Соглядатай Его Величества

ГЛАВА ВТОРАЯ

Эдуард, король Англии и герцог Аквитании, был в ярости. В палате заседаний совета возле королевской часовни в Вестминстерском дворце он дал волю безудержному приступу гнева. Члены совета, закутавшись в мантии, сидели и кротко внимали: одни пристально разглядывали красно-золотые гобелены, покрывавшие беленые стены палаты, другие тихонько притопывали сапогами по застланному камышом полу, разминая онемевшие от холода ступни. Несмотря на то что в зал вкатили большие железные жаровни, здесь стоял промозглый холод. Ветер стучался в ставни, прикрывающие окна с роговыми пластинами, проникал во все трещины, в струях холодного воздуха трепетало и гасло пламя свечей и масляных ламп. Секретари сидели, занеся перья над толстыми, шелковисто-гладкими кусками пергамента, понимая, что король отнюдь не желает, чтобы они записывали все его проклятья, и терпеливо ждали, надеясь, что их пальцы не онемеют от холода, а чернила в медных чернильницах не превратятся в лед.

Эдуарду же подобная сдержанность была чужда — он снова и снова с грохотом обрушивал кулаки на длинный деревянный стол.

— Милорды! — ревел он. — Здесь измена, тлетворная и мерзостная, как нечистоты в сточной канаве!

— Ваше величество, — поспешно вставил Роберт Винчелси, архиепископ Кентерберийский, надеясь успокоить короля. — Мне представляется…

— Мне представляется, — грубо перебил его Эдуард, — милорд Кентерберийский, что король и пернуть не может без того, чтобы Филипп IV Французский не услышал!

Винчелси кивнул, полностью соглашаясь с этим утверждением, хотя сама манера Эдуарда выражаться и была ему не по душе. Архиепископ предпочел промолчать в ответ. Приступы ярости случались у Эдуарда все чаще: недавняя череда смертей — его возлюбленной супруги, королевы Элеоноры, а потом — канцлера и друга, Роберта Бёрнелла, епископа Батского и Уэлского, высвободила в душе короля некие темные силы. В его светлых волосах и бороде показались седые пряди, некогда бронзово-смуглая кожа приобрела землистый цвет, а вокруг пронзительных голубых глаз и тонкогубого рта пролегли глубокие морщины.

Винчелси отпил из кубка вина с пряностями и поморщился: уже холодное. Архиепископ откинулся на спинку стула и мысленно пожелал, чтобы королевский гнев остыл так же быстро, как и это вино. Наконец, король немного успокоился и уселся на свой большой дубовый стул с резьбой, стоявший во главе стола. Его сверкавшие кольцами пальцы сжались в кулаки.

— Милорды, — медленно проговорил он, жадно набирая в грудь воздух. — Среди нас прячется изменник. — Он ударил кулаком по столу. — Здесь, в Вестминстере, прячется изменник, соглядатай, который выдает французам все — наши тайны, наши намерения, наши замыслы. Не сомневаюсь, что корабль «Святой Христофор» захватили и потопили, а одного из наших ценнейших осведомителей, человека, которого многие из вас хорошо знают, высокопоставленного чиновника Казначейства, Николаса Пера, недавно убили в Париже. — Эдуард замолчал, а совет взволновался — послышались возгласы, стоны, бормотанья и проклятья. — Тело Пера — продолжил Эдуард, — выловили в Сене. Его заживо зашили в мешок и утопили, как котенка. Значит, кто-то, кто находится здесь, среди нас, донес на него французам — сам Пер был слишком умен, чтобы просто так выдать себя и попасться! То же самое относится к «Святому Христофору». Кто-то доложил Филиппу IV, черт его раздери, о том, что наш корабль должен был забрать донесение от наших лазутчиков в Гаскони. Одному Богу теперь известно, что произошло с ними самими!

Эдуард обвел палату притворно недоуменным взглядом, на самом же деле он тщательно взвесил слова и теперь изучал лица своих советников. Один из них был предателем. Но кто? Роберт Винчелси, его праведный архиепископ Кентерберийский? Прелат? Эдуард не доверял этому выскочке и ханже, ограниченному человеку, так ратовавшему на словах за благородные дела. По левую руку от короля сидел Эдмунд, граф Ланкастерский. Эдуард всмотрелся в худое бледное лицо своего брата, обрамленное длинными черными волосами. Всякий раз, глядя на брата, Эдуард испытывал чувство сострадания. Эдмунд с детства был хилым и вид имел жалкий, с этой его сухорукостью — правое плечо было навсегда искривлено жестоким увечьем. Несчастный случай при рождении — так поговаривали. Однако до Эдуарда доходили и другие слухи — что в действительности Эдмунд был первенцем, старшим сыном Генриха III, однако из-за болезненности ему не уделяли внимания, и корона перешла к более крепкому, более сильному брату. Ложь! Эдуард знал правду, но часто задавался вопросом — а знает ли ее брат? Делами в Гаскони ведал Эдмунд, однако он спокойно уступил ее французам, дав себя обмануть и перехитрить и сделав свое имя, а заодно и английскую корону посмешищем для Европы.

