Сократ. Введение в косметику

Предисловие

За последние десятилетия значительно расширился круг нового материала по истории философии, в том числе и по истории русской и советской философии. Введено в оборот много забытых имён, однако многие ещё ожидают своей очереди. Не ошибусь, если предположу, что для большинства, взявших эту книгу в руки и знакомящихся с ней, имя Сократа известно, в то время как о Константине Сотонине мало кто слышал, а уж тем более, мало кто знаком с его сочинениями. Но благодаря логике освоения историко-философского материала, благодаря логике развития различных традиций понимания философии и не в последнюю очередь благодаря определённой смелости издателей в руки читателя (или, по крайней мере, в поле зрения) подчас попадают книги давно забытых или полузабытых, а порой и практически неизвестных авторов. К таким авторам, как Фёдор Куклярский, Иван Менделеев, Пётр Боранецкий, можно отнести и Константина Сотонина.

Константин Иванович Сотонин, безусловно, не первым обращается к Сократу. Сократ – один из самых известных философов в истории философии. Его иногда называют «отцом всех философов». Тем не менее, как бы не было соблазнительно некоторым мыслителям признать его своим «папой», всё же Сократ не является отцом всех философов. И для этого вовсе не нужен тест на ДНК. Чтобы в этом убедиться, достаточно внимательно прочесть цитату из Цицерона, которую Сотонин взял в качестве эпиграфа к своей книге.

В истории русской философии имя древнегреческого философа чаще всего прилагалось к Григорию Сковороде, которого называли то «русским Сократом», то «украинским Сократом», а иногда и «харьковским Диогеном» (вспомним, что в античности Диогена иногда называли «сумасшедшим Сократом»). Сам мыслитель говорил о необходимости на Руси своего Сократа как об условии развития философских знаний. После статьи С. Н. Булгакова «Загадочный старик», Сократом стали называть Николая Фёдоровича Фёдорова (1829–1903). Причём, по примеру Булгакова, Фёдорова стали называть «московским Сократом». Петербургским Сократом называют персонажа сочинения А. А. Козлова «Беседы с петербургским Сократом». Сократ – персонаж множества художественных произведений, он запечатлён на многих полотнах, он герой оперы Георга Телемана «Терпеливый Сократ» (1721 г.), его сделал героем симфонической драмы Эрик Сати, а с недавнего времени Сократ стал и героем многочисленных комиксов для детей. В молодёжной среде можно встретить даже татуировки с изображением Сократа, причём некоторые из них сделаны в стиле «хоррор». В разных городах России нередко к практике сократического диалога обращаются педагоги, создаются различные школы Сократа, в Москве некоторое время издавался журнал современной философии «Сократ».

И вот перед тобой, дорогой читатель, книга о Сократе, автор которой, возможно весьма искренне, видел себя вторым Сократом, выступая как апологет своеобразного современного сократизма. Он связывал с учением афинского мудреца не только развитие современной ему философии, но и философии следующего XXI века. Для Сотонина Сократ – «проповедник и подготовитель философии современности», «он и только он пригоден для сегодня (современности)». Сократ, созданный К. Сотониным, весьма оригинальный Сократ; существенно отличный от Сократа, знакомого по учебникам истории древней философии. Ну и что же… Каждое время имеет своего Сократа. Вспомним скульптуру «Сократ» Константина Бранкузи, друга Эрика Сати. Ведь она тоже далека от обычных представлений об афинском философе, но от этого она не утрачивает (по крайней мере, для некоторых) своего очарования. Так и эта, лежащая перед читателем книга, имеет своё очарование. Эта книга о Сократе обречена на успех не только в силу оригинальности позиции автора по многим вопросам, связанным с истолкованием образа и учения Сократа. На каждой странице книги, в каждой её строчке можно видеть и литературный дар автора, и острый ум, и профессионализм историка философии, причём профессионализм без излишней академичности. Предполагают, что характерной особенностью афинской Академии было представление о том, что занятия философией тождественны гимнословию. При этом ряд диалогов Платона и даже научные сочинения некоторых других мыслителей рассматривались как гимны. Как представляется, если приравнивать занятия философией к гимнословию, то и в посвящённом Сократу сочинении Константина Сотонина можно увидеть подобный философский дискурс. Используя выражение одного философа-неоплатоника, можно сказать, что в этой книге видна «душа, танцующая вокруг излагаемых суждений» и, что примечательно, прежде всего, суждений о Сократе. Для стиля Сотонина характерна некоторая афористичность, публицистичность, определённая парадоксальность (например, «Смерть Сократа – его последнее издевательство», «Платон – Сократ на выворот» и т. п.). Не случайно сам Сотонин называет свою книгу «легкомысленной», но всё же берёт это слово в кавычки. По его мнению, написать книгу о Сократе, «об этом наиболее смеющемся философе, написать не улыбнувшись, застегнуть её на все пуговицы в профессорский сюртук, – значило бы быть слишком серьёзным». Сотонин считает, что «учёный будущего – смеющийся философ», и «даже науку он творит полушутя: серьёзно – поскольку наука для жизни других; играя – поскольку его жизнь для науки; потому что к своей жизни он может относиться только как к игре, – иначе он был бы слишком серьёзным». Знакомство с книгой Сотонина о Сократе невольно заставляет вспомнить и о смеющемся Демокрите, и об играющем платоновском Пармениде, рассуждающем о едином.

