Сокол и Ласточка

Николай Александрович читает письмо

Николай Александрович Фандорин перевернул ломкий лист, покрытый ровными строчками буро-коричневого цвета. То, что почерк был старинным, а чернила выцвели, беглому чтению не помешало. У магистра истории имелся большой опыт расшифровки старинных документов, часто находившихся в куда худшем состоянии.

Теплоход слегка качнуло на волне. Пришлось на секунду прикрыть глаза – сразу подкатила тошнота. Вестибулярный аппарат никак не желал привыкать к качке. Впрочем, Ника не мог читать даже в машине, на идеально ровном шоссе – немедленно начинало мутить.

На огромном океанском лайнере качка ощущалась при волнении больше четырех баллов, а сегодня, судя по сообщению в корабельной газете «Фэлкон ньюс», ожидалось не больше трех. Должно быть, корабль колыхнула одиночная волна-переросток.

Едва пол выровнялся, Фандорин открыл глаза и прочел надпись на обороте. Триста лет назад конверты были не в ходу. Частные письма обыкновенно складывали, запечатывали и писали адрес на чистой стороне.

Губы Николая Александровича издали сладострастный причмокивающий звук. Кое-что начинало проясняться.

Замком Теофельс когда-то владело семейство фон Дорнов, к которому принадлежал и Ника, посвятивший значительную часть жизни исследованию истории своего рода. Любой документ, имеющий хотя бы самое косвенное отношение к Теофельсу, представлял для Фандорина несомненный интерес.

Знакома ему была и фамилия Менхле. Так первоначально звали новых владельцев, к которым замок перешел в начале восемнадцатого столетия. Потом они сменили имя на более благозвучное, но жена первого из них в самом деле была урожденная Беттина фон Гетц.

Вопрос: кто таков этот Эпин, пишущий почтенной Frau Ober-kommerzienrat[1] столь интригующее послание, притом с нелестной аттестацией в адрес ее супруга или, во всяком случае, его хлюпающего носа? И почему вдруг по-английски, а не по-немецки?

Ника еще раз прочитал обращение («My truly beloved Bettina») и подпись («Your most loving and assured Friend Ėpine»). Любопытно. Очень любопытно.

Ай да тетушка. Загадала загадку!

Но разгадывать загадки было любимейшим занятием и в некотором роде даже источником заработка для Николая Александровича. Поэтому головоломки он не испугался, а решил, что попробует совместить плоды образования (как-никак шесть лет Кембриджа плюс четвертьвековой опыт) с дедуктивными способностями.

Он перечел документ еще несколько раз, повертел так и этак, пощупал фактуру бумаги, даже понюхал. Аромат безвозвратно ушедшего времени и непостижимой тайны кружил голову. Безвозвратно ли? Так-таки непостижимой? Случалось же ему прежде поворачивать время вспять и отмыкать замки, ключ от которых, казалось, навсегда утерян. Что если и теперь удастся?

Осмысление прочитанного, а также осмотр, ощупывание, обнюхивание и облизывание (Фандорин еще и лизнул темное пятно, которое осталось от давно искрошившегося сургуча) позволяли со значительной степенью вероятности предполагать следующее.

По профессиональной привычке Ника начал не с текстологического исследования и контент-анализа, а с деталей второстепенных, о которых, бывает, забываешь, если сразу углубиться в содержание.

Документ долго хранился в связке или папке, крест-накрест перехваченной шнурком (виден вдавленный след). Держали его по соседству с другими бумагами, более поздней эпохи (на обороте просматриваются фиолетовые разводы – это от чернил девятнадцатого столетия). Скорее всего, письмо выужено из какого-нибудь частного архива. (Почему частного? Да потому что ни штампа, ни инвентарного номера).

Бумага французского производства – такую во времена Людовика XIV производили на овернских мануфактурах. Письмо, очевидно, дошло до адресата. Во всяком случае, было распечатано в Теофельсе. (Это заключение можно сделать по разрезу. В первой четверти восемнадцатого века владельцы замка пользовались одним и тем же ножом для бумаги, оставлявшим характерный зигзаг.)

Теперь почерк. Каллиграфический, ровный, почти без индивидуальных особенностей. Так, вне зависимости от пола, писали отпрыски хороших семей, получившие стандартное «благородное» образование. Можно не сомневаться, что мистер или, скорее, мсье (недаром же на Е стоит акцент) Ėpine происходил из дворянского рода и обучался в привилегированном учебном заведении – либо же получал образование дома, что тем более означает принадлежность к аристократии.

Лишь после этих предварительных выводов Николай Александрович разрешил себе – с бьющимся сердцем – вникнуть в суть послания.

Под аббревиатурой «С.-М.» наверняка скрывается город Сен-Мало. Это был главный французский порт эпохи. Там обитали богатейшие судовладельцы-арматоры, отважные капитаны и свирепые корсары, наводившие страх на английских купцов.

«Ужасный Мулай» – это, конечно, марокканский султан Мулай-Исмаил, гроза Средиземноморья. Людовик XIV был единственным из европейских владык, кого этот кровожадный деспот чтил и с кем поддерживал постоянные дипломатические отношения. Нет ничего удивительного в том, что загадочный Эпин, которому зачем-то понадобилось совершить путешествие во владения Мулай-Исмаила, был вынужден обратиться к арматору из Сен-Мало. Кроме как на французском корабле попасть в Марокко в 1702 году было невозможно.

Ну, а теперь главное: ради какого «Сокровища» и «Приза», дороже которого нет на свете, вознамерился Эпин предпринять дальнее и рискованное плавание, да еще в столь тяжелое время? На суше и на море уж скоро год, как шла большая резня, вошедшая в историю под названием Войны за испанское наследство.

Вот, пожалуй, и все, что можно выудить из этого листка бумаги. Тетя Синтия наверняка знает что-то еще. Достаточно вспомнить, как значительно поглядела она на племянника поверх очков своими небесно-голубыми глазками, как воздела костлявый палец и прошептала: «Возьми и прочти. Я хотела сделать это позже, но после того, что случилось… Ты сам все поймешь, ты умный мальчик. А я должна прийти в себя. Выйду через 96 минут» – и величественно укатила на своей коляске в спальню.

Среди прочих чудачеств, старая дама в последнее время еще и увлекалась нумерологией. Самыми благоприятными числами считала 8 и 12. Сон продолжительностью в восемь на двенадцать минут должен был полностью восстановить ее физические и нравственные силы, подорванные инцидентом в бассейне.

Четверть часа назад, получив от тети документ, Ника был слегка заинтригован, не более. Теперь же буквально бурлил от нетерпения. Ждать еще час двадцать, пока тетушка соизволит выйти и ответить на вопросы? Это было невыносимо.

Но, зная Синтию, Фандорин отлично понимал: другого выхода нет. Еще никому и никогда не удавалось заставить мисс Борсхед переменить принятое решение.

К тому же потрясение действительно было нешуточным. Старушка безусловно нуждалась в отдыхе.

Тетя самых честных правил

Николас Фэндорин (так звучало имя Николая Александровича на британский манер) очутился среди пассажиров тринадцатипалубного лайнера «Falcon»,[2] следующего маршрутом Саутгемптон – Карибы – Саутгемптон, не по своей охоте. В «люкс-апартамент» круизного теплохода Нику поместила воля двух женщин, и трудно сказать, с какой из сторон на магистра было оказано больше давления.

Первая из дам приходилась ему двоюродной тетей. Кузина покойной матери мисс Синтия Борсхед, старая дева, всю жизнь проведшая в кентском поместье, с самого рождения доставляла родственнику массу хлопот. Она безусловно любила своего «маленького Ники», но, будучи существом взбалмошным и эксцентричным, изливала свою любовь очень утомительными способами. Во-первых, она всегда знала, что он должен делать и чего не должен. Во-вторых, без конца ссорилась с ним и мирилась, причем в результате ссор «навсегда вычеркивала неблагодарного из своей жизни», а в результате примирений дарила ему дорогие, но чреватые проблемами подарки.

Два недавних примера.

На сорокапятилетие мисс Борсхед прислала племяннику в подарок золотые часы 18 века, усыпанные мелкими бриллиантами. Сначала за них пришлось уплатить таможенную пошлину, которая произвела зияющую пробоину в семейном бюджете. Далее оказалось, что у золотой луковицы двенадцатичасовой завод и ее надо подкручивать дважды в сутки, а про это не всегда вспомнишь. И вообще, довольно глупо выглядит интеллигентный человек, который выуживает из кармана этакое помпезное тюрлюрлю – будто какой-нибудь Майкл Джексон или Киркоров. А оно ведь еще и отзванивает «Боже храни короля», обычно в самый неподходящий момент. Главная же катастрофа приключилась, когда в капризном хронометре что-то сломалось. По бестолковости Николай Александрович не удосужился спросить, во сколько обойдется починка, до ремонта. Ну а потом было уже поздно. Чтоб расплатиться с мастером, пришлось продавать машину… Избавиться же от часов не представлялось возможным. Тетя очень хорошо помнила все свои подарки и часто интересовалась, пользуется ли ими племянник.

Ах, что часы! На последний день рождения Ника получил от тетушки подарочек того пуще. Озабоченная тем, что мальчик растеряет в России последние остатки аристократических манер, Синтия преподнесла бедному Фандорину ¹/₇ чистокровного жеребца. Одна седьмая означала, что конем он владел на паях еще с шестью собственниками и мог кататься один раз в неделю. Вороного Стюарта Пятого тетя разыскала на сайте шикарного подмосковного клуба, пленилась звучным именем и фотографиями, заплатила какие-то сумасшедшие деньги – и Николай Александрович оказался совладельцем злобного кусачего монстра, к которому и подойти было боязно.

Дальше так: плата за членство в клубе (пришлось брать заем в банке); ежемесячные собрания с остальными шестью компаньонами (ну и рожи! ну и разговоры!); по понедельникам поездки за город, через многочасовые пробки, чтобы покормить Стюарта Пятого сахарной морковкой и сделать очередную фотографию для тетушки.

Карибский круиз тоже был подарком – к 910-летию рода Фандориных. (Сам же Ника когда-то и раскопал, что первый фон Дорн получил рыцарские шпоры в 1099 году.) На девятисотлетие тетя, помнится, прислала спецтрейлером конную статую Тео Крестоносца для установки на дачном участке – но кошмарную эпопею с памятником предка лучше не вспоминать. Сколько ушло денег, времени и нервов на то, чтобы избавиться от каменного чудища!

Теперь, стало быть, новая причуда – океанское плавание.

Три года назад мисс Борсхед перенесла инсульт, усадивший ее в инвалидное кресло, однако не перешла к пассивному образу жизни, а наоборот, всемерно активизировала lifestyle.[3] Пока ходила на своих двоих, очень неохотно покидала пределы Борсхед-хауса и не читала ничего кроме «Дейли телеграф». Теперь же освоила интернет, существенно расширила круг интересов и пристрастилась к путешествиям. По убеждению Николаса, причиной были упрямство и неисправимая поперечность характера. Ничто не смело ограничивать свободы Синтии Борсхед, даже параплегия нижних конечностей.

На приглашение составить тете компанию в морском круизе Николай Александрович ответил вежливым, но решительным отказом. Слишком хорошо он себе представлял, во что это выльется.

Три недели он будет внимать поучениям, как исправить свою незадавшуюся жизнь. Тетя считала «маленького Ники» неудачником и, возможно, была права, но давать советы другим он тоже умел. Это, собственно, составляло его профессию. Знал он и тетины представления о «правильной жизни». Штука в том, что не все люди на свете правильные, а если человек неправильный, то и жить ему следует тоже неправильно.

