Сочинения в 3-х тт. Том 3

Перевод Н. Михайлова

(Кирилл Королёв)

ГЛАВА 1

Все было в порядке. Денег, правда, кот наплакал, но их много и не бывает — разве что подвернется удача, а она подворачивается не часто. Тем не менее дела шли, и синдикат пока не выражал недовольства. Не то чтобы они были в восторге от моих успехов, но рассуждали так: мол, дадим мальчишке шанс. Они до сих пор считают меня мальчишкой, хотя мне уже двадцать семь.

Пожалуй, насчет синдиката надо объяснить поподробнее. Звучит громко, а на деле — ничего особенного. Синдикатом именует себя теплая компания из моего родного городка Милвилла: они потратили часть своих сбережений, чтобы отправить в космос помешанного на Луне парня, который рос у них на глазах, — пускай попытает счастья. Разумеется, согласились они далеко не сразу, что вполне понятно: ведь жители провинциальных городков весьма консервативны. Банкир Мел Адаме, парикмахер Тони Джонс, владелец аптеки-закусочной Большой Дэн Олсон и добрый десяток других. По-моему, они в конце концов уступили только потому, что начали предвкушать, как будут хвастаться. Не каждый же может похвалиться тем, что вложил средства в освоение Луны.

Вот так я попал на Луну и катил сейчас на вездеходе, размышляя о тех, кто остался на Земле, и радовался про себя, что наконец-то, после четырех дней в Пустыне, направляюсь обратно к Енотовой Шкуре. Не спрашивайте, почему поселение назвали именно Енотовой Шкурой, а другое, у кратера Шомбергер, Клячей, а третье, в Архимеде, Трепотней. По идее, им следовало присвоить какие-нибудь красивые названия — нарекают же кратеры именами ученых — или, на худой конец, обозвать, скажем, Луноградом или там Селенополисом; в общем, подобрать названия, которые имели бы смысл. Впрочем, мне кажется, что удивляться тут нечему. Когда Луна была далеко, все изощрялись в придумывании названий попышнее, но стоило на ней высадиться людям, как в ход пошли наименования, которые напоминали о доме.

Я провел четыре дня в Пустыне к северо-западу от Тихо. Ну, доложу вам, и местечко: вся поверхность так и стоит дыбом. Прогулка оказалась более-менее успешной — в холодильнике вездехода валялся приличных размеров мешок, набитый под завязку лишайниками; я сделал анализ и убедился, что растения кишат микробами.

До Пиктета оставалось меньше часа, когда я заметил другой вездеход. В тени у подножия невысокого гребня с будто бы срезанной вершиной, по которому я спускался, вдруг что-то блеснуло. Я присмотрелся повнимательнее: мне пришло в голову, что там выходит на поверхность пласт вулканического стекла — в округе его довольно-таки много, и больше всего как раз в окрестностях Тихо.

Не знаю чем, но этот блеск привлек мое внимание. Прожив на Луне пару-тройку лет, человек приобретает некое чутье. Лунный пейзаж поначалу сводит с ума, но потом к нему привыкаешь, и в сознании отпечатывается что-то вроде подробного чертежа. В результате, и не догадываясь как и почему, сразу же замечаешь всякие несуразицы. На Земле такое чутье называется знанием леса, но здесь о лесе говорить не приходится.

Я развернул машину и погнал ее по гребню в том направлении, где засек блеск. Моя «собачка» Сьюзи выбралась из передатчика, где отдыхала или пряталась — или занималась кто-ее-разберет-чем, — уселась на руль и вся затрепетала от возбуждения. С нее посыпались искры. По крайней мере, такое было впечатление. Лучшего слова все равно не подберешь.

Корпус вездехода загудел: о него срикошетил метеорит. Я изрядно перетрухнул. Страх появляется всякий раз — пугает не столько звук, сколько мысль о том, что, будь метеорит побольше, от тебя осталось бы мокрое место. Этот, по счастью, оказался крохотным — возможно, около миллиметра в поперечнике; этакая приличных размеров песчинка, несущаяся со скоростью несколько миль в секунду. Удар получается что надо.

Съехав с гребня, я повел подпрыгивающий на камнях вездеход дальше. Теперь стало видно, что блеск исходит от застывшей в неподвижности машины, такой же, как моя собственная. Поблизости как будто никого не было. Машина стояла на солнце, хотя тень была почти рядом; тот, кто бросил ее тут, наверняка или свихнулся, или прилетел на Луну совсем недавно и еще не успел узнать основных правил поведения. Старожилов же учить ни к чему: если кому-то из них потребуется остановить вездеход, когда на дворе лунный день, он постарается припарковать его в тени.

Не верьте тому, кто станет утверждать, что на Луне холодно. На полюсах и впрямь попрохладнее, чем на Экваторе, но все равно — температура днем поднимается до 250 градусов по Цельсию. Да, вездеходы оборудованы холодильными установками, однако те расходуют громадное количество энергии, а на Луне нет ничего дороже двух вещей — энергии и кислорода. Человек волей-неволей превращается в скрягу. Не потому, что энергии в обрез — с атомным двигателем о ней можно не беспокоиться. Но вот воды всегда не хватает, а она необходима, чтобы привести в действие паровую турбину.

Я подъехал поближе, заглушил двигатель, натянул на голову шлем, стукнул по нему, чтобы он сел поплотнее, и щелкнул застежками. Когда выбираешься наружу, даже в вездеходе, обязательно надеваешь скафандр. Если машину расплющит метеорит, а ты случайно останешься жив, или если в корпусе появится дыра, со скафандром у тебя есть возможность добраться до базы; хотя, по совести говоря, шансы невелики — ты оказываешься один-одинешенек неизвестно где и на помощь рассчитывать почти не приходится.

Я пролез в шлюз, закрыл за собой внутренний люк, потом распахнул наружный и, извиваясь, как червяк, который выбирается из яблока, высунулся из машины. Конечно, конструкторы вездехода могли бы придумать способ попристойнее, однако их заботила в первую очередь надежность модели, а не всякие там удобства; к тому же на Луне о чувстве собственного достоинства лучше вообще забыть.

Меня ослепил яркий свет. Я запамятовал опустить светофильтр. В кабине он не нужен, поскольку лобовое стекло поляризовано. Я выбранился, коря себя за забывчивость. С такой дырявой памятью долго здесь не протянешь.

Дотянуться до шлема я не мог, ибо снаружи торчала только голова, а все остальное было внутри. Тогда вперед, и пошустрее! Я крепко зажмурился, вывалился на поверхность и тут же опустил светофильтр.

Первое, что бросилось в глаза, — наружный люк чужого вездехода был распахнут настежь. Значит, водитель покинул машину. На мгновение мне стало стыдно за те тревожные мысли, которые роились в мозгу. Впрочем, я поступил так, как от меня ожидалось. Встречи в Пустыне происходят не очень часто, а потому приличия требуют остановиться и хотя бы поздороваться.

Я подошел к вездеходу и лишь теперь увидел в лобовом стекле аккуратную круглую дырочку.

— Есть кто живой? — спросил я, установив на максимальную громкость интерком скафандра.

Ответа не последовало. Сьюзи, которая выпорхнула из люка, затанцевала передо мной подобием крохотной радуги. Что бы о них ни говорили, порой «собачки» — отличная компания.

— Эй! — крикнул я. — Может, вам помочь?

Что за глупый вопрос! Метеорит, пробивший стекло, должно быть, врезался прямиком в панель управления, и вездеход превратился в бесполезную груду металла. В отверстии вполне уместилась бы десятицентовая монета; метеорит такой величины способен причинить немало неприятностей.

— Привет, — отозвался кто-то слабым голосом. — Помощь мне и вправду не помешает.

Странный, однако, голос. Похож на женский.

— Что, так плохо?

— К сожалению. Подождите, я сейчас вылезу. Я тут пытаюсь его наладить, но стало слишком жарко. Пришлось укрыться в тени.

Я прекрасно представлял, каково этому бедняге в кабине вездехода. Холодильные установки отключились, температура быстро повышается, солнце светит прямо в стекло, создавая в машине парниковый эффект.

— Могу дотащить вас до города, — предложил я. — Тут недалеко, час с небольшим.

— Не стоит. Мне необходимо отремонтировать вездеход. — Из-за сломанной машины появилась облаченная в скафандр человеческая фигура. — Меня зовут Амелия Томпсон. — Фигура протянула руку. Перчатки наших скафандров заскрежетали друг о друга.

— Женщина!

— Вы имеете что-нибудь против?

— Пожалуй, нет. Просто я не слышал, чтобы до сих пор какая-либо женщина отваживалась отправиться в Пустыню.

Лица Амелии видно не было — она опустила светофильтр шлема. На плече у нее восседала «собачка». Сьюзи подлетела к женщине, и две «собачки» принялись разбрасывать вокруг себя целые снопы искр.

— Может быть, — проговорила Амелия, — вы отбуксируете мою машину в тень, чтобы она немного остыла?

— Амелия, — ответил я, — меня зовут Крис Джексон. Я вовсе не добрый самаритянин, однако не могу оставить вас наедине с вездеходом, у которого повреждена панель управления. Вам ее не починить, вы разве что сумеете накоротко замкнуть провода, а это не приведет ни к чему хорошему. По-моему, вы сами себе роете яму.

— В город мне дороги нет, — сказала она.

— Тем не менее здесь я вас не оставлю. Вы сошли с ума, если хотя бы подумали о такой возможности.

Она показала на мой вездеход:

— Не возражаете? Мы могли бы продолжить разговор внутри.

— Разумеется, — отозвался я, совершенно, честно говоря, не представляя, о чем тут еще говорить.

Мы подошли к моему вездеходу. Амелия забралась в люк. Выждав около минуты, я залез следом, уселся в кресло, включил двигатель и направил машину в тень.

«Собачки» сидели рядом на панели и тихонько искрились.

Остановив вездеход, я обернулся.

Амелия сняла шлем. Она улыбалась, однако доброжелательности в улыбке не чувствовалось. Прямые черные волосы, ровно подстриженные над лбом, молочно-белая кожа, множество веснушек — она походила на школьницу, которая решила вдруг стать взрослой.

Я проявил гостеприимство: встал и направился к холодильнику, намереваясь достать из того фляжку с водой. Чтобы осуществить задуманное, мне пришлось протиснуться между Амелией и стенкой. Свободного пространства в кабине вездехода крайне мало, ведь он предназначен не для увеселительных прогулок.

Так, фляжка, два стакана. Амелии я налил побольше, чем себе, решив, что ей это необходимо. Проведя в скафандре несколько часов, на протяжении которых лишь изредка утоляешь жажду глотком теплой воды из трубки, положительно начинаешь мечтать о стакане ледяной влаги.

Амелия залпом осушила стакан и вернула его мне.

— Спасибо, — сказала она.

Я наполнил стакан по второму разу.

— Право, не стоит. Нельзя быть таким расточительным.

Я встряхнул фляжку. Вода в ней еще оставалась — почти на донышке.

— Нам хватит. До дома рукой подать.

Амелия поднесла стакан к губам. На сей раз она пила маленькими глоточками. Я догадывался, что она лишь усилием воли обуздывает желание выпить все сразу. Временами организм просто-напросто требует чего-нибудь холодного и мокрого.

Я поставил фляжку обратно в холодильник. Амелия заметила мешок с лишайниками.

— Удачная поездка.

— Похоже, что да. Они кишат микробами. Док страшно об-радуется. Ему вечно их не хватает.

— Вы продаете лишайники госпиталю?

— Вообще-то я ищу другое, а их собираю между делом.

— Другое? Что именно?

— Ничего особенного. Уран. Хромиты. Бриллианты. Все, что угодно. Я даже подбираю агаты. Кстати, в прошлую вылазку нашел пару-тройку вполне приличных образцов.

— Агаты! — Амелия рассмеялась коротким, гортанным смешком.

— Их коллекционирует один парень из Енотовой Шкуры. Гранит, полирует, те, которые ему нравятся, оставляет себе, а остальные переправляет на Землю. На камушки с Луны там постоянный спрос. Неважно, хорошие они или не очень, главное, что с Луны.

— Вряд ли он много вам платит.

— Ни цента. Он — мой друг и время от времени оказывает мне кое-какие услуги.

— Понятно. — Амелия, прищурясь, словно изучала меня. По-видимому, она что-то прикидывала.

Осушив стакан, она протянула его мне.

— Еще? — предложил я.

Она покачала головой:

— Крис, может, вы вернетесь в город и забудете, что видели меня? Если вы оттащите мой вездеход в тень, дальше я справлюсь сама.

— Не пойдет. Вам что, не терпится умереть? Я вас не брошу.

— Я не могу появиться в Енотовой Шкуре…

— Оставаться здесь вы тоже не можете, — перебил я.

— Поймите, я проникла на Луну в обход закона. У меня нет лицензии.

— Вот оно что, — протянул я.

— Послушать вас, так это — тягчайшее преступление.

— Ни в коем случае. Вы всего лишь поступили неразумно. Ведь вам известно, для чего выдаются лицензии — чтобы служба контроля могла следить за прибывшими на Луну. Попади вы в аварию…

— Не попаду.

— Уже попали, — возразил я.

— Как попала, так и выберусь.

Мне захотелось стукнуть ее, чтобы она хоть немного образумилась.

Благодаря ей я очутился в немыслимом положении. Отпускать ее одну было нельзя, везти в город — тоже. Те, кто совершает вылазки в Пустыню, блюдут одно единственное правило: по возможности держаться вместе. Ты помогаешь другому, чем только можешь, и ни в коем случае не доносишь на него.

Может статься, лет через сто с лишним наступит такое время, когда нас тут станет слишком много, и тогда мы начнем красть друг у друга, обманывать, грызться между собой — когда-нибудь, но не сейчас.

— Если хотите, я помогу вам починить панель, — сказал я, — но дело в том, что, положившись на нее, вы рискуете жизнью. Вездеходу требуется капитальный ремонт. Не забывайте, что вдобавок у вас дырка в лобовом стекле.

— Я ее заделаю.

Правильно, она ее заделает.

— Мне нужно попасть в Тихо. Нужно, и все!

— В Тихо?!

— Да, в кратер Тихо.

— Только не туда! — с дрожью в голосе воскликнул я.

— Знаю, знаю, — проговорила Амелия. — Слышала я эти россказни.

Она не понимала, о чем говорит! То были вовсе не россказни, а достоверные сведения, факты, занесенные к тому же в архивы колонии. В Енотовой Шкуре жили люди, которые прекрасно помнили, что произошло.

— Вы мне нравитесь, — сказала она. — Вы производите впечатление честного человека.

— К черту! — бросил я, сел в кресло и запустил двигатель.

— Что вы собираетесь делать?

— Я еду в Енотову Шкуру.

— Собираетесь сдать меня властям?

— Нет, — ответил я. — Не властям, а своему приятелю, о котором рассказывал. Тому, что коллекционирует агаты. Он вас пока спрячет, а там мы что-нибудь придумаем. Кстати, держитесь подальше от люка. Если попытаетесь выпрыгнуть, я вас поймаю и отшлепаю.

На мгновение мне показалось, что она сейчас то ли заплачет, то ли набросится на меня, словно дикая кошка. Впрочем, Амелия не сделала ни того ни другого.

— Подождите.

— Да?

— Вы слышали о Третьей лунной экспедиции?

Я кивнул. О ней слышали все. Два звездолета с одиннадцатью людьми на борту сгинули без следа, будто проглоченные Луной. Катастрофа произошла тридцать лет назад, а тела и корабли так и не были найдены.

— Я знаю, где она, — заявила Амелия.

— В Тихо?

Она утвердительно кивнула.

— Ну и что?

— Остались бумаги…

— Бумаги? — Внезапно меня как осенило. Документы?

— Совершенно верно. Представляете, сколько они сегодня стоят?

— Плюс права на публикацию, — сказал я. — «Я нашла потерянную экспедицию» — чем не заголовок для статьи?

— Да, плюс права. Наверняка выйдут книга и фильм, не говоря уж о теленовостях.

— Быть может, правительство даже наградит вас медалькой.

— Все это будет после, а не до.

Я понимал, куда она клонит. Стоит только открыть рот, как тебя тут же отпихнут в сторону. Всем ведь плевать на какие-то там права, всем подавай славу.

Амелия Томпсон вновь окинула меня изучающим взглядом.