Константин Иванович Сотонин родился 26 февраля 1893 года. По одним сведениям, место его рождения Казань, по другим – село Рыбная Слобода Лаишевского уезда Казанской губернии. В 1912 году, окончив 2-ой курс Казанской гимназии, Сотонин поступил на историко-филологический факультет Казанского университета. Годы учёбы были одновременно и временем интенсивной исследовательской работы, которую он вёл, начиная с первого курса. За время обучения в университете молодой студент выпустил несколько научных трудов: «Словарь терминов Канта», «Таблицы по истории философии», «Заопытное и трансцендентное (История и метафизика)». Эти работы вышли в Казани в 1913–1915 годах. Две курсовые работы К. Сотонина по древней философии были удостоены ежегодно присуждавшейся золотой медали историко-филологического факультета. В эти же годы Сотонин участвовал в знаменитом издании фрагментов досократиков, предпринятым в то время приват-доцентом университета Александром Маковельским. Константин Сотонин, владевший греческим, латинским, немецким, английским и итальянским языками, осуществил корректуру и перевёл относящиеся к представителям элейской школы Зенону Элейскому и Мелиссу Самосскому материалы, вошедшие во вторую часть издания (Досократики, Казань, 1915).

Научным руководителем Сотонина был философ и логик Александр Дмитриевич Гуляев (1870–1930), по его ходатайству Сотонин был оставлен в университете для приготовления к профессорскому званию по кафедре философии. После окончания университета Сотонин некоторое время провёл в Петрограде, изучая в столичных библиотеках философию и подрабатывая преподаванием психологии в 3-й Санкт-Петербургской (тогда Петроградской) гимназии. Находясь в Петрограде в 1917–1918 годах, Сотонин изучал психологию, психопатологию, психиатрию, физиологию нервной системы.

В 1921 году В. М. Бехтеревым была открыта Центральная лаборатория по изучению труда при институте мозга и психической деятельности. Сотонин живо интересуется идеями школы и сотрудничает с ней. И хотя по некоторым вопросам молодой учёный высказывал своё несогласие с Бехтеревым, последний был для Сотонина авторитетным и глубоким учёным. Об этом говорит, в частности, сохранившаяся на титульном листе книги Сотонина «Темпераменты. Проблемы и гипотезы» из библиотеки Института мозга имени В. М. Бехтерева надпись: «Глубокоуважаемому Владимиру Михайловичу Бехтереву автор 26.XI.1921». Сотрудничество Сотонина с лабораторией Бехтерева было продолжено и в 20-ые годы, когда лаборатория проводила совместные исследования с Казанским институтом научной организации труда (КИНОТ), где к тому времени работал Сотонин.

Сотонин не только пишет свои книги, но и собирает собственную библиотеку, помечая приобретения печатью «Философская библиотека Сотонина». Принимая во внимание дату приобретения, сохранившуюся на книге «Творения Оригена. О началах», вышедшей в Казани в 1899 г., можно предположить, что к концу сентября 1913 г. философская библиотека Сотонина насчитывала 408 книг.