Три недели будет выслушивать шпильки в адрес жены. Алтын и Синтия друг друга на дух не выносили, и тетушка все ждала, когда же у племянника наконец раскроются глаза. После истории с принцессой Дианой мисс Борсхед стала чуть терпимей относиться к разводам, допуская их целесообразность в некоторых исключительных случаях. (Нечего и говорить, что брак Николаса относился именно к этой категории).

А еще магистр подозревал, что главной причиной, по которой тетя так настойчиво звала его в круиз, был титул баронета, который Фандорин унаследовал от отца. Синтия Борсхед родилась в семье чаеторговца, разбогатевшего в послевоенные годы, и, как это часто бывает с детьми нуворишей, придавала очень большое значение аристократическим глупостям. Она держалась гранд-дамой. Носила только антикварные драгоценности и любила обронить в разговоре имя какого-нибудь титулованного знакомого. Стало быть, в течение трех недель она будет знакомить Нику со скучными стариками и старухами, говоря со значением: «Сэр Николас, второй баронет Фэндорин, мой племянник». С той же целью – чтобы выглядеть побарственней – некоторые заводят породистого пса: борзую или левретку. «Неужто я, дожив до седых волос, ни на что лучшее не годен?» – пожаловался Ника жене. (Белые волоски он у себя обнаружил недавно, расстроился, словно получил повестку с того света, и теперь все время поминал свои седины.)

Отвязаться от тети Синтии было очень непросто, но в конце концов Николай Александрович, наверное, отбился бы – если б собственная супруга не нанесла магистру удар в спину. Алтын отнеслась к его жалобам без сочувствия, а сразу и безапелляционно заявила: «Поедешь, как миленький».

Хотя удивляться было нечему. Супруга у Ники была дама прагматичная, целиком сосредоточенная на интересах своей семьи. А дела у Фандориных в последнее время шли неважно.

Консультационная фирма «Страна Советов» и до кризиса перебивалась с хлеба на квас. Природа обделила Николая Александровича деловой хваткой. Мало быть хорошим профессионалом, надо еще уметь свои способности продавать – а это тоже требует профессионализма, но иного рода. Агента или менеджера, который рекламировал бы достоинства гениального консультанта, отсеивал невыгодные заказы и выжимал максимум из выгодных, у Фандорина не было. Сам же он предпочитал браться за дела интересные, от неинтересных увиливал. При этом заработок обычно сулили дела скучные, а дела увлекательные частенько оборачивались прямым ущербом.

Взять хоть минувший год.

Самый неинтересный заказ: найти рекламный ход для продвижения на рынок нетрадиционного для России спиртного продукта. Напиток назывался кальвадос и никак не желал продаваться в массовых количествах, ибо название его трудно выговаривалось, а вкус ассоциировался у населения с яблочным самогоном. Однако заказчик, мини-олигарх с разнообразными финансовыми интересами, очень любил благородный нормандский напиток, верил в его российское будущее и уже купил во Франции компанию по его производству. Как быть?

Консультант изучил весь портфель инвестиционной активности клиента и быстро нашел эффективное решение, не требующее дополнительных затрат. Среди прочих проектов, энтузиаст яблочного бренди вложился в съемку телесериала про брутального, хладнокровного опера по прозвищу Ментол. Рабочее название проекта было «Вам с Ментолом?». Николай Александрович предложил поменять герою кличку на Кальвадос. Прошелся по сценарию, кое-что подправил. Мол, у милиционера такая привычка: он изживает из своего словаря ненормативную лексику – заменяет ее словом «кальвадос». Например, «кальвадос тебе в глотку», «ребята, нам кальвадос настал» и так далее. Возникает комический эффект, звучное словечко застревает в памяти телеаудитории. Название сериала будет «Полный Кальвадос». Заказчик от идеи пришел в восторг. На полученный гонорар Фандорин заказал себе в офис дубовый книжный стеллаж во всю стену – давно о таком мечтал.

Самое интересное дело в минувшем году было такое: по зашифрованной грамотке 16 века найти клад, зарытый на реке Оскол во время нашествия крымского хана Девлет Гирея. Месяц захватывающей работы в архивах и умопомрачительного дедуктирования, две недели ползания по оврагам с металлоискателем – и наконец блестящий триумф: найден кувшин с парой сотен серебряных «чекушек». Общая стоимость клада по акту – пятнадцать тысяч рублей, при этом находку конфисковала местная милиция из-за неправильно оформленного разрешения на раскопки. Таким образом, доход – ноль целых ноль десятых. Убыток – полтора месяца времени, накладные расходы плюс административный штраф. Зато сколько было счастья, когда в наушниках «Гарретта» раздался победный «цветной» сигнал!

В общем и целом годовой баланс у «Страны Советов» получился удручающий. Не лучше складывались обстоятельства и у Алтын Фархатовны Фандориной.

Профессия, которой она когда-то решила себя посвятить, в современной России окончательно вышла из моды и, что еще печальней, стала гораздо хуже оплачиваться, особенно в условиях кризиса. В девяностые годы, когда юная задиристая девица выбирала свой жизненный путь, журналистика почиталась делом важным и прибыльным. Телекомментаторы создавали и губили репутации политических лидеров, большие чиновники уходили в отставку из-за стрингерских расследований – одним словом, пресса действительно была «четвертой властью».

Потом эпоха публичной политики закончилась, началась эра тотального канкана. Про «четвертую власть» никто больше не поминал, пресса поделилась на две половины: официозно-пропагандистcкую и ту, что, путая с проституцией, называют древнейшей из профессий.

С выживаемостью у Алтын было все в порядке. Поначалу она неплохо приспособилась к новой реальности. Коли не стало общественно-политической журналистики, Алтын перешла в сектор «честного глянца»: возглавила автомобильный ежемесячник для женщин. Но комфортное шеф-редакторское кресло (чудесная зарплата, хорошие бонусы плюс каждый месяц новое авто на тест-драйв) в последнее время стало скрипеть и шататься, того и гляди совсем развалится. Журнал сменил владельца. На беду, у нового хозяина любовница оказалась страстной автомобилисткой. К тому же девочке захотелось иметь собственный журнал – в ее кругу это считалось «круто». Через некоторое время стало ясно, что дни прежнего шеф-редактора сочтены. Владелец только и глядел, к чему бы придраться, чтобы выставить ее за дверь. Алтын пока держалась, но иллюзий не строила. Надеялась лишь на то, что владельцу надоест расставлять капканы и он уволит ее по-честному, то есть с выплатой выходного пособия. На эти деньги можно будет год-другой перебиться, пока не подыщется новая работа. Однако найти что-то приличное вряд ли удастся – журналы закрываются, штаты сокращаются. Безработных шеф-редакторов в Москве, что пингвинов в Антарктиде…

– Старушка, конечно, пассажир тяжелый, – сказала Николасу жена, – я тебе сочувствую. Но ничего, потерпишь. В кои-то веки сделаешь что-то не для себя любимого, а для семьи. Бабуля на девятом десятке, она вышла на финишную прямую. Вопрос – кому достанется приз. Или она завещает свои миллионы какому-нибудь фонду по спасению мухи цеце, или вспомнит, что у нее есть бедный племянник, у которого двое трудных детей и без пяти минут безработная жена. Пусть старая зараза полюбит тебя последней немеркнущей любовью.

Сколько Николай Александрович ни возмущался, сколько ни стыдил супругу за низменное стервятничество, Алтын не устыдилась и напора не ослабила.

– Ничего, Евгений Онегин поехал же пасти своего дядю. А у Онегина, между прочим, детей не было!

Оборона магистра рухнула, когда тетя Синтия сделала мощный ход: сообщила, что совершит с племянником лишь первую часть маршрута, до острова Мартиника, а там останется, чтобы пройти курс кактусотерапии; каюта же (невероятный двухэтажный «люкс» с собственной террасой) останется в полном распоряжении Ники. На оставшиеся две недели круиза к нему смогут присоединиться жена и дети, перелет тетушка оплатит.

– Тортуга! Барбадос! Аруба! – пропела Алтын, водя пальцем по карте. – На халяву! По системе «все включено»!

– Не обольщайся, – уныло молвил Фандорин, понимая, что проиграл. – Знаю я эти лайнеры. Там одних чаевых раздашь столько, что хватило бы на двухнедельный отпуск в Египте.

– Ты совсем не думаешь о детях, – обрушился на него последний, добивающий удар. – Когда еще они смогут побывать в этих сказочных местах? А вот Синтия, лапочка, о них подумала.

Если уж Алтын называет тетю «лапочкой», дело совсем труба, подумал тогда Николай Александрович.

Первая встреча железных женщин произошла тринадцать лет назад. Фандорин привез юную жену в Лондон – показать свой родной город. Ради такого дела выбралась из Кента и тетушка. Встретились в отеле «Савой», на знаменитом тамошнем afternoon tea.[4] Синтия вырядилась, будто вдовствующая герцогиня на Эскотские скачки: костюм в цвет розового жемчуга, несусветная шляпа и все такое прочее. Должно быть, желала, чтоб московитка осознала весь масштаб свалившегося на нее счастья – войти в такое семейство! Алтын же в ту пору еще числила себя стрингером и одевалась согласно имиджу. Была она в сандалиях и бесформенном холщовом балахоне, черные волосы украшены разноцветными индейскими бусинами. К этому надо прибавить огромный живот с дозревающей двойней, по случаю которой на балахоне были вкривь и вкось нашиты луна с солнцем.

Обе дамы уставились друг на дружку с одинаковым выражением снисходительного недоумения. Из самых лучших побуждений Синтия сказала (она искренне верила, что аристократический стиль поведения – сочетание чопорности с бесцеремонностью): «Что ж, милая, пока вы в положении, можете носить то, что вам удобнее. Но потом все-таки придется привести себя в приличный вид. Имя „леди Фэндорин“, которое вы теперь носите, обязывает. Отправляйтесь в отдел дамского платья „Харродс“, пусть к вам вызовут мистера Ламбета. Скажите, что мисс Борсхед из Борсхед-хауса попросила сделать вам полный гардероб. Счет можно прислать на мой адрес». «О'кей, – ответила Алтын на своем бойком, но совсем не аристократичном английском. – Заеду, чтоб сделать вам приятное. Но вы тогда тоже загляните, пожалуйста, на Пикадилли в магазин „Готический ужас“. Пусть вас тоже прикинут по-людски, сделают татуху на плечо и пирсинг на язык. – Да еще ляпнула, грубиянка, поднявшись. – Пойду я в номер, а то меня что-то подблевывает». Минут пять после ухода новообретенной родственницы тетя хранила мертвое молчание. Потом сдержанно обронила: «Что ж. По крайней мере, она способна рожать детей».

Кстати сказать, на детей у Ники была последняя надежда. В отличие от жены, он не думал, что Ластик с Гелей так уж обрадуются перспективе Карибского плавания. Сын и дочь у Николая Александровича были нестандартные, мало похожие на других подростков.

Перемена характера и поведения произошла с близнецами в нетипично раннем возрасте, лет с десяти. Сначала брат, а вскоре за ним и сестра вдруг стали не такими, как прежде. Пропали непосредственность и веселость, оба сделались молчаливыми и скрытными. О чем думают, непонятно, с родителями не откровенничают, а смотрят иногда так, будто это они взрослые, а папа с мамой – несмышленые дети.

Николас забил тревогу. Но не склонная к панике Алтын сказала, что это раннее начало пубертата и что сама она в детстве тоже была сущим волчонком. Ее беспокоило только одно: Ластик с Гелей стали очень мало есть. Мальчик и раньше был самым низкорослым и щуплым в классе, но девочка, всегда отличавшаяся отменным аппетитом, тоже осунулась, на треугольном личике остались одни глаза. Нормальные дети, измеряя свой рост, радуются, когда прибавился новый сантиметр, а эти расстраивались. Зачем-то без конца измеряли объем груди и талию, втягивая и без того впалые животы.

