Сокровища на дне

АНТИКИТЕРА

«Всюду, куда достигал мой взор, от Запада до Востока, от мыса Антиб и до мыса Ру, простиралось это Великое, достойное поклонения море, которое видело всю историю Человечества — от флотов царя Соломона до войск Ганнибала, от галеры Помпея, до барка Наполеона…» — так писал о Средиземном море Виктор Гюго.

Его называют «колыбелью» многих древних цивилизаций и Величайшим музеем древности. И действительно, воды моря бережно и пока еще надежно хранят все, что человек отдал ему по своей воле или против ее.

Сколько памятников древних культур безвозвратно погибло на земле? Сколько исторических артефактов пропало бесследно от ног варваров или ничего не щадящих рук грабителей? Сколько восхитительных произведений искусства, архитектурных памятников и технических творений человеческого гения, превратилось в тлен? Трудно представить.

Иное дело — Океан. В то время, когда на земле шли кровопролитные войны, уничтожавшие целые культуры и стирающие с ее лица уникальные творения рук человеческих, морская стихия заключала в свои объятия хрупкие суденышки с их содержимым и искусно прятала их в тайниках Нептуна. Надежно скрывала под покровом ила, песка или кораллов остатки городов и поселений с величественными храмами и богатыми строениями.

Весенним солнечным утром 1900 года два юрких суденышка греческих ловцов губок от африканского побережья возвращались к родным берегам, на сказочный остров Сими. Усиливающийся шторм заставил их искать укрытия около крохотного греческого островка Антикитера, расположенного между южной оконечностью Греции (п-овом Пелопоннесом) и о. Крит. Небольшая уютная бухточка надежно спрятала хрупкие суденышки греческих ныряльщиков — этих «вечных» тружеников моря. Чтобы не терять время, даром они решили попытаться добыть губки и в этом месте. Капитан Деметриос Кондос, он же старший водолаз, приказал одному из своих подчиненных, Элиасу Стадиатису надеть шлем и отправиться на поиски. Вода в бухте была чиста, как хрусталь. Одни «очевидцы» позже утверждали, что в этот день светило солнце, другие с тоской говорили о ненастной погоде. Впрочем, под водой это не имело большого значения.

Ныряльщик опустился на дно и осмотрелся. Вместо ожидаемых и привычных губок его взору предстала фантастическая картина: всюду лежали огромные белые лошади, то вздыбленные, то лежащие на спине вверх копытами; обнаженные фигуры мужчин и женщин, в большинстве своем наполовину зарывшиеся в ил. Стадиатис взялся за руку одной из фигур, и она отломилась. В страхе он дал сигнал срочного подъема. Увидев находку, капитан Кондос опустился под воду сам, чтобы увидеть необычную картину своими глазами. Прямо под килем судна на дне вырисовывался расплывчатый песчаный холм, а вокруг на довольно большом расстоянии были разбросаны бронзовые и мраморные статуи, амфоры и древние вазы. Капитан понял, что это были останки когда-то, видимо, очень давно, затонувшего корабля.

Об удивительной находке Кондос по совету своих земляков сообщил властям Афин, и к останкам древнего корабля была снаряжена первая греческая подводная археологическая экспедиция. В ней приняли участие ученые из Афинского музея, греческие военные моряки и водолазы.

Правда, назвать ее научной с высоты сегодняшнего дня можно лишь с большой натяжкой. Раскопки проводились ловцами губок, ничего не смыслящими в археологии. Методы раскопок были крайне примитивными: ныряльщики беспорядочно передвигались по дну, выхватывали из песка и ила объекты, привязывали их к веревкам и доставляли на поверхность. При этом веревки часто рвались и объекты падали на глубину, откуда их нельзя было поднять. Никто не составлял планов участка, на борту судна не было даже ни одного археолога. Впрочем, водолазам было не до планов и обмеров. Глубина, на которой им приходилось работать, порядка 180 футов, была по тем временам нешуточной даже для профессионалов. В то время ныряльщики еще не знали о принципе ступенчатой декомпрессии и каждое их погружение, было сопряжено с риском для жизни. И, несмотря на то что погружения совершались не более двух раз в день, а время пребывания под водой было ограничено пятью минутами, избежать несчастий не удалось. Из первой шестерки водолазов, привлеченных к работе, двое на всю жизнь остались калеками, а один умер.

И все же значительная часть произведений античного искусства, находившихся на борту затонувшего корабля, была поднята на поверхность. Впоследствии после необходимых консервационных работ они заняли почетное место в залах Национального музея в Афинах.

Среди них бронзовая скульптурная группа из пяти мужских фигур с поврежденными свинцовыми цоколями, явно указывающими на то, что они были сорваны со своих каменных постаментов во время разграбления какой-то греческой святыни, а также мраморные статуи. Всего было поднято тридцать шесть мраморных статуй, тридцать пять фрагментов рук и ног и четыре мраморных коня. Этим объектам повезло меньше, чем бронзовым, — время, соленая вода и морские организмы изрядно потрудились над памятниками античной культуры. Специалисты утверждают, что многие из них являются копиями оригинальных работ, в том числе и копией «Геракла» великого греческого скульптора IV в. до н. э. Лисиппа. Напомним, что творческая деятельность Лисиппа относится к 370–300 годам до н. э. По свидетельствам древних писателей, он создал за всю свою жизнь 1500 бронзовых статуй, однако современные исследователи считают, что это число явно преувеличено. Правда, есть легенда, что Лисипп при создании каждой своей работы складывал в сундучок по одному драгоценному камню. После его смерти там обнаружили более полутора тысяч камней…

В искусстве скульптора преобладали сюжеты, связанные с подвигами мифических героев, войной и охотой. Лисиппа привлекала сложность человеческого характера, он часто изображал своих героев полными энергии и напряжения, в сложных движениях, достигая невиданных ранее эффектов в передаче внутреннего состояния человека.

Бесценными жемчужинами коллекции, поднятой со дна моря, стали две великолепные бронзовые статуэтки V века, голова бородатого мужчины, возможно, некогда принадлежавшая статуе философа III века до н. э., и бронзовая кровать, украшенная головами животных. Ныряльщики видели и другие бронзовые вещи, в том числе фрагменты одежды, по всей видимости, принадлежавшие «философу», но не подняли их.

Однако лучшей бронзовой фигурой, найденной в месте гибели корабля, был атлет Антикитеры («Юноша»). По мнению многих историков и археологов, эта бронзовая статуя, высотой 1,94 м, со вставленными в зрачки драгоценными камнями была создана Лисиппом.

Работы водолазов не ограничились только подъемом скульптур. Были также обследованы заиленные останки корабля, представлявшие собой холм длиной около 100 метров. В результате раскопок удалось обнаружить достаточно хорошо сохранившуюся керамическую посуду, лампы, стеклянные вазы и амфоры. К радости археологов, было найдено несколько римских монет, благодаря которым удалось установить более-менее точное время кораблекрушения. Примечательной находкой стала золотая брошь (или серьги) в виде Эроса, играющего на лире, украшенная жемчужинами. Независимые исследования этих объектов показали, что корабль затонул где-то между 80 и 65 годами до н. э.

При раскопках подводного холма было найдено определенное количество предметов, не подлежащих идентификации. Среди них — несколько крупных, покрытых известняком конгломератов, отправленных в запасники афинского Национального музея.

Спустя два года один из этих «камней» увидел молодой археолог, научный сотрудник музея Валериос Стаис, случайно оказавшийся в запаснике. Можно представить его удивление, когда в сколе этой бесформенной серой массы он заметил золотисто-зеленый отблеск и какую-то деталь, напоминающую колесо. Однако начать исследования находки, позже получившей название «Антикитерский механизм» удалось лишь в конце 1960-х годов. Право на расчистку и изучение этого, как оказалось позже, уникальнейшего древнего астрономического прибора получил английский физик, доктор Дерек де Солла Прайс. Извлекая находку из известнякового плена, ученый обнаружил на ней текст на древнегреческом языке. На его очистку и перевод ушел не один год, но терпение Прайса было вознаграждено — это оказался не простой текст, а инструкция по эксплуатации данного механизма. Затем были обнаружены циферблаты и указательные стрелки, отдаленно напоминающие астролябию.

В 1973 году доктор Дерек де Солла Прайс добился разрешения руководства афинского музея исследовать «Антикитерский механизм» при помощи рентгеновских лучей. Результаты его работ были доложены на научной конференции в Афинах. Прайс заявил, что поднятая со дна моря находка представляет собой часть сложного астрономического прибора, изготовленного на о. Родос в начале I века до н. э. для определения движения планет Солнечной системы.

Как показали последующие многолетние исследования, этот прибор был изготовлен из бронзы и, по-видимому, находился в деревянном корпусе размером не более обыкновенной обувной коробки. Он мог воспроизводить движение в Солнечной системе Меркурия и Венеры, а также Луны и Солнца. Существенно, что точность этой модели была довольно высокой и при желании можно было определить конфигурацию этих объектов для любой даты. Запускался «бег планет» заводом, для чего на одной из сторон у механизма была рукоять.

Кто мог сотворить такую вещь, остается загадкой, но у специалистов есть некоторые предположения. По одной версии, это был древнегреческий философ Посидоний с острова Родос, славившегося тогда как центр астрономической и инженерной науки. По другой — создатель механизма был сам Архимед. Правда, у скептиков такая версия вызывает улыбку.

«Это устройство просто экстраординарное, оно единственное в своем роде, — заявил Майк Эдмунде, профессор из университета Кардиффа, возглавлявший в последние годы исследование механизма. — Его дизайн превосходен, и астрономия совершенно точна… С точки зрения исторической ценности этот механизм я считаю дороже Моны Лизы».

Как показал тщательный анализ, проведенный с помощью точных рентгеновских сканеров в последние годы, на солнечном календаре, на передней панели механизма были указатели для Солнца и Луны под названиями «золотая маленькая сфера» и просто «маленькая сфера», соответственно. Кроме того, обнаружились отметки, устанавливавшие соответствие между зодиаком и солнечным календарем.

Что касается другого солнечного календаря, на обратной стороне механизма, то удалось выяснить, что он использовался для предсказания солнечных и лунных затмений.

Также исследователи смогли на этот раз узнать, что это устройство даже учитывало неравномерность движения Луны, вызванную тем, что наш спутник обращается не по круговой, а по эллиптической орбите. Для этого авторы антикитерского чуда сделали «лунную» шестеренку со смещенным центром вращения.

Удалось уточнить и датировку механизма. По данным радиоуглеродного анализа получалось, что прибор изготовили около 65 года до нашей эры. Но как следует из надписей, которые ученые смогли прочитать благодаря рентгеновской аппаратуре, прибор несколько старше — его создали в 150–100 годах до нашей эры.

Следует сказать, что с надписями специалисты поработали особенно успешно. Раньше считалось, что распознано 95 % текста, тогда как исследование последних лет добавил о к этому знанию не 5 %, а почти удвоило его! Благодаря новым надписям ученые смогли подтвердить представление о том, что механизм, помимо упомянутых объектов, мог вычислять конфигурации Марса, Юпитера и Сатурна, в чем ученые раньше сомневались.

В 1975 году в акватории острова Антикитера побывал знаменитый Ж. И. Кусто. В течение двух недель его команда проводила интенсивные поиски следов погибшего корабля, но… кроме нескольких римских монет, подтвердивших приблизительную дату кораблекрушения, ничего существенного найдено не было. Воды Средиземного моря вновь спрятали от человеческих глаз уникальные произведения античного искусства. Будем надеяться, что не навсегда.

МАХДИЯ

«Махдия (Mahdia) — небольшой курортный город, расположенный в 45 км к югу от Монастира, на побережье Африканского мыса, — говорится в красочном туристическом проспекте. — Удивительной красоты пляжи с роскошным белым песком выделяют Махдию из прибрежных городов тунисского средиземноморского побережья. Здесь нет бурной ночной жизни и тусовок, Махдия идеально подходит для семейного отдыха. Туристическая зона находится в зеленом парковом районе на севере Махдии, здесь пока не так много отелей и туристическая инфраструктура только развивается, вдоль белопесчаных пляжей возводятся новые гостиницы. Есть детский парк развлечений и центры подводного плавания. Этот небольшой город, известный в прошлом как «пиратское гнездо», сейчас является важнейшим рыболовецким портом Туниса».

Своим названием Махдия обязана халифу Убейду Аллаху, родоначальнику шиитской (исмаилитской) династии Фатимидов, который был объявлен Махди, то есть Спасителем, призванным восстановить на земле правду и справедливость. Оценив выгодное географическое положение этого места, Убейд Аллах основал здесь в 916 году столицу образованного им халифата. Город был заложен на узком полуострове длиной 1,5 км и шириной 500 м. Собственно, это была, как водилось в те времена, хорошо укрепленная крепость с единственными воротами (Скифа-эль-Кала), выходящими в сторону материка. Скифа-эль-Кала — уникальные, хорошо сохранившиеся до наших дней крепостные ворота в виде вытянутого извилистого 21-метрового коридора, ведущие на Каирскую площадь.

Дальнейшая история города — сплошная череда попыток его завоевать. Успешных и безрезультатных. Но не о городе речь.

Летом 1907 года в 5 километрах от этого самого рыбацкого поселка Махдия греческий ловец губок на глубине 40 метров заметил на дне очертания цилиндрических предметов, показавшихся ему стволами пушек. При более тщательном осмотре находки он понял, что это не пушки, а наполовину замытые в песок мраморные колонны, густо обросшие ракушками и водорослями. Рядом с мраморными колоннами лежали мраморные и бронзовые статуи.

Не сразу решился водолаз утаить находку от властей и ученых. Если бы они лежали чуть-чуть дальше от берега — не было бы никаких вопросов. А так затонувшее судно лежало во французских территориальных водах. Кто его знает, что придумают власти, хотя греки и возвращали себе то, что было украдено у их предков римлянами в период, когда французов вообще не существовало. Но лучше все же не афишировать находку, решил ныряльщик и вместе с несколькими своими верными друзьями поднял все, что мог, и распродал богатым туристам.

Однако это маленькое «частное предприятие» не осталось без внимания директора Тунисского департамента древностей Альфреда Мерлина. Случайно он узнал, что на базаре по доступной цене можно приобрести произведения греческого искусства. Мерлин проследил весь путь от базара до места находки и при поддержке органов власти снарядил экспедицию в район обнаружения статуй и тем самым пресек дальнейшее расхищение культурных ценностей. А это, как оказалось, были бесценные сокровища.

Но то, что было обнаружено на дне, превзошло все возможные ожидания.

На этот раз Море щедро наградило людей. На поверхность были подняты бронзовые и мраморные статуи Афины, Диониса и Афродиты, богини охоты Артемиды и бога-врачевателя Асклепия, посланца богов — Гермеса.

Среди произведений, выполненных из бронзы, особым изяществом отличались статуя крылатого Агона, или Эрота, прекрасные статуэтки танцующих карлов, гермы и бегущий сатир. Причем, к великой радости археологов, одна из герм была подписана скульптором Боэфом из Калхедона. Этот художник жил во II веке до н. э. и упоминался в трудах античных писателей, в частности, Плиния. Боэф славился как мастер, исполнявший художественные изделия из металла. Им, в частности, выполнены бронзовая статуя мальчика, портрет Антиоха Эицфана на острове Делос и другие скульптуры. Лучшее его произведение — мальчик с гусем, с которого имеется несколько копий (одна из них хранится в Государственном Эрмитаже).

В большом количестве были найдены также бронзовые светильники и терракотовые сосуды и лампы, по печатям на которых удалось определить их датировку, бронзовые украшения для мебели и внушительных размеров канделябры.

Пять сезонов (1908–1913 гг.), по три месяца каждый, продолжались археологические работы на этом, втором по значению для развития подводной археологии корабле. Велись они, в основном, с небольших суденышек, принадлежавших ловцам губок, так как предоставленные французским флотом буксир «Циклоп» и маленький кораблик Министерства путей сообщения «Эжен Резо» очень часто отзывались их начальством. В середине утлого суденышка стояла небольшая помпа, приводившаяся в движение двумя матросами. Она давала воздух находившемуся под водой водолазу. На корме располагались водолазы, ожидавшие своей очереди или отдыхавшие после погружения.

Спуски под воду были трудны и опасны. Не обошлось и без жертв. К слову сказать, как раз в это время в Англии была опубликована таблица декомпрессии профессора Дж. С. Холдейна, но греческие водолазы под руководством французского военно-морского офицера, лейтенанта Тавера, не знали о ней. Они продолжали производить декомпрессию медленно, по старинке, по методу, предложенному еще Полем Бертом. В результате несколько водолазов заболели кессонной болезнью и вынуждены были навсегда распрощаться со своей опасной профессией.

По сути, работы и на этот раз сводились, в основном, к тому, что с корабля поднимали его драгоценный груз. Правда, опыт работ у Антикитеры помог сделать кое-какие наблюдения, позволившие восстановить характер событий, приведших к кораблекрушению. Место работ представляло собой невысокий холмик, возвышавшийся над ровной илистой поверхностью дна на глубине от 39 до 50 м. В центре холмика лежали шесть рядов колонн, длина рядов с юга на север достигала 32 м. В центральных рядах количество колонн было наибольшим, а к югу и северу оно уменьшалось, поэтому ряды в целом образовали неправильный овал, грубо повторяя очертания корабля, на палубе которого они были уложены.

Вокруг этого главного массива грудами лежали капители и базы колонн, тщательно отделанные мраморные блоки, большие фрагменты античных керамических сосудов и между ними бронзовые и мраморные целые скульптуры или их части. Водолаз, работая в непроницаемой тьме, на коленях, руками раскапывал ил под находками и подводил под них тросы. Затем находку поднимали на поверхность, где, очищенные и отмытые, они представали во всей своей красоте.

Работы усложняло сильное течение. С одной стороны, оно быстро уносило в сторону муть, поднятую водолазами, но в то же время значительно сковывало движения скафандрового водолаза. Тем более что судно, пролежав под водой несколько веков, покрылось твердым панцирем из ила и ракушки. В то же время этот панцирь, столь мешавший обнаружению исторических предметов и усложнявший работу водолазов, способствовал их сохранению и, в конечном счете, спасению.

Пять залов музея Бардо в Тунисе с трудом вместили поднятые на поверхность произведения античного искусства. По барельефам и аттическим надписям археологи установили, что это был груз, возможно, затонувшего в шторм римского судна. Но откуда и куда? Анализ найденных на его борту предметов показал, что, очевидно, корабль отправился в свое последнее путешествие из Афин и направлялся в Италию, однако некоторые исследователи считают, что его конечным пунктом мог быть и один из портов Северной Африки.

Но почему, спросит любознательный читатель, из Афин? На это указал простой бытовой светильник с обуглившимся рожком, найденный на корабле. Такими светильниками пользовались только в Греции в конце II — начале I века до н. э. Этот отрезок времени хорошо известен историкам. И лишь в одном-единственном случае корабль, набитый произведениями искусства, созданными в Афинах и относящимися к различным периодам, мог оказаться так далеко от Эллады. И лишь по одной причине части разобранного афинского храма, найденные под водой (надписи, сделанные на колоннах, поднятых со дна, говорят, что колонны стояли в одном из храмов Пирея), могли оказаться на борту погибшего судна — если корабль перевозил произведения греческого искусства, награбленные во время взятия Афин римским диктатором Суллой.

Напомним любознательному читателю эту страничку истории.

Как известно, завоевание Греции Римом и римский гнет вызвали горячую ненависть к угнетателям по всей Греции. Этим воспользовался царь Понта Митридат, начавший войну с Римом. Когда его войска вступили в Грецию, он объявил себя избавителем от римского ига. Многие греческие города, в том числе и Афины, перешли на сторону Митридата. По его приказу во всех городах Греции в один день были убиты все римляне и италики, без различия пола и возраста. По данным античных авторов, погибли до 80 тысяч человек.

Римским военачальником в войне против Митридата был назначен известный полководец Сулла. В нескольких сражениях он разбил войска Митридата и подошел к Афинам. Несколько месяцев продолжалась осада. 1 марта 86 г. до н. э. город был взят штурмом.

Упоминания об этом штурме донесли до нас античные авторы: «Диктатор во главе своих войск вошел в Афины ночью, и яростный был его вид. Звучали трубы и рожки, раздавались свирепые крики его армии, которой он предоставил право грабить и убивать. Распространившись по всему городу с мечами в руках, его солдаты начали ужасающий разбой. Очевидцы утверждали, что кровь ручьем бежала чуть ли не изо всех домов».

В 1913 году работы на затонувшем корабле были прекращены из-за отсутствия денег. Грянула Первая мировая война, а затем Вторая.

И лишь в 1948 году в порт Махдия пришло судно французского военно-морского флота «Эли Монье». Это была плавучая база «Группы подводных и специальных изысканий» (GERS), официальной задачей которой являлось разминирование акваторий портов. Возглавляли группу офицеры военно-морского флота Франции Филипп Тайе (старший по званию), Жак Ив Кусто и Фредерик Дюма, ушедший к тому времени с военной службы и значившийся как гражданский специалист.

Группа не могла оставаться в Махдии долго. Но желание попытать счастья и вновь открыть древний корабль были непреодолимы. И Удача пошла исследователям на встречу. Уже на третий день подводникам удалось найти место кораблекрушения. На дно моря была сброшена стальная проволочная сетка с ячейками размером 50 х 50 футов. Сетка покрыла площадь, равную 1000 квадратных футов. На следующий день начались раскопки. Чтобы избежать длительных остановок для декомпрессии, аквалангисты погружались под воду не более чем на пятнадцать минут. Через каждые пять минут в воду стреляли из ружья, сообщая водолазам время.

Аквалангисты, к своей радости, обнаружили, что все ранее извлеченные с корабля предметы и статуи были сняты всего лишь с верхней палубы, а трюмы судна так и остались нетронутыми. Но времени для методических раскопок уже не оставалось. Группой Тайе было поднято четыре колонны (некоторые из них весили более трех тонн), две капители и два цоколя, римский жернов, атакже ряд вещей, давших дополнительную информацию о римских судах. В том числе: две свинцовые части якоря, весившие три четверти тонны каждая, медные гвозди, длинные шпангоуты из ливанского кедра и другие предметы.

Это было первое автономное погружение с целью обнаружения находок, веками спрятанных на морском дне. Молодая подводная археология праздновала еще одну из своих очередных побед, ставшую триумфальной увертюрой к последующим успехам.

После ухода группы Тайе из Махдии о корабле на некоторое время «забыли». Спустя шесть лет к нему вновь вернулись, на этот раз аквалангисты тунисского Клуба подводных исследований. На протяжении нескольких лет — в 1954–1956 и в начале 1960-х годов они по поручению директора Управления античного искусства проводили подводные исследования места кораблекрушения. В результате были произведены обмеры местности, составлен ее план, проведены подводные раскопки, давшие бесценную информацию по римскому судостроению и мореплаванию, технике копирования скульптур, технологии обработки камня и много других сведений, ранее не известных специалистам.

ОБЛОМКИ КОРАБЛЕКРУШЕНИЙ БЛИЗ МЕТОНЫ

«Сто афинских кораблей начали бороздить воды у берегов Пелопоннеса и наносить ему всяческий вред. Они причалили к Метоне в Лаконии и атаковали слабо укрепленный город. Случайно вблизи оказался начальник дозора, спартанец Бразид, сын Теллея, который, услыхав об этом, пришел с сотней гоплитов на помощь жителям. И ему удалось пробиться через афинские войска, которые были рассеяны по всей местности и рвались в город, и спасти Метону, потеряв при этом лишь нескольких человек. За этот мужественный поступок он и был первым в Спарте, кто был публично прославлен в этой войне».

Это событие, описанное великим греческим историком Фукидидом в «Истории Пелопоннесской войны», произошедшее в 431 году до н. э., запечатлело в греческой истории имя отважного Бразида и донесло до потомков упоминание о маленьком городе на юго-западе Пелопоннеса Метоне.

Спустя века название этого города вновь зазвучало, но уже на страницах периодических изданий в связи с обнаружением у мыса Спита, близ Метоны «кладбища» древних кораблей. «Виновником» этого открытия стал американский журналист, любитель подводного плавания и археологии Питер Трокмортон.

Мелководье у мыса Спита под Метоной стало роковым для многих кораблей, следовавших по римскому торговому пути. Он проходил мимо мыса Малея, мимо Антикитиры, затем огибал Пелопоннес в направлении Метоны, оттуда шел через Корфу, пересекая Адриатическое море, к южной оконечности Италии, затем через Мессинский пролив, вдоль западного побережья Италии до Ости, главного имперского порта Древнего Рима. Среди останков судов, нашедших в этих местах свое последнее пристанище, Трок-мортона заинтересовали два.

Груз первого корабля состоял из гранитных колонн и фрагментов, которые были хаотично разбросаны на участке 30 х 20 м. Корпус корабля, как часто бывает при сильной волне на мелководье, был полностью разрушен. Исследование груза, состоящего из 30 обломков, показало, что они являются частями примерно 16 колонн. Но вышли ли они непосредственно из каменоломни или являлись частями разрушенного в древности здания, было неясно. И лишь после того, как водолазы Трокмортона выполнили тщательный план участка кораблекрушения (всего было выполнено более тысячи четырехсот замеров), ученые точно установили, что колонны были разбиты еще до погрузки на корабль. Если бы колонны разбились при крушении, то разные части подходили бы друг к другу, но это оказалось не так. Несопоставимость частей доказывала, что колонны доставлялись не из каменоломни и не из целого здания. Этот груз общим весом 131,50 т был, вероятно, помещен на корабль, длиной 30–40 метров, и тот затонул во времена поздней Римской империи — об этом свидетельствовали осколки гончарных изделий, найденных рядом. Недостающие фрагменты колонн, вероятно, перевозились на другом судне.

Неподалеку от «колонной находки» одним из исследователей, Никосом Картелиасом были обнаружены четыре целых гранитных саркофага с крышками. Балластные камни в непосредственной близости от них и фрагменты черепицы указывали на то, что это были останки еще одного кораблекрушения. Стеклянный сосуд, найденный рядом, позволил определить время катастрофы — II или III век до н. э.

Само изучение груза и составление его плана без подъема на поверхность стали поистине этапными для специалистов, занимающихся римской торговлей мрамором. Многие не ясные до этой находки вопросы неожиданно обрели ответы. Именно об этой торговле упоминал Джон Уорд-Перкинс из Британской школы в Риме — специалист по древнеримским продажам мрамора, гранита и порфира, в письме к директору университетского музея в Филадельфии, называя ее «одной из наиболее многообещающих областей, открытых для подводной археологии». Перед началом измерительных работ в месте находки он высказался следующим образом: «Литературные и эпиграфические документы, каменоломни и мраморные мастерские, здания и скульптуры — все они говорят нам о важной роли данного вида коммерции, но для выяснения подробностей нам крайне необходимы очевидные данные. Например, известно, что многие изделия, такие, как колонны и саркофаги, регулярно доставляли в виде полуфабрикатов. Но до какой степени были стандартизированы размеры колонн? Где аттические саркофаги подвергались частичной обработке до отправки? Включались ли в груз полуфабрикатов капители и базы? Какие сорта мрамора считались предпочтительными для перевозки на кораблях? Это немногие из тех вопросов, ответы на которые может дать изучение мест кораблекрушений. Кроме того, поскольку источники мрамора более или менее известны, как известны и сравнительно ограниченные рынки сбыта, то крушения кораблей с грузом мрамора должны стать одним из самых достоверных источников сведений о древней морской торговле и торговых путях».

Фотографии и рисунки, выполненные Трокмортоном и его группой, работавшей под эгидой Греческой федерации подводных исследований на мысе Спита, показали, что изображения на саркофагах были только слегка намечены, детали полностью не выбиты. Это говорило о том, что в каменоломнях исполняли только «грубую» работу и отгружали подобные изделия из камня в незаконченном виде. Тонкую работу — проработку цветов и листьев (обычно саркофаги были украшены рельефом в виде гирлянды) надлежало доделывать каменотесу в пункте назначения.

Планы мест кораблекрушений, составленные на мысе Спита, стали первыми планами подводных раскопок на территории Греции и уверенным шагом в области изучения затонувших кораблей.

ГЕЛИДОНИЯ

1960 год. Западное побережье Турции, мыс Гелидония.

Лодка ходит кругами. На ее корме сидит уже не молодой, но сильный телом, загорелый мужчина. Его седые длинные волосы перетянуты на лбу скатанным в ленту платком, как это принято у ловцов губок. Он заглушает мотор, и лодка по инерции проскальзывает еще несколько метров. Сидящие в ней люди берутся за весла. То и дело кто-нибудь из них склоняется за борт, опуская в волны смотровое стекло, и пристально вглядывается в пронизанную солнечными лучами толщу воды. Внизу мохнатый ковер растительности. Между тем рыбаки уверяли, что дно должно быть песчаногалечным, а глубина — метров тридцать, не меньше.

Смотровое стекло — слишком ненадежный помощник в поисках. Поэтому Питер Трокмортон — таково имя одного из сидевших в лодке, надевает маску, акваланг, ласты и ныряет в глубину.

Внизу, под водой, тянутся густые заросли посейдонии, в которых прячутся большие ракушки. Постепенно растительность почти исчезает, дно становится похожим на скудную, выжженную солнцем, иссушенную ветрами степь. Потом по степи поползли извилистые змейки трещин и расщелин. Степной пейзаж сменяется пустынным.

«Да, именно о таком месте и говорил капитан Кемаль Арас, — вспоминает Трокмортон. — Он рассказывал, что корабль частично лежит между основанием острова и большим валуном…»

И тут ныряльщик видит среди водорослей буквально россыпь черепков.

Справа Трокмортон замечает темный холм. Несколько торопливых взмахов ластами — и подводник зависает над скоплением каких-то брусков. Рядом еще одно. В неверном, с трудом пробившемся сквозь толщу воды свете они представляются таинственными посланниками из прошлого. Очень далекого прошлого. Обрадованный удачей, Трокмортон всплывает на поверхность и подзывает лодку. Товарищи подают ему пластинку из винидура, на которой можно писать под водой, и ныряльщик снова устремляется в глубину. Зарисовывая место находки, он обнаруживает еще несколько рукотворных холмов и тяжелый слиток металла. Именно такой слиток бронзы, позеленевший от времени принес ему как-то один из бодрумских ныряльщиков.

Сколько же веков пролежали эти предметы на дне? И как они попали сюда? Может быть, это следы древнего города, скрытого на глубине водами Средиземного моря? Но старинные письменные источники не донесли о нем никаких упоминаний. Да и геологические данные тоже свидетельствовали против — на этом участке суша не опускалась.

Значит, следы древнего кораблекрушения?

Трокмортон берет с собой две вещи и, приметив ориентиры, возвращается в Бодрум.

Археологи, исследовав находку, приходят в восторг. Судя по способу обработки и по форме изделий, они относятся к древнейшим, гомеровским временам. Судно столь отдаленной эпохи еще никому и нигде не удавалось обнаружить.

Судно бронзового века! В ответ на эту сенсационную новость в Бодрум отправляется научная экспедиция, организованная при поддержке Пенсильванского университета и Института археологии Лондонского университета. В мае 1962 года она начинает работу под руководством молодого американского археолога Джорджа Ф. Басса и ветерана подводного плавания француза Фредерика Дюма. Не остался в стороне и Трокмортон. Ведь это благодаря его энтузиазму и «живости пера» удалось найти у мыса Гелидония древний корабль, заинтересовать ученых и, что самое главное, убедить спонсоров в важности его исследования. В экспедиции он стал техническим советником.

А все началось с бронзовой статуи богини плодородия и земледелия Деметры. Ее случайно нашел под водой в 1953 году ныряльщик Ака Ахмед. Вскоре она попала в руки профессора Стамбульского университета Бина и спустя некоторое время произвела фурор в кругах ученых искусствоведов. «В ярком свете дня голова статуи предстала перед нашими глазами во всей своей совершенной красоте, — сообщал один из увидевших ее специалистов. — Ее грустное и милое лицо тотчас убедило нас, что эта скульптура — подлинный шедевр. В этом лице волнует неподдельная сила чувств, какая присуща лишь созданиям истинно больших мастеров». По мнению ученых, статуя была оригиналом, относящимся к IV веку до н. э. — периоду расцвета классического искусства Древней Греции.

В конце концов статуя попала в музей Смирны (Измир), где через несколько лет ее и увидел Питер Трокмортон — американский журналист и страстный любитель подводного плавания. Обуреваемый страстью к приключениям и «великим» открытиям, он, скопив деньги, отправляется в Бодрум. Здесь молодой журналист по крупицам стал собирать сведения о затонувших кораблях, случайно «выловленных» рыбаками или поднятых собирателями губок, керамических «горшках» и других древних предметах. И без устали нырять в каждом интересном на его взгляд месте. Спустя некоторое время он наткнулся на историческую сокровищницу — настоящее корабельное кладбище. Вокруг островка Ясси покоились останки тридцати девяти затонувших кораблей разных времен — Античности, Средневековья и наших дней. Здесь рядом с древней галерой мирно «соседствовали» турецкий фрегат XVIII века и хорошо сохранившийся грузовой византийский корабль, а чуть в стороне — корпус подводной лодки времен Второй мировой войны. Впоследствии часть этих уникальных свидетелей прошлого будут исследованы археологами. Пока же Трокмортона и ученых заинтересовал корабль, затонувший у мыса Гелидония, с необычным грузом бронзовых изделий.

…Дюма и Трокмортон, надев водолазное снаряжение, первыми погружаются в таинственные глубины моря.

Трокмортон не сразу находит знакомое место кораблекрушения. Подводный ландшафт сильно изменился. Многие ориентиры, отмеченные ранее подводником, исчезли (по всей видимости, они были занесены песком). В то же время появились новые «проплешины». Но вот чуть в стороне вырисовывается груда каких-то предметов.

Дюма пытается ножом отделить один из них. Но не тут-то было. За тысячелетия они намертво спаялись между собой каменистыми донными отложениями и превратились в единый монолит. Дюма повторяет свою попытку, подплыв к другому скоплению, но вновь безрезультатно. И тут он замечет необычный камень — плоский, круглой формы, с отверстием посередине. Он уже видел подобные «жернова». Несомненно, это одна из самых ранних форм корабельного якоря. Слова авторитетного подводника, соратника Жака Ива Кусто, одного из основателей Группы подводных изысканий во Франции, вселяет уверенность на успех. Да и Джордж Басс твердо убежден, что в глубине, под грузом, сохранились части судна. Правда, для того, чтобы до них добраться, придется убрать тонны песка и камней. Но этот «пустяк» не пугает археологов, и они с энтузиазмом берутся за дело.

Дюма предлагает разбить глыбы на куски вместе с коралловой массой, поднять каждый по отдельности, а затем, уже на земле собрать в одно целое. Идея блестящая, но как под водой разбить многотонную металлическую массу? Всплывшая проблема решается гениально просто. Кто-то вспомнил об автомобильном гидравлическом домкрате. Правда, несколько дней пришлось помучиться, чтобы спустить его под воду и установить в нужном положении, но зато результат превзошел все ожидания. Благодаря этому немудреному приспособлению монолиты удалось расколоть и с помощью лебедки аварийно-спасательного судна поднять на поверхность.

После того как куски были доставлены на берег, очищены от известняка, их собрали, словно гигантские пазлы, и груз вновь приобрел свой первоначальный вид. Слитки бронзы и меди заблестели на солнце, как и три тысячи лет назад, когда они вышли из литейной мастерской. Но где и в каких плавильных печах они были отлиты? На эти вопросы археологи получили ответы, когда скрупулезно изучили сами слитки и другие предметы, обнаруженные на корабле.

Слитки были двух видов. Одни имели форму «звериных шкур» и были явно кипрского происхождения, другие более походили на диски. Ранее слитки подобной формы находили только в Сардинии. Некоторые из дисковидных слитков были разбиты пополам, на четыре части, на восемь и на еще более мелкие фрагменты. Возможно, эти куски служили одновременно чем-то вроде разменной монеты. На 27 слитках стояли клейма изготовителя в виде выгравированных или нацарапанных значков.

Кроме этого, на судне был найден богатый набор оружия и бытовых предметов: топоры, широкие секиры, мотыги, кирки, лопаты, молотки, резцы, ножи, наконечники для копий и стрел, бронзовое зеркало и шило. На некоторых предметах было также что-то начертано. Ученые определили, что это минойское письмо, каким в эпоху бронзы пользовались на острове Кипр. Многие находки были разбиты уже в древности и положены в плетеные корзины вместе со слитками. На корабле нашли множество отходов литья, а также отлитые, но не отшлифованные и не доведенные до готовности предметы. Эти находки позволили предположить, что судно перевозило бронзовый «лом», предназначенный для переплавки и изготовления новых орудий. Очевидно, на судне находился и сам кузнец или литейщик. Во всяком случае, об этом говорят обнаруженный водолазами бронзовый молот для штамповки штифтов или проделывания отверстий в орудиях, а также головки булав или молотки с очень ровной поверхностью, с помощью которых возможно чеканить листы металла.

В месте, которое ныряльщики окрестили «капитанской каютой», археологи обнаружили пять амулетов в виде скарабеев и тонко выгравированную печатку из камня для оттисков на глиняных табличках. На печатке были изображены три фигуры — богиня с высокой короной на голове, благословляющая двух склонившихся перед ней в глубоком поклоне молящихся. Эта вещь была выполнена в Северной Сирии, причем на 500 лет раньше, чем построен корабль. Вероятно, она принадлежала владельцу судна — купцу, возможно, из Сирии. То, что это был именно купец, подтверждали находки 48 весовых гирь из красного железняка, составлявших три полных комплекта. А также несколько голубовато-белых жемчужин финикийского происхождения.

Здесь же, в «каюте» были найдены единственная на борту лампа, игральные кости, большое количество различных керамических сосудов, изготовленных в конце XIII века до н. э., следы пищевых продуктов (косточки маслин и, предположительно, кости птицы и рыбы), пара головок для булавы, бритва в виде полумесяца, точильные камни и овечья бабка. Последняя предназначалась для распространенной игры в бабки либо для гадания, поскольку моряки древности в плаваниях часто руководствовались пророчествами.

