Сочиняйте сами

Глава 3

Спустя тридцать четыре часа, в одиннадцать часов вечера среды, Вулф выпрямился в кресле и произнес:

– Арчи…

Мои пальцы замерли над клавишами пишущей машинки.

– Да, сэр?

– Получен ответ еще на один вопрос.

– Хорошо. На какой же?

– О невинности жертв. Их bona fide установлено. Их обобрали. Взгляни сюда.

Я поднялся и подошел к его столу. Для этого мне пришлось обогнуть перенесенный из гостиной стол, заваленный едва ли не полутонной бумаг – папками с перепиской, вырезками из газет, фотографиями, скопированными на мимеографе отчетами, расшифровками телефонных разговоров, фотокопиями, книгами, вырванными листками, списками имен и адресов, письменными показаниями под присягой и прочими материалами. С перерывами лишь на еду, сон и две свои ежедневные смены в оранжерее на крыше Вулф провел эти тридцать четыре часа за работой с ними, и я тоже. Мы оба прочли каждую из этих бумажек, за исключением четырех книг: «Цвет страсти» Эллен Стердевант, «Бери все, что я даю» Ричарда Экхолса, «Святой или нечестивец» Марджори Липпин и «Постучи в мою дверь» Эми Уинн. Смысла продираться через них не было, поскольку и так все признавали, что их сюжет, персонажи и развитие действия не отличались от таковых в рассказах, на которых основывались претензии.

Печатал же я в тот момент, когда Вулф меня прервал, показания на подпись Солу Пензеру и Дол Боннер, которые явились с отчетом сегодня днем. Они провели семь часов во вторник в квартире на Перри-стрит и шесть часов в среду на нынешнем месте жительства Эми Уинн на Арбор-стрит и готовы были присягнуть на стопке бестселлеров, что ни в одном из этих мест рукописи рассказа Элис Портер под заглавием «Шанс стучится» не оказалось. На Перри-стрит никаких рукописей за авторством кого бы то ни было не обнаружилось вовсе. На Арбор-стрит таковых имелся целый ящик стола: два романа, двадцать восемь рассказов и девять очерков – все написанные Эми Уинн и выказывающие признаки потрепанности, свидетельствующие о нескольких путешествиях по почте. Сол составил список из названий с указанием количества страниц, но я решил, что включать его в показания необходимости нет. Я позвонил по номеру Филипа Харви, чтобы отчитаться, но ответа не дождался, и тогда связался с Рубеном Имхофом из «Виктори пресс». Доброй вести тот обрадовался и пообещал передать ее Эми Уинн.

Обогнув заваленный бумагами стол, я встал рядом с Вулфом. Перед ним в ряд лежали три коллекционных раритета: оригинальные рукописи «Есть только любовь» Элис Портер и «Все мое – твое» Саймона Джейкобса, а также копия «На земле, а не на небесах» Джейн Огилви. В руке Вулф сжимал листки из своего блокнота. Причем держал он их вертикально, опираясь локтем на подлокотник кресла. Подобная поза требует затрачивания энергии, и прибегает он к ней только в тех случаях, когда особенно доволен собой.

– Ну, смотрю, – отозвался я. – Что же это? Отпечатки пальцев?

– Даже лучше. Все эти три рассказа написаны одним и тем же лицом.

– Ах вот как? Но не на одной и той же пишущей машинке. Я сравнивал их под лупой.

– И я тоже. – Он потряс листками. – И это лучше, чем пишущая машинка. В машинке можно поменять шрифт. – Он взглянул на верхний листок. – В рассказе Элис Портер один персонаж заявляет что-то шесть раз. У Саймона Джейкобса – восемь раз. У Джейн Огилви – семь. Тебе, конечно же, известно, что почти у каждого сочинителя диалогов имеется свой любимый заменитель, или даже несколько, для слова «сказать». Желая как-то разнообразить «он сказал» или «она сказала», они заставляют их утверждать, констатировать, выпаливать, изливаться, вещать, признавать, шептать, ворчать, огрызаться и так далее, таких заменителей десятки. И писатели имеют обыкновение повторять какой-то один из них. Сочтешь ли ты совпадением, что у этого мужчины и этих двух женщин один и тот же любимец – «заявлять»?

– А почему бы и нет? Помню, вы как-то заметили, что не так уж и невероятно, что при перемещении солнца к югу температура понижается лишь по совпадению.

– Пф! То был разговор. А это работа. У этих рассказов есть и другие сходства, равным образом примечательные. Два из них словесные. – Вулф взглянул на второй листок. – У Элис Портер есть вот такое: «Не задаром же бросил он единственного человека, которого когда-либо любил». И еще: «Она могла потерять к себе уважение, но не задаром». И у Саймона Джейкобса: «А уж если и суждено ему лишиться своей чести, то только не задаром». И еще: «Не задаром же перенесла она мучения, выдержать которые не способна ни одна женщина». А у Джейн Огилви мужчина отвечает на вопрос: «Не задаром, дорогая, не задаром».