В 1919 году Сотонин становится преподавателем экспериментальной психологии и эстетики в Казанском университете. Он читает ряд курсов по психологии, эстетике, экспериментальной педагогике и т. п. Слушателями этих курсов были студенты факультета общественных наук (ФОН). Осенью 1922 году этот факультет был объединён с Казанским педагогическим институтом и Восточной академией. Результатом объединения стал Восточно-педагогический институт (ВПИ), созданный с целью подготовки учителей по родному языку, литературе, культуре и этнографии местных народов. В 1920-ые годы Сотонин возглавлял психологический отдел Академического центра Наркомпроса республики и преподавал в Восточно-педагогическом институте. Кроме этого, он руководил психотехническими лабораториями ВПИ и КИНОТ. В 1931 году ВПИ переименовывается в Татарский педагогический институт, а с 1934 года в Казанский государственный педагогический институт.

Константину Сотонину удаётся успешно сочетать преподавательскую и научную деятельность. Результатами его работы становятся такие книги, как «Идея философской клиники (Введение в систему философии)» (Казань, 1922), «НОТ как философия трудящихся масс» (Казань, 1924) и «Сократ. Введение в косметику» (Казань,1925). Знакомство с ними позволяет говорить о Сотонине как о вполне сложившемся мыслителе. В 1928–1929 гг. Сотонин публикует в «Вестнике КИНОТ» ряд статей о своей методике исследования внимания, о своей системе нотной записи рабочих движений, о методике исследования остроты слуха и количества шума в помещении, об эргологическом анализе и т. д. Предпринятый Сотониным анализ существовавших в то время методов исследования утомления, позволил ему сформулировать своё понимание проблемы, что сегодня можно оценить как оригинальный вклад в создание теории утомления. В то время КИНОТ, директором которого был И. М. Бурдянский, уже имел определённую международную известность. Научные разработки этого учреждения получили высокую оценку зарубежных специалистов, в частности в Международном институте НОТ в Женеве и швейцарском Бюро профессиональной ориентации.

В 1929 году государственные и партийные органы, общественные организации Татарской АССР перешли к политике вытеснения и ликвидации религии, причём осуществляли такую политику не только пропагандистскими, но и насильственными методами. В ноябре 1929 года Татарским отделом ОГПУ в Казани было арестовано несколько человек, являвшихся членами нелегального политико-философского кружка. В качестве руководителя этого кружка был арестован и Константин Сотонин. Арест Сотонина вызвал в республиканской прессе ряд публикаций, «разоблачающих» его взгляды: прежде всего, критике подверглась концепция философской клиники. Воззрения Сотонина характеризовались как «полубезумный бред», а он сам представал как вообразивший себя вторым Сократом «обыватель, проделавший всевозможные эксперименты над попавшими по его влияние людьми, ломая их психику и доводя их до самоубийства». Сотонину вменялись в вину и пропаганда самоубийства среди молодёжи, и проповедь наркотиков, и проповедь алкоголя. С Сотониным и его деятельностью связывали несколько самоубийств, произошедших в то время в Казани, и даже убийство молодым человеком (учеником Сотонина) девушки. При этом из описания Сотониным девушки-самоубийцы делался вывод о его, якобы, садистских наклонностях. В связи с этими обвинения ми на память приходит древнегреческий философ Гегесий Александрийский. Считается, что этот преподававший в Александрии философ проповедовал самоубийство и делал это настолько успешно, что ему даже запретили преподавать. Гегесий получил из-за этой проповеди прозвище «Пейситанатос» («Учитель смерти»). Увидеть в учении Сотонина (пусть даже частично) элементы учения Гегесия Александрийского, в данном случае проповедь самоубийства, конечно, можно, но только при очень большом желании.

