В литературе это направление исследований известно как «community power studies». Большинство исследователей предпочитают понятие «сообщество» (community), а не «город» или «территориальная общность», поскольку оно шире и относится не просто к географической территории города или государственной структуре, а ко всем социально-политическим процессам и отношениям в данном месте [Trounstine, Christensen, 1982: 20]. Однако другие полагают, что как раз термин «городская структура власти» (urban power structure) является более точным, поскольку «позволяет принять во внимание, во-первых, что большинство недавних исследований имели место в городах, а не в таких сообществах и квазисообществах, как деревни, племена и поселения, во-вторых, что существует множество структур власти, оказывающих влияние на жизнь каждого города» [Field, 1970: 3].
Об этом прямо писали и другие исследователи, объяснявшие свой выбор в пользу городских сообществ. Например, Д. Миллер, отмечая важность выявления наиболее влиятельных акторов в странах Латинской Америки, отметил, что «фокус на городе, а не стране делает исследование возможным» [Miller, 1970: 107].
Ф. Хантер: «“сообщество” – это первостепенный центр власти… и место, где властные отношения наиболее удобно наблюдать» [Hunter, 1953: 2].
В контексте данных рассуждений показательна структура обоих изданий «Теорий городской политики» [Theories of Urban Politics, 1995; 2009], в которых собственно власти посвящены отдельные разделы наряду с разделами об институциональных основаниях городской политики, демократии и политическом участии граждан. Редакторы последнего издания выделили три «классические» проблемы в изучении городской политики: 1) кто обладает властью в городе, 2) какова природа политико-экономического управления (governance) и 3) как оно влияет на граждан, а граждане влияют на него [Davies, Imbroscio, 2009: 5].
Нелсон Полсби, считающийся главным экспертом по ранним исследованиям власти в городских сообществах, отмечает, что в то время данное направление социальных исследований «практически полностью оставалось провинцией социологов» [Polsby, 1980: 11].
Данные пропозиции фактически включают в себя многие центральные идеи как элитистского, так и марксистского (классового) подхода к объяснению распределения власти.
На самом деле, как уже отмечалось ранее, Линды проводили исследование в г. Мунси, в котором проживало около 30 тыс. человек в 1925 г. и около 50 тыс. в середине 1930-х годов. До 1960-х годов исследователи по традиции давали собственные названия городам, в которых проводили исследования, – «Янки-сити» (У Уорнер), «Региональный город» (Ф. Хантер), «Американский город» (Р. Даль), «Тихоокеанский город», «Английский город» (Д. Миллер). Отчасти это было обусловлено тем, что в то время они стремились (сознательно или неосознанно) экстраполировать полученные результаты и выводы на остальные городские сообщества и потому старались не упоминать название конкретного города, в котором проводилось исследование.
Сами Линды не использовали термин «правление предвиденных реакций» (the rule of anticipated reactions), несколько позднее введенный в научный оборот К. Фридрихом для обозначения тех случаев осуществления власти, где объект действует в соответствии с предполагаемыми намерениями субъекта, предвидя его реакции [Friedrich, 1937: 16–18]. Но фактически они имели в виду именно эту практику властвования.
Подробнее см. гл. IX наст. изд.
Такое название Холлинсхед дал г. Моррису в своем исследовании.
Холлинсхед обнаружил, что социальный статус учащихся обусловливал существенные разрывы в показателях посещения школы, отметках, участии детей в различных видах школьной деятельности [Hollingshead, 1949: 129, 169–170, 180–192].
Этот случай вполне может быть описан с помощью концепции «второго лица власти», которую несколько позднее развили американские политологи П. Бахрах и М. Барац: власть заключается в способности субъекта ограничить сферу принятия решений «безопасными» проблемами («непринятие решений») [Bachrach, Baratz, 1962: 947–953; 1963: 641–651].
Так Уорнер назвал г. Моррис в своей книге.
Подробнее см. гл. IX наст. изд.
Подробнее см. гл. VIII наст. изд.
Изучение городской политики в европейских странах, разумеется, имело место и раньше, но по своей проблематике и характеру оно существенно отличалось от того, что наблюдалось в американской политической науке и социологии. В частности, в Великобритании изучение власти в городском политическом пространстве фокусировалось на публичной сфере и деятельности государственных и партийных организаций. Для британской политики, подчеркивал К. Ньютон, «вопрос “кто правит?” не является проблемой… Просто начните с избранных и назначенных людей в местных органах власти. Исследование может привести в Уайтхолл, Вестминстер, в местные партийные организации, группы давления, комитеты городского совета, каким-то чиновникам или к их комбинации» [Newton, 1975: 12]. Такой ракурс исследования власти был обусловлен тем, что в Великобритании «вся политическая система выстроена вокруг Лондона и основных политических партий», а «права и обязанности местной власти жестко заданы центром» [Newton, 1976: 3]. Административный фокус имел место и в исследованиях городской политики в других европейских странах.