Чтоб не травмировать детскую психику, родители сами сходили на консультацию к специалисту, и тот сказал, что это не вполне типичная симптоматика легкого подросткового аутизма, подсознательный страх роста и взросления. Со временем пройдет само собой, а чтоб не пострадало здоровье, нужно потихоньку подмешивать в еду питательно-витаминные добавки…

Сначала ожидания Николаса оправдались. Плыть на океанском лайнере ни сын, ни дочка не захотели, заявив, что им это неинтересно. Но когда Алтын стала перечислять названия островов, которые посетит корабль, Ластик зачарованно повторил: «Барбадос? Супер. Я еду». «И я еду», – эхом откликнулась Геля. Это все Джонни Депп, подумал Ника. Насмотрелись про пиратов Карибского моря. Оставалось утешаться тем, что сыну и дочке все-таки не чуждо хоть что-то детское.

И магистр смирился со своей участью. В конце концов, одну неделю можно и потерпеть. В этом даже есть своя прелесть – ненадолго вырваться из привычного мира. Сменить темп, отключиться от повседневных забот, оказаться в размеренном, уютном, благопристойном мире, где все улыбаются, говорят приглушенным голосом, а максимально допустимое проявление эмоций – сухо заметить: «Что ж. По крайней мере, она способна рожать детей». За время обитания в полоумной стране своих предков бывший подданный ее величества привык к повышенному расходу адреналина и, вероятно, жить в Англии постоянно уже не сумел бы. Но поскучать на британском корабле, где намеренно воссоздается и культивируется атмосфера былых времен – почему бы и нет? Раз уж все окружающие так этого хотят.

Первые пять дней плавания более или менее совпали с ожиданиями Николаса. Но когда до Форт-де-Франса осталось плыть всего сутки, тетя Синтия сначала чуть не свернула себе шею, а потом преподнесла племяннику сюрприз, от которого адреналин так и забурлил в крови.

Однако лучше рассказать по порядку. Для этого удобнее всего заглянуть в блог, который Николай Александрович вел с первого дня путешествия.

Дело это было для Фандорина новое, в Москве у него не оставалось времени вести виртуальный журнал, да и нужды особенной не возникало. Обо всем, что произошло за день и что его волновало, Ника мог поговорить вечером с женой. Однако на период недолгой разлуки он взял обязательство записывать все мало-мальски примечательные события в интернет-дневник. Это живее и естественнее, чем слать электронные письма. А реакцию корреспондентов получаешь незамедлительно, в виде комментов.

Верная секретарша Валя наскоро преподала магистру краткий курс блоговедения, открыла аккаунт и помогла выбрать ник (то есть прозвище) с аватаром (визиткой-картинкой). Фандорин решил назваться «Длинным Джоном» в честь пирата из «Острова сокровищ»: даром он что ли заделался мореплавателем, держит курс на Вест-Индию, ну и рост у него тоже подходящий – метр девяносто девять.

Жену приучать к такой форме общения не пришлось, она давно у себя в журнале вела шеф-редакторский блог. Ник у нее был «Болид». Валя – та дневала и ночевала в интернете. В последнее время она причесывалась а-ля Грета Гарбо и приобрела соответствующую томность в манерах, но на стиле письма это не сказывалось. Будучи девушкой нетривиальной судьбы (и это еще мягко сказано), Валентина получила неупорядоченное образование. Бойко тарахтела на иностранных языках, но родным владела нетвердо – особенно орфографией. Вот почему в свое время она с энтузиазмом подхватила моду писать «по-албански», где безграмотность возведена в принцип. Теперь эта дурацкая причуда у приличных интернет-пользователей считается дурным тоном, но Валя отказываться от «албанского» упорно не желала. Или не могла.

Итак, путевые заметки «Длинного Джона» с комментариями «Болида» и «Греты Гарбо»:

Блог «Длинного Джона»

Большой благородный японский попугай

Последний коммент Гретхен-Вали означал, что Алтын с детьми уже отправилась в долгую дорогу: сначала в Лондон, оттуда рейсом «Вирджин Атлантик» в Бриджтаун. А что ничего не написала напоследок – это паршивый характер. Обиделась, что он не стал банить развязную секретаршу, вечно сующую свой нос куда не просят.

Пока не истекли 96 минут, как раз можно было бы записать все случившееся в дневник. Во-первых, это помогло бы собраться с мыслями. Во-вторых, интересно было бы узнать мнение жены. Но Алтын, стало быть, из контакта уже вышла. А от Вали проку будет мало. Дедукция не входила в число ее сильных качеств.

Пожалуй, чем метаться по каюте, дожидаясь тетиного пробуждения, разумней спуститься в библиотеку. В загадочном письме есть кое-какие детали, требующие выяснения и уточнения.

В лифте Фандорин, как обычно, не поднимал глаз, а смотрел под ноги. Так же вели себя и попутчики. Встречаться с кем-либо глазами было рискованно. Согласно корабельному этикету, eye contact[13] предполагал улыбку, улыбка – обмен вежливыми репликами, и все, потянется цепочка: теперь при каждой случайной встрече придется останавливаться, здороваться и обсуждать природу-погоду, желать друг дружке чудесного афтернуна, и так далее, и так далее.

В принципе, все это очень цивилизованно и мило, но с российской точки зрения – фальшь, пустое сотрясание воздуха. В Москве Нику ужасно раздражал недостаток вежливости, здесь – ее избыток. Тут было о чем задуматься. Получалось, что британцем он быть перестал, а русским так и не сделался. Дома (ага, все-таки «дома»!) часто думал: худшая беда у них тут – не дураки и не дороги, а тотальное хамство. На корабле же постоянно ловил себя на мысли: «странная у них, англичан, все-таки привычка…» Например, даже британская сдержанность, которую Фандорин всегда так ценил, теперь казалась ему какой-то малахольной и противоестественной.

Взять хоть сегодняшний инцидент.

Согласно заведенному распорядку, с 16.15 Синтия плавала в открытом бассейне на солнечной палубе. Николас сел в шезлонг с книжкой («История британской Вест-Индии»), а тетю, наряженную в плюшевый купальник с львами и единорогами, служители пересадили из каталки на подъемник и стали осторожно перемещать над изумрудной водой. В середине, где глубже, старушку опускали, она отстегивала ремни и десять минут величественно плавала взад-вперед. На воде тетушка держалась отлично. Потом тем же краном ее переправляли обратно.

Сначала все шло, как обычно: Синтия отдавала команды, словно адмирал Нельсон с капитанского мостика в разгар Трафальгарского сражения; вежливые матросы делали вид, что без ее распоряжений нипочем не справятся с таким мудреным делом. Но когда сиденье оказалось над мраморным бортиком, тетя как-то неловко накренилась, и ремень безопасности то ли лопнул, то ли расстегнулся.

Сам миг падения Николас проглядел – он как раз читал о рейде пирата Моргана на Маракайбо. Услышал донесшееся с нескольких разных сторон приглушенное «ах!», тетин вскрик. Поднял глаза и обмер, увидев столб брызг и пустое раскачивающееся сиденье.

В течение полуминуты, пока выяснилось, что старушка цела, вокруг царило напряженное молчание. Кто-то приподнялся с шезлонга, кто-то даже вскочил, но в общем все вели себя с безукоризненной сдержанностью. Русские бы заорали, кинулись к бассейну, здесь же никто не тронулся с места. Не из безразличия, а чтобы не мешать специалистам: прислуга лучше знает, что и как нужно делать в подобном случае. Орал и размахивал руками только какой-то дядечка в не по-английски пестрых плавках. Потом, когда стало ясно, что все в порядке, Николасова соседка со снисходительной улыбкой сказала про крикуна: «Australian, isn’t he».[14] Выговор у эмоционального джентльмена действительно был антиподный.

Зато Синтия проявила себя настоящей англичанкой. Когда перепуганные матросы выудили ее из воды, она сказала лишь: «Полагаю, сегодня я плавать не буду». И бледный от потрясения Ника укатил ее под одобрительные взгляды и сочувственные комментарии публики.

Однако в коридоре, вдали от посторонних глаз, тетя дала-таки волю чувствам.

– О, мой Бог, – слабым голосом сказала она. – Я чуть не погибла. Когда я падала из этой чертовой люльки, чуть не лопнула от злости. Думала: «Как некрасиво со стороны Всевышнего! Угробить меня накануне главного приключения всей моей жизни! Просто нечестно!»

– Вы все это подумали, пока падали с двух метров? – спросил Ника – безо всякой подначки. Он знал по опыту, что в миг опасности мысль многократно ускоряется. – Однако вы не совсем справедливы к Господу. Если вы считаете плавание по океану главным приключением вашей жизни, то оно уже близится к концу. Завтра Мартиника.

– При чем тут плавание! – фыркнула Синтия, но это интригующее замечание Николас пропустил мимо ушей. Он еще не совсем оправился от шока.

– Как же вы меня испугали, – пробормотал он. – Я подумал…

– Что старуха свернет себе шею и ты унаследуешь Борсхед-хаус? – подхватила тетушка. Он хотел возмутиться, но она махнула: молчи, не перебивай. – Нет, мой милый, Борсхед-хаус ты бы, конечно, унаследовал, но ты даже не представляешь, чего бы ты лишился! Какой ужас! Я могла погибнуть, не открыв тебе тайны!

Николай Александрович заморгал.

– Тайны? Какой тайны?

Мисс Борсхед вздохнула.

– Не хотела говорить, пока не прибудем на Мартинику, но после сегодняшнего происшествия просто обязана ввести тебя в курс дела. Неужели ты подумал, что я притащила тебя на этот дурацкий пароход, только чтобы ты катал меня по палубе?

– А… разве нет?

– У меня самоходное кресло, – с достоинством заметила она. – Нет, мой мальчик. Ты мне понадобился не в качестве тягловой силы. Мне нужна твоя голова. Фандоринская голова! – Она постучала его артритическим пальцем по лбу. – Дай мне 96 минут, чтобы прийти в себя. А пока изучи один документ. И поработай своими учеными мозгами.

Сказано это было уже перед самой дверью каюты. А минуту спустя Николас получил для изучения пожелтевшее от времени письмо – без каких-либо комментариев. Пока он разглядывал бумагу, не торопясь ее разворачивать, Синтия ретировалась в свое логово. Из кресла на диван она умела перемещаться без посторонней помощи. Руки у старушки были сильные.

Двадцать минут спустя охваченный охотничьим азартом Фандорин ехал в лифте на шестую палубу, в библиотеку. Там имелся отличный подбор книг на разных языках по истории мореплавания. Возможно, удастся что-то найти по французским арматорам периода Войны за испанское наследство.

Читальный зал бывал полон только в ненастную погоду. Но с самого Бискайского залива над океаном сияло солнце, с каждым днем делалось все теплей, и в этот тихий послеполуденный час Николас оказался в библиотеке совсем один, даже служительница куда-то отлучилась. Вместо нее на столике регистратуры сидел большущий попугай изысканной, но несколько траурной окраски: сам черный, с красным хохолком и желтой каймой вдоль крыльев. Птица водила здоровенным клювом по странице раскрытой книги – будто читала. Фандорин поневоле улыбнулся.

– Пиастрры, пиастрры, – сказал пернатому существу магистр. Попугай покосился на шутника круглым глазом и присвистнул – мол, слыхали уже, придумал бы что-нибудь пооригинальней. Потом взял и перевернул клювом страницу. Должно быть, видел, как это делают посетители, и спопугайничал.

Библиотекарша Николасу была не нужна. Он сам нашел нужный шкаф, разделенный по странам и эпохам. Ага, вот Франция. Вот царствование Людовика XIV. А вот и целый том, посвященный арматорам порта Сен-Мало.