Любопытно, что в одной из статей высмеивалось как «смешное и жалкое» указание Сотонина своим ученикам (в статье подчёркивалось, – «вернее ученицам») по изданию его произведений и биографических очерков. Упоминание об этом должно было дискредитировать Сотонина. Учитывая современные публикации, посвящённые важной роли женщин в судьбах того или иного литературного и философского наследия, например, в сохранении философского наследия Н. Фёдорова, публикации и популяризации трудов Даниила Андреева, Александра Чижевского их вдовами и др., само это высмеивание, в свою очередь, может показаться забавным, однако в то время оно вряд ли могло вызвать даже улыбку. По постановлению Особого совещания при коллегии ОГПУ от 3 декабря 1930 года Константин Иванович Сотонин как руководитель нелегального политико-философского кружка, «пропагандировавшего анархо-индивидуальные взгляды, невозможность построения коммунистического общества с точки зрения биологии человека», был приговорён к трём годам исправительно-трудовых лагерей. Согласно некоторым сведениям, Сотонин через некоторое время после освобождения был снова арестован и осуждён. Умер он в годы войны, в 1944 году.

С точки зрения Сотонина, философия есть дитя неудовлетворённости, неудовлетворённого эротического страстного стремления к благу. Проблема блага для индивидуума, по мнению Сотонина, модифицируется в проблему преодоления недовольства. Система решения этой проблемы и есть философия как учение о недовольстве. Однако подлинной философией философия становится лишь тогда, когда она начинает обращать внимание на реальные причины недовольства человека окружающим миром, и видит устранение недовольства или в устранении причин, или в устранении их следствий. Поэтому философия XX века должна начать решать проблему блага с изучения недовольства, его форм и причин. В первую очередь, полагал Сотонин, необходима диагностика и этиология (учение о причинах), и только после этого можно будет обращаться к устранению недовольства посредством терапии и предупреждению его профилактикой. С этой позиции Сотонин набрасывает план будущей системы философии.

Сотонин показывает сходство философии и медицины, ибо и философия, и медицина имеют дело с индивидуумом, а значит, представляют собой более искусства, чем науки. Философская терапия, по Сотонину, в качестве способов лечения использует гипноз, внушение и различные фармакологические средства, в том числе Сотонин действительно допускал употребление и кокаина, и гашиша, так что, обвинения имели некоторые основания. По мнению Сотонина, философ должен быть врачом-философом и работать с индивидами в философских клиниках. Для врача-философа единственной целью является достижение «пациентом» радостной и спокойной жизни. Сотонин задавал сам себе вопрос: а куда же денутся из философии такие дисциплины, как: метафизика, гносеология, логика? И отвечал: что касается первой, то она уже давно признана фиктивной наукой; немногим менее фиктивна как наука логика – этот разлагающийся, хотя ещё и живой труп. Гносеология же, имеющая полное право и основание на существование в качестве теоретической науки, тем не менее, не может иметь серьёзного практического значения и служить основой для построения жизни в XX в. Теории познания следует отвести скромное место среди теоретических наук, но вне пределов философии. По мнению Сотонина, истина не является критерием оценки той или иной философской системы; вопрос не в истинности, а в пригодности данной системы для данного индивидуума. В философии Сотонин видел по преимуществу практическую науку о благе, подчёркивая прикладной характер не только психологии, но и философии. Сотонин был уверен, что «людям сегодняшнего дня нужна земная философия, и для построения её мы не найдём пригодного материала в этих двадцати веках; для сегодня пригоден только Сократ; только он». Главное содержание новой философии должны, был уверен Сотонин, составить философская диагностика, философская этиология, терапия и философская пропедевтика.

Сотонина нередко характеризуют как автора, выдвинувшего оригинальные идеи, которые порой имели весьма эксцентричный вид. К такого рода оригинальным эксцентричным идеям относят мысль о философской клинике, для работы в которой философ, по мнению Сотонина, должен получить образование нового типа. Подготовку философских кадров Сотонин предлагал развёртывать по соседству с невропатологией и психиатрией на медицинских факультетах. По мнению Сотонина, должна быть перестроена вся система философского образования. Подготовку философских кадров на медицинских факультетах Сотонин считал уместной лишь при современном ему состоянии дел на философских факультетах. В перспективе должны быть созданы новые философские факультеты, базовой дисциплиной которых должна быть психология, дополняемая невропатологией и психиатрией.