Э. Берч квалифицирует данные изменения в направленности и проблематике исследования политической власти как переход от изучения одних форм политической власти (государственное принуждение и политический авторитет) к другим (политическое влияние и политическая манипуляция) [Birch, 2001: 161–176]. На формирование потребности изучать политическую власть в более широком ракурсе повлияли различные факторы. Развитие теории систем побудило рассматривать политическую систему как сложный организм, в котором политическое управление выступает лишь в качестве одного из элементов; бихевиорализм усилил внимание к политическим практикам, выходящим за пределы формальных политических институтов; сказался и растущий интерес к проблемам политики в социологии, которая в отличие от политической науки была более ориентирована на изучение общества во всех его взаимосвязях и не ограничивалась какой-то одной сферой.
Хантера, как и его предшественников и последователей, называли «элитистами» в силу их приверженности определенному («элитистскому») способу объяснения структуры власти в США. На самом деле термин «элитист» не совсем удачен, поскольку «элитистами» также назывались В. Парето, Г. Моска и их последователи, для которых в отличие от Хантера и Миллса элитизм был не только констатацией существующей реальности, но и нормой.
Подробнее см. гл. X наст. изд.
Подробнее см. гл. VIII наст. изд.
Исследование проводилось в начале 1950-х годов в небольшом городке штата Нью-Йорк с населением около 2500 человек. Исследование не было полностью посвящено изучению власти; Видич и Бенсман попытались охарактеризовать довольно широкий спектр социальных отношений (в качестве предмета исследования были выбраны три темы: класс, власть и религия) и раскрыть «специфический характер отношений между сельским сообществом и динамикой массового индустриального общества». По своему духу проект Видича и Бенсмана был близок крайним исследованиям власти.
В данном случае мелкого, что вполне естественно для небольшого аграрного городка.
Исследование проводилось в одном из небольших (около 50 тыс. жителей) городов штата Мичиган (США) в 1954 г.
Нортвилль представлял собой пригород с населением около 18 тыс. человек в Западном межгорном регионе США (штаты Айдахо, Юта, Невада); типичная мормонская община. Выявление наиболее влиятельных людей осуществлялось с помощью репутационного метода. Из 76 жителей города, попавших в репутационный список, было отобрано и проинтервьюировано 16 «самых влиятельных».
Имеется в виду, что представители элитной группы обладают примерно одинаковыми ресурсами влияния, занимая схожие позиции в социальной структуре и экономической системе социума. На этом основании лидеры бизнеса имеют тенденцию к тесной взаимосвязи друг с другом и являются главными претендентами на роль властвующей элиты в локальных сообществах.
Обстоятельный перечень исследований того времени и их классификацию по различным основаниям приводит Дж. Уолтон [Walton, 1966: 430–438]. Подробнее см. гл. XIV наст. изд.
Подробнее см. гл. VIII наст. изд.
Он выделил три типа лидеров: 1) «видимые лидеры» (их роль хорошо видна и известна), 2) «скрытые лидеры» (они обладают наибольшим влиянием среди элиты) и 3) «символические лидеры» (имеют высокую репутацию, но меньшее влияние по сравнению с двумя предыдущими категориями лидеров) [Bonjean, 1963: 672–681].
Небезынтересно отметить, что среди скрытых лидеров оказался только один бизнесмен.
Основными участниками проекта наряду с Далем были Нелсон Полсби и Раймон Волфинджер.
Метод также называют «проблемным», поскольку для выявления субъектов власти необходимо выделить проблемные сферы, в которых изучаются процесс и механизм принятия тех или иных решений.
Подробнее см. гл. XI наст. изд.
На момент исследования в Оберлине проживало около 8 тыс. человек.
Правда, Вилдавски использует несколько иное словосочетание: далевскому «who governs?» он предпочитает «who rules?» [Wildavsky, 1964: 3].
В их числе: жилищная сфера, городские услуги, социальная сфера, индустриальное развитие, планирование городского пространства, образование, назначение на должности [Wildavsky, 1964: 254].
«Если во всех или почти всех сферах действуют одни и те же индивиды или группы, то можно заключить, что (в городе. – В. Л.) есть правящая элита… Если же мы обнаруживаем, что все или почти все члены сообщества оказывают примерно одинаковое влияние во всех сферах, мы заключаем, что город управляется его гражданами как массовая демократия. Это крайние варианты. Мы можем обнаружить небольшие группы лидеров в каждой проблемной сфере, но они настолько различаются, что практически нет совпадения. Это будет означать наличие высокофрагментированной плюралистической системы» [Ibid.: 9].
В их числе: строительство отделения госпиталя, поглощение городского департамента социальной помощи соответствующим департаментом штата, получение субсидии от штата для улучшения транспортных услуг, проект оживления делового центра, строительство университетского городка и выставочного зала.
Подробнее см. гл. VIII наст. изд.
Каждое из названных исследований, как и любые другие серьезные проекты, получило свою порцию критики за конкретные недостатки. Подробнее см. гл. XI наст. изд.