– Лефевр, Лефевр… – бормотал Фандорин, перелистывая указатель.

Их, оказывается, была целая династия, Лефевров. А вот и тот, что, очевидно, упоминается в письме.

Вслух Ника прочел:

– «Шарль-Донасьен Лефевр (1653 – не ранее 1718)». That’s my man![15]

Птица издала нервный клекочущий звук. Мельком подняв глаза, Фандорин увидел, что попугай растопырил крылья и таращится на него.

– Не любишь, когда в библиотеке громко говорят? Ну, извини.

Дальше он читал про себя, испытывая волнение, как всякий раз, когда удавалось подцепить ниточку, ведущую из сегодняшнего дня в прошлое.

Дом «Лефевр и сыновья» был основан отцом Шарля-Донасьена во время войны с Аугсбургской лигой для снаряжения корсарских кораблей. Потом успешно торговал, обслуживая Ост-Индскую компанию. Разбогател на работорговле, переключился на заготовку сушеной трески и импорт муслина из стран Средиземноморья. Ага! В конце семнадцатого века фактически монополизировал выгодный посреднический бизнес по выкупу европейских пленников у берберских морских разбойников, подданных султана Мулай-Исмаила.

– Никаких сомнений. Именно с этим Лефевром вел переговоры наш Эпин, – с удовлетворением сообщил Фандорин попугаю, который перелетел на соседний стол и в упор пялился на магистра.

Внезапно черно-красная птица, которая до сего момента вела себя вполне цивилизованно, сорвалась с места и кинулась на Николая Александровича. Когтями впилась в грудь, прорвав рубашку; клювом ударила в висок – не то чтобы очень сильно, но чувствительно, до крови. Главное же, эта агрессия была до того неожиданной, что Ника остолбенел.

Руки были заняты фолиантом, поэтому сбросить с себя глупую тварь удалось не сразу.

– Кыш! Кыш! – закричал Фандорин, мотая головой.

Наконец бросил книгу и стряхнул попугая. Тот отскочил и беспокойно зацокал лапками по блестящей поверхности стола. Наклонив царственную башку, птица неотрывно смотрела на магистра истории.

На крик из подсобки выглянула библиотекарша. Увидела, что посетитель стирает платком с виска капельку крови и ужасно переполошилась, когда Николас объяснил, в чем дело.

– Вы, наверное, чем-то его испугали? Наш Капитан Флинт никогда ни на кого не бросался. Он такой благовоспитанный! Не пачкает, не шумит, бумагу не рвет. Мы даже не держим его в клетке!

И рассказала, что попугай живет у них уже месяц. Во время прошлого карибского круиза, где-то между Мартиникой и Барбадосом, влетел в окно библиотеки и прижился. Такое ощущение, что ему нравится запах книг. Кормят его попкорном и чипсами. Среди членов экипажа есть один зоолог, так он говорит, что никогда не видал таких попугаев. Птицу сфотографировали, отправили снимок в Королевский орнитологический музей. Оттуда ответили, что такие попугаи действительно нигде не встречаются. По некоторым признакам птица напоминает большого благородного японского попугая, которые считаются давно вымершими. Их изображение встречается на ширмах и веерах эпохи Хэйан, а потом исчезает. Музей попросил доставить птицу для изучения, но в корабельной библиотеке привыкли к Капитану Флинту, не хотят с ним расставаться. Он такой умный, такой тактичный. Так бережно обращается с печатными изданиями…

– Я бы взял эту книгу с собой, – прервал Николас словоохотливую даму. Ему наскучило слушать про попугая. Хотелось выяснить еще что-нибудь об арматорском доме «Лефевр и сыновья». А там пробудится Синтия и объяснит, что означает таинственное письмо.

– Что, собственно, мне известно? – подытожил он на обратном пути.

Некто по имени Эпин, находившийся в любовных, родственных или дружеских отношениях с Беттиной Менхле, женой владельца Теофельса, в феврале 1702 года прибыл в порт Сен-Мало. Вел переговоры с арматором Лефевром о плавании в Барбарию. Цель рискованного предприятия – добыть некое сокровище, дороже которого «нет на свете». Очень интересно, очень!

В каюте магистра ждали два сюрприза.

Во-первых, тетя не спала, а сидела в своем кресле, хотя 96 минут еще не истекли.

– Где тебя черти носят? – сердито закричала она. В возбужденном состоянии тетя забывала об аристократических манерах и предпочитала энергичные выражения. – Я не могла уснуть! Зову, звоню в колокольчик! Выезжаю, а его нет! Нам нужно поговорить, и как можно скорей. Открой дверь на террасу – душно. Сядь рядом! Ты прочитал письмо?

Второе письмо

Второй сюрприз приключился, едва лишь Николас распахнул террасную дверь, чтоб впустить в каюту свежий воздух.

Вместе с ветерком в апартамент влетел черно-красный попугай, с хлопаньем пронесся над роялем, столом, тетиной головой и уселся на перила лестницы, что вела на второй этаж.

– Зачем ты впустил это животное? – закричала Синтия. – Немедленно выгони! Оно все тут загадит! Брысь, брысь!

Но прогнать птицу оказалось непросто. Когда Фандорин взбежал по лестнице, попугай переместился в гостиную, на телевизор. Фандорин спустился – попугай преспокойно перелетел обратно на перила. Проделав маршрут вверх-вниз еще пару раз, магистр остановился. У оппонента было явное преимущество в свободе передвижения.

Тут еще и тетя с типичной непоследовательностью накинулась на племянника:

– Что ты пристал к бедной птице? Чем она тебе мешает? Сидит себе и сидит. И ты сядь. Нам нужно поговорить.

Он послушно опустился в кресло и пододвинул к себе письмо Эпина, однако Синтия не позволила задавать вопросы.

– Погоди, – сказала она, подняв руку. – Я все расскажу сама. Молчи и слушай… Я всегда чувствовала, что тебе не по душе мои подарки.

– А? – удивился Николас неожиданной смене темы.

– Не возражай, я знаю. Каждый раз перед твоим днем рождения или какой-нибудь знаменательной датой я долго думаю, что бы такое поинтереснее тебе подарить. А потом чувствую: нет, опять не то. Мальчик остался недоволен.

Магистр поразился еще больше. Он и не подозревал в тете такой проницательности.

– Что вы, тетушка. Ваши подарки каждый раз для меня такая неожиданность.

– Это ты говоришь из вежливости. А сам вот не носишь золотой брегет, который я купила на аукционе. Часы тебе не понравились. Да-да, я догадалась. – Синтия печально вздохнула и опять безо всякого перехода объявила: – Бумаги!

– Что?

– Больше всего на свете ты любишь старые бумаги. Всякие там пергаменты, манускрипты, инку… инкунабулы, – не без труда выговорила она трудное слово. – Особенно если они как-то связаны с историей рода Дорнов. Поэтому я и решила подготовить подарок, который наверняка придется тебе по вкусу. Ты знаешь, что после инсульта я освоила интернет…

– Да, я ведь получаю от вас по несколько имейлов в день.

– Не перебивай меня, Ники! Что я хотела сказать? Ах, да. Про подарок. Некоторое время назад задаю я поиск на новые страницы со словом «Теофельс» (я делаю это периодически), и вдруг вижу: в связи со смертью последнего хозяина замка часть обстановки и старые архивы семейства фон Теофельс будут распроданы на интернет-аукционе. И он-лайновый каталог: кое-что из мебели, охотничьи трофеи, всякие там железки и много бумаг. Они разделены на лоты по хронологическому принципу: первая четверть восемнадцатого века, вторая четверть восемнадцатого века, третья – и так до второй четверти двадцатого. Все документы более позднего времени еще до аукциона выкуплены каким-то бундесведомством. Ты ведь знаешь, что эти люди, Теофельсы, при кайзере и при Гитлере занимались военной разведкой или чем-то в этом роде.

– Конечно, знаю, но это вне сферы моих занятий. А документов совсем старинных там не было?

Синтия пожала плечами.

– Откуда? Теофельсы – род не из древних. Хоть на их генеалогическом древе корни восходят аж до Тео Крестоносца, но нам-то с тобой отлично известно, что линия это боковая, бастардная.

Тетя произнесла последнее слово с презрением, достойным не дочери чаеторговца, а обладательницы голубейшей крови.

– Их дворянская грамота куплена за деньги, ведь первый фон Теофельс на самом деле звался Менхле и взял звучное имя лишь после того, как завладел замком.

– И письмо, которое вы мне дали, адресовано супруге этого господина – Беттине, урожденной фон Гетц, – нетерпеливо вставил Ника. – Это я понял. Так вы выкупили архив?

– Только один лот. Зато самый старый. За первую четверть восемнадцатого века. Перед тем как обернуть в подарочную упаковку, стала просматривать бумаги. Они почти все на немецком, этим ужасным угловатым шрифтом. Я перебирала листки без особенного интереса – и вдруг натыкаюсь на английский, причем легко читаемый!

Как подобает истинной дочери Альбиона, иностранных языков тетя не знала и не очень понимала, зачем кто-то еще упорствует в их использовании, когда так удобно и просо объясняться по-английски.

– Я все понял. Вы прочитали письмо, и вас заинтересовало упоминание о сокровище – правда, довольно туманное.

Синтия загадочно улыбнулась.

– Все ли ты понял, скоро станет ясно. А пока расскажи мне, знаменитый специалист по старинным документам, много ли ты уразумел из этого письма.

Но когда племянник поделился своими выводами и предположениями, снисходительности в ее тоне поубавилось.

– Надо же, ты сразу догадался, что «С.-М.» – это французский город Сен-Мало. А я вообразила, будто речь идет о швейцарском Сен-Морице. В пятьдесят девятом я каталась там на лыжах и сломала лодыжку.

– Ну что вы! Откуда в Сен-Морице арматор и как можно из Швейцарии уплыть во владения Мулай-Исмаила?

– Ну, я тогда еще не знала, что такое «арматор» и кто таков этот Мулай. Кроме того, во втором письме упоминается Святой Маврикий (Saint Maurice) и пещера, а вокруг Сен-Морица полно горных пещер. И озеро там тоже имеется, так что упоминание о плавании меня не смутило. Но ты, конечно, прав. «С.-М.» – это Сен-Мало…

– Постойте, постойте! – перебил он. – О каком это «втором письме» вы говорите?

Тут Синтия подмигнула – это было настолько на нее непохоже, что Ника вздрогнул. Голубой глаз на миг прикрылся морщинистым веком и вновь воззрился на племянника с веселым торжеством. Раздался дребезжащий смех. Тетя наслаждалась минутой.

– Вот об этом.

Узловатые пальцы достали из-под скатерти заранее приготовленный конверт, а из конверта листок грубой буроватой бумаги.

– Там было еще одно письмо на английском. Точнее, фрагмент письма. Начало отсутствует. Стоило мне прочесть первую строку – и я остолбенела. – Синтия отвела руку с листком от нетерпеливых пальцев Николаса. – Сейчас, сейчас. Только, пожалуйста, читай вслух. Доставь старухе удовольствие. Я хочу слышать, как задрожит твой голос.

Голос Николая Александровича действительно задрожал. Даже сорвался. Первая строка, начинавшаяся с середины фразы, была такая:

Как же голосу было не сорваться?

Что-то зашуршало возле локтя. Фандорин оглянулся – это попугай сел на стол и смотрел, разинув клюв, словно тоже хотел послушать. Однако Нике сейчас было не до раритетных птиц.

Почерк был тот же, что в первом письме, только не такой ровный и гладкий, словно пишущий очень торопился. Ни завитушек, ни заглавных буквиц в существительных, ни изящных оборотов. Язык послания казался менее архаичным, почти современным.