— Похоже, выхода нет. Пятьдесят процентов вас устроят?

— Разумеется, — отозвался я. — Все по справедливости. Две могилы вместо одной. Там хотели построить обсерваторию, хотели, но не построили.

Амелия молча оглядела маленькую кабину. Рассматривать там было особенно нечего.

— В какую сумму вам обошелся вездеход? — справилась она.

Я не стал скрывать: около сотни тысяч долларов.

— Рано или поздно синдикату надоест возиться с вами. И что тогда?

— Не думаю, что такое может случиться, — возразил я, вовсе не чувствуя, однако, той уверенности, какую постарался придать голосу. Перед моим мысленным взором возникла знакомая картина: члены синдиката попивают кофе в аптеке или, сняв пиджаки, садятся за стол в задней комнате банка, чтобы скоротать вечерок за покером. Им не составит труда пустыми разговорами сначала привести себя в раздражение, а потом повергнуть в панику.

— Сегодня, — продолжала Амелия, — вы едва сводите концы с концами. Я знаю, вы надеетесь на удачу. Но скажите, вам известны те, кому она улыбнулась?

— Таких не очень много, — пробормотал я.

— Ну так вот она, ваша удача. Ловите ее. Я беру вас в долю.

— Потому что нет выхода, — напомнил я.

— Не только, — Амелия криво усмехнулась.

Я промолчал, ожидая, что последует дальше.

— Может быть, я предлагаю вам поехать со мной потому, что эта работа мне одной не по плечу. Честно говоря, мистер, пока не появились вы, я чуть не умерла со страха.

— А раньше полагали, что справитесь?

— Наверное, да. Понимаете, у меня был напарник. Был-был — и не стало.

— Постойте, постойте. Его звали Бадди Томпсон, верно? И где же наш Бадди сейчас?

Я вдруг вспомнил его. Он уехал из Енотовой Шкуры где-то с год тому назад. Прилетел с Земли, поболтался в городе месячишко-другой, а потом укатил в Пустыню. В этом не было ничего странного: старателям обычно не сидится на одном месте.

— Бадди мой брат. Ему не повезло. Он попал в радиационный шторм и оказался далеко от укрытия. Теперь он в Кляче, в госпитале.

— Действительно, не повезло. — Это были не пустые слова. Я знал, что такое может случиться с кем угодно, причем без всякого предупреждения. Вот почему на Луне не следует отдаляться от вездехода. Да даже и поблизости от него лучше держать ухо востро и всегда иметь на примете пещеру или расщелину, куда можно без промедления нырнуть.

— С ним все будет в порядке, — сказала Амелия, — но поправится он не скоро. Может быть, его даже отправят на Землю.

— Значит, вам понадобится куча денег.

— По крайней мере, больше, чем у нас есть.

— Так вы приехали из Клячи?

— Меня вместе с вездеходом доставили на ракете. Я истратила почти все, что оставалось в кошельке. Можно было бы, конечно, доехать самой, но это заняло бы гораздо больше времени.

— И было бы куда рискованней.

— Я все рассчитала. — Мне показалось, что расчеты Амелии, судя по ее тону, оказались не слишком точными. — Ракета прилунилась в порту. Я вывела вездеход, подъехала к административному корпусу и припарковалась в сторонке, а потом вошла в здание, направилась к стойке регистрации, но не дошла до нее — свернула в заведение. Я просидела там около часа, пока не совершил посадку рейсовый звездолет. Тогда я вышла и смешалась с толпой. Все были настолько заняты, что меня никто не заметил. В общем, я села в машину и уехала.

— Служба контроля Клячи поставит в известность…

— Разумеется, — перебила Амелия. — Но к тому времени будет уже поздно. Либо я получу то, чего желаю, либо на свете станет одной женщиной меньше.

Я призадумался. Меня поразила дерзость, с какой она улизнула из космопорта. Поскольку Амелия в данный момент находилась в зоне Енотовой Шкуры, она должна была бы иметь соответствующую лицензию, чтобы за ней могла наблюдать местная служба контроля. Ей пришлось бы представить маршрут вылазки и выходить на связь каждые двадцать часов. Не выйди она хоть раз, и в Пустыню немедленно вышлют спасательную команду. Да, подобный расклад наверняка смешал бы Амелии все карты.

Правда, прежде всего она не получила бы разрешения на вылазку в Тихо. Вероятно, произнеси она одно только слово, ее тут же посадили бы под замок. Соваться в Тихо — чистой воды безумие, и все об этом знают.

Итак, она вывела из ракеты вездеход, а затем направилась в административный корпус. Любой, кто заметил ее, скорее всего посчитал, что она идет за лицензией. А позже, когда девушка вышла из здания, те, кто, возможно, обратил на нее внимание, предположили, по-видимому, что вот шагает человек с лицензией в кармане, и просто-напросто вычеркнули Амелию из памяти.

Без лицензии, без утвержденного маршрута, отметившись лишь в Кляче, она имела полную свободу действий и могла ехать, куда ей заблагорассудится.

Ничего не скажешь, шикарный способ самоубийства.

— На внешнем склоне Тихо Бадди нашел человека, — проговорила Амелия.

— Кого?

— Человека из состава Третьей лунной экспедиции. Он каким-то образом выбрался из кратера, уцелел после катастрофы. Его звали Рой Ньюмен.

— Бадди следовало сообщить властям.

— Конечно. Мы знали, что так полагается. Но признайтесь, Крис, вы бы сами как поступили? Времени у нас было в обрез, денег тоже. Иногда приходится рисковать и даже играть в прятки с законом.

Она была права. Порой и впрямь приходится рисковать. Порой тебя охватывает отчаяние, и ты говоришь: «А пошли они к черту!» — и ставишь на кон все, что имеешь. И как правило, проигрываешь.

— У Ньюмена был при себе дневник. Он вел его не очень аккуратно, однако записал, что все члены экспедиции составили завещания и изложили на бумаге, что именно с ними стряслось…

— За этими документами вы и охотитесь?

Она кивнула.

— Но вам не удастся сохранить их у себя. Когда все откроется, придется передать документы семьям погибших.

— Знаю, — ответила Амелия. — Однако мы можем фотокопировать бумаги; вдобавок у нас будут права на первую публикацию. К тому же там документы не только личного характера, а также различные научные приборы и сами корабли. Их два, один пассажирский, а другой грузовой. Можете себе представить, сколько они сегодня стоят?

— Но…

— Никаких «но», — возразила она. — Корабли — наша законная добыча. Я специально изучала закон. Они принадлежат тому, кто сумеет их обнаружить.

Я снова погрузился в размышления. Деньги, много денег. Пускай звездолеты простояли на поверхности Луны целых тридцать лет — если метеориты не понаделали в них дыр, они, вполне возможно, все еще в рабочем состоянии. А если нет, их можно продать на слом и выручить кругленькую сумму. Сталь ценилась на Луне чуть ли не на вес золота.

— Послушайте, — продолжала Амелия, — давайте рассуждать по-деловому. Вы можете оставить меня здесь, а какое-то время спустя вернуться с новой панелью. Вдвоем мы быстро ее установим. Вас в Енотовой Шкуре знают. Составьте маршрут вылазки на внешние склоны Тихо. Никто ничего не заподозрит, никто не будет за вами следить.

В самом деле, подумалось мне. Как будто все складывается неплохо, если не считать того, что меня вынуждают бессовестно нарушить правила. Отыскав экспедицию, мы превратимся в героев и, возможно, в придачу разбогатеем. А потерпим неудачу — так не все ли равно мертвецу?

Я вспомнил прожитую жизнь, прикинул, что ждет впереди, представил членов синдиката — вот они сидят в парикмахерской и щелкают подтяжками… Как будет здорово возвратиться в Милвилл, пройтись по знакомым улицам, слыша со всех сторон: «Смотри, Крис Джексон! Он поймал удачу на Луне!»

— Пятьдесят процентов, — добавила Амелия Томпсон.

— Думаю, остановимся на тридцати, — сказал я. — Не стоит забывать о Бадди.

В этом моя беда; порой я бываю сентиментален.

ГЛАВА 2

На все про все у нас было шесть дней светлой части лунных суток минус день на поездку в город и возвращение обратно. За пять дней можно успеть многое. От того места, где стоял вездеход Амелии, до склона Тихо было лишь несколько часов езды.

Вернуться же можно и в темноте — если мы, конечно, вернемся; а вот для работы необходимо, чтобы было светло.

Я механически вертел руль — и думал, думал, время от времени коря себя за то, какого свалял дурака, ввязавшись в подобную авантюру.

Мне было страшно. Чудовищно, невыразимо страшно.

Что бы там ни говорила Амелия, Тихо — весьма крепкий орешек, который не всякому по зубам. С такими вещами лучше не шутить. Никто из колонистов даже не пытался утверждать, будто знает наверняка, в чем состоит тайна кратера; домыслов же было не перечесть, и от некоторых из них волосы просто вставали дыбом.

Давным-давно, лет двадцать пять назад, когда Луну только начинали осваивать, на дне Тихо собирались построить астрономическую обсерваторию, однако после всего, что случилось, ее построили в кратере Кювье. В Тихо отправили группу геологов провести съемку местности, — и эта группа бесследно исчезла. Тогда послали наземную спасательную команду, которая словно растворилась — разумеется, не в воздухе, а в пространстве. В небо взмыли звездолеты, которые кружили над кратером на протяжении доброго десятка часов. Ничего: ни малейшего признака жизни, ни единого движения, ни даже намека на что-либо более-менее похожее. Инструменты — пожалуйста, они стояли там, где их поставили геологи; рядом громоздились ящики с припасами и оборудованием. С кораблей, правда, засекли колею, которая вела на юг и обрывалась у стены кратера. Людей же так и не обнаружили.

Тем все и кончилось. Больше ни у кого не возникало желания ни забираться в кратер, ни даже приближаться к нему. Если кто-нибудь случайно оказывался в нескольких милях от Тихо, он вдруг начинал передвигаться как бы на цыпочках и огибал зловещее место по широкой дуге. А попытаться проникнуть внутрь — такое наверняка не приходило в голову ни одному человеку в здравом уме и твердой памяти.

У меня же, очевидно, слегка поехала крыша.

Ладно, хватит валять дурака, будем честными. Ни про кого из лунных старателей нельзя сказать, что вот он — в здравом рассудке. Те, кто наделен здравомыслием, отсиживаются в безопасности на Земле.

Сьюзи, которая сидела на панели управления, искрилась слабее обычного. Чувствовалось, что она чем-то расстроена. Непрерывно щелкал счетчик радиации; вездеход катился по дну выбеленного пылью распадка. Я торопился вернуться в город, поскольку оставил почти весь кислород Амелии и не мог терять времени. Стоит кислороду выйти — и поминай как звали, проживешь ровно столько, на сколько сумеешь задержать дыхание.

Вдобавок я беспокоился — не только насчет кислорода, но и насчет Амелии. Впрочем, мое беспокойство вряд ли было оправданным. Амелия казалась более-менее разумной девушкой. Кислорода у нее достаточно, вездеход стоит теперь в тени, которая никуда не денется до рассвета следующего лунного дня. Правда, она может замерзнуть, но, если не согреется благодаря термоэлементам скафандра, просто выйдет на солнце, на котором не страшен никакой холод. Дыру в лобовом стекле мы заделали, то есть кабина вездехода снова стала герметичной; воды у Амелии в избытке…

На юге показался западный склон Пиктета, увенчанный зазубренным гребнем, а дальше, на юго-западе, замаячил Тихо, белые пики которого вонзались в угольно-черное небо.

Дно распадка устилала пыль, что было не очень-то хорошо. Вездеход в любую секунду мог угодить в пылевую яму — может быть, совсем крохотную или же такую, в какой поместится добрая дюжина машин.

Однако мне было некогда рыскать по округе в поисках более безопасного пути, равно как и вести машину на небольшой скорости, чтобы в случае чего успеть затормозить и дать задний ход.

Если бы я знал, что в распадке лежит пыль, то ни за что бы в него не сунулся; но начало дороги не предвещало ничего подобного — сплошной камень, катись в свое удовольствие. Разумеется, я смотрел вперед, однако солнце сверкало так ярко, что определить на расстоянии, галька там или пыль, не представлялось возможным.

Когда ты впервые прилетаешь на Луну, тебя поражает одна вещь. Луна — черно-белая. Если не считать немногочисленных оттенков, какие присутствуют в скальных породах, других цветов здесь не существует. Солнце буквально выбеливает все, на что только падают его лучи. А когда солнце уходит, наступает кромешная тьма.

Итак, — я вел вездеход по распадку, прокладывал колею по пыли, которую никогда еще не давили гусеницами; которую испещряли крошечные кратеры — следы примчавшегося из космоса мусора; которая копилась тут на протяжении столетий, отшелушивалась от каменных стен, не выдерживавших беспрерывных атак излучения, укусов песка, что передвигался со скоростью не одной мили в секунду, перепадов температур — разница составляла сотни градусов.

Да, жизнь на Луне тяжелая и не слишком веселая, однако в самой суровости планеты таятся восторг и красота. Она ловит каждую ошибку, норовит прикончить тебя, не знает жалости, не дает пощады; но порой она являет собой зрелище, от которого захватывает дух, когда душа словно взмывает в черноту космоса и обретает умиротворение и понимание. А иногда Луна попросту лишает тебя слов.

Что-то похожее происходило со мной сейчас. Я застыл в кресле, в горле пересохло, на лбу выступил пот. Машина катилась по распадку, приближаясь, может статься, к ловушке, объехать которую не удастся.

Мне повезло. По-видимому, мой черед еще не наступил: старушка-Луна, должно быть, приберегала меня для другого раза.

Я выехал из распадка и очутился на широкой равнине, за которой виднелся Домашний проход, что вел внутрь Пиктета, прямиком к Енотовой Шкуре.

Под гусеницами вновь захрустела галька. Я посмотрел на датчик кислорода: игла находилась почти у самого левого края шкалы. Ничего, до города хватит. В крайнем случае воспользуюсь тем баллоном, который упакован в ранец скафандра. В общем, доберусь.

Главное — я целым и невредимым выбрался из засыпанного пылью распадка, а остальное в настоящий момент ерунда.

Вездеход взобрался на склон, и передо мной раскинулся Пиктет — амфитеатр, у северо-восточной стены которого притулилась колония. За городом сверкали на солнце здания космопорта, служившего промежуточным этапом на пути к другим планетам. На моих глазах на посадочную площадку опустился очередной звездолет, окутанный клубами дыма, весь в пламени, которое выплевывали дюзы. Наблюдать за ним было очень странно: тормозные двигатели работали на полную мощность, пламя било ослепительными струями — однако посадка проходила в полной тишине.

Первое, что поражает на Луне, — засилье черного и белого цветов; грозное же высокомерие тишины обрушивается не сразу, но затем сопровождает тебя каждую минуту. Тишина — то, во что трудно поверить, с чем нелегко свыкнуться и почти невозможно жить.

Я сбросил скорость, ибо проход изобиловал поворотами, которые требовали повышенного внимания. Стрелка на кислородной шкале опустилась ниже прежнего, но я знал, что мне уже ничто не угрожает.

Миновав проход, я съехал на дно кратера и свернул влево, обогнул выступ стены и направил машину к госпиталю, что примостился в укромном уголке между выступом и стеной.

Лунные поселения строятся особым способом: не на открытом месте, а у стен кратеров, у подножия гор, в долинах и распадках — то бишь там, где существуют естественные укрытия, которые позволяют прятаться от радиации и метеоритов. Правда, надежнее всего зарыться под землю, однако в человеческом естестве есть что-то такое, что восстает при одной только мысли о жизни в норах. Поэтому люди защищаются иным способом — возводят поселения вплотную к высоким стенам. Именно так, к примеру, построена Енотова Шкура. Город протянулся почти на три мили в длину; улиц в нем нет, а все дома прижимаются к северной стене кратера.

Я остановил вездеход у наружного шлюза госпиталя, надел шлем, взял мешок с лишайниками и выбрался из машины. Должно быть, меня заметили изнутри, поскольку шлюз начал открываться. Когда я подошел к нему, люк уже распахнулся настежь. Я вошел; люк закрылся, послышалось шипение подаваемого в шлюзовую камеру воздуха. Подождав, пока откроется внутренний люк, я снял шлем и двинулся к отверстию.

С той стороны меня поджидал док Уизерс. Увидев мешок, он усмехнулся в свои огромные, как у моржа, седые усы.

