Содом и умора

Конец разговора

– …Моя сага никому не нужна, – говорю я, – У меня СПИДа нет.

– При чем тут СПИД? – вспыхивает Кирыч, словно его иммунная система может расстроиться уже от одного упоминания о гадкой болезни.

– Ужас какой! – соглашается с ним Марк.

– Многотомные саги пишутся для того, чтобы их прочитали, – говорю я, – Жизнеописания извращенцев, каковыми мы с вами являемся, нужны только сексопатологам.

Кирыч дергается, как от электрического тока. Марк морщит лицо в печеное яблочко.

– Обыкновенные, законоплослушные извращенцы…, – с садистским удовольствием повторяю я, – …сами по себе неинтересны широким читательским кругам. Другое дело, если я умираю от вируса приобретенного иммунодефицита и рассказываю о своей нескладной жизни. Как завещание, понимаете? Любите друг друга по мере сил и возможностей и помните: те, кого уже нет с вами, сами виноваты, потому что плевать хотели на безопасный секс! – завываю я, подражая бывшему начальнику.

– Так нельзя говорить, – благонравный Кирыч возмущен, – Это цинично!

– В крайнем случае, – задумчиво продолжаю я, – Можно привлечь внимание общественности своим редкостным писательским даром. Скажи, я похож на живого классика?

– Нет, скорее на мертвого, – говорит Кирыч, – В профиль – вылитый Гоголь.

– Спасибо, – обиженно говорю я.

Мне не нравится быть носатым классиком.

– Ты… совсем-совсем точно знаешь, что его нет? – Марк с надеждой смотрит на меня.

– Чего нет? Синдрома приобретенного иммунодефицита? – уточняю я, – Абсолютно. Могу справку из вендиспансера показать.

– А зачем ты ходил в вендиспансер? – Кирыч подозрительно смотрит на меня.

Я предпринимаю отвлекающий маневр.

– Вот именно! – говорю я, – Вот возьму и напишу сагу об извращенцах!

– Мамочки родные! – радуется Марк.

– Зачем ты ходил в вендиспансер? – повторяет Кирыч.

Так просто его с толку не собьешь.

– Не скажу! – кричу я.

Уж мог бы знать, что у писателей тонкая душевная организация.

Тем более у начинающих.