам будет легче овладеть ситуацией. А новые люди, в отличие от старых, особой опасности для вас не представляют.

Пусть мэр или губернатор, в зависимости от того, кто за это отвечает, разгонит всю берсвиллскую полицию. Пока вы не наберете новых людей, за порядком в городе будут следить национальные гвардейцы. Я слышал, что и мэр и губернатор — ваша личная собственность. Они сделают все, что вы им скажете. А сказать придется, ничего не поделаешь.

И тогда ваш прелестный городок опять будет принадлежать вам и вы опять превратите его в помойную яму. Если же вы не свяжетесь с губернатором, я отдам ваши любовные письма газетчикам — и не в «Геральд», где сидят ваши люди, а в информационно-телеграфные агентства. Эти письма я забрал у Дона. Уверен, вам доставит огромное удовольствие доказывать на суде, что не вы его нанимали и не он убил девушку. Но еще большее удовольствие получат люди, которые будут читать ваши письма. Они просто великолепны. В жизни не читал ничего смешнее. — Я замолк.

Старик весь дрожал — и не от страха. Его лицо опять побагровело. Он разинул рот и проревел:

— Печатайте их и будьте прокляты!

Я вынул письма из кармана, бросил их на кровать, встал, надел шляпу и сказал:

— Я отдал бы правую руку за то, чтобы доказать, что девушку убил человек, которого подослали вы. Господи, кто бы знал, как мне хочется отправить вас на виселицу! Это был бы достойный финал.

К письмам он даже не прикоснулся.

— Вы сказали мне правду про Тейлера и Пита?

— Да, не понимаю только, какая вам разница? Вместо них вами будет распоряжаться кто-то другой.

Он откинул одеяло и сел, свесив с кровати свои короткие розовые ножки в пижамных брюках.

— Значит, смелости не хватает занять пост, который я вам уже предлагал, — шефа полиции?

— Да. Всю свою смелость я растерял, сражаясь с вашими врагами, пока вы полеживали в постели и придумывали, как бы подороже меня продать. Ищите себе другую няньку.

Он уставился на меня. А потом хитро прищурился, кивнул седой головой и сказал:

— Боитесь брать на себя ответственность. Признавайтесь, вы ведь ее убили?

На прощание, как и в прошлый раз, я послал его к чертовой матери и вышел из комнаты.

По-прежнему поигрывая кием и смотря на меня любящими глазами, шофер встретил меня внизу и проводил до двери. Ему явно очень хотелось, чтобы я что-то выкинул. Но я обманул его ожидания и он в сердцах захлопнул за мной дверь.

Начинало светать.

Недалеко от дома под деревьями стоял черный двухместный автомобиль. Поскольку невозможно было разобрать, есть в нем кто-нибудь или нет, я счел за лучшее пойти в противоположную сторону. Автомобиль двинулся за мной.

Бежать по улицам от машины — удовольствие сомнительное, поэтому я остановился и повернулся к машине лицом. Автомобиль подъехал. Я уже опустил было руку в карман, но тут увидел за ветровым стеклом красное лицо Микки Лайнена. Он открыл мне дверцу.

— Я так и знал, что тебя здесь застану, — сказал он, когда я сел рядом. — Надо же, мы разминулись буквально на несколько секунд. Издали я видел, как ты входишь в дом, но не успел тебя перехватить.

— Как же ты выкрутился в полиции? — спросил я. — Поезжай, будем говорить на ходу.

— Я притворился, что ничего не знаю, ни о чем не догадываюсь, понятия не имею, чем ты тут занимаешься, — просто случайно встретил тебя в городе. Мы, мол, с тобой старые друзья. Они как раз меня допрашивали, когда нагрянули налетчики. Меня заперли в каком-то кабинетике напротив зала заседаний. А когда началась заварушка, я сбежал.

— А чем дело кончилось?

— Полицейские дали им прикурить. Про налет они разнюхали заранее и стянули к тюрьме уйму народу. Но им пришлось здорово попотеть, прежде чем они перебили всю банду. Говорят, это были люди Сиплого.

— Ясно. Сегодня ночью между собой сцепились Рено и Пит Финик. Ты об этом что-нибудь слышал?

— Краем уха.

— Рено убил Пита, но на обратном пути попал в засаду. Что было дальше — не знаю. Дика видел?

— Я был у него в отеле, и мне сказали, что он уехал вечерним поездом.

— Я отослал его домой, — объяснил я. — По-моему, он решил, что Дину Брэнд убил я. Его подозрения ужасно действовали мне на нервы.

— Ну?