— Кэти! — позвал он, протянул руку к мешку, а другой похлопал меня по плечу. — Ты нас выручил. Запасы подходят к концу, а никто из добытчиков до сих пор не появился. Ты первый. — Док шумно вдохнул и столь же шумно выдохнул. — Знаешь, я все время боюсь, что вы рано или поздно встретите свою удачу, и тогда никому не станет дела до моих ненаглядных микробиков.

— Не переживайте по пустякам, док, — отозвался я. — Такое вряд ли случится.

Тут появилась Кэти — вечно хмурая старушенция с исхудалым лицом медсестры, которая переработала свой срок и, имея склонность помыкать людьми, со временем стала проявлять чрезмерное усердие в уходе за пациентами.

Док вручил ей мешок.

— Проверьте и взвесьте, — сказал он. — Я рад, что наши запасы слегка пополнились.

Кэти повернулась ко мне.

— Где вы пропадали? — холодно справилась она с таким видом, будто подозревала, что я нарочно не приезжал как можно дольше. — Мы чуть было не остались вообще без лекарств! — После чего повернулась и вышла в коридор.

— Давай вылезай из своей амуниции, и пойдем пропустим по стаканчику, — пригласил док. — Тебе все равно придется подождать, пока Кэти разберется с твоей добычей.

— Я, пожалуй, останусь в скафандре, иначе у вас тут все провоняет…

— Прими ванну, — предложил док.

— Спасибо, не стоит.

— Не забывай, я всю жизнь проработал в больницах, так что запахи меня не путают.

— Я скоро буду дома, там и разденусь. А вот насчет выпить — с удовольствием.

Док провел меня в свой кабинет, крохотное, но весьма уютное помещение. Добиться уюта на Луне не так-то просто, ведь нужно каким-то образом смягчить впечатление от металлических стен, пола и потолка. На стены можно повесить картины, задрапировать или даже покрасить — каким старайся, от металла никуда не денешься. Он будет чувствоваться, обоняться, осязаться; человек никогда не забудет его твердости и холода, а также того, почему кругом металл, а не что-либо иное.

Иллюзия уюта в кабинете дока достигалась за счет мягкой мебели, которой он обставил комнату. Там стояли кресла и кушетки, садясь на любую из которых ты словно падал на перину.

Док открыл дверцу буфета, достал бутылку и несколько стаканов. Оказалось, что у него есть и лед. Я знал, что он угостит меня чем-то вполне приличным. Дрянное спиртное на Луне — да и в космосе в целом — попросту не водится. Транспортные налоги настолько высоки, что в попытках сэкономить на качестве нет ни малейшего смысла.

— Как съездил? — спросил док.

— Почти никак. Набрал только лишайников, больше ничего.

— Я живу в постоянном страхе, что когда-нибудь мы сорвем последний лишайник, — признался Уизерс. — Мы пытались выращивать их в искусственных, теоретически идеальных условиях, и они попросту не пожелали расти. Мы пробовали пересаживать их в другие места здесь, на Луне, и все заканчивалось сравнительно благополучно, однако на Земле они так и не прижились. Похоже, они не выносят атмосферы. — Он принялся разливать спиртное по стаканам.

— Может, со временем обнаружится, что они растут не только здесь, — предположил я.

— Нет, — док покачал головой. — Лишайников нет нигде, за исключением окрестностей Тихо.

Сьюзи, которая впорхнула в кабинет следом за мной, уселась на бутылку. Не могу сказать, есть ли у нее задатки алкоголика, но сидеть на бутылках она обожает.

— Хитрюга, — проговорил док, кивнув Сьюзи, а затем протянул мне мой стакан. Я пригубил. Виски. Как раз то, что требовалось, чтобы промочить горло и прополоскать рот, в который будто набился песок.

— Знаете, док, — произнес я, сделав большой глоток, — «собачки» и лишайники как-то связаны друг с другом. Нашел одних, значит, жди других. Над лишайниками всегда висит пара-тройка «собачек» — этакие бабочки, что вьются над цветочной клумбой. У моей Сьюзи замечательный нюх, лучшего охотника я еще не встречал.

Продолжая потягивать виски, я задумался над тем, что объединяет между собой «собачек», лишайники и микробов. Любопытный, однако, расклад. «Собачки» находят лишайники, в лишайниках кишат микробы, за которыми-то, по сути, и охотится человек. Ему необходимы именно микробы.

Впрочем, дело не только в этом.

— Док, мы с вами друзья, верно?

— Пожалуй, да, — отозвался док. — Да, мой мальчик. Судя по всему, ты прав.

— У меня порой возникает странное чувство. Точнее, два чувства. Первое — что Сьюзи пытается поговорить со мной.

— Ничего странного, — заявил док. — Мы же знать не знаем, кто такие эти «собачки». Возможно, они разумны. Мне кажется, что так оно и есть. Внешне они представляются сгустками энергии, но где сказано, что разумом наделены лишь те существа, которые состоят из плоти и крови?

— А второе чувство, — продолжал я, — такое. Иногда мне чудится, что она изучает меня — не как отдельную личность, а как представителя человечества. Может, она намеренно увязалась за мной?

Док торжественно опустился в кресло, лицом ко мне.

— Да, мой мальчик, что-либо подобное можно открыть только настоящему другу, — проговорил он.

Я покачал головой, гадая, почему вдруг разоткровенничался. До сих пор я хранил все в тайне, ни разу не проронил ни словечка.

— Меня бы сочли сумасшедшим.

— Вряд ли, — возразил Уизерс. — Нет никого, совершенно никого, кто мог бы сказать, что знает Луну. Мы ведь едва прикоснулись к ее поверхности. Помню, когда я был мальчишкой, народ любил порассуждать, на кой нам вообще сдалась Луна. Она пуста и мертва, на ней нет ничего такого, из-за чего стоило бы лететь туда, а если и есть, то все равно не окупит затрат на космический полет. Говорили, что Луна всего-навсего кусок Земли, лишенный вдобавок атмосферы и какой бы то ни было жизни. Кто бы мог подумать, что на никуда не годной планете будет обнаружено то, чего так долго добивался человек — лекарство от душевных болезней!

Я кивнул. Если дока тянет поговорить, пускай себе разглагольствует. Дел у меня никаких, разве что вернуться к Амелии, которая осталась в сломанном вездеходе посреди Пустыни. К тому же я изрядно вымотался и способен, по большому счету, только слушать. Увидев, что мой стакан пуст, док вновь наполнил его. Я не стал отнекиваться.

— Нам необходимо расширить госпиталь, — сказал док. — Деньги не проблема. Их столько, что можно было бы отгрохать домину в три раза здоровее нынешней хибарки, но какой в том смысл? Лишайников катастрофически не хватает.

— Поднимите цену, — посоветовал я. — Ребята станут искать внимательнее, забудут про всякую ерунду вроде урана и бриллиантов…

— Ты, должно быть, шутишь, — произнес Уизерс, пристально поглядев на меня. — Но мне не до шуток, Крис.

— Лишайники наверняка растут не только поблизости от Тихо, — сказал я. — Ведь на Луне пока основано всего лишь пять поселений, три здесь и два на Северном полюсе. Иными словами, Луна еще не исследована. Конечно, ее фотографировали с ракет, организовывались наземные экспедиции; кое-что мы узнали, но гораздо больше не видели. На планете полным-полно мест, куда не ступала нога человека.

— По-моему, ты ошибаешься, — ответил док, качая головой. — С лишайниками все не так просто. Я много раздумывал над этим, даже во сне. На мой взгляд, не существует какой-либо явной причины, по которой они могут расти только в окрестностях Тихо. Правда…

— Что? — спросил я и прибавил, не дожидаясь ответа Уизера: — Правда, причина может заключаться в Тихо. Вы хотели сказать, что лишайники зародились в Тихо, а уж затем распространились по округе?

— Что такое Тихо, Крис? — спросил док, не спуская с меня глаз. — Ты часто бываешь в тех краях. Что там, внутри?

— Не знаю, не заглядывал.

— Когда-нибудь кто-то, у кого достанет мужества, сделает это. Кто-то, кто пошлет к чертям суеверия, спустится в кратер и узнает наконец, что же в нем творится.

В кабинет вошла Кэти. Она протянула доку листок бумаги, презрительно усмехнулась и удалилась.

— Получается сто семьдесят пять долларов, — сообщил Уизерс, поглядев на листок. — Правильно?

— Как скажете.

Дока можно было не проверять. Он играл по-честному, был из тех, кому верят на слово, платил столько, сколько следовало, вплоть до последнего цента.

Док извлек из заднего кармана брюк бумажник, отсчитал деньги и передал мне.

— Допивай и наливай еще, — предложил он.

— Некогда. Время поджимает. Слишком много дел.

— Ты снова уезжаешь? — Я кивнул. — Лишайники посмотришь?

— Конечно, о чем речь! Если бы можно было задержаться в Пустыне подольше, я бы привез вам целый вездеход. Жалко, что они хранятся не больше сотни часов. Мотаешься туда-сюда…

— Понимаю, — проговорил док. — Вот если бы мне удалось переправить лекарство в целости и сохранности на Землю! Быть может, когда-нибудь это случится. Здесь у меня шестьдесят пациентов — столько вмещает госпиталь, на стольких хватает препарата. А люди записываются и записываются, уже образовалась очередь на три года вперед. Они жаждут исцеления, которое сулит Луна.

— Может, кто-то синтезирует…

— Ты видел рисунки, изображающие молекулярную структуру лишайника? — спросил, криво усмехнувшись, док.

— Нет, — признался я.

— Ее невозможно воспроизвести.

Я сунул деньги в карман скафандра, поставил стакан на стол и поднялся.

— Спасибо за угощение.

Ко мне подлетела Сьюзи. Она заложила над моей головой пару виражей, а затем принялась разбрасывать искры.

Я попрощался с доком, прошел через шлюз и забрался в кабину вездехода.

Звездолет, за посадкой которого я наблюдал, замер на краю космодрома. Экипаж занимался разгрузкой. Пассажиры, похоже, давно покинули корабль.

Я запустил двигатель и поехал к «Грязному Джо». Пускай название вас не обманывает, его заведение — вовсе не какая-нибудь забегаловка. Джо владеет чуть ли не единственным деловым зданием в Енотовой Шкуре; оно появилось вместе с городом. Джо открыл лавочку, когда строили космопорт. Он кормил строителей и давал им приют и пришелся им по душе, а поскольку они хотели, чтобы Луна как можно сильнее напоминала Землю, то назвали кабачок «У Грязного Джо». Со временем строители улетели, а название осталось.

Я притормозил у входа, припарковал вездеход, вылез из кабины и направился к зданию.

Мне показалось, будто я вернулся домой. Впрочем, так оно отчасти и было. Около десятка старателей вроде меня имели в заведении Джо личные номера, где коротали промежутки между вылазками. Выходить в город не было необходимости, поскольку Джо поставил дело на широкую ногу и прежний кабачок превратился в отель-бар-банк-универмаг, что называется, в одном лице.

Я вошел в холл и двинулся к стойке бара — не потому, что хотел чего-нибудь выпить, а чтобы посмотреть, кто сегодня заглянул на огонек.

Как выяснилось, никто вообще, если не считать бармена Табби и мужчины, который стоял у стойки и как раз поднес к губам стакан.

— Привет, Крис, — поздоровался Табби. — Тут тебя желают видеть.

Мужчина повернулся. Он был высок ростом и настолько широкоплеч, что плечи как бы клонились вперед, словно грозя вот-вот рухнуть на пол. Скуластое лицо, льдисто-голубые глаза, седые баки — не борода, а именно бакенбарды. Вид у него был весьма внушительный.

— Вы Джексон? — требовательно спросил он.

Я не стал отрицать.

— Он прилетел на том корабле, что сел меньше часа назад, — сообщил Табби.

— Меня зовут Чанддер Брилл, — сказал мужчина. — Из университета Джонса Хопкинса. Я ваш новый хозяин, прошу любить и жаловать.

Он протянул руку, которая была больше моей, хотя я не успел еще снять перчатку.

Мы обменялись рукопожатием. У меня по спине побежали мурашки.

— Вы хотите сказать, что купили…

— Нет, ничего подобного, — перебил Брилл. — Я просто нанял вас и вашу машину. Между прочим, милвиллская публика заломила несусветную цену. — Он сунул руку в карман и достал оттуда конверт. — Вам от них письмо.

Я взял конверт, сложил пополам и запихнул в карман скафандра.

— Должно быть, вам понадобится некоторое время, чтобы пообвыкнуть?

— Ничуть, — ответил Брилл. — Выезжаем, как только вы будете готовы.

— Что будем искать?

— Что попадется. Я ученый широкого профиля.

— Держи, Крис, — проговорил Табби.

Я приблизился к стойке, принял стакан; перед глазами у меня с жужжанием бешено вращались тысячи разноцветных колес.

Нужно как-то обвести его вокруг пальца. Да, сначала одурачить этого Брилла, а затем поспешить к Амелии, которая дожидается меня в Пустыне. Пускай она всего лишь взбалмошная девчонка, я не могу бросить ее на произвол судьбы. И потом, нам предстоит вылазка в Тихо. Каких-нибудь двадцать часов назад я бы ни за что не согласился на такую авантюру — не набрался бы мужества. Как там выразился док? «Однажды найдется кто-то, кто наплюет на глупые суеверия и вздорные истории». Вовсе они, впрочем, не глупые и не вздорные: сколько людей исчезло в утробе Тихо!

— Оборудования у вас много? — справился я у Брилла.

— Почти никакого. Я приучился обходиться без него еще на Земле.

— Значит, все будет в порядке, — подытожил я, одобрительно кивнув. На мгновение мне пришла в голову шальная мысль запугать его: мол, на вездеход ничего толком не погрузишь, так что лучше никуда не соваться; но я быстро сообразил, что с ним такое не пройдет. Брилл резко отличался от всех ученых, с какими я до сих пор сталкивался. Сказать по правде, он сильнее всего смахивал на бандита с большой дороги. — А почему Мел Адамс не отправил радиограмму?

— Дело в том, — объяснил Брилл, — что я вылетел практически сразу после того, как завершились наши переговоры. Адамс передал мне письмо для вас. Он умеет считать деньги.

— Да уж, — пробормотал я.

— Поскольку я все равно отправлялся на Луну, он решил не тратиться на радиограмму. Сказал, что вы должно быть, в Пустыне.

— Ребята из космопорта нашли бы меня, и я бы успел вернуться, чтобы встретить вас у трапа.

— Предлагаю закончить обсуждение, — произнес Брилл. — Насколько я понимаю, никто никого не обидел. Может, перекусим?

— Мне нужно принять ванну и переодеться. Как только управлюсь, спущусь.

— Буду ждать, — пообещал Брилл.

— Табби, — сказал я, — дай-ка мне бутылку.

Бармен исполнил мою просьбу. Я стиснул бутылку в кулаке и двинулся к двери.

— Эй! — воскликнул Табби. — Ты забыл стакан!

— Он мне ни к чему, — отозвался я.

Бывает, что человеку хочется назюзюкаться до полной отключки. Именно таким было мое желание.

ГЛАВА 3

Я наполнил ванну почти до краев. В городе насчет воды особенно волноваться не приходилось. Ее было вполне достаточно. Под Пиктетом находились залежи — кубические мили — льда, который добывали в специально пробитой шахте. Вот одна из причин, по которым Енотову Шкуру построили не где-нибудь, а в Пиктете. Еще в начале освоения планеты какая-то из геологических партий пробурила почву у северной стены кратера — и наткнулась на лед.

Разумеется, в Пустыне с водой обращаются иначе, поскольку, как ни старайся, в вездеход много не запихнешь. Но здесь, в городе, можно плескаться в свое удовольствие.

Я выбрался из скафандра, повесил тот на крючок в шлюзовой камере и открыл наружный люк, чтобы мои доспехи как следует проветрились. Точнее, прокосмичились. После чего налил в ванну воды, положил на край кусок мыла, поставил рядом бутылку и принялся отмокать.

За четыре дня в скафандре можно сойти с ума. Человек уже не в силах выносить самого себя: он весь в грязи и чем только не пропах.