Эдуард перевел взгляд. Рядом с Эдмундом сидел Иоанн Бретонский, граф Ричмондский. Еще один глупец! Ричмонд владел землями во Франции и состоял в родстве, хотя и отдаленном, с Филиппом IV. Эдуард часто задавал себе вопрос, не купили ли Ричмонда по цене, навряд ли сильно превышавшей обычную в таких случаях плату в тридцать сребреников. А ведь он доверял этому румянолицему глупцу, как родному сыну. Зачем? Ричмонд повел экспедиционные войска во Францию, вторгся в Гасконь и вскоре капитулировал. Эдуард огляделся. Вот и другие — Богун, граф Херефордский, и Биго, граф Норфолкский. Мать честная, вот бесценная парочка! О, он понимает, до чего им не по душе его попытки удержать в узде высшую знать и что его нынешние неприятности с Шотландией и Францией они используют к собственной выгоде и корысти. Это-то ладно, думал Эдуард, дело понятное — он бы сам играл в такие игры десятилетиями. Но… измена? Ведь это совсем другое дело, продолжал рассуждать Эдуард, ведь снять их головы с плеч, а тела рассечь на части так же просто, как казнить любого иного злоумышленника. Разумеется, чтобы их схватить и отправить на эшафот, понадобятся явные, неопровержимые доказательства. Да, именно этого потребуют королевские судьи — доказательств измены, а не слухов о ней.

Эдуард уставился на секретарей: даже они, его ставленники, люди из крестьянского сословия, возвысившиеся благодаря удаче, сообразительности и королевской милости, не были вне подозрений. Эдуард придирчиво всмотрелся в одного из них, Ральфа Уотертона — темноволосого красивого юношу с улыбчивыми глазами и проворным умом. Уотертон был хорошим секретарем, однако соглядатаи Эдуарда докладывали ему, что Уотертон живет не по средствам, купаясь в такой роскоши, какая ни одному секретарю архива не по карману. Но что, если сами соглядатаи подкуплены? Можно ли им доверять? «Quis custodiet custodes?» — вопрошал блаженный Августин. «Кто устережет самих стражей?» Эдуард уже утомился, мысли вертелись в голове, топчась на месте, словно глупая собачонка, которая хочет укусить себя за хвост. Вдруг он заметил, что в палате висит гробовая тишина. Его советники, секретари и вельможи как-то странно поглядывали на него. Эдуард понял, что пора заканчивать представление.

— Милорды, — обратился он к ним, пряча за улыбкой свои тайные страхи и сомнения, — к нашей следующей встрече эти трудности должны быть разрешены. — Король повернулся к Уотертону. — Ральф, — сказал он ласковым тоном, — скажи сэру Томасу, что совет окончен, и распорядись, чтобы к королевскому причалу были поданы барки.

Уотертон поднялся, и члены совета начали расходиться — лорды и высокопоставленные просители раскланивались и с облегчением покидали палату, где тяжкой тучей повисли подозрения короля.

Вскоре зал опустел, и Эдуард остался наедине со своими мрачными мыслями. Раздался негромкий стук в дверь, и в зал молча вошел сэр Томас Тюбервиль, рыцарь-баннерет королевского дома и капитан гвардии.

— Сэр Томас? — Королю нравился этот человек — несмотря на длинное бледное лицо и пронзительные зеленые глаза, постоянно глядевшие на мир испуганно-тревожным взглядом, он был храбрым воином.

— Ваше Величество, — отозвался рыцарь, — лорды-советники ушли. Не будет ли каких-нибудь распоряжений?

— Нет, Томас, — спокойно ответил король. — Не нужно ничего. Оставайтесь на страже и не отпускайте людей. Я еще побуду здесь немного времени. — Рыцарь поклонился и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Король поднялся и подошел к одной из жаровен, чтобы согреть замерзшие пальцы. В его душу глубоко въелась тоска: королева Элеонора, его прекрасная, как сама Мадонна, жена-испанка, умерла; Бёрнелл, лукавый старый канцлер, тоже умер, и с тех пор чувство утраты постоянно угнетало короля. Он остался в одиночестве и никому не доверял — а именно сейчас ему требовался человек, которому можно было бы довериться: в Шотландии вспыхнуло восстание, тайные намерения короля подчинить ее власти английской короны были погублены — шотландские лорды вознамерились посадить на трон собственного короля, будь он даже сам Дьявол, — лишь бы не повиноваться приказам из Вестминстера. Гасконь, богатая провинция Англии в юго-западной Франции, тоже уплыла из рук — в течение какого-то месяца ее захватили коварством и обманом.