Не подвело археологическое чутье и Джорджа Басса. Под грузом корабля были обнаружены отдельные части его корпуса: остатки обшивки и почти не поврежденная распорка судна. Несмотря на фрагментарность находок, специалистам удалось установить, что шипы верхних досок обшивки точно входили в отверстия досок, расположенных ниже. Такая технология строительства называется наборной. Корпус судна набирался из толстых коротких досок, в торцах которых долбились пазы. В ходе дальнейших операций в них вставлялись шипы, затем доски плотно насаживались торцами друг к другу. Уроженец античного Галикарнаса — «отец истории» Геродот писал о подобных конструкциях: «При строительстве грузовых судов ребер вовсе не делают». И далее: — «…египтяне вырезали толстые планки длиною в 2 локтя, накладывали их одну на другую и соединяли между собой прямоугольными деревянными шипами, входившими одной половиной в отверстие нижней планки, а другой — в отверстие верхней. Планки сколачивались между собой ударами тяжелых болванок и образовывали толстый корпус судна без киля и внутреннего набора. Корпус в поперечном сечении имел форму, близкую к полукругу, и снаружи проконопачивался папирусом». Заключение о наборной конструкции корпуса корабля из Гелидонии стало археологической сенсацией. Ученые смогли воочию убедиться в том, что затонувший примерно в 1200 году до н. э. корабль был построен по принципу, который использовался в Средневековье при строительстве каравелл.

Находка под металлическими слитками, то есть в трюме корабля, прутьев деревьев твердых пород позволила раскрыть еще одну историческую загадку, на этот раз связанную с расшифровкой отдельных сюжетов в гомеровском эпосе «Одиссея».

Как известно, Одиссею в строительстве плота, на котором он намеревался вернуться домой после долгих странствий, помогала нимфа Калипсо. Гомер в деталях описывает создание этого древнейшего плавсредства:

Над последними словами Гомера ломало голову не одно поколение переводчиков, интерпретаторов эпоса и морских историков. Никто не мог себе представить, для чего при строительстве корабля требовались прутья и «лес». После исследования корабля, затонувшего у мыса Гелидония, все стало на свои места. Было очевидным, что «хворост» служил не для защиты палубы от пены и брызг, как предполагалось до этого, а в качестве подстилки в трюме для сохранения товаров сухими.

Таким оказался замечательный итог подводных раскопок у мыса Гелидония, которые опытный Фредерик Дюма назвал «первыми методическими раскопками, доведенными до конца».

КИРЕНИЙСКИЙ КОРАБЛЬ

Однажды в ноябре 1965 года известный ныряльщик из города Кирения на Кипре, по имени Андреас Кариолу, проводя на морском дне эксперименты по выращиванию губок, вдруг увидел, что из-за внезапного шторма якорь его судна движется. Волочившийся по дну якорь поднимал огромную тучу ила, и в погоне за ним Кариолу неожиданно очутился напротив груды амфор. Якорь не останавливал своего «бега», и у ныряльщика не было времени внимательно рассмотреть свою находку. Ему пришлось всплыть на поверхность, чтобы не упустить лодку.

Позднее выяснилось, что груда амфор и погребенные на дне куски дерева оказались «капсулой времени» эпохи Александра Македонского. Это были обломки древнегреческого судна, причем наиболее сохранившегося по сравнению со всеми, обнаруженными прежде. Корабль затонул примерно в 300 году до н. э. на расстоянии одной мили к северо-востоку от гавани Кирения, на глубине 100 футов.

Всплыв на поверхность, Кариолу попытался найти какие-либо ориентиры, однако из-за смещения его лодки они оказались неточными. Только после двух лет упорных поисков места кораблекрушения Кариолу вновь сумел обнаружить киренийские обломки и поднять на поверхность две амфоры. Неугомонный ныряльщик сразу же обратился к правительству Кипра с просьбой организовать экспедицию для раскопок, в чем, к большому сожалению, ему было отказано из-за нехватки средств.

Но любознательному ловцу губок повезло. Именно в этот период на Кипре по приглашению Управления древностей находился морской археолог Майкл Катцев. Естественно, он встретился с Кариолу, и тот сразу же повез ученого на место кораблекрушения.

Когда Катцев в первый раз нырнул для изучения киренийских обломков кораблекрушения, он увидел кучу амфор, причем около 80 амфор четко виднелись на морском дне. Эта куча была «могильной плитой» над погребенными под нею остатками кораблекрушения. Впоследствии он писал: «…Горойло (кипрский ныряльщик. — А. О.) подвел меня и мою группу к скоплению амфор. Почти сто лежащих друг на друге кувшинов покрывали площадь размером приблизительно 5 х 3 м. Вначале мы усомнились, что такое небольшое количество груза может указывать на нахождение торгового корабля. Мы натянули координатную сетку, обследовали окрестности с помощью металлических шестов с целью выявления других амфор и при этом установили, что части корабля лежали на площади размером 10 х 20 м и были покрыты песком. Это соответствовало размерам торгового корабля. Затем с помощью металлического детектора и протонного магнитометра мы провели концентрацию железа и других металлов и определили положение судна».

Находка оказалась типичным торговым судном времен Александра Македонского. Оно использовалось в качестве «трампового торгового судна», то есть плавало вдоль побережья, загружаясь и разгружаясь в портах, встречающихся на его пути. В момент гибели на его борту находился груз — около 350 амфор и 29 жерновов. Судно имело 47 футов в длину и 14,5 фута в ширину, водоизмещение — около 40 т.

Раскопки начались в 1967 году и осуществлялись бригадой из 54 ныряльщиков под руководством Катцева. Продолжались они до 1972 года.

В результате исследований было выявлено большое количество амфор 10 типов, что позволяло реконструировать маршрут судна — порты его захода. Так, например, из 404 поднятых амфор 343 принадлежали острову Родос — предположительно, они содержали родосское вино, пользовавшееся большим спросом в Древней Греции и Древнем Риме. Часть амфор происходила с острова Самосу. Их назначение определить не удалось. Остальные 8 типов амфор, которые были представлены в незначительном количестве, служили, вероятно, для хранения дорожного провианта или редких товаров. Среди других находок следует отметить около 10 000 штук миндаля, от которого сохранились только оболочки, и жернова для мельниц прямоугольной и квадратной формы. Все эти находки позволили ученым определить путь судна. Он проходил от островов восточной части Эгейского моря к Родосу и далее к Кипру. Причины гибели судна остались тайной, однако отсутствие каких-либо следов пожаров или нападения пиратов позволяет предположить, что судно затонуло от внезапно налетевшего шторма. На это указывает и то, что в момент погружения паруса были зарифлены — свинцовые кольца были сложены на корме в том виде, как они в то время использовались в такелаже. Причем команде, вероятно, удалось спастись, прихватив личные вещи, ибо из них было обнаружено только пять бронзовых монет, бытовая керамика и остатки кожаной сандалии.

Найденная посуда (тарелки, чашки, кувшины для масла, терракотовые поварешки и т. д.) позволила определить «планировку» судна. Так, кухонная и столовая посуда была сконцентрирована в кормовой части, однако камбуза на борту не было — горячая пища, очевидно, готовилась на берегу.

Некоторые находки дали ученым информацию о том, чем питались моряки в открытом море. Свинцовые грузила для сетей свидетельствовали, что древние мореходы ловили рыбу. А косточки винограда, семена инжира и маслин, остатки чеснока — о том, что было их последней трапезой. Количество сосудов и столовых приборов (четыре ложки, четыре миски и четыре чашки) подсказали, что на борту судна находились четверо моряков, включая капитана.

Более десяти лет ученые скрупулезно изучали судно, и в итоге их любознательность была вознаграждена. Они узнали многое об истории самого судна, его конструкции, жизни древних мореходов и, что очень важно, о том, как древние греки строили свои суда.

В 1974 году после многолетних реставрационных работ древнее судно было поставлено в «сухой док», под своды галереи средневекового замка крестоносцев в Кирении. Но на этом его жизнь не закончилась.

В 1982 году профессор Катцев заключил контракт с Харрисом Тсаласом, президентом Греческого института по сохранению морских традиций (Hellenic Institute for the Preservation of Nautical Tradition), который предложил построить точную копию киренийского судна в натуральную величину и назвать его «Кирения И». Катцев передал в институт все чертежи и обеспечил необходимое научное руководство (автором проекта восстановления был морской археолог Ричард Стеффи). В ноябре 1982 года на верфи Ма-нолиса Псароса в Пераме (Афины) началось строительство копии. Оно было завершено через 3 года.

В соответствии с принципами экспериментальной археологии копию выполняли из тех же материалов, что и древние греки, применяя при этом весьма похожие инструменты.

Для шпангоута, точно так же как и в настоящем киренийском корабле, было решено использовать сосну алеппскую, которая в изобилии растет на греческом острове Самос. В ней очень много сучков и смолы, что делает изготовление шпангоута весьма сложным, и по этой же причине инструменты быстро тупятся. Однако эта древесина должна была иметь какие-то свойства, из-за которых именно ей отдавали предпочтение древнегреческие кораблестроители.

Копия строилась точно так же, как и настоящий киренийский корабль. В далекие времена процесс строительства был прямо противоположен тому, что широко применяется ныне. Сначала делали киль, затем наружную обшивку судна — такой способ называется «обшивка сначала». После установки киля наступала очередь обшивки, и здесь использовался весьма трудоемкий и требующий значительных усилий способ соединения врубкой, или «пазы и шипы». В последнюю очередь с помощью медных гвоздей, вручную изготовленных в Афинах, устанавливали шпангоуты и ребра. Весь процесс требовал не только значительных затрат труда и усилий, но и большого расхода древесины, которая в те времена была достаточно дорогой. Однако следует отметить, что в Древней Греции ни в рабочей силе, ни в древесине недостатка не было. Подобный метод строительства кораблей применялся более 1000 лет.

Что же касается гнутых частей, то древние греки предпочитали естественно гнутый шпангоут, и этот способ также применялся, несмотря на то что для него требовалось очень много гнутой древесины.

Поскольку на подлинном корабле не было следов конопатки, то было решено вообще обойтись без нее, хотя и существовали опасения, что копия будет давать очень большую течь. В ходе испытания течь была столь сильной, что хотя судно и не затонуло, но корпус был полон воды. Эта почти что катастрофа имела чудесный конец: за 24 часа шпангоуты впитали очень много влаги и сильно разбухли. В итоге все щели в корпусе оказались герметично заделанными и судно стало пригодно к плаванию.

В сентябре 1986 года, после того, как все испытания были закончены, «Кирения II» начала свое путешествие на Кипр. Командование кораблем принял профессиональный шкипер Антонис Василиадис. В научную группу экспедиции вошли: Хари Критзас из отдела классической археологии, Янис Вихос — специалист по древним судам, Никое Лианос из отдела подводной археологии.

Основной целью экспедиции было на практике определить возможности древних плавсредств. Однако каждый из участников имел и свое индивидуальное задание, которое входило в программу плавания, разработанную греческими археологами и историками. Например, врача экспедиции «Кирения II» доктора Томаса Скулиса интересовала психологическая совместимость членов экипажа, вынужденного продолжительное время жить в условиях ограниченного пространства. Молодого археолога Яниса Вихоса интересовал сам корабль, его поведение в открытом море и т. п.

Экспедиция начала свой маршрут из порта Пирей и взяла курс на мыс Сунион — место первой стоянки. По пути штормило, сила ветра доходила до 6–7 баллов, высота волн — до 3 м. Ко всеобщему удивлению, судно шло очень ровно, делая до 7,5 узла. Отсутствие шума (поскольку никакого двигателя не было) создавало у команды ощущение необыкновенной свободы и спокойствия.

Судно двигалось с помощью одного прямоугольного паруса площадью 62 кв. м. Как и на всех древних кораблях, он должен был изготовляться из льна. Во время строительства «Кирении II» это вылилось в огромную проблему — найти мастера, способного изготовить такой парус, было делом непростым. К счастью, она была решена благодаря помощи шотландской фирмы, производящей паруса для военно-морских сил Великобритании.

В оптимальных условиях под парусом судно делало минимум 6 узлов. При использовании весел (либо в безветренную погоду, либо для маневрирования в портах) скорость «Кирении II» не превышала 1 узла да и то лишь на короткое время. Работа весельщика была отнюдь не легкой.

Как и все древние суда, «Кирения II» управлялась при помощи двух рулевых весел, расположенных в кормовой части корпуса. В соответствии с открытиями археологов команда состояла из капитана и трех матросов. Провиант для моряков состоял их копченого мяса, сухарей, миндаля, меда, фиг, винограда, маслин, оливкового масла, вина и пр. — все, как в прежние времена.

Корпус корабля был открытым, и, по современным меркам, никакого комфорта на борту не было — команда постоянно испытывал на себе воздействие погоды. Совершенно очевидно, что жизнь древнегреческих моряков была очень тяжелой и только особо выносливые моряки могли ее выдержать. На «Кирении II» были две небольшие палубы в передней и задней частях корпуса, которые использовались, соответственно, для управления судном и для сбрасывания якоря.

По грузу истинной «Кирении» можно было догадаться, в какие порты она заходила: ее маршрут пролегал, соответственно, от порта Пирей до мыса Сунион. Далее она направлялась к Кикладам, в центральной части Эгейского моря, побывала в Китносе, Сиросе, Наксосе. Далее путь судна пролегал к Южным Спорадам — островам Кос, Нисирос и Родос. От Родоса — к последнему греческому острову в этом районе, Кастелоризону, расположенному у берегов Турции.

Во всех портах, куда заходила «Кирения II», она брала на борт чисто символическое количество груза — того же типа, что брала и подлинная «Кирения».

Самым интересным участком пути стал отрезок в 167 морских миль между островом Кастелорисо и Кипром. Сначала дул легкий ветер, который превратился в сильный, в результате чего все путешествие заняло около 60 часов, что, впрочем, вполне нормально даже для современных кораблей. Из-за шторма на подходе к Кипру сломалось рулевое весло, но команда сумела починить его, пока корабль плыл.

К сожалению, из-за того, что Кирения была в 1974 году оккупирована Турцией, «Кирения II» не смогла зайти в тот порт, куда ходил древний корабль 2300 лет тому назад. Было решено плыть в гавань Пафос, где и завершилось 2 октября 1986 года это беспрецедентное путешествие длиной в 595 морских миль.

Прибытие «Кирении II» в Пафос стало одним из важнейших событий на Кипре. На церемонии встречи присутствовали президент республики Спирос Киприану, министры и члены парламента, а также тысячи киприотов и туристов.

За возвращением «Кирении II» в Грецию вновь наблюдала международная команда археологов. Судно прошло 800 миль. Причем в это время сильно штормило и сила ветра нередко доходила до 10 баллов. Более того, оно сумело справиться с западным ветром благодаря своей способности плыть при 50 градусах против ветра. С боковым сносом 15 градусов, несмотря на свою почти бескилевую конструкцию, корабль не только ровно шел в штормовую погоду, но при этом еще и имел скорость до 12 узлов. «Кирения II» скользила по волнам высотой до 3,5 м, не набирая при этом воды. Глафкос Кариолу, сын Андреаса и капитан судна, на обратном пути отмечал максимальную бортовую качку при 25 градусах. При этом фальшборт оказывался на уровне воды, но погружения не было. Корпус оказался очень прочным, вероятно, из-за конструкции типа «обшивка сначала».

После первого успешного исторического эксперимента интерес к киренийскому кораблю не прошел. Более того, он получил новое «дыхание». Вторая реплика древнего корабля была сделана в Японии, а затем, в 2002 году — третья — на Кипре, в Лимасоле.

ТИР И СИДОН

Уважаемый читатель. Ты знаешь, что такое ночь посреди океана…

Куда ни кинь глазом — вода, вода, вода, необъятная ширь, которую не решаются обсуждать даже альбатросы. А над нею в пустоте висит одинокая луна, загадочная, словно золотой диск древних инков. Нет ничего более одинокого на свете, чем луна над океаном…

Не от страха ли одиночества Бог создал нас, людей? Не являемся ли мы всего лишь порождением огромного космического страха? Потому и жизнь наша с самого детства до старости наполнена страхами, разнообразными страхами, царствующий из которых — страх одиночества. Может быть, пытаясь заглушить этот страх, Господь и создал муравейник, а затем по его подобию — город. Но муравей — это системный продукт Создателя, а человек, «Гомо сапиенс», то есть «Человек разумный» — существо низшей категории природы. Почему? Потому, что способен убить творение Всевышнего и развеять в пыль город — колосс, созданный руками и гением соплеменников. Сделать то, что дозволено сотворить только Богу.

Уважаемый читатель. Ты видел когда-нибудь пустынный, оставленный людьми город?.. Оставленный под натиском варваров или стихии. Это более, чем одиночество, это как чувство Смерти, сначала эйфория, полет, власть над каждой собственной клеточкой, а соответственно, и Вселенной, а затем раздавливающая тяжесть и покорность, словно на тебя взвалили Молитву за весь грешный Мир…

Некогда этот город был известен всему Средиземноморью. Звался он Тиром. Имя города в Библии связано с царем Хирамом, союзником Давида, помогавшим его сыну Соломону строить храм. Основан город был около VIII в. до н. э. и состоял как бы из двух частей — островной части и материковой. Последнюю древние авторы называли Палетиром, т. е. Старым Тиром. Иногда материковая часть именовалась также Ушу. Считают, что первоначально Тир возник на материке и лишь затем были освоены лежащие поблизости (около километра) два острова, образовавшие островную часть. Поэтому материковую часть и называли Старым Тиром. При царе Хираме в X в. до н. э. пролив между двумя островами был засыпан, в результате чего острова были слиты воедино. Островная часть Тира по-финикийски называлась Цор, т. е. «скала», т. к. остров, где она располагалась, был скалистым. В ходе последних археологических работ было определено, что островная площадь Тира равнялась приблизительно 58 га. Размеры материковой части города определить невозможно, т. к. от них практически ничего не осталось.

Еще в древности Тир поражал своим великолепием. Так, в одном из амарнских писем (открытых при раскопках египетского города Телль-Амарны) правитель Тира упрекался в том, что его дворец не похож на дворцы других финикийских правителей: он чрезвычайно богат и может сравниться лишь с дворцом царя Угарита. Отличались богатством и храмы Тира, среди которых особое место занимал храм бога Мелькарта, построенный одновременно с самим городом. Мелькарт (в переводе «царь города») почитался как владыка Тира, и праздники в его честь считались главными в этом городе. Этот бог, по воззрениям финикийцев, являлся покровителем моряков и колонистов, и поэтому практически во всех колониях он так же был одним из почитаемых богов.

Дома жителей Тира представляли собой в основном двухэтажные сооружения, причем нижний этаж был больше верхнего. При этом окна были только наверху, а нижняя их часть закрывалась балюстрадой (так называемые тирские окна). Крыши домов были плоские. Строили тирцы и многоэтажные дома. Улицы у финикийцев были мощеные. К слову, среди древних народов они первыми начали мостить улицы. Древнейшие среди обнаруженных таких улиц относятся к VI в. до н. э. Тир обладал прекрасной крепостью, стены которой достигали до 50 метров в высоту, и гаванью. После гибели Угарита на протяжении нескольких веков, за исключением небольших промежутков времени, именно Тир считался главным среди других финикийских городов, хотя те и сохраняли свою независимость.

С самого начала своего существования Тир был тесно связан с морем. На него фактически и опиралась мощь города. Именно море сделало его одним из центров мировой торговли. «Богат он рыбой более, чем песком», — говорилось о Тире в древнеегипетском папирусе. Славился город и своими кораблями. Библейский пророк Иезекииль, обращаясь к Тиру, говорил о его судах: «Из кипарисов сенирских делали тебе доски; кедры Ливана брали, чтобы сделать мачту над тобою. Из дубов башканских делали твои весла; сиденья для твоих гребцов делали из слоновой кости и бука, что с острова Кипра. Узорчатое полотно из Египта было парусом твоим, чтобы быть для тебя знаменем; яхонтовым и пурпурным цветом с островов Элиша покрыта была твоя палуба».

Подробными сведениями о конструкции финикийских кораблей ученые не располагают и по сей день. Однако кое-какую информацию о них донесли до нас свидетельства древних авторов и изображения судов на рельефах, фресках и монетах.

Считается, что финикийские корабли были не плоскодонными, а килевыми. Это значительно увеличивало их скорость. Мачта по египетскому образцу несла прямой парус на двух реях. Вдоль бортов в один ряд располагались гребцы, а на корме были укреплены два мощных весла, которые использовались для поворота судна. Во вместительный трюм загружали амфоры или кожаные бурдюки с зерном, вином, маслом. Иногда для сохранности трюм заливали водой. Более ценные товары размещали на палубе, которая ограждалась деревянными решетками. На носу корабля закрепляли большой сосуд для питьевой воды. Длина такого судна достигала 30 метров, экипаж состоял из 20–30 человек. После X века до н. э. у финикийцев появились специальные боевые суда. Они были легче торговых, но длиннее и выше — гребцы располагались на двух палубах для большей скорости. Над ними возвышалась узкая площадка, защищенная щитами, с которой воины во время битвы обстреливали врага из луков и забрасывали дротиками. Но главным оружием был грозный таран, обитый медью и поднятый над водой. Корма корабля вздымалась вверх, как хвост скорпиона. Большие рулевые весла размещались не только на корме, но и на носу, что позволяло почти мгновенно совершить поворот. Корабль мог перевозить до сотни человек — воинов, команду и гребцов, которыми часто были рабы.

Тирийцы щедро приносили морским богам жертвы, понимая, что от них зависит их величие. Город цвел. Из года в год росло его богатство, а вместе с тем и гордыня. Чем больше богатели финикийские города, тем больше приносилось жертв во славу богам, дарующим все это. В том числе и человеческих. Людей жертвовали различным богам финикийского пантеона, но, в основном, Баал-Хамону, который более всего «предпочитал» детей, главным образом первенцев. Антропометрические исследования останков таких жертв показали, что 85 % принадлежали младенцам моложе шести месяцев. История донесла до нас описание и даже внешний вид статуи бога Баал-Хамона. В Библии он назван Молохом — от термина «молек», которым именовалось жертвоприношение в честь этого бога. «Статуя Молоха… была колоссального роста, вся из меди и внутри пустая. Голова была бычачья, потому что бык был символом силы и солнца в его лютом виде. Руки у статуи были чудовищной длины, и на огромные простертые ладони клались жертвы; руки, движимые цепями на блоках, скрытых за спиною, поднимали жертвы до отверстия, находящегося в груди, откуда они сваливались в пылающее пекло, которое помещалось внутри статуи на невидимой решетке, а выпадавшие сквозь нее зола и угли образовывали все возрастающую кучу между ног колосса. Полагают, что взрослые жертвы сперва закалывались, но нет сомнения в том, что дети клались живыми на страшные, докрасна раскаленные ладони чудовища. Родным настрого воспрещалось выказывать печаль. Детей, если они кричали, пока их приготовляли к ужасному обряду, успокаивали ласками. Как это ни должно казаться безобразным и невозможным, матери обязаны были не только присутствовать на страшном торжестве, но воздерживаться от слез, рыданий и всякого проявления печали, потому что иначе они не только лишились бы почета, подобавшего им вследствие оказанной им всенародно великой чести, но могли навлечь гнев оскорбленного божества на весь народ и одно неохотно сделанное приношение могло уничтожить действие всего жертвоприношения и даже навлечь на народ беды хуже прежнего. Такая слабохарактерная мать была бы навеки опозорена».

Мы не случайно столь подробно остановились на этой пропитанной кровью странице Истории. Ибо нравы, царившие в финикийских городах — кровавые жертвоприношения, извращенная жестокость, безудержный разврат и работорговля, — в конце концов разгневали Небеса.

«За то, так говорит Господь Бог: вот, Я — на тебя, Тир, и подниму на тебя многие народы, как море поднимает волны свои. И разобьют стены Тира и разрушат башни его; и вымету из него прах его и сделаю его голою скалою. Местом для расстилания сетей будет он среди моря; ибо Я сказал это, говорит Господь Бог: и будет он на расхищение народам. Ибо так говорит Господь Бог: вот, Я приведу против Тира от севера Навуходоносора, царя Вавилонского, царя царей, с конями и с колесницами, и со всадниками, и с войском, и с многочисленным народом. Дочерей твоих на земле он побьет мечом и устроит против тебя осадные башни, и насыплет против тебя вал, и поставит против тебя щиты; и к стенам твоим придвинет стенобитные машины и башни твои разрушит секирами своими. От множества коней его покроет тебя пыль, от шума всадников и колес и колесниц потрясутся стены твои, когда он будет входить в ворота твои, как входят в разбитый город. И разграбят богатство твое, и расхитят товары твои, и разрушат стены твои, и разобьют красивые домы твои, и камни твои и дерева твои, и землю твою бросят в воду. И сделаю тебя голою скалою, будешь местом для расстилания сетей; не будешь вновь построен: ибо Я, Господь, сказал это, говорит Господь Бог. Ужасом сделаю тебя, и не будет тебя, и будут искать тебя, но уже не найдут тебя во веки, говорит Господь Бог».

Божий приговор, объявленный в пророчествах, был приведен в исполнение. И последний удар, самый страшный, нанесло Тиру не вражеское нашествие, не эпидемии, не внутренние раздоры, а благословенное море.

Но давайте все по порядку. Сначала Тир да и вся Финикия попадают под власть чужеземных завоевателей: ассирийских царей, египетских фараонов — правителей Вавилонии, и, наконец, Персидской державы. Ее сокрушает Александр Македонский.

В 332 году до нашей эры 23-летний Александр осаждает Тир, который, как уже говорилось выше, был расположен на острове почти в километре от материка. Захват этой главной базы персидского военного флота являлся важным элементом плана выдающегося полководца, которому было необходимо безопасно двигаться на юг для завоевания Египта, а затем и Персии. Чтобы добраться до города, Александр приказал соорудить от материка к острову мол шириной почти 60 метров (была использована древесина и обломки материковой части города). Боевые корабли Тира яростно сражались, несколько раз прерывая работы. Когда мол наконец приблизился к стенам города, в них был проделан пролом с помощью осадных орудий, установленных на судах, и штурм города начался. Один из античных авторов следующим образом описывает первую попытку захватить город:

«Так как теперь от флота тирийцам не было никакой пользы, то македонцы смогли подвести машины к самым стенам. Машины, стоявшие на насыпи, не нанесли стене никаких значительных повреждений: так она была крепка. Подвели некоторые суда с машинами и с той стороны города, которая была обращена к Сидону. Когда и здесь ничего не добились, Александр, продолжая всюду свои попытки, перешел к южной стене, обращенной в сторону Египта. Здесь наконец стену на значительном пространстве расшатали; часть ее обломалась и рухнула. Там, где она обрушилась, навели, как было возможно, мостки и в течение короткого времени пытались идти на приступ; тирийцы, однако, легко отбросили македонцев».

Диодор добавляет, что пролом был около 30 м в длину, но за ночь тирийцы восстановили стену.

Через 3 дня Александр возобновил штурм. Сначала расшатали стену возле южной гавани, затем к проделанному пролому подошли корабли с мостками и пехотой. Первым взошел на стену Тира македонец Адмет со своими щитоносцами. Вскоре македонцы захватили все стены с башнями и проникли в город. Одновременно корабли киприотов и союзных финикийцев ворвались в обе гавани Тира. Началась резня защитников города.

Город пал на 7-й месяц осады. За это время погибло около 400 македонцев. Тирийцы потеряли 8–9 тысяч: 6–7 тысяч мужчин погибло во время штурма, еще 2 тысячи были распяты на крестах вдоль моря.

В живых остались немногие мужчины из правителей города, укрывшиеся в священном храме Геракла. По словам Арриана, в рабство было продано 30 тысяч захваченных жителей Тира, Диодор пишет о 13 тысяч пленников. Курций сообщает, что около 15 тысяч жителей было спасено союзниками из Сидона, которые тайно переправили тирийцев в Сидон.

И все-таки Тир поднимался из руин и «снова возвращался благодаря мореплаванию, в котором финикийцы всегда превосходили другие народы», — писал античный географ Страбон. Но после распада империи Александра Македонского земли Финикии отошли к Египту, где правила греческая династия Птолемеев. В Азии Птолемеи заняли часть Сирии, со временем распространили свое владычество до Пальмиры, а при Птолемее Эвергете еще далее. Они окончили начатый Нехао канал, соединивший Нил с Красным морем, основали в южной части этого залива две гавани и соединили их удобными путями сообщения с Нилом. Вследствие этих строительств, осуществленных Птолемеями, торговые пути изменились. Раньше тирские суда плавали по маршруту: финикийский порт — Петра — Красное море — Индийский океан. Теперь же через прорытый канал моряки из Красного моря и Индийского океана приходили в Александрию, а оттуда уже в различные порты Средиземноморья. Значение Тира как торгового центра рухнуло окончательно. Последующая история города неразрывно связана с государствами, которые располагались на его землях. После птолемеевского Египта Тир подпал под власть царства Селевкидов, затем Рима, потом Византии, потом арабов. Потом город оказывается в эпицентре войн времен Крестовых походов, попеременно переходя из рук в руки то мусульман, то христианских рыцарей, подвергаясь каждый раз страшному опустошению. Вот как описывается одно из взятий Тира мусульманами: «Взяв и разрушив Птолемаиду, султан направил одного из своих эмиров с отрядом войск, чтобы завоевать Тир, и город, охваченный ужасом, без сопротивления открыл свои ворота… Эти города, не давшие никакой помощи Птолемаиде, полагали, что находятся под защитой перемирия. Но население их было перебито, рассеяно, продано в рабство; ярость мусульман распространялась даже на камни этих городов, и казалось, что они стремятся уничтожить саму землю, по которой ступали христиане. Их дома, храмы, памятники, их хозяйство и все, составляющее гордость христиан, все это было истреблено вместе с жителями с помощью огня и меча». Окончательно Тир был взят мусульманами летом 1291 года. Разграбленный и сожженный мусульманскими войсками, город уснул навеки. Посещавший эти края в 1355 году арабский путешественник Ибн Батутта писал, что только жалкие развалины остались от некогда великого города. Сегодня на месте древнего Тира стоит бедная рыбацкая деревушка Сур. Там, где некогда плавали тысячи судов, ныне снуют по морю бедные шаланды рыбаков, которые расстилают свои сети там, где много веков назад купцы со всего мира расстилали перед глазами покупателей виссон и пурпур.

Остатки Тира так и не найдены и по сей день, и, лишь подводная археология позволила одним глазком взглянуть на былое величие города. Заслуга в этом принадлежит миссионеру, археологу, историку, пилоту и картографу Антуану Пуадебару. Его биография не менее увлекательна, чем история Тира, остатки которого он нашел в прибрежной зоне Средиземного моря.

Родился Антуан Пуадебар (Poidebard) в 1878 году в Лионе. В возрасте чуть более 20 лет он был послан Обществом Иисуса (Societas Iesu), монашеским орденом Римско-католической церкви, миссионером в Турцию и Армению.

Во время Первой мировой войны он был полковым капелланом: сначала на Западном фронте, а с 1917 года — на Кавказе. Служил в Ереване, на Иранском плоскогорье и в Грузии. В 1923 году вышла в свет его книга «На перекрестке путей Персии», отмеченная Французской академией. В этой работе уже были использованы данные воздушной разведки, определившие направление его будущих исследований.

В 1924 году Пуадебар был назначен преподавателем Университета Св. Иосифа в Бейруте, а в 1925 году по распоряжению командования французской армии становится воздушным наблюдателем резерва в чине подполковника.

Ему поручается изучить экономические ресурсы Северной Сирии с помощью аэронаблюдений. Именно тогда Пуадебар и убедился, что самолет необычайно эффективен в археологических поисках римских поселений в Месопотамии. Он сообщил об этом во Французскую академию надписей и литературы, и Академия поручила ему проверку его открытий в полевых условиях.

Однако полевые исследования оказались безуспешными, и Пуадебар снова занялся аэрофотографией. В конце 1926 года в верхнем бассейне Евфрата Пуадебар сделал первые аэрофотоснимки и обнаружил многочисленные военные лагеря эпохи Византийской империи. В 1927 году он открыл в этом районе замок и обнаружил знаменитую Дорогу Диоклетиана на Пальмиру. В 1928 году ему удалось воссоздать точный план разрушенного византийского города Таннурина.

Его главная заслуга состояла в том, что за годы полетов и съемок он первым выявил римский «лимес» — полосу оборонительных приграничных сооружений и дорог. Он составил великолепную карту этого района, благодаря которой картина римских укреплений стала «ясной, как день». В 1934 году он принялся за исследования римских укреплений в Западной Сирии, занявшие восемь лет, а затем за поиски потерянных римских и финикийских портов, Тира и Сидона. Здесь он впервые осуществил аэрофотосъемку объектов, скрытых под водой, и доказал эффективность этой методики.

На полученных Пуадебаром фотоснимках неподалеку от берега явно читались пятна, имеющие правильную геометрическую форму. Остатки сооружений Тира? Чтобы разобраться в этом, Пуадебар привлек к работам водолазов. Они-то и сделали удивительное открытие. На глубине 3–5 метров ими были обнаружены остатки древнего мола, начинавшегося от сторожевой башни и уходящего в море почти на 200 метров. Ширина мола достигала 8 метров. Такие размеры позволяли жителям города в период осады расположить здесь не только войска, но и боевые машины. Затем был найден второй, еще более мощный мол, длиной в 750 метров — с нешироким проходом, своеобразными «воротами» для кораблей посредине. Если бы через этот проход попытался проникнуть в гавань Тира вражеский корабль, он был бы встречен градом стрел и камней, причем обстрел этот длился бы долго: от прохода к молу тянулся 100-метровый «коридор», образованный двумя дамбами, на которых также могли находиться лучники и пращники. Укрепления имелись и в начале каждого мола на тот случай, если бы враг попытался захватить портовые сооружения не с моря, а с суши.

После получения у капитана Ива ле Прера инструктажа по технике подводной фотографии Пуадебару удалось отснять некоторые свои находки. Ле Прер конструировал для различных фотоаппаратов специальные корпуса, с помощью которых можно было вертикально фотографировать подводные объекты с поверхности воды. Позже такое устройство получит название «смотрового окна». Особенно полезным средством при определении контуров лежащего под водой порта оказались стереосъемки.

Такова вкратце история «жизни» древнего города Тира. А совсем невдалеке от него находился древний город Сидон, ныне портовый город Сайда, с населением более ста тысяч человек. Этот город прошел через все те же лихолетья, что и Тир: не раз был оккупирован мусульманами и христианскими рыцарями. Он подвергался огню, а его жители нещадно вырезались, но всякий раз он восставал из пепла. Страшному опустошению он подвергся в том же 1291 году, когда был разорен Тир, но в отличие от него выжил. После этого он был еще не раз в эпицентре войн. В 1840 году он подвергся страшной бомбардировке союзного англо-французского флота, воевавшего с Египтом, в чьи владения тогда входила и Сайда. В 70-е годы XX века в Сайде лилась кровь из-за гражданской войны, бушевавшей в Ливане.

Археологические раскопки, проводившиеся в разные годы в Сидоне, принесли исследователям финикийских древностей важные открытия.

Так, в 1855 году в Могхарат-Аблуне, к югу от Сидона, нашли отлично сохранившийся саркофаг, выполненный в египетском стиле. Надпись, высеченная на нем, гласила, что здесь похоронен Эшмуназар, царь сидонян, правивший в начале III века:[2] «Я был похищен безвременно, прожив считаные дни во славе, без отца, при матери-вдове… Я, Эшмуназар, царь сидонян… и моя мать, Амаштарт, жрица Астарты, владычицы нашей… построили храмы богам — храм Астарте в Сидоне, приморской стране, и мы поместили Астарту туда с величаньем; построили храм Эшмуну — святилище Эн-Инлал — на горе, и мы поместили его туда с величаньем. И мы построили храмы для богов сидонян в Сидоне, приморской стране: храм Баалу и храм Астарте-шем-Баал… Владыка царей (один из Птолемеев или один из персидских царей. — А.О.) дал нам… хлебные области великолепные… за великие деяния, которые я совершил, и мы присоединили их к пределам страны, чтобы они принадлежали сидонянам навеки».

Сейчас этот саркофаг хранится в ливанском Национальном музее археологии в Бейруте, так же, как и, так называемые «антропоидные» саркофаги из белого мрамора, найденные на окраине Сидона, и знаменитый «корабельный» саркофаг римской эпохи, на торцевой стороне которого имеется рельефное изображение одномачтового корабля с высокими бортами.

К сожалению, эти находки не позволяют воссоздать облик древнего города. На его месте лежит современный ливанский порт, что мешает проведению широкомасштабных археологических работ. Тем не менее кое-какую информацию историкам все же удалось получить. Значительную роль в этом сыграли подводные исследования, проведенные неутомимым А. Пуадебаром.

Устройство сидонского порта оказалось иным, чем порта Тира. Внутренняя его часть была защищена от преобладающих юго-западных ветров мощными скалами. С севера порт был огорожен молом, напоминавшим молы Тира. Он немного не доходил до островка, где возвышается построенный крестоносцами «Замок моря». Узкий проход и был главным входом в древний порт. Между островом и берегом, где тянется песчаная отмель, имелся еще один вход в порт, однако он был таким мелким, что даже небольшие корабли не могли его миновать. Жители Сидона еще в древности прорыли здесь канал, чтобы обеспечить проход судам. Теперь он перекрыт дамбой, но следы этого канала были обнаружены водолазами. Торговый порт Сидона находился чуть в стороне от города — на острове, лежавшем к северу от него. В его районе были обнаружены плохо сохранившиеся остатки мола.

Любопытно, что в 1935 году, когда акватория Сайды стала затягиваться песком и сужаться, здесь построили мол, защищавший гавань от подводного течения, приносившего песок. Во время его строительства была использована современная по тем временам техника для дноуглубительных работ. Каково же было изумление археологов, когда через несколько лет они обследовали подводные руины Сидона и открыли, что древние финикийцы, защищая свой порт, строили куда более сложные сооружения, чем те, что возвели в XX веке инженеры, работавшие в Сайде.