Я лежал в ванне и глядел в потолок, который здесь, как и в других городских домах, был стальным и выкрашенным в серый цвет. Что за гнусная жизнь! Ни глотка свежего воздуха, ни травинки, ни цветка, ни розового рассвета и ни пламенеющего заката, ни дождя, ни росы — словом, ничего, что могло бы хоть чуть-чуть скрасить наше существование.

Чувствуя, что пора немного приободриться, я приложил к губам бутылку и как следует глотнул, однако решил, что напиваться, пожалуй, не стоит: слишком многое предстоит сделать, а времени в обрез.

В ванную залетела Сьюзи; она уселась на кран, из которого лилась горячая вода. Признаться, я не стал бы утверждать, что она села: просто было похоже, что Сьюзи сидит. И не спрашивайте, почему я отнес ее к самкам. Такие, как она, не имеют пола. Хотя…

Я предложил ей выпить. Она приняла форму вопросительного знака, одним концом по-прежнему упираясь в кран, а другим, с которого сыпались искры, заглянув в бутылку, после чего снова взгромоздилась на кран. Около минуты, пока не потухли искры, бутылка представляла собой восхитительное зрелище. Признаться, пить было страшновато, однако, как оказалось, искры не причинили спиртному ни малейшего вреда.

Тут я вспомнил, что забыл кое-кому позвонить. Я вылез из ванны, подошел к телефону и набрал номер Герби Грейла.

Герби был тот самый парень, которому я привозил из Пустыни агаты. Он торговал в центральном магазине, где ему выделили утолок под прилавок и мастерскую. У него была алмазная пила, обрезной станок, шлифовальный станок, точильный круг и множество других инструментов. Герби ничего не стоило взять в руки обычный камень и сделать из того маленькое чудо, от которого невозможно отвести взгляд.

Он жил в трейлере, припаркованном под выступом стены; это было одно из безопаснейших мест во всем городе. Каждую неделю Герби приглашал кого-нибудь из приятелей перекинуться в покер. Он был холостяком — единственным, по-моему, из холостяков Енотовой Шкуры, кто жил в трейлере. Все остальные обитатели трейлеров являлись женатыми людьми, у некоторых даже были дети.

Вот и рассуждай после этого о никудышных условиях для подрастающего поколения!

Герби оказался дома.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

— Выкладывай.

— Синдикат прислал клиента. Придется пару дней потаскать его по Пустыне.

— Турист?

— Нет. Говорит, ученый.

— По-видимому, тебе нужен мой трейлер?

— Если не возражаешь. Поживи пока у меня. За номер заплачено вперед.

— Конечно, не возражаю, — отозвался Герби. — На нем кого только не возили.

— Спасибо, Герби.

— Не за что.

— Понимаешь, вдвоем в кабине слишком тесно.

Разговаривая с Грей л ом, я прикидывал, как завезу Брилла подальше от города, отцеплю трейлер и скажу, что должен отлучиться — ненадолго, на пару часиков. Возможно, ему придется просидеть в трейлере денек-другой, но ничего, переживет, а я, в случае чего, сочиню какую-нибудь историю насчет собственного невезения. Вероятно, он мне не поверит, но это его трудности. Главное — у меня будет прикрытие, которое собьет с толку службу контроля. Воды, воздуха и пищи в избытке; а если и впрямь случится что-нибудь этакое и я не вернусь, служба контроля организует поиски и трейлер быстро обнаружат.

— Когда он тебе нужен, Крис? — справился Герби.

— Я не хочу тебя подгонять.

— Ерунда.

— Тогда, скажем, через двенадцать часов. Я думаю поспать.

— Хорошо. Я пока соберу все, что мне понадобится, а остальное оставлю, идет?

— Еще раз спасибо, Герби.

— Не за что, — повторил Грейл. — Вспомни, сколько камней ты мне привез.

Я повесил трубку и направился обратно в ванную. Внезапно мое внимание привлек валявшийся на столе конверт, который я достал из кармана скафандра перед тем, как отправить тот проветриваться.

Я взял конверт, забрался в воду, почувствовал, что вновь начинаю отмокать, и распечатал письмо. Оно гласило:

«Дорогой Крис!

Мы не хотим, чтобы у тебя сложилось впечатление, будто мы вмешиваемся в твои дела, согласившись на предложение доктора Брилла нанять твой вездеход вместе с водителем. Однако, учитывая, что тебе до сих пор не удалось добиться того ошеломляющего успеха, на какой ты рассчитывал, мы пришли к единодушному мнению, что ты, наверное, не откажешься от возможности подзаработать денег. Мы навели справки о докторе Брилле. Он — профессор в университете Джонса Хопкинса и пользуется большим уважением в научных кругах. Не сомневайся, мы все по-прежнему верим в тебя и надеемся, что когда-нибудь ты все же преуспеешь на избранном тобою поприще.

С наилучшими пожеланиями

Мел Адамс».

Я уронил письмо на пол. Мне стало слегка не по себе, поскольку я прочел между строк внешне вполне дружелюбного послания, что в души милвиллцев наконец-то закралось сомнение.

Нужен успех, и чем раньше, тем лучше.

Я угодил в ловушку, из которой, похоже, не выбраться.

Как ни крути, теперь мне придется совершить вылазку в Тихо, попытать счастья, положившись на слова Амелии о сокровищах, которые там якобы лежат, и попробовать вернуться целым и невредимым.

Обстоятельства вынуждали действовать. Месяц-другой спустя синдикат отступится, на планету начнут прибывать кредиторы, и я потеряю Луну навсегда.

Я представил себе, как брожу по улицам Милвилла: пресловутый неудачник, готовый на любую работу — еще один из тех, кто проиграл на Луне.

Вылезя из ванны, я оделся и принялся составлять в уме план действий. Сначала поесть и переговорить с Бриллом, затем поспать, после чего заполнить и сдать маршрутную карту, прицепить к вездеходу трейлер, усадить туда ученого — ив путь-дорогу. Времени всего ничего.

С маршрутной картой могут возникнуть кое-какие осложнения, ибо в ней будут упомянуты внешние склоны Тихо. Таким образом я отошлю последнее сообщение с самого гребня кратера, и в моем распоряжении окажется двадцать часов до следующего выхода на связь.

А за это время мы с Амелией отыщем то, что разыскиваем, или же, как и другие до нас, исчезнем без следа.

Я приложился напоследок к бутылке и спустился вниз, следом за Сьюзи, которая порхала перед моим лицом.

Брилл ждал меня, как и обещал. Мы прошли в столовую и сели за свободный столик. Сьюзи примостилась на сахарнице.

— Любопытный у вас дружок, — проговорил Брилл, указав на «собачку» рукой.

— Подружка, — поправил я. — Сьюзи ищет лишайники. Когда находит, она исполняет нечто вроде танца, а я подхожу и срываю их со скалы.

— Специально тренировали?

— Ничего подобного. «Собачки» каким-то диковинным образом связаны с лишайниками. Если вам встретились «собачки» — разумеется, дикие, — значит, где-то поблизости лишайники.

— Но ваша Сьюзи… Вы купили ее или…

— Нет, она просто прибилась ко мне в первой моей вылазке в Пустыню. Прибилась и осталась.

— А другие старатели? У них тоже?..

— Да, у каждого, но только в здешних краях. Вы, должно быть, знаете, что жизнь на Луне была обнаружена лишь тут.

— Потому-то я и прилетел сюда, — заявил Брилл. — Я хочу, чтобы вы доставили меня туда, где бы я мог изучать лишайники и наблюдать за «собачками».

— На склоны Тихо.

— Бармен наговорил мне всяких ужасов, — продолжал Брилл, утвердительно кивнув. — Похоже, он считает, что в кратере водятся привидения.

— В самом кратере, — уточнил я. — На склонах вы в безопасности.

— Вы верите в эту ерунду? — Брилл пристально поглядел на меня.

— Конечно.

Встав из-за стола и пожелав Бриллу спокойной ночи, я отправился на поиски Грязного Джо и нашел того в его кабинете, в котором царил жуткий беспорядок. Джо словно стремился оправдать свое прозвище: на галстуке у него виднелось пятно — два месяца назад он уронил на себя яйцо.

Джо сообщил, что на мой счет и вправду поступили кое-какие деньги. Синдикат несколько часов назад перевел мне десять тысяч долларов.

— Оплата за услуги, которые ты должен оказать какому-то Чандлеру Бриллу, — сказал Джо. — Кажется, я его уже видел.

Я пояснил, что мы с Биллом успели познакомиться.

— За такие деньги, — хмыкнул Джо, — я бы на твоем месте опекал его, как заботливая мамаша.

Я пообещал, что так и поступлю, после чего заказал кислород, изрядное количество воды и кое-что еще, в том числе запасную панель для вездехода Амелии. Джо решил, что я попросту сорю деньгами, и попытался отговорить от покупки, но я заявил, что меня давно беспокоит моя панель — дескать, ее того и гляди выведет из строя какой-нибудь шальной метеорит. Джо расхохотался, однако я продолжал гнуть свое: мол, я слышал об одном таком случае, который произошел у Северного полюса. Водителю пришлось пройти пешком сорок миль, и ему повезло, что он был так близко от базы. Прогулка пешком по Луне, смею вас уверить, не большое удовольствие, даже при пониженной гравитации.

Джо сказал, что парень свалял дурака. Надо было просто подождать, пока до него доберется спасательная команда. Я заметил, что тогда его оштрафовали бы на тысячу баксов за то, что он угодил в передрягу, которая требует посылки спасателей. Джо признал мою правоту, пробурчал, что за тысячу долларов можно пройти и сто сорок миль, и заверил, что погрузит заказ в трейлер Герби.

Он вытащил бутылку, и мы с ним пропустили по стаканчику, после чего я попрощался с Джо и отправился спать.

ГЛАВА 4

Я перевалил через гребень и увидел, что за те восемнадцать часов, на протяжении которых я отсутствовал, тень немного продвинулась вперед. У противоположного гребня виднелась гусеничная колея: ее оставил мой вездеход, когда я съехал вниз, к машине Амелии.

Значит, все правильно. На Луне очень трудно определить, туда ли вы попали, куда хотели. С одной стороны, тут множество запоминающихся ориентиров, а с другой — полным-полно мест, которые точь-в-точь похожи друг на друга. Местность настолько однообразна, что как бы утрачиваешь способность ориентироваться.

Однако на сей раз я ничуть не сомневался, ибо знал окрестности Тихо как свои пять пальцев. Наверно, я даже мог добраться сюда с закрытыми глазами. И потом, вот ведь они, следы от гусениц!

Я повел вездеход дальше, ожидая, что вот-вот замечу неяркий блеск металла. Машина Амелии стояла в тени, которая, вдобавок, за время моего отсутствия слегка переместилась вперед. Однако тень была не слишком густой: от залитой солнечными лучами поверхности отражалось достаточно света, чтобы тень выглядела скорее дымчато-серой, чем черной.

Однако металл так и не блеснул, сколько я ни вглядывался в призрачную дымку, которая недовольно значительном удалении от границы света и тени переходила в кромешную тьму. Над дымкой, подобно увенчанной иглами спине некоего доисторического чудовища, возвышался зазубренный скалистый гребень.

Я проехал мимо того места, где, как был уверен, стоял вездеход Амелии — и не увидел ничего хотя бы смутно похожего на машину. Тогда я включил прожектор и направил его в тень, но луч света не показал мне чего-либо примечательного: нагромождение гальки, голыши величиной с горошину, вездесущая пыль, которая кое-где, наэлектризованная солнечной радиацией, бурлила, вскидывалась и вспухала волнами, точно скопище блох на сковородке.

На Луне не было атмосферы, которая могла бы преломить или рассеять луч, поэтому не стоило обольщаться надеждой, будто он не осветил какого-то участка у подножия гребня. В столь ослепительном сиянии, которое как бы превращало ночь в день, не сумел бы остаться незамеченным даже кролик. Я повел прожектором из стороны в сторону. Ничего!

Мало-помалу мне стало ясно, что Амелии тут нет. Почему-то это не особенно меня удивило. Я сгорбился в кресле, чувствуя, как зреет внутри холодная ярость; а на лбу от страха выступил пот.

Вот и все, подумалось мне. Теперь я свободен от каких бы то ни было обязательств. Если она решила удрать, едва я повернусь к ней спиной, так тому и быть.

Что ж, пожалуй, надо вернуться туда, где я оставил трейлер с Бриллом, сказать, что нашел удобный подъезд к кратеру, и браться за работу.

Брилл оказался не очень сговорчивым. Я заявил, что должен разведать дорогу, а ему придется подождать в трейлере. Это была откровенная ложь, и он, похоже, о том догадывался, однако, в конце концов, согласился. Я объяснил, что трейлер пройдет далеко не везде и что мы сбережем время и избежим возможных неприятностей, если позаботимся узнать, что впереди.

В общем, он поддался на мои уговоры. Я отцепил трейлер и покатил навстречу Амелии.

А она обманула меня. Сбежала. Ладно, пускай себе едет, куда ей заблагорассудится.

Я выключил прожектор, развернул вездеход и медленно повел машину вдоль границы света и тени в направлении южного конца гребня.

Я злился на Амелию и имел на то полное право. Эта дуреха на скорую руку починила панель и рванула к Тихо, не вняв моим предупреждениям, что такой фокус может стоить ей жизни.

Достигнув конца гребня, я остановил вездеход и задумался. Она могла избрать один-единственный маршрут, поскольку других более-менее приличных дорог отсюда в Тихо не вело.

Отпускать ее одну никак нельзя. Если я сейчас уеду, то не прощу себе этого поступка до гробовой доски. И потом, на Земле, в городе Милвилл, живут банкир, парикмахер и аптекарь, которые вот-вот лишат меня средств к существованию.

Я повел машину на юго-запад, выжимая из нее все, на что она была способна, в полной уверенности, что настигну Амелию еще до того, как беглянка поднимется на гребень кратера. Девушка не могла намного опередить меня; ей нужно было отремонтировать панель и к тому же хоть чуть-чуть поспать.

Мои расчеты оказались точными. Я догнал Амелию через какой-то десяток миль, у подножия массивного утеса, что возвышается над кучкой крохотных кратеров. От утеса начинался длинный склон, выводивший к самому гребню Тихо.

Амелия вытаскивала из углубления в стене утеса какое-то снаряжение. Когда я вылетел из-за поворота, она уже вытащила кислородные баллоны и сражалась с большой канистрой воды.

По тому, как она вскинула голову — и выронила канистру, — я понял, что девушка испугалась. Она не слышала, как я подъехал, поскольку на Луне всегда тихо; а характер местности не позволил ей заметить вездеход издали.

Я остановил машину и выбрался наружу — так быстро, как только смог. Мне хватило одного взгляда, чтобы разобраться, что к чему.

— Тайник.

— Его устроил мой брат, — отозвалась Амелия тонким, испуганным голоском, — когда обшаривал окрестности Тихо.

— Полагаю, — продолжал я, — там среди всякой всячины имеется и запасная панель?

— Она мне не нужна. Я починила свою, — твердо заявила девушка.

— Леди, а вы подумали о том, что может случиться, если она сломается снова?

— Почему вы меня преследуете?! — раздраженно воскликнула Амелия. — Вас никто не принуждал ехать за мной!

— Вы уже справились со страхом?

— Не совсем, но вам-то какая разница? Я вернулся к своему вездеходу, забрался внутрь и вытащил панель.

— Давайте займемся делом. И перестаньте вилять, у меня и без того достаточно забот, чтобы еще валандаться с вами.

Я рассказал ей о Брилле и прибавил, что нам надо каким-то образом отвязаться от него — скажем, бросить на склоне: пусть себе копается в лишайниках и таращится на «собачек», а мы двинемся в кратер.

— Прошу прощения, — сказала Амелия, — но почему бы вам не выйти из игры? Вы же можете потерять свою лицензию.

— Если нам повезет, я ничего не потеряю — наоборот, приобрету.

Мы установили панель на место. Я заметил, что отверстие в лобовом стекле надежно заделано.

— Вы уверены насчет Тихо?

— Мой брат нашел человека, который выбрался из кратера. И потом, дневник…

— О чем конкретно говорилось в дневнике?

— Радиопередатчики вышли из строя задолго до посадки. Связь стала односторонней: экспедицию никто не слышал. Прилунившись, они попытались исправить поломку, но не (умели. Что-то словно мешало им связаться с Землей. Какое-то время спустя они чего-то испугались и решили улететь, однако выяснилось, что двигатели ракет — в нерабочем состоянии. Потом произошло нечто ужасное…

— Что именно?