— Что «ну»? Тебя интересует, убил ли я ее? Не знаю, Микки. Сам пытаюсь это выяснить. А что надумал ты? Останешься со мной или вернешься следом за Диком во Фриско?

— Далось тебе это убийство! Может, его и вообще не было. Ты ведь деньги и побрякушки не брал?

— Не брал. Но и убийца тоже не брал. Когда я ушел оттуда в девятом часу утра, деньги и драгоценности еще были на месте. Между восемью и девятью в доме побывал Дэн Рольф, но он бы красть не стал. Сыщики… Постой, постой! Сыщики, Шепп и Венмен, которые нашли тело, пришли туда в половине десятого. Кроме драгоценностей и денег, из дома ведь вынесли еще и письма, которые посылал Дине старый Элихью. Иначе бы я не нашел их в кармане Дона. Примерно тогда же, когда был убит Дон, исчезли и двое сыщиков. Догадываешься почему?

Когда Шепп и Венмен обнаружили, что девушка мертва, они, прежде чем поднять тревогу, ограбили квартиру. Зная, что старый Уилсон миллионер, они вместе с другими ценными вещами прихватили и его письма, которые передали адвокату, чтобы тот продал их Элихью. Но адвоката убили, письма попали ко мне, и сыщики струхнули. Ведь Шепп и Венмен могли и не знать, что в бумагах убитого писем не оказалось, и они перепугались, как бы эти письма не стали уликой против них. Деньги у них были, драгоценности — тоже, и они сочли за лучшее улизнуть.

— Логично, — согласился Микки, — но кто убийца, все равно непонятно.

— И все-таки кое-что уже прояснилось. Попробуем разобраться и в остальном. Для этого неплохо было бы отыскать сейчас старый склад Редмена на Портер-стрит. Там, как мне рассказывали, Рольф убил Сиплого: подошел и всадил в него ледоруб, тот самый, которым зарезали Дину. Если так все и было, значит, Сиплый ее не убивал. Иначе бы он опасался чахоточного и не подпустил бы его к себе. Поэтому и хочется взглянуть на их трупы.

— Портер-стрит идет параллельно Кинг-стрит, — сказал Микки. — Давай начнем с южного конца улицы: отсюда ближе, да и складских помещений там вроде бы больше. А этого Рольфа ты не подозреваешь?

— Нет. Раз чахоточный расправился с Сиплым за убийство девчонки, значит, сам он тут ни при чем. Кроме того, у нее на руках и на лице были синяки, а Рольф не смог бы ее избить. Как я понимаю, он сбежал из больницы, всю ночь прошатался неизвестно где, утром, после моего ухода, заявился к Дине, открыл своим ключом дверь, увидел, что она мертва, решил, что это дело рук Сиплого, забрал ледоруб и отправился на поиски убийцы.

— Почему же в таком случае ты решил, что совершить убийство мог ты сам? — спросил Микки, сворачивая на Портер-стрит.

— Отстань, — проворчал я. — Давай-ка сначала поищем склад.

XXVI СКЛАДЫ

Мы медленно ехали по улице, поглядывая по сторонам в поисках домов, которые бы по виду напоминали брошенный склад. Уже совсем рассвело.

Вскоре мое внимание привлекло большое квадратное красное здание на заросшем пустыре. И у пустыря, и у самого здания вид был крайне заброшенный. Судя по всему, заглянуть туда стоило.

— Остановись на следующем перекрестке, — сказал я. — Похоже, это то, что мы ищем. Оставайся в машине, а я пойду обыщу эту дыру.

Я специально сделал небольшой круг, чтобы подойти к зданию сзади, и осторожно — не крадучись, но и без лишнего шума — пересек пустырь.

Несильно подергал заднюю дверь. Заперта, разумеется. Подошел к окну, попытался заглянуть внутрь, но ничего не увидел — окно грязное, внутри темно. Подергал раму — бесполезно.

Перешел к следующему окну — опять неудача. Обогнул здание и двинулся вдоль торца. С первым окном на этой стороне я тоже не справился, зато второе как бы нехотя поддалось, и я поднял его без особого труда.

Тут я увидел, что оконный проем изнутри забит досками, и, как мне показалось, намертво.

Я выругался, но тут вспомнил, что окно, подымаясь, не скрипело. Я залез на подоконник, вставил руку между досок и подергал их. Доски поддались. Я надавил посильнее. С левой стороны доски отскочили, ощерившись целым рядом блестящих острых гвоздей.

Я раздвинул доски и заглянул в проем окна. Темно и тихо. Стиснув пистолет в правой руке, я перелез через подоконник и спрыгнул на пол. Шагнул влево — и тут же очутился в темноте: тусклый свет из окна сюда не доходил.