2001 год принес исследователям новые открытия. В конце марта ливанские специалисты-историки на дне моря в районе между городами Сайда и Тир нашли город 2-го тысячелетия до нашей эры. Ученые полагают, что найден древний город Ермот. Он упоминается в текстах периода египетских фараонов, возраст которых не менее 38 веков. О Ермоте, в частности, говорится, что он вместе с другими на территории нынешнего Ливана городами (Шит, Сильм, Жбейль, Арка и другие) враждовал с египетскими фараонами. Интересно, что в этих текстах еще не упоминались Тир, Сидон и Бейрут, которые стали известны позднее.

Объявление об открытии сделали президент ливанского Объединения водолазов-профессионалов Мухаммед Ас-Сариджи и историк, профессор Юсеф Аль-Хаурани. По их словам, город «с домами, улицами, портами, с дамбами, площадями и памятниками в центре» покоится на глубине от 3 до 17 метров недалеко от населенных пунктов на побережье — Захрани и Сарафанда. Протяженность города 4–5 км. Исследователи установили, что строительные камни, использованные в двух портах и дамбах затонувшего города Ермот, походят на камни, которые использовались при строительстве северного порта Тира. Есть и другие сходные элементы построек, в частности, каменные лестницы, ведущие к огромным строениям.

Спустя шесть лет после открытия Ермота, в мае 2007 года специалисты Европейского центра по изучению геологии и окружающей среды (CEREGE) подарили миру еще одно научное открытие. Они установили, каким образом Александр Македонский завоевал Тир. Точнее, каким образом ему это удалось, было известно давно, из древних текстов и иллюстраций. Загадкой оставалось то, каким образом Македонский смог построить мол, да еще такой длины и ширины. Чтобы доподлинно доказать, что именно помогло Александру, и подкрепить существующие теории надежными данными, французские ученые с помощью ливанских археологов (они выполняли подводную часть исследования) взяли пробы почвы более чем в 20 местах современного перешейка, соединяющего бывший остров и материк. Специалистам удалось добраться до пород, возраст которых достигает 8 тысяч лет. Затем в лаборатории образцы почвы и ископаемых существ тщательно обследовали. Оказалось, что в то время в этих местах обитали, в основном, моллюски в ракушках, что свидетельствует о небольшом волнение воды на этом пространстве. Моделирование волнения и предыдущие исследования района перешейка (в том числе из космоса) помогли составить полную картину.

«Прежде археологи не могли точно утверждать, какой рельеф дна был между островом и материком, — некоторые рассказывали о 5–6 метрах глубины», — сказал журналистам один из специалистов Европейского центра. После проведенных исследований стало ясно, что около 8 тысяч лет назад от материка отходила полоса земли длиной 6 километров. Через два тысячелетия подъем уровня моря отделил остров от материка и уменьшил его до 4 километров. Однако между островом и материком остался подводный песчаный перешеек — на глубине всего 1–2 метров. Этим перешейком и воспользовался Александр Македонский в своей военной кампании против Тира.

ЗАГАДКА «ДОРОГИ БИМИНИ»

— Профессор, а вы знаете, что-нибудь об этом ясновидящем Кейси?

— Да. Перед отъездом я навел кое-какие справки о нем через своего приятеля из Федерального бюро расследования. Забавно, за ним в свое время присматривали. Даже арестовывали несколько раз за мошенничество.

— И кто же он?

— Родился Эдгар Кейси в штате Кентукки 18 марта 1877 года. Ходили слухи, что его провидческий дар проявился в раннем детстве, эдак лет в шесть. Правда, взрослые не обратили на это особого внимания, приписав «видения» малыша его слишком богатому воображению. Где-то лет в 12 он оставил школу, некоторое время помогал отцу на ферме, а в 18 лет решил самостоятельно искать свое место в жизни. Сменив полдюжины профессий, молодой человек в конце концов неплохо показал себя в качестве коммивояжера оптовой фирмы, торговавшей канцелярскими товарами. Возможно, из него вышел бы преуспевающий делец, если бы не случившееся несчастье: в возрасте двадцати одного года Кейси начал терять голос. Врачи так и не смогли понять причину недуга. Они перепробовали не один десяток лекарств и даже гипноз, но все оказалось безрезультатно. Болезнь не отступала. И тогда Кейси решил вылечиться самостоятельно, без помощи медиков — по методике, которая ему «приснилась». И что вы думаете? Он выздоровел.

Новым «целителем», естественно, заинтересовались репортеры. 9 декабря 1910 года газета «Нью-Йорк тайме» напечатала на двух полосах сенсационный материал о «волшебнике из Кентукки». Так началась многолетняя карьера Эдгара Кейси, «самого загадочного человека Америки», как назвали его журналисты.

После небольшой паузы профессор продолжил:

— И вы знаете, Дмитрий, успехи Кейси на поприще лечения заболеваний бесспорны. Но, что интересно, наиболее шумную славу принесло Кейси не «целительство», а его «чтения» прошлого. И здесь, мы подходим к самому интересному, ради чего мы и прибыли сюда.

Профессор задумался…

— Особое место в описаниях у Кейси прошлых жизней человеческих душ занимала Атлантида. Да, да, не улыбайтесь… Она не только встречается в его каждом третьем «чтении», но и выглядит своего рода «потерянным раем», где электричество перемещало транспортные средства, фотографии снимались с огромного расстояния, где была преодолена сила земного тяготения и многое другое. Такую фантастическую картину нарисовал Кейси в 1935 году, рассказывая об Атлантиде. Этот материк, который населяла краснокожая раса, по его словам, пережил последовательно три катастрофы: около 50 000, 28 000 и 10 000 лет до нашей эры. Причем последняя растянулась почти на 7000 лет и завершилась погружением Атлантиды в океанскую пучину. Одной из причин гибели последней цивилизации Кейси называл использование новых источников энергии, типа атомной. Обратите внимание, Кейси не был физиком, да и атомную бомбу изобрели лишь в 1945 году. Об одном из трансформаторов энергии — некоем Ужасном кристалле, или Огненном камне ясновидящий сообщил следующее: «Запись того, как создать такой кристалл, находится в трех местах на Земле: в затонувшей Атлантиде или Посейдоне, где часть храмов будет еще обнаружена под донными наносами вблизи островов Бимини, у побережья Флориды…»

Так или примерно так началась экспедиция, в состав которой вошли три уже к тому времени известных специалиста в области подводных исследований.

Первый из них: Дж. Менсон Валентайн — профессор Йельского университета, океанограф, зоолог, археолог и знаток доколумбовской культуры Америки, ветеран экспедиций на Юкатан и юг Тихого океана, почетный хранитель Музея науки в Майами и, наконец, исследователь, 15 лет проведший в поисках следов исчезнувших цивилизаций.

Второй: француз русского происхождения Дмитрий Ребиков (Ребикофф) — талантливый инженер-электрик, специалист в области подводной фотосъемки, изобретатель знаменитой электронной самодвижущейся фотокамеры и к этому времени уже получивший известность как подводный археолог.

Думаю, здесь будет уместным чуть подробнее остановиться на личности этого человека, широко известного за рубежом и, увы, малознакомого отечественному читателю.

Дмитрий Ребиков родился в Париже в 1921 году и еще в раннем детстве проявил незаурядные способности. Есть сведения, что во время Второй мировой войны он активно занимался изобретательством и многие германские предприятия привлекали его в качестве технического эксперта и приобретали его изобретения. После окончания войны он учился в Сорбонне, а по завершении образования переехал из Парижа в Швейцарию, в Лозанну, где открыл собственное дело.

Среди его удачных изобретений того времени — колорметр — прибор для измерения цветовой температуры. Изобретением портативной электронной лампы-вспышки (1947) Ребиков заложил основы нового научного направления — научно-технической фотографии. Благодаря этому изобретению он первым смог сфотографировать пулю в момент ее вылета из ствола — процесс, длящийся миллионную долю секунды.

Вскоре Ребиков переехал во Францию, в Канны, где «заболел» подводным плаванием и приступил к научным исследованиям под водой. Он создает первые подводные электронные вспышки, стереофотоаппараты и кинокамеры. Благодаря его системам появляется возможность получения высококачественных подводных фотографий, что становится, по сути, прорывом в методах подводного документирования.

В 1952 году Ребиков конструирует первый в мире подводный скутер «Тоrрillе», а через год превращает его в дистанционно управляемый необитаемый подводный аппарат «Poodle» — опять-таки первый в мире.

Ох уж эти русские…

В 1953 году конструктор создает первый образец подводного средства движения «Pegasus», на котором впервые в мире были установлены гироскопические приборы. Этот аппарат был просто обречен на международный успех и стал прообразом для многих других подводных средств передвижения.

Вместе с профессором Ивановым, инженерами Леграном и Кувьером Ребиков в те годы разрабатывает корректирующую линзу для подводной фотограмметрии.

В 1959 году Ребиков с супругой переезжает в США. Здесь ученый работает главным инженером на фирмах «Loral», «Chicago Bridge» и ряде других. Продолжает на основе новых технологий разработки в области подводного телевидения и скоростных подводных фотоаппаратов, которые стали производиться этими фирмами. Подводные средства движения «Pegasus» и необитаемые подводные аппараты «Sea-Inspector», оснащенные фотоаппаратами и кинокамерами для подводной съемки, нашли широкое применение в нефтедобывающей промышленности, киноиндустрии, в Океанографическом комитете и, конечно, в военно-морском флоте США.

В 1974 году компания «Rebikoff» представила уникальную глубоководную платформу для автоматической фотосъемки, способную работать на глубине 2 км. Однако деятельность Д. Ребикова не ограничилась только разработкой уникальных средств передвижения и фототехники. За документальный фильм «Цветной дворец» (1952) о подводной жизни ему была присуждена награда Каннского кинофестиваля. Во многом благодаря именно его усилиям на экран выходит целая серия «подводных» фильмов, включая легендарный «Моби Дик» (1954).

В 1980 году в форте Лодердейл во Флориде Ребиков основал некоммерческий Институт подводной технологии, который возглавлял до ухода на пенсию в 1991 году. Умер талантливый изобретатель в 1997 году во Флориде.

Но вернемся назад.

Третьим участником исследований стал Роберт Маркс, заслуженно считавшийся одним из ведущих специалистов в области истории флота и морской археологии, знатоком периода колониального владычества Испании в бассейне Карибского моря. До этого Маркс уже руководил подводными раскопками в Порт-Ройале (1963–1968 гг.), исследовал ряд археологических памятников древних майя, в частности, «священные колодцы», изучал места кораблекрушений в Карибском море и у берегов Испании. Нашел и исследовал у берегов Бразилии два римских корабля II в. до н. э. и тем самым доказал факт, что Колумб опоздал с открытием Америки на… 1700 лет!

В 1962 году на борту точной копии каравеллы Колумба Маркс попытался повторить маршрут великого генуэзца в Новый Свет. И несмотря на то что погодные условия не позволили ему довести эксперимент до конца, он был посвящен королем Испании в рыцари.

К вышесказанному, пожалуй, следует добавить то, что все трое были страстными аквалангистами и неизлечимыми романтиками.

В конце 1968 года эта группа снарядила экспедицию и прибыла на северное побережье острова Северный Бимини Багамского архипелага. Этот остров был хорошо известен своей рыбалкой — окружающий его океан многие считали и по сей день считают одним из самых лучших мест в мире для рыбной ловли. Поскольку Бимини находится всего лишь в 80 км (50 миль) восточнее форта Лодердейл (Флорида), многие американцы рыболовы заходят на остров на лодке или на яхте, чтобы порыбачить или насладиться ночной жизнью острова. Да и растительность этих мест живительна, недаром великий Генрих Гейне в стихотворении под одноименным названием «Бимини» называл его «островом счастья». Старик Хемингуэй первую часть своего романа «Острова в океане» также посвятил Северному Бимини.

Но не ради благословенного отдыха и рыбалки прибыли на остров специалисты-подводники. Объектом их научного интереса да и простого человеческого любопытства стали остатки таинственных сооружений, которые были воочию «открыты» всего несколько месяцев назад американскими пилотами Робертом Брашем и Триггом Адамсом, совершавшими очередной полет над Багамскими островами. На небольшой глубине вблизи острова Андрос, неподалеку от крошечного островка Пайн Кэй (Сосновая бухта) они заметили на фоне светлого песчаного дна четко проступающие темные протяженные образования, напоминающие каменную кладку. По форме они соответствовали прямоугольному строению с длиной стены от 30 до 18 метров. Примерно треть прямоугольника была отгорожена внутренней стеной.

Сенсацией запахло тогда, когда вспомнили, что где-то в далеких тридцатых американский визинер Эдвард Кейси, известный больше под псевдонимом «Спящий пророк», неоднократно указывал на происшествие, которое должно было случиться в 1968 или 1969 годах. Речь шла ни больше ни меньше как о нахождении легендарной Атлантиды. «И Посейдия будет среди первых частей Атлантиды, которые снова поднимутся. Ожидайте этого шестьдесят восемь и шестьдесят девять (1968 и 1969). Уже недолго».

Во время другого транса Кейси уточнил, где поднимется «Посейдия»: «Есть возвышающиеся части, некогда составлявшие континент Атлантиду. Британская Вест-Индия или Багамские острова и часть, которую можно увидеть сегодня, если сделать геологическую съемку; эти (части) определятся прежде всего в районе Гольфстрима».

Согласно Кейси, мифическая Атлантида, прежде чем погрузиться под воду, раскололась на пять больших островов. Самыми крупными были Посейдия, Ариан и Ог. В трансе он увидел их разбросанными между Азорскими островами и западным побережьем США.

Последователи «Спящего пророка» немедленно объявили находку Р. Браша и Т. Адамса грандиозным подтверждением прогнозов своего учителя. Их даже не смутили высказывания местных жителей, заявлявших о том, что о существовании «обнаруженных» летчиками фундаментах они знали давно и всегда относились к ним, как к чему-то, само собой разумеющемуся. «Здесь Бог благословляет людей на жизнь», — недоуменно говорили они. Впрочем, знали об этих таинственных объектах и ученые. Еще в 1956 году местные жители, отец и сын, занимаясь подводной охотой возле островков Бимини, увидели на дне мраморные колонны, торчащие из песка. Охотники-подводники сообщили о своем неожиданном открытии ученым. Однако отыскать колонны им вторично не удалось. Скорее всего, предположили ученые, колонны скрыл слой морского песка, передвигающегося под водой.

В 1959 и 1960 годах известный нам уже доктор Дж. Мэнсон Валентайн, неоднократно совершая полеты между островами Бимини и Ориндж-Ки, обнаружил на малой глубине каменные образования, похожие на улицы, сооружения геометрической формы со множеством углов и закоулков и круги, также выложенные из камня. На глубине не более 5,5 м у северо-западного побережья северной группы островов Бимини он увидел нечто, что выглядело наподобие булыжной мостовой, выложенной из больших блоков, скругленных по бокам и углам. Большая часть этих глыб имела прямоугольную форму, некоторые — почти квадратную. Самые крупные блоки достигали в длину от 3 до 6 м.

То, что Дж. Мэнсон Валентайн принял за мостовую, могло быть верхней частью стены, которая протянулась более чем на 300 м. Примерно в 30 милях к югу от южной группы островов Бимини на мелководье Валентайн заметил еще одну протяженную каменную гряду, вытянутую по прямой, а рядом темный, поросший водорослями прямоугольник. А еще 20 миль южнее, чуть к северу от Ориндж-Ки, на плоском грунте на глубине всего в 2 сажени покоились многочисленные едва заметные прямоугольники.

Правда, убедительно объяснить, что это за кладки, профессор Валентайн тогда так и не смог.

В 1967 году над Бимини и лежащим поблизости островом Андрос пролетал самолет, на борту которого находился Дмитрий Ребиков. На глубине в пять-шесть метров он также заметил какое-то странное сооружение прямоугольной формы. По мнению Ребикова, сооружение не могло быть творением природы — его построили люди. Можетбыть, это были остатки островного государства Бимини, о котором писал Джозеф Б. Мэйхэн?

Джозеф Б. Мэйхэн, занимавший вплоть до своей кончины в 1995 году пост исполнительного директора Института изучения культур Америки, почти всю свою жизнь посвятил изучению истории и культуры индейского племени ючи. В июне 1957 года Мэйхэн познакомился с потомственным вождем племени Сэмюэлем У. Брауном-младшим. Ученый побеседовал с ним и был даже удостоен чести составить письменную хронику священной истории ючи. В своей увлекательной книге «Тайна: Америка в мировой истории в доколумбовскую эпоху» Мэйхэн писал:

«У ючи сохранилась легенда о том, что их древней прародиной был некий остров на востоке. Вождь приказал записать специально для меня сокращенный вариант легенды, где говорится, что Багамские острова представляют собой остатки огромного легендарного острова, погибшего много веков назад в результате грандиозной природной катастрофы».

Далее вождь Браун ссылался на эту катастрофу, утверждая, что земля была расколота «пламенем и облаками различных цветов, появившимися с запада и севера». По словам Мэйхэна, именно тогда огромный остров опустился на дно моря и лишь немногим оставшимся в живых удалось добраться до «мыса», как они его называли. Браун утверждал, что этот «мыс» и есть ныне Флорида. Затем он без тени сомнения заявил, что тот огромный остров находился на месте нынешних Багамских островов, и, в частности, упомянул остров Андрос».

Так что же это за сооружения или стены циклопической кладки, получившие позднее название «Дороги Бимини»?

Природа ли создала эти каменные формации или это действительно следы древней мифической Атлантиды? Или легендарного островного государства Бимини, блаженной земли, о которой повествуют предания лукайос — индейского племени, обитавшего на Багамских островах до прихода Колумба и истребленного конкистадорами в XVI веке?

В 1492 году корабли Христофора Колумба впервые приблизились к берегам Нового Света. Колумб высадился на островах между Флоридой и Кубой. Местных аборигенов, а вместе с ними и группу островов, на которых они обитали, он назвал одним и тем же именем — лукайос. Сегодня этот архипелаг именуется Багамским. Туземцы-то и рассказали белолицым пришельцам об островном царстве Бимини, на котором били источники вечной молодости и обитало племя прекрасных женщин.

Во втором плавании Колумба принимал участие Хуан Понсе де Леон — беспоместный член одной из самых знатных фамилий в Кастилии, ставший известным позже как завоеватель и губернатор Пуэрто-Рико. В марте 1513 года он на собственные деньги собрал экспедицию и отплыл из Пуэрто-Рико на поиски чудо-источника. По рассказам, Понсе принимал на службу и стариков, и увечных. Вероятно, он полагал, что молодость и здоровье ни к чему людям, которые после сравнительно короткого морского перехода могут омолодиться и возвратить утраченные силы. Команды на кораблях этой флотилии были самыми старыми из всех, какие знает морская история.

27 марта 1513 года, пройдя мимо северной группы Багамских островов, после трехнедельного плавания они увидели большую землю. Понсе назвал эту землю Флоридой («Цветущая»), так как она вдвойне заслуживала это название: берега ее были покрыты великолепной субтропической растительностью и она была открыта в первый день праздника христианской «цветущей» Пасхи (по-испански — Pascua Florida). Но на карте, составленной Аламиносом — главным кормчим экспедиции, на новооткрытой земле было написано и другое, «языческое» имя — Бимини.

Две недели Аламинос вел корабли на север, вдоль восточного берега Флориды. Испанцы высаживались во многих местах и перепробовали воду множества речек и озер, напрасно отыскивая целительный источник. Огорченный неудачей Хуан Понсе де Леон в последний раз высадился на берегу у 30° северной широты и именем кастильской короны вступил во владение новым «островом».

Это было первое испанское владение на континенте Северной Америки. Но останавливаться здесь было довольно опасно, так как испанцы встретили во Флориде воинственные индейские племена — калуса.

В 1521 году Понсе де Леон с королевским патентом на колонизацию островов Бимини и Флориды (в то время Флорида еще считалась островом), во главе отряда из 200 человек высадился на западном берегу Флориды и вновь попытался завоевать полуостров. Однако испанцы встретили такое яростное сопротивление со стороны местных индейцев, что вынуждены были спешно погрузиться на корабли и повернуть назад. В одном из сражений с индейцами Понсе де Леон был ранен отравленной стрелой и скончался во время морского перехода на Кубу.

В ответ на гибель своего предводителя испанцы ответили кровавой резней. Оставшиеся в живых индейцы, были погружены на корабли и отправлены в качестве рабов на побережье Кубы или на остров Гаити, который тогда назывался Испаньола. Примерно к 1540 году племя лукайос исчезло полностью. Вместе с ним навсегда были утрачены и сведения о сказочном островном государстве Бимини.

И вот наступил 1968 год. Казалось бы, настал «момент истины». Группа Д. Ребикова и профессора Валентайна приступила к исследованию затонувших сооружений. Открытия пошли одно за другим. Между рядами каменных блоков в северной части островов Бимини, которые имеют высоту от 6 до 20 м, ныряльщики обнаружили следы или отпечатки наподобие колеи, известные по доисторическим культурам Мальты. На восточной оконечности архипелага Бимини — остатки стены. Верхняя часть этой стены будет досконально изучена спустя 5 лет, в 1973 году, после значительного подъема морского дна. Как оказалось, она представляла собой сооружение типа вала или насыпи и по форме напоминала огромный треугольник. Своей наиболее длинной стороной она примыкала к прямоугольнику размером с футбольное поле. В свою очередь, западная часть этой площадки была окаймлена подобием каменной плотины, сложенной из крупных необработанных блоков, через которую, извиваясь, проходил канал. Валентайн принял это сооружение за исполинский резервуар для воды с подводящим трубопроводом. В северной части этого сооружения он усмотрел три концентрические окружности, по форме напоминающие глаз. Подобные структуры знакомы нам по другим доисторическим культурам, существовавшим в различных районах мира. Но образования, которые были обнаружены на мелководье вокруг островов Бимини, значительно превосходили по размеру все те, что были известны науке до сих пор.

Мэнсон Валентайн не удовлетворился полученными результатами и приступил к обследованию всего района близ острова Бимини. В 1970 году во время облета акватории к югу от Мозелльской банки — рифа, ориентированного по оси север — юг и находящегося примерно в 5 км от берегов Бимини, он со старым другом и коллегой Джимом Ричардсоном обнаружил с воздуха целый ряд объектов, представляющих потенциальный интерес для археологов и лежащих под водой на глубине от 5 до 10 м. К их числу относились «участок дна, покрытый сетью пересекающихся прямых и дугообразных линий», а также «исключительно сложная подводная система квадратов, прямоугольников и полуокружностей». Поблизости от нее была обнаружена груда «отдельных клеткообразных фрагментов, образующих некий артефакт длиной в добрую сотню ярдов (т. е. 91,5 м), отдаленно напоминающий ногу со многими пальцами». Этот объект, по мнению Валентайна, отмечал собой северную оконечность Бимини.

Жак Майоль, знаменитый ныряльщик, рекордсмен мира по глубоководным погружениям, по просьбе Валентайна обследовал это место. Ему удалось сделать целую серию ценных для науки фотоснимков, которые убедительно свидетельствовали, что клеткообразные фрагменты имеют явно упорядоченную структуру. По мнению Валентайна, дно в этом месте было «разлиновано прямыми темными линиями, столь же ровными, как разметка теннисного корта». Были обнаружены и шестигранные метки, и впадины в грунте, но наиболее часто встречались «клетки», имевшие в среднем около 4 м в поперечнике.

В целом этот комплекс, по мнению Валентайна и его коллег, отличался несомненной геометрической симметрией, что позволило им прийти к заключению о том, что «этот удивительный артефакт представляет собой творение весьма искусных мастеров, живших в незапамятные времена».

Затем Валентайн и Ричардсон сосредоточили свои усилия на обследовании 50-километровой полосы между Бич Кейс и Саут Райдинг Рокс, вдоль северного края Большой Багамской банки. Здесь они обнаружили несколько «прямоугольных структур», а также «прямоугольник и треугольник», происхождение которых пока что не получило убедительного объяснения. В полутора километрах к югу, чуть севернее острова Ориндж Кей, исследователи заметили «группу странных прямоугольников больших размеров, имеющих не вполне ясные, но, несомненно, правильные очертания».

Другой аномальный объект, найденный у Северного острова Бимини, представлял собой «странной формы «стрелу», заросшую водорослями», острие которой указывало на северо-запад, «а другой конец был соединен с основанием U-образной формы, придававшим всему рисунку сходство с огромным следом». После более тщательного исследования было установлено, что его размеры составляют 33 м и состоит этот объект из огромных каменных блоков. Такое же сооружение, имеющее те же очертания, но гораздо большие размеры, было обнаружено Валентайном и Ричардсоном на отмелях Джолтерс Кей, примерно в 48 км к востоку.

Еще более загадочным был объект, зафиксированный примерно в 100 км к юго-востоку от Бимини. Он состоял из двух «очень заметных» параллельных борозд или дорожек, протянувшихся «почти на семь миль (11 км)» в направлении островка Рассел-Лайт-Хаус. Эти линии представляют собой составную часть громадной звездообразной композиции, полностью скрытой под густыми зарослями водорослей. В центре ее находятся «три многоугольных отверстия». Коллега Валентайна, Жак Майоль, совершил погружение в указанном месте и обнаружил, что центральное отверстие завалено грудой огромных каменных глыб.

В апреле — мае 1971 года очередная экспедиция под руководством доктора Валентайна продолжила поиски. Она подтвердила бесспорное существование под водой каменного сооружения или конструкции длиной 70 метров и шириной 10 метров. Исследователи пришли к мнению, что это произведение человеческих рук. Ученые открыли также «явно искусственно обработанные каменные плиты в форме шестигранников диаметром чуть более двадцати сантиметров, которые лежали на берегу кучей или были уложены прямыми и параллельными линиями». Некоторые образования на морском дне имели форму больших полумесяцев или напоминали границы дворов. Вот только опять не было найдено ни одного керамического изделия, ни украшений, ни инструментов — тех важных предметов, которые могли бы стать убедительным доказательством рукотворности сооружений и датировать их.

29 сентября 1972 года Валентайн вместе с Джимом Ричардсоном совершал очередной полет. Их небольшой легкий самолет следовал на малой высоте вдоль западной кромки Большой Багамской банки, держа курс на юг, туда, где островной шельф круто обрывается в сторону Старого Багамского пролива, глубоководного канала, отделяющего древний Багамский сухопутный массив от острова Куба, расположенного к югу от него. Повернув на юго-восток, исследователи продолжали полет на высоте около 700 м прямо вдоль кромки мелководной банки и увидели внизу очертания крошечного островка Кэй Гвинчос.

И тут Валентайн и Ричардсон сразу же заметили на мелководье «самую поразительную совокупность сдвоенных линий, которую нам когда-либо доводилось видеть… общая картина чем-то напоминала террасные склоны, «улицы» на которых шли более или менее параллельно друг к другу». Пораженный этим зрелищем, Валентайн сразу же предположил, что, «по всей вероятности, это богатое место служило в древности чем-то вроде некоего церемониального центра».

Продолжая полет в юго-восточном направлении и преодолев еще 55–65 км, Валентайн и Ричардсон увидели контуры другого крошечного островка, Кэй Лобос, также расположенного на самой кромке Большой Багамской банки… И в этот момент они увидели именно то, что, как и предчувствовал Валентайн, и должно было находиться на Большой Багамской банке: объект, который он впоследствии назвал «колыбелью», блестящей жемчужиной затонувшего материка. По словам ученых, их глазам предстали «панорамы густых зарослей водорослей, имеющие столь явную и правильную планировку, которая никак не могла образоваться в результате случайного размножения флоры». Эти правильные линии шли по самому краю шельфа банки, обращенного к Старому Багамскому проливу, в направлении мелководного рифа у островка Кайо Романо, лежащего у северного побережья Кубы.

Продолжая двигаться вдоль кромки шельфа, Валентайн и Ричардсон заметили еще более странные объекты. Впоследствии ученый описывал их как «огромное поле темных водорослей, ограниченное с одной стороны палевого цвета трапециедальным сооружением… обнесенное сплошной оградой… имеющей неровные очертания со стороны «суши» (т. е. дна шельфа) и вытянувшейся строго по прямой линии вдоль кромки шельфа». Вдалеке они заметили «множество темных прямоугольников и прямых линий, тянущихся вдаль».

Подлетая к Диамонд Пойнту, находящемуся у юго-западного угла Большой Багамской банки, исследователи заметили целую серию «прямых линий, пересекающих друг друга под прямыми, тупыми и острыми углами». Это зрелище впоследствии побудило Валентайна охарактеризовать находку как «архитектурный план исключительно сложного городского комплекса». В самом деле, Валентайну и его другу Джиму Ричардсону показалось, что «их глазам предстали руины некоего допотопного города».

В 1975 году к затонувшим объектам близ Бимини прибыла новая экспедиция. Ее возглавил преподаватель английского языка и литературы Академии военно-воздушных сил США и большой любитель археологии профессор Девид Зинк. В исследованиях приняли участие профессиональные водолазы ВМС США.

Один из участников этих работ, археолог Джон Стал, в своем отчете писал: «На протяжении трех месяцев мы зарисовывали, замеряли, брали геологические пробы. Большая часть дороги состояла из огромных камней, размером приблизительно 5x5x1 метр, дальний от берега отрезок простирался на 1000 метров, направленный на северо-восток. На южном конце заметен четкий изгиб, где дорога поворачивается в противоположную сторону, дублируя себя; отрезок, ближе расположенный к берегу, или внутренняя часть образуемой таким образом буквы «J», отклоняется на 7 градусов на восток и идет под углом 52 градуса на северо-восток. В последнюю неделю экспедиции я обнаружил, что внутренний отрезок, обрываясь в зарослях черепаховой травы, продолжается после по крайней мере 750 метров по сравнению с северным экстремумом дальнего отрезка.

За исключением четырех-пяти участков, где обнаружены два и более установленных друг на друга рядов камней, вся дорога выложена в один слой. Хотя не все камни одинакового размера, путем статистического анализа мы получили условную строительную единицу, которая составила 1,15 метра, исходя из того, что большинство камней имело размеры около 2,3 и 3,45 метра.

Более точные замеры под водой проделать было невозможно. Ближайшая к полученной, древняя единица измерения равняется двум финикийским локтям, или 1,14 метра».

Да простит меня читатель за столь подробное описание обнаруженных под водой объектов. Автор сам утомился, собирая их по «крохам». Но важно было показать ценность и масштаб найденных артефактов.

Итак, что могут представлять собой «стены Бимини»? Некоторые исследователи допускают, что речь идет, вероятнее всего, о порте с двойным волнорезом и каменными набережными. Однако если принять предложенную гипотезу, то гигантское сооружение из огромных камней свидетельствует, что мы имеем дело с каким-то реликтом неизвестной, но распространившейся чуть ли не на весь мир мегалитической культуры. Но до сих пор считалось, что древнейшие сооружения этого типа появились на Ближнем Востоке в VI тысячелетии до н. э. Тем временем, когда ученые начали с помощью разных методов (в том числе и радиоуглеродного) определять возраст подводных зданий возле Багамских островов, то выяснилось, что он достигает… 10 тысяч лет! И даже более… Неужели именно здесь возникла та гипотетическая мегалитическая культура, творцы которой на протяжении нескольких тысячелетий странствовали по морям и океанам, оставляя о себе память в виде гигантских сооружений?

Но именно возраст каменных зданий возле Северного Бимини и породил главный вопрос. Вроде бы все правильно: каменный порт был построен на побережье острова, который, согласно геологическим данным, еще и сейчас продолжает медленно погружаться в воду, и скорость этого погружения известна. Именно таким образом через несколько тысячелетий сооружения оказались под водой. Допустим, что так. Но не удивителен ли факт, что уже 10 тысяч лет тому назад строились каменные порты с волнорезами и набережными? Кем и для кого? Куда странствовали неизвестные создатели, с кем вели торговлю? И вообще откуда строители брали камни для циклопической кладки? Для ответа на последний вопрос определенный интерес представляет сообщение геологов из университета в Майами (США). Они говорили, что на острове нет такой горной породы и, похоже, что единственное место, откуда ее можно было взять, находится примерно в 40 километрах к северу…

Здесь, пожалуй, пора уже предоставить слово скептикам. Некоторые из них на полном серьезе заявляли, что камни «Дороги Бимини» — не что иное, как сброшенный с морских кораблей балласт. Правда, почему эти камни так правильно «приземлились» на дно морское и образовали прямую линию, похожую на дорогу, они ответить не смогли.

Еще одна версия — природное происхождение «дороги». Ее опровергнуть гораздо труднее. Еще в 1970 году «Дорогу Бимини» обследовал профессор археологии Университета Майами Джон Холл. В заключении он написал: «Наши исследования выявили, что мы имеем дело с феноменом природного происхождения, называемым «эрозия» и «расщепление прибрежного плейстоцена», мы не обнаружили никаких следов вмешательства человека или какого-либо разумного существа, поэтому, к сожалению для любителей старых легенд, очередная версия о следах Атлантиды отпадает». В апреле 1971 года в журнале «Нейче» («Природа») появилась статья канадского географа Ваймона Харрисона. В ней он писал, что каменные стены Бимини представляют собой ракушечный гравий, зацементировавшийся на мелководье. Затем в едином массиве «образовались трещины, как это обычно происходит с известняками». Создалась иллюзия, будто это глыбы, пригнанные друг к другу строителями. Глыбы, как надводные, так и затопленные, имеющие различные стадии разлома и разрушения, встречаются на Багамских островах часто. Возле Бимини же, по мнению Харрисона, исследователи столкнулись с просто необычной формой разлома огромной плиты ракушечника, и только. Впрочем, и доктор Валентайн не исключал такой возможности. Ведь известны же науке удивительно правильные каменные создания в других частях света, возникшие без участия человека, например, ландшафт с базальтовыми колоннами Джайентс Козвэй под Бушмиллсом, на северном побережье Ирландии. Отдельные признаки, правда, могут оспаривать мнение о естественном образовании подводных сооружений Бимини, к примеру, траншея шириной примерно 60 см и такой же глубины, прямой линией протянувшаяся по дну на значительное расстояние. Сюда же следует отнести то обстоятельство, что среди огромных каменных блоков мостовой тут и там торчат вертикальные столбы, — факт, не укладывающийся в картину ее натурального возникновения. Не перестает удивлять и трассировка циклопической стены, проложенной не то людьми, не то природой: ее углы размечены с геометрической точностью. Да и маловероятно, чтобы природа могла создать из больших глыб правильную прямоугольную букву «П», что лежит «на боку», да еще и «врезать» в поперечину этой буквы три параллельных «мола» одинаковой длины. Может быть, основа сооружения и в самом деле была создана природой, но и человек, несомненно, приложил к ней свои руки.

Веским аргументом рукотворности «дороги» служит удивительный фрагмент обработанного камня, обнаруженный Дэвидом Зинком. На камне заметны четко выдолбленные по всей длине желобки; один конец имеет полуцилиндрическую форму, другой прямоугольный. Ничего подобного прежде на Бимини не встречалось, так же как и на других Багамских островах. При этом ни один археолог или архитектор не смог точно определить происхождение этого фрагмента. Но то, что это было делом рук человека, не вызвало ни у кого сомнения.

Потенциальный интерес представила и находка Пино Туролла. Около Багамских островов, в четырех километрах на юг от «дороги» (в районе Мозелльской банки), он обнаружил мраморные колонны. Мрамор не встречается на Багамах, и его происхождение установлено не было. Вопрос заключается в том, являются ли эти колонны и камень с узорами свидетельствами исчезнувшей цивилизации или это просто балласт с потерпевших крушение кораблей, останками которых буквально усеян этот участок.

Нельзя не упомянуть здесь и еще об одной «достопримечательности» этих мест. Речь идет об обнаруженном с помощью воздушной фотосъемки скальном образовании на Бимини. Оно представляет собой холм в форме кошки с длинным хвостом, изогнутым вдоль спины. Фигура зверя составляет около 250 метров в длину и располагается по соседству с неким прямоугольным скоплением камней. Этим скоплением, как предполагают некоторые исследователи, могут быть развалины храма египетской богини Бастет, имевшей, как известно, кошачье обличье. К этому можно добавить, что очертания одного из островов Багамского архипелага, Кэт Айленда, имеет форму дельфина! А дельфин, как известно, — это священное животное Посейдона, царя Атлантиды.

Людям очень хочется найти остатки легендарной Атлантиды. В средствах массовой информации от случая к случаю вспыхивают сообщения, что они найдены. География Атлантид обширна. На сегодняшний день самыми перспективными районами поисков Атлантиды (по крайней мере по обе стороны Атлантического океана) являются: Америка, Антарктида, Арктика, остров Сан-Паулу, Кубинская и Багамская акватории, Бермудский треугольник, Азорские, Канарские острова, подводный архипелаг Подкова, северо-западные страны Европы и Африки, Сицилия, Мальта, Кипр, Крит и Санторин.

Во многих странах даже созданы общества, организации и институты, активно работающие по проблеме Атлантиды. Один из главных таких центров находится в штате Виргиния (США). «Ассоциация деятелей науки и просвещения» (A.R.E.) была создана в 1932 году на основе Фонда Эдгара Кейси, где тема «Атлантида» стоит на одном из первых мест в системе исследовательских проектов. В рамках американской организации A.R.E. создано несколько проектов по поиску Атлантиды, например, на Багамских островах: группа «Поиски Атлантиды» (Джоан Хенли, Ванда Осман), проект GAFA (Джоан Хенли), проект «Альта» (Билл Донато, Донни Филдс). С 1997 года и по настоящее время в этом районе проведено уже более десятка экспедиций. A.R.E. координирует и финансирует эти экспедиции.

Поиски в районе Багамских островов и акватории Кубы, как считают многие исследователи, имеют особые перспективы.

Еще в 1976 году доктор Валентайн первым высказал предположение о том, что в доисторические времена сухопутный массив Большой Багамской банки и Кубу соединяла полоса суши. В своей статье, опубликованной в «Эксплорере Клаб Джорнел», он утверждал: «…оба побережья расположены параллельно друг другу, что явно указывает на то, что некогда они составляли единый массив; об этом же говорят и многие эндемичные виды фауны, распространенные на Кубе и Багамских островах. Дело в том, что присутствие аналогичных видов животных (по обе стороны Старого Багамского пролива) не так-то просто объяснить их переселением, особенно если вспомнить, что на соседнем материке они никогда не водились».