— Не знаю. Хозяин дневника просто написал «Нужно убираться отсюда. Я больше не в силах этого выносить». Вот и все.

— Должно быть, он взобрался по стене, понимая, что обречен, — заметил я, одновременно спрашивая себя, от чего он бежал. — Значит, в кратере остались корабли и все остальные участники экспедиции?

— Не знаю, — повторила Амелия, во взгляде которой читался страх.

Заменив панель, мы погрузили в вездеход Амелии Томпсон кислородные баллоны и воду. Часть пришлось взгромоздить на крышу, поскольку кабина оказалась забитой до предела.

— Дальше сами справитесь? — спросил я.

— Конечно. Я знаю машину как свои пять пальцев.

— Хорошо. Договоримся так. Когда все отладите, поезжайте к кратеру. Ждите меня за гребнем. Кстати, можете поспать. После будет не до сна.

Она протянула руку, и мы обменялись рукопожатием.

— Больше никаких шуточек.

— Разумеется. Я буду ждать вас сразу за гребнем.

Я выполз из вездехода Амелии и забрался в свой собственный, помахал девушке рукой — она ответила тем же — и повел машину обратно, опять-таки на максимальной скорости, спеша вернуться к трейлеру, в котором маялся Брилл. Мое отсутствие несколько затянулось, и он наверняка начал нервничать.

По-видимому, он высматривал меня, ибо когда я проник в трейлер, то увидел на столе бутылку бренди, а на плитке — готовый вот-вот закипеть кофейник.

— Где вы пропадали? — поинтересовался Брилл.

— Пару раз угодил в тупик. Пока развернулся, пока нашел другую дорогу…

— Тем не менее все в порядке? — Я кивнул. Брилл разлил по чашкам кофе и добавил в каждую по приличной порции бренди. — Мне хотелось бы кое о чем с вами поговорить.

Вот оно, подумалось мне. Сейчас он скажет, что догадался, что я что-то затеваю. Ладно, попробуем выпутаться.

— Валяйте, — отозвался я с притворным безразличием в голосе.

— Вы показались мне человеком, который нечасто празднует труса.

— На Луне таких людей нет. Кого ни спросите, все признаются, что им страшно…

— Я разумел, что вы наделены известным мужеством.

— Мне страшно, но я не трус. Трусы тут не водятся.

— Вдобавок вы не слишком щепетильны.

— Откровенно говоря…

— Во всяком случае не прочь заработать лишний доллар.

— Естественно.

Брилл взял свою чашку и сделал большой глоток, после которого жидкости в той осталось разве что на дне.

— За какую сумму вы согласились бы доставить меня в Тихо?

Я поперхнулся кофе. Напиток выплеснулся из чашки на стол.

— Вы хотите попасть в Тихо?

— С давних пор. У меня сложилась одна теория…

— Какая же?

— Вы, наверное, и сами над этим задумывались. «Собачки» и лишайники… — неожиданно он замолчал. Я не сводил с него глаз. — Вы получите столько, сколько запросите, — прибавил Брилл после паузы. — Разумеется, синдикату незачем знать о нашей сделке. Пускай о ней будет известно только вам и мне.

Я отодвинул от себя чашку, положил руки на стол, уронил на них голову — и расхохотался. Мне казалось, я буду смеяться до конца своих дней.

ГЛАВА 5

Взобравшись на гребень, вы смотрите вниз и видите перед собой Тихо, словно огромную карту. Зрелище достаточно неприятное, даже жуткое, как будто этот лунный кратер — врата в преисподнюю. Его дно испещрено многочисленными метеоритными воронками, которые порой располагаются настолько близко друг от друга, что как бы перетекают одна в другую. Тут и там виднеются причудливой формы возвышенности, сверкает на равнине между ними пыль, а посредине возвышается зазубренный пик, который отбрасывает кривобокую, иссиня-черную тень.

Вы смотрите вниз и видите, каким образом должны спускаться в кратер, и готовы поклясться, что это невозможно, однако вас останавливает память: в Тихо уже спускались, и неоднократно. Вам бросаются в глаза колеи, оставленные вездеходами двадцать лет назад. Они будто перечеркивают склоны и ничуть не изменились за прошедшее время, если не считать крошечных отметин — следов метеоритов — ив некоторых местах наслоений пыли, что вьется над поверхностью планеты. Пылинки подпрыгивают точно горошины, их подхватывает и роняет солнечный ветер.

Раз существует колея, по которой когда-то прошли машины, значит, опасаться особенно нечего. Двадцать лет для Луны — не более чем секунда, ибо здесь нет ни обычного ветра, ни осадков, а эрозия минимальна: она происходит под воздействием метеоритов, солнечного ветра и перепадов температур, из-за которых от какой-нибудь скалы отваливается однажды в столетие крохотный кусочек.

Нас трое, подумалось мне, и каждый хочет попасть в кратер по собственной причине; правда, меня с Амелией все же что-то объединяет.

Брилл рвется в Тихо, поскольку одержим безумной идеей, что обнаружит там ответ на загадку лишайников и «собачек» — единственных форм жизни, найденных на Луне. Возможно, его идея не слишком безумна: ведь «собачки» и лишайники почему-то встречаются исключительно в окрестностях Тихо. Вполне вероятно, что они обитают внутри кратера, а те, которые попадаются на внешних склонах, просто перебрались через гребень.

Амелия надеется отыскать в кратере сокровище. По сути, она — как бы продолжение своего брата, который не в состоянии присоединиться к ней, которому необходимы деньги, чтобы возвратиться на Землю, где его излечат от лучевой болезни.

Что касается меня… Я тоже разыскиваю сокровище — и кое-что еще, хотя что именно, мне сейчас определить затруднительно.

И все мы нарушаем закон.

Несколько минут назад я вышел на связь со службой контроля Енотовой Шкуры, и теперь в нашем распоряжении двадцать часов, по истечении которых от меня будут ожидать очередного сигнала. Интересно, что с нами за это время произойдет?

Я оглянулся на вездеход Амелии, который стоял сзади, и сказал Бриллу:

— Ну, поехали. С Богом, и по-хорошему!

Вездеход медленно пополз вперед. Нос машины то задирался, то опускался — дорога как будто состояла из одних ухабов.

Мне приходилось нелегко. Повороты, крутые подъемы и не менее крутые спуски; порой машина еле вписывалась в промежуток между двумя каменными стенами. Гусеницы давили пыль, вниз по склону скользили мелкие камешки.

Я вцепился в руль. Мои ладони взмокли от пота. Шла суровая, жестокая гонка со временем. Мы проехали около тысячи футов, остается еще одиннадцать тысяч. Так, две тысячи; значит, осталось всего десять. Глуп ость, конечно. Мне стало стыдно за себя, и я попытался обуздать рассудок, но у меня ничего не вышло.

Мы спускались, стараясь не смотреть вниз, стараясь не думать о том, что может случиться, если машина вдруг рыскнет в сторону. Внезапно мне в голову пришла шальная мысль. А что, если дорога впереди обрывается? Такое на Луне не то чтобы невозможно. Что мы будем делать, если обнаружим рассекающую дорогу расщелину, которую не сможем преодолеть? Какая ужасная это будет ловушка! Возвращаться задним ходом… Я невольно содрогнулся.

На полпути вниз Брилл дернул меня за руку.

— Что такое? — справился я, раздраженный его приставаниями.

— Войтам, — возбужденно проговорил он, показывая пальцем.

Я посигналил габаритными огнями Амелии, заглушил двигатель и осторожно надавил на тормоз. Вездеход остановился. Я посмотрел назад. Машина Амелии застыла в неподвижности футах в пятидесяти от нас: сквозь лобовое стекло виднелась облаченная в скафандр фигура.

— Вон там, — повторил Брилл. — Рядом с горой.

Я посмотрел в ту сторону — и увидел нечто.

— Что это такое? — требовательно спросил Брилл. — Облако? Или свет?

— Может быть и то и другое. Однако облаков на Луне нет, равно как и природных источников света.

Нечто, привлекшее наше внимание, было достаточно большим, иначе мы бы вряд ли его заметили, поскольку оно находилось в дальнем конце кратера, за возвышавшейся посредине горой. Оно клубилось и сверкало на фоне каменной стены, то превращалось в этакое кудрявое облако, то мерцало и переливалось огнями, то внезапно становилось черным, а затем вновь начинало сверкать, словно чудовищный алмаз, который оказался в лучах солнца.

— Выходит, все, что рассказывали, правда, — проговорил, с присвистом втянув в себя воздух, Брилл. — Выходит, тут и впрямь что-то есть.

— Я никогда не видел ничего подобного.

— Зато теперь увидели.

— Да уж, — подтвердил я.

Меня пронизал ледяной холод, ибо я испугался гораздо сильнее, чем когда мы перевалили через гребень.

— До него далеко? — осведомился Брилл.

— Порядочно, — ответил я. — Похоже, оно держится у дальней стены. Значит, миль пятьдесят или даже больше.

Я помахал рукой Амелии и показал ей на диковинное явление. Она повернулась в том направлении и поначалу, похоже, ничего не увидела, однако затем всплеснула руками и закрыла ими лицо, как если бы пришла в ужас.

Мы сидели и наблюдали за облаком — или чем там оно было. То не двигалось, оставалось на месте и продолжало сверкать, темнеть и клубиться.

— Сигнал, — предположил Брилл.

— Кому?

— Понятия не имею.

Я убрал ногу с тормоза, выжал сцепление, и вездеход вновь пополз вперед.

У меня сложилось впечатление, что спуск затянулся на несколько часов. К тому времени, когда мы наконец достигли дна кратера, я весь извелся от нервного напряжения. Скажете, заячья душа? Естественно. Попробовали бы сами, поглядел бы я на вас.

Я развернул вездеход, обернулся и мысленно поблагодарил того человека, который проложил дорогу в Тихо.

— Облако исчезло, — сказал Брилл, — пару минут назад. Я не стал вас отвлекать.

Я встал, подошел к холодильнику, достал оттуда фляжку с водой, выпил, а затем протянул ее Бриллу. Конечно же, это было с моей стороны не слишком красиво, однако мне вода была нужнее, чем ему.

Брилл сделал пару глотков и вернул фляжку.

Мне понравилось, как он поступил. Далеко не все земляшки понимают, что на Луне, в Пустыне, воду не хлещут. Мы всегда пьем чуть меньше, нежели нам требуется.

Я надел шлем и выбрался из машины. Минуту спустя ко мне присоединилась Амелия.

— Что это было, Крис? — спросила она, махнув рукой.

— Не знаю.

Брилл вывалился из люка, точно пачка сигарет из торгового автомата. Да, тут необходима привычка — как, впрочем, почти во всем, чем занимаются люди на Луне.

Он поднялся и принялся отряхиваться. Смешно, право! Там, куда он упал, не было и крупицы пыли.

Зато справа, на громадном оползне, ее имелось в избытке: самая настоящая каменная пыль, отслоившаяся и осыпавшаяся со скал за многие миллионы лет.

Брилл подошел к нам.

— Что ж, мы добились своего, — раскатился в наушниках его зычный голос. — Что теперь?

Скалы над оползнем испещряли темные пятна — лишайники. У каменной стены резвилось несколько «собачек».

К Сьюзи, которая сидела на моем плече и весело искрилась, подлетела «собачка» Амелии, и они устроили игру в догонялки.

— Вам туда, — сообщил я Бриллу, указывая на скалы.

— Лишайников тут полным-полно, — в голосе Амелии слышалось нетерпение.

— У вас есть план действий?

— Где-то здесь должна быть площадка, на которой собирались построить обсерваторию. Если мы ее найдем…

— Верно, — я утвердительно кивнул. — Разметка наверняка сохранилась. Быть может, мы отыщем колеи…

— Прошу прощения, перебил Брилл. — Вы говорите о пропавших геологах?

— Да.

— Однако мне казалось, что вы разыскиваете звездолёты.

— По-моему, колея приведет нас прямиком к кораблям.

— После чего мы тоже сгинем.

— Может быть.

— А по пути вы предлагаете мне изучать лишайники и «собачек».

— Вы ведь затем сюда и приехали.

— Конечно, конечно.

Мы расселись по машинам и поехали вдоль стены. Вскоре нам попалась колея, которая уводила на запад. Если бы не пыль, в которой отпечатались следы гусениц, мы бы вряд ли ее обнаружили.

Я повел свой вездеход по колее. Амелия двинулась следом.

Наконец мы добрались до площадки. Тут и там виднелись вбитые в почву колья с безвольно обвисшими красными флажками, повсюду валялись инструменты и ящики с оборудованием и припасами, От площадки в разные стороны расходились многочисленные колеи.

Она располагалась в углублении, которое вырезали в каменной стене. Над ней вздымались громадные черные утесы. Жуткое местечко. От такого зрелища сами собой начинают стучать зубы. Вообще на Луне хватает мест, при виде которых тебя пробирает страх.

Колеи в большинстве своем вели на юг, в направлении горы, что торчала посреди кратера.

Мы развернули машины и покатили к ней. Дно кратера было ровным, поэтому мы ехали на приличной скорости. Время от времени попадались воронки, которые приходилось объезжать, потом дорогу преградила расщелина; ее мы обогнули по широкой дуге.

Я твердил себе, что совершаю непростительную ошибку. Кто же отправляется в путь на ночь глядя? Следовало подождать до утра; тогда у нас в запасе было бы четырнадцать земных дней. Времени более чем достаточно. Однако все осложнялось присутствием Амелии. Она незаконно проникла на Луну, и даже если бы мне удалось спрятать ее в Енотовой Шкуре, девушка по-прежнему находилась бы в опасности. Рано или поздно служба контроля установит, что кто-то сумел проскользнуть на планету незамеченным, и организует поиски.

Мы мчались по равнине, окруженной высокими стенами и зазубренными пиками, над которыми сверкало солнце, слепившее глаза и сквозь светофильтры лобовых стекол; предостерегающе пощелкивал счетчик радиации, Сьюзи, восседавшая на передатчике, то и дело сыпала снопиками искр. Казалось, равнине, как и времени, нет ни конца, ни края. Вокруг раскинулась вечность — ослепительный свет, густая тень, ощущение полной безжизненности и абсолютной стерильности.

Чары рассеял Брилл, который схватил меня за плечо.

— Смотрите! — воскликнул он. — Смотрите!

Увидев, на что он показывает, я резко надавил на тормоз. Амелия, которая слегка, отстала, остановилась секундой позже.

В пыли распростерся человек. Он лежал, вытянув вперед руку; на шлеме играли солнечные блики.

Я заглушил двигатель, встал и направился к люку, понимая, впрочем, что торопиться некуда. Ведь с момента пропажи экспедиции минуло двадцать лет.

ГЛАВА 6

Человек лежал лицом вниз. Умирая, он нашел в себе силы вытянуть руку и нацарапать в пыли несколько фраз.

Если бы ему повезло, сообщение сохранилось бы на века, причем прочесть его не составило бы никакого труда. Однако надпись почти стерлась: ее засыпало пылью, которую нес на своих крыльях ветер далекого светила. Почти, но не совсем. Остались два слова: «Не алмаз». Ниже виднелись буквы — должно быть, остаток еще одного слова: «да». И все.

— Бедняга, — проговорил Брилл, глядя на мертвеца.

Я встал на колено и хотел было прикоснуться к трупу, но Амелия сказала:

— Не трогайте его. Пускай лежит.

Она была права. Сделать мы все равно ничего не можем. Помощь ему уже не требуется.

Он мертв. Так зачем заглядывать в лицо мертвецу? Тем более что оно наверняка, как и все тело, высохло и сморщилось. Человек превратился в мумию. Луна высосала из него всю влагу, до последней капли; не помог даже скафандр.

— Должно быть, он из спасателей, — произнес я. — Из тех, кого послали на выручку геологам.

Иначе кто-нибудь нашел бы его, подобрал и перенес поближе к площадке. А так он явно лежал на том самом месте, где упал, чтобы уже никогда не подняться. Точнее, он, вероятно, окончательно отказался от борьбы, не в силах совладать с той безжалостной тварью, которая ему противостояла. Да, нацарапал свое сообщение и замер в неподвижности, окутанный безмолвием, ничуть не тронутым его отчаянными усилиями.

Я встал и спрятался от палящего зноя в тени вездеходов. Амелия и Брилл присоединились ко мне. Мы стояли и смотрели на бездыханное тело.