Впрочем, углубиться в чтение Николас не успел. Тренькнул звонок – это батлер, согласно установленному распорядку, доставил afternoon tea.

– Давайте скажем, что нам не нужно чая! – жалобно воскликнул Фандорин. Мысль о том, что придется прервать знакомство с интригующим документом, была невыносима. – Сейчас начнет священнодействовать!

– Человек выполняет свою работу, – строго сказала тетя. – Надо относиться к этому с уважением. Тебе не хватает выдержки и терпения. Это не по-английски, мой мальчик. Войдите, Джагдиш!

Возглас адресовался батлеру. Улыбчивый индиец во фраке и белейших перчатках вкатил столик, на котором сверкали фарфором, хрусталем и серебром чашки, вазы, приборы, а посередине красовался кувшин с орхидеей

– Сервируйте чай на террасе, погода сегодня просто чудесная, – велела Синтия и прикрикнула на Нику. – Не подглядывай в письмо! Имей терпение! Покорми пока птичку орешками.

Попугай, который еще пять минут назад у нее был «животным», подлежащим немедленному изгнанию, превратился в «птичку».

– На, жри, – хмуро буркнул магистр по-русски, зачерпнув в одной из вазочек арахиса.

Но пернатое создание лишь мотнуло хохластой башкой и, словно в нетерпении, топнуло по столу.

– Кушай, деточка, кушай.

Синтия попробовала запихнуть орешек прямо в клюв попугаю, но тот взлетел и сел Фандорину на плечо. При этом еще и изогнул шею, как бы пытаясь заглянуть в листок.

– Мне не дают читать, и ты не будешь, – сказал Николай Александрович, убирая руку с письмом.

Продолжить чтение удалось минут через пять, когда батлер разлил чай, добавив тете молока, а племяннику ломтик лимона.

Наконец пассажиры люкса остались на террасе вдвоем (если считать попугая, по-прежнему сидевшего на плече у Ники, то втроем). Магистр поспешно отодвинул чашку, развернул листок и начал сначала:

Все вплоть до подписи Your most loving and assured friend Ėpine, было написано той же рукой, что первое письмо. Только внизу, явно другим почерком, кто-то приписал по-немецки: «Первая страница, где карта и рисунок, сожжена в день святой великомученицы Прасковьи во избежание соблазна». Буквы крупные и круглые, чернила более густого оттенка. В одном месте они расплылись, словно на бумагу капнула слеза.

– Кто этот Эпин? – воскликнул Фандорин и перевернул листок, но на обороте ничего не было. – В каких он был отношениях с Беттиной Менхле?

– Я тоже гадала, гадала, – вздохнула тетя, – но, боюсь, мы никогда этого не узнаем. Полагаю, друг детства, кузен, но вряд ли возлюбленный. В обоих письмах чувствуется искренняя приязнь, но не страсть. К тому же вряд ли в семейном архиве фон Теофельсов стали бы хранить любовную переписку замужней дамы. Я выяснила, эта Беттина между 1704 и 1720 годом произвела на свет одиннадцать детей.

– Значит, искать свободу она не отправилась… Да еще уничтожила первую страницу. Приписка, наверное, сделана ее рукой?

– Да. Там в папке есть еще несколько писем фрау Менхле. Почерк тот же.

Николас еще раз пробежал глазами последнюю строчку.

– Странный поступок: сжечь половину письма, причем именно ту, по которой можно отыскать сокровище. Зачем, почему? На одной считалке далеко не уедешь.

Синтия улыбалась – у нее было время поломать голову над этим естественным вопросом.

– Здесь удивительно не только то, что она уничтожила страницу, но и то, что сочла необходимым написать об этом.

– В самом деле! Что бы это могло значить? Постойте-ка, я сам. – Фандорин потер лоб, попытавшись представить себе Беттину Менхле.

Добрая, щедрая, самоотверженная. Отказавшаяся от соблазна свободы и уронившая слезу по этому поводу. Не любившая своего коммерцсоветника, но родившая ему одиннадцать детей…

– Господин Менхле, судя по сохранившимся сведениям, разбогател на ссудных операциях. Легко предположить, что он был человеком алчным. Если бы нашел в бумагах супруги письмо с ключом к сокровищу, обязательно ринулся бы на поиски. Беттина этого не хотела, потому и сожгла первую страницу, где, вероятно, подробно разъяснялось, как отыскать пещеру. Приписка предназначена мужу: мол, не ищи, все равно не найдешь. А вторую страницу фрау Менхле сохранила, ибо речь там в основном о чувствах, Должно быть, Эпин был ей очень дорог…

– Умник ты мой, – похвалила Синтия. – Я тоже пришла к этому выводу. Правда, не так быстро.

– И главный вопрос, самый увлекательный. Сокровище. Представляю, как бесился коммерциенрат – или его потомки, когда в конце концов наткнулись на этот документ. – Фандорин сокрушенно вздохнул. – Очень вероятно, что и поныне в какой-то неведомой пещере пылятся сундуки с золотом и серебром. И никто никогда не найдет к ним дороги…

– Ты бы, может, и не стал искать. – Мисс Борсхед с осуждением покачала головой. – Ты бы отступился. Потому что в тебе, Ники, мало характера.

Выпад Николас пропустил мимо ушей, а вот интонация, с которой произнесены эти слова, его заинтересовала.

– Вы думаете, клад можно найти? Но как к этому подступиться? Тут же нет никаких зацепок!

Она торжествующе поглядела на племянника снизу вверх.

– Ты безнадежно отстал от жизни, Ники. На свете существует интернет.

– И что же вы сделали?

– Самую элементарную вещь. Я зарегистрировалась на всех существующих форумах кладоискателей, – с гордостью сообщила она.

– Вы?

Представить себе мисс Борсхед, чатящуюся с обитателями полоумных кладоискательских форумов, было трудно. Однако тетя истолковала удивление Николаса по-своему.

– Не под своим именем, конечно. Это было бы неприлично. Я взяла ник. Ты знаешь, что такое «ник»? – Он нетерпеливо кивнул. – Красивый ник, из письма. «Юзер Эпин», вот как я там называюсь. – Мисс Борсхед приосанилась. – И картинку приделала: аристократический молодой человек в парике, с тростью.

Пришлось ее разочаровать.

– Ничего особенно красивого и тем более аристократичного в имени Ėpine нет. По-французски это значит «колючка».

– Да? Ну вот видишь, и тут я ошиблась, как с городом С.-М. – Но обескураженной Синтия не выглядела, совсем наоборот. – В этой связи вот тебе урок на будущее, мистер всезнайка: иногда ошибка приводит к цели быстрее, чем ученость и логика.

– Что вы хотите этим сказать?

– На всех форумах я разместила один и тот же вопрос: «не находили ли за последние 300 лет в Сен-Морице или его окрестностях, в пещере, большой клад, состоящий из сундуков с золотом и серебром?» Я ведь думала, что речь идет о швейцарском Сен-Морице.

– И что?

– На следующий же день я получила ответ от юзера с ником «Голденбой»: «Эпин, я тот, кого вы ищете. Нам необходимо пообщаться офф-лайн». «Офф-лайн» значит очно, а не по интернету, – сочла необходимым пояснить тетушка.

Компаньоны

От волнения Николас забыл, что на плече у него примостилась солидного размера птица, а та вдруг взяла и хрипло рявкнула: «Кр-р-рр-р!!!» Это было неожиданно, с перепуга магистр вскочил и опрокинул стул.

– Ну вот, ты уронил птичку, – попрекнула Синтия, когда попугай со стуком шмякнулся об стол.

– К черту птичку! Кто этот человек – Голденбой?! Вы с ним встретились?!

Подобное чувство, ни с чем не сравнимое по волшебной остроте ощущений, Нике доводилось испытывать и прежде. Каждое из тех незабываемых мгновений осталось с ним навсегда. Вдруг томительно перехватит дыхание, сладко заноет под ложечкой, и нечто, казалось бы, навсегда сгинувшее в пучине истории, вдруг начнет проступать сквозь мутную толщу Времени. Словно утонувшая Атлантида или град Китеж вздумали вновь вынырнуть со дна на поверхность.

– Голденбой – это не человек, – медленно протянула старая садистка, наслаждаясь нетерпением племянника.

– То есть?

– Это двое людей. Партнеры компании «Сент-Морис Ризерч Лимитед». Уставная цель – поиск сокровища, спрятанного триста лет назад на острове Сент-Морис.

Именно в этот миг Синтии, конечно же, понадобилось протереть очки. Она сделала паузу и с видом крайней сосредоточенности принялась тереть бархоточкой стекла.

– Где-где? На острове Сент-Морис? Что это за остров? Может быть, вы имеете в виду остров Маврикий, что в Индийском океане?

– Нет. Сент-Морис находится неподалеку от Мартиники, но относится не к французской, а к британской юрисдикции. Это маленький необитаемый островок. Из-за того, что я неправильно расшифровала аббревиатуру «С.-М.», я по случайности попала в десятку. Я-то имела в виду швейцарский Сен-Мориц, а компаньоны «Сент-Морис Ризерч» вообразили, будто я в курсе дела, и немедленно со мной связались. Это называется «наитие». Логикой владеют многие, наитием – единицы.

Старая дама показала пальцем сначала себе на грудь, потом в небо. Бриз почтительно шевелил ее голубоватые седины.

– Не наитие, а случайное совпадение. Ладно, не имеет значения. – Ника сел, снова вскочил. – Да не тяните вы! Что вам рассказали эти люди? Они знают, где искать тайник?

– Это я и попыталась выяснить. Сначала я встретилась с джентльменом, который представился «техническим руководителем» предприятия. Он сам примчался ко мне в Кент буквально через два дня после того, как мы вступили в переписку. Первая беседа была очень странной. – Тетя отпила чаю, хитро улыбнулась. – Каждый пытался выведать у собеседника максимум информации, ничего не сообщив взамен. Но у меня больше терпения, к тому же я отлично умею прикидываться старой идиоткой. Раунд закончился вничью. С небольшим преимуществом в мою пользу. По крайней мере, я узнала, что поиски надо вести не в швейцарском Сен-Морице, а в Карибском море… На следующую встречу они явились вдвоем. Второй у них называется «юридическим руководителем», Оформление находки клада и взаимоотношения между компаньонами – это все материи заковыристые, тут без хорошего специалиста можно наломать дров.

– Тетя, не мучайте меня! ЧТО – ВЫ – У НИХ – ВЫВЕДАЛИ?

Если б не воспитание, Николас сейчас схватил бы почтенную леди за руку, как Герман старую графиню.

– Ты не даешь мне рассказать все по порядку, – пожаловалась Синтия. – Ну хорошо. Изволь. Дело кончилось тем, что меня пригласили стать третьим компаньоном. Как только я намекнула, что у меня есть ключ к местонахождению тайника, они оба просто затряслись. И стали чрезвычайно сговорчивы. Ты сейчас поймешь, почему.

– Вы показали им письма?

Синтия обиделась.

– Я похожа на дуру? Разумеется, я ничего им не показывала.

– Почему же они вам поверили?

– Из-за моего ника. Они что-то знают про человека по имени «Эпин». Это наверняка. Но, хоть мы и компаньоны, каждый держит свой фрагмент пазла при себе.

– Не понял?

– Они знают, как попасть к месту, где находится пещера. Причем технический руководитель был осведомлен об одной половине маршрута, а юридический – о второй. Вступив в официальное партнерство, они обменялись информацией, но от меня держат ее в секрете. Я нахожусь в выигрышном положении. Они бродят по своему секретному маршруту уже несколько лет, и все без толку. Ключ к тайнику у меня. Поэтому в предприятии мне принадлежит сорок процентов, а им по тридцать. Если б ты знал, как долго мы торговались из-за распределения долей! Но я настояла-таки на своем. Можешь гордиться своей старой тетей.