Характеристика идей Сотонина как экстравагантных или имеющих эксцентричный вид заставляет вспомнить, что Казанский университет являлся альма-матер таких, долго время воспринимавшихся в качестве экстравагантных, учений как неевклидова геометрия Николая Ивановича Лобачевского (1792–1856) и воображаемая логика Николая Александровича Васильева (1880–1940), старшего современника Сотонина. С последним у Константина Сотонина было много общего. В частности, оба были не лишены поэтических дарований и отдали определённую дань поэтическому творчеству. Васильев был близок символизму, а Сотонин, насколько можно судить по некоторым свидетельствам, – к имажинизму. Для обоих поэзия во многом стала питательной средой для рождения новых идей.

Однако, насколько экстравагантны идеи Сотонина? Или в ряде случае они только кажутся такими? Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к более широкому контексту. История философии в известной степени похожа на историю науки и историю искусства. Новые исследования постоянно вводят в научный оборот новые материалы, и развитие знания заставляет пересматривать, казалось бы, навсегда установившиеся схемы. Например, ещё недавно в отечественных учебниках по истории философии не встречались имена Николая Кузанского или Сёрена Кьеркегора. Теперь же они прочно заняли свои места. А в области восточной философии можно указать на китайских мыслителей Мо-цзы, Ван Чуна, на автора «Канона Великой тайны» Ян Сюна, на японского мыслителя Анде Сёэки. Они были забыты, но время шло и их учения вновь вызвали интерес. Можно не умножать список приводимых имён. Достаточно указать, какое огромное количество нового материала по истории восточной философии включено в «Новую философскую энциклопедию». Но вернёмся к нашему мыслителю. Обратимся к пониманию философа как врача и к идее философской клиники. Представляется, что концепция философской клиники опиралась на давнюю, но малозаметную традицию в истории философии. Коснёмся этой традиции, не пренебрегая при этом методом почти произвольных аналогий.

Сам Сотонин считал, что Поль Дюбуа (1848–1918), швейцарский невропатолог, может быть назван основателем идеи философской клиники. По мнению Сотонина, хотя Дюбуа и не говорит о таковой, но и практическая его деятельность, и её теоретические предпосылки обнаруживают именно ту позицию, которую должен занять философ. Сотонин, хорошо знавший историю философии, отметил, что приёмы Дюбуа зачастую – это же аргументы прежних философов, особенно стоиков. Если мы обратимся к ранним христианским мыслителям, то можно заметить, и исследователи это отмечают, что использование для экзегезы сведений из медицинской науки того времени является одним из самых любимых вспомогательных приёмов. И связано это с широким распространённым в древней церкви пониманием Евангелия как вести о спасении, исцелении больного человечества через искупительную жертву Христа-Спасителя, Исцелителя. Отсюда неоднократно встречающийся в комментариях на Евангелие от Иоанна у Оригена и Кирилла Александрийского образ врача. Само христианство понималось как философия, как правильная, истинная, излечивающая философия. Очевидно, что в данном случае понимание философии как излечивающего знания опиралось на определённую традицию античной философии. Можно отметить, что психотерапевтическая функция философии подчёркивалась, а в ряде случаев и культивировалась, прежде всего, в эпикурейской традиции, хотя восходит к пифагорейцам. Известно, что и сам Пифагор, и его последователи – Алкмеон Кротонский, Филолай, Гиппон и др. – уделяли большое внимание медицине. А сама идея философа-врача, развитая в трактате Галена «О том, что наилучший врач есть также философ», встречается уже в одном из трактатов Гиппократовского корпуса.

Как известно, Эпикур считал, что основное назначение философии – это врачевание человеческих страданий, поэтому он предложил людям так называемый «Тетрафармакон», т. е. «Четверолекарствие», способное излечить человечество от болезненных фобий, смысл которого сводится к следующему. Бог не внушает страха, смерть не внушает опасения, благо легко достижимо, зло легко претерпеваемо. Подобное понимание назначения философии сохранилось и у позднейших эпикурейцев. Так, главная идея трактата эпикурейца Филодема «О прямодушии» заключена в необходимости врачевания болезней души философией. Поэтому Филодем и рассуждает о психотерапевтической практике, применяемой в эпикурейских общинах для формирования спокойствия, спокойного состояния духа, или атараксии. Можно даже сказать, что «Сад Эпикура» – это в известной степени прообраз философской клиники Сотонина. Тоже мы видим и у стоиков, например, у Цицерона; в известной степени у Боэция, автора сочинения «Об утешении философией». Одним из первых, кто использовал подобную психотерапевтическую практику, был софист Антифонт, который построил в Коринфе домик и объявил, что может посредством речей лечить от печалей и, узнав причины печали, утешал скорбящих.