— Странная надпись, — заметил Брилл. — Чтобы человек перед смертью написал такое… «Не алмаз»… Когда умирают, думают обычно не об алмазах.

— А что, если это предупреждение? — предположила Амелия. — Предупреждение тем, до кого дошли слухи о здешних сокровищах? Мол, алмазов нет, и не ищите, и дальше идти незачем.

— Подобных слухов на Луне не возникало, — возразил я, недоуменно покачав головой. — Во всяком случае, я ничего такого не слышал, а мне известен, думаю, каждый слух, какой когда-либо распространялся среди старателей. Их было великое множество, но насчет алмазов, которые якобы находятся в Тихо, — ни единого.

— Допустим, что алмазы существуют, — сказал Брилл. — Разве можно быть настолько уверенным? Он вряд ли исследовал весь кратер. Ему просто не хватило бы времени.

— Откуда нам знать? — проговорил я. — Мы понятая не имеем, сколько он тут пролежал.

— А остальное? — прошептала Амелия. — Те две буквы…

— «Когда». — отозвался Брилл. — «Вода», «еда» — что угодно. На «да» оканчивается очень много слов.

— Может, это не конец, а начало, — не согласился я. — Скажем, «датировано».

— Не думаю, — ответил Брилл. — Не забывайте, он знал, что умирает, а потому старался писать как можно яснее и короче. У него не было ни времени, ни, вполне возможно, сил. К тому же он, может статься, потихоньку сходил с ума.

Я вышел из тени и вновь приблизился к облаченному в скафандр трупу. Нагнулся, чтобы повнимательнее рассмотреть сообщение, но ничего нового, ничего сколько-нибудь примечательного не обнаружил. Другие буквы и слова исчезли без следа. Лунный ластик поработал на славу.

Пожалуй, с горечью подумал я, было бы гораздо лучше, чтобы надпись не сохранилась вообще. То, что уцелело, только раздражало. В пыли было нацарапано сообщение — наверняка очень важное. По крайней мере, таким его полагал умирающий, раз потрудился написать — в надежде, что когда-нибудь эта слова прочтет кто-то другой.

Мне казалось, что в сообщении заключается некий символический смысл. То было проявление человеческой уверенности в завтрашнем дне, высокомерной убежденности в том, что жизнь продолжается; даже на пороге смерти человек пытался что-то передать своим собратьям, даже здесь, на зловещей, пустынной и враждебной планете, исполненной первобытной ненависти ко всему живому, терпеливо ожидавшей его смерти, он был уверен, что рано или поздно сюда придут другие и прочтут надпись, презирая это нечто, грозившее ему гибелью, и не сомневался, что люди в конце концов победят неведомое зло.

Я повернулся и направился к вездеходам.

Амелия и Брилл смотрели на небо.

— Они снова взялись за свое, — сказал Брилл, когда я оказался рядом.

На небосводе и впрямь появилось давешнее облако, клубившееся и сверкавшее, точно маяк, или сигнальный огонь, или лампа в окне.

Меня вновь обуял страх. Облако пугало сильнее, чем безмолвие, чем ослепительная белизна в сочетании с кромешной тьмой, чем великое и безразличное Ничто.

Интересно, почему Брилл сказал «они»? С чем или с кем связывал он это облако? Или всего лишь хотел, персонализируя ужас, сделать тот более привычным?

Я раскрыл было рот, чтобы спросить, но передумал. Задать такой вопрос означало бы залезть грязной лапой в чужую душу, чтобы извлечь на свет то, что не предназначено для всеобщего обозрения.

Постояв и посмотрев на облако, я отвернулся.

— Пора перекусить и подремать, а там снова в путь.

Да, снова в путь. Впереди — решающий бросок.

ГЛАВА 7

Каменные стены, что возносились над поверхностью на добрую тысячу футов, образовывали нечто вроде ворот, в которые уводила колея. Точнее, колеи — их было много, и они четко отпечатались в пыли и там, где гусеницы вездеходов раскрошили гальку. Множество машин проехало через ворота, чтобы не вернуться назад.

Я остановил вездеход и подождал, пока к нам подъедет Амелия.

Все настойчиво твердило о ловушке. Глупости, какая может быть ловушка на Луне? Кому ее тут устраивать? Разве что она — творение самой планеты, этого наидиковиннейшего образчика сверхъестественного. Да, на Луне водятся «собачки» и растут лишайники, однако последние всего-навсего особый сорт растений, кишащих вдобавок особого рода микробами, а первые — кто они такие? Сгустки живой энергии? Разумные болотные огоньки? Наделенные сознанием римские свечи? Одному Богу известно, что они собой представляют и какую преследуют цель. А также почему и как живут, и с какой стати привязываются к людям и притворяются домашними животными.

Я вновь окинул взглядом стены — черные, поскольку они находились в тени, и неизмеримо громадные, этакие резные монолиты, от вершин которых отражались лучи солнца.

Я посмотрел на Амелию. Она помахала рукой, давая знать, что у нее все в порядке и можно двигаться дальше.

Выжав сцепление, я направил вездеход к воротам. Что за странное место: совершенно стерильное, голые стены и усыпанная галькой поверхность.

Коридор вел прямо вперед. Интересно, какие геологические катаклизмы способствовали его появлению, какие силы рассекли скалы и проделали этот проход? На Земле подобные ущелья обычно пробивает вода, однако на Луне воды нет и никогда не было — во всяком случае, в таком количестве, чтобы прорубить в толще камня столь грандиозный каньон. Может, лунотрясение или некое фантастическое стечение обстоятельств — скажем, тот гигантский метеор, благодаря которому и возник Тихо?

Коридор слегка забрал вправо, затем круто свернул влево, и, когда мы обогнули скалистый выступ, мне в глаза ударило солнце. Светофильтры были опущены, однако после более-менее долгой дороги в темноте солнечный свет показался ослепительно ярким, и прошло некоторое время, прежде чем я сумел определить, где мы находимся.

Мы очутились в амфитеатре, похожем на кратер внутри кратера; правда, стена, что опоясывала амфитеатр, была слишком уж ровной. Никаких склонов, одна стена, перпендикулярная поверхности, гладкой, что пол в гостиной. Пейзаж дополняли типичные для Луны детали — причудливые, зазубренные пики, смахивавшие на огарки свечей, многочисленные крохотные воронки, жутковатого вида холмы и перекрещивающиеся трещины. Стена образовывала полукруг и смыкалась со стеной, скажем так, большого кратера, которая была уже не ровной, а покатой. Разглядывая ее, я понял, что смотрю на южный склон Тихо, что мы пересекли кратер из конца в конец.

Но это было еще не все.

Посреди малого кратера стояли два космических корабля — красные корпуса, увенчанные серыми куполами, по четыре опоры на каждый. А вокруг, сверкая на солнце, замерли вездеходы.

Повсюду валялись ящики и какие-то бесформенные тюки.

Впрочем, звездолеты, вездеходы и все остальное я воспринял поначалу как нечто, имеющее мало общего с действительностью. Первое, о чем я подумал, что Амелия оказалась права. Откровенно говоря, до последнего момента я не очень-то верил, что мы на деле отыщем корабли Третьей лунной экспедиции. Практически даже не задумывался — не то чтобы принимал или отвергал, а именно не задумывался. Наша вылазка до сих пор напоминала поиски Эльдорадо: погоня за великолепным блуждающим огоньком по запретной территории.

Неужели, размышлял я, глядя на корабли, меня погнала в путь неудовлетворенность собственным положением, неужели мое участие в этой бредовой затее — лишь попытка освободиться от оков Луны? Человек способен ненавидеть Луну, он приходит к ненависти, не замечая, куда идет.

Только теперь я сообразил — хотя, должно быть, смутно догадывался, что к чему, с самого начала, — что бесформенные тюки не что иное, как скафандры. Передо мной лежали все те, кто бесследно исчез в Тихо.

Почти все. Двоим удалось выбраться — тому, кто нацарапал сообщение в пыли, и тому, на кого натолкнулся на внешнем склоне кратера брат Амелии.

Тут присутствовала опасность, ощущалась некая угроза, таилась смерть. Место, казалось, пропитано ощущением и запахом опасности.

С моих губ сорвался предостерегающий возглас, и я повернул руль, намереваясь развернуть вездеход, направить его в ворота и как можно скорее убраться отсюда.

В тот же миг последовала вспышка — столь мимолетная, что я ее не столько увидел, сколько почувствовал, столь яркая, что на мгновение все вокруг словно померкло. И вездеход застыл в неподвижности.

Брилл упал на пол. Он сидел в комичной позе, заслонясь ладонью от света, который давным-давно погас. Над панелью управления вился дымок, пахло обугленной изоляцией и расплавленным металлом.

Сьюзи висела посреди кабины и возбужденно подрагивала.

— Живо наружу! — гаркнул я.

Натянув на голову Брилла шлем, я подтащил ученого к люку. Он на ощупь забрался в шлюз, я прыгнул следом.

Вездеход Амелии стоял футах в двадцати от моего. Я побежал к нему, крикнув Бриллу, чтобы он не отставал.

Наши надежды не оправдались.

Амелия выбралась из люка нам навстречу. Сквозь лобовое стекло машины можно было различить, что над панелью — совершенно новой, установленной несколько часов назад — клубится дым.

Мы молча переглянулись. Трое людей у дальней стены кратера Тихо, из которого они вряд ли сумеют выкарабкаться. Разве что пойдут пешком. Хотя мы видели, что сталось с человеком, который попытался совершить такой подвиг.

— Смотрите, — сказал Брилл, показывая куда-то вверх.

Мы подняли головы. Над нами зависло облако — то самое, что сопровождало нас по пути через кратер. Это было вовсе не облако. В небе кружились и сверкали миллионы миллионов «собачек».

ГЛАВА 8

Они прилунились, и на первых порах все было в порядке. Над горизонтом, как и сейчас, стояла Земля. Они добились громадного успеха — стали вторыми людьми на Луне. Первая лунная экспедиция провела на планете всего лишь неделю, тогда как звездолет Второй взорвался в космосе, не преодолев и половины расстояния от Земли до Луны.

Участники же Третьей экспедиции прилетели, чтобы основать колонию. Они намеревались задержаться здесь как можно дольше. Через месяц-другой должны были прибыть корабли с пополнением и припасами.

Да, Третья экспедиция прилетела, чтобы остаться. Так, к сожалению, и произошло. Они остались навсегда.

В тот момент, когда люди радовались своему успеху, случилось нечто ужасное. Электрические цепи звездолетов задымились и вышли из строя, и внутренности чудесных кораблей, которые доставили их сюда и которым было уже не взлететь без полной замены проводки, оказались заполнены расплавленными проводами протяженностью в несколько миль. Чинить звездолеты было некому; вдобавок у экспедиции не имелось ни средств, ни времени.

Итак, корабли прикованы к поверхности планеты, радиопередатчики молчат; возможно, они попытались связаться с Землей посредством переносных раций — мы нашли эти приборы — но ничего не добились. Горстка людей очутилась словно на необитаемом космическом острове. Вскидывая головы, они видели в небе Землю — и догадывались, что никогда на нее не вернутся.

Гибель двух экспедиций при одной относительной удаче побудила землян к осторожности. Прошло почти десять лет, прежде чем снарядили Четвертую экспедицию, которую оснастили лучшей на те дни техникой и посадили на считавшиеся весьма надежными корабли. И техника не подвела: именно с Четвертой экспедиции наконец-то началась колонизация Луны.

Но что же уничтожило электрические цепи звездолетов и вездеходов тех, кто добрался до кратера по поверхности, а также наших собственных?

Происшествие представлялось совершенно бессмысленным, тогда как до сих пор все, что случалось на Луне, имело какой-никакой смысл. Луна была жестокой, бесплодной, пустынной планетой, однако в ее безразличии к человеку все же присутствовал смысл. Она не играла краплеными картами, не прятала ничего в рукаве; была суровой старой девой, но вела себя по-честному.

Я поднялся с корточек и выпрямился во весь рост в тени вездехода. День был в разгаре, солнце припекало, поэтому поневоле приходилось время от времени прятаться от его палящих лучей.

Скоро нам понадобится разработать план действий. Ждать больше нельзя. Мы испробовали почти все возможности и остались, что называется, при своих. Проводка в звездолетах и вездеходах выгорела начисто, так что заменить провода в наших машинах было нечем. Да даже если бы мы их и заменили, еще неизвестно, привело бы это к чему-нибудь или нет. Ведь невидимый противник вполне мог сжечь цепи снова.

Короче говоря, нас окружало изобилие техники, совершенно в настоящий момент бесполезной.

Мы обнаружили не только технику.

Стену малого кратера снизу доверху покрывали лишайники. О таком их количестве я в жизни не слышал. Лишайников было столько, что хватило бы на весь госпиталь дока, даже если бы он понастроил новых палат, понабрал пациентов и пичкал тех своим лекарством целую тысячу лет.

Кроме того, в кораблях нашлись документы — полная история экспедиции, — равно как и оборудование и прочие весьма ценные принадлежности.

То было настоящее сокровище, поистине царская добыча. Требовалось только вытащить ее из кратера. Однако нас заботило в первую очередь то, как выбраться самим.

Куда ни посмотри, всюду лежали мертвецы — древние мертвецы, обретшие вечный покой в гробницах своих скафандров. Впрочем, мы были избавлены от необходимости засвидетельствовать насилие или агонию. О насилии не шло и речи, а признаки агонии скрывались внутри объемистых скафандров, за опущенными светофильтрами. Казалось, люди умерли с достоинством римлян, которое замечательно подходило к суровости обстоятельств.

Пышные словеса, конечно, сущая белиберда, но, признаться, успокаивают.

Над малым кратером по-прежнему кружили «собачки», сверкающие, искрящиеся глупыши, от которых не было никакого проку.

Из-за корпуса звездолета показался Брилл. Он подошел ко мне и остановился, глядя прямо в глаза.

— Нужно что-то предпринять, — сказал он. — Сколько можно сидеть и… — Ученый махнул рукой.

Я понял, к чему он клонит. Все было ясно без слов. Брилл здорово нервничал, как и мы с Амелией, и, похоже, готов был вот-вот сорваться.

— Потерпите, — ответил я. — Мы подождем, пока солнце опустится пониже, а затем двинемся в путь. Вы же видели того человека в кратере. Он попытал счастья днем.

— Но в темноте…

— Темнота — понятие относительное. Нам будет светить Земля, а она здесь светит гораздо ярче, чем Луна на Земле. К тому же будет прохладно, может быть, даже холодно. Наши скафандры оборудованы нагревателями, так что с холодом справиться легче, нежели с жарой.

— Джексон, скажите правду, каковы наши шансы?

— Пройти предстоит семьдесят миль. Вдобавок придется подниматься по склону. Задачка не из простых. — Брилл обескуражено покачал головой. Я продолжил: — Необходимо поспать, чтобы набраться сил. Надо будет захватить с собой столько кислорода, сколько унесем. Опустевшие баллоны будем выбрасывать, чтобы избавиться от лишнего веса.

— Как насчет воды?

— Рассчитывайте только на ту, которая у вас в скафандре. Но мы пойдем по холоду, поэтому нам понадобится меньше воды, чем если бы мы шли по жаре.

— Вы не уверены, что мы дойдем, — проговорил Брилл, пристально поглядев на меня. Глаза его заблестели.

— Еще никто не проходил семьдесят миль в скафандре, — отозвался я.

— Может, нас подберут? Сейчас наверняка уже известно, что мы пропали. Служба контроля организует поиски. Им известен наш маршрут. Они засекут трейлер на гребне кратера.

— Возможно.

— Вы на это не особенно рассчитываете?

Я покачал головой.

— Сколько осталось до выхода?

— Десять или двенадцать часов. Нужно, чтобы поверхность начала остывать. Времени хватит на все: и чтобы поспать, и чтобы как следует изучить лишайники.

— Спасибо, нагляделся, — пробурчал Брилл. — На них и на «собачек» тоже. Джексон, признайтесь, вы когда-нибудь чувствовали себя окончательно сбитым с толку? У вас не возникало ощущения, что происходящее полностью лишено смысла?

— Много раз. Сейчас, например, я совершенно ничего не понимаю.

— Все началось с лишайников и «собачек», — заявил Брилл. — Я убежден, что Тихо — их дом. Но почему? Чем он отличается от других кратеров?