Он чмокнул ее в морщинистую щеку, специально подставленную для этой цели. Попугай сидел на столе с другой стороны и тянулся к Синтии своим клювом, будто тоже хотел ее поцеловать. Никогда еще Николас не видел столь общительной и любопытной птицы.

– Горжусь, горжусь. Но у вас нет никакого ключа к тайнику! Есть считалка, которая непонятно что значит, а карту и рисунок сожгла фрау Беттина Менхле фон Теофельс триста лет назад. Вы им про это сказали?

– Нет.

– Почему?

– Потому что тогда они не согласились бы дать мне 40 %.

Магистр задумался. Кое-что начинало проясняться, но очень многое еще требовало разъяснения.

– Тетя, неужели вы плывете на Мартинику искать сокровище? Но у вас нет ничего кроме детской считалки!

– Мои компаньоны знают, где расположена пещера. А найти тайник мне поможешь ты. В конце концов, это твоя профессия – разгадывать подобные ребусы.

Кажется, Синтия была очень довольна, что так замечательно все придумала. Она намазала ежевичным джемом бриош и вдумчиво откусила кусочек.

– М-м, отличная выпечка.

Попугай почесал крылом голову. Николас схватился за лоб.

– Ваши компаньоны тоже прилетят на Мартинику?

– Нет. Они плывут на нашем корабле. Ты их видел. Один все время торчит около меня в казино. Ну, который ставит по одной фишке и все время проигрывает, тощий такой, в очках. Это мистер Миньон. Он юрист, точнее нотариус. Француз, – снисходительно добавила тетя, словно это слово исчерпывающе все объясняло. – А другой, который технический руководитель, это наш сосед по столу мистер Делони.

– Но… но почему они ведут себя, будто вы не знакомы?

Вытерев губы, тетя попросила подлить ей чаю и с важным видом ответила:

– Это азбука конспирации, мой милый. В таком деликатном деле нужно вести себя очень осторожно. Мы условились, что во время плавания общаться не будем, но постараемся держать друг друга в поле зрения. На всякий случай.

Магистр вдруг понял, что тете все это ужасно нравится, старушка наслаждается ситуацией. Таинственностью, дурацкой конспирацией, собственной значимостью и почтением, которым компаньоны окружают мнимую обладательницу «ключа».

– Это придумал мистер Делони, он человек опытный, – продолжила Синтия. – Он сказал, что если мы будем общаться, то вряд ли удержимся от обсуждения волнующей нас темы. А на корабле полно народу, вечно кто-то крутится рядом. Могут подслушать. Кроме того, из-за нынешнего террористического психоза служба безопасности наверняка понатыкала «жучков» в самых неожиданных местах. Знаешь, что такое «жучок»? Мистер Делони говорит, что эти люди имеют право установить прослушивание даже в каюте, если пассажир ведет себя подозрительно. А черт его знает, этого Тидбита, кто ему покажется подозрительным. Ты же видел этого идиота, который посмел усомниться в твоем титуле!

– Установка прослушивания без санкции суда или хотя бы прокурора невозможна. Вы с мистером Делони насмотрелись шпионских фильмов.

– Деточка, – с жалостью посмотрела на него тетя. – У вас в России это, наверное, невозможно. Но Англия – полицейское государство. Делают, что хотят!

Эту реплику Фандорин оставил без комментариев. Он подумал еще. Спросил:

– А почему Делони глядит на вас волком? И второй, как его, мистер Миньон, тоже посматривает с явной враждебностью. Неужели вы не заметили?

Она усмехнулась.

– Еще бы им не злиться. Им ужасно не понравилось, что меня сопровождает мужчина двухметрового роста. Согласно контракту, я не имею права посвящать в тайну «третьих лиц», даже родственников. Не имею права передавать свою долю сокровища по наследству. Если кто-то из партнеров умрет в процессе поисков, его доля будет поделена между остальными.

– Очень странное условие! – воскликнул Николас.

– Они оба твердо на этом стояли. Пришлось уступить. Зато в качестве компромисса согласились повысить мою долю с одной трети до сорока процентов. Ерунда, что со мной случится? У меня давление сто тридцать на девяносто, я еще их обоих переживу.

Нечего и говорить, что Фандорину, имевшему в подобных делах куда больше опыта, эта деталь совсем не понравилась. Он все больше хмурился.

– Ну хорошо. Завтра мы прибудем в Форт-де-Франс, оттуда, вероятно, отправимся на остров Сент-Морис, и там выяснится, что никакого ключа у вас нет.

– У нас, – поправила тетя. – Если ты не сумеешь разгадать код, мы действительно попадем в неловкую ситуацию. Но, во-первых, я в тебя верю. А во-вторых, что они мне сделают? Я дама, к тому же меня сопровождаешь ты. И потом, они цивилизованные люди.

Вспомнив хвастливые рассказы мистера Делони, как круто обходился он с разными «сукиными сынами», Николас с сомнением покачал головой.

– Если у вас контракт, в нем наверняка есть параграф о злонамеренном введении деловых партнеров в заблуждение или что-нибудь подобное. Это чревато если не уголовным преследованием, то во всяком случае гражданским иском.

Но тетю это не испугало.

– Значит, ты тем более должен найти разгадку. Иначе компаньоны меня разорят и ты не получишь наследства, которого ждет-не дождется твоя женушка! – преспокойно заявила мисс Борсхед. – И нечего сверкать глазами, как доктор Живаго. Твоя жена была бы круглая дура и никудышная мать, если бы не думала о наследстве.

Он не нашелся что возразить и лишь жалобно вздохнул:

– Ах, тетя, тетя, зачем вы ввязались в эту авантюру?

Она ответила серьезно и грустно:

– Затем что я старая авантюристка, у которой никогда не было ни одной авантюры. Хорошо тебе, Ники, ты вечно попадаешь в какие-то приключения, занимаешься всякими интересными вещами, живешь в интересной стране. А что было у меня? Выращивание цветов, коллекционирование фарфоровых молочников и раз в год поездка на скачки. За всю жизнь только четыре любовника, причем самый романтический – патологоанатом. На моих часах без пяти двенадцать, передвигаюсь я в инвалидном кресле, от будущего, сам понимаешь, мне ожидать нечего. Так неужто я могла отказаться от такого безумно интересного предприятия? – Ее голос задрожал, но не от слез, а от азарта. – Черта лысого! Я буду искать сокровище и найду его! А не найду, так хоть будет что вспоминать остаток дней.

После этого у Фандорина не хватило духа упрекнуть старую эгоистку, что она втравила племянника в мутную историю, ни о чем не предупредив. Николай Александрович выразился мягче:

– Вы могли бы сообщить условия задачи раньше. По крайней мере, было бы время подумать, провести какие-то изыскания.

Синтия виновато потупилась.

– Ты прав, деточка. Но я все надеялась, что расшифрую код сама. В письме ведь сказано: «главное – считалка». Я вызубрила этот дурацкий стишок наизусть… Но сегодняшний случай в бассейне напугал меня. Если бы я свернула свою старую шею, то унесла бы ключ в могилу! – мелодраматично воскликнула она.

– Да никакой это не ключ! Рисунка-то нет! На одном «прыг-скок» далеко не ускачешь!

Но переспорить Синтию Борсхед еще никому не удавалось.

– Раз Эпин написал, что ключ в считалке, значит, так оно и есть. И перестань мне перечить! Я уже все решила. Раз я не смогла разгадать код, передаю права на сокровище тебе. – Она сделала широкий жест. – Договор будет переоформлен на твое имя. Немедленно. После сегодняшнего инцидента, о котором наверняка уже говорит весь пароход, компаньоны не станут возражать. Их тоже не порадует, если старуха окочурится, никому не открыв своей тайны. Так что все эти сундуки с золотом и серебром – мой тебе подарок.

– Вот спасибо-то, – язвительно поблагодарил Ника. – А теперь послушайте, что я вам скажу, дражайшая тетушка…

В дверь позвонили.

– Поздно, – прервала Синтия племянника. – Пока ты неизвестно где шлялся, я протелефонировала мистеру Делони и мистеру Миньону. Велела им быть у меня в восемнадцать ноль-ноль для важного разговора. Это они. Ради Бога, не устраивай сцен. И не выдавай меня. Ты все испортишь.

Не игрушки

Знакомиться пришлось заново, хотя мистеру Делони магистр в свое время был представлен, да и с французом при встречах хоть и молча, но раскланивался – как-никак ежевечерне виделись в казино.

Но теперь, конечно, он смотрел на них по-другому. Они тоже разглядывали его не украдкой, а в упор, с одинаково напряженными, недовольными лицами.

Выражение лица – единственное, чем эти двое были похожи. В остальном они являлись полной противоположностью друг другу.

Житель вольного острова Джерси был толст, круглолиц. С мясистым, улыбчивым ртом плохо сочетались часто помаргивающие глазки – взгляд их был ускользающ и недобр. Мистер Делони говорил басом, часто смеялся, много жестикулировал. Одевался так, будто не торговал автомобилями, а работал в шоу-бизнесе. Сейчас, например, он был в лазоревом блейзере с золотыми пуговицами, розовом шейном платке, белых брюках.

Мсье Миньон, напротив, держался строгих серо-серых тонов: темно-серый костюм, светло-серая рубашка, средне-серый в крапинку галстук. Того же оттенка были аккуратно расчесанные седоватые волосы. Светлые, почти бесцветные глаза строго смотрели из-под скучных стальных очков. Одним словом, классический нотариус. Хоть тетя и сказала про него с типичной британской ужимкой «француз», ничего особенно французского в этой сушеной треске Николас не углядел. Манера говорить у Миньона была профессионально сдержанная, будто каждая фраза протоколировалась и могла быть использована против него. Английским он владел безукоризненно – основную часть его клиентов составляют британцы, которые любят покупать недвижимость в его родном городе Динаре. У нотариуса была странная привычка переводить то, что говорили собеседники, на юридический язык.

К примеру, прямо с порога Делони накинулся на Синтию:

– Вы с ума сошли, мисс Борсхед? Неужто вы думаете, что мы станем вести какие-то переговоры в присутствии вашего так называемого племянника? Пусть он выйдет!

Миньон немедленно присовокупил:

– Иными словами, согласно параграфу 14.3-d контракта, всякое обсуждение Предприятия в присутствии третьего лица является недопустимым.

– Тогда выйду я, – сказала тетя. – Теперь «третье лицо» это я. Слышали, что я сегодня чуть не отдала Богу душу? Возраст и состояние здоровья заставляют меня передать свои права племяннику – не «так называемому», мистер Делони, а самому настоящему. Знакомьтесь, джентльмены: сэр Николас Фандорин, ваш новый компаньон. Прошу любить и жаловать.

– Вот те на! – Делони почесал двойной подбородок.

– Вновь открывшееся обстоятельство, а именно самоустранение компаньона по состоянию здоровья с последующей переуступкой прав, относится к разделу «форс-мажор» и требует обсуждения, – сказал то же самое, но на свой лад Миньон.

После чего, собственно, и состоялось формальное знакомство: рукопожатия, представления и прочее.

Сели к столу. Попугай тоже уселся – на торшер и разглядывал оттуда переговаривающиеся стороны круглыми, будто изумленными глазами.

– Значит, сведения о тайнике теперь у вас? – спросил Делони.

– Да, у меня, – помолчав сказал Ника и сердито поглядел на Синтию. – Тетя мне все рассказала.

Партнеры переглянулись.

– То есть вы обладаете всей полнотой информации, – кивнул Миньон, – и, следовательно, отвечаете квалификации параграфа третьего «Полномочия и обязанности Сторон». В таком случае у меня нет возражений против переоформления договора на сэра Николаса Фандорина.