Сотонин считал, что одно из центральных мест в философии должна занять диетика. Под диетикой он понимал не только учение о пищевом режиме, но и учение об образе жизни. Многое из того, что говорит Сотонин о философской диете, заставляет вспомнить и даосских философов, и пифагорейцев, подобных Геродику Селимбрийскому. Можно вспомнить и знаменитое копытце Эпименида Критского, в котором он хранил пищу, даваемую нимфами. Как известно, большое внимание в своих рассуждениях уделял пище и её значению для человека представитель позднего стоицизма, «римский Сократ» Музоний Руф. Идею врача-философа можно найти у представителя атомизма Асклепиада Вифинского, превосходящего, по словам Апулея, всех врачей кроме Гиппократа. У неоплатоников заслуживает внимания ученик Прокла, врача-философа Асклепиодот, а также близкий к неоплатонизму ученика Зенона Кипрского Ионик из Сард.

Но взаимодействие философии и медицины не ограничивается только античностью. Можно также указать на падуанскую школу аверроизма, направление, которое сложилось в университетах Северной Италии. Основателем школы считают философа-врача Пьетро д'Абано, автора сочинения «Примиритель разногласия врачей и философов». Одной из характерных черт школы было внимание к естественным наукам, главным образом, к медицине, астрологии и алхимии. В испанской философской традиции, начиная с XVI века можно увидеть целый ряд врачей-философов: это и Франциско Вальес, и выступавший в эпоху Возрождения с новым толкованием природы человека врач-философ Сабуко; это и современник Бэкона и Декарта испанско-португальский философ и врач Франсиско Санчес; основатель королевского общества медицины Диего Сапата; врач-философ XIX века Педро Мата-и-Фонтанет; последователь Ортеги, философ XX века Лаин Энтральго. Характерны название их сочинений: «Медицинские и философские споры», «Подлинная апология в защиту разумной философии медицины», «Испанская медицинская философия». В Англии известны такие врачи-философы как Уолтер Чарльтон, придворный врач Карла II; сторонник натурфилософии эпикуризма и гассендизма Томас Сиденгам, английский Гиппократ, как его прозвали. Можно также назвать знаменитого Бернара Мандевиля. Во Франции наиболее известными врачами-философами были Ламетри и следующий за ним Пьер Жан-Жорж Кабанис. В Германии можно назвать Парацельса и его ученика Яна Гельмонта; Вальтера фон Чирнгаузена, автора сочинения «Исцеление ума». Из оказавших влияние на русскую философию можно назвать Франца Баадера и Германа Лотце. Учитывая, как Сотонин определяет умение сделать философию земной, заслуживает внимания учение немецкого врача и философа Генриха Чольбе, который, как и изображённый Сотониным Сократ, отвергал реальность всего сверхчувственного и пытался утвердить мораль на принципе «Довольствуйся данным миром».

Если обратиться к отечественной истории, то здесь к врачам-философам можно причислить академика Загорского, чьи труды способствовали формированию антропологии, Велланского, Дядьковского, Филамафитского. А вспомним замечательного русского учёного-врача Николая Ивановича Пирогова. Наряду с Пироговым вспоминается имя скандально известного Варфоломея Зайцева, испытавшего значительное влияние учения о пище Я. Молешотта. Но нет смысла в данном случае далее утруждать себя перечислением имён, так как многие могут немедленно припомнить, кроме упомянутых, ещё целый ряд тех, кто заслуживает название врача-философа, тех, кто в той или иной форме стремился к союзу философии и медицины. А то, что в наше время философия способна выполнять эту роль, свидетельствует успех книги Алена де Боттона «Утешение философией». Таким образом, мы видим, что идея врача-философа опирается на давнюю и прочную традицию, в ней нет ничего особенно эксцентричного или экстравагантного. А если обратиться к истории восточной философии, то там фигура философа-врача была ещё более типичной.