К слову сказать, «каменные развалины, занимающие площадь в несколько акров и имеющие странно белый цвет, словно они — из мрамора», в свое время были замечены с воздуха Лейчестером Хемингуэем, братом писателя, во время полета на Кубу. Точное местонахождение этих подводных развалин остается неизвестным. Если они находятся не у крайней южной оконечности Большой Багамской банки, то вполне возможно, что их следует искать возле одного из многочисленных островков и бухт, расположенных на банке Кай Саль. Эта банка представляет собой громадный трехсторонний район морского шельфа, около 100 км в длину и ширину, расположенный примерно в 70 км к северу от Кубы.

Известно, что банка Кай Саль опустилась под воду вскоре после заметного повышения уровня океана, последовавшего после окончания ледникового периода, около 8000–6000 гг. до н. э. На этой банке имеются объекты, представляющие потенциальный интерес для археологов. Обнаружил их опытный аквалангист Герб Савински, заместитель директора Музея науки и археологии в Форт Лорендэйл, Флорида, посвятивший немало времени исследованиям подводных пещер и глубинных участков в водах вокруг Багамских островов. К числу таких объектов относится два сооружения, напоминающие «Дорогу Бимини». Одно из них находится около острова Антиллия, а другое — у побережья центрального острова Кай Саль. Кроме этих объектов, известны два огромных тесаных и отшлифованных каменных блока, находящихся в подводной пещере, получившей благодаря этой находке название Каменоломни, а также явные следы орудий каменотесов, найденные и здесь, и в другой пещере, находящейся на рифе Распберри (Малиновый риф). Так как обе эти пещеры вот уже несколько тысяч лет находятся под водой, вполне обоснованна вероятность того, что они были созданы или по крайней мере расширены человеком.

И, наконец, в июле 2000 года было сделано новое сенсационное открытие. Группа исследователей канадской компании «Advanced Digital Communications» провела вместе с учеными из Кубинской академии наук глубоководную разведку с использованием современной гидролокационной техники. В результате на дне моря в районе Западно-Карибских островов на глубине до 1400 м были обнаружены объекты, напоминающие руины затонувшего города. На этом этапе исследований ученые при помощи эхолотов составили подробную карту морского дна в районе западного побережья Кубы.

В 2001 году исследования продолжились, но проводились уже с использованием новейшего оборудования. Для того чтобы подтвердить свои предположения, ученые из «Advanced Digital Communications» отправили в подводную разведку мини-субмарину с дистанционным управлением. С ее помощью удалось заснять на глубине более 600 м многочисленные каменные сооружения, имеющие, по всем признакам, рукотворный характер. Фототехника субмарины зафиксировала, в частности, фрагменты строений, которые напоминали городскую застройку. Подводный город простирался почти на 13 кв. км. Среди обнаруженных объектов оказались массивные блоки, похожие по фактуре на обработанный гранит. О рукотворном характере находок свидетельствовала в первую очередь их форма: подводные строения были прямоугольные, круглые и пирамидальные. О том же свидетельствовал размер конструкций. Длина большинства блоков составляла от 2 до 5 м, что подтверждало версию о том, что обнаруженные конструкции могли использоваться в качестве строительного материала.

Помимо обнаружения подводных руин удалось продвинуться и в ответе на вопрос о том, как формировались континенты.

Канадские ученые, в частности, полагают, что их открытие подтвердило версию о том, что Куба когда-то была соединена с Латинской Америкой в районе полуострова Юкатан. Ведущий специалист «Advanced Digital Communications» Полина Зелитски (в прошлом гражданка СССР) считает, что затопленный город был построен как минимум 6 тыс. лет назад неизвестной цивилизацией. Вероятной причиной ее гибели и затопления города она назвала вулканическую активность.

Спустя два года после находки у берегов Кубы, в марте 2003 года, супруги Грэг и Лора Литтл заявили об открытии огромной, трехъярусной каменной платформы, находящейся в 500 метрах к северу от острова Андрос на глубине 3 метров. Это сооружение тянется в длину на 450 метров, имеет в ширину 45 метров, высота — 4,5 метра от морского дна. Платформа составлена из больших прямоугольных каменных блоков и состоит как бы из трех секций. Эти секции составлены большими каменными блоками примерно 7,5 на 9 метров, толщина их 60 см. Некоторые гиганты достигали размеров 9 на 15 метров! На поверхности некоторых из блоков были видны квадратные углубления, размер отверстий 14 на 14 см. При дальнейшем исследовании оказалось, что к северу от платформы лежит огромная плоская равнина на глубине 3 метров. Равнина простирается до глубокой траншеи, которая называется «Язык Океана». Большая часть морского дна покрыта песком, но удалось зафиксировать на фотопленку что-то похожее на брусчатку, аккуратно соединенную между собой. Камни на равнине квадратные или прямоугольные, площадь самого маленького достигала 60 см. Каменная платформа имеет вид древнего мола и прилегающей гавани. Все эти структуры, по словам Литтлов, как-то связаны со знаменитой «Дорогой Бимини», которая имеет все характеристики древней гавани.

Кстати, экспедиции доктора Литтла к Северному Бимини в 2003 и 2004 годах дали, пожалуй, больше информации об этих объектах, чем все предыдущие, вместе взятые. Литтл и его команда обнаружили под слоем каменных блоков второй такой же, а еще ниже — третий. Добраться до основания древней постройки Литтлу не удалось, но он высказал вполне убедительную версию, что это не дороги, а, скорее всего, вершины стен, погребенных поддонными отложениями.

При осмотре очень небольшой части второго слоя плит, которую удалось раскрыть, было определено, что она меньше затронута водной эрозией, плиты тщательно отшлифованы и довольно плотно подогнаны друг к другу. Приборы показали наличие под дном в районе «дорог» пустот, а также металла. Это необычно для всего района, поскольку ни на самих Багамских островах, ни на прилегающей территории Атлантики залежей металлов нет. Подземные металлические объекты, которые зафиксировал прибор, располагаются большей частью к северу и северо-западу от «дорог», причем расположены они как бы точечно, вкраплениями и образуют широкий полукруг. Литтл полагает, что это, возможно, древняя металлическая колоннада, которая когда-то поддерживала (а может быть, поддерживает до сих пор) своды какой-то постройки.

К сожалению, довести исследования до конца доктору Литтлу не удалось. В 2004 году на одну из участниц экспедиции напала акула, и работы пришлось свернуть раньше срока.

Версия доктора Литтла поколебала уверенность многих скептиков. Тем не менее дискуссия продолжается… А пока правительство Багам не скупится на инвестирование курорта и исследовательского центра вблизи столицы Нассау. Туда съезжаются аквалангисты со всего мира. Их манит загадка легендарной Атлантиды.

Немалый интерес вызывает и тайна омолаживающего источника или фонтана, который так безуспешно искал Хуан Понсе де Леоне. По слухам, он находился в мелководных заводях Южного Бимини. Правда, известно, что в морском мангровом лесу, покрывающем четыре мили Северного Бимини, находится Целебный грот, заводь, расположенная в конце причудливой сети подземных туннелей. Во время отливов по этим каналам в заводь поступает прохладная, обогащенная минеральными солями пресная вода. Как выяснили ученые, в ней содержатся литий и сера — два минерала, которые придают воде лечебные свойства. И люди, посетившие грот и совершившие омовения в его водах, испытывают чувство умственного и физического омоложения.

Может быть, это и есть разгадка тайны, которая канула в историю вместе с гибелью племени лукайос?

МЕДНЫЙ ГВОЗДЬ С АНТИЧНОГО КОРАБЛЯ «СПАРГИ»

Крабик кружил по ярко освещенному солнцем дну — пустому, в змеистых, словно цементированных складках песка. Его бусинки-глаза, могучие клешни и шершавое плоское тельце развернуты чуть в сторону — правые лапки работают чуть размашистей. Со стороны может показаться, что он танцует. Правда, только ему одному известный танец.

Кругом колеблется зеленая полумгла, вспыхивающая искорками рыбьих стай. Но окружающая красота не трогает крабика — его властно влечет предчувствие тенистых липких зарослей, полных великолепных охотничьих возможностей, он не танцует, а бежит туда, куда ему нужно.

Миновав вялый бугорок, он скатывается вниз, к холмику, столь же голому, как все дно здесь, огибает морскую звезду, рассеяно шевелящуюся у подножия холма, и принимается упорно карабкаться вверх. С вершины холмика его взору открывается огромное поле с непонятными, рядами лежащими продолговатыми предметами. Ему нет дела до их формы, не обычной для простых валунов и скал. Но оттуда несется одуряющий призыв пищи и тени. Ускорив свой танец, крабик оступается, и песчинки осыпаются под его лапками. Дремавшая неподалеку радужная рыбка, ощутив плоским боком возмущение воды, резко взмывает вверх. Обернувшись, она замечает лишь маленькое облачко взвеси. Страх перед неизвестным придает ей силы, и она, решительно работая хвостом, уходит к поверхности моря.

Здесь, на лоснящейся голубой глади, украшенной тысячами искр, рассыпанных солнцем, стоит полный штиль. Скопившиеся облака, взбитые розовой пеной у горизонта, оттеняют глубину неба. И чуть в стороне небольшой корабль с забавным названием «Медуза», как деталь, гармонично вписывающаяся в застывший покой, которым в полной мере наделен только Океан. Художник, подсмотревший это великолепие, пожалуй, не взялся бы за кисти, не решившись состязаться в создании Совершенного с Творцом.

Люди на «Медузе», загорелые и уверенные, неторопливо натягивают на себя необычные черные резиновые костюмы. Они готовятся прикоснуться к тайне — тайне древнего корабля, покоящегося на дне пролива у острова Спарги.

Началось же все еще в 1939 году, когда один из водолазов итальянских военно-морских сил ремонтировал здесь порванный штормом кабель буя. Вдруг по телефону раздался его возбужденный голос: «Амфоры, целая гора амфор!»

«Вот и отлично, — ответил ему голос с поверхности, — прихвати одну с собой, ты же помнишь, что сегодня мы приглашены на день рождения». Ладзирино — так звали водолаза — вместо одной амфоры поднял десять.

Спустя несколько месяцев разразилась война. Амфоры поставили в сад и забыли о них.

Лишь после окончания войны на Спарги вновь появились ныряльщики. Это была шумная компания Джанни Рога — опытного военного водолаза, проводившего в этих живописных местах свой отпуск. Вволю насладившись подводными красотами, друзья уже собирались покинуть полюбившееся им место, когда любимец их компании, шестнадцатилетний ученик лицея Родольфо вынырнул из воды и, задыхаясь от волнения, сказал, что на дне видел много амфор. Сотни амфор…

Восемь дней спустя профессор Международного научного лигурийского института Нино Ламболья сидел в своем маленьком кабинете и читал полученное им длинное письмо о находке в проливе между северным берегом Сардинии и скалистым островком Спарги. Поначалу оно его мало заинтересовало. Обнаружение амфор к тому времени стало уже обычным явлением. Черепками этой древней тары усеяно все побережье Средиземного моря. Антиквары дают за одну амфору от 5 до 30 000 франков — в зависимости от того, какого она качества. Но сотни амфор, стоящих на дне рядами, целый комплекс… Это меняет дело. Видимо, на этот раз обнаружен полный груз некогда затонувшего корабля. Возможно, хорошо сохранившегося. Во всяком случае, место, где он лежит исключительно: своеобразная подводная бухточка, закрытая от восточных течений огромными скалами, и песок, надежно укрывший его груз от рассеивания и воздействия времени. Еще слишком мало известно об античном мореплавании. Еще не разу не удавалось поднять из воды торговое судно античных времен. Какое оборудование имели эти суда? Какова их конструкция? Какое у них было вооружение? Какой тоннаж? По каким маршрутам курсировали суда между крупными портами? Много загадок, еще больше вопросов. Может быть, останки корабля, найденные у Спарги, помогут ответить на них? И Нино Ламболья, заручившись финансовой поддержкой одного из владельцев крупного итальянского издательства и согласием группы ныряльщиков из Миланского политехнического института, решает снарядить на место гибели корабля экспедицию.

Но это был не первый опыт подводно-археологических работ профессора Нино Ламболья. В 1950 году он предпринял попытку исследовать древний корабль, погибший у Лигурийского побережья, близ городка Альбенга. Во времена Рима этот городок, напоминавший в середине XX века более деревушку, носил звучное название Альбингаунум. Начиная с 1925 года местные рыбаки вылавливали здесь своими сетями древние сосуды — амфоры. Но прошло около двух десятилетий, прежде чем Нино Ламболья с группой ныряльщиков отправился к загадочному месту. Уже первые погружения не оставляли сомнения, что на дне у Альбенги, на глубине 45 метров, покоится груз какого-то корабля. Причем, по сообщению водолазов, сохранились даже деревянные части судна.

Тогда Ламболья безуспешно пытался заполучить для исследования находки государственное финансирование и спортсменов-подводников. У властей, как всегда, на культуру не хватало денег, а аквалангисты-любители были заняты поисками «несметных богатств Муссолини». Но ученый не сдался и обратился за помощью в итальянское спасательное общество «Сорима». Оно было широко известно благодаря успешному подъему золота с корабля «Египет».

В распоряжение ученого было предоставлено экспедиционное судно «Артильо II». За двенадцать дней работ спасателям удалось поднять 1700 амфор. 728 из них оказалось неповрежденными. В них к моменту катастрофы наряду с маслом, зерном и вином находился гарум, своеобразный рыбный маринад — любимое блюдо древних римлян. В некоторых лежали лесные орехи, которые хорошо сохранились и, пробыв под водой две тысячи лет, были все еще съедобны.

После того как водолазы подняли на поверхность некоторое количество амфор, на дно опустили наблюдательную камеру «Галеации», в которой находился наблюдатель, руководивший по телефону работой огромного ковша. Этот ковш вгрызался в холм и выгребал на «Артильо II» все, что захватывал: свинцовый якорный шток, свинцовый рог фигуры, украшавшей некогда судно, кафель, облицовывавший каюты, три бронзовых шлема, какие носили легионеры I в. до н. э., жернова, глазурованную посуду и много других мелких вещей. О назначении некоторых из них ученые ломают голову и по сей день.

Проведенные в последующие годы работы по изучению находок с корабля показали, что судно, имевшее 35 метров в длину и 12 метров в ширину, было построено в период между 80 и 60 гг. до н. э. и погибло вскоре после постройки. По обнаруженным деревянным частям удалось получить кое-какую информацию по конструкции самого корабля. Было установлено, что доски конструкции соединялись между собой с помощью пазов и нагелей (как впоследствии у каравелл) и укреплялись на шпангоутах с помощью медных гвоздей, забитых в еловые пробки. Корпус судна имел тонкую свинцовую обшивку с прокладкой из просмоленной шерстяной ткани. Обычай обшивать подводную часть корабля свинцом, чтобы его деревянные конструкции не обрастали морскими моллюсками, был известен повсеместно в римское время. В раннее Средневековье о нем забыли и вновь «изобрели» только в XVI веке в Испании, откуда он распространился по всему миру. В связи с этим важной находкой для ученых стало обнаружение большого плоского камня с углублением посередине, в котором сохранился расплавленный свинец. Очевидно, это было одно из приспособлений для ремонта в пути свинцовой обшивки корабля.

Удивление специалистов вызвало и найденное на корабле свинцовое колесо диаметром 60 см, с четырьмя выступающими штырями, на которых сохранились остатки пеньковых волокон. После долгих размышлений, анализа письменных источников и древних изображений специалисты пришли к выводу, что это колесо было частью лебедки, служившей для подъема паруса или якоря.

Исследования близ Альбенги произвели сенсацию. Итальянские газеты назвали их «новой блестящей победой науки» и всколыхнули интерес к памятникам старины у общественности. В прибрежных водах Средиземноморья стали повсеместно находить амфоры и обнаруживать затонувшие корабли. Спортсмены-подводники объединились в специальные группы и вместе с музеями включились в поиски древних объектов, оказавшихся под водой.

Однако специалисты, занимавшиеся археологией и историей древнего мореплавания, обвинили Нино Ламболья в том, что во время «раскопок» им было потеряно много научной информации (во время работ не было сделано ни одного эскиза места находки, ни одной фотографии). Действительно, некомпетентность водолазов, проводивших работы, и использование грубых судоподъемных устройств привели к разрушению и практически к гибели этого уникального памятника. Но ворчание ученых скоро утихло. Они поняли, что затонувшие корабли могут стать неисчерпаемым источником научной информации. А допущенные во время работ ошибки воочию показали, что для извлечения этой информации необходимы научно обоснованные методики по проведению археологических раскопок.

Ламболья первый признал свои ошибки, и именно благодаря своей самокритике он первый же и принялся разрабатывать способы составления планов подводных участков. Эти методы должны были превратить операции по подъему объектов в настоящие подводные археологические раскопки.

…Джанни Роги, технический руководитель подводной экспедиции, изучающей древний корабль, затонувший у острова Спарги, словно пейзажист, сидящий у мольберта, с пластмассовой доской на коленях и толстым цветным карандашом в правой руке, смотрит на амфорное поле. Над ним парят, будто большие черные птицы, ныряльщики: они то опускаются на дно, то летят горизонтально, то устремляются вверх. Они не работают — они священнодействуют. Полет подводных археологов происходит над огромной сетью с двухметровыми ячейками, растянутой на дне. По углам ячеек на длинных шнурах привязаны плавающие ампулы с электрическими лампочками, показывающие вертикали. Это сетка координат. Рога знает последовательность всех работ. Не один день он просидел с Нино Ламболья, чтобы разработать методику исследований. Были учтены и ошибки предыдущих, увы, немногочисленных подводных археологических работ у острова Антикифера, побережья Туниса (Махдии) и Альбенги.

На этот раз никакой спешки, никаких грубых, перемалывающих уникальные находки приспособлений. Работы будут проводиться планомерно, в несколько этапов. Ведь недаром Нино Ламболья поставил перед собой цель «разработать методы подъема, применимые в любом случае и позволяющие составить планы и разрезы, которые необходимы археологам, чтобы по ним узнать относительное положение предметов».

На первом этапе все квадраты координатной сети отснимет подводный фотограф, затем, уже на поверхности, полученные снимки соединят между собой. Тем самым исследователи получат исходный план, воспроизводящий общую картину залегания корабельного груза. Это станет предварительным результатом исследований. В дальнейшем общая картина дополнится рисунками, сделанными на дне рисовальщиками на грифельных досках.

После того как эта часть работ будет выполнена, группа ныряльщиков снимет координатную сеть и приступит к удалению первого археологического слоя. Затем сетка вновь займет свое место и начнется аналогичная работа по фиксации и исследованию следующего слоя.

По мере «снятия» слоев из песка бережно, вручную будут извлекаться амфоры. Многие из них, наполненные песком, весят от 15 до 25 килограммов, в зависимости от того, для чего они были предназначены. Так, амфоры для вина вмещали 18 л, а амфоры для масла — 40 л.

Освобожденные из многовекового «плена» амфоры перенесут к опущенной с корабля на дно клетке подъемника. Специально придуманный настил этой клетки состоит из деревянного ящика с ячейками. В эти «соты» и будут вставляться амфоры — одна подле другой, в порядке номеров, присвоенных им по фотографиям. Затем водолазы осторожно поднимут корабельный груз на поверхность. А на земле амфоры расставят в аналогичной клетке с ячейками, точно так же, как они лежали на дне.

…Наблюдая за слаженной работой ныряльщиков, Роги невольно улыбнулся. Он вспомнил, как в первый день они привязали к горловинам и ручкам амфор этикетки с порядковыми номерами. Но наутро следующего дня оказалось, что половина бирок исчезла. «Воришек» нашли после того, как открыли один из сосудов. Оказалось, что амфоры, не заполненные песком, обжили осьминоги. Они-то, привлеченные ярким цветом этикеток, и утаскивали их в свое логово. После этого номерные этикетки пришлось делать из листового железа.

Роги видит слева от себя густое молочно-белое облако, которое медленно плывет вверх. Это пустили в ход специальную драгу. Она представляет собой толстую трубу из пластмассы, опущенную с судна до самого дна, как гигантский хобот слона. В нижней части трубы струя сжатого воздуха, создавая постоянное давление, легко удаляет песок из раскопа.

«Мы, водолазы, сгрудились вокруг пасти шланга, как раки вокруг мертвой рыбы, — так описывал работу этого незамысловатого для наших дней устройства один из участников экспедиции, француз Жорж Менан. — Указания дает долговязый парень по имени Понтирелли — инженер-дорожник, проводящий здесь свой отпуск. На его резиновом шлеме в том месте, где находятся уши, вырисовываются две выпуклости, третья торчит под подбородком, удлиняя шлем. Это гидрофон.

По гидрофону можно говорить почти нормально, не следует только произносить губные звуки, иначе в дыхательный шланг попадет вода. Понтирелли компенсирует этот минус чем-то вроде чревовещания. Так как его кадык находится в беспрерывном движении, мы заключаем, что диалог с надводным миром протекает довольно бурно. Сквозь поднятый компрессором водоворот песка я различаю предмет, ради которого работала драга: потемневший кусок дерева, на поверхности которого поблескивают остатки свинцовой пластинки».

Этот, казалось бы, ничем не примечательный кусок дерева оказался подлинным сокровищем для ученых. Он составлял часть кормы погибшего судна. Его обнаружение позволило установить ориентировку корабля, направление, в котором он шел в момент трагедии. Но главным открытием экспедиции стал гвоздь, обыкновенный корабельный гвоздь, заключенный в свинцовую оболочку. Сам гвоздь был сделан из меди. Но для чего его покрыли свинцом? На этот вопрос сумел ответить археолог Мирабелло, который вместе с Нино Ламболья занимался изучением находок у острова Спарги. Он был прост, но неожидан для современников.

«Древние римляне, конечно, не знали о том, что, если два различных металла поместить в раствор соли, возникает электрический ток, — писал ученый. — Но их судостроители, видимо эмпирическим путем обнаружили, что с одним из двух металлов происходит при этом что-то неладное: либо медь, либо свинец разъедается. Чтобы предотвратить это, они тщательно покрывали гвозди свинцом.

Об этой особенности древнеримской судостроительной техники нам стало известно лишь благодаря раскопкам у острова Спарги».

Так по крупицам собирали ученые данные, которые смогли пролить пока только лучик света на некоторые технологические особенности строительства древних судов, а также на морские маршруты античных торговцев.

Было установлено, что корабль «Спарги» шел из Италии, по пути он, вероятно, заходил в порт Ла-Маддалена (ныне Ильва), а затем направился на запад. И, когда он проходил между Сардинией и Корсикой, острые верхушки скал, доходившие до самого зеркала воды, распороли его корпус. Конечным пунктом рейса могла быть только Испания: эта страна еще не знала виноделия, и римляне экспортировали туда вино. Когда же это было? Типы амфор и найденные между ними керамические плитки дали ответ на этот вопрос: между 120 и 100 годами до н. э.

На следующий, 1959 год к затонувшему судну прибыла экспедиция итальянских археологов, намереваясь продолжить раскопки… И тут выяснилось, что корабль исчез!

Археологи пустили в дело землесос, предположив, что обломки занесло песком. Но, безуспешно. Их единственной находкой оказался человеческий череп с четкими следами от шлема. Но он, естественно, ничего не смог поведать исследователям об исчезновении древнего судна.

Тем не менее раскопки корабля, затонувшего около Спарги, проведенные Нино Ламболья, наряду с исследованиями других античных кораблей, погибших в Средиземноморье, стали началом на пути многих интересных и важнейших открытий, которые «подарила» современникам подводная археологи.

СОКРОВИЩА ЧИЧЕН-ИЦЫ

Живописные руины древнего города майя окутывала ночь. Эдвард Герберт Томпсон, двадцатипятилетний консул США в Мексике и археолог-любитель, как зачарованный, наблюдал за игрой лунных бликов на черной глади водяной ямы, зияющей перед ним. Неожиданно лунный свет озарил узкую тропинку, ведущую от величественных развалин древней пирамиды к таинственному водоему. Консул невольно приподнялся от поразившей его догадки. Его взгляд застыл. Неужели это и есть та священная дорога, о которой он читал в записках испанского епископа Диего де Ланды? «Главный храм был обращен своим фасадом к Священному сеноту, расположенному поблизости, — писал испанец, — и соединялся с ним прекрасной широкой дорогой. У индейцев был обычай во время засухи приносить в жертву богам живых людей, бросая их в этот колодец; они верили, что эти люди не умирают, хотя больше никогда их не видели. Вслед за жертвами они бросали в колодец изделия из дорогих камней и предметы, которые считали ценными. Следовательно, если в этой стране водилось золото, то большая часть его лежит на дне этого колодца. Так велико было благоговение индейцев перед Священным сенотом!»

Описание Диего де Ланды дополняли сведения некоего Диего Сармиенто де Фигуэроа — алькальда из Мадрида, который посетил Юкатан в XVI веке. Он писал: «Знать и сановники этой страны имели обычай после шестидесятидневного воздержания и поста приходить на рассвете к сеноту и бросать в него индейских женщин, которыми они владели. Они приказывали этим женщинам вымаливать у богов удачный и счастливый год для своего господина. Женщин бросали несвязанными, и они падали в воду с большим шумом. До полудня слышались крики тех, кто был еще в состоянии кричать, и тогда им спускали веревки.

После того как полумертвых женщин вытаскивали наверх, вокруг них разводили костры и окуривали их душистыми смолами. Когда они приходили в себя, то рассказывали, что внизу много их соплеменников — мужчин и женщин — и что они их там принимали. Но когда женщины пытались приподнять голову, чтобы взглянуть на них, то получали тяжелые удары, когда же они опускали головы вниз, то как будто видели под водой глубины и пропасти. И люди (из колодца. — А. О.) отвечали на их вопросы о том, какой будет год у их господина — хороший или плохой…»

Да, последние сомнения развеяны. Это действительно Чичен-Ица — столица некогда огромной и могущественной империи майя[3]. А эта водяная яма — не что иное, как Священный сенот, жертвенный колодец, в который древние майя сбрасывали свои приношения Чаку, могущественному божеству дождя и воды.

Позже в книге, посвященной своим многочисленным приключениям и озаглавленной «Народ Змей», Томпсон вспоминал свое первое впечатление от разрушенного города: «Постепенный подъем, извивающаяся между валунами тропинка и большие деревья до такой степени напомнили мне лесные прогулки на родине, что меня буквально потрясло, когда я наконец понял, что валуны, мимо которых я проходил без особого внимания, имели обтесанную поверхность и служили некогда резными колоннами или скульптурными опорами. Потом, когда я начал понимать, что ровная, заросшая травой и кустарником поверхность — не что иное, как терраса, сделанная руками человека, я поднял голову и увидел над собою огромную каменную громаду, упирающуюся вершиной в небосвод, и все остальное сразу было забыто. Террасовидную пирамиду, облицованную плитами известняка, с широкими лестницами, ведущими наверх, увенчивал храм. Другие здания, высокие холмы и разрушенные террасы оказались погребенными в зарослях джунглей, и только темно-зеленые возвышения на горизонте говорили о том, где они некогда находились. Перо писателя и кисть художника бессильны выразить чувства, которые возникают при виде пепельных стен этих древних сооружений, ярко освещенных тропическим солнцем. Старые… изъеденные временем, суровые, внушительные и бесстрастные, они возвышаются мощными громадами над окружающей местностью, и не находишь слов, чтобы описать их. Развалины города Чичен-Ица занимают пространство в три квадратных мили. По всей этой площади разбросаны тысячи резных и обтесанных камней и сотни рухнувших колонн, а бесформенные руины и контуры стен огромных полуразрушенных строений видны на каждом шагу. Семь массивных построек из резного камня, сцементированного необычайно крепким раствором, имеют отличную сохранность и почти пригодны для жилья. Их фасады, хотя и серые, мрачные и изборожденные временем, подтверждают мнение, что Чичен-Ица — один из величайших в мире памятников древности».

…Томпсон подошел к краю воронки и заглянул в бездну. С того дня, когда здесь в последний раз совершился обряд жертвоприношения, прошло не менее тысячи лет. Примерно в 900 году жители покинули Чичен-Ицу, и с тех пор мертвая тишина и забвение воцарились над руинами этого города и его Священным колодцем.

Есть красивая легенда, повествующая о том, почему люди покинули гордый город Чичен-Ица. Говорят, она относится к тому времени, когда мир объединял, как сестер, три великих города земли Майяб: могущественный Майяпан, великолепный Ушмаль и Чичен-Ицу — алтарь мудрости. Тогда в этих городах не было войск, ибо их правители договорились жить, как братья.

Главными героями легенды были прекрасная принцесса Сак-Никте, что на языке майя означает Белый Цветок, и принц Канек — Черная Змея. Когда принцу исполнилось три раза по семь лет, был назван он владыкой города Чичен-Ица. И в тот же день увидел правитель Канек принцессу Сак-Никте. И была она словно высокая луна, умиротворенная в ночи, и, грациозна, как лесная голубка, с пением сладким, чистая и свежая, будто капля росы. С этого мгновения жизнь нового царя Канека и жизнь принцессы потекли, как две реки, вместе, чтобы исполнить волю высших богов.

Но не знали они тогда еще этого. Ведь восхитительная Сак-Никте была предназначена своим отцом, могущественным правителем Майяпана, юноше Улилю, наследному принцу царства Ушмаль…

И вот день свадьбы наступил. Принцесса Белый Цветок, одетая в неяркое платье и украшенная цветами, стояла перед алтарем, и уже приблизился к ней тот, кому была она обещана. И вдруг в город ворвался царь Канек с семьюдесятью лучшими воинами своими и поднялся на алтарь, где курился фимиам и пели жрецы. Никто не успел встать против них. Все произошло мгновенно: царь Канек влетел, как горящий вихрь, и похитил принцессу на виду у всех.

Так закончились свадебные празднества; и вслед за тем загудели трубы из раковин, зазвенели цимбалы, пронесся по улицам, созывая воинов, гневный клич принца Улиля. Заострили оружие воины Майяба, и поднялись грозно знамена войны. И объединились против Чичен-Ицы Ушмаль и Майяпан! О! Что станется с тобой, город Чичен, слабый и дремлющий в счастье своего царя!

И оставили жители Чичен-Ицы свои дома и храмы и покинули этот прекрасный город, склоненный над голубой водой.

Все ушли, плача, ночью, с рождением звезд. Уходили вереницей, чтобы спасти статуи богов и жизнь принцессы и царя, света и славы Майяба.

Пустынным и тихим остался город Чичен-Ица среди лесов, без птиц, потому что все они улетели за принцессой Сак-Никте.

Очаровывающая легенда. Не правда ли? Но дошедшие до сегодняшнего дня исторические документы иначе раскрывают нам эту поразительную по своему драматизму страницу прошлого.

Главным героем настоящей истории был молодой и успешный военачальник Хунак Кееля. Страшась его популярности среди народа, правитель Майяпана Ах Меш Кук решил избавиться от него и послал в Чичен-Ицу в качестве посланца к богам, обитавшим, по преданию, в глубинах «Священного колодца». Правитель хорошо знал, что эти «посланцы» назад никогда не возвращаются. И вот один за другим исчезают в пучине колодца сбрасываемые вниз люди. Приближается очередь Хунак Кееля. И в этот напряженный момент молодой воин принимает решение. Выскочив вперед, он подбегает к краю колодца и сам бросается вниз. А несколько мгновений спустя голова «посланца» появляется над зеленой водой колодца. Кеель кричит, что лично разговаривал с богами и по их воле должен стать новым правителем Майяпана. С «избранником богов» никто не решается спорить. И Ах Меш Кук вынужден был покориться самозванцу и уступить царский трон.

Став полноправным хозяином Майяпана, Хунак Кеель решил сполна рассчитаться с заносчивыми правителями Чичен-Ицы. Благо, повода для войны долго ждать не пришлось. В Чичен-Ице в то время был царем («халач виник» — на языке майя) Чак Шиб Чак. Его младший брат, Хун Йууан Чак, правитель небольшого города Ульмиль, похитил во время брачного пира невесту у владыки Ицмаля — Улиля. Имя невесты — Иш Цивнен. Это происшествие и послужило сигналом к войне союза трех городов — Ицмаль, Майяпан и Ушмаль — против могущественной Чичен-Ицы. Объединенные войска после ряда успешных сражений захватили Чичен-Ицу и подвергли ее страшному опустошению. Остатки майяицев во главе с правителем Чак Шиб Чаком бежали на юг, в непроходимые леса в районе озера Петен-Ица, где создали новое государство, просуществовавшее вплоть до конца XVI века. А Чичен-Ица больше никогда так и не возродилась, хотя ее святыни оставались местом паломничества еще многие и многие годы.

На следующее утро Томпсон обследовал колодец. Он имел форму овала диаметром около 60 метров в самом широком месте и обрывистые стенки из серого шероховатого известняка. Темная, почти черная вода не позволяла проникнуть взгляду даже в ее верхние слои. На краю сенота были заметны остатки каменной площадки, по всей видимости, жертвенной. Очевидно, отсюда после очищения в маленьком святилище, стоящем поодаль, жрецы сбрасывали избранных в глубокий колодец.

Томпсон попытался представить, как выглядел обряд. Паломники из окрестных майяских городов собирались на церемониальной площади перед пирамидой «Пернатого змея». После окончания богослужений в святилищах Чичен-Ицы жрецы укладывали роскошно одетых девушек, которым предстояло стать невестами бога полей, на деревянный катафалк и несли по священной дороге к «Колодцу смерти». Грохотали тункули — майяские барабаны; рога, изготовленные из морских раковин, трубили в честь бога; люди пели торжественные гимны. Потом эта погребальная процессия подходила к «Святилищу последнего обряда». Девушки сходили с катафалка, жрецы вновь очищали их дымом копаловой смолы, снова пели флейты, а затем избранниц отводили на жертвенную площадку, брали за руки и ноги, сильно раскачивали и бросали в водяной дворец. Люди молились: «О боже, дай нашим полям урожай, позволь вырасти кукурузе, даруй нам дождь и прими этих дев в свой дом, на свое ложе. Прими, о боже, и другие наши дары…» Вслед телам принесенных в жертву девственниц паломники бросали золотые и нефритовые украшения, шарики благовонной смолы. Без устали гремели барабаны, а верующие причитали: «Боже, дай нашим городам воду…»

Консул оторвал свой взгляд от темной глади воды и повернулся лицом к величественной пирамиде «Пернатого змея». Кто знает, о чем он думал в этот момент. Может быть, он вспомнил о загадочном феномене — удивительной игре света и тени в период осеннего и весеннего равноденствия. В эти дни главная лестница пирамиды освещается таким образом, что на ступенях появляется изображение огромной змеи, которая по мере движения солнца спускается к подножию лестницы, где изображена ее голова. Эта струящаяся по пирамиде тень, по легендам древних майя, дух бога Кукулькана, 34-метрового змея, который дважды в год является к месту жертвоприношения, чтобы принять дары своих верных слуг…

А может быть, в эти минуты Томпсон мечтал о славе ученого-первооткрывателя, жаждал богатства, а может быть, его душу обуревала страсть исследователя… Так или иначе, но в эту момент, стоя на краю древнего колодца, он принял окончательное решение продолжить свои изыскания и проникнуть в глубины колодца Чичен-Ицы. Но для этой цели нужны деньги и необходимое оборудование. Все это можно добыть в родном городе Бостоне. И Томпсон направляется туда. С присущей ему энергией он проводит переговоры с возможными спонсорами экспедиции и учеными, параллельно изучает водолазное дело. Он собирается лично опуститься в колодец и поднять из воды несметные сокровища майя. Наконец все готово и экспедиция, оснащенная даже землечерпательной машиной, усовершенствованной Томпсоном, отправляется в путь. Однако уже первые попытки раскрыть тайну «Священного колодца» упираются в почти неразрешимые трудности. Главным препятствием на пути к сокровищам майя является почти десятиметровый слой ила и грязи, начинающийся на глубине 16–18 метров от поверхности воды. Это делает использование водолазного оборудования практически невозможным. Но Томпсон не сдается. Он велит установить на краю колодца землечерпалку и начинает раскопки. Но проходит день-другой, а результатов все нет. Надежды на успех сменяются почти отчаянием.

Удача приходит неожиданно в виде двух невзрачных комочков смолы, источающих при горении дурманящий запах.

«Я помню все, как будто это случилось вчера, — писал Томпсон, — я поднялся утром после бессонной ночи. День был такой же серый, как и мои мысли, а от густого тумана с листвы деревьев падали капли воды, совсем как слезы из полузакрытых глаз. Я потащился сквозь эту сырость вниз, где, как бы призывая меня, выбивала стаккато землечерпалка. Съежившись под навесом из пальмовых листьев, я стал наблюдать за однообразными движениями смуглых туземцев, работавших на лебедке. Ковш медленно выплыл из клокотавшей вокруг него тяжелой воды, и…вдруг я увидел на поверхности шоколадно-коричневой грязи, наполнявшей его, два желтовато-белых комочка. Когда же эта масса проплыла над краем колодца и опустилась на платформу, я выхватил из нее оба предмета и внимательно осмотрел их».

Наконец-то! Он держал в руках благовония древних майя. Томпсон вспомнил о том, что читал в древних пожелтевших летописях. «В старину, — говорилось там, — наши отцы сжигали священную смолу пом, и с помощью ароматного дыма их молитвы возносились к богу — обитателю солнца».

По всей видимости, древними богами были услышаны и молитвы Томпсона. Во всяком случае, вслед за комочками смолы ковш землечерпалки стал приносить из глубины сенота новые удивительные находки. Среди поднятых со дна колодца предметов были нефритовые символические фигурки, каменные скульптурные изображения, золотые и медные диски, фрагменты человеческих скелетов, дротики и метательные дощечки, кремневые наконечники стрел и копий, обрывки тканей, чеканные или резные золотые изделия — колокольчики, подвески и многое другое.