Т. Кларк: «Гордыня (pride) вела к тому, что исследователи настаивали на том, что именно их выбор города репрезентативен, а используемый ими метод предпочтительнее других» [Clark, 1972: 21]. П. Росси: «Начавшиеся в последние годы исследования сообществ, претендующие на вклад в развитие знания, лучше всего характеризует фраза: “Это отличается от того, что было в других местах”» [Rossi, 1960: 390].
Подробнее см. гл. XII наст. изд.
В предисловии ко второму изданию книги они отмечают, что результаты исследования вызвали у них серьезные сомнения относительно валидности постулатов двух идейных школ в изучении политики локальной «элитистской» и «плюралистической» [Agger, Goldrich, Swanson, 1972: xi].
Два совсем маленьких (Фармдейл – около 2,5 тыс., Ортаун – около 15 тыс. жителей) и два средних (Петрополис и Метровилль – около 100 тыс. жителей). Названия городов вымышленные.
«Ядром политики» исследователи считают «сферу деятельности правительства» (scope of government); в центре политических дискуссий и противоборства различных акторов городской политики находятся требования по расширению, сокращению или сохранению существующего объема функций и услуг, выполняемых органами власти. Конфигурации предпочтений могут варьироваться в диапазоне от практически полного отсутствия государства до его жесткого контроля над важнейшими социальными процессами [Ibid.: 4–9].
Под режимом здесь понимается набор правил игры, принятых гражданами и лидерами данного сообщества [Ibid.: 29, 43].
По терминологии исследователей в Фармдейле доминирующей идеологией был джефферсоновский консерватизм, в Метровилле – прогрессивный консерватизм.
Следуя традиции того времени, Миллер назвал их, соответственно, «Тихоокеанский город» и «Английский город». Выбор английского и американского городов был обусловлен тем, что оба они представляли традиции западной культуры и имели схожий набор ценностей [Miller, 1970: xviii].
Фактически Миллер сравнивал не два города, а три, используя хантеровские данные по Атланте, обозначенной как «Южный город».
Исследователи-эмпирики хорошо знают, как трудно получить информацию от субъектов и носителей власти, особенно тех, кто находится на самых высоких позициях в социальной и политической иерархии. Например, в России многие статусные респонденты просто отказываются (находя самые различные поводы) от встречи с социологами [Гудков, Дубин, Левада, 2007: 80–81]. В латиноамериканских городах, по признанию самого Миллера, у него возникли дополнительные трудности в связи с тем, что ряд респондентов полагали, что за исследователями стоят некие «враждебные силы» (ЦРУ, Министерство обороны США, «империалистическая держава») [Miller, 1970: 107].
В этом отношении исследование Миллера представляется весьма интересным и для создания инструментария для сравнительных исследований власти в российских городах и регионах. Несмотря на естественные различия латиноамериканского и российского контекстов, многие институциональные и структурные факторы на самом деле оказываются довольно схожими, в частности, высокий уровень централизации государственного управления, значительная социальная дифференциация, фактор «людей в погонах», слабые сети гражданского общества и др.
Достаточно сказать, что Кордоба в период исследования управлялась военными.
Подробнее см. гл. XIII наст. изд.
Подробнее см. гл. XIV наст. изд.
В этой связи интересны комментарии М. Нелсона, попытавшегося выяснить, насколько адекватно были воспроизведены концепции исследователей при кодировании полученных ими результатов. Нелсон предложил авторам исследований в 43 общностях классифицировать полученные ими результаты с помощью категорий, используемых аналитиками при обобщении данных первичных исследований. Результат его шокировал: «шансы на то, что аналитик адекватно квалифицировал структуру власти, составляют в лучшем случае 50 на 50» [Nelson, 1974: 535].
Подробнее см. гл. XIV наст. изд.
Одной из причин его распространения Кларк назвал сокращение финансирования по сравнению с «богатыми» 1960-ми [Clark, 1975: 273–274].
Кларк пишет: «…хотя некоторые из них (характеристик городских сообществ. – В. Л.) представлялись значимыми при использовании бинарной статистики, они редко оказывались значимыми в многомерных моделях. В одном исследовании, где использовалась модель регрессии, 16 независимых переменных объясняли только 10 процентов дисперсии в уровне централизации» [Clark, 1972: 22; Clark et al„1968: 214–217].
Уолтон полагает, что поскольку городские сообщества все более зависят от различных институтов и акторов национального и регионального уровней, их структура и связи фрагментируются, а политика становится более соревновательной.
Подробнее см. гл. XI наст. изд.
Об автономии городской политики, ее ограничениях и вариациях см. [Goldsmith, 1995: 228–252].
Пример: Полсби назвал произведение Домхоффа, содержащее критический анализ исследования Даля в Нью-Хейвене, «любительской социологией» [Pols-by, 1968: 477].
«Фактически выражение “исследования власти в сообществах” является неадекватным, поскольку дебаты ведутся в основном по поводу дефиниций власти и способов ее измерения. Дебатов об общностях, по сути, не было», – резюмировал ситуацию А. Хардинг [Harding, 1995: 40].
Подробнее о критике многомерных концепций власти см.: [Ледяев, 1998].
Подробнее см. гл. XV наст. изд.