– Мне тоже по фигу, кто приведет нас к золоту, – хохотнул джерсиец, обшаривая Николаса зорким взглядом. – В мужской компании даже проще.

Синтия немедленно вставила:

– Я буду сопровождать сэра Николаса. Это в ваших же интересах, вдруг возникнут дополнительные расходы? По условиям договора, покрываю их я. Считайте, что вас сопровождает чековая книжка в инвалидном кресле.

Возражений не последовало.

– Прежде чем перейти к следующей стадии взаимоотношений, следует выполнить необходимые формальности. – Миньон строго посмотрел на остальных. – Я немедленно подготовлю приложение о переуступке прав. Все необходимые шаблоны у меня в ноутбуке. Потом мы вместе отправимся к корабельному нотариусу и засвидетельствуем подписи под этим кратким документом. При этом в содержание самого контракта посвящать нотариуса мы не обязаны.

– Валяйте, старина. Как распечатаете, топайте сюда. Мы вас ждем.

Едва Миньон вышел, мистер Делони со смехом накрыл запястье Николаса своей увесистой ладонью:

– Потолкуем попросту, без крючкотворства, как и подобает настоящим британцам. Мы ведь не французы, у нас все на честном слове, на джентльменском соглашении. Верно, Ник? Ничего, если я вас буду так звать? А я Фил. Поговорим начистоту? Если ко мне есть вопросы – палите из всех пушек. Отвечу.

Тон у Делони был самый добродушный, рука горячая и мягкая, рот расползся до ушей, но глазки все так же настороженно шарили по лицу собеседника.

Легко иметь дело с людьми, которые твердо уверены, что они умнее тебя, подумал Николай Александрович. Предложением «палить из всех пушек» он немедленно воспользовался.

– Скажите, Фил, а с чего все началось? Ведь компания «Сент-Морис Ризерч» появилась еще до того, как вы вышли на мисс Борсхед.

– Кашу заварил я, – охотно стал рассказывать Делони. – У меня, как у вас, тоже имеется один документец. И тоже старинный. – Здесь он сделал паузу и хитро прищурился, подождав, согласится ли Фандорин с утверждением, что у него есть «старинный документец». Не дождался никакой реакции и продолжил. – Но я не такой темнила, как некоторые. Поэтому готов кое-что рассказать про нашу семейную реликвию. Это записки, им триста лет. Мой прямой предок, доблестный моряк Жак Делонэ, оставил подробное описание своих приключений на Сент-Морисе. Жак был среди тех, кто прятал сокровище. Много поколений Делонэ с детства знали эту историю наизусть. Про горный лабиринт, про каменного истукана.

Попугай гортанно вскрикнул.

Джерсиец шлепнул себя по губам.

– Ты прав, пернатый друг. Я слишком много болтаю. С другой стороны, мы ведь компаньоны и должны доверять друг дружке, верно?

Николас и тетя одновременно кивнули. Фил развел руками – рубаха-парень, и только.

– Вечно меня губит доверчивость, да уж ладно. Слушайте дальше. Мой прапрадед, у которого завелись кое-какие деньжонки, сто пятьдесят лет назад даже сплавал на Сент-Морис, но вернулся несолоно хлебавши. Оказалось, что клад найти не так-то просто. Плавание разорило прапрадеда, и он завещал детям не валять дурака, позабыть о сундуках с золотом. Легко сказать! Мальчишкой я все играл в пиратов, рыл в саду ямы. Однажды даже нашел медный фартинг. – Делони засмеялся. – Эх, детство, детство. Я всегда был романтиком, таким и остался. Семнадцать лет назад, после одной удачной сделки, говорю себе: «Фил, старина, (хоть я тогда еще был совсем не старина), а чего бы тебе не слетать на Мартинику?» И слетал, почему нет? Нанял лодку, сплавал на Сент-Морис. Это всего сотня миль от Форт-де-Франса. Мисс Борсхед знает, что мне была известна только половина маршрута. Когда мы сойдемся поближе и обменяемся нашими секретами, я прочту вам записки Жака Делонэ, и вы поймете, почему оно так вышло. – Рассказчик поднял палец. – Но только на основе взаимности, ясно?

– Ясно. Вы рассказывайте, рассказывайте. – Фандорин под столом дернул тетю за рукав – судя по гримасе, старушка, кажется, собиралась лишить мистера Делони всяких надежд на взаимность. – И что вы обнаружили на Сент-Морисе?

– Кое-что, хе-хе. – Джерсиец лукаво улыбнулся. – Не буду сейчас вдаваться в подробности, скажу одно: за триста лет в природе мало что меняется. Хоть и не без труда, но я сумел пройти путем своего предка. А дальше – ни тпру, ни ну. Но не в моих привычках отступаться. Там, на Сент-Морисе, я почуял запах золота. У меня на бабки ого-го какой нюх. Там оно, сокровище, никуда не делось! Это вам говорю я, Фил Делони! Вернулся домой, стал шевелить мозгами. А голова у меня варит неплохо. Вдруг, думаю, не у меня одного сохранилась фамильная реликвия. Были же на острове кроме Жака Делонэ и другие моряки. Я их даже по именам знаю, верней, по кличкам. В записках все перечислены.

«И Эпин?» – хотел спросить Ника, но удержался. Неосторожный вопрос мог выдать всю степень его неосведомленности.

– Еще семь лет я потратил на поиски. Нашел судовой реестр с именами всех, кто уплыл на «Ласточке».

– Да-да, из Сен-Мало, – ввернул Фандорин, надеясь, что не промахнулся. Значит, корабль, на котором Эпин отправился в путь, назывался «Ласточка»? Но в письме Эпина речь шла о плавании не в Вест-Индию, а в Северную Африку. Непонятно.

Делони кивнул:

– В Сен-Мало половина архивов сгорела во время войны. Но мне повезло. Бумаги компании «Лефевр и сыновья» уцелели. Не так-то просто рыться в писанине, которой три века. Хрен что разберешь. Мало того, что она на французском, но в старину, вы не представляете, еще и писали совсем не так, как сейчас.

Он ошибался. Магистр очень хорошо это представлял. И позавидовал невеже, которому повезло добраться до таких аппетитных документов.

– Ладно, к черту подробности. Короче, в девяносто девятом, после всяких ошибок, пустых хлопот, беготни и бесполезной переписки мне наконец повезло. Я вышел на мистера, то есть мсье Миньона. Он-то мне и был нужен. Его предок знал вторую половину маршрута. Найти нашего нотариуса оказалось непросто, потому что он наследник по женской линии. Фамилия другая. Ох, и намучился же я с этими французскими генеалогиями! Надышался пыли, обчихался весь в муниципальных архивах.

Оглушительно отсмеявшийся своей немудрящей шутке, Делони продолжил:

– И что вы думаете? У Миньона тоже сохранилась запись о кладе, сделанная его предком в начале восемнадцатого века.

Николас пришел в возбуждение:

– Невероятно! Очень редко бывает, чтобы письменные свидетельства сохранялись так долго! И так удачно дополняли друг друга! Какая поразительная удача!

– Ничего особенно поразительного. То, что Жак Делонэ и предок Миньона оба составили запись для памяти, вполне естественно. История со спрятанным сокровищем была главным событием в их жизни. Что бумаги передавались из поколения в поколение, тоже нормально. Кто бы стал выкидывать подобную реликвию? Если тут и есть что поразительное, так это дотошность и целеустремленность мистера Филиппа Делони. Аплодисменты! – Джерсиец шутовски поклонился. – Кроме того, информация оказалась все равно неполной. Она складывается не из двух, а из трех компонентов. Только мы с Миньоном поняли это не сразу… Отыскал я нотариуса, стало быть, в 99-м, а на Сент-Морис мы отправились в 2002-м.

– Вы ждали целых три года? – удивился Фандорин. – Ну и терпение! Зачем понадобилось так долго готовиться? До острова можно добраться в два дня: день на перелет до Мартиники, и потом сто миль морем.

– Подготовка тут не при чем. Все дело в акте о сокровищах.

Тетя с племянником переглянулись и одновременно спросили:

– Простите?

– Эх, ребята, взялись искать клад, а не знаете самых элементарных вещей, – укорил их Делони, причем мисс Борсхед поморщилась на фамильярное обращение, а Фандорин воскликнул:

– Вы имеете в виду «Парламентский акт о сокровищах»? Я читал о нем. Он был принят лет десять назад? Больше?

– В 96-м. Замечательный продукт британского законотворчества, осчастлививший кладоискателей всего Соединенного Королевства. Этот акт дает ясное определение термина «сокровище» и разъясняет порядок вступления во владение найденными ценностями. Если массив ценных предметов, спрятанных в укромном месте с целью последующего извлечения, пролежал нетронутым триста лет и владельцы неизвестны, а место сокрытия не находится в частном владении, ты обязан в течение 14 дней зарегистрировать трофей у коронера. Находка получает юридический статус «сокровища», а нашедший становится законным владельцем. Он, правда, должен предоставить приоритет в выкупе сокровища королевским музеям по цене, установленной независимой экспертной комиссией. Но цену назначают честную, рыночную, я проверял. Если музейный бюджет такого расхода не потянет, поступай со своим золотом, как тебе угодно.

– Вы ждали три года, чтоб исполнилось 300 лет? – спросил Ника, вспомнив, что первое письмо Эпина датировано 1702 годом.

– Ну конечно! Иначе началась бы волынка с поиском возможных наследников, включилось бы правительство Испании, правительство Мексики, и конца бы этому не было.

– Испании и Мексики? – рассеянно переспросил Фандорин, покивав, будто понимает, о чем идет речь.

– Ну да. С одной стороны, владельцем сокровищ была испанская корона. С другой стороны, добыча взята в Сан-Диего, а это территория современной Мексики. Разбирательство растянулось бы лет на десять. Если б мы и выиграли процесс, весь навар пришлось бы отдать адвокатам.

– Да-да, разумеется.

Задавать уточняющие вопросы на этом этапе было неразумно, хоть магистр и умирал от любопытства. Испанская корона! Сан-Диего!

Надо отдать должное Синтии. Она не раскрывала рта, всем видом демонстрируя, что теперь компаньоном является племянник, а ее дело сидеть и помалкивать. Это было совсем не в характере тети и долго продолжаться не могло, поэтому на всякий случай магистр держал одну ногу на весу – чтоб вовремя наступить на ступню мисс Борсхед.

– А что же мистер Миньон? – сказала вдруг Синтия. – Его предки, поди, тоже искали сокровище? Может, они знают, где находится пещера?

Мокасин сорок пятого размера прижал сатиновую туфлю тридцать шестого, но мисс Борсхед как ни в чем не бывало продолжила:

– Что там за местность?

У нее же нога парализована, ни черта не чувствует, вспомнил Фандорин, но поздно.

– Разве в вашем документе не указано, где находится пещера? – насторожился Делони.

Николас быстро сказал:

– Мисс Борсхед имеет в виду, как выглядит местность сейчас? Не нарушился ли… ландшафт?

– Ландшафт все тот же. Вряд ли он изменился за последний миллион лет, – пожал плечами джерсиец. – Черт ногу сломит в этом ландшафте. Скоро сами увидите. Вы спросили про предков нашего Минни? Похоже, они были такие же рохли, как он. Никому за триста лет в голову не пришло наведаться на Сент-Морис. Далеко, дорого, рискованно. Французы!

Синтия покивала. Действительно, чего еще ждать от французов?