Король Франции Филипп IV, внук Людовика IX Святого, — воистину князь лжецов, горестно размышлял Эдуард, он способен снискать похвалу самого Вельзевула, властелина лжецов. У Эдуарда вырвался стон при мысли о том, как его одурачили: произошла небольшая стычка из-за нескольких замков на границе Гаскони и Франции, и Филипп, номинально бывший сюзереном Эдуарда на землях герцогства Гасконь, потребовал, чтобы область была передана ему на тридцать дней — до тех пор, пока не уладится спор. И любезный родной братец, Эдмунд, согласился на это, позднее оправдывая свои действия всяким законоведческим вздором. Французы немедленно заняли Гасконь, а потом Филипп IV, этот белолицый прохвост и мерзавец, отказался возвращать ее. Его войска хлынули в герцогство, словно мощная река, рушащая плотину, и все было потеряно.

Эдуард взывал с горькими жалобами на Филиппа к Папе Римскому и к другим владыкам Европы. О да, они сочувствовали ему. Они полагали, что это вопиющее нарушение феодальных прав вассала. Но Эдуард понимал, что помогать ему они не станут, что, несмотря на все их вежливые дипломатичные уверения, за глаза они потешаются над ним. Однако это было лишь началом: лазутчики Эдуарда стали присылать ему донесения о большом тайном замысле Филиппа — запереть Англию во вражеское кольцо, коварно действуя через Шотландию, Уэльс, Ирландию и Гасконь. Эдуард уже подчинил себе Уэльс твердой рукой, Шотландию тоже можно было бы покорить, а Гасконь заполучить обратно, — но что, если все выйдет наоборот? Что, если Филипп захватит все эти земли, а потом оттуда нанесет удар по Англии, как два столетия назад — Вильгельм Завоеватель, герцог Нормандский.

Дед самого Эдуарда, Иоанн, лишился всех английских владений в северной Франции, и был вынужден противостоять французскому вторжению в Англию. Неужели все это повторится снова? Эдуард, нахмурившись, хрустнул пальцами. Он допустил серьезную ошибку — недооценил Филиппа IV по прозвищу Le Bel, Красивый. Французский король всех одурачил своей мнимой застенчивостью, светлыми волосами, искренними голубыми глазами и якобы честным, прямодушным обхождением. Теперь-то Эдуарда не проведешь. Он понимал: Филипп мечтает создать такую империю, при виде которой у самого Карла Великого, случись тому воскреснуть, от изумления отнялся бы язык.

Эдуард пошевелил пальцами над жаровней. Должен же быть какой-то выход, размышлял он; нужно укрепить валлийские гарнизоны и отправить войско на север, чтобы сокрушить шотландцев. А как быть с Филиппом IV? Эдуард издал вздох. Придется ему пресмыкаться перед Папой Римским, целовать его атласную туфлю и вверять Англию с принадлежащими ей землями его святейшему покровительству. Дед Иоанн уже проделывал это, и тогда все закончилось хорошо. Ведь случись кому-нибудь напасть на Англию, он тем самым посягнет на Святейшего Отца и на само могущество католической церкви. Эдуард ухмыльнулся: придется целыми мерами слать золото этому старому прохвосту, Папе Бонифацию VIII, и умолять его о вмешательстве и заступничестве. Одновременно нужно выкорчевать измену тут, в Вестминстере. Но кому довериться? Кого бы выбрал Бёрнелл? Эдуард поразмыслил, и вдруг его ухмылка сделалась шире. Ну разумеется! Король Англии сделал свой выбор.

Хьюго Корбетт, старший секретарь Английской Королевской канцелярии, преклонил колени перед статуей Богоматери в пышной, благоухающей ладаном капелле Девы Марии в соборе Нотр-Дам в городке Булонь-сюр-Мер. Английский чиновник не был чересчур набожен, но полагал, что к Христу и его милосердной матери следует относиться со всяческим почтением, и потому он молился, когда не забывал это сделать. Молитва давалась Корбетту с трудом — ведь разговор приходилось вести ему одному, тогда как Бог всегда был слишком занят, чтобы отвечать ему. Корбетт уже зажег свечу из чистого воска и теперь, желая честно выполнить обет, стоял на коленях посреди островка света.