Переложив пистолет из правой руки в левую, я вернулся к окну и опять сдвинул доски.

Целую минуту, затаив дыхание, я прислушивался. Тишина. Прижимая пистолет к груди, я стал на ощупь обследовать помещение. Под ноги ничего не попадалось — голый пол. Выброшенная вперед рука ловила воздух, пока не наткнулась на шершавую поверхность стены. Как видно, я пересек из конца в конец пустую комнату.

Я двинулся на цыпочках вдоль стены и вскоре нащупал то, что искал, — дверь. Приложил к ней ухо, но не услышал ни звука. Нашел ручку, осторожно ее повернул и взял дверь на себя. Что-то зашуршало.

Одновременно я сделал сразу четыре вещи: отпустил ручку двери, подпрыгнул, взвел курок и левой рукой наткнулся на что-то твердое и тяжелое, точно надгробие.

Вспышка от выстрела не дала мне ничего — да и не могла дать, хотя каждый раз кажется, будто что-то в этот момент видишь. Не зная, что делать, я выстрелил еще раз, а потом еще раз.

Раздался жалобный, старческий голос:

— Не надо, приятель. Зря стреляешь.

— Зажги свет! — приказал я.

У самого пола, чиркнув, загорелась спичка, и желтый мерцающий свет выхватил из темноты сморщенное лицо какого-то бессмысленного старика, из тех, что ночуют на скамейках в парке. Раскинув дряблые ноги, он сидел на полу. Судя по всему, я в него не попал. Рядом с ним валялась ножка от стола.

— Встань и зажги свет! — приказал я. — А пока жги спички.

Он еще раз чиркнул спичкой, прикрыл вспыхнувший огонек рукой, встал, прошел в другой конец комнаты и зажег свечу, стоявшую на трехногом столике.

Я шел за ним по пятам. Если бы у меня не затекла левая рука, я бы, наверно, держался за него, чтобы не упасть.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я, когда свеча загорелась.

Впрочем, теперь на этот вопрос я мог бы ответить и сам. У стены до самого потолка возвышалась гора деревянных коробок с надписью: «Кленовый сироп экстра».

Пока старик объяснял мне, что он, видит Бог, абсолютно ничего не знает, что два дня назад некий мистер Йейтс нанял его ночным сторожем и, если что не так, с него спрос невелик, — я приподнял крышку на одной из коробок. Внутри оказались бутылки виски с этикеткой «Кэнэдиен клаб». Вид у этикеток был довольно сомнительный. Я отошел от ящиков и обыскал все здание, толкая перед собой старика со свечой. Как я и ожидал, никаких следов пребывания Сиплого обнаружить не удалось.

Когда мы вернулись в комнату, где хранилось спиртное, я, хоть и с трудом, вытащил затекшей рукой бутылку виски из коробки, сунул ее в карман и на прощание дал старику совет:

— Проваливай, пока не поздно. Тебя наняли сторожить склад, который принадлежит одному из людей Пита Финика. Теперь этот тип работает на полицию, а самого Пита убили и его контора лопнула.

Когда я вылезал в окно, старик жадным взглядом смотрел на коробки с виски и пересчитывал их по пальцам.

— Ну что? — спросил Микки, когда я вернулся.

Я молча вытащил из кармана бутылку виски — и какого виски! — вынул пробку, протянул бутылку Микки, а затем заправился сам.

— Ну? — снова спросил он.

— Давай попробуем найти склад старого Редмена, — сказал я.

— Смотри, твое упрямство до добра не доведет, — сказал Микки и включил мотор.

Мы проехали три квартала и увидели длинное низкое и узкое строение с рифленой крышей и всего несколькими окнами под выцветшей вывеской: «Редмен и К°».

— Тачку оставим за углом, — сказал я. — На этот раз ты пойдешь со мной. А то мне одному скучно было.

Выйдя из машины, мы увидели проход между домами, ведущий, по-видимому, к заднему входу на склад, и пошли по нему.

Отдельные прохожие нам уже попадались, но было еще очень рано и фабрики, которых в этом районе было полно, не работали.

Мы подошли к зданию сзади и заметили любопытную вещь: дверь закрыта, но на дверном косяке возле замка вмятины: здесь явно поработали ломом.

Микки подергал дверь. Она оказалась не заперта, но поддавалась с трудом. Наконец короткими рывками он сумел немного приоткрыть ее, и мы протиснулись внутрь.