– Зато по части крючкотворства Минни – дока. Это он предложил учредить компанию и расписал все условия. Вы бы видели, как мы с ним обменивались нашими семейными реликвиями! – Делони загоготал. – Жара, палит солнце, вокруг джунгли, однако наш нотариус в костюме и при галстуке. Глядит на часы. «Десять ноль-ноль. Вы мне передаете вышеозначенный документ-один левой рукой, я вам передаю вышеозначенный документ-два правой. Приготовились, можно!» Короче, объединили мы отрезки маршрута, прошли по нему несколько раз. Потом, через год, снова приехали, уже с аппаратурой. Металлоискатели, магнитодетекторы и все такое. Но в конце концов поняли, что не знаем главного – как и где искать тайник… Эхе-хе. – Он сокрушенно подпер толстую щеку. – Миньон скис. Все ныл, кто ему возместит расходы, упрекал, что я втянул его в авантюру. Я, честно сказать, тоже приуныл. Но все-таки не отступился. Фил Делони никогда не сдается! Последние годы я не занимался активными поисками, но все-таки послеживал, что происходит в мире кладоискательства. Такое у меня образовалось хобби. И вдруг натыкаюсь на ваш пост! Там про триста лет, про клад, поминается Сен-Мориц (Ну, это опечатка, я понял, сейчас-то остров принято называть «Сент-Морис», это он раньше звался «Мориц»), а главное – подпись! В записках моего Жака и у миньоновского предка поминается некий Эпин, в самых нелестных выражениях. Подлый, коварный, вероломный и все такое. У меня прямо давление подскочило от этого поста! Пульс – сто двадцать! – Делони схватился за сердце, показывая, как он тогда разволновался. – Но прежде чем с вами связаться, пришлось позвонить Миньону. Никуда не денешься – контракт есть контракт. И вот компаньонов стало трое. Все элементы пазла наконец собраны.

Эпин подлый и вероломный? Из писем, адресованных Беттине Менхле, у Николаса сложилось иное мнение об этом загадочном персонаже. Тем интереснее будет прочесть свидетельства современников.

– Когда можно будет взглянуть на ваш документ? – спросил магистр с самой обаятельной из своего арсенала улыбок.

Мистер Делони просиял в ответ всеми тридцатью двумя зубами (судя по цвету и идеальной ровности, металлокерамическими):

– Немедленно, мой дорогой Ник! Буквально через секунду после того, как вы предъявите ваш документик.

– Ну уж нет! – отрезала Синтия. – Я возражаю!

– Мадам, но вы отказались от своих прав в пользу Ника!

– Однако не забывайте, что экспедиция снаряжена на мои деньги и впереди возможны непредвиденные расходы. Но если, конечно, господа компаньоны берут их на себя… – Мисс Борсхед ехидно развела руками. – Тогда другое дело.

– Вы взяли на себя все расходы? – удивился Фандорин. – Это очень щедро с вашей стороны.

– Я их кредитовала компании «Сент-Морис Ризерч», – ответила Синтия с вызовом. – Что ты так на меня смотришь? Считаешь старой дурой, швыряющей направо и налево деньги из твоего наследства? Напрасно! Мистер Делони и мсье миньон обязались возместить мне все затраты, даже в случае если клад не будет найден.

– При условии, что вы исполните взятые на себя обязательства добросовестно, своевременно и в полной мере, согласно пункту 18.9-f, – раздался голос нотариуса.

В пылу спора собеседники и не заметили, как он вернулся. Должно быть, дверь осталась не до конца закрытой.

– Не хотелось бы, – со вздохом произнес Делони. – Хорошо вам, Минни. Вы вон взяли самую дешевую каютку, без окон. А я в расчете на добычу заказал люкс – на деньги мисс Борсхед.

– Приложение распечатано в пяти экземплярах. По одному действующим партнерам, один – выбывшему и один для нотариального хранения. – Миньон положил на стол странички. – Прошу внимательно прочитать. Подписывать будем в присутствии корабельного нотариуса. С ним я уже созвонился, объяснил, что дело срочное. Он ждет вызова.

Зачем теплоходу нотариус, подивился Николас. И сам себе ответил: тут две тысячи стариков, в этом возрасте любимый спорт – переделка завещания. А пассажирам «Сокола» есть что завещать. Неудивительно, что нотариус привык обслуживать этих привередливых клиентов в любое время суток. Отличная у человека работенка: плавай себе по райским морям да деньгу зашибай.

– Возражений нет. – Синтия передала ему листок. – На, читай.

Нельзя сказать, чтобы Фандорину сильно понравился пункт о том, что на него как на компаньона возлагается вся полнота ответственности, если предоставленные им сведения окажутся недостаточными для обнаружения тайника. Ниже шла отсылка к соответствующей статье договора, а там (Ника заглянул) поминались издержки, накладные расходы и моральный ущерб.

– Вас тревожит это условие? – догадался Миньон. – Но мы с мистером Делони берем на себя аналогичные обязательства. Наше дело – привести к месту, где спрятан тайник. Ваше – обнаружить вышеозначенный тайник и обеспечить проникновение в него компаньонов и сопровождающих их лиц, буде таковые окажутся в данном месте согласно единодушному согласию партнеров.

Он наклонился к Николаю Александровичу. С другой стороны магистра мягко взял за локоть Делони:

– Можно сделать по-другому, по-товарищески. Не будем стращать друг дружку. Похерим этот чертов параграф. Сыграем в открытую. Бац – и карты на стол. Мы покажем наши бумажки, вы – вашу. И поглядим, что у нас выходит. Так сказать, поделим ответственность на троих.

Предложение было честное. В иных обстоятельствах Ника бы согласился. Но это означало бы признать, что они с тетей блефуют и что кроме детской считалки у них ничего нет.

Синтия отрезала:

– Нет! Я передаю свои права сэру Николасу только при условии, что все пункты контракта останутся неизменными.

– Хотелось бы выслушать мнение на этот счет нашего нового партнера. – Миньон испытующе смотрел на Фандорина. – Сомнение при взятии на себя соответствующих обязательств может трактоваться как неуверенность в реальности их осуществления.

– Нет у меня никаких сомнений, – хмуро молвил Николай Александрович.

Куда было деваться? Во что может вылиться «моральный ущерб», предположить он не брался. Судя по казуистической физиономии француза и хищным повадкам джерсийца, скромного имущества магистра истории на удовлетворение их нравственных страданий никак не хватит. Оставалось лишь надеяться, что мисс Борсхед не бросит племянника в беде.

– Если стороны пришли по данному вопросу к полному согласию, вызываю нотариуса. С вашего позволения, мадам.

Миньон снял трубку с аппарата внутренней корабельной связи, натыкал четырехзначный номер.

– Это мистер Миньон. В люкс-апартаменте номер один вас ждут, сэр.

Через пару минут явился нотариус, манерами и костюмом напоминающий мажордома из Букингемского дворца. Устрашающий документ был зачитан вслух и подписан с соблюдением всех формальностей.

Выписав счет за оказанные услуги, нотариус удалился, пожелав леди, джентльменам и даже попугаю приятнейшего вечера.

Попугай на пожелание не откликнулся. Последние минут пять он сидел в кресле напротив телевизора и увлеченно долбил клювом по сиденью.

– Обсудим план дальнейших действий, – предложил Делони. – У меня все продумано. Только сделайте что-нибудь с вашей птицей. Она уже достала своим долбежом.

– Иными словами, нельзя ли призвать вашего пернатого питомца к порядку, – поддержал его Миньон.

– Это не наш питомец. Он прилетел из библиотеки.

– Плевать, откуда он прилетел. Он меня отвлекает! – Делони раздраженно вскочил. – Я знаю, как их угомонить, у меня в детстве был волнистый попугайчик. Надо просто накрыть его салфеткой, и он притихнет.

– Тогда это лучше сделаю я.

Если нервный попугай оцарапает или клюнет джерсийца, грубиян может накинуться на бедную птаху, подумал Ника.

С большой салфеткой в руках он приблизился к креслу – и остановился как вкопанный.

Попугай тащил из-под обивки что-то тонкое, черное, длинное. В первое мгновение магистру показалось, что это червяк.

– Что это? – спросила тетя. – Зачем в кресле провод?

Ника уже держал в руках крошечную металлическую коробочку. По роду занятий ему доводилось сталкиваться с подобными устройствами.

– Это миниатюрный «жучок», – сказал Николас, холодея. – На литиево-ионном аккумуляторе. С флэш-памятью. Реагирует на частоту человеческой речи, в остальное время отключается.

Что тут началось!

Мисс Борсхед заохала, не в силах произнести что-нибудь членораздельное. Француз стал кричать о нарушении закона и об исках, которые следует предъявить «физическому либо юридическому лицу, совершившему это противоправное действие». Но яростней всех бушевал экспансивный Фил, обрушившийся на «сукиных сынов». Он желал знать только одно – кто именно приложил к этому руку: британская MI-6, американское ЦРУ или «русские Кей-джи-би».

– Вряд ли тут замешана спецслужба, – возразил Ника. – Я немного разбираюсь в технике этого рода. Такой «жучок» может купить кто угодно. Профессионалы обычно пользуются более сложной аппаратурой.

Вдруг тетя перестала охать и прошептала:

– Если аппаратура любительская, это еще хуже. Значит, кто-то нас подслушивает не в казенных, а в личных интересах…

Все умолкли, нервно озираясь. Компаньонам пришла в голову одна и та же мысль: что если за ними еще и подглядывают?

– Первое, что я сделаю в порту – куплю прибор для выявления шпионской аппаратуры, – пригрозил Делони, обращаясь к люстре. – И пройдусь с ним по всем трем нашим каютам. Тому, кто устроил эту гнусность, не поздоровится! Это будет скандал на всю Англию!

– И Францию, – пообещал мсье Миньон, воинственно погрозив все той же люстре. – Несанкционированное вторжение в частную жизнь является нарушением целого ряда законов. А именно, согласно законодательству Французской республики…

Он стал перечислять какие-то статьи и параграфы, а мисс Борсхед шепнула Николасу:

– Выкати меня на террасу. Я должна тебе что-то сказать.

Когда они оказались снаружи, где дул ветер и шумели волны, тетя взяла его за руку. В ее глазах стояли слезы.

– Просто меня, Ники. Я старая азартная дура! Думала: какое увлекательное приключение, а это, оказывается, совсем не игрушки. Я втравила тебя в скверную историю. Кто мог засунуть в кресло эту мерзость?

На этот счет у Фандорина было несколько версий, но в данный момент его больше занимало другое.

– Кто бы это ни был, ясно вот что. Во-первых, этот человек или люди – знают о сокровище и живо интересуются его поисками. А во-вторых, тому, кто прослушивал наши разговоры, известно, что мы с вами самозванцы и никакого ключа к тайнику у нас нет. Игра окончена. Нужно признаваться.

Синтия подумала немного, затрясла головой.

– Ничего подобного. Первое письмо, вспомни, ты читал глазами. А из второго прочел вслух лишь самое начало. Потом батлер привез чай и мы переместились на террасу. Тот, кто нас подслушивал, не может знать, что мы блефуем. Когда мы вернулись в каюту, говорил в основном Делони, а мы с тобой больше слушали и демонстрировали, будто нам все известно…

Она права, подумал Ника. Так и есть.

– Во что я тебя впутала! – пролепетала тетя. – Мне это не нравится, совсем не нравится! Я ладно, у меня никого нет, но у тебя семья… Хочешь, я вернусь в каюту и во всем сознаюсь? К черту сокровище! Тем более ты прав: мы все равно не знаем, как его искать. Вези меня к ним! Мы сходим с дистанции.

Магистр истории смотрел на линию горизонта, над которой розовыми перьями пушились облака, и не спешил соглашаться.

– …Нет, – сказал он наконец. – Если я сойду с дистанции, это будет терзать меня всю оставшуюся жизнь.

– Меня тоже! – прошептала старая леди. – Будь что будет, Ники. Британцы не отступают.

Она протянула ему свою костлявую, морщинистую руку, и Фандорин пожал ее.

– А русские не сдаются, – с тяжелым вздохом молвил он.