— Думаю, что особо ничем, но взгляните на эти стены.

— Что в них такого?

— Они очень гладкие, практически симметричные, как будто вытесанные руками. На Луне все вкривь и вкось, а тут…

— Вы хотите сказать, что их кто-то построил?

— Возможно.

Брилл отрешенно кивнул и придвинулся поближе. Он понизил голос до заговорщицкого шепота, словно боялся, что его подслушают:

— Мне кажется, лишайники — то, что осталось от чьего-то огорода. Уцелели только они.

— Похоже, мы думаем об одном и том же.

— Инопланетяне, — заявил он. — Побывали на Луне в давние времена, может статься, миллион лет назад.

— А «собачки»?

— Господи, ну откуда мне знать? Может, домашние животные, которых забыли взять с собой. Предоставленные самим себе, они начали размножаться, и…

— Или наблюдатели.

— Логично, — отозвался он. Его взгляд выражал смятение и тревогу. — Логично, но бездоказательно.

— Естественно, — согласился я.

— Меня кое-что беспокоит, — признался Брилл, — как ученого. — Чувствовалось, что он и впрямь сильно озабочен.

— Кое-что? По-моему, поводов для беспокойства гораздо больше.

— Я разумею неполадки с электричеством. Тут что-то не так.

— Да?

— Судите сами. Проводка перегорела в вездеходах, но осталась целой и невредимой в скафандрах. Электрические цепи звездолетов уничтожены, однако в некоторых переносных рациях они в полной сохранности. Недаром участники экспедиции пытались связаться с Землей именно по рации. Иными словами, удары наносились выборочно, повреждались отнюдь не все цепи.

— Это означает присутствие разума.

— Совершенно верно.

Мне почудилось, будто подул холодный ветер, однако на Луне ветра нет.

Если допустить, что в кратере присутствует разум, придется признать, что он не желает отпускать нас, хочет, чтобы мы, как и те, кто появился здесь раньше нашего, остались тут навсегда.

— Понимаете, — продолжал Брилл, — гипотеза, что те формы жизни, с какими мы имеем дело, зародились на Луне, не выдерживает критики. Жизнь, если и возникает, то сразу во многих местах, а тут получается, что она появилась в одном-единствен-ном кратере.

— Как насчет молекулярной преджизни?

— Разумеется, такие молекулы были обнаружены, но не более того. Развитие вело в тупик. Луна была стерильной уже в начале времен. Условия на ее поверхности никак не способствовали возникновению жизни. Она…

Внезапно в наушниках раздался звонкий голос Амелии:

— Крис, скорее сюда! Крис! Крис!

В ее голосе слышался не испуг, а возбуждение.

Я обернулся и увидел Амелию, стоявшую у дальней стены.

Мы побежали к ней — я впереди, Брилл за мной по пятам. И вдруг я увидел то, что, должно быть, и привело девушку в такой восторг.

В углублении стены сверкал и переливался мириадами огоньков, излучая ослепительно белый свет, некий предмет величиной с весьма приличных размеров валун. Ошибиться было невозможно.

— Алмаз! — прорыдала Амелия. — Тот человек заблуждался!

Она была права. Бедняга, чей труп лежал на дне большого кратера, допустил очевидную ошибку.

Перед нами находился, судя по всему, огромнейший на свете алмаз весом не в одну тонну!

Впрочем, с алмазом что-то явно было не так.

Он казался обработанным — ограненным и отшлифованным. Свет исходил буквально от каждой его грани.

Вдобавок мы успели изучить кратер вдоль и поперек — прошлись по окружности стены, обследовали звездолеты и вездеходы в тщетной надежде отыскать хоть что-нибудь, что могло бы нам помочь.

Но никакого алмаза не видели, а ведь он просто не мог не попасться кому-либо из нас на глаза.

В кратере творилось что-то непонятное, что-то очень и очень странное. Алмаз смахивал на наживку, схватив которую мы окажемся в дьявольской мышеловке.

Брилл шагнул вперед.

— Назад, идиот! — крикнул я, хватая его за локоть.

Мне вдруг стало ясно, что написал мертвец, которого мы обнаружили недалеко от каменных ворот. «Не алмаз, а…» Все верно. Пыль засыпала окончание фразы, однако начиналась та, вне сомнения, со слов: «Не алмаз, а…»

Неожиданно алмаз как бы раскололся.

От него один за другим стали откалываться многочисленные кристаллы, каждый размерами с человеческий кулак. Они отделялись медленно и методично, едва ли не с математической упорядоченностью, и наконец громадный алмаз превратился в облако кристаллов, которые плавали перед нами, то и дело сталкиваясь между собой, испуская лучи света, что слепили глаза.

Мы попятились. Кристаллы неторопливо двинулись вдоль стены, достигли прохода, выводившего в большой кратер, и замерли, образовав нечто вроде двери или завесы, которая пульсировала, будто в напряженном ожидании. Впечатление было такое, словно они смотрят на нас.

Вот почему никому из людей не удалось сбежать отсюда — никому, кроме того человека, которого нашли мы, и того, которого обнаружил брат Амелии.

— Что ж, — проговорил я, — ловушка захлопнулась.

Мне не следовало этого говорить. Не знаю, что мною руководило. Впрочем, вывод представлялся настолько логичным, что слова как бы сами собой сорвались с языка — стоило им возникнуть в сознании, как они тут же вырвались на волю.

Услышав их, Брилл вскрикнул и побежал — без оглядки, опустив голову и сгорбившись, будто изображал из себя игрока в американский футбол, который твердо вознамерился пересечь линию. Из-под его ног летела в разные стороны галька. Он бежал прямиком к воротам, стремился на свободу, вон из западни, подгоняемый безумным отчаянием.

От сверкающей завесы отделились два кристалла. Продолжая мерцать, они двинулись навстречу Бриллу. Удар, рикошет… Кристаллы взвились по спирали вверх, а Брилл споткнулся, упал, прополз чуть вперед — и замер очередной бесформенной кучей.

Завеса засияла ярче прежнего. К упавшему Бриллу, словно стервятники, слетелись «собачки». Их было так много, что скафандр Брилла мгновенно исчез из виду. На том месте, где лежал ученый, теперь поблескивали мириады искр.

Я отвернулся — и столкнулся с Амелией.

В широко раскрытых глазах девушки читался страх, лицо было мертвенно-бледным.

— Спаси нас, Господи, — пробормотала она.

ГЛАВА 9

Выходит, врагов у нас трое, кем бы они ни были: алмаз, «собачки» и лишайники.

— Во всем виновата я, — проговорила Амелия.

— Вам не пришлось меня уговаривать. Я ведь согласился чуть ли не сразу.

Так оно и было. Мне не хотелось упускать, возможно, последний шанс чего-то добиться, тем более что речь шла о настоящем сокровище. Такие шансы представляются не часто, и потому за них обычно хватаются обеими руками.

И потом, я рассчитывал кое-что доказать членам синдиката, которые посиживают в милвиллской парикмахерской и щелкают подтяжками. Не забывайте и про Брилла, спросившего, за какую сумму я доставлю его в Тихо, когда мои мысли были заняты тем, как бы отвязаться от него и рвануть в кратер. Вдобавок нужно было обезопасить себя от участи бродяги, что шатается по улицам Милвилла, готовый взяться за любую работу, какую только предложат.

Хотя, говоря откровенно, это всего лишь отговорки, наполовину выдуманные причины. Меня привело в Тихо в первую очередь желание увидеть собственными глазами легендарный кратер, о котором ходит столько слухов, передаваемых разве что шепотом. Тихо — этакий дом с привидениями, а среди людей хватает таких, кого неудержимо влекут к себе подобные дома. Очевидно, я принадлежу к их числу.

В кабине вездехода было жарко, однако скоро машина окажется в тени от стены и постепенно остынет, и тогда можно будет отдохнуть от жары и снять шлем, который мало-помалу начинал уже действовать на нервы. Человек не в состоянии слишком долго находиться, скажем так, взаперти.

— Нам отсюда не выбраться, — произнесла Амелия. — Вы ведь не думаете, что у нас получится?

— Я еще не сдался. Тот, кто сдается, все равно что умирает. Возможно, выход есть, просто мы его не видим.

— Я выкинула старую панель, — сказала Амелия. — Наверно, следовало ее сохранить. Но в кабине так мало места…

— Ничего страшного, — отозвался я. — Дело не в панели, а в проводке. Панели можно менять сколько угодно, замена ни к чему хорошему не приведет. К тому же, даже будь у нас старая панель и сумей мы починить проводку, ничто не помешало бы им пережечь цепи по-новой.

Им? Кому? Или чему?

Должно быть, проблема в алмазе. А он по-прежнему здесь. Я видел его сквозь лобовое стекло. Он вновь собрался воедино и горделиво возлежал в своем углублении, прекрасный и несколько вульгарный: красота плохо сочетается с громадными размерами. Лежал и наблюдал. Гарнизон, оставленный охранять заброшенный форпост некой империи, о существовании которой человек в своей провинциальности и не догадывался. Древний легион, оборонявший крепость и забытый в круговороте космических событий, забытый, но верный присяге.

Хотя, может, и не забытый; как знать — возможно, что в других местах, не более привлекательных, чем это, стоит множество подобных гарнизонов.

Продолжая размышлять, я вдруг поймал себя на том, что мыслю слишком уж по-человечески. Луна, безусловно, негостеприимна по отношению к людям, однако иным существам может казаться едва ли не родным домом. К примеру, кристаллам вроде тех, какие образуют алмаз. Или сгусткам энергии вроде «собачею». Или диковинному симбиозу растения и бактерий вроде лишайников.

Для них негостеприимной будет уже Земля. Вода и воздух наверняка воспримутся ими как настоящая отрава.

— Мне очень жаль, Крис, — сказала Амелия.

— Чего?

— Что мы не можем вернуться. А ведь мы могли бы выпить и пообедать вместе, могли бы даже…

— Да, пожалуй, могли бы.

Мы глубокомысленно уставились друг на друга.

— Поцелуй меня, Крис.

Я охотно исполнил ее просьбу. Правда, целоваться в скафандре не то чтобы удобно; тем не менее мне понравилось.

— Ты замечательный парень, Крис.

— Спасибо на добром слове.

Брилл по-прежнему лежал у каменных ворот. Мы вовсе не собирались убирать его оттуда. В конце концов, он попал в неплохую компанию. Когда «собачки» улетели, я вылез из вездехода и прогулялся к воротам. Кристаллы угодили ученому точно в шлем, в стекле которого зияли две аккуратные дырочки. От них расходились крохотные трещины. Этих дырочек оказалось вполне достаточно, чтобы кислород вырвался наружу. Брилл умер быстро. Выглядел он весьма непривлекательно.

Интересно, почему Брилл побежал? Что повергло его в панику? Он не походил на человека, который способен запаниковать, и все же… Скорее всего, исполненные академического достоинства манеры были лишь маской, за которой постепенно нарастал страх. Когда он увидел, что перекрыт последний путь на волю, то, должно быть, решил прорваться силой. Глупо, конечно. Так не поступил бы никто из старателей. Однако Брилл не был старателем, он совсем недавно прилетел с Земли. А Луне ничего не стоит изрядно напугать того, кто еще не успел привыкнуть к ее выкрутасам.

Минуточку… О чем я думал мгновение назад? Какая у меня мелькнула мысль, за которую следовало бы ухватиться? Что-то насчет того, что Луна — родной дом для одних существ, а Земля — для других…

Я напряг память. Наверно, мне надо было запрыгать от восторга, но я просто сидел и думал. Рискованно? Разумеется, риск чрезвычайно велик. Если ничего не выйдет, мы лишь приблизим свой конец. Но смерти все равно не миновать, пока алмаз сторожит ворота, так что какая разница? Вдобавок времени в обрез. Если мы хотим спастись, нужно поторопиться.

Я встал, подошел к шкафчику, порылся в ящиках, нашел старый консервный нож и сунул его в карман.

— Пошли, Амелия. Пора двигаться домой.

Она удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала. Судя по всему, ей уже не хотелось знать, каким образом мы спасем свои шкуры.

Следом за Амелией я выбрался наружу.

На крыше ее вездехода лежали кислородные баллоны и канистры с водой. Мы спустили четыре баллона и связали их веревками, а потом закинули на плечи и подтащили настолько близко к воротам, насколько осмелились, стараясь не возбудить любопытство наблюдавшего за нами алмаза. Все прошло гладко. Алмаз не пошевелился — только продолжал наблюдать за нашими действиями тысячью сверкающих глаз.

Мы вернулись и заменили баллоны в скафандрах, чтобы иметь на дорогу, которая нам, возможно, предстояла, полный запас кислорода.

После чего сняли с крыши канистры. Я достал консервный нож и взялся за дело. До чего же все-таки неуклюжая штука скафандр! Он явно не предназначен для того, чтобы в нем можно было работать консервным ножом.

Наконец мне удалось открыть две канистры. На поверхность Луны пролилось некоторое количество воды, которая мгновенно впиталась в почву. От нее осталось лишь темное пятно. Признаться, у меня чуть не случился разрыв сердца. Так бессовестно разбазаривать драгоценную жидкость!

Я выпрямился и сунул нож обратно в карман скафандра.

— Крис, что ты задумал?

— Есть такая винтовка, называется двустволка. Можно сказать, у нас два патрона.

— Кислород и вода.

— Верно. Не одно, так другое может напугать алмаз, он отвлечется, и мы попытаемся прорваться.

Мы взяли по канистре и подняли вдвоем баллон. На сей раз мы подошли к алмазу чуть ли не вплотную. Он глядел на нас, гадая, быть может, что все это значит, но, по-видимому, ни капельки не беспокоился. С какой стати ему было волноваться? Он не впервые сталкивался с людьми и усвоил, что тех опасаться нечего. Они — слабые и очень, очень глупые существа, которые не в силах причинить твердому алмазу какой-либо вред.

Я поставил канистру, развернул баллон вентилем к сверкающему камню, широко расставил ноги, положил руку на кран, стиснул тот пальцами — и резко повернул. Баллон затрясся, ударил меня в плечо. Кислород вырвался наружу.

Некоторое время ничего не происходило, разве что струя газа подняла облачко пыли. Алмаз не шевелился. Внезапно он начал распадаться на кристаллы — судя по всему, решил, что с него достаточно. Сейчас он покажет этим вздорным людишкам, которые посмели потревожить его покой!

— Амелия! — крикнул я.

Девушка выплеснула на алмаз целых пять галлонов отличной питьевой воды.

Секунда как будто растянулась на вечность. Неожиданно изнутри алмаза повалил пар. Очертания камня сделались размытыми. Он таял на глазах! Весь покрылся белыми полосками соли и постепенно утратил свою совершенную форму!

Я уронил баллон. В том еще оставался газ, поэтому он принялся елозить по поверхности, выписывая затейливые кренделя. Я схватил вторую канистру, но воду выливать не стал — не успел. Необходимость в добавке отпала сама собой.

Алмаз превратился в кучу серого порошка, над которой вился пар.

Первая пуля угодила в «молоко», зато вторая попала точно в цель. Кислород оказался бесполезен, а вот вода пришлась как нельзя кстати.

— Мы изгнали беса, — сообщил я сам себе.

Да, изгнали, пусть даже не святой, а обыкновенной водой.

Отправили в ничто посредством чужеродной, враждебной, смертоносной субстанции, без которой не можем жить.

Между нами и этими чужеродными существами лежит непреодолимая пропасть: ни одна раса не знает, что жизненно необходимо другой.

Я оглянулся. Лучи солнца тронули зазубренные пики, что венчали стену кратера.

— Амелия, пора идти.

Мы подобрали кислородные баллоны, взвалили их на плечи и зашагали по проходу, выводившему в большой кратер.

Впереди, далеко-далеко, белел гребень Тихо.

Вокруг сгущались сумерки. Скоро станет прохладно, а затем и холодно, однако дорогу нам будет освещать старушка Земля.

Мы нашли свое сокровище. Если мы доберемся до Енотовой Шкуры, то сразу сделаемся богачами.

Шли мы довольно быстро. Скафандр — не слишком подходящий наряд для прогулки пешком, но стоит только приноровиться и поймать шаг, как ты словно воспаряешь над поверхностью. Особенно на Луне, где сила тяжести меньше земной.

— Крис, я догадалась, что там было за слово.

— Какое слово?