Войдя, мы услышали далекий голос. Слов разобрать было невозможно. Слышно было только, что голос мужской и довольно резкий.

Микки показал большим пальцем на взломанную дверь и сказал:

— Это не полиция.

Осторожно, стараясь не скрипеть каучуковыми подошвами, я сделал несколько шагов. Микки шел следом, тяжело дыша мне в спину.

По словам Теда Райта, Сиплый прятался наверху, в задней комнате. Быть может, резкий мужской голос оттуда и доносился.

— Фонарь! — бросил я, стоя вполоборота к Микки.

Он вложил фонарь в мою левую руку, в правой я сжимал пистолет. Мы двинулись дальше.

В слабом свете, пробивавшемся через приоткрытую входную дверь, мы пересекли комнату и подошли к дверному проему, за которым царил кромешный мрак.

Свет фонаря прорезал тьму и высветил впереди дверь. Я выключил фонарь и направился к двери. Снова зажег фонарь и обнаружил за дверью ведущую наверх лестницу.

По ступенькам мы подымались с такой осторожностью, будто боялись, что они рухнут у нас под ногами.

Резкий голос замолк. Вместо него до нас доносилось что-то другое — какой-то тихий, неразборчивый шепот.

Я насчитал девять ступенек, когда прямо над нами кто-то громко сказал:

— Готов, сука.

И тут же в ответ четыре раза подряд на одной ноте выпалил пистолет. Под железной крышей каждый выстрел отдавался так гулко, будто стреляли из пятнадцатидюймовой винтовки.

— То-то же, — сказал тихий голос.

За это время мы с Микки преодолели оставшиеся ступеньки, распахнули дверь, вбежали в комнату и бросились на Рено Старки, который, навалившись на Сиплого, душил его обеими руками. Но мы опоздали. Сиплый был мертв.

Рено узнал меня и отпустил свою жертву. Глаза такие же тупые, как всегда; лошадиное лицо такое же деревянное.

Микки перенес труп Сиплого на стоявшую в углу кровать.

В комнате, которая когда-то, видимо, использовалась под контору, было два окна. При дневном свете я увидел под кро-атью труп Дэна Рольфа. На полу валялся автоматический кольт.

Рено покачнулся и подался вперед.

— Ты ранен? — спросил я.

— Он выпустил в меня всю обойму, — спокойно ответил он, прижимая локти к животу.

— Врача! — бросил я Микки.

— Без толку, — сказал Рено. — Он мне полживота отхватил.

Я подставил складной стул и усадил Рено на самый край, чтобы он мог нагнуться вперед.

Микки бросился из комнаты и побежал вниз по лестнице.

— Ты знал, что он не убит? — спросил меня Рено.

— Нет, я передал тебе то, что мне рассказал Тед Райт.

— Тед ушел слишком рано, — сказал Рено. — Этого я и боялся и решил посмотреть, что здесь творится. Сиплый здорово меня надул: прикинулся покойником, а я сдуру под его пушку подставился. — Он тупо посмотрел на труп Сиплого. — А держался он здорово, гад. Подыхал, а рану не перевязывал, так и лежал. — Рено улыбнулся, при мне впервые. — А теперь — мешок с костями, да и тот ничего не весит.

Он заговорил низким голосом. Под стулом на полу образовалась красная лужица. Я боялся к нему прикоснуться. Казалось, стоит ему распрямиться и убрать с живота локти — и он развалится на части.

Рено уставился на лужу и спросил:

— Как же, черт возьми, ты вычислил, что не сам ее убил?

— В этом я окончательно убедился только сейчас, — признался я. — Тебя я подозревал, но до конца уверен не был. В ту ночь у меня в голове все перемешалось, мне снились какие-то сны с колокольным звоном, таинственными голосами и прочим вздором. Потом мне пришло в голову, что, может, это был не сон: я слышал, что в наркотическом кошмаре, бывает, видишь то, что происходит на самом деле.

Когда я проснулся, свет был потушен. Маловероятно, чтобы я убил ее, выключил свет, а потом опять схватил ледоруб. Все могло быть по-другому. Ты же знал, что в тот вечер я был у нее. И алиби мне почему-то устроил сразу, не отнекиваясь. Это показалось мне странным. Кроме того, после рассказа Элен Олбери Дон стал вымогать у меня деньги, а полиция, выслушав ее показания, связала тебя, Сиплого и Рольфа со мной. О’Марри я встретил неподалеку от того места, где спустя несколько минут обнаружил труп Дона. Вероятней всего, адвокат попытался шантажировать и тебя. Все это, а также то, что мы с тобой оказались в одной компании, навело меня на простую мысль: полиция подозревает в убийстве не только меня, но и тебя. Меня они заподозрили потому, что Элен Олберн видела, как ночью я входил и выходил из дома Дины. Но раз они заподозрили и тебя, значит, побывал у нее и ты. По ряду причин Сиплого и Рольфа я в расчет не принимал, а стало быть, убийцей мог быть либо ты, либо я. Но почему ее убил ты — до сих пор ума не приложу.