Некоторым могут показаться экстравагантными попытки Сотонина более тесно связать философию и психиатрию. Однако знакомство с историей показывает, что это не совсем так. Многие философы пришли к философии от психиатрии, и это наложило отпечаток на разрабатываемые ими учения. Например, аргентинские философы Алехандро Корн и Хосе Инхеньерос по образованию были врачами-психиатрами; немецкий философ Карл Ясперс был сначала психиатром и даже профессором психиатр ии. Психиатром по образованию был теоретик и практик структурного психоанализа французский философ Жак Лакан. Известен интерес к вопросам медицины и психиатрии у Мишеля Фуко, полагавшего, что безумие приоткрывает опасную тайну сущности человека. Одним из основоположников научной психиатрии был французский психиатр Филипп Пинель, автор сочинения «Медико-философское учение о душевных болезнях». Из менее известных психиатров, пришедших от психиатрии к философии, можно указать на немецкого философа XX в. Вилли Гельбаха. Можно так же указать, что один из американских философов-просветителей – врач-философ Бенджамин Раш, исследующий влияние физиологии на нравственность и пытавшийся сочетать науку и религию, считается отцом американской психиатрии и психотерапии. И в истории отечественной науки можно указать на психиатров, интересовавшихся связью философии и психиатрии, и даже писавших на философские темы. Например, известный русский психиатр В. Х. Кандинский занимался не только психиатрией, но и опубликовал два философских исследования: «Современный монизм» (1832) и «Общепонятный психологический этюд» (1881), в которых рассматривал наряду с медицинскими проблемами различные философские учения. Можно назвать известного русского психиатра С. С. Корсакова, разрабатывавшего в рамках университетской философской традиции ряд проблем, связанных с философией человека.

Таким образом, мы видим, что некоторые явления отечественной истории философии в случае пренебрежения контекстом могут лишь казаться необычными и экстравагантными. Для учения о философской клинике К. Сотонина таким контекстом может выступать аретология Александра Ивановича Яроцкого (1866–1944), автора труда «Идеализм как физиологический фактор»; понимание соотношения философии, психологии, психиатрии соратником В. М. Бехтерева Александром Фёдоровичем Лазурским (1874–1917). Понимание Сотониным философии в качестве по преимуществу практической науки о благе отсылает к творчеству Оскара Фёдоровича Базинера (1857–1909), преподававшего в Варшавском университете. Как и Сотонин, он ориентировался на практическое отношение к философии и стремился возродить интерес к Сократу и Эпикуру, которые «сводили философию с неба на землю». Возможно, взгляды Сотонина о враче-философе, о философской клинике, о соседстве философии и психиатрии не покажутся экстравагантными, если учитывать материалы основанного в 1993 г. и являющегося официальным изданием Ассоциации развития философии и психиатрии (Association for the Advancement of Philosophy and Psychiatry (AAPP)) академического журнала «Philosophy. Psychiatry. Psychology» («Философия. Психиатрия. Психология»). Публикуемые в журнале статьи, раскрывая проблематику философии, психиатрии и психологии, демонстрируют единство и взаимовлияние этих областей знания.

Хочется надеяться, что публикация труда Константина Ивановича Сотонина «Сократ. Введение в косметику» позволит выявить множество перекличек с философскими традициями как древности, так и современности, покажет возможные влияния и взаимовлияния, остающиеся сегодня едва заметными; раскроет своеобразие почти забытого учения оригинального отечественного мыслителя. Публикация этой книги особенно важна в настоящее время, когда есть основания говорить о некотором ренессансе этической мысли в нашей стране. Однако читая Сотонина, увлекаясь и восхищаясь некоторыми страницами его книги, всё же не стоит забывать и о традициях русского (да и не только русского) космизма.

Last not least. Константин Сотонин полагал, что «Сократ хотел своим весёлым смехом научить людей не принимать стёкол за бриллианты». Очень вероятно, что ту же цель преследовал и Сотонин, и когда замыслил свою книгу, и когда написал её. А вот удалось ли ему достичь этой цели, судить читателю. Но знакомясь с этой книгой, стоит помнить, что не следует быть очень серьёзным, ибо для Сотонина мудрость в том, чтобы не быть серьёзным.