Он принес этот обет во время унылого плавания от берегов Англии на приземистом, толстобрюхом корабле, обладавшем, похоже, собственной волей — довольно злокозненной и вредоносной. Выйдя из Дувра, судно попало в шторм и долго колыхалось на грозно вздувшихся волнах. Ледяной пронизывающий ветер трепал паруса и швырял корабль, будто листик по озерцу. Корбетт в течение всего плавания сидел скорчившись у борта, маясь жестокой рвотой и страшась, что сердце не выдержит.

Холодная морская вода перехлестывала через борт, и Корбетту, и без того продрогшему, казалось, что смерть уже близка. Он не мог даже шевельнуться — да и что толку? Его бы снова вытошнило, и товарищи, которым приходилось так же туго, отвели бы его обратно к борту. Корбетт утешался лишь тем, что его верный слуга Ранульф мучится не меньше его. Ранульф, обычно крепкий и выносливый, на этот раз разделял недуг хозяина. Наконец, Корбетт принес обет, пообещав зажечь свечу в соборной церкви Нотр-Дам и простоять целый час в коленопреклоненной молитве в часовне Девы Марии, если Пресвятая доставит его к берегу живым.

Зажечь свечу было для Корбетта делом нетрудным, а вот часовая молитва превратилась в долгие раздумья о том, зачем же все-таки король отправил его во Францию. Корбетт вздохнул, поднялся с колен и, прислонившись к колонне, всмотрелся во тьму нефа. Теперь он занимал место старшего секретаря Королевской канцелярии и отвечал за письма, меморандумы, договоры, предписания и прочие документы, скрепленные тайной печатью Англии и находившиеся в ведении лишь главного юстициара, канцлера и английского короля. Это была надежная, хорошо оплачиваемая должность, дававшая ему изрядную прибыль и право пользоваться припасами из хозяйства самого короля. У Корбетта имелся небольшой дом в Холборне, часть накопленных богатств лежала у ювелира, а еще большая часть — у одного сиенского банкира.

У Корбетта осталось мало привязанностей — ни жены, ни ребенка. Он уже достиг тридцативосьмилетнего возраста и по-прежнему отличался крепким здоровьем, хотя в ту эпоху считалось удачей дожить до тридцати пяти. Корбетт тихонько сполз к основанию огромной желобчатой колонны и уселся на корточки. В желудке у него по-прежнему слегка бурлило, после морского путешествия мутило, он чувствовал слабость в ногах. Проклятье! Снова он пустился в странствия, снова ему доверили тайное и непростое задание. Он-то думал, что со смертью его наставника, Бёрнелла, скончавшегося четыре года назад, всему этому пришел конец. Старик Бёрнелл, хитроумный и праведный, одаренный гениальным чутьем сыщика, искоренял любые угрозы королевству. Когда его не стало, Корбетт, преклонив колена, истово молился над коченеющим телом епископа, прежде чем его закутали в саван и положили в сосновый гроб.

После смерти наставника жизнь Корбетта текла и петляла, будто ленивая речка, пока не вмешался король, пригласивший его на тайную встречу в свой Элтемский дворец. Король готовил новый поход на шотландцев, и зал был заставлен сундуками, коробами и кожаными кошелями из Канцелярии, набитыми письмами, меморандумами и исками, относившимися к шотландскому вопросу. Эдуард сразу перешел к сути: в самой Канцелярии или в его совете имеется изменник или несколько изменников, которые собирают жизненно важные тайные сведения о государственных делах Англии и передают их, бог весть какими путями, негодовал король, Филиппу IV Французскому. Корбетту предстояло стать посланником, присоединиться к посольству, отряженному ко французскому двору, и обнаружить предателя.

— Будьте осмотрительны, — хмуро предостерегал король, — ведь изменником может быть один из ваших спутников. Вы должны найти его, мастер Корбетт, и поймать мерзавца в его собственные грязные сети!

— Я должен схватить его, Ваше Величество?

— Если возможно, — вкрадчиво ответил король. — Если же это неосуществимо — убейте его!

Корбетт содрогнулся и обвел взглядом тихий, мрачный интерьер церкви. Он пришел сюда молиться — а замышляет убийство. Он услышал какой-то шорох в дальней части церкви и поднялся. Ранульф, наверное, заждался его. Английский чиновник в последний раз преклонил колена перед одиноко мерцавшей лампадой и медленно зашагал по нефу, направляясь к выходу. Корбетт задышал глубоко и медленно, стараясь сохранять спокойствие, хотя он не сомневался, что кто-то затаился в темной глубине церкви и тайком наблюдает за ним.