Я почесал щеку:

– Что ж. Не задаром прочли вы эти рассказы.

Вулф перешел к третьему листку:

– И другое словесное сходство. У Элис Портер имеется такое: «Она едва лишь прикоснулась к нему, а он уже почувствовал, как сердце его заколотилось». И далее: «Ночь едва лишь началась, когда она подошла к двери и достала ключ». И вот: «Едва лишь выпадет шанс, и тогда… Но выпадет ли он?» Саймон Джейкобс использовал в подобных оборотах «едва лишь» четыре раза, а Джейн Огилви – три.

– Сдаюсь, – заявил я. – Совпадение исключено.

– Но есть и еще два других сходства. Одно – пунктуационное. Все они обожают точку с запятой и ставят ее там, где большинство предпочли бы запятую или тире. Второе менее очевидное, но для меня самое решающее. Умелый писатель с успехом может замаскировать каждую особенность своего стиля, за исключением одной – разбиения на абзацы. Манеру выражаться и синтаксис можно задать и контролировать посредством сознательных мыслительных процессов, но вот разделение на абзацы… Решение продвигаться короткими или длинными прыжками, перескочить на середине мысли или описания действия или же сначала завершить их – такие решения принимаются инстинктивно, исходя из глубинных черт личности. Я еще могу признать, что словесные сходства и даже пунктуационные являются лишь следствием совпадения, но не разбиение на абзацы. Три этих рассказа разделялись на абзацы одним и тем же человеком.

– «Сочиняйте сами», – отозвался я.

– Что?

– Так, ничего. Заголовок статьи, которую как-то прочитал в подвернувшейся «Таймс бук ревью». В ней обсуждалась идея, будто писателю следует только создавать своих персонажей, а потом предоставлять им самим развивать действие и сюжет. И этот парень решительно выступал против подобной идеи. Он утверждал, что сочинять нужно самим. Я еще подумал, что детектив, работающий над каким-то делом, сам сочинить ничего не может. Ведь все уже придумано. Сами посудите. Ладно, это из другой оперы. Один только вопрос: почему с учетом этих сходств никто не заметил, что все рассказы написал один и тот же человек?

– Вероятно, потому, что никто не собирал их вместе и не сравнивал их. До создания этого комитета они находились у разных людей.

Я вернулся к своему столу и сел:

– Что ж, мои поздравления. Значит, мне придется изменить свои догадки насчет дела. Полагаю, вы уже изменили.

– Нет. У меня их даже не появилось.

Я взглянул на часы:

– Четверть двенадцатого. Харви, должно быть, уже дома. Хотите похвастаться?

– Нет. Я устал и хочу спать. Спешить незачем. – Вулф оттолкнулся в кресле и встал.

Иногда он поднимает свою седьмую часть тонны к себе в комнату самоходом, то есть по лестнице, но этим вечером воспользовался лифтом. После его ухода я положил перед собой на столе три рассказа и примерно полчаса изучал разделение на абзацы, и хотя Лили Роуэн как-то заявила, будто утонченности во мне столько же, сколько в кувалде, – в тот момент, когда ее манера выражаться не задавалась и не контролировалась посредством сознательных мыслительных процессов, – я все же понял, что подразумевал Вулф. Затем убрал рукописи в сейф и задумался над проблемой груды бумаг на столе. Статус и функции обитателей старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать Пятой улице четко определены. Вулф – владелец и комендант. Фриц Бреннер – повар и эконом и отвечает за состояние всего дома, за исключением оранжереи, кабинета и моей спальни. Теодор Хорстманн – нянька орхидей, никаких обязанностей и дел на нижних этажах у него не имеется. Ест он на кухне с Фрицем. Я же ем в столовой с Вулфом, кроме случаев, когда мы не разговариваем, тогда я присоединяюсь к Фрицу и Теодору на кухне, или меня куда-нибудь приглашают, или веду подругу в ресторан, а то и вовсе отправляюсь в ресторанчик «У Берта» за углом на Десятой авеню и наслаждаюсь бобами. Мои статус и функции зависят от требований конкретной ситуации, и именно вопрос, кто определяет эти требования, порой и приводит к тому, что мы с Вулфом не разговариваем. Следующее предложение получается таким: «Однако ответственность за груду бумаг на столе, поскольку она располагалась в кабинете, явственно лежала на мне», и мне остается только решить, оставить стол здесь или же начать с него новый абзац. Видите, сколь на самом деле тонок этот вопрос? Разбейте на абзацы сами.

Я стоял и обозревал груды бумаг, в которых были рассеяны различные сведения о четырех предъявителях претензий. При условии что один из них и написал все рассказы, кто же является наиболее вероятной кандидатурой? Мысленно я пробежался по ним.