— В пыли. Помнишь, оно оканчивалось на «да».

— Помню.

— Тот человек написал «вода».

— Может быть.

Я был уверен, что Амелия ошибается. Слово могло быть каким угодно. Почему обязательно «вода»?

Зря она заговорила об этом. Воспоминания наводили на нехорошие мысли. Положение ведь у нас еще то…

Я остановился и обернулся, чтобы бросить последний взгляд на заросшие лишайником стены, что ревностно оберегали тайну Тихо.

И тут я увидел, что следом за нами по проходу этаким переливчатым вымпелом движется стая «собачек».

Лишь теперь я заметил, что куда-то подевалась и Сьюзи, и «собачка» Амелии. Они бросили нас и присоединились к своим товаркам, которые, похоже, устремились в погоню.

ГЛАВА 10

Я выкопал углубление в невысоком склоне, уложил в него Амелию и засыпал девушку пылью, оставив торчать наружу только шлем. Поверхность, которую целый день напролет жарили лучи солнца, была еще более-менее теплой; пыль же с успехом послужит изоляцией.

Луна остывала. Солнце скрылось несколько часов назад, тепло улетучилось в космос; сохранилась лишь малая толика, накопившаяся в залежах пыли у подножий крутых склонов. Термоэлементы скафандров не справлялись с холодом. Пока человек двигался, все было в порядке — скафандр удерживал тепло, которое исходило от тела. Однако остановиться отдохнуть без дополнительной изоляции, без того, чтобы зарыться в нагретую за день лунную пыль, означало записаться в самоубийцы.

Я разгладил слой пыли поверх скафандра Амелии и кое-как выпрямился. Мышцы настойчиво требовали отдыха. Так продолжалось не один час, однако мы не осмеливались останавливаться до тех пор, пока не достигли этого места, где громоздились кучи пыли.

Медленно расправив плечи, я обернулся и посмотрел на равнину, по которой мы прошли пятьдесят миль, причем как бы на едином дыхании, позволив себе лишь две короткие передышки. О сие не могло быть и речи. Сейчас подобное казалось невозможным; я знал, что нам удалось преодолеть это расстояние до того, как похолодало и наступила ночь, только потому, что идти было сравнительно легко. Дно кратера было ровным; попадались, конечно, воронки, которые приходилось обходить, встречались холмы и фантастические каменные шпили, которые следовало огибать, но в общем и целом равнина резко отличалась от того нагромождения камней, какое представляет собой по большей части Пустыня.

«Собачки» по-прежнему висели над нами огромным искрящимся облаком. Они сопровождали нас всю дорогу. Мы шли, словно под конвоем.

Я наклонился к Амелии и увидел сквозь стекло шлема, что она спит. Хорошо, сон ей необходим. Последние миль пять она преодолела исключительно благодаря остаткам своего мужества и моим окрикам. Потому, как я с ней разговаривал, не будет ничего удивительного, если она, когда проснется, не пожелает иметь со мной дела.

Я встал на колени и принялся выкапывать нору, в которую намеревался забраться сам. Так я смогу отдохнуть, не боясь, что замерзну, но вот засыпать мне никак нельзя. Я должен бодрствовать, ибо задержись мы хотя бы чуточку дольше, чем следует, вполне вероятно, останемся тут навсегда. Пыль мало-помалу остынет, станет холодной, как поверхность планеты, и тогда мы превратимся в сосульки.

Я лег, набросал на себя пыли и уставился на утесы над головой.

Двенадцать тысяч футов. Когда они останутся позади, все наши неприятности кончатся. На гребне стоит трейлер, укрывшись в котором мы окажемся в безопасности.

Быть может, там нас поджидают спасатели. Если и нет, ничего страшного. Главное — добраться до трейлера.

Я мельком подивился тому, что спасатели — они наверняка разыскивают нас — не сообразили спуститься в кратер. Впрочем, все понятно. Тому две весьма убедительные причины.

Они должны были заметить колею, которая вела вниз, однако вряд ли сумели определить, старая она или новая. На Луне не существует способа установить, давно ли проложена колея: и старая, и новая выглядят одинаково свежими. Вдобавок к тому времени, когда спасатели поднялись на гребень кратера, в колею скорее всего угодило несколько понаделавших воронок метеоритов; к тому же в некоторых местах ее, возможно, присыпало пылью. А потому отличить, где наша колея, а где та, какую проложили двадцать лет назад, попросту немыслимо.

Кроме того, кто-то из спасателей должен был сказать: «Крису Джексону опыта не занимать. Он не настолько глуп, чтобы сунуться в Тихо».

Так что они, очевидно, будут искать нас на внешних склонах кратера.

Я лежал, чувствуя, как слипаются глаза, и добрый десяток раз спохватывался в самый последний момент, когда уже был готов погрузиться в сон.

«Собачки» кружили надо мной, образовав нечто вроде светящегося колеса. Ни дать ни взять стая стервятников. Мне показалось, что они опустились ниже. Походило на то, что им хочется удовлетворить свое любопытство.

Мерцание мириадов искр буквально зачаровывало, поэтому я отвел взгляд, а когда снова посмотрел на них, обнаружил, что они находятся чуть ли не над моей головой.

Одна «собачка» села мне на шлем, расположилась прямо перед глазами, и я догадался, что вижу Сьюзи. Не спрашивайте как — догадался, и все. Она слегка подрагивала, словно от радости, что вновь нашла меня. Затем к ней присоединились другие, я потерял Сьюзи из виду; куда ни посмотри, всюду сверкали огоньки. Они как будто проникали в мой мозг.

Обретя на миг способность рассуждать здраво, я вдруг вспомнил, что точно так же они облепили умирающего Брилла.

Но я-то жив!

Я даже не думаю умирать!

Скоро надо будет подниматься. Растолкаю Амелию, и мы с ней двинемся к трейлеру, от которого нас отделяет склон протяженностью двенадцать тысяч футов. После пятидесяти миль эта цифра представлялась не слишком внушительной, но я не обманывал себя. Двенадцать тысяч футов почти наверняка окажутся столь же трудными, как и те пятьдесят миль.

По всей вероятности, у нас ничего не получится. Лучше закрыть глаза и заснуть, потому что мы в жизни не одолеем такой подъем.

Правда, где-то в стае «собачек» находится Сьюзи. Она стучит в стекло шлема — или мне чудится? Она пытается заговорить со мной, как пыталась уже не один раз.

Кто-то на самом деле говорил со мной — может статься, не Сьюзи, но факт оставался фактом. Кто-то говорил на тысяче языков, на миллионе диалектов. Казалось, ко мне обращается толпа, в которой все говорят одновременно и каждый о своем.

Я знал, что не сплю, не брежу и не схожу с ума. Бывалый старатель, вроде меня, не ведает, что такое безумие. Иначе все мы, обитатели Луны, давным-давно бы спятили.

— Привет, дружок, — сказал тот, кто говорил со мной.

Тут появился некто другой, взял меня за руку и повел по берегу диковинной реки, по руслу которой текла не вода, а ярко-голубой жидкий кислород. Под ногами что-то непрерывно хрустело; посмотрев вниз, я увидел, что мы шагаем по своего рода ковру из шаров, похожих на те, какими украшают рождественские елки.

Третье существо увлекло меня в место, которое выглядело более, что ли, домашним, нежели окрестности ярко-голубой реки, однако дома и деревья производили весьма странное впечатление; к тому же между ними сновали жуки размерами с лошадей.

Кто-то объяснялся со мной математическими терминами, и, как ни удивительно, я все понимал. Кто-то говорил на звонком языке кристаллов, я опять же вполне сносно улавливал смысл сказанного и слышал множество других голосов. Это было не то чтобы сборище приятелей или шумное застолье, однако где-то близко. Невидимые существа рассказывали друг другу свои истории; я разбирал отдельные слова и фразы, но услышанного оказалось достаточно, чтобы сообразить, что все истории повествуют о давно — неизмеримо давно — минувших днях.

Внезапно послышался еще один голос:

— Крис, очнись! Тебе нужно вернуться в Енотову Шкуру. Ты должен предупредить товарищей.

Очнуться меня заставили не слова, а именно голос. Я узнал его! Со мной говорил Брилл, мертвец, которого мы оставили лежать в малом кратере!

Не знаю, как я сумел так быстро разгрести пыль и в мгновение ока вскочить на ноги. Поднявшись, я замахал руками, словно человек, который отбивается от пчел. «Собачки», похоже, не сразу поверили в то, что их прогоняют, однако в конце концов все же разлетелись в разные стороны, после чего взмыли в небо и зависли там сверкающим облаком. Все возвратилось на круги своя.

Я вытащил Амелию из пыли, поставил прямо и принялся трясти:

— Проснись, Амелия. Выпей воды. Надо убираться отсюда.

— Подожди, — пробормотала она. — Подожди.

— Да просыпайся ты, кукла!

Я развернул девушку лицом к склону, подтолкнул и двинулся следом. Последние двенадцать тысяч футов.

Мне было страшно, невыразимо страшно. Кому охота общаться с призраками? «Собачки» же, как выяснилось, были не чем иным, как шайкой призраков.

Я как будто лишился тела, превратился в пару с трудом переставляемых ног, каждая из которых при очередном шаге едва отрывала от поверхности башмак, весивший теперь словно добрую тысячу фунтов. Впрочем, ноги принадлежали не мне, а кому-то еще. Мое собственное «я» как бы стояло в сторонке и плевать хотело на ноги, что, кстати, и побуждало те двигаться.

Подъем продолжался. Где было можно, мы шли, а где нельзя, карабкались на четвереньках.

Но не останавливались. Порой мы съезжали вниз, но поднимались и шагали — или ползли — дальше.

Мне в голову пришла безумная мысль: если мы доберемся до гребня, «собачки» оставят нас в покое.

Амелия время от времени ударялась в слезы, однако я упорно гнал ее вперед. Она умоляла остановиться, но я не желал ничего слушать. Когда она упала, я рывком поставил девушку на ноги и пихнул в спину.

Я догадывался, что она возненавидела меня. Немного спустя Амелия сказала об этом вслух.

Мне было начхать. Лишь бы шла, а говорить может все что угодно.

Я потерял счет времени, утратил всякую ориентировку. Казалось, склон никогда не кончится.

Поэтому я несказанно изумился — испытал не радость, не облегчение, не восторг, а изумление, — когда колея вдруг оборвалась и склон, вместо того чтобы идти вверх, пошел вниз.

Мне смутно подумалось, что мы достигли цели, добрались туда, куда так стремились попасть, и очутились в безопасности.

Амелия рухнула наземь, а я стоял, покачиваясь из стороны в сторону, и, глядя на девушку, которая скорчилась у моих ног, размышлял, хватит ли у меня сил, чтобы дотащить ее до трейлера.

Что-то было не так, чудовищно не так. Мысли путались, потому я не сразу сообразил, в чем, собственно, дело. Наконец до меня дошло.

На гребне не было никакого трейлера.

Мы оставили его вон там. Ошибки быть не может. Значит, кто-то наткнулся на трейлер и отбуксировал нашу надежду в Енотову Шкуру.

Вот и все, подумал я. Сколько сил потрачено впустую! С тем же успехом можно было не выбираться из пыли. Спали бы себе и спали. Какая разница, где умирать?

Быть может, мы и пройдем те мили, которые отделяют нас от города, но кислорода точно не хватит.

Мы обречены, сомневаться не приходится.

Я тяжело сел рядом с Амелией, протянул руку и похлопал ее по плечу:

— Извини, подружка. Ничего не вышло. Трейлера нигде нет.

Она привстала. Я привлек ее к себе. Она обняла меня. Звучит романтично, а в действительности… Попробуйте-ка пообниматься в скафандре.

— Мне все равно, — проговорила она.

Я понимал Амелию. Сейчас жизнь представлялась чем-то таким, ради чего не стоит и стараться. Зачем куда-то шагать, зачем лишать себя сна, зачем тратить последние силы?

Я поднял голову. «Собачки» висели в небе, дожидаясь, когда можно будет спуститься.

— Ладно, вы, сволочи. Мы готовы. Давайте спускайтесь.

Быть может, все не так плохо. Будет с кем потолковать и кого послушать; среди «собачек» наверняка немало любопытных личностей. Возможно, в конце концов, нам понравится. Вернее, не нам, а нашим «я» — естеству, душе, называйте, как хотите. Возможно, души, оказавшись заключенными — вероятно навсегда — в оболочку чистой энергии, останутся в итоге довольны.

Разумеется, это не по-христиански и даже не по-язычески, словом не по-земному. Но разве те существа, что кружат в небе, имеют какое-нибудь отношение к Земле?

Вдобавок мы очутимся в компании землян — того же Брилла, участников Третьей лунной экспедиции, геологов и тех спасателей, которых послали на выручку геологам.

А остальные? С каких они планет? И как попали сюда?

Славные ребята Вселенной? Орды из дальнего космоса? Галактические джентльмены удачи?

Как бы то ни было, они не брезгуют вербовкой, не прочь, когда представляется возможность, пополнить свои ряды. Ясно, что именно они захватили Третью экспедицию, заманили к себе геологов и поймали в западню спасателей. До сих пор им без труда удавалось скрывать свое логово от пролетавших мимо Луны кораблей: они просто собирались в облако, которое зависало над кратером и служило чем-то вроде экрана.

Все дело в них, подумал я. Они — тот самый разум, который стоит за всем, что случилось. Алмаз — не более чем полезное приспособление, прихваченное, может статься, с какой-либо неведомой планеты в системе некой недостижимой звезды. Что касается лишайников, неужели эти растения — ловушка, расставленная на людей, которые охотились за ними; ловушка, подстроенная теми, кто догадывался, что люди рано или поздно доберутся до места, где полным-полно лишайников, чтобы стать очередными жертвами?

— Тоже мне Робины Гуды, — пробормотал я.

— Что ты сказал, Крис?

— Так, ничего особенного. Вспомнил книжку, которую читал в детстве.

Облако опускалось. Я сказал себе, что пора кончать с размышлениями. Через некоторое время мы сможем задавать какие угодно вопросы и получим все требуемые ответы.

Я покрепче обнял Амелию. Она что-то пробормотала, что именно — я не разобрал. «Собачки», похожие на золотистый дождь, продолжали снижаться.

Облако почти коснулось нас, когда ночной сумрак прорезал ослепительный луч света, вынырнувший откуда-то снизу.

Я медленно поднялся и различил очертания ползущего по склону вездехода.

— За нами кто-то едет! — воскликнул я, ставя Амелию на ноги. Впрочем, мой возглас был не громче хриплого, еле слышного шепота.

Вездеход взобрался на гребень и повернулся к нам бортом. Мы подковыляли к люку. Я затолкнул Амелию внутрь и, давая ей время проползти в кабину, поглядел на «собачек». Те вновь кружили над склоном.

— До следующего раза, — я помахал призракам рукой и втиснулся в люк.

Очутившись в кабине, я упал на колени, сорвал с себя шлем и жадно вдохнул свежий воздух. Тот был настолько хорош, что у меня перехватило дыхание.

— Вы! — только и выдавил я, увидев глупо ухмылявшегося дока Уизерса, который опирался на панель управления.

— Ты нашел их? — требовательно спросил он, одарив меня усмешкой подвыпившего эльфа. — Нашел лишайники?

— Спрашиваете, — отозвался я. — Их там столько, что хоть завались.

— Народ утверждал, что в Тихо тебе делать нечего, что ты слишком умен, чтобы соваться туда. Но я знал! После нашего с тобой разговора я понял, куда ты поедешь за лишайниками!

— Послушайте, док, — ухитрился произнести я, — мы не…

— Я ждал тебя на гребне, — продолжал Уизерс, — а все остальные обшаривали склоны. Ждал, пока не стало поздно, а потом поехал домой. Но по дороге меня замучила совесть. Что, если я укатил чересчур рано? Что, если Крис появился через десять минут после моего отъезда? Такие вот мне приходили в голову мысли. В общем, я развернулся и рванул обратно, проверить, не свалял ли дурака.

— Спасибо вам, док, — поблагодарил я.

— А кто эта дама? — справился док с игривым лукавством, которое ему совершенно не шло.

Я посмотрел на Амелию. Она тоже сняла шлем, и лишь теперь мне бросилось в глаза, как она красива.

— Быть может, самый богатый человек на Луне. Самый смелый и самый очаровательный.

Амелия улыбнулась.