— Поверь, — сказал он, глядя, как по полу растекается кровавая лужа, — она сама виновата, черт бы ее взял. Звонит она мне и говорит, что к ней собирается Сиплый. Если, говорит, я приеду первым, то смогу устроить засаду. Мне эта идея понравилась. Приезжаю, жду, а его нет.

Рено замолчал, сделав вид, что смотрит на лужу. Но я-то знал, лужа тут ни при чем, он не может говорить из-за боли. Возьмет себя в руки и снова заговорит. Умереть он хотел так же, как и жил, — точно улитка в раковине. Говорить для него было пыткой, но это его не останавливало, — во всяком случае, на людях. Ведь он был Рено Старки, которому все нипочем, и эту роль он играл до конца.

— Ждать мне надоело, — снова заговорил он. — Отучу в дверь и спрашиваю: «Что за дела?» А она зовет меня войти, говорит, она одна. Я не верю, но она клянется, что никого нет, и мы идем на кухню. А может, вдруг, думаю, засада не на Сиплого, а на меня? С нее ведь станется.

Тут вошел Микки и сказал, что вызвал «Скорую». А Рено, воспользовавшись его приходом, перевел дух и продолжал:

— Потом оказалось, Сиплый действительно позвонил ей и сказал, что приедет. Приехал он раньше меня, ты отрубился, и она со страху его не впустила. А он плюнул и уехал. От меня-то она это скрыла: боялась, что я, если узнаю, брошу ее одну. Ты ведь был в отпаде, и, вернись Сиплый, ее некому было бы защитить. Но тогда я всего этого не знал. Просто чувствую, неспроста все это — ее-то я хорошо изучил. Ну, думаю, сейчас ты у меня заговоришь. Врезал ей пару раз, а она ледоруб схватила да как завопит. Только она завизжала, как слышу — шаги. Все, попался, решил.

Он говорил все медленнее, голос у него срывался, каждое слово давалось ему с большим трудом, но виду он не подавал:

— Пропадать, так с музыкой, думаю. Вырываю я у нее ледоруб и всаживаю ей в грудь. Тут ты выскакиваешь: глаза закрытые, ругаешься — совсем плохой. Она на тебя падает. А ты валишься на пол, переворачиваешься и рукой за ледоруб хватаешься. Так с ледорубом в руке и засыпаешь. Лежишь с ней рядом, и не поймешь, кто из вас убитый. Только тут я понял, что наделал. Но ее-то уже все равно не вернуть. Делать нечего. Выключил я свет и поехал домой. А когда ты…

На этом история Рено закончилась, так как в комнату с носилками вошли врачи «Скорой помощи». Они валились с ног от усталости — работы им в Берсвилле хватало. Я был даже рад, что Рено не договорил до конца: всей необходимой информацией я уже располагал, а смотреть на него и слушать, как он из последних сил выжимает из себя слова, было занятием не из приятных.

Я отвел Микки в сторону и пробормотал ему на ухо:

— А теперь берись за дело сам. Я сматываюсь. Сейчас я уже, должно быть, вне подозрений, но рисковать не стоит — с Берсвиллом, ведь сам знаешь, шутки плохи. На твоей машине я доеду до какого-нибудь полустанка, а оттуда на поезде — в Огден. Там я остановлюсь в отеле «Рузвельт» под именем Р.-Ф. Кинг. А ты оставайся здесь. Дашь мне знать, выходить мне из подполья или, наоборот, в Гондурас прокатиться.

Почти целую неделю я просидел в Огдене за своими отчетами, ломая голову над тем, как составить их таким образом, чтобы у начальства не создалось впечатления, будто я — злостный нарушитель законов и кровавый убийца.

Микки приехал за мной через шесть дней. От него я узнал, что Рено умер, что в преступниках я больше не хожу, что награбленное добро возвращено в Первый национальный банк, что Максвейн признался в убийстве Тима Нунена и что Берсвилл благодаря объявленному в городе военному положению постепенно превращается в райское местечко.

Мы с Микки вернулись в Сан-Франциско.

Над отчетами, как выяснилось, я корпел совершенно зря. Старика провести не удалось, и мне здорово влетело.