Элис Портер. На четвертом десятке, не замужем. Словесный портрет отсутствовал, но имелась фотография. Полноватая, фунтов сто пятьдесят. Круглое лицо, маленький нос, глаза посажены чересчур близко. В 1955 году проживала в Коландер-Хаусе на Западной Восемьдесят второй улице – общежитии для девушек и женщин, которые не могут себе позволить чего-то более изысканного. Нынче обитает около Кармела, в шестидесяти милях к северу от Нью-Йорка, в домике, предположительно купленном за денежки, что она урвала у Эллен Стердевант. В период между 1949 и 1955 годами Элис Портер опубликовала в журналах четырнадцать детских рассказов, а в 1954-м – одну детскую книжку «Мотылек, который ел арахис» в издательстве «Бест и Грин», но успехом та не пользовалась. Портер вступила в Национальную ассоциацию писателей и драматургов в 1951-м, через три года ее оттуда исключили за неуплату взносов, но в 1956-м она вступила в организацию снова.

Саймон Джейкобс. Словесный портрет и фотография. Шестьдесят два года, худой до костлявости, волосы как у Марка Твена (перл от адвоката «Тайтл-Хауса»), заика. Женился в 1948 году, то есть в пятьдесят один год. В 1956-м проживал с женой и тремя детьми в многоквартирном доме на Западной Двадцать первой улице и на данный момент так там и оставался. Во время Первой мировой войны в составе Американского экспедиционного корпуса воевал в Европе, дважды был ранен. В период с 1922 по 1940 год под четырьмя псевдонимами написал сотни рассказов для дешевых журнальчиков. Во время Второй мировой войны работал в Управлении военной информации, писал радиосценарии на немецком и польском. После войны вновь взялся за сочинительство, но рассказов продавал не так уж и много – восемь-десять в год по три цента за слово. В 1947 году «Оул пресс» издало его книгу «Залп на рассвете», коей было продано 35 000 экземпляров, годом позже женился и снял квартиру в Бруклин-Хайтсе. Более книг не издавал, лишь продал несколько рассказов. В 1954-м переехал на Западную Двадцать первую улицу. Член НАПД с 1931 года, взносы неизменно платил исправно – даже во время войны, хотя и не был обязан.

Джейн Огилви. Словесные описания из трех источников и несколько фотографий. На исходе третьего десятка или же в начале четвертого, в зависимости от источника. Изящная фигурка и миловидное личико с задумчивыми глазами. В 1957 году проживала с родителями в их доме в Ривердейле, на данный момент там же и оставалась. После выплаты из наследства Марджори Липпин сразу же отправилась без сопровождающих в Европу, но пробыла там лишь месяц. Ее отец занимался оптовой торговлей металлоизделий, и весьма успешно. На суде она показала, что в журналах было опубликовано семнадцать ее стихотворений, и по просьбе своего адвоката даже прочитала три из них со свидетельского места. А вот ее рассказы или романы не издавались. Член НАПД с 1955-го, имела задолженность по взносам за год.

Кеннет Реннерт. На основании отчетов детективного агентства, нанятого Мортимером Ошином, я мог бы отвести ему несколько страниц. Тридцать четыре года, холост. На вид моложе. Мужественный (это не мой эпитет, а детектива), мускулистый и красивый. Пронзительные карие глаза и так далее. Место жительства – чудесная большая комната с ванной и кухонькой на Западной Тридцать седьмой улице. Детектив прочесал ее дважды. Мать и сестры проживали в Оттамуа, штат Айова, отец умер. В 1950 году окончил Принстонский университет. Устроился на работу в брокерскую фирму «Оркатт и компани», но в 1954-м был уволен по факту нарушений – по-видимому, за мошенничество с клиентами, точные сведения отсутствовали. Публичных обвинений не последовало. Начал писать для телевидения. За четыре года, насколько удалось установить, продал лишь девять сценариев, однако никаких других источников его дохода выявлено не было. Он занимал где только можно, и сумма его долга, вероятно, достигала тридцати или сорока тысяч. В НАПД никогда не состоял, как не удовлетворяющий требованиям. Не предложил на рассмотрение агентам или продюсерам ни одной пьесы.

Вот такими они и были. В тот вечер, перед тем как отправиться спать, я остановил свой выбор на Элис Портер. Она провернула дельце первой, еще в 1955 году, и теперь решила повторить. Она написала книжку «Мотылек, который ел арахис», а это демонстрировало, что она ничем не гнушается. К тому же глаза у нее сидели чересчур близко. Наутро, если Вулф поинтересуется моими предложениями, как обычно он из вежливости поступает, я посоветую искать связь Элис Портер с Саймоном Джейкобсом в 1956-м, с Джейн Огилви в 1957-м и, возможно, с Кеннетом Реннертом в 1958-м. Если рассказы написала она, а они воспользовались ими, контакты, несомненно, имели место. Детективное агентство Ошина и адвокат наследников Марджори Липпин ничего не обнаружили, но наличие результатов зависит от того, кто ищет.

Освободив место на полках одного из шкафов, я за семь заходов перетащил туда бумаги со стола, запер шкаф, отнес стол назад в гостиную и отправился к себе спать.