Чтобы исследовать дно в недоступных для землечерпалки местах, под воду решает опуститься сам Томпсон. Это предприятие не вызывает восторга у индейцев, обслуживающих экспедицию. Они убеждены, что их добрый дон Эдуарде никогда не вернется. Разве не живут в воде сенота гигантские змеи и опасные ящеры? И разве время от времени не окрашивается вода «Колодца смерти» кровью? Правда американец говорит, что красноватый оттенок ей придают семена одного из растений, растущих на берегах сенота. Но что может знать об их древних божествах этот бледнолицый…

Однако Томпсон был далек от предрассудков.

Так началось первое в истории подводное исследование майяского прошлого, подводные поиски индейских памятников. Томпсон и два греческих водолаза, нанятые консулом, спустились на вязкое дно колодца. Без света, на ощупь три «слепца» изо дня в день прощупывали вековой ил, чтобы найти то, чего не подняла со дна землечерпалка. Надежды Томпсона постепенно осуществлялись. Водолазы поднимали на поверхность все новые находки. В их числе вырезанные из нефрита статуэтки, 20 золотых колец, 21 золотая фигурка лягушек, скорпионов и других живых существ, прекрасная золотая маска. У маски закрыты глаза, словно она представляет мертвого. Томпсон и греки нашли также десятки новых хульче (хуль чес), этого наиболее распространенного вида оружия майя в тольтекский период. Извлекли из грязи более 100 золотых колокольчиков, у которых до того, как их бросили в «Колодец смерти», вырвали язычки. Ведь индейцы верили, что вещи живут, как и люди, и поэтому жрецы убивали жертвуемые предметы, так же как убивали приносимых в жертву людей.

А потом водолазы нашли самое прекрасное: некое подобие золотой короны, украшенной двойным кольцом «Пернатого змея» (эту корону Томпсон считал величайшим шедевром майяских чеканщиков по золоту), и, главное, столь важные для майяологии рельефные золотые диски.

На них — Томпсон постепенно извлек из колодца 26 таких дисков — майя изобразили своих богов, взятие майяских городов тольтекскими воинами и даже эпизоды морских сражений, а также человеческие жертвоприношения.

Сенот сдавался на милость победителя и вручал отважному исследователю неопровержимые доказательства достоверности рассказа епископа Ланды о человеческих жертвоприношениях у майя. Томпсон нашел жертвенный нож с рукоятью в виде змеи. Такими ножами тольтекские жрецы вырезали у своих жертв сердце. А потом Томпсон поднял со дна сенота несколько девичьих черепов. Кости невест, принесенных в жертву, были главными свидетелями Томпсона, окончательно подтвердившими его победу.

Всего же за четыре года исследований, с 1904-го по 1907 год, было обнаружено несколько тысяч уникальных находок. Впервые в руки ученых попали бесценные предметы быта и верований древних жителей, населявших некогда полуостров Юкатан. Впоследствии большинство из них поступило в Музей археологии и этнологии Гарвардского университета (США). Их изучение показало, что майя вели широкую торговлю с племенами ацтеков, обитавшими далеко от Юкатана: на северо-западе вплоть до долины Мехико, а на юге — до территории современной Колумбии, Коста-Рики и Панамы.

Ученые обратили внимание также на то, что большинство нефритовых и золотых изделий было разбито. Разбивали их явно намеренно, причем таким образом, чтобы головы и лица фигурок оставались целыми. Очевидно, они считались «живыми», и их «убивали» перед тем, как принести в жертву.

Главная цель экспедиции была достигнута, но эта победа далась нелегко. Во время одного из погружений Томпсон, увлекшись, поздно открыл воздушный вентиль водолазного скафандра и был выброшен на поверхность как раз в том месте, где стоял водолазный понтон. От сильного удара головой о понтон он потерял сознание и в итоге лишился на всю оставшуюся жизнь слуха. Да что там слуха — древние боги майя в буквальном смысле забрали его жизнь: почти всю ее он провел на асьенде Сан-Исидоро, у храмов города «Пернатого змея» и «Священного колодца» Чичен-Ицы. Между 1910 и 1930 годами Юкатан потрясло несколько политических переворотов и мятежей. Во время одного из таких переворотов асьенда, в которой жил Томпсон и где находилась его лаборатория, была полностью разрушена. При этом безвозвратно погибли его великолепная библиотека по древностям майя и многие бесценные предметы, найденные среди развалин города. Позднее асьенду восстановили и сдали в аренду вашингтонскому Институту Карнеги в качестве базы для его обширной программы раскопок и исследований в Чичен-Ице. Вслед за этим между Томпсоном и мексиканским правительством возникли юридические осложнения по поводу предполагаемой стоимости предметов, добытых из «Священного колодца». «Сокровище Томпсона» мексиканские власти оценили в пол миллиона долларов — сыграло свою злую шутку сравнение журналистами находок Томпсона с гробницей Тутанхамона. Попытки консула доказать, что найденные им находки представляют исключительную научную значимость и не могут иметь рыночную, не убедили государственных чиновников. В счет «компенсации» за переданные в гарвардский музей предметы власти конфисковали его имущество и потребовали выплаты суммы в 500 тысяч долларов. В итоге Томпсону пришлось отказаться от планов дальнейших исследований в Чичен-Ице.

В 1954 году группа аквалангистов Мексиканского клуба исследований и водного спорта (СЕДАМ) во главе с Пабло Буш Ромеро предприняла попытку продолжить работы Томпсона. Однако безуспешно: видимость в колодце была очень плохой, а наладить искусственное освещение не удалось.

В 1960–1961 годах проникнуть в тайну сенота Чичен-Ицы попыталась экспедиция, организованная Национальным институтом антропологии и истории Мексики совместно с Национальным географическим обществом США. В течение четырех месяцев мексиканские водолазы под руководством американиста Эусебио Давалоса Уртадо практически на ощупь «прочесывали» дно колодца. В результате удалось поднять немало интересных предметов: керамический кубок, своеобразную фигурку идола высотой в тридцать сантиметров, сделанную из чистого каучука, золотые подвески, бусы, куски полированного нефрита и множество колокольчиков, привезенных сюда, как выяснилось, из центральных районов Мексики и Гондураса. Нашли даже камни храма, стоявшего некогда над колодцем на помосте.

Самыми удачными стали последние дни экспедиции. Со дна колодца извлекли интереснейшие вещи: деревянную куклу в истлевшей одежде, привезенную, очевидно, издалека, каучуковые фигурки людей и животных, деревянные украшения с мозаичными вставками, прекрасные костяные ножи, рукоятки которых были украшены иероглифами и покрыты золотой фольгой. Всего менее чем за четыре месяца исследователи извлекли со дна 4000 предметов.

В третий раз мексиканские подводники и археологи Национального института начали исследования колодца в 1967 году. На этот раз специалисты решили либо целиком осушить колодец, либо химическим способом очистить воду до полной прозрачности. Второй метод принес желаемые плоды — видимость под водой улучшилась до пяти метров. Работы возобновились при помощи усовершенствованных эжекторов, позволивших отсасывать ил слоями.

В результате работ, продолжавшихся два с половиной месяца, удалось обнаружить самые разнообразные предметы: два резных деревянных табурета прекрасной работы, несколько деревянных ведер, около сотни кувшинов и ваз различных размеров, форм и эпох, куски ткани, золотые изделия, кольца, колокольчики, изделия из нефрита, горного хрусталя, каучука, коралла, кости, перламутра, рога, янтаря, меди, кварца, пирита и оникса, а также кости людей и животных, точильные камни, пять каменных изображений ягуара и два — змеи.

Работы экспедиции показали, что очистка воды в колодце вполне возможна. Выяснилась также пригодность применения технических средств: при правильном обращении с эжектором он успешно справлялся с задачей подводных археологических раскопок. Кроме того, что, пожалуй, самое главное — была разработана методика исследований аналогичных древних памятников.

В то время, когда мексиканские подводники проводили изыскания в «Колодце смерти» Чичен-Ицы, в другом древнем городе майя, Цибильчальтуне, начала работу группа ученых Центральноамериканского исследовательского института Туланского университета в Нью-Орлеане (штат Луизиана) под руководством Уиллиса Эндрьюса.

О существовании древних руин в нескольких километрах от главного города Юкатана, Мерида, было известно давно. Их первооткрывателями стали мальчишки, избравшие колодец Цибильчальтуне местом для своего купания. Однажды один из них, спускаясь со скалистого холма, поскользнулся и проделал оставшийся путь юзом, ободрав при этом изрядно спину и мягкое место. Каково же было удивление его товарищей, когда на «вспаханной» дорожке они увидели остатки стены, сложенной из грубо обработанных камней. Обработанные камни, стена говорили о том, что перед ними здание, а может быть, и целый город! Среди друзей мальчика, который так неудачно и вместе с тем так удачно упал, был сын директора Юкатанского музея Барреры Васкеса.

Дома во время ужина мальчик рассказал, как его случайно упавший товарищ открыл посреди сельвы часть каменной стены. Для Барреры Васкеса этого было достаточно. На следующий день он послал к «забытому» сеноту своего коллегу Канто Лопеса.

С этого все и началось. Информация об обнаружении каких-то древних построек недалеко от города Мерида заинтересовала профессора Центральноамериканского исследовательского института Тулейнского университета в Нью-Орлеане (штат Луизиана) Роберта Уокопа, и он направил на Юкатан своих младших коллег, Джорджа Брейнерда и Уиллиса Эндрьюса. Они подтвердили существование древнего майяского города. Но лишь спустя 15 лет, в 1961 году, ученые смогли приступить к планомерным археологическим исследованиям Цибильчальтуна.

Одним из важных объектов исследования экспедиции стал 5 5-метровый колодец.

Современные юкатанские индейцы дали этому сеноту название «Шлаках» (Старый город). Как он назывался первоначально, никто не знает. Ведь о цибильчальтунском сеноте да и о самом городе, как ни странно, в майяских текстах нет ни единой строчки. А ведь город, как показали последующие исследования, занимал площадь около 48 квадратных километров и насчитывал более 400 строений. Вероятно, это был самый древний и самый большой город майя. Тем не менее первые исследователи Цибильчальтуна начали свои поиски в Шлаках фактически с «чистого листа». В первый «полевой» сезон в подводных исследованиях колодца приняли участие только два волонтера — студенты Флоридского государственного университета Дэвид Конкли и Уитни Робинс. Единственным их снаряжением были акваланги. Водолазы-любители, естественно, никогда раньше не работали в таких условиях. Тем не менее в первый же день они выловили костяные серьги, затем полностью сохранившийся глиняный сосуд, кремневый нож и несколько других предметов. После этого находки посыпались как из рога изобилия — около 3000 различных предметов, преимущественно обломки древней керамики. Руководитель экспедиции Уиллис Эндрьюс записал тогда: «К концу первого сезона всем нам было ясно, что мы ухватили за хвост солидного археологического медведя». И Эндрьюс был полон решимости не выпускать из рук этого цибильчальтунского медведя.

В следующем году подводные работы были продолжены. На этот раз в состав экспедиции вошли не студенты — любители подводного спорта, а несколько профессиональных водолазов. Во главе их стоял Льюис Марден, снискавший особое признание тем, что неподалеку от острова Питкерна, в самом сердце Тихого океана, он нашел остатки прославленного мятежного корабля «Баунти». Это было в 1956 году. Пять лет спустя Марден стоял с прекрасно снаряженной группой водолазов на берегах сенота Шлаках и готовился опуститься туда, куда студенты со своими простыми аппаратами не смогли проникнуть. На краю колодца громоздились резервные кислородные баллоны, измерители глубины, электрические лампы, подводные камеры. А то, чего не смогла бы снять фотокамера, должен был зарисовать другой член экспедиции, водолаз-любитель, художник Бейтс Литлхейлс. В экспедиции участвовали также мексиканец Эрл Бехт и юкатанский индеец Фернандо Эуан, работающий помощником Канто Лопеса в Юкатанском национальном музее.

Для Мардена и Литлхейлса, привыкших к пронизанным солнцем водам тропических морей, работа в сеноте была нелегкой. Когда они метр за метром начали опускаться в глубь колодца, свет померк. На глубине 6 метров была уже полная тьма. В 10 метрах от поверхности они обнаружили вершину подводной горы из гальки и черепков. Здесь же оказались и десятки целых глиняных кувшинов.

Когда водолазы миновали гору из голышей, под ней, на глубине примерно 25 метров, они нашли своеобразный каменный порог, остатки нескольких тщательно обработанных каменных колонн. Индеец Эуан еще до этого поведал Мардену одну майяскую легенду, которую до сих пор рассказывают юкатанские индейцы. Легенду о могущественном вожде, замок которого некогда стоял на берегу очень глубокого сенота. Однажды пришла к нему его мать и попросила, чтобы он дал ей из колодца немного воды. Властитель отказал матери и прогнал ее. Такой поступок требовал наказания. Боги начали трясти землю, и прекрасный дворец вождя со всеми, кто в нем жил, обрушился в сенот.

Есть ли и в этой легенде доля истины? Кто знает. Во всяком случае, оба водолаза действительно нашли в сеноте Шлаках остатки многих хорошо обработанных и богато украшенных строительных деталей, колонны и даже большую дверную перекладину. Марден пытался при свете электрического фонаря найти иероглифические надписи, которые строители затонувшего дворца могли вытесать на известняковых камнях. Но все камни густо покрывала подводная растительность.

На следующий день водолазы отважились проникнуть еще глубже в жерло колодца. 70 футов, 80 футов, 90 футов. Измеритель глубины перешел сотню. А потом два смельчака достигли 120, 130, 140 футов ниже поверхности. Хотя они и нащупали дно, однако сенот еще не кончался. Продолжением колодца был странный невысокий тоннель. Куда он ведет?

Водолазы попытались проникнуть в него. Свет фонаря Литлхейлса выхватил из темноты какой-то предмет в виде браслета. Позднее оказалось, что это ручка глиняного кувшинчика. Литлхейлс хотел поднять находку, но по пояс погрузился в кашицеобразный ил. Взбаламученный ил поднялся вверх, закрыл свет электрических фонарей, и оба водолаза на минуту погрузились в ужасающую темноту. Когда ил осел, Марден и Литлхейлс попытались проникнуть еще дальше в таинственный тоннель, но их дыхательные аппараты не были приспособлены к работе на такой глубине. И они стали медленно возвращаться. На другой день водолазы вновь отправились в тоннель. На этот раз они взяли с собой прочный нейлоновый канат и закрепили его пятикилограммовым якорем в устье тоннеля. Исследователи хотели проникнуть подальше, но, не проплыв и 15 метров, вынуждены были повернуть назад.

Сенот, не желавший раскрывать свои тайны, наказал обоих смельчаков. При возвращении они забыли об осторожности и поднялись на поверхность слишком быстро. В итоге — кессонная болезнь. Нужна была барокамера, но у археологов ее не было, и водолазов пришлось срочно отвезти на джипе в Мериду. Оттуда они на специальном четырехмоторном самолете были переброшены в городок Панама-Сити во Флориде, где находился декомпрессионный центр американской армии. Через несколько дней оба были здоровы, но к цибильчальтунскому сеноту вернулся только один Марден. Он еще несколько раз спускался в колодец, но до загадочного тоннеля больше так и не добрался.

Итак, вопрос о том, соединялся ли цибильчальтунский колодец этим тоннелем с другими водоемами, остался без ответа. На другой вопрос: был ли сенот Шлаках подобно чиченицкому «Колодцу смерти» местом человеческих жертвоприношений? — исследования дали положительный (хотя и не окончательный) ответ. В колодце удалось обнаружить человеческие — преимущественно женские — кости, в том числе и типично майяские уплощенные черепа, а также глиняную флейту, на которой играла либо несчастная жертва перед тем, как ее сбрасывали в сенот, либо майяский жрец. Поверхность флейты была покрыта синей краской — обычным для майя символом жертвоприношения, что не оставляло сомнений в ее погребальном назначении.

Всего же за четыре рабочих сезона со дна озера было поднято более 30 тысяч предметов, главным образом керамических обломков и совершенно целых сосудов, а также костяная заколка для волос, украшенная обширной иероглифической надписью, желтый костяной перстень, костяное сверло, маленькая глиняная фигурка ягуара и много других вещей.

В заключение, на наш взгляд, было бы справедливо упомянуть о Татьяне Проскуряковой известной американской исследовательнице русского происхождения, внесшей огромный вклад в изучение классической культуры майя. Ее научные выводы базировались на разнообразных находках и архитектурных остатках строений майя, обнаруженных археологами, в том числе и в Чичен-Ице.

Татьяна Проскурякова родилась 23 января 1909 года в Сибире, в г. Томске. Когда началась Первая мировая война, ее отец был назначен на должность инспектора артиллерийских орудий и вскоре отправлен за границу для надзора за изготовлением оружия для России. В 1916 году к нему переехали и остальные члены семьи. Некоторое время семья Проскуряковых провела в Огайо, затем в Филадельфии и, наконец, в Пенсильвании, где после революции в России Проскуряковы были вынуждены остаться навсегда.

В 1930 году Татьяна Проскурякова получила степень бакалавра архитектуры (в государственном Университете штата Пенсильвания), работала некоторое время продавщицей в магазине (найти хорошую работу во время Великой депрессии было довольно тяжело), а затем была принята на работу в университетский музей.

В 1936 году ее пригласили присоединиться к экспедиции в Пьедрас-Неграс в качестве художника для зарисовок эскизов реконструкции археологических памятников Чичен-Ицы, Тикаля и Йашчилана. В 1939 году она участвовала в экспедиционных исследованиях в Копане и на Юкатане. С 1941 года она работала в Институте Карнеги, а с 1958-го по 1977 год в музее «Peabody» в Гарварде.

Особый вклад Татьяна Проскурякова внесла в расшифровку письменности майя. Хотя ей не удалось окончательного расшифровать систему письменности майя, она сделала большой поворот в расшифровке текстов майя в Пьедрас-Неграс (Piedras Negras), а также стел в Тикале и Чичен-Ице. Проскурякова сделала выводы, что надписи майя повествуют о событиях из жизни правителей майя, что позволило идентифицировать многочисленные глаголы (например, умереть, родиться и т. д.). Более того, анализируя даты и иероглифы, ей удалось установить очередность правления семи царей в 200-летнем промежутке времени.

В 1962 году за достижения в американской археологии Татьяна Проскурякова была удостоена медали Альфреда Винсента Кидцера. В 1971 году она была названа Женщиной года штата Пенсильвания. В 1977 году Университет Тулана и Университет штата Пенсильвания присвоили ей почетную ученую степень. В 1983 году ее избрали членом Американского философского общества. И наконец, в 1984 году она была удостоена высшей награды Гватемалы, присуждаемой иностранным деятелям, — Орденом Кецаля.

Скончалась Татьяна Проскурякова в 1998 году и была похоронена в Пьедрас-Неграсе.

ЭПИДАВР ИЛЛИРИЙСКИЙ

«В этот год случилось во всем мире землетрясение, вскоре по скончании Юлия Апостаты. Море покинуло брега свои, словно господь наш бог снова наслал на землю потоп, и все повернуло вспять, к хаосу, который и был началом всех начал. И море выбросило на берег корабли и разметало их гго скалам. Когда жители Эпидавра увидели это, то устрашились они силы волн и убоялись, что горы воды хлынут на берег и город будет ими разрушен. Так и случилось, и стали они взирать на то с великим страхом. Тогда вошли они в дом к старцу и привели его на берег, как делали всякий раз, когда начинали войну». Старец Илларион «начертил три раза крест на песке и простер к морю руки, и застыли все, кто видел это, в изумлении и радости, ибо море остановилось у ног его и вскипело, и стало бурлить, словно гневалось на брега свои, а потом медленно отступило и затихло. И тем прославился он в городе Эпидавре, как и повсюду в этой стране, где идет слава его от отцов к детям, и живет этот сказ меж людьми здесь». Так повествовал анонимный средневековый летописец о чуде, совершенном святым Илларионом во спасение древнего города Эпидавра Иллирийского. Этот город был основан иллирийцами в VII веке до н. э. на пересечении торговых путей и долгое время имел важное стратегическое значение для Далмации.

В IV веке, как правдиво сообщал летописец, Эпидавр пострадал от сильного землетрясения: многие его строения были разрушены, а большая часть города погрузилась в море и постепенно исчезла под толстым слоем песка и ила. Ослабленный Эпидавр в конце V века перешел под власть остготов. Освободившись от их гнета с помощью Византии в середине VI века, город находился под ее защитой. В 614 году в результате нашествия варваров, объединенных со славянскими племенами, Эпидавр был разрушен и полностью прекратил свое существование. Оставшиеся в живых жители основали в нескольких километрах от города селение Раузиум, названное затем Рагузой (совр. Дубровник). На месте же Эпидавра в XV веке возникло новое поселение, Рагуза-Веккиа, переименованное затем в Цавтат (славянский вариант от латинского civitas — город). Сейчас это небольшой курортный городок Хорватии, раскинувшийся на маленьком живописном полуострове Рат. От древности до наших дней «дожили» развалины иллирийских, греческих и римских крепостей, руины старых стен. При археологических раскопках в разные годы были найдены амфоры, детали древних строений, мозаика, надгробные плиты, украшения и монеты. Ученым удалось изучить остатки древних улиц, переулков, руины старого амфитеатра, городские стены и лестницы, ведущие к возвышенной части полуострова, где когда-то стояли греческий акрополь и храм Асклепия. Ученым посчастливилось сделать много удивительных открытий на земле. И лишь воды Адриатического моря ревностно хранили доверенные им Нептуном тайны. До тех пор пока вековой покой затонувшего города не нарушили неугомонные исследователи. В 1876 году молодой британский археолог Артур Эванс, совершавший поездку по Балканам, заметил, что возле Цавтата в бухте Тихой «явно проступают стены римских зданий, погребенных на дне моря, вероятно, вследствие опускания суши». Это был тот самый Эванс, который позже открыл на острове Крит новую, до него не известную доэллинскую культуру — своеобразное звено между классическим Востоком и античным миром. Она была названа по имени легендарного царя Миноса Минойской.

Если взглянуть на современную карту этого района, то сразу же бросается в глаза, что нынешний Цавтат уютно поместился у основания узкой одноименной бухты. Старый же Эпидавр тяготел к северному берегу соседней бухты, называемой в лоциях бухтой Тихой, а по-местному — просто Бухтой… Бухта в наши дни несколько больше, чем была когда-то. Местоположение древнего Эпидавра на берегу весьма нетрудно установить, а вот расположение той части, которая оказалась под водой, удалось найти лишь после Второй мировой войны.

В 1947 году в прибрежной части бухты обнаружили развалины древней стены, уходившей под воду, а в ее нише — клад старинных монет. Но только в 1960-х годах в водах бухты Тихой в заливе Брено начались подводно-археологические исследования. Их возглавил бывший морской пехотинец и страстный любитель подводного плавания австралиец Тэд Фалькон-Баркер. В результате работ с использованием грунтососа на дне бухты были найдены остатки стен и фундаментов зданий. Несмотря на почти «нулевую» видимость под водой, удалось провести детальные обмеры этих сооружений, составить план затонувшей части города: его внешние стены простирались метров на 50 от берега и уходили на глубину до 15 метров. «Всего нам удалось найти одиннадцать стен. Кое-где они опирались на ложе из темно-серой глины, прикрытое местами лишь тонким слоем песка, — рассказывает Фалькон-Баркер в книге «1600 лет под водой». — Другая наша группа исследовала дно неподалеку от того места, где мы выкопали свою самую первую, пробную траншею. Они тоже нашли три стены, которые как будто бы составляли стены одного дома. Одна из них расположилась с востока на запад, зато две другие — с севера на юг. Чем больше расширялся район исследований, тем яснее становилось, что вся эта площадь была когда-то тесно застроена зданиями, которые начинались сразу же за городскими воротами».

Раскопки под водой показали, что основная территория города находится не в земле, а под водой. Удалось установить и дату катастрофы, в результате которой Эпидавр Иллирийский ушел на дно залива Брено.

Кроме стен строений древнего города, экспедицией были также найдены и обследованы остатки мощенных камнем дорог, место древней якорной стоянки и останки греческого корабля, затонувшего в бухте Тихой. Вот как пишет об этой находке Фалькон-Баркер:

«…Вода была прозрачной, и с высоты метров в шесть на дне довольно ясно проступили очертания старинного корабля: длинный ряд камней — балласт, сложенный некогда в трюме, и амфоры у каждого борта. Бел (жена Теда. — А. О.) нашла приземистый глиняный кувшин примерно пятидесяти сантиметров в ширину и сантиметров десяти в высоту, слегка похожий на современную салатницу… Я решил осмотреть то, что мне казалось носовой частью корабля, поскольку она была расположена ближе к берегу. Мы медленно плыли в полутора метрах друг от друга. Миновав последнюю амфору, двинулись вдоль оголенного дна — метр, пять, десять. Вот Джордж (один из участников экспедиции. —А. О.) приостановился и ухватился за что-то руками. Я придвинулся к нему. На глубине нескольких сантиметров в грязевом слое прощупывался какой-то предмет, квадратной формы и довольно тяжелый по весу.

Не было видно ни зги, облако грязи окутало нас целиком. Держа одной рукой находку, другой мы раскапывали грязь, теперь все равно нам уже нечего терять. Стало ясно, что мы нашли плиту из камня или железа. Над поверхностью грязи она возвышалась сантиметров на семьдесят. И вдруг под рукой — квадратное отверстие в плите. Теперь я знал, что это такое — якорный шток, мы нашли один из якорей греческого судна. Несколько минут, чтобы закрепить воздушные мешки, и вот мы медленно всплыли над грязью со своей добычей. Я поскоблил ее ножом — свинец».

Исследования группы Т. Фалькон-Баркера в Цавтате длились четыре месяца. За это время семнадцать участников экспедиции совершили 1685 погружений. Было поднято на борт 357 различных артефактов, главным образом целых амфор и их фрагментов, украшений, предметов быта, черепицы, датируемой 30 годом с надписью «Пансиана», а также несколько десятков монет и осколков мозаики. Среди них монета из Ликии примерно 400 года с изображением головы легионера в шлеме, монеты из Афин и Сиракуз.

ПИРАТСКИЙ ВАВИЛОН

В этот июньский день 1692 года солнце над Ямайкой приближалось к зениту, и город Порт-Ройял, расположенный на длинной песчаной косе, грелся в сонливой жаре Карибского моря. На улицах города было душно и жарко, небо было безоблачным и море гладким, как зеркало. Погода тревожно действовала на многих горожан. Со времени основания города подземные толчки отмечались почти ежегодно. И каждый раз они случались именно в жаркую и безветренную погоду. Жители привыкли к ним, и, казалось, ничто не могло нарушить обычный ритм жизни его обитателей.

Множество кораблей с опущенными парусами лениво качалось на своих якорных стоянках в спокойной гавани, некоторые стояли в доках под разгрузкой. На месте для кренгования судов лежал обессиленный фрегат «Сван», а экипаж неохотно скоблил его заросшие ракушками и водорослями борта.

Матросы весело шагали вдоль грязной улицы Темзы, держась слабой тени, а в это время за кирпичными стенами, покрытыми штукатуркой, превозмогая вялость, двигались слуги, готовя полуденную трапезу. На кухне Джеймса Литтлетона, находящейся за Форт-Джеймсом, на медленном огне в медном котле варились аппетитные куски говядины и черепашьего мяса.

Вдоль причала Хамфрея Фримена прогуливался состоятельный житель города. Ему было пора возвращаться домой. Он достал свои искусно отделанные и покрытые кожей латунные часы и взглянул на них. Они показывали время чуть больше, чем без 20 минут двенадцать. На какой-то миг ему показалось, что все замерло, и вдруг деревья согнулись в три погибели от ураганного ветра, хлынул проливной дождь и Карибское море, закипев, обрушилось на берег. Земля вздрогнула, и деревянный причал закачался. С гор донесся глухой грохочущий шум, похожий на отдаленный гром, и произошел сильный подземный толчок. За ним практически сразу последовали второй и третий. В течение нескольких секунд вся береговая черта оказалась под водой. Прочные Форт-Джеймс и Форт-Карлисл пропали, будто их никогда и не было, а за ними на несколько кварталов в глубь города рушились и исчезали дома; земля под ними ускользала под воду.

Глубокие трещины раскололи землю и жадно поглощали здания и охваченных паникой людей. Накатилась поднявшаяся в море большая волна, затопляя ту часть города, которая осталась еще целой. Согласно описанию трагедии уцелевшими жителями города, «несколько судов и шлюпок в гавани перевернулось и утонуло. Среди оставшихся фрегат «Сван»… был заброшен на крыши домов… Он не перевернулся и тем самым помог нескольким сотням людей спасти свои жизни». Через несколько минут все было кончено. Море поглотило две трети города и унесло с собой около двух тысяч человек. К заходу солнца более 1800 домов скрылось в водах Карибского моря, а то, что осталось над водой, представляло собой всего лишь кусок суши в десять акров площадью, похожий на песчаную банку.

В 1956 году Порт-Ройял посетил Эдвин А. Линк — известный специалист в области аэронавтики, пожелавший осмотреть последствия катастрофы. К этому времени Эдвин уже имел некоторый опыт проведения подводных археологических работ. Его программа подводных исследований «Человек и море», которая начала разрабатываться в начале 1950-х годов, включала в себя обследование исторических объектов, оказавшихся под водой. Сначала это были останки парусных судов, затонувших в водах Нового Света. Вместе с Менделем Петерсоном, куратором отдела археологии при Смитсоновском институте, Линк погружался в местах кораблекрушений у рифов Флориды, у Багамских островов и даже в неспокойных и опасных водах банки Силвер, между островом Тарк и Доминиканской Республикой. Его находки украшали отдел подводных исследований Национального музея истории и техники при Смитсоновском институте. В числе этих экспонатов были самая старинная пушка, найденная в то время в Новом Свете, бронзовый колокол, датированный 1733 годом, оловянный чайник времен королевы Анны, бивни слонов, медная посуда и якорь, принадлежавший, как предполагали, флагманскому судну Колумба «Санта-Мария». И вот теперь Порт-Ройял.

Жена Линка, Марион, так описывает разочарование, постигшее членов Национального географического общества, финансировавшего последующие исследования, при первом посещение легендарного города:

«К нашему удивлению, на том месте, где некогда стояли здания, мы обнаружили только равномерный илистый слой, расположенный под слоем воды от 20 до 40 футов глубиной; не было заметно даже следов старинных сооружений. Когда мы попробовали раскопать дно возле церковного маяка драгой неподходяще малого размера, то нам пришлось пройти от четырех до шести футов, прежде чем мы увидели следы затонувшего города. Под илом трудно было найти даже толстые кирпичные стены Форт-Джеймса, так как на их местонахождение указывали лишь незначительная разница в высоте дна и гряда мертвых кораллов».

Тем не менее водолазы при помощи 160-миллиметрового насоса (эрлифта) «прощупали» несколько небольших холмов и гребней, слегка выступавших над дном бухты. Так были обнаружены стены форта Джеймс толщиной до 2,5 м, охранявшие Порт-Ройял с запада, и Форт-Карллисл, находившегося на восточной окраине. Водолазы нашли пушку, весившую 227 кг., куски кожаной обуви, медные монеты, кремни от мушкетов, осколки фарфоровых и глиняных трубок.

В целом, как пишет Марион Линк, первая непродолжительная экспедиция полностью оправдала все надежды. В то же время стало очевидным, что для проведения дальнейших работ необходимо другое, более современное исследовательское судно, приспособленное для выполнения масштабных подводных археологических раскопок.

В 1959 году к городу Порт-Ройял направилось новое судно, «Си Дайвер» («Морской ныряльщик»). Построенное специально для проведения подводных археологических исследований, судно было сконструировано Эдвином А. Линком и полностью отвечало требованиям для проведения необычных работ. Оно имело в длину около 27,3 м, энергетическую установку из двух дизельных двигателей и помещения для 20 человек.

Два генератора, установленные на судне, приводили в действие мощный компрессор, обеспечивавший подачу воздуха большому числу водолазов, и пневматический подъемник для удаления ила и гравия со дна моря. Мощный грунтосос помогал очищать его от обломков наносной породы.

Специальная водолазная камера, в которой находилось все водолазное оборудование — акваланги, маски, гидрокостюмы, грузовые пояса и т. п. — размещалась в корме судна. В нее можно было попасть либо с палубы, либо прямо из моря. Через толстое стекло иллюминаторов, устроенных в подводной части судна, при чистой воде можно было наблюдать дно. Рулевая рубка «Си Дайвер» была оборудована радиолокационной станцией, автоматическим рулевым, гирокомпасом и парой гидроакустических станций (эхолотов) для определения глубины. На палубе находились тяжелые стрелы и электрические лебедки для подъема пушек и других тяжелых предметов со дна моря, а на кормовой палубе — катер «Риф Дайвер» длиной около 6,4 м с водно-реактивным двигателем. Его конструкция позволяла плавать среди рифов и в других мелководных местах. Особенно он нравился водолазам — они уже не боялись быть разрубленными вращающимися винтами во время погружения и всплытия.

Одновременно с постройкой судна «Си Дайвер», на которую ушло около двух лет, составлялась карта старого города Порт-Ройял. Без нее работа велась бы вслепую, а при почти нулевой видимости и мощности наносных отложений становилась малопродуктивной. Это оказалось более существенной проблемой, чем постройка первого в мировой практике судна, предназначенного исключительно для целей подводной археологии. Единственная карта, которую удалось найти в архиве, была составлена в 1827 году правительственным топографом Филиппом Моррисом. На ней были изображены границы старого города, а также участок суши, оставшийся после землетрясения. Беда заключалась лишь в том, что объекты на карте не совпадали с еще существующими наземными ориентирами. Позднее в Британском музее была обнаружена еще одна карта, тоже составленная после землетрясения, но совпадавшая с сегодняшними ориентирами гораздо лучше. С помощью этих карт и информации о результатах обследований района, полученной от правительства Ямайки, Линк мог установить расположение улиц и зданий города, даже находящихся под водой.

Все было готово к экспедиции. Каждый ее участник полностью осознавал важность исследований. Город Порт-Ройял давно привлекал ученых как уникальное место с точки зрения археологии. В отличие от городов, расположенных на суше и меняющих свой облик за несколько лет, этот город остался точно таким, каким был более двух с половиной веков назад, законсервированный морем в момент землетрясения. И все, найденное среди руин, могло правдиво рассказать о жизни того времени. А рассказать было о чем.

Вероятно, уже около 1300 года клочок суши, позднее получивший название Порт-Ройял-Кей («кей» — коралловый риф или песчаная отмель), использовали ловившие здесь рыбу араваки, коренные жители Ямайки. После захвата острова англичанами в 1655 году здесь вырос город. Слпротивление испанцев, также претендовавших на эти земли, прекратилось, когда в 1658 году Хуан де Болас сдался полковнику Д’Ойли, первому гражданскому губернатору Ямайки. В том же году коммодор Мингс, стоявший во главе обосновавшихся в Порт-Ройяле пиратов, подверг разграблению Кампече в Мексике, а также ряд городов в Венесуэле и создал прецедент, свезя захваченную добычу в город.

В 1659 году один из приезжих с острова Барбадос писал, что население процветавшего Порт-Ройяла достигало 8 тысяч человек, одну половину которых составляли выходцы из Африки. А вторую — из Азии и Европы (преимущественно англичане). В городе насчитывалось около 2 тысяч кирпичных, каменных и деревянных зданий, причем некоторые из них имели по четыре этажа и не уступали в цене домам на Мэйфер в Лондоне. Он обратил внимание на обилие впечатляющих сооружений, укреплений и церквей, глубоководную гавань со множеством причалов, четыре ежедневно торговавших рынка, синагогу, католическую часовню, молитвенный дом квакеров, королевские пакгаузы, обширные складские помещения, десятки таверн, зверинец, военные плацы и мосты.

Порт-Ройял достиг зенита своей славы, будучи базой для операций Генри Моргана, когда тот разграбил испанские города по всему побережью Карибского моря. Имея прекрасную гавань и хорошо укрепленный берег, он представлял собой идеальное место для сбора дьявольской братии со всего побережья. В условиях конкуренции между Англией и Испанией британские власти сознательно поддерживали этих мародеров, главными целями которых являлись испанские корабли и города. Темперамент отъявленных негодяев определял и образ жизни города. Даже после смерти Генри Моргана, когда пиратам в Порт-Ройяле не оказывали былого гостеприимства, его жители славились как «самые неверующие и развращенные люди». В городе бурно процветали азартные игры, вдоль улиц тянулись дюжины гостеприимных таверн, предлагающих хмельной ром, обильную пищу и доступных женщин.

Большая часть богатств, добытых пиратами путем разбоя, быстро оседала в руках бессовестных городских торговцев. Сейфы и склады были переполнены добычей — золотыми и серебряными слитками, иконами, искусными ювелирными изделиями с драгоценными камнями, богатыми шелками и парчой, дожидавшимися отправки в Англию и на континент в обмен на деньги и другие товары.

После катастрофы 7 июня 1692 года на дне гавани оказалось 13 акров застройки, а кварталы еще 13 акров были смыты цунами. Были потеряны по меньшей мере 50 судов и множество ценностей, включая груз флотилии, затонувшей в 1691 году у банки Педро, в 110 милях к югу от Ямайки, и разграбленной мародерами из Порт-Ройяла.

Большинство выживших остались в Порт-Ройяле, другие же перебрались на противоположную сторону гавани и обосновались в Кингстоне, который в то время был всего лишь деревушкой. Тех, кто предпочел остаться, ждала еще одна катастрофа — в 1703 году город уничтожил пожар. Несколько ураганов последующих лет скрыли остатки города под мощным слоем наносов песка и ила. Однако не навсегда. В XIX веке ныряльщики королевских военно-морских сил несколько раз совершали погружения в районе затонувшего города и убедились в его существовании. И вот Фортуна дала возможность попытать счастье Эдвину Линку.

Первой задачей экспедиции было проведение тщательного обследования участка дна с помощью гидроакустических станций. За это энергично взялся капитан П. Вимс, всемирно известный навигатор. Устанавливая акустическую аппаратуру под соответствующими углами, он фиксировал любое резкое изменение глубины, которое наносилось на карту. Таким образом, удалось оконтурить ряд фундаментов сооружений. Вимс надеялся, что после составления карты будет возможным выбрать именно те здания в затонувшем городе, которые требовали первостепенного обследования. Выбор пал на Королевские товарные склады. Они представляли собой комплекс ангаров, в которых, согласно описям, находились ценные товары «под охраной Короны». Их размеры гарантировали удачу, даже если карта Вимса окажется недостаточно точной. Подготовка к раскопкам не заняла много времени. Мощный грунтосос был приведен в действие и стал медленно вгрызаться в грунт. В задачу водолазов, работавших у открытого конца трубы-насадки грунтососа, входило спасение всех появлявшихся из грунта предметов до того, как они будут всосаны и унесены по шлангу на поверхность.

В течение нескольких дней на дне моря на небольшом расстоянии друг от друга было пробито несколько отверстий. Ни в одном из них не было найдено ни одного предмета, относящегося к периоду землетрясения. Не было следа и стены. Подъемник поднимал только грязь, ил и гравий со случайно попадавшимися осколками фарфора и стекла. Что могло случиться с Королевскими товарными складами? Ответ оказался прост — археологи попали прямо между зданиями.

После долгих обсуждений и тщательного изучения карты судно «Си Дайвер» было передвинуто на новое место вблизи восточной стены Форт-Джеймса. Находки пошли одна за другой. Первым был поднят медный черпак с длинной ручкой. Затем последовали несколько поломанных оловянных ложек, сильно изъеденное коррозией оловянное блюдо и множество зеленовато-черных бутылок XVII века из-под рома, известных как «луковичные» благодаря своей форме. Показались и остатки стены. Не было сомнений, что исследователи наконец наткнулись на свидетельства землетрясения. Работы продолжались с новым энтузиазмом, несмотря на нулевую видимость и опасность, подстерегающую водолазов в мутной воде. На грязном дне таились практически невидимые морские ежи, ядовитые скаты, мурены и скорпены. Часто у поверхности моря мелькали акулы и барракуды, и хотя они были для ныряльщиков, в основном, невидимыми в этой поднятой грунтососом жиже, менее опасными от этого не становились.,

Но, несмотря на все опасности, в конце лета, когда закончились работы, счет более серьезным повреждениям, чем порезы и несколько сдавленных перепонок в ушах от слишком быстрого всплытия с глубины, даже не начинался.

В отличие от находок, которые исчислялись сотнями. Среди них: кухонное оборудование — котлы с остатками пищи, деревянные подносы для хлеба, оловянные тарелки и ложки, сковородка, медные подсвечники, курительные трубки и бутылки, сотни бутылок. Шокированный их количеством, Бернард Левис, директор Института Ямайки, заявил журналистам: «Я уверен, что здесь бутылок XVII века больше, чем в любом другом месте мира. Создается впечатление, что старый Порт-Ройял больше всего времени тратил на пьянство и курение». На древней карте в этом месте значилась таверна, принадлежавшая Джеймсу Литтлетону. Находки кусочков штукатурки, черепицы и стен позволили определить конструкцию и внешний облик этого «питейного заведения».

Однако самой уникальной находкой оказались прекрасно сохранившиеся латунные часы со следами покрытия из кожи. Клеймо мастера-часовщика открыло дату их изготовления. Они были созданы в 1686 году Полем Блонделем, который был гугенотом-эмигрантом из Чалонса. Время — 17 минут до полудня, установленное благодаря рентгеновским снимкам следов от стрелок, — указывало точный момент катастрофы.

Приближался сезон ураганов, и «Си Дайвер» должен был перемещаться на более безопасную стоянку у Флориды. Участники экспедиции с сожалением прощались с тайнами пиратского Вавилона. За 10 недель работы на затонувшем городе было сделано очень многое. Самое главное, была составлена наиболее точная из существующих карт Порт-Ройяла до землетрясения. Подняты сотни ценных предметов, дающих представление о жизни в городе и его времени. «Тем не менее мы сознавали, — подвел итог Эдвин Линк, — что обследовали только то, что лежало неглубоко. Понадобится много лет постоянных усилий, чтобы сделать тщательное обследование. Нам посчастливилось найти отдельные места, в которых мы провели обследование: форт, кухня и магазин. Но это только начало. Когда-нибудь кто-то вернется сюда и будет вознагражден таким множеством находок и ценностей, что наши усилия покажутся незначительными».

Линк оказался прав. Спустя шесть лет на «улицы» затонувшего города спустились подводные археологи экспедиции Роберта Маркса, организованной Институтом Ямайки и Комиссией национального фонда.

Первым этапом работы экспедиции было уточнение планировки Порт-Ройяла. Так же, как и для Линка, это оказалось огромной проблемой. Темная вода над затонувшим городом не позволяла использовать аэрофотосъемку и любые другие средства визуальной разведки. Для поиска металла был применен специальный детектор, а для обнаружения стен зданий — старый, но верный металлический щуп длиной два с половиной метра. Другой проблемой были колоссальные масштабы всей задачи. Даже составление карты лишь части города, площадью примерно в семьдесят на сто метров, в районе, где находились тюрьмы, рыбный и мясной рынки, лавки ремесленников и частные дома, заняло несколько месяцев. Но любознательность ученых была столь велика, что переборола все трудности. Первой большой находкой экспедиции стала обвалившаяся стена, вокруг которой были разбросаны кухонная утварь и оловянная посуда, бутылки из-под рома и свыше пятисот курительных трубок. Это становилось традицией — находить в начале работы таверну. На этот раз она принадлежала некоему Ричарду Коллинзу. Догадку подтвердили инициалы «Р.К.», нанесенные на двух оловянных тарелках и ложках.

Очень важным событием раскопок было открытие двух не обвалившихся домов. Потребовался целый день для того, чтобы откопать верхние полтора метра здания длиной 10 метров и шириной 5, при толщине 60 сантиметров. Радость находки чуть не закончилась трагедией. При зарисовке сооружения одна из стен рухнула, придавив Роберта Маркса. К счастью, она прижала его лицо к клапану продувки легочного автомата, и водолаз продолжал получать воздух и тогда, когда был без сознания. Сбросить накрывшие его остатки стены не удалось. Оставался единственный способ спастись — прокопать себе руками путь вперед. Марксу показалось, что прошли годы, прежде чем кончики его пальцев ощутили край стены. Извиваясь, он продвигался по прорытому тоннелю, пока не освободил руки и голову. Неожиданно легочный автомат застрял между двумя кирпичами. Запас воздуха в акваланге заканчивался. С каждой секундой дышать становилось тяжелее. Оставался последний шанс — со всей силой он рванулся вперед, легочный автомат оторвался и выпустил из объятий подводного города обессиленного водолаза. Награда последовала спустя несколько дней. Это были серебряные карманные часы лондонской фирмы «Гиббс» прекрасной сохранности и сундук со старинными испанскими серебряными монетами. Архивные документы рассказали, как сокровища, принадлежащие испанской короне, оказались в Порт-Ройяле. Они были подняты и доставлены в Порт-Ройял рыбаками с трех испанских галеонов, потерпевших крушение недалеко от острова.

Известие о найденных ценностях, стоимость которых досужие языки преувеличили в несколько сот раз, облетело Ямайку. Потребовалось несколько недель, чтобы полиция успокоила возбужденных обывателей и охотников за сокровищами. Но «беда» не приходит одна. В последующие дни было обнаружено еще несколько тысяч испанских серебряных монет в хорошей сохранности, золотые кольца и запонки, детали больших часов и прекрасная статуэтка из китайского фарфора, изображающая женщину с ребенком на коленях. На этот раз полиция понадобилась не только для того, чтобы удержать любопытных, мешающих работать, но и для защиты сотрудников экспедиции. Местная мафия угрожала смертью, если ученые не поделятся находками. В дело включились и политики. Оппозиция обвинила правящую партию в том, что она украла сокровища. А парламент поставил на обсуждение вопрос вообще о прекращении работ. К счастью для подводных археологов, все обошлось. Это позволило Роберту Марксу сделать еще одно открытие. Им были найдены останки корабля водоизмещением 250–300 тонн. Размеры орудия, найденного поблизости, свидетельствовали о том, что это был военный корабль. Части кирпичной стены, найденные под килем и на остатках корабля, говорили о том, что он затонул во время землетрясения. Согласно сведениям, полученным из английского Адмиралтейства, единственным военным кораблем, погибшим в Порт-Ройяле, был фрегат «Сван». Он имел длину около 25 метров и водоизмещение 305 тонн. Эти данные полностью подходили к обнаруженному экспедицией судну.

Раскопки под руководством Роберта Маркса продолжались до 1968 года, но и они приоткрыли лишь часть тайны затонувшего города. По мнению большинства специалистов, Порт-Ройял с точки зрения морской археологии является одним из самых значительных объектов в мире и требует целенаправленных работ с использованием современных методов поиска и подводных археологических раскопок. Это стало возможным с 1981 года благодаря совместной программе правительства Ямайки и Института подводной археологии при Техасском университете. Порт-Ройял стал объектом обязательной практики студентов — подводных археологов со всего мира.

ЛЕГЕНДА СОКРОВИЩ КОРАБЛЕЙ ОЗЕРА НЕМИ

Загадочные воды крошечного озера Неми, лежащего всего в 24 км юго-восточнее Рима, привлекали внимание людей еще со времен Римской империи. Легенда, связанная с этим озером, будоражила умы не только многих «охотников за древностями», но и маститых ученых. Согласно преданию, на дне Неми покоились заполненные сокровищами корабли фантастических размеров, построенные неким сумасшедшим императором и впоследствии затопленные.

Рыбаки не сомневались в подлинности легенды. Часто их сети разрывались о какие-то конструкции, лежавшие на дне, или вытаскивали обтесанные вручную деревянные детали, напоминавшие корабельные. Воды озера неоднократно выбрасывали на берег старинные предметы римской эпохи — кольца, бронзовые украшения и пр. Но на вопрос, когда и каким образом мифические корабли оказались в озере, окружность которого составляла всего 5,8 км, ответить долгое время никто не мог.

Неми — необычное озеро. Появившееся задолго до Рима, оно было окутано благоговейным страхом и тайной. В древности оно являлось местом поклонения древних людей безымянным богам, а после того, как на его берегу был построен Храм Дианы — особо почитаемой римлянами богини природы и плодородия, стало называться «Зеркалом Дианы».

Первые попытки обследовать дно озера с целью найти подтверждение древней легенды были предприняты еще в XV веке. В 1446 году кардинал Просперо Колонна, увлеченный тогдашней модой на античность, поручил известному ученому и архитектору Леону Батисте Альберти изучить корабли и извлечь их на поверхность. Для этой цели были привлечены ныряльщики из Генуи. Однако по техническим причинам это намерение с самого начала было обречено на неудачу. Тем не менее Батисте повезло. Он нашел один из таинственных кораблей, исследовал его при помощи ныряльщиков и даже попытался поднять судно. Для этого на множестве деревянных бочек был сооружен настил, на котором установили лебедки с канатами. Однако с помощью этого немудреного устройства Батисте удалось лишь оторвать и извлечь на поверхность кусок носа таинственного корабля и часть огромной статуи, пробудивших всеобщее любопытство. В 1535 году на дно озера Неми опустился Франческо Демарчи. Облаченному в деревянный шлем водолазу удалось измерить суда и поднять на поверхность несколько древних вещей. К сожалению, вскоре все его записи и большая часть информации были утеряны.

В последующий период было сделано еще несколько попыток прикоснуться к тайне озера. В 1827 году для поисков сокровищ римского императора был использован даже большой водолазный колокол. Возглавил работы гидроинженер Аннезио Фускони. Однако и ему не удалось поднять на поверхность ни один корабль. Позже многие фрагменты порфира, мрамора, мозаик, металлических колонн, дерева и гвозди, найденные Фускони, оказались в ватиканском музее.

В 1885–1889 годах британский посол в Италии лорд Сейвайл крюками ободрал с загадочного судна почти все бронзовые орнаменты, мозаики, украшения из золота и мрамора. В дальнейшем все эти предметы стали достоянием британских музеев и частных коллекций.

В 1895 году подводная экспедиция, организованная римским торговцем антиквариата Элисео Борги, обнаружила на дне озера значительное количество находок. Водолаз-любитель, нанятый предприимчивым торговцем, доставил на поверхность бронзовые головы льва и волка, а также куски мозаик, медные листы, черепицу и камни. Изразцы, извлеченные со дна, украсили ванную комнату римского принца, а один из состоятельных граждан приобрел трубку и трость, вырезанные из обломка корабля. Кое-что досталось и ученым. Благодаря некоторым находкам, в первую очередь монетам, удалось установить главное — имя императора, который спустил на воду таинственные корабли. Им оказался Калигула Гай Цезарь из рода Юлиев-Клавдиев, вошедший в историю под именем Калигула.

Он родился в 12 году и провел свое детство главным образом в военных лагерях. Родители будущего императора, стремясь завоевать популярность среди воинов, одевали сына в специально сшитую для него военную одежду, в том числе крохотные сапожки, вызывавшие у видавших виды воинов умиление. За это они ласково и прозвали Гая Калигулой, то есть «сапожком».

Когда через два дня после смерти Тиберия, 18 марта 37 года, Калигула был провозглашен императором с официальным именем Гай Цезарь Август Германик (или император Гай Цезарь), народ встретил эту весть с воодушевлением, ибо его родители Германик и Агриппина Старшая пользовались всеобщей любовью и уважением. Ликование было столь велико, что менее чем за три месяца в знак благодарности богам было принесено в жертву более ста шестидесяти тысяч животных. Не омрачили радость и слухи о том, что Калигула приложил руку к смерти своего дяди, императора Тиберия.

Так Калигула достиг власти во исполнение лучших надежд римского народа. Он был самым желанным правителем и для большинства провинций, и для войска, где многие помнили его еще младенцем, и для всей римской толпы, которая любила Германика и жалела его почти погубленный род.

На первых порах новый император и сам делал все возможное, чтобы закрепить всенародную любовь. Он помиловал осужденных и сосланных по всем обвинениям, оставшихся от прошлых времен. Должностным лицам он разрешил свободно править суд и даже сделал попытку восстановить народные собрания. Облегчил налоги и многим пострадавшим от различных бед возместил убытки. Дважды устраивал он всенародные раздачи по триста сестерциев каждому римлянину и много раз всевозможные зрелища на потеху всему народу. В первый же год Гай завершил строительство храма Августа, который император Тиберий начал было строить, но так и не закончил, несмотря на то что правил двадцать с лишним лет.

Однако через 8 месяцев Калигула неожиданно чем-то заболел (предположительно, энцефалитом, по Светонию — эпилепсией, вызвавшей органическое поражение мозга; по другой версии, сказались психические переживания детства). После выздоровления поведение Гая кардинально изменилось. Он буквально потерял разум. В своем сумасшествии Калигула превратил принципат в откровенную монархию, лишив его всякой внешности республики. Он словно задался целью смешать с грязью все, чем привыкли гордиться римляне, высмеять предания и обычаи, утрируя их до невероятной степени. Для начала он присвоил себе множество прозвищ. Он заставлял величать себя и «благочестивым», и «сыном лагеря», и «отцом войска», и «Цезарем благим и величайшим». Не довольствуясь этим, он решил обожествить себя еще при жизни, не дожидаясь суда потомства, и распорядился привезти из Греции изображения прославленных богов, даже Зевса Олимпийского, чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей. Своему божеству он посвятил особый храм, где находилось его изваяние в полный рост. Он назначил жрецов, а должность главного жреца заставил отправлять по очереди самых богатых граждан.

В своей страсти к роскоши Калигула превзошел даже самых безудержных расточителей. Он выдумал неслыханные омовения, диковинные яства и пиры — купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные жемчужины, растворенные в уксусе. При этом он приговаривал: «Нужно жить или скромником, или цезарем!» Он велел выстроить либурнские галеры в десять рядов весел, с жемчужной кормой, с разноцветными парусами, с огромными купальнями, портиками, пиршественными покоями, даже с виноградниками и плодовыми садами всякого рода; пируя в них средь бела дня, он под музыку и пение плавал вдоль побережья Кампании. Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, думая лишь о том, чтобы построить то, что построить, казалось, невозможно. Таким образом, меньше чем в год он промотал колоссальное наследство Тиберия — два миллиарда семьсот миллионов сестерциев (а по некоторым сведениям, даже большее). Истощившись же и оскудев, как пишет Светоний, Калигула «занялся грабежом, прибегая к исхищреннейшим наветам, торгам и налогам». Он объявлял незаконными завещания, заставлял покупать за баснословные цены всю утварь, оставшуюся после больших зрелищ, заседая в суде, присуждал к конфискации имущества всех, без учета их вины. Обложил пошлиной все съестные товары, продававшиеся в городе. Ему отчисляли «процент» от дневного заработка носильщики, торговцы и даже проститутки — цену одного «любовного сеанса».

Жестокий произвол, откровенный садизм и сумасшедшие выходки императора римляне выносили около четырех лет. Терпение их истощилось, когда Калигула бездумно посягнул на «святая святых» — устои рабовладения. К этому времени в стране, пожалуй, уже не было ни одного человека, который не считал бы убийство Калигулы великим счастьем.

24 января 41 года заговорщики подкараулили Гая в узком проходе, ведущем к театру. Первый удар нанес Кассий Хорея — трибун преторианской когорты, неоднократно подвергавшийся издевательствам Калигулы. Затем другие обидчики, нанеся ему более тридцати ран. Вместе с императором были убиты также его жена Цезония и дочь. Власть перешла к дяде Калигулы Клавдию.

Такова вкратце история жизни «автора» строительства гигантских увеселительных кораблей озера Неми. Его, ставшая нарицательной любовь к роскоши вселяла ученым, заинтересовавшимся находками в озере Неми, уверенность, что они на пороге открытий уникальных памятников истории. О существовании подобных сооружений специалистам было известно ранее по сделанному древним автором Афинеем описанию знаменитого корабля, построенного правителем Сиракуз Гиероном. Этот корабль, на который пошло такое количество строительного материала, какое было нужно для постройки шестидесяти тетрер (корабли с четырьмя рядами весел), имел внутри три коридора: «Нижний вел к помещению для груза, и в него спускались по прочным лестницам; второй был оборудован для желающих пройти в каюты; следующий, последний вход — для воинов. По сторонам от среднего коридора, у обоих бортов, было тридцать кают с четырьмя ложами для мужчин. Помещение для начальника корабля было устроено на 15 лож и каюты с тремя ложами в каждой; каюта в кормовой части была в то же время и кухней. Во всех каютах пол был из плиток, составленных из разнообразных камней; на плитках был изображен удивительным образом весь сюжет «Илиады». Такие украшения имелись на стенах, потолке и дверях. По верхнему коридору располагались гимнастическая площадка и крытые галереи… Рядом с ними Гиерон устроил триклиний (столовую. — А. О.), посвященный Афродите, с полом из агата и других самых красивых камней, какие только были на острове; стены и потолок были из кипариса, двери — из слоновой кости и туи; он украсил комнату картинами, статуями и сосудами для питья.

Рядом с этой столовой была комната для отдыха с пятью ложами — стены и двери в ней самшитового дерева; в этой же комнате была библиотека, а на потолке часы наподобие солнечных часов в Ахрадине [часть Сиракуз]. Была также баня с тремя ложами, с тремя медными грелками и ванной… разноцветной, изтавроменитского камня. Устроил Гиерон также еще большое число кают для экипажа и для хранителей трюма. Кроме этого, с каждого борта было по десяти конюшен, подле них хранился фураж для лошадей, багаж всадников и их слуг. На носу была закрытая цистерна для воды, вмещавшая 2000 метретов (78 780 литров. — А. О.), устроенная из просмоленных досок и холста. Поблизости от нее из свинца и дерева была устроена закрытая писцина с морской водой, где держали множество рыбы. У бортов, с каждой стороны, были выдававшиеся вперед выступы на равном расстоянии друг от друга; на них помещались дровяные сараи… хлебные печи, кухни, мельницы и множество других служб».

1920 год. Мучительные сны преследовали итальянских морских историков. Смогут ли они поднять такие громадные корабли целиком и узнать, как они были построены, оснащены и как двигались? Таких, даже отдаленно похожих судоподъемных работ ранее не проводилось. Правда, несколько античных судов к этому времени уже было найдено на дне морей. С них даже удалось поднять часть грузов и отдельные фрагменты корпуса. Но масштабы этих исследований не шли ни в какие сравнения с возможными работами на Неми.

Галеры Калигулы так и могли остаться мечтой, если бы не Бенито Муссолини. Пытаясь построить свою фашистскую Римскую империю, дуче страстно желал воссоздать все, что помогло бы вернуть былое величие Древнего Рима. В апреле 1927 года он объявил миру, что фашистская Италия должна поднять корабли Калигулы.

Но как? Поднять лебедкой корабли невозможно. За многие века их остовы стали хрупкими и намертво вросли в грунт. Оставался единственный путь — осушить озеро, раскопать корабли, а затем извлечь. Отчасти эти работы упрощались тем, что озеро подпитывалось только дождевыми и родниковыми водами. Тем не менее, чтобы раскрыть корабли, нужно было откачать 50 млн куб. м воды. Для сохранения озера Неми в древности прорыли 1653-метровый отводной туннель через холм к западу. Этот туннель к началу работ еще существовал, но был завален камнями, землей и песком. Невзирая на расходы, Муссолини приказал очистить туннель, что и было сделано за четыре месяца сотней землекопов. Наконец 20 октября 1928 года Муссолини отдал приказ, по которому 4 огромные помпы начали гнать воду из озера в древний туннель.

В сентябре 1929 года первый корабль был открыт. После подсыхания грунта он был раскопан, заключен в специальный короб и вытянут на берег по специально проложенному для этой цели рельсовому пути. Со вторым кораблем пришлось помучиться дольше, но и он в ноябре 1932 года был вытащен на берег. Затем были произведены необходимые гидротехнические работы по восстановлению озера. Правда, к своему первоначальному уровню оно вернулось только спустя 10 лет.

Исторические находки из озера Неми поразили ученых. Сохранность кораблей и их деталей была удивительной. До исследователей дошли в первозданном виде даже пеньковые веревки, кожа и ткани. Ошеломлял размер кораблей: длина одного из них достигала 73 м, а ширина 24,4 м, другого, соответственно, — 71,30 м и 20 м. Ни один из известных ранее античных кораблей не был даже отдаленно похож на них ни размерами, ни богатством убранства. К тому времени сведения о древних кораблях черпались главным образом из письменных источников. Так, например, сохранились упоминания, что в эпоху Пелопоннесской войны корабли имели грузоподъемность 500 талантов (в Афинах один талант соответствовал 26,2 кг). Эти корабли, которые могли взять на борт около 13 тонн полезного груза, поддерживали сообщение между островами. Корабль, приведенный во время одной из афинских экспедиций в Сиракузы и имевший надстройки, башни, напоминавшие крепостные укрепления, и катапульту, обладал грузоподъемностью 300 тонн. Гигантский корабль того же Калигулы, доставивший из Египта в Рим каменные обелиски, весящие 496 тонн, обладал грузоподъемностью 1350 тонн. И, наконец, «Исида» — корабль, о котором упоминает живший в Афинах сатирик Лукиан из Самосаты, — имел длину 54 м, ширину — 14 м и глубину трюма около 13 м. При таких размерах грузоподъемность корабля могла составлять около 1200 тонн.

Галеры из озера Неми имели бронзовые бортовые украшения ручной работы, швартовочные кольца в виде голов животных, держащих кольца в зубах. Изысканностью отличались даже мелкие детали: дверные петли из позолоченной бронзы, ручки выдвижных ящиков, выполненные из слоновой кости, деревянные изделия, украшенные искусной резьбой, мозаичные полы. Четыре прекрасные колонны ценного мрамора некогда роскошного судового храма были покрыты золоченой черепицей. На борту обоих кораблей, а также вблизи них были обнаружены серебряные чаши и монеты, выпущенные при различных императорах. Самые древние из них относились к 164 году.

Не меньший восторг ученых вызвали и сами остовы галер. Более узкий корабль имел таран и по своей конструкции соответствовал крупному римскому военному кораблю.

Его корпус с целью герметизации и предохранения от гниения был «обтянут» шерстяной тканью, пропитанной смолой, и обшит невероятно тонкими листами свинца толщиной всего в 1 мм. Для строительства корабля использовались разные породы дерева: сосна, ель, а для элементов, требующих особую прочность, — дуб, обитый металлом. Гвозди с плоской головкой, которыми крепились свинцовые пластины, имели на нижней стороне головки шипы и, таким образом, накрепко «вгрызались» в свинец.

По всей вероятности, галера имела две палубы: нижнюю, для фебцов, примерно на высоте ватерлинии, и верхнюю. Верхняя палуба была разрушена, но обломки шпангоутов, торчавшие по обеим сторонам корпуса, не оставляли сомнений, о наличии над ними палубы. Для уменьшения качки, кроме основного киля, корабль был снабжен дополнительными боковыми килями.

Были и другие сюрпризы. Самыми удивительными находками стали водоотливной насос, действовавший по принципу подъемника непрерывного действия, и две вращающиеся платформы, обнаруженные на малом корабле. Под одной из платформ оказалось восемь бронзовых шариков диаметром 45 мм, двигавшихся в деревянной обойме диаметром 90 см. Другая платформа лежала на восьми конических деревянных роликах, также движущихся в желобе. Обе конструкции напоминают подшипники качения, прототип которых был изобретен в XVI веке великим Леонардо да Винчи. Назначение этих платформ до сих пор неизвестно. Специалисты предполагают, что они использовались как вращающиеся подставки для статуй.

Точную дату постройки обнаруженных судов ученым выяснить так и не удалось, однако по надписям на орнаментах археологи установили, что корабли были построены приблизительно в середине II века. На тринадцати керамических плитах в надстройках обнаружили надписи, свидетельствовавшие о том, что они были изготовлены неким Деймом — рабом Домицикса Афера. Афер умер в 59 году, поэтому корабли должны были быть построены до этой даты. Кроме того, на одной из свинцовых труб малого корабля была найдена надпись: «Собственность Кая Цезаря Авгуегуса Германикуса». Это полное имя Калигулы, который царствовал до 41 года. В то же время некоторые другие надписи указывают на то, что суда были построены в царствование преемника Калигулы, Клавдия, правившего в 41–54 годах. Возможно, постройка судов была начата в короткое царствование сумасшедшего Калигулы, а закончена в царствование благочестивого Клавдия.

После проведения необходимых консервационных работ корабли были поставлены на элегантные металлические подпорки, подчеркивавшие их грациозно изогнутые корпуса, а внутри организован музей.

Однако памятники величия Древнего Рима простояли недолго. В 1940 году Италия вступила во Вторую мировую войну. Какое-то время судьба берегла корабли, но 31 мая 1944 года произошла трагедия. Два великих памятника древности, построенные человеческим гением 1900 лет назад и сохраненные водами озера Неми, исчезли в считаные минуты. Они превратились в груду золы, перемешанной с тысячами римских гвоздей. Уже после войны в Италии было проведено расследование, которое позволило установить виновника этой варварской акции. Им оказался немецкий майор, отдавший приказ облить суда бензином и запалить. Было установлено и его имя. По некоторым сведениям, в 1960-х годах он благополучно проживал в Германии и преподавал в школе… историю искусств! Ирония судьбы.

«Живые» свидетели истории погибли. Тем не менее труд многих сотен исследователей не пропал даром. Уникальная информация о кораблях Калигулы дошла до нас благодаря скрупулезной научной работе, проведенной в 1930-х годах в виде описаний, чертежей, рисунков и фотографий.

На основе этих данных в конце XX века итальянскими реставраторами были начаты работы по восстановлению этих уникальных исторических памятников. К 2001 году удалось разработать два проекта корабля Калигулы. Правда, первый из них, как отмечалось в печати, представлял собой «бурную фантазию на тему барокко» — беспорядочное нагромождение куполов и арок, зато второй — «более близкий к архаике». Будем надеяться, что усилия итальянских специалистов не пропадут даром и люди смогут вновь увидеть плывущие по зеркальной глади озера Неми корабли.

«ВАЗА»

Ни одна книга, посвященная подводной археологии, не обходится без очерка о легендарном шведском фрегате XVII века «Ваза». История и судьба этого корабля известны сегодня почти во всех подробностях. О «Вазе» и его судоподъемных работах написаны сотни научно-популярных статей и исчерпывающие научные исследования. И это не случайно. Ведь «Ваза» — классика подводной археологии, бриллиант в сокровищнице этой относительно молодой научной дисциплины.

Не будем нарушать традиции и мы.

Год 1628, 10 августа. Набережная стокгольмского порта заполнена народом. «Ваза», новый красавец фрегат королевского флота, должен выйти в море в свой первый рейс[4].

Чуть в стороне от толпы стоят двое мужчин: корабельный мастер Якобсон и датский посол Эрик Граббэ.

— Господин мастер! — обратился посол к своему собеседнику. — У вас есть все основания гордиться своим творением. «Ваза» — действительно прекрасное судно.

Будем надеяться, что оно с честью выдержит первое испытание.

Якобсон в знак благодарности склонил голову и не без гордости ответил:

— Будем надеяться, ведь корабль построен из лучших материалов. — Затем воодушевленно продолжил: — На его борту установлено 64 орудия: 48—двадцатичетырехфунтовых, 8 — трехфунтовых, 2 — однофунтовых и 6 мортир. Все они выполнены из бронзы, весят почти 80 тонн и располагаются в три ряда по каждому борту. Да и размеры корабля, как вы видите, довольно внушительные: длина 48 метров, ширина — 12 метров.

Мастер помедлил и хотел еще что-то сказать, но его голос перекрыл оркестр, заигравший гимн. По разостланному на причале ковру, окруженные пышной свитой придворных, шествовали члены королевской фамилии. Грохнул салют береговых батарей.

В то время, когда два уважаемых господина беседовали о достоинствах нового корабля, капитан фрегата Зефринг Хансон отдавал последнее распоряжение — сняться с якоря.

«Ваза» расправила белоснежный наряд парусов и легко заскользила по водной глади.

Толпа ликовала.

И вдруг неожиданный порыв ветра резко накренил судно.

— Все по местам! Убрать марс-шкоты! — отдал приказ испуганный капитан. Произошла заминка — новые, жесткие канаты не проходили через блоки и шкивы. — Немедленно перетащить пушки с подветренного борта! — крикнул он Эрику Йонсону, командиру отряда солдат, находящихся на судне.

Десяток человек бросилось на твиндек, где были расставлены пушки, но было уже поздно. Корабль сильно накренился, через открытые люки нижней орудийной палубы в трюм хлынула вода.

— Убрать все паруса! — в отчаянии рявкнул капитан.

Но его приказ потонул в грохоте катящихся по палубе вещей и пронзительных криков солдат и членов команды.

Великолепный корабль вздрогнул и плавно лег на борт. Потом он стал медленно опускаться в воду на глазах у охваченных ужасом стокгольмцев. Образовавшаяся воронка жадно поглотила оставшихся на борту судна людей. Все было кончено. От красавца фрегата на воде остались плавать только какие-то деревянные части, бочки, шляпы да кое-где черными шарами качались вынырнувшие из-под воды головы зовущих на помощь людей. Лодки с берега поспешили к месту трагедии, чтобы оказать помощь находившимся на воде, однако для многих никакой помощи уже не требовалось. Ученые и по сей день не знают точно, сколько человек погибли. По проекту для «Вазы» предусматривались 133 матроса, несколько корабельных плотников и 300 солдат. Поименно известны лишь несколько человек из членов команды: Зефринг Хансон — капитан корабля; Петер Гирдсон — лейтенант, Ен Ларсон — канонир; Эрик Бертилсон — главный боцман и Ерат Матсон — такелажных дел мастер.

Среди жертв были женщины и дети, для которых тогдашний королевский приказ стал роковым: «Если кто-то захочет взять с собой жену, то ему будет это дозволено на время плавания в Стреммене и за его пределами во внутренних шхерах, но ни в коем случае при выходе в боевое плавание».

В числе уцелевших в трагедии счастливцев были Эрик Йонсон и капитан Зефринг Хансон. Они-то и стали главными свидетелями для комиссии под председательством рейхсадмирала, проводившей расследование причин гибели фрегата.

На суд, назначенный королем, были приглашены лишь немногие избранные слушатели, среди них — датский посол Эрик Граббэ. Протокол процесса сохранился в архиве. Это весьма любопытный документ. Из него следует, что судьям при всем их желании было нелегко найти виновного. В первую очередь они попытались сделать «козлом отпущения» капитана Хансона. Но на каверзный вопрос судей, «все ли пушки были закреплены в соответствии с инструкцией», тот парировал: «Если закреплены были не все пушки, можете разорвать меня на куски».

Затем в судебную палату был вызван главный боцман. От него потребовали объяснений, почему, вместо того чтобы образцово нести службу, он был пьян. Обвиняемый предоставил свидетелей, что был трезв, «как стеклышко». Более того, в тот день он принимал святое причастие.

В итоге судебное заседание было перенесено на неопределенный срок. Правда, во время следствия был установлен интересный факт. Незадолго до трагического рейса адмирал Клас Флеминг, который подчинялся непосредственно рейхсадмиралу, предпринял проверку устойчивости корабля: тридцать человек сомкнутыми рядами должны были несколько раз пробежать от левого борта к правому и наоборот. На третий раз корабль наклонился настолько сильно, что чуть было не перевернулся, и адмирал приказал прекратить проверку. Но этому факту не придали значения.

Когда комиссия завершила работу, Эрик Граббэ подошел к своему давнишнему знакомому — послу Франции и с улыбкой заметил:

— Как видите, ваше превосходительство, виновного в трагедии так и не смогли установить. А между тем причины катастрофы совершенно ясны!

— Да, любому мало-мальски сведущему в морском деле человеку понятно, что корабль был построен явно непропорционально. Его нижняя часть чересчур узка по отношению к высоте верхней части. Кроме того, она слишком легка. Неудивительно, что нескольких порывов ветра было достаточно, чтобы раскачать, а затем перевернуть корабль. Все другие погрешности обусловлены именно двумя первыми. Следовательно, виновным мог быть только корабельный мастер.

— Вы истинный дипломат, — засмеялся Граббэ. — Даже здесь вы говорите, что «мог быть», а не «есть». Безусловно, корабельный мастер был бы виноват во всем, если бы основные размеры корабля ему не указал сам король. Он и так на собственный страх и риск увеличил низ судна на один фут и пять дюймов, чем это приказал король. А короля привлечь к ответственности, конечно, невозможно.

Кто бы ни был виновным в гибели королевского корабля, терять роскошный фрегат, на строительство которого было затрачено три года и огромные деньги, Густав II Адольф не хотел. И уже на третий день после катастрофы английский инженер Джон Балмер, который именовался «инженером его величества короля Англии», получил высочайшее разрешение на его подъем. Однако увы. Из-за несовершенства водолазной техники его попытки успеха не принесли. Затем спасательные работы взял на себя шведский военно-морской флот, но тоже безрезультатно. В декабре адмирал Клас Флеминг сообщил Королевскому совету, что «Ваза» оказался «тяжелее, чем я когда-либо мог предполагать».

В 1642 году исключительное право на проведение спасательных работ получил шотландский полковник Александр Форбес. Однако и на этот раз никаких заметных результатов достигнуто не было.

В 1663 году за дело взялся швед, лейтенант-колонел Ганс Альберт фон Трейблен, уже имевший удачный опыт подъема орудий с датского судна «София», затонувшего на глубине 33 метра. К нему присоединился немецкий эксперт Андреас Пеккель. Но, как и во всех предыдущих попытках, работы осложняла несовершенная водолазная техника. Вот как описывал итальянский священник, и исследователь Франческо Негри водолазное оснащение того времени:

«…Это были костюмы из кожи… Люди входили в кожаный колокол четырех футов и двух дюймов высотой. Человек имел крюк длиной в шесть футов и им орудовал. Водолаз мог находиться под водой 15 минут…»

После осмотра корабля оба водолаза пришли к выводу, что поднять целиком огромный колосс при имевшихся технических средствах невозможно. Другое дело — поднять отдельные части, в первую очередь дорогостоящие пушки (они были отлиты из 92 % меди). Но, чтобы извлечь их, необходимо взломать палубы «Вазы». После того как верхние палубы были освобождены и вскрыты, оба специалиста увидели, что не могут продолжать работы на нижних палубах. И все же вскоре им удалось придумать систему, с помощью которой они смогли извлекать 1,5-тонные пушки непосредственно через орудийные люки. Эта система до сих пор остается неразгаданной. Кроме того, Пеккель придумал способ снабжения водолазного колокола свежим воздухом, благодаря которому увеличилось время пребывания водолазов под водой.

8 апреля 1664 года с «Вазы» была поднята первая пушка. К осени 1665 года извлекли еще 53. Возможно, водолазам XVII века удалось бы поднять еще что-либо с несчастного фрегата, если бы не судебная тяжба разгоревшаяся между Трейбленом и Пеккелем. Впрочем, нет худа без добра — обнаруженные потом в архивах документы этого процесса стали важным источником информации для последующих исследователей.

Спустя 20 лет после спасательной операции фон Трейблена и Пеккеля со дна была поднята еще одна 24-фунтовая пушка «Вазы».

После этого королевский фрегат надолго погрузился в темноту и ил стокгольмской гавани…

Вновь сон «Вазы» был нарушен спустя три столетия. В начале 1950-х годов инженер Андерс Францен решил отыскать и поднять легендарный корабль. Это был не первый его корабль. Еще ранее, используя архивные материалы, он составил список из 12 кораблей XVI–XVII веков, затонувших у шведского побережья, которые теоретически возможно было обнаружить. При этом он первым отметил тот факт, что «…температура и соленость Балтийского моря низки для морских червей-древоточцев. Благодаря этому Балтийское море является уникальным объектом для подводной археологии». Практический поиск привел к тому, что из составленного списка А. Францену удалось обнаружить: в 1952 году — «Рикксэплет» («Держава», в 1953 году — «Грёне Ёгарен» («Зеленый охотник»), а в 1954 году — «Рикснюкелн» («Ключ королевства»). Следующим, очередным кораблем стала «Ваза». Но прежде всего надо было найти его место катастрофы. С лета 1954 года с фанатичным упорством он стал обследовать дно гавани эхолотом. Затем в дело пошли «кошки» и специально сделанный Франценом зонд. Это был своего рода свинцовый лог, в верхней части которого были приварены стабилизирующие крылья. На конце лота находилась небольшая трубка с острыми краями. Когда трубка ударялась с силой о неметаллический предмет, она «выгрызала» кусочек материала, который поднимался на поверхность. С помощью этого прибора Францен вначале обследовал воды возле Стадсгаркоена, а затем у Бекхоль-мсуддена. И наконец в октябре 1956 года в одном месте исследователь наткнулся на многочисленные обломки черного дуба. Под воду ушел главный водолаз стокгольмской военно-морской верфи Эдвин Фэльтинг. На глубине 110 футов лежал основательно замытый глинистым илом большой корабль. Это была «Ваза».

После того как в печати промелькнула информация об обнаружении корабля, на место крушения ринулись охотники за сокровищами. Но энтузиазм кладоискателей быстро иссяк — они с досадой были вынуждены признать, что на дне осталась лишь груда черных досок. Но это не обескуражило столяра Свена Пахлина. Стояла осень, вода в фиорде была ледяной, когда Свен впервые опустился в акваланге на дно рядом с «Вазой». Пришла зима, но, сделав прорубь во льду, Свен продолжал свои погружения во взятом напрокат водолазном снаряжении. Чтобы кто-нибудь из любопытных не помешал ему, Свен нанял старика сторожа. Власти и морское ведомство, узнав о его работах, оговорили одно условие: водолаз не будет претендовать на те находки, которые заинтересуют ученых. Почерневшие от времени и воды обломки дубовых досок и щепки королевского флагмана никого не интересовали. Компаньон Свена, старик сторож, оказался архивариусом-пенсионером. По просьбе Свена он просмотрел документы Стокгольмского архива и разыскал любопытные рукописи, сообщавшие сведения о «Вазе». Спустя некоторое время, в 1961 году, уже после подъема корабля и его музеефикации, когда «Ваза» стала «меккой» для туристов многих стран, предприимчивый столяр организовал частную фирму по производству сувениров. От долгого пребывания в соленой морской воде обломки дерева, добытые Свеном, почернели, местами прогнили и приобрели от воды причудливые очертания. Свен слегка подправлял их, тщательно высушивал, пропитывал консервирующим составом и мастерил из них табакерки, торшеры, стулья и статуэтки. Пригодились и сведения из старинных рукописей, найденных архивариусом. На каждый сувенир Свен прикреплял пластинку с цитатой из документов, сведениями о корабле и рекламой своих изделий. А спустя три года один шведский журнал в рубрике «Как стать миллионером» написал, что Свен Пахлин «сколотил свой первый миллион».

В 1958 году после тщательной подготовки начались работы по подъему судна. Ее главным исполнителем стали специалисты шведского спасательного общества «Нептун», которое имело многолетний опыт по успешному подъему целого ряда судов. Так, например, еще в 1892 году этим обществом был поднят британский крейсер «Хау» (10 300 регистровых тонн), затонувший около Феррола, у побережья Испании.

На первом этапе судоподъемных работ, которыми руководили Эдвард Клазон и капитан Аксель Хедберг, водолазами за 1300 погружений были прорыты под кораблем шесть тоннелей. Каждый тоннель имел длину 20 метров, ширину — один метр и высоту — 75 сантиметров. Таким образом, водолазы могли проникнуть в них довольно свободно. Затем через тоннели протянули 12 прочных стальных тросов, которые закрепили на двух заполненных водой понтонах («Оден» и «Фригг»), способных вместе поднять до 2400 тон на высоту 4 метра.

После этого из понтонов стали постепенно откачивать воду. Всплывая, они потянули за собой на поверхность и остов корабля. Через 3 часа судоподъемных работ корпус «Вазы» приподнялся на 30–40 сантиметров, а к вечеру — на 4 метра.

Так, «мелкими шажками» «Вазу» вывели в более мелкое место. 16 сентября капитан Хедберг записал в бортовом журнале: «Мы достигли Кастельхольмена… «Ваза» был перемещен на расстояние 600 м и сейчас лежит приблизительно на глубине 16 м. Уже с небольшой глубины можно увидеть его очертания…» За этими лаконичными фразами скрывались поистине невероятные усилия. За 18 этапов передвижения остова «Ваза» неоднократно соскальзывала на то место, которое покидала только что перед этим. Иногда она настолько глубоко уходила в грунт, что ее нельзя было сразу вытащить. Несколько раз корабль разворачивали и тащили кормой вперед. Но все было позади. «Ваза» в целости и сохранности был доставлен в Кастельхольмен.

Теперь предстояла самая ответственная работа — подъем на поверхность.

До конца марта 1961 года (примерно 18 месяцев) водолазы энергично готовили «Вазу» к предстоящей откачке воды. Для этого было необходимо заделать пробоины, закрыть пушечные люки, заменить сгнившее дерево, плотно заделать деревянными пробками отверстия, образовавшиеся от 5000 проржавевших железных штырей, которыми когда-то были прикреплены скульптуры, а также закрыть досками разрушенные части корпуса. Одновременно была усилена верхняя часть корабля. И, наконец, водолазы подложили под самую тяжелую кормовую часть еще четыре надувных резиновых понтона, которые способствовали успешному завершению операции.

24 апреля наступил наконец долгожданный момент.

Лебедками, смонтированными на «Одене» и «Фригге», «Вазу» подняли так, что верхняя палуба оказалась на одном уровне с гладью воды. Первыми увидели свет кнехты, расположенные возле фок-мачты. В 14 часов под восторженные возгласы тысяч стокгольмцев Андерс Францен и главный водолаз Пьер Эдвин Фэльтинг первыми ступили на толстые балки верхней палубы. За короткое время внутрь корпуса провели шланги от двух мощных центробежных насосов и начали откачку воды из корпуса. Очень медленно, словно нехотя, из воды стали подниматься мощные борта «Вазы».

4 мая корабль всплыл настолько, что мог пройти над дном дока «Густав V».

Это событие стало мировой сенсацией. Газеты, радио и телевидение держали в центре внимания все, что происходило у острова Бекхольм. Да и было чему удивляться! До этого случая своего рода рекордом считался подъем командой Жака Ива Кусто греческого судна, затонувшего в районе Марселя. Но тоннаж «Вазы» был на 400 тонн больше.

Началась заключительная фаза подъема. Теперь корабль нужно было тщательно очистить, удалить балласт и предохранить от высыхания. И задело взялись специалисты по консервации. С помощью специальной системы весь корпус постоянно поливали водой; хрупкие части были укрыты пластмассовыми мешками и брезентом; отдельные детали до основной консервации временно поместили в специальные ванны с водой. Для защиты от мороза и снега над «Вазой» соорудили крышу, сам корпус поставили на бетонный понтон, специально изготовленный для этой цели и предварительно затопленный в сухом доке. Теперь корабль находился на дне временного музея «Вазы», своего первого пристанища. В ноябре флагманский корабль Густава II Адольфа совершил свое последнее плавание — к месту постоянной приписки, верфи Васаварвет. Эта верфь была построена специально для «Вазы» и стала частью Государственного исторического музея. 16 февраля 1962 года под салют из двух пушек «Вазы» король Густав VI Адольф торжественно открыл Васаварвет для посетителей.

Но на этом история «Вазы» не закончилась. Специалистам предстояло сохранить и реставрировать все то, что с таким трудом было вырвано из глубин. А это оказалось делом отнюдь не простым.

Наряду с корпусом корабля, только внешняя поверхность которого составляла более 15 000 кв. м, а объем равнялся 900 куб. м дерева, требовалось провести консервационные работы по 1200 деталям системы шпангоутов, 1000 скульптур и резных изделий, а также 1200 предметов оснащения корабля и личных вещей команды. Среди находок, обнаруженных на борту «Вазы» а также на участке 100 х 45 м дна, обследованного буквально сантиметр за сантиметром (поисковые работы были завершены лишь 25 октября 1967 года), были обнаружены: ядра, книппели, зарядные ковши, пороховницы, фитильницы, личное оружие моряков — шпаги, мушкеты, бочки для провианта, запечатанные сургучом бутылки с ромом, многочисленная посуда; керамические сосуды, деревянные ложки, цинковые тарелки, миски, инструменты — молотки, топоры, четыре оправы для ложечного сверла, ручная пила, измерительные инструменты и многое другое. В общей сложности более 25 000 предметов.

«Золотыми» находками для археологов стали элементы одежды матросов и офицеров «Вазы». На нижней палубе под лафетом был обнаружен человеческий скелет. Исследование костей показало, что рост погибшего составлял 170 см и ему было 30–35 лет. Ногти на руках и ногах, а также волосы сохранились так же хорошо, как и одежда. Моряк носил шерстяную куртку с длинными рукавами и короткими полами и широкие панталоны, имевшие большое количество складок на талии и шнуровавшиеся под коленями. Его костюм дополняли полотняная рубаха, полотняные чулки и башмаки с бантом. В морских сундуках членов команды фрегата были обнаружены также рукавицы из мягкой кожи с длинными крагами, широкополые фетровые шляпы, домашние туфли из тонкой кожи на кожаной подошве с пробковой прокладкой. В одном из бочонков, содержащем личные вещи одного из моряков, нашли курительную трубку. Она стала самым первым вещественным доказательством курения в Швеции из всех имевшихся до тех пор.

Затем были найдены монеты — всего более 4000 штук. Согласно курсу 1628 года, на них можно было купить, например, 60 тонн ржи.

Первоначальной задачей реставраторов стало проведение исследований дерева и определение лучшего метода его обработки. Деревянные части корабля подвергались различным воздействиям в зависимости от их положения в иле и от породы дерева. Поверхности, которые не были покрыты глиной, как, например, палубные надстройки, были затронуты процессом гниения на глубину до одного сантиметра. В то же время нижние части корпуса оказались весьма твердыми.

Вскоре реставраторам «Вазы» стало ясно, что при помощи ранее используемых консервирующих средств нельзя было решить две большие и важные проблемы: предотвращения гниения древесины и стабилизацию ее состояния. Для этого объекта необходимо было разработать специальный метод пропитки. Самым верным путем оказался диффузионный метод, в котором используются растворимые в воде субстанции или такие, которые смешиваются с водой и могут проникать как в мягкое, так и в твердое дерево. Но какое пропиточное средство использовать? После неоднократных экспериментов специалисты остановились на консервации с помощью полиэтиленгликоля (ПЭГ)[5].

Метод консервации мокрой древесины с использованием ПЭГ не замысловат. Объекты помещались в пустой резервуар, который затем заполнялся консервирующей жидкостью. В ходе консервации — этот период колебался от 10 до 18 месяцев — повышались концентрация и температура ПЭГ. Это позволяло максимально пропитать древесину независимо от ее плотности.

Однако для крупных находок описанный метод работы был неприемлем. Ведь в этом случае понадобилось бы большое количество крупных резервуаров с соответствующими растворителями. А это было сложно в техническом и финансовом отношениях.

Чтобы решить эту проблему, которая до тех пор считалась неразрешимой, вначале были приняты временные меры. На берегу установили старый бак емкостью 3000 л. Его можно было легко наполнить консервирующей жидкостью, смешивать эту жидкость и регистрировать расходуемое количество. Из этого бака консервирующее средство под давлением подавалось в трубопровод, проходивший с внешней и внутренней стороны корпуса судна. Через равные промежутки были установлены соединения с защелками, к которым присоединялись шланги и форсунки. Такая система позволяла пятерым специалистам за пять часов провести полную обработку корпуса корабля.

До февраля 1965 года такая обработка проводилась один раз в день, а в помещении поддерживалась относительная влажность (95 %). Однако проведенная экспертиза показала, что при таком методе наполнение древесины ПЭГ было недостаточным. Поэтому в марте 1965 года была введена новая система консервации. Она представляла собой установку с программным управлением, имевшую замкнутую систему. По бокам корпуса судна было установлено 175 разбрызгивающих головок, а внутри — 96 так называемых колыбелек (принцип действия аналогичен разбрызгивателям установки для поливки газона), имевших в общей сложности 192 разбрызгивающие головки. Вся эта система была укреплена таким образом, что пропитке подвергалась каждая часть «Вазы». Чтобы не мешать реставрационным работам, в дневное время опрыскивание проводилось только пять раз, а ночью установка работала чаще. За сеанс на корабль расходовалось, соответственно, 16 т ПЭГа, а всего за сутки на пропитку корпуса уходило 350 т ПЭГа. В комплект аппаратуры входили 600 м трубопровода и 800 м шлангов.

Однако не только деревянные предметы, но и текстиль, керамические и стеклянные сосуды, изделия из сплавов меди, свинца и цинка, железные предметы и др. подвергались обработке в консервационных мастерских верфи «Вазы». Находки из железа консервировались в печи Макса Сиверта. Здесь водород и окиси углерода использовались для восстановления железа из окиси железа. Так, например, около 600 железных пушечных ядер, которые изначально весили каждое 12 кг, прошли через эту печь. Сейчас вес этих ядер составляет около 8 кг, многие из них больше не имеют железного сердечника. Консервация таких ядер оказалась особо сложным делом, так как некоторые из них во время обработки распадались.

Поистине титанический труд и изобретательность потребовались при консервации обнаруженных в корпусе корабля парусов (общая площадь парусов «Вазы» составляла около 600 кв. м). Они были настолько ветхими, что при неосторожном прикосновении мгновенно разрушались. После тщательной очистки паруса были обработаны спиртом и ксилолом, иначе при естественном высыхании они бы продолжали распадаться. Так как парусина стала ветхой, то ее нанесли на опорную ткань из стекловолокна. Этот искусственный материал позволил защитить парусину от воздействия воздуха и ультрафиолетовых лучей, а так как он и стекловолокно имеют одинаковый коэффициент преломления, то опорная ткань была невидимой.

После консервации, завершившейся в 1978 году, большую часть деятельности музея стали занимать работы по реставрации «Вазы» и воссозданию недостающих деталей. Принципиально корабль должен быть реконструирован только с помощью подлинных частей. Лишь в исключительных случаях, когда были известны форма и размеры оригинала, прибегали к созданию копии. Примером таких работ может служить замена железных крепежных штырей. Во время подготовки корабля к подъему водолазы заменили проржавевшие и частично разрушенные железные штыри на деревянные пробки. Они хорошо выдержали нагрузку, однако эти соединения не были достаточно прочными, чтобы предотвратить деформирование корпуса, правда, очень незначительное. Тем не менее новые штыри нельзя было вставить в старые отверстия из-за их смещения.

С помощью 15 лебедок в течение шести месяцев боковая деформация была устранена и 5000 новых штырей забиты в старые отверстия.

Ныне этот бесценный памятник культуры и технологии судостроения экспонируется в новом уникальном музейном комплексе на прибрежной кромке одного из центральных островов Стокгольма.

Фрегат размещается внутри остроугольного огромного здания, покрытого красной медью, с условными мачтами над крышей и доступен обозрению на 6 уровнях. В этом же здании расположились вспомогательная экспозиция, большой лекционный зал, кинозал, компьютерный информационно-игровой центр, магазин сувениров, ресторан.

«МЭРИ РОУЗ»

1545 год. Со стен замка Саутси английский король Генрих VIII, руководивший с суши сражением флота с французской армадой из 200 кораблей, блокировавшей Портсмут, наблюдал за действиями своего флагмана «Мэри Роуз». Построенный по его указанию в 1509 году, этот большой четырехмачтовый корабль, водоизмещением около 700 тонн, потрясал воображение современников и прославлял правящую династию Тюдоров. И действительно, его появление совершило буквально революцию в судостроении. Особенностью «Мэри Роуз», которую относят к типу каракк, было то, что она предназначалась специально для ведения артиллерийского боя на море. Этой цели подчинялось и размещение орудий на нескольких специальных палубах в корпусе и надстройках, и более совершенное парусное вооружение, и мощный корпус, способный выдержать и отдачу собственных орудий, и попадание вражеских ядер. По сути, это была первая плавучая батарея английского флота, в конце которого стояли линейные корабли Трафальгара. Корабль получил название «Мэри Роуз» — Мэри Роза, в честь любимой сестры короля принцессы Мэри.

Генриху было чем гордиться. В1512 году в морской битве с французами у берегов Бретани «Мэри Роуз» огнем своих пушек уничтожила французский флагман, на котором сражались около 300 вражеских моряков. Потом были другие битвы, обстрел французских городов, победоносная война с Шотландией. И вот теперь наступил еще один момент, когда «Мэри Роуз» вновь могла блеснуть своей мощью.

Король, не скрывая своего восхищения, внимательно следил в подзорную трубу за кораблем. Он чуть накренился, совершая маневр, и… стал заваливаться набок. Генриха обуял ужас. Он не верил своим глазам. В сознании почему-то всплыли лица его шести жен: Екатерины Арагонской, умершей вскоре после развода; Анны Болейн, которая не пожелала дать развод, и он вынужден был ее казнить; Джейн Сеймур, скончавшейся после родов; Анны Киевской, Екатерины Говард, казненной за измену с его же придворным; Екатерину Парр. Злые языки судачили, что английский король убивает своих жен. Дураки — это ведь неправда. Как будто Генрих — злодей Синяя Борода… Да никакой он не деспот, просто не везет ему с женами! Ведь жива же Анна — сестра немецкого герцога Вильгельма Клевского. Он даже даровал ей титул «Досточтимая Сестра короля», оставил несколько замков и назначил ежегодную пенсию в 4 тысячи фунтов. А его нынешняя супруга — Екатерина Парр? Она тоже в полном здравии… И все же. Гибель «Мэри Роуз». Может быть, это наказание Господне?..

Вопль тонущего экипажа корабля достиг его слуха. Генрих поморщился не то от отчаяния, не то от давно мучавших монарха болей в ногах.

Через несколько минут все было кончено. Некогда грозный корабль камнем ушел на дно пролива Солент, лежащего между Портсмутом и островом Уайт, увлекая за собой более 650 человек.

Причина гибели «Мэри Роуз» так и осталась загадкой для современников. Вероятно, ее залило водой через открытые орудийные порты нижней батарейной палубы. Но почему они были открыты при маневрировании? Из-за небрежности или недисциплинированности команды, а может быть, из-за самоуверенности ее капитана — вице-адмирала сэра Джорджа Кэрью? Кто знает.

Так или иначе, но попытки поднять «Мэри Роуз» начались практически немедленно после ее гибели. Генрих спешил, словно пытался вымолить прощение у Всевышнего. Весь ход этих спасательных работ был детально отражен в письмах-отчетах. Одно из них заканчивалось оптимистическими словами: «Я верю, что в понедельник или по крайней мере во вторник «Мэри Роуз» будет вывешена над дном и спасена, — здесь есть все, что нужно для ее подъема…»

Однако спасательная операция не увенчалась успехом — по горячим следам удалось достать только реи, паруса и часть орудий. Спустя два года — в 1547 году Генрих VIII скончался и про несчастный корабль забыли почти на 300 лет. Лишь в 1839 году водолазы наткнулись на «Мэри Роуз». Это были охотники за подводными сувенирами, два брата из Кента, Джон и Чарльз Дины. Местные рыбаки попросили их осмотреть дно, где их сети цеплялись за какое-то препятствие.

Джон Дин погрузился в указанном месте и натолкнулся на выступающий из ила на полметра цилиндрический предмет. Находка оказалась бронзовой пушкой. Братья с энтузиазмом взялись за добычу «сувениров». За два года работы Динам удалось поднять 4 бронзовых орудия, 11 железных пушек, 6 частей от казнозарядных орудий, много железных и каменных ядер, 8 боевых луков, якорь-«кошку», стеклянные бутылки и много «мелочовки». Все это было детально описано и зарисовано, а затем — продано с аукциона. Некоторые «сувениры» братьев Динов удалось найти спустя века. Так, например, одно орудие долгие годы являлось украшением пригородной станции, а грубо сработанный орудийный станок «пылился» на складах военно-морской базы. Но главным сокровищем оказались сохранившаяся в архивах переписка братьев с Адмиралтейством и подробная карта, где было отмечено место их погружений. Эти бесценные для исследователя документы и были обнаружены в 1960-х годах Александром Макки — военным историком, опытным ныряльщиком и подводным археологом-любителем.

Но иметь подлинные материалы с указанием относительно точного места гибели корабля — это еще полдела. Для проведения экспедиционных исследований необходимы поисковые приборы и деньги, и, как прекрасно понимал Макки, немалые. Правда, первую проблему удалось решить относительно быстро. По счастливой случайности в Портсмуте в это время работала американская научная экспедиция во главе с разработчиком гидроакустической поисковой аппаратуры Эджертоном. Его-то Макки и удалось заинтересовать проектом.

Первый же заход показал, что в предполагаемом месте гибели «Мэри Роуз» действительно есть аномалия в виде двух поднятий с депрессией между ними и что в грунте имеется инородное тело. Но искомый ли это корабль? И Макки, вооружившись длинным прутом с полым заостренным наконечником, ринулся в глубину. Прощупывая таким образом грунт, он вскоре уперся во что-то твердое. На поверхности из полого наконечника был извлечен кусочек дерева, возраст которого, как показал лабораторный анализ, насчитывал сотни лет. Но скептикам, которые, как показывает жизнь, являются главными спонсорами различных проектов, нужны были более конкретные доказательства, и Макки обратился за помощью к общественности. За короткий срок ему удалось собрать около 20 тысяч фунтов стерлингов и организовать, хоть и пеструю по своему социальному и национальному составу, но работоспособную группу спортсменов-подводников (ежегодно в исследованиях корабля принимали участие более 200 аквалангистов-добровольцев: англичане, канадцы, австралийцы, американцы). Так было положено начало Комитету по спасению «Мэри Роуз» и проекту стоимостью в 1 млн фунтов стерлингов, предусматривавшему археологические раскопки, восстановление корабля и его экспонирование.

В 1969–1970 годах группа подводников Макки с помощью грунтососа отмыла разведочную траншею поперек выявленной приборами аномалии. А в 1970 году водолазы наткнулись на первое объективное доказательство того, что они на верном пути. Была найдена железная пушка времен Тюдоров. Эта старая пушка, убедив неверующих, что на дне лежит именно «Мэри Роуз», принесла Комитету по спасению корабля и людей, и деньги, и оборудование. Вскоре было выяснено, что судно благодаря тому, что было занесено илом, хорошо сохранилось и является, как сообщила газета «Интернэшнл геральд трибюн» «бесценным музеем эпохи Тюдоров, возможно, самым важным для английской истории из затонувших кораблей». А агентство «Рейтер» назвало работы на корабле «крупнейшими подводными археологическими раскопками, какие только знает мир».

Историческая (да и материальная) ценность находок заставила дрогнуть сердца и государственных чиновников. Английское правительство вынесло специальный закон об охране места гибели «Мэри Роуз» и… привлекло к работе стражей порядка. Дело в том, что полиции стало известно, что, увы, не все подводники-волонтеры оказались «бессребрениками» и что ряд предметов с борта судна — каждый стоимостью около 500 фунтов — попал не в фонд «Мэри Роуз», а на прилавки антикварных магазинов и аукционы.

В результате представители фонда «Мэри Роуз» были вынуждены начать скрупулезный учет обнаруженных находок. Расследование подтвердило опасение полиции. За короткое время удалось установить, что пропало несколько предметов, в том числе «два кинжала с рукоятками в форме почки и стрелы». Однако специалисты считают, что было похищено гораздо больше. Во всяком случае, директор фонда Маргарет Рул выразила недоумения малым количеством находок на корабле ангел-ноблей — старинных золотых монет, имевших хождение в XIV–XVI веках.

«Честно говоря, просто невероятно, чтобы на корабле было так мало монет», — заявил журналистам Александр Макки. И действительно, за четыре года подводных работ среди более 15 тысяч предметов, поднятых с морского дна, было обнаружено всего лишь 24 ангел-нобля.

В 1980 году Макки покинул группу подводных археологов из-за серьезных расхождений с М. Рул. В частности, он был против широкого привлечения аквалангистов-любителей.

«Я считаю, что никакого контроля фактически не было, — заявил он. — Кто угодно мог незаметно засунуть золотую монету в рукав костюма для подводного плавания. Одного ныряльщика именно на этом и поймали». Его слова косвенно подтвердила газета «Санди тайме». По ее информации, за четыре года работ на «Мэри Роуз» число золотых монет, выпущенных при династии Тюдоров, возросло на лондонском рынке вдвое.

Пока служители закона разбирались с «любителями дармовых сувениров», подводные археологи продолжали раскопки корабля и подъем на поверхность поистине уникальных находок. А их количество и историческая ценность превзошли все ожидания. На «Мэри Роуз» были найдены две с половиной тысячи стрел (ранее по всей Англии стрел этой эпохи насчитывались единицы) и 139 больших боевых луков в прекрасном состоянии. Напомним, что лучники были грозной силой в английском флоте. Стрелы с железными наконечниками без промаха поражали цели на расстоянии трехсот ярдов и пробивали латы. Умелый лучник обладал высокой скорострельностью, производя до двенадцати выстрелов в минуту. Во время боя на врага обрушивался просто град стрел. Большие луки из тисового дерева, длиной почти два метра, обнаруженные на корабле, были снабжены роговыми наконечниками. Любопытно, что за четыре с половиной столетия древесина практически не пострадала от воды и морских организмов, а вот от наконечников не осталось и следа.

Нахождение на корабле луков ставило под сомнение бытовавшее мнение о том, что воины тех времен были слабосильны.

Важными находками для историков флота стали навигационные инструменты: самый древний из найденных до сих пор судовой компас, бронзовые циркули, масштабные линейки, транспортиры, а также обрывки карт. Все это наглядно свидетельствовало о том, что искусство кораблевождения как таковое и уровень составления навигационных карт, в частности, были в те времена выше, чем предполагалось ранее.

Была найдена и раскопана каюта судового врача. Среди обнаруженных в ней предметов находился ореховый сундучок с медицинскими инструментами: два бронзовых шприца для инъекций, бинты, все, необходимое для припарок, кувшинчик с притираниями, сохранивший отпечатки пальцев хирурга, пила для ампутаций — всего более полусотни предметов. В числе личных вещей членов экипажа нашли туалетный комплект, состоявший из трех гребешков в кожаном футляре и складного (по принципу перочинного ножа) миниатюрного набора, карманные солнечные часы, деревянную игральную доску, кожаные обложки от книг, музыкальные инструменты и многое, многое другое — более 20 тысяч находок.

Порадовала «Мэри Роуз» и английских садоводов. Среди останков корабля была найдена корзина со сливами, точнее, с их косточками, которые остались от плодов. По ним ученым удалось установить, что в середине XVI века в Англии выращивалось по крайней мере пять сортов слив. Эта культура была завезена в Англию всего за несколько десятков лет до крушения «Мэри Роуз».

К началу 1981 года корабль был полностью раскопан. В соответствии с планом работ все внутренние элементы конструкции, палубы и переборки разобрали и подняли на поверхность. Затем начался главный этап работ — подъем корпуса корабля (метод подъема корпуса разрабатывался в течение трех лет).

В июне 1981 года над корпусом корабля установили стальную конструкцию размером 40 х 16 м с четырьмя опорами. Корабль соединили с ней системой подвесок. После этого его вместе с конструкцией переместили под водой в опущенную на дно стальную клеть, которая была устлана пружинящими матами, защищавшими остов от толчков. После этого все три элемента вместе подняли на поверхность, в октябре 1982 года установили на баржу и отбуксировали в сухой док.

К этому времени уже велись активные работы по выбору архитекторов и проектировщиков для строительства здания музея «Мэри Роуз». Эта страница из жизни корабля довольно любопытна, поэтому вкратце поведаем ее и любознательному читателю.

Первой задачей стал выбор места под строительство здания музея. Было очевидно, что оно должно было отвечать ряду требованиям:

— находиться в черте города Портсмута — наиболее густо населенного города Великобритании;

— земля должна принадлежать муниципалитету и располагаться у самого берега моря, как можно ближе к месту гибели корабля;

— должно быть связано с другими историческими достопримечательностями Портсмута.

Были рассмотрены 24 варианта, и оказалось, что большинству вышеперечисленных требований отвечал лишь участок земли площадью 5 га, примыкавший к Мелвил-роунд в Истни. Однако он был очень удален от исторического центра Портсмута и места гибели корабля. Правда, организация в этом месте музея помогло бы привлечь в район туристов. От этого выиграли бы расположенные здесь многочисленные отели и пансионы. Музей также привлек бы внимание к другим, менее известным достопримечательностям Портсмута — Музею королевской пехоты, Насосной станции в Истни и форту Камберленд. Более того, новый музей мог ускорить осуществление планировавшегося расширения сети дорог в южном направлении на восточном побережье острова Портси. Аэто, в свою очередь, позволило бы разгрузить центр города от автомобилей.

Как мы видим, подход к проблеме решался комплексно, с учетом интересов Портсмута и его пригородов.

Второй важной задачей стал выбор кандидатуры архитектора. Для ее решения руководство Фонда обратилось за консультацией в Королевский институт британских архитекторов (RIBA). Институт предложил 17 архитектурных фирм, обладавших высокой репутацией и богатым опытом. После тщательного изучения всех аспектов их профессиональной деятельности правление Фонда посетило семь из них. В результате была выбрана фирма «Арендз, Бэртон энд Коралек» («Ahrends, Burton and Koralek») и одобрена кандидатура проектировщика и архитектора. Ими стали Робин Уэйд, владелец компании «Робин Уэйд дизайн ассошиэтс» («Robin Wade Design Associates») и архитектор Питер Арендз. Ознакомившись предварительно с Музеем «Ваза» в Стокгольме (Швеция), Национальным морским музеем в Бремерхафене (Германия) и Музеем кораблей викингов в Роскиле (Дания), они в августе 1980 года разработали общий проект Музея «Мэри Роуз».

Но, увы, дальше составления проекта дело не пошло — у государства и общественных организаций не оказалось «лишних» денег для строительства нового музея, и «Мэри Роуз» была поставлена в Исторической верфи Портсмута.

Рядом создали «временный» музей, в котором выставили часть (6 %) из более чем 19 000 экспонатов — вещей, найденных при исследовании и подъеме «Мэри Роуз». Сам же корабль в течение двенадцати лет обрызгивали пресной водой, чтобы вымыть из него соли и кислоты, а после 1994 года воду заменили на полиэтиленгликоль.

В 2003 году исследователи решили проверить, насколько хорошо удалось законсервировать деревянные части корабля. Для экспертизы был использован синхротрон «Diamond» — разновидность ускорителя частиц, который применяют для разгона электронов в постоянном электрическом и переменном магнитном поле.

В ходе работы удалось установить и точное месторасположение всех металлических предметов, которые в свое время стояли на «Мэри Роуз», например, пушек и болтов. Дело в том, что рентгеновское излучение относительно свободно проходит через органические материалы, но поглощается вкраплениями железа. В тех местах, где болты и пушки касались дерева, железо въелось в органику в виде сульфида. Благодаря этому ученые смогли уточнить трехмерную модель первоначального облика корабля.

Начало третьего тысячелетия стало поворотным в судьбе этого уникального исторического памятника. По счастливой «случайности» Министерство обороны Великобритании решило углубить фарватер, ведущий к военно-морской базе Портсмута для размещения там нового поколения авианосцев. На «пути» военных стало историческое место гибели «Мэри Роуз», где еще покоились части корабля и не поднятые на поверхность предметы.

Группа археологов-водолазов под руководством известного специалиста в этой области Алекса Хилдрида решила использовать подходящий момент, чтобы попытаться найти оставшиеся под водой части корабля — его якорь и важнейший фрагмент конструкции, так называемый надводный таран, на котором в носовой части размещались орудие и лучники, поражавшие противника своими стрелами при абордажной схватке.

Искателям сопутствовал успех. По словам Хилдрида, обнаружение и подъем на поверхность тарана стало «самым большим археологическим открытием в Англии за последние двадцать лет».

«История «Мэри Роуз» интриговала поколения людей, — заявил по этому поводу журналистам принц Чарлз, курировавший исследования, — и я уверен, что последняя находка станет стимулом пробуждения интереса к морской истории Тюдоров».

Принц Чарлз не ошибся. Британская общественность вдруг «неожиданно» осознала, каким историческим богатством она обладает, и на «Мэри Роуз» буквально хлынул «золотой» дождь. В январе 2008 года Фонд наследия при Национальной лотерее Британии выделил «на выживание» корабля грант в размере 21 миллиона фунтов — на консервацию и реставрацию судна. Еще 23 миллиона планируется выделить на строительство нового здания музея. Как подчеркнул адмирал Джон Липпитт из Фонда «Мэри Роуз», финансовая поддержка Фонда наследия «дает нам возможность завершить большой путь и показать нашим посетителям большое количество уникальных вещей в великолепном музее».

Не успели стихнуть ликования по поводу солидного финансового вливания в проект «Мэри Роуз», как новый сюрприз преподнесли ученые. И какой…

Как известно, корабль затонул при спокойном море и умеренном ветре. После подъема брамселей он внезапно начал крениться, потом лег на правый борт, быстро набрал воды через незакрытые орудийные порты нижней палубы и через две минуты перевернулся и ушел под воду. Многовековой загадкой оставался вопрос, почему орудийные порты были открыты. В преступной халатности обвиняли офицеров «Мэри Роуз» и лично вице-адмирала сэра Джорджа Кэрью.

Весьма убедительный ответ на этот вопрос высказал совсем недавно профессор университетского колледжа Лондона Монтгомери.

Проведя исследование 18 черепов (всего на корабле найдено около 10 000 человеческих костей), обнаруженных в свое время на «Мэри Роуз», он пришел к выводу, что больше половины из них принадлежала не британцам и даже не жителям стран Северной Европы, а южанам — вероятнее всего, испанцам.

Это было установлено благодаря анализу химического состава зубов. По мнению Монтгомери, большой процент иностранцев в команде «Мэри Роуз» и стал основной причиной трагедии. Моряки-испанцы, плохо владевшие английским языком, просто-напросто не смогли быстро понять отданную офицерами команду закрыть орудийные порты.

«БИСКВИТЫ С УШАМИ» ИЗ УЛУ-БУРУН

…Море разбушевалось. Неистовый ветер стремительно гнал по грозовому небу большие серые тучи. Бурная ширь, вспыхивая внезапным ослепительным светом, вздымалась и с оглушительным гулом рушилась в бездну.

Молния на миг, посеребрив пенистые гребни, озарила маленькое суденышко, словно призрак, уносимый кипящими волнами и ветром.

Несколько человек, отчаянно ухватившись за мачту и штаги утлого суденышка, с ужасом взирали на дьявольскую пляску стихии. Над мачтою, гнувшейся, как тростник, хлопал изодранный парус. Вдруг снасти, на которых он еще чудом держался, лопнули, ветер подхватил его и с яростью швырнул в черный прогал неба. Видение исчезло. Новая вспышка молнии высветила лишь беспорядочно пляшущие обломки, лица и руки, отчаянно простертые к небу. Вот один из несчастных, собрав последние силы, закричал жалобным криком обреченного на смерть человека. Новая волна, на которую он уже не имел сил подняться, захлестнула его и покрыла пеной…

Вероятно, именно так закончились последние минуты «жизни» небольшого судна, останки которого были обнаружены летом 1982 года неподалеку от турецкого города Каш. Затонувшее между 1400–1350 годами до н. э., оно стало одной из интересных и важных находок, обнаруженных и исследованных в Средиземноморье в XX веке.

Как и большинство подобных открытий, нахождение корабля бронзового века было случайным. Ныряя за губками неподалеку от южных берегов Турции, водолазы на глубине около 50 метров обратили внимание на непонятные предметы, названные ими «бисквитами с ушами». Эти находки заинтересовали Джорджа Басса, основателя Института морской археологии при Техасском университете.

Летом 1983 года Кемаль Пулак, помощник Басса, вместе с Доном Фреем — директором института и Джеком Келли провели предварительное обследование находки. Они определили, что, начиная с глубины 42 метров и распространяясь на 20 метров ниже по подводному склону, лежали останки древнего корабля, почти полностью закрытые данными наносами. Увидев фотографии, видавший виды ученый ахнул от удивления. На склоне морского дна лежали десятки изъеденных морской водой медных слитков. Большинство из них располагались в правильном порядке, вероятно, так же, как и были загружены на корабль 3400 лет назад. Рядом находились 6 громадных кувшинов для провианта, множество амфор, изготовленных, без сомнения, в Сирии или Палестине. Картину дополняли разбросанные вокруг небольшие плоские кувшины с ручками.

Эта была мечта любого археолога.

Однако приступить к ее осуществлению удалось лишь в 1984 году при поддержке Национального географического общества США. Базой подводных археологов служило судно «Виразон», поставленное на якорь прямо над раскопом.

Уже при первых погружениях были подняты на поверхность каменная головка боевой палицы, ханаанская амфора с рассыпным жемчугом и амфора, наполненная аурипиг-ментом — золотисто-желтым минеральным красителем.

Постепенно снимая с места кораблекрушения с помощью гидроэжекторов илисто-песчаные отложения и картографируя археологические слои, исследователи сделали сотни важнейших находок.

Особый интерес представляли медные слитки с ручками. Они были выполнены в форме воловьей шкуры с «ногой» или «с ручкой» в каждом из четырех углов. Эти «бисквиты» были уже знакомы Джорджу Бассу, почти четверть века занимающемуся подводными раскопками. Тридцать четыре подобных слитка были изучены им в 1960 году при исследовании корабля XII века до н. э., затонувшего у мыса Гелидония.

Теперь их количество достигало 200. Каждый из них весил около 25 кг, что соответствует таланту — весовой единице античного периода.

Интересно, что на одной из найденных при раскопках в Тель-эль-Амарне писчих дощечек, с текстом которой удалось ознакомиться Бассу, упоминался некий дар в виде 200 талантов меди. Он предназначался в дар царем Алашии (как считается, нынешнего Кипра) египетскому фараону. Может быть, он так и не дошел до адресата, а тысячелетия покоился на морском дне близ скалистого мыса, получившего позднее название Улу-Бурун?

Кроме медных слитков, были обнаружены и оловянные — самые древние из ранее найденных. В сплаве с медью олово составляло бронзу — важное сырье, давшее название целой эпохе, эпохе бронзы.

Привлекли внимание археологов и пифосы — огромные глиняные сосуды для хранения провианта. Их высота достигала 1,8 метра. Изображения таких гигантских кувшинов встречаются на рисунках египтян в XIV веке до н. э. Один из них, к удивлению ученых, был заполнен кувшинами кипрского происхождения. Изготавливаемые в отличие от других районов восточного Средиземноморья большей частью без помощи гончарного круга, они пользовались большой популярностью на Ближнем Востоке. По всей видимости, несовершенство рукотворной формы придавало им своеобразную прелесть.

Находки кипрской посуды позволили ответить на один важный вопрос: откуда начал свой путь корабль? Вероятно, он вышел с острова Кипр и попал в шторм уже при возвращении домой из какого-то порта на Ближнем Востоке, вероятнее всего, сирийского. На это указывают резные бусины из балтийского янтаря характерной микенской формы, найденные при раскопках. Предположение подтвердила другая находка — небольшая каменная печать с микенским узором. Возможно, все эти вещи принадлежали микенскому купцу, возвращавшемуся на этом корабле домой.

О времени гибели корабля поведал другой предмет — микенская чаша для питья на терракотовой подставке. Такая форма была распространена вскоре после окончания правления египетского фараона Аменхотепа III, т. е. примерно в начале XIV века до н. э.

Порадовали ученых и другие предметы: инструменты, украшения, глиняные сосуды, массивный золотой кубок и бронзовый клинок кинжала. Идентичный кинжал был ранее найден при раскопках Тель-аль-Аюля, в развалинах ханаанского города в Южной Палестине.

На останках корабля ученые нашли 16 каменных якорей весом от 270 до 360 кг, что говорило о его внушительной грузоподъемности. Под якорями археологи обнаружили много бронзовых секир, серповидных клинков, тесла, балластные камни. Ниже лежали хорошо сохранившиеся остатки корпуса корабля. Части его обшивки, выполненные из пихтовых досок, и киль длиной около 20 м позволили выявить особенности постройки корпуса судна. Оказалось, что сначала строился корпус корабля, и лишь после этого он укреплялся шпангоутами. Такая технология использовалась и при строительстве судна IV века до н. э., обнаруженного в 1967 году близ Кирении, на Кипре. По той же методике спустя тысячелетия строились греческие и римские корабли.

Сезон 1986 года принес не только уникальные находки, но и лабораторные сюрпризы. В большинстве ханаанских амфор сохранилось вещество, напоминающее смолу. Анализ, проведенный Джоном С. Милсом из Национальной галереи в Лондоне, показал, что это смола фисташки серпентинной — дерева, распространенного в Восточном Средиземноморье. Она использовалась египтянами в погребальных обрядах, однако с какой целью — до сих пор неизвестно. Возможно, из смолы изготавливали ароматическое вещество, упоминания о котором часто встречались в инвентарных табличках, найденных при раскопках в Кноссе, на Кипре. В этом случае на корабле находился исключительно ценный груз. Некоторые амфоры были до краев заполнены стеклянным бисером.

Не оплошали и подводные археологи. Один из них, Туфан Туранди, расчищая свой участок, обнаружил два золотых медальона, на одном из которых была изображена обнаженная богиня, держащая в каждой руке по газели.

Ему же принадлежит и находка двух цилиндрических печатей, оттиск которых ставили на еще сырых глиняных дощечках для письма. Одна печать, сделанная из горного хрусталя и снабженная золотым колпачком, была в ходу у касситов, владевших Вавилонией. Другая — из красного железняка — тематика была изготовлена, согласно заключению специалистов Британского музея, в XVIII веке до н. э. в Месопотамии.

Позднее была найдена и сама писчая дощечка, вернее, деревянные осколки, которые удалось составить и соединить шарниром из слоновой кости.

Настоящий подарок ждал археологов в конце сезона. Им оказался золотой скарабей с надписью «Нефертити» на тыльной стороне. Известно, что Нефертити была женой фараона Аменхотепа IV, называвшего себя Эхнатоном, и сыграла значительную роль в истории. По мнению некоторых историков, она могла даже являться соправительницей

Египта. По словам Джеймса Уэйнстейна, египтолога из Итаки, это не только первый обнаруженный до сих пор золотой скарабей Нефертити, но и вообще первая находка в Малой Азии или Эгейском море, несущая на себе имя Эхнатона или его супруги. В конце заключения Уэйнстейн пишет: «Кто из египтологов, томящихся под немилосердными солнечными лучами, мог предположить, что подобная находка явится из прохладных глубин моря?»

К концу четвертого сезона раскопок число находок, поднятых с места кораблекрушения, составило 1224. Это была впечатляющая коллекция предметов разных культур Средиземноморья: различные виды оружия, посуда, орудия труда, золотые и серебряные украшения.

А сколько тайн еще хранится в необъятных владениях Нептуна?

«САН-ПЕДРО ДЕ АЛЬКАНТАРА»[6]

…Сильный удар потряс корпус корабля. Пушки, сорванные с лафетов, с грохотом устремились к носу, сметая на своем пути преграды. Мачты судна накренились, зашатались и, на мгновение замерев, со страшным треском рухнули за борт. Какое-то время верхняя часть галеона, оторвавшаяся от днища, еще двигалась по инерции вперед, но, встретив новую каменную стену, остановилась. Волны подхватили разорванное судно, оттащили назад и через считаные минуты поглотили его. «Сан-Педро де Алькантара», 64-пушечный корабль испанского флота, погрузился на дно Атлантики. Эта трагедия, унесшая 128 человеческих жизней, произошла 2 февраля 1786 года около Пениша, севернее Лиссабона.

Испания была в шоке. Гибель галеона, на борту которого находилось около 156 тонн золота и серебра, общей стоимостью 7,6 миллиона песо, собранных в Перу за четыре года, наносила ощутимый удар по ее экономике. На спасение ценного груза были брошены все доступные силы. Уже спустя несколько недель к месту кораблекрушения со всех концов Европы прибыли сорок водолазов и приступили к масштабной спасательной операции. Она продолжалась почти до 1788 года и в целом закончилась успешно. За эти два года с затонувшего корабля было поднято 1428 ящиков с драгоценными металлами, большое количество медных брусков, вся артиллерия и часть оборудования корабля. О ходе этих беспрецедентных по тем временам работ писали центральные газеты Франции, Испании, Англии, Голландии и других стран. Лионский художник Жан Пийеман посвятил гибели «Сан-Педро» эскиз, 6 картин и 3 гравюры. До наших дней дошли также ежедневные отчеты спасателей, составлявшиеся специально для мадридского королевского двора, многие свидетельские показания и записки очевидцев. Таким образом, современники получили исчерпывающий «пакет» документов, хронологически фиксирующий этапы как самой трагедии, так и спасательных работ. О «Сан-Педро де Алькантара», казалось, было известно все. Но… ряд вопросов остался все же без ответа.

Главный из них — подлинные обстоятельства катастрофы, конкретные причины кораблекрушения.

Другой вопрос касался пассажиров корабля. Из 420 человек, членов экипажа и пассажиров,] 28 погибли при катастрофе. Среди них было около 60 человек — мужчин, женщин и детей — индейского происхождения. Это были пленные, участвовавшие в крупном андийском восстании под руководством Хосе Габриэля Тюпак-Амару, которое потрясло Перу в 1780–1781 годах. Погибли они или остались живы, так и осталось тайной.

И, наконец, третьей загадкой «Сан-Педро» было исчезновение уникальной научной коллекции, собранной испанскими ботаниками Руисом и Павоном. Эту коллекцию они собирали в течение десяти лет вместе со своим французским коллегой Жозефом Домбе на территории многих стран Латинской Америки. По сохранившимся документам, в нее входили гербарии, минералы, раковины, окаменелости и «античные предметы» местного происхождения, обнаруженные учеными в древних захоронениях.

На потерю коллекции указал в 1950 году Франциско де лас Баррас. Наводя справки о досье, хранившемся в Севилье, этот историк-ботаник выяснил, что в ходе спасательных работ 1786–1788 годов она так и не была найдена. Ученый пришел к выводу, что водолазы того времени пренебрегли этими предметами, посчитав их незначительными и не представляющими ценности.

На эти вопросы и попытались ответить португальские и французские археологи, приступившие к исследованию места кораблекрушения в 1988 году. «Мы не охотники за сокровищами, — заявил журналистам руководитель экспедиции французский археолог Жан Ив Бло. — Нас прежде всего интересует история, в которой еще слишком много белых пятен. Предстоит много работы, а следовательно, и открытий».

Первые недели подводных археологических раскопок ушли на то, чтобы локализовать место спасательных работ XVIII века. К удивлению исследователей, оно было «накрыто» обломками грузового судна, потерпевшего кораблекрушение в январе 1963 года. Чтобы его останки не мешали судоходству, оно было вскоре взорвано водолазами, что привело к выбросу на значительную площадь нескольких тонн железной руды. Такой «искусственный» ковер значительно усложнял планируемые исследования и поверг археологов в уныние. Однако словно в награду за упорство Судьба подбросила исследователям первое «маленькое» открытие. Археологам удалось найти несколько кирпичей, являвшихся частью кухонного оборудования. Эти на первый взгляд непрезентабельные предметы позволили ученым сориентироваться «на местности», ведь было хорошо известно, что на судах XVIII века камбуз размещался в носовой части. Эта гипотеза была подтверждена обнаружением фрагментов свинцовой обшивки подводной части галеона с сохранившимися следами от сильного удара. Сопоставление этих фрагментов с общей съемкой местности, а также древними картографическими материалами помогло исследователям установить первоначальное место столкновения корабля со скалой и с большой степенью точности реконструировать сам момент катастрофы. Полученные данные обескуражили видавших виды специалистов: выяснилось, что «пробег» галеона составлял 75 метров при скорости в 6 узлов и длился не более полуминуты. В какой-то части этого вынужденного пути корабль одним ударом лишился своего днища. Верхняя часть продолжала свое движение по инерции до тех пор, пока не врезалась в скалу. Эти выводы раскрыли «механику» самого крушения, но не ответили на главный вопрос: почему оно произошло? Ведь, как было известно из показаний очевидцев, корабль не был застигнут штормом. Более того, в момент катастрофы в районе трагедии стояла тихая погода.

Отчасти загадку гибели корабля приоткрыли данные, предоставленные лиссабонской астрономической обсерваторией. Согласно таблицам приливов, в момент кораблекрушения, 2 февраля 1786 года, между 10.30 и 11.00 часами вечера, наблюдалось наиболее низкое стояние воды, которое соответствовало в зоне «столкновения» от 7,7 до 8,0 метра. Очевидно, это и погубило корабль. Если взять во внимание, что он пережил два жесточайших шторма, в результате чего дважды ремонтировался по нескольку месяцев, и был до предела перегружен. Последнее обстоятельство не вызывало особых споров у исследователей — перегрузка корабля была типичным явлением тех лет. И она стала первой зацепкой в раскрытии загадки гибели «Сан-Педро».

Известно, что в момент катастрофы на галеоне, помимо 156 тонн золота и серебра, предназначенного для королевского двора Испании, находилось 6937 медных брусков из Чили общим весом 603 тонны. Плюс вес 64 пушек, 138 тонн камней для укладки грузов, 108 тонн хинного дерева, 6,5 тонны какао, а также продукты и вода для 400 человек команды и пассажиров. Перегрузка «Сан-Педро» была так велика, что еще при выходе из порта Каллао на это обратили внимание торговцы из Лимы. В обращении к вице-королю они даже указывали на риск, который брал на себя капитан в случае шторма. Тем более с учетом того непростого пути, который «Сан-Педро» уже проделал, а также возможным искривлением киля (из-за перегруза) и, наконец, неправильным размещением в трюме груза. Последний факт удалось доказать нахождением хвойной веточки длиной всего в несколько миллиметров, прилипшей к одному из поднятых водолазами медных брусков. Это свидетельствовало о том, что груз укладывался без упаковки, прямо на травяную подстилку дна трюма, что противоречило общепринятым требованиям.

Итак, галеон был сильно перегружен, что значительно увеличило его осадку, а груз плохо размещен. Обе эти ошибки лишали корабль маневренности, тем более на низкой воде, и стали, очевидно, причиной его гибели.

Раскопки 1988 года позволили ученым раскрыть еще одну, ранее не известную страницу истории XVIII века.

На серебряных монетах и керамических черепках, найденных в разломе скалы, эксперты обнаружили частички ртути. Почему вдруг в 1786 году на борту «Сан-Педро» оказалась ртуть, происходившая из Южной Америки?

Эту загадку удалось разгадать благодаря находкам фрагментов коричневой керамики с мотивами, выполненными в технике насечки. Они напоминали некоторые керамические изделия доколумбовской эпохи Перу, а именно — горшки, принадлежавшие к культуре Шиму и датируемые серединой XIV — серединой XV века. Эта культура была сконцентрирована на северном побережье Перу, но в своей поздней фазе, когда она совпала с империей инков, получила распространение и на южном побережье. Маршрут ботаников Руиса и Павона частично проходил именно по этим местам. Наибольший интерес вызвал самый крупный из трех керамических осколков доиспанского периода. Необыкновенно хрупкий, он сохранил ту часть, которая позволяла судить об оригинальной форме вазы — маленького сосуда с очень тонкими стенками. Почему он не разбился, как все остальные? На этот вопрос позволили ответить сохранившиеся документы ботаника и врача Жозефа Домбе, принимавшего участие в работах Руиса и Павона. В них он, в частности, отмечал, как тщательно Руис и Павон упаковывали свою коллекцию в ящики с очень толстыми стенками, состоявшими из нескольких склеенных слоев просмоленного дерева, покрытых кожей. Подобная упаковка должна была предохранить хрупкую керамику от возможных ударов во время плавания. Предположение, что в руки ученых попала хоть и малая, но часть коллекции Руиса и Павона, объясняло и наличие на корабле ртути. В этом случае речь идет, очевидно, об образцах, взятых учеными в ходе их экспедиции в Перу и Чили.

И, наконец, еще один вопрос, который интересовал ученых, это останки 128 человек, погибших во время кораблекрушения. На него археологи смогли получить лишь частичный ответ.

Программа по обнаружению жертв трагедии была запущена на несколько лет раньше, чем подводные археологические раскопки. Сопоставление устной информации, иконографии, данных воздушной фотосъемки 1933 года и геомагнитных исследований позволили историкам локализовать место их погребения на суше. В ходе проведенных наземных раскопок было обнаружено несколько могил, в которых находились останки 21 человека. 8 тел были покрыты густым слоем извести. Благодаря стараниям специалистов из музея в Конимбриге известковый слой удалось затвердить, распилить пилой и разобрать на части. Эта работа позволила ученым сохранить «муляжи» тел и выяснить многие «мелкие» детали, такие, например, как текстура савана. Скрупулезное изучение самих останков четко показало травмы и многочисленные переломы, полученные, очевидно, при ударах о скалы. А следы морских отложений на крестце и в гортани свидетельствовали о длительном пребывании тел на дне моря. Некоторые данные удалось получить и при антропологическом исследовании. Правда, не столь значительные, как ожидали ученые, — известь и дождевая вода сделали свое дело. Тем не менее среди изученных останков удалось выявить два, которые имели характерные неевропейские антропологические признаки.

Очевидно, они принадлежали индейцам. Но были ли это индейцы пленники или члены экипажа «Сан-Педро», определить так и не удалось[7].

МАГИЯ КИТАЙСКОГО ФАРФОРА

Словосочетание «Made in China» — «Сделано в Китае» — сейчас, пожалуй, знакомо всем. А вот то, что Китай, по-английски China — Чайна, означает еще и фарфор, знают немногие.

Так воспевал китайский фарфор знаменитый поэт Ли Бо.

История развития фарфора в Китае насчитывает тысячелетие. Однако точная дата начала его производства неизвестна. Некоторые источники относят возникновения фарфора в Китае к династии Хань (206–220 гг.), другие к эпохе Троецарствия (220–280 гг.), периоду Шести династий (220–589 гг.) и династии Тан (618–907 гг.).

В разные исторические периоды китайский фарфор имел свои характерные особенности. Так, например, лучшим фарфором династии Сун (960—1279 гг. н. э.) считался фарфор Цзюнци провинции Хэнань, отличающийся красноватым блеском, переливами синего, фиолетового и белого цветов и прозрачностью. Такой фарфор по ценности и изысканности мог соперничать с золотом и нефритом. Наиболее известными в то время являлись изделия мастерских Дэхуа и Лунцюань.

Изделия Дэхуа, как правило, покрывались лишь белой глазурью и часто украшались гравировкой и рельефным рисунком. В мастерских Лунцюань создавались изделия, покрытые нежно-голубой или светло-зеленой глазурью, более известной в Европе под названием «селадон».

Известный синий фарфор Цинцы, изготовленный в фарфоровой печи «Лунциняо» в провинции Чжэцзян, отличался особой чистотой цвета. В народе говорили, что его синева подобна нефриту, чистота — зеркалу, а звук, который он издает при прикосновении, подобен звучанию цинна — древнего ударного музыкального инструмента в виде изогнутой пластины, сделанной из нефрита, камня или меди. Изделия из синего фарфора со времен Сунской династии охотно покупались в странах Восточной Азии, Европы, Америки и арабских странах.

В первые века нашей эры мастерские по производству фарфора появились в одном из городов южной провинции Цзянси, который впоследствии стал известен под именем Цзиндэчжень. Он расположен в том самом месте, где воды великой китайской реки Янцзы сливаются с водами самого крупного пресного озера Китая — Байян с берегами из белой глины «каолин». Название свое эта глина получила от села Гаолин, расположенного на берегу. Позже и в других селах близлежащих уездов было найдено аналогичное сырье, но название сохранилось за Гаолином.

С незапамятных времен, а точнее, с VII века, селились здесь фарфоровых дел мастера. При археологических раскопках в Цзиндэчжэне были найдены остатки печей, построенных еще в эпоху Танской династии, то есть 1200 лет назад.

Фарфоровые изделия из Цзиндэчжэня отличались высоким качеством. Молва гласит, что они были ослепительны, как снег, тонки, как л ист бумаги, прочны, как металл. Великолепна была и художественная роспись изделий, в которой передавалась неповторимая красота природы Китая. Среди художников по фарфору были блестящие мастера рисовать розы, пионы, лотосы, хризантемы, орхидеи, ветви цветущей сливы или вишни, стебли бамбука.

Очень быстро цзиндэчженьский фарфор стал известен в самых отдаленных уголках Поднебесной империи. Изделия местных мастеров украшали и дворцы «сыновей неба», и скромные жилища трудового люда. Уже в XIII в. цзиндэчженьские заводы ежегодно отправляли в Пекин, как свидетельствуют записи того времени, «по три тысячи блюд, по шестнадцать тысяч тарелок, по восемнадцать тысяч чашек, украшенных цветами и драконами».

Знаменитый китайский мореплаватель Чжан Хэ на своих кораблях завез изделия из Цзиндэчженя в Индию, арабские страны, в Африку. С караванами китайских купцов фарфоровые вазы с затейливой росписью и необычными сюжетами, фигурки людей и животных, безделушки из «белого золота» (так тогда называли фарфор) по Великому шелковому пути стали попадать и в страны Европы.

В Китае рассказывают, что король Франции Луи XIV (1638–1715 гг.), завзятый коллекционер всяких редкостей, одним из первых в Европе оценил красоту и изящество нового материала и мастерство китайских умельцев. Он послал в Цзиндэчжень придворных художников для закупки фарфора. Акогдадрагоценный груз прибыл наконец в Париж, во дворце короля был устроен грандиозный «фарфоровый бал».

Придворные модницы щеголяли в украшениях из фарфоровых черепков, подвешенных на изящные золотые и серебряные цепочки, а табакерки и бутылочки для нюхательного табака «бияньху», привезенные из Китая, ценились дороже золота и серебра.

Не менее рьяным поклонником фарфора был и польский король Август II Сильный. Говорят, он «выменял» у прусского короля целый полк отборных драгун за один китайский фарфоровый сервиз, состоящий из 48 предметов.

Скрупулезные исследования позволили восстановить целые этапы в истории китайского фарфора. Первые фарфоровые изделия Минской эпохи были чисто белыми, без художественной росписи, только слегка покрытые глазурью. В более поздние времена широко используется для росписи изделий сине-голубая краска, которую привозили с Явы и Суматры. Но, как ни наряден был фарфор, расписанный этой краской, по своей художественной ценности он все же уступал белому фарфору.

Ко времени династии Юань быстро растущий город Цзиндэчжэнь стал уже центром производства фарфора в стране. Фарфоровые изделия этого города отличаются изысканной формой, легкостью, красивой расцветкой. В частности, изделия из фарфора: «цинхуацы» — синие цветы, «фэнхуацы» — розовые цветы и «цинхунлинлунцы» — миниатюрные синие цветы, «ботайцы» — прозрачный фарфор — считались бесценным сокровищем и служили лучшим подарком среди императорской фамилии и дворцовой знати.

В эпоху Мин (1368–1644 гг.) и Цин (1644–1912 гг.) широкое распространение получил способ украшения фарфоровых изделий подглазурным кобальтом. Ранние минские изделия с подглазурной росписью кобальтом отличались светлым серо-голубым оттенком, чаще всего в росписи использовался растительный орнамент. Следует уточнить, что кобальт может быть разным по составу (а значит, и по цвету в декоре), все зависит от примесей. Первоначально кобальт импортировали с Ближнего Востока, откуда, собственно, и пришла идея подглазурного декора. Керамисты Китая высоко ценили чистый, яркий цвет ближневосточного кобальта. Он был достаточно «бедным» по составу, с небольшими включениями меди и никеля, и поэтому при обжиге синий цвет почти не давал фиолетовых, серых или бурых оттенков, которые часто появляются при использовании кобальта с примесями. Позднее этот минерал стали ввозить из других стран (из Юго-Восточной Азии в период правления династии Юань), с высоким содержанием железа, и использовать местный, богатый марганцем. Первыми начали изготавливать керамику с подглазурной росписью кобальтом печи Гунсянь в Хэнане. Во всяком случае, об этом свидетельствуют археологические исследования. Белая и расписанная кобальтом керамика этих печей поставлялась к императорскому двору династии Тан.

В начале XV века одновременно с кобальтом начинает употребляться красная краска естественного происхождения.

С середины XVI века получил распространение метод украшения, известный под названием «доуцай» (соперничающие краски): сочетание подглазурного кобальта с пестрыми эмалевыми красками. Для Минской эпохи в целом характерно изобретение новых видов цветной глазури и эмалевых красок, которые нашли широкое применение в фарфоровом производстве. Изделия эпохи династии Мин также характерны тонкими стенками и легкими пропорциями. Через тончайшие, почти прозрачные стенки просвечивает солнце, легкий рельефный рисунок только прибавляет изящества.

Настоящим гимном фарфору этой эпохи стала сооруженная в 1415 году в Нанкине девятиэтажная фарфоровая пагода с колокольчиками, которые при порывах ветра издавали нежные звуки.

В эпоху Цин продолжалось производство всех раннее существовавших видов фарфора. Именно тогда, к концу XVII века, здесь был получен небывалой белизны фарфор. Он послужил основой для создания целых живописных полотен с сюжетами из китайской истории, иллюстрациями к древним легендам. Но самым блестящим периодом в развитии фарфора эпохи Цин является XVIII век, когда по всему Китаю работали сотни мастерских. Среди них выделялись заводы Цзиндэчжэня, выпускавшие высокохудожественную и высококачественную продукцию. Богатством и разнообразием цветов отличалась глазурь, которой покрывались изделия. В это время предпочтение отдавалось монохромной глазури. До сих пор большой известностью пользуются сосуды и вазы, покрытые т. н. пламенеющей глазурью и глазурью «цвета бычьей крови». К XVIII веку относится изобретение розовой эмалевой краски, которая начинает широко употребляться в сочетании с эмалью других цветов.

В заключение нашего маленького экскурса в историю фарфорового производства Китая следует упомянуть еще несколько центров, сыгравших заметную роль в культуре страны: это Лилин в провинции Хунань, Таншань в провинции Хэбэй, Исин в провинции Цзянсу, Цзыбо в провинции Шаньдун. Фарфоровые изделия, производимые в этих местах, отличались своим стилем и колоритом.

К сожалению, до наших дней дошло лишь небольшое количество произведений, выполненных древними китайскими мастерами. К примеру, в Британском музее из белых тонкостенных изделий эпохи династии Мин хранится всего лишь одна чашечка.

Не балует специалистов и наземная археология: раскопки приносят главным образом фрагменты фарфоровых изделий, которые, увы, больше ставят вопросов, чем приносят ответов. И лишь в последние годы благодаря подводным изысканиям в руки исследователей стали попадать уникальные экземпляры старинного китайского фарфора и изделий из керамики, составлявшие некогда груз кораблей.

Список судов, обнаруженных за последние 30–35 лет водолазами, довольно внушителен.

Одним из первых в этом списке стало затонувшее торговое судно Юаньского периода (1279–1368 гг.), обнаруженное в 1976 году близ местечка Шинаньгунь, на юго-западном побережье Корейского полуострова.

По всей видимости, оно направлялось в Японию.

Напомним, что плавание между Китаем и Японией было практически каботажным: суда шли вдоль берега, затем пересекали залив между Китаем и Кореей, пополняя запасы провианта и пресной воды в одном из портов на южной оконечности Корейского полуострова, а затем брали курс на Японию.

Раскопки корабля начались в этом же году и продолжались в течение восьми сезонов. Большая часть судна была погружена в ил. Со дна океана извлекли тысячи предметов: 4585 образцов белого, 341 — черного фарфора «тэммоку», другие изделия из керамики, а также из металла, камня и дерева. Однако основной груз корабля — 8838 образцов — составляли китайские и корейские селадоны. Судя по маркам, все эти изделия были созданы в конце XII — начале XIV века. Для Японии это самое начало эпохи Муромати (1333–1573 гг.).

Думаю, здесь будет нелишним рассказать, что такое селадоны. Так называли в Европе керамические изделия, покрытые оливково-зеленой, разных оттенков, монохромной глазурью. Само название «селадон», по одной из версий, происходит от «сульбун», что на одном из арабских диалектов означает «твердый», «крепкий». Подругой — от имени героя популярного французского романа, который предпочитал одеваться в костюмы серо-зеленых тонов. Ну, а в Китае такого рода изделия — вазы, блюда, сосуды для вина, очень напоминающие старинную китайскую бронзу зеленоватого оттенка, — называли «лунцюань» («источник дракона»). Иероглиф «дракон» в этом названии, который у китайцев ассоциируется с императором, скорее всего, свидетельствует о том, что этот фарфор изначально предназначался не для простых смертных. В Японии в то время такие керамические изделия ценились очень высоко, впрочем, как и все китайское.

Селадоны в Китае создавались в подражание драгоценным сосудам и предметам из «небесного камня» — нефрита. Одной из специфических особенностей китайских селадонов, пользовавшихся особым спросом в Японии, была не глянцевая, а как бы восковая поверхность, мягко отражавшая свет и рассеивавшая его, как и поверхность самого нефрита. Японцы ценили этот тусклый, таинственный свет и мнимую восковую мягкость глазури, поэтому одной из важнейших статей импорта из Китая долгое время оставалась керамика с селадоновыми глазурями.

Как уже отмечалось выше, среди находок, обнаруженных на корабле, преобладал фарфор. Корейские селадоновые сосуды относились к периоду Корё, т. е. к XII и XIII вв., а китайские — к XIV в. Большинство китайского фарфора было изготовлено в керамической мастерской Лунцюань, провинции Чжэцзян. Изделия из белого фарфора, вероятно, были созданы в печах Цзиндэчжэня, в провинциях Цзянси, Фуцзянь и Чжецзян. Черный фарфор — изделия, покрытые гладкой черной глазурью либо коричневато-черной глазурью, с введением окислов железа, дающих при обжиге люстровый эффект. В основном, это чаши, выполненные из очень темной коричневой глины или светлой глины, цвета беж. Последние чаще всего покрывались глазурью типа «тэммоку».

Наряду со множеством гончарных изделий было найдено небольшое количество сосудов из металла — бронзовых, серебряных и железных, а также зеркала, курильницы, фонари, блюда, тарелки, подносы, котлы с черпаками, горшки, в том числе типа «ху», барабаны, барабанные молоточки, лопаты, замки, чайники, подсвечники, рукоятки ножей, наборы булавок, чаши, колокольчики, несколько образцов кухонной утвари из глины или каменной массы и другие предметы обихода. Коллекцию находок разнообразили каменные чернильницы разных типов, точила, жернова и кубки. А вот находки из дерева оказались немногочисленными — видимо, основная их часть погибла в воде. Некоторые осколки из дерева удалось опознать. Это обломки упаковки, в которой перевозили керамику, а также фрагменты изделий из лака и емкостей для хранения пищевых продуктов кубической, сферической и цилиндрической формы.

Большой интерес представили изделия из лака — кубки, чаши и шкатулки для письменных принадлежностей.

Китайские изделия из лака так же известны и ценимы в мире, как фарфор, керамика и шелк…

По своему происхождению лак — это сок деревьев, которые раньше росли почти по всей территории Китая, а сейчас сохранились лишь на высокогорных плато. С древнейших времен лак добывали одним и тем же примитивным способом: когда дерево достигало десятилетнего возраста, на его стволе делали горизонтальные надрезы, под надрезом привязывали маленький медный сосуд, в котором капля за каплей, медленно и постепенно накапливалась смола. Вытекая из дерева, она была прозрачной, молочного оттенка, но, застывая, темнела и становилась черной. Затем смолу кипятили до образования пены и процеживали через холст, вытканный из конопли, чтобы очистить от примесей. Ремесленники стремились добиться блеска поверхности, для чего подготовленный лак должен был быть абсолютно однородным.

История китайского лакового промысла уходит в глубь веков. Старинные тексты гласят, что с полезными свойствами лака познакомил китайский народ один из правителей тогда еще разрозненных княжеств Шун, и с того момента лаки начали использовать при строительстве жилых построек. Едва ли этот рассказ может рассматриваться как историческое свидетельство, тем не менее он демонстрирует важную роль лаковых изделий в жизни народа Поднебесной.

Более достоверные свидетельства, частично подтверждаемые результатами археологических раскопок, относятся к IX столетию до н. э. В последующие эпохи техника выполнения лаковых изделий достигла очень высокого уровня. Лаковые изделия отличались прочностью, стойкостью к высоким температурам и сырости, долговечностью красок и полировки. Поэтому не случайно, что еще в древности из лака делали щиты для воинов, наконечники для копий, инструменты для императорских оркестров. Особое пристрастие к лаковым изделиям питал, как свидетельствовали современники, цинский император Цянь Лун. Кресло, ширма, рабочий стол, которыми он пользовался при жизни, являют собой великолепные изделия из лака. Кстати, и похоронен он был в гробу, отделанном резным лаком.

Классическими цветами лаковых изделий были красный и черный. С течением времени стали изготавливать предметы, украшенные цветной росписью по лаку, позолотой, инкрустацией серебром, перламутром, мозаикой из драгоценных и полудрагоценных камней. Следует заметить, что лаковый промысел из-за сложной технологии довольно трудоемок и требует много времени. Недаром сложилась поговорка: «Работа с лаком требует ума ученого, напряжения рабочего и долготерпения монаха».

Признанным центром лаковых изделий считался Пекин. Именно пекинским изделиям свойственно многослойное покрытие (до ста и более слоев лака). Пекинские резные изделия из красного лака, миниатюры, украшения, художественные поделки хорошо известны во всем мире и по сей день.

Особым видом китайских лаковых художественных изделий были изделия с рельефной резьбой, выработанные из специальной массы, составленной из сока лакового дерева с добавками.

Но вернемся на борт затонувшего судна…

Неутомимым подводным археологам удалось найти на нем остатки пищевых продуктов: зерна перца, персиковые косточки, бобы, корица, а также семена душистого дерева, благовония и т. д.

Важнейшей находкой стали китайские монеты, благодаря которым удалось довольно точно датировать время кораблекрушения. Самые ранние из них были отлиты в период правления династии Суй (581–618 гг.) или Тан (618–907 гг.), а самые поздние относятся ко времени Цзи-дай и датируются 1310 годом.

Помимо монет, утвари и уникальных творений корейских и китайских мастеров, на поверхность извлекли также тонны строевого леса (более 200 бревен красного дерева длиной до 2 м). Это, как и другие грузы, происходящие из Китая и Юго-Восточной Азии, свидетельствовало о том, что судно ходило в эти страны. На обратном пути с ценными товарами на борту, предназначавшимися для продажи в Японии и Корее, оно, вероятно, погибло во время шторма.

В начале 1980-х годов водолазом Службы подъема затонувших кораблей и Службы спасения Сингапура капитаном Майклом Хэтчером в Южно-Китайском море было обнаружено еще одно древнее судно. Сохранившиеся остатки конструкций, монеты, найденные под водой, свидетельствовали о том, что оно было построено либо в Китае, либо в Юго-Восточной Азии во второй половине XVII века. Груз корабля составлял несколько тысяч предметов керамики, полихромного фарфора и фарфора, расписанного подглазурным кобальтом, в том числе изделия «краак», изображения которых часто встречаются на голландских натюрмортах XVII века.

В августе 1987 года Гуанчжоуская спасательно-судоподъемная служба Министерства коммуникаций Китая и одна из поисковых компаний Великобритании во время поисков двух затонувших кораблей известной в прошлом Ост-Индийской компании наткнулись на останки очередного древнего судна. О находке доложили археологам и в Государственное управление по охране исторических памятников Китая. В том же году началась подготовка первой экспедиции, которая должна была установить точное месторасположение корабля и его возраст.

В то время Китай не имел практического опыта в подводной археологии, поэтому при поддержке Госсовета КНР в августе 1989 года Исторический музей Китая и Японский археологический научно-исследовательский институт совместно учредили Китайско-японский комитет по исследованию затонувшего судна Южно-Китайского моря. Древнему кораблю дали новое условное имя — «Наньхай-1». Ученые установили, что судно, имевшее длину 30,4 м, ширину 9,8 м и высоту около 4 м, затонуло на глубине 25 метров и было замыто илом толщиной более метра. Благодаря этому судно и его груз хорошо сохранились. В трюмах были обнаружены металлические и фарфоровые изделия, серебряные слитки и монеты.

Подводные исследования корабля проводились 8 лет — с 1989-го по 2007 год — и принесли удивительные находки. Так, только с марта по май 2002 года сотрудники Государственного музея Китая и Гуандунского археологического научно-исследовательского института подняли с затонувшего корабля более четырех тысяч фарфоровых предметов, множество лаковых, железных изделий, предметов из камня, медных украшений, серебряных слитков и монет. По оценке археологов, на затонувшем судне в общей сложности находится 60–80 тыс. предметов, представляющих большую культурно-историческую ценность.

Исходя из характера найденных изделий, их количества и расположения в трюмах, археологи сделали вывод, что «Наньхай-1» было торговым судном, перевозившим грузы в западные страны. Обнаруженные монеты позволили ученым определить примерный возраст судна. Большинство медных монет было отчеканено во времена династии Северная Сун (960—1127 гг.). Самыми древними оказались монеты «хоцюань» династии Восточная Хань (25—220 гг.), а самыми новыми — это «шаосин юаньбао» династии Южная Сун (1127–1279 гг.). Остальные монеты относят к династиям Суй (581–618 гг.), Тан (618–907 гг.) и Эпохи пяти династий (907–960 гг.). На основе данных фактов специалисты предположили, что судно «Наньхай-1» затонуло около 800 лет назад, во время династии Южная Сун.

Из всех поднятых находок самое большое внимание ученых привлек золотой пояс шириной 3 см и длиной 170 см. Возможно, что он принадлежал капитану судна или его владельцу. Специалисты сразу определили, что изготовили это украшение не в Китае, потому что орнамент и техника обработки металла отличаются от ювелирных изделий, сделанных китайскими мастерами. Поэтому появилась гипотеза, что капитан корабля был человеком не китайского происхождения.

Эта находка стала еще одним доказательством существования древнего морского пути между Южно-Китайским морем и Индийским океаном. Ученые предполагают, что морское сообщение по этому маршруту началось еще во времена династии Хань (206 г. до н. э. — 220 г.). С развитием навигационной техники в период династии Сун торговые суда смогли выходить в океан. Еще итальянский путешественник Марко Поло в своей книге подробно рассказывал об оживленной морской торговле Китая во время династий Сун и Юань (1279–1368 гг.). На морском Шелковом пути между Южно-Китайским морем и Индийским океаном древних мореплавателей поджидало множество трудностей. Подводные рифы и шторма часто были причинами гибели судов. Одной из их жертв, очевидно, и стало «Наньхай-1».

Второй раз древнее судно чуть не стало жертвой в 2007 году. По сообщению газеты «Гуанчжоу жибао», в мае того года полиция арестовала 10 местных рыбаков и конфисковала у них 138 предметов старины, главным образом фарфоровых изделий династии Мин. Как выяснилось, рыбаки решили заняться самовольным извлечением ценностей с затонувшего корабля.

После этого властями Китая было принято решение поднять древнее судно и сделать его центральным экспонатом строящегося на острове Хайлин в городе Янцзян Музея морского Шелкового пути.

Однако, как известно, подъем восьмисотлетнего судна — дело отнюдь не простое. Несмотря на кажущуюся хорошую сохранность корпуса корабля, вода и время сделали его хрупким. Поэтому обычные методы по подъему судов не подходили. С 2002 года специалисты разных областей, координируемые Государственной археологической службой Китая, пытались найти самый подходящий и рациональный способ поднятия корабля «Наньхай-1». Было принято решение соорудить на дне моря специальный «контейнер», в котором окажется