В понедельник я сижу в школьной столовой и занимаюсь своими делами. И у меня много дел.
– Привет, подруга, – говорит вице-президент школьного совета седьмого класса Софи Нельсон, опускаясь на стул рядом со мной. Она кладет ладонь на мою руку, словно мы с ней действительно подруги. – У меня к тебе просьба…
Перед моим столом уже давно стоит Тэй, главный красавчик нашего класса. Когда Софи садится рядом со мной, Тэй скрещивает руки на груди и недовольно на нее смотрит.
– Слушай, Софи, – говорит он, – сейчас моя очередь…
– Давайте побыстрее, – торопит их барабанщица и фанатка музыки Жасмин, стоящая в очереди за Тэем. – Вы тут не одни такие.
По понедельникам у меня всегда много работы. И по пятницам тоже – перед выходными всегда ажиотаж, как и после них. В середине недели я обычно обедаю в полном одиночестве или вместе с Гарри Домашкой, у которого точно такой же график, как и у меня: он нарасхват по понедельникам и пятницам, а все остальные дни недели до него никому особо дела нет. Я бросаю взгляд налево и вижу, что очередь к Гарри примерно такая же длинная, как ко мне. Интересно, почему никому не нужна помощь по вторникам?
Нам надо побыстрее разобраться с этой толпой, чтобы мисс Шеллестеде ничего не заподозрила. Из трех ребят, дожидающихся своей очереди, мне больше всего нравится Жасмин, но самой мне хочется нравиться Софи.
Следующий в очереди у меня Тэй, и мне очень интересно, чего он хочет.
– Что тебе нужно? – спрашиваю я его.
Софи и Жасмин закатывают глаза и отходят чуть назад. Тэй садится на стул, который только что освободила для него Софи. Он кладет свой рюкзак на стол перед нами и наклоняется ко мне так, чтобы нас (почти) никому не было видно.
– Только побыстрее, – нетерпеливо говорит Жасмин. – До конца обеда осталось десять минут.
Всего десять минут до конца обеда, а я еще не съела и половины сэндвича с хумусом, который сделала сегодня утром. Беру сэндвич и откусываю от него большой кусок. Ростки люцерны, похожие на приносящий удачу четырехлистный клевер, падают мне на колени.
Тэй начинает шептать:
– Мне нужно, чтобы ты положила в рюкзак одному человеку шоколадные конфеты.
Ого, Тэй в кого-то влюбился!
Из переднего кармана рюкзака он достает небольшую квадратную коробочку, в которой, наверное, четыре шоколадные конфеты. Это дорогой и вкусный шоколад, если судить по коробке. Она блестящего бронзового цвета и перевязана красивой пурпурной лентой. Он передает мне коробочку, которая оказывается неожиданно тяжелой. Я была бы совсем не против того, чтобы мне кто-нибудь подарил такие же шоколадные конфеты. На мгновение я задумываюсь, в кого же влюбился Тэй, но потом быстро возвращаюсь к реальности и кладу коробочку в свой рюкзак.
– Кому? – Это мой первый вопрос.
Прикрывая рот ладонью, Тэй шепчет мне на ухо имя моей Цели. Я удивляюсь, но не подаю вида. Ровным голосом и с совершенно невозмутимым выражением лица я задаю остальные вопросы, на которые должна знать ответ. Какой у Цели рюкзак? Когда мне нужно положить туда конфеты? Куда Цель идет после обеда? Я не спрашиваю Тэя, как именно мне следует выполнить его просьбу. Это я решаю сама. Кроме того, я никогда не задаю клиентам вопрос зачем.
Тэй сообщает мне все, что нужно, и я уточняю некоторые детали. Вид у Тэя все равно немного нервный.
– Ты же никому не скажешь, правда? Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что это от меня.
– Не переживай.
Я серьезно отношусь к тому, что делаю. Я фиксер, я решаю проблемы. Фиксер – это почти как священник или психоаналитик, он не раскрывает личную информацию. Я напоминаю Тэю обет фиксера: «Ничего не знаю, ничего не помню, от всего избавляюсь». По лицу Тэя видно, что он успокоился. Он берет свой рюкзак и поднимается со стула.
– Ты супер, – произносит он и, словно из двух пистолетов, «стреляет» в меня из двух указательных пальцев. – Я твой должник.
Я жестом подзываю Жасмин, которая тут же садится на место Тэя. Жасмин кусает нижнюю губу, вид у нее крайне встревоженный.
– Мне нужна отмазка, – быстро говорит она. – Вот прямо сейчас.
Потом она объясняет, что на прошлой неделе прогуляла репетицию. Это странно, потому что ей нравится играть на барабанах. Каждый из наших учителей собрал целую коллекцию барабанных палочек, палочек для еды, ручек, линеек и кисточек, конфискованных у нее за то, что она стучала ими во время урока. Мне интересно, почему она прогуляла репетицию, но знать мне это совершенно не обязательно, потому что это ее личное дело. Я просто должна помочь ей с проблемой.
Я мысленно перебираю все классические отмазки:
1. Болезнь/травма
2. Семейная трагедия
3. Проблемы с транспортом
4. Другая встреча
Варианты с первого по третий использовали еще пещерные детки, ходившие в пещерные школы, поэтому я склоняюсь к последней категории, в которой возможны неожиданные и красивые отмазки. При этом я помню: Жасмин не может сказать, что была у зубного или терапевта, – справки-то у нее нет.
Жасмин нервно трясет ногой. Стоящая в паре метров от нас Софи издает недовольный вздох. Я понимаю, они хотят, чтобы я поторопилась, но я не могу взять и за секунду что-то придумать. Так я не работаю.
Вот как я работаю: я начинаю думать о нашем учителе музыки мистере Гербере. Раньше, до того как у него появились дети, он играл на басу в настоящей рок-группе. Он и по сей день ходит в кожаной куртке, и у него в ухе серьга. Он хочет быть «клевым учителем» и иногда говорит: «А вот здесь надо зажечь» или «Хештег – цели». Все ученики молчат и внутренне сгорают за него от стыда, а он об этом даже не догадывается. Мистер Гербер больше всего хочет, чтобы ученики воспринимали его как друга.
Ага, вот идея!
– Значит, так, – говорю я и вижу, что Жасмин с нетерпением смотрит на меня. – Ты поехала на прослушивание в одну классную гаражную группу, которую организовали старшеклассники. Твоя мама не хочет, чтобы ты играла в этой группе, поэтому ты ей ничего не сказала и поэтому у тебя нет от нее объяснительной записки. Гербер не будет звонить твоей маме и спрашивать, где ты в это время была, чтобы не обломать тебе возможность играть в настоящей группе.
Челюсть Жасмин падает практически до пола, и резинки с ее брекетов чуть не вылетают у нее изо рта и не разлетаются со свистом по комнате.
– Это… идеально, – с благодарностью в голосе говорит она. – Ты чудо. Р., я твоя должница, спасибо.
– Пожалуйста, – отвечаю я.
Мне нравится помогать людям, которые мне симпатичны, и я просто свечусь от радости, если хорошо выполнила свою работу. Жасмин вскакивает со стула и бросается прочь, чтобы побыстрее сообщить свежепридуманную отмазку мистеру Герберу.
На освободившийся стул сразу же садится Софи. Я откусываю кусочек сэндвича и киваю ей, давая понять, что внимательно ее слушаю.
– Прошу об одолжении, – начинает Софи. – Не для себя. Я прошу за подругу.
Ага, «прошу за подругу»! Лол! Как бы я ни хотела верить, что подружки-снобки Идеальной Софи Нельсон нуждаются в моей помощи, я знаю, что это не так. Под словом «подруга» Софи, конечно, подразумевает исключительно себя саму, но я не собираюсь с ней спорить.
– Эта моя подруга… – продолжает Софи, – кое-что взяла на время, и теперь ей надо это возвращать.
Вот как! Это уже интересно. Второй раз Софи обращается ко мне с просьбой помочь одной из ее «подруг» что-то вернуть или возместить пропажу. И это второй раз, когда она вообще со мной заговаривает.
Помню, как месяц назад у Лиз Котлински пропал шелковый шейный платок и та грозилась, что будет лично обыскивать рюкзаки и ящики всех учеников школы, пока его не найдет. На переменке ко мне подлетела испуганная Софи, сунула в руки бумажный пакет с платком и попросила помочь. Она тогда сказала, что одна из ее «подруг» взяла этот шарф «по ошибке», но ни ее подруга, ни сама Софи не хотят возвращать шарф Лиз, потому что это будет «выглядеть странно».
Такие задания я называю «возвращением домой». Я киваю Софи и легким взмахом руки призываю ее не тянуть кота за хвост и побыстрее выкладывать подробности. Ребята в столовой уже начинают подниматься со своих мест и выбрасывать остатки еды с подносов.
– Так чем я могу помочь твоей подруге? – спрашиваю я Софи.
На ее лице появляется испуганное выражение, и я вижу, что ногтями с идеальным маникюром она впивается в ладонь. Потом она наклоняется и шепчет мне на ухо. Я с трудом сдерживаю изумление, готовое появиться на моем лице. Софи не просит ничего совсем уж сверхъестественного, но ее просьбу выполнить практически невозможно. Это будет очень, очень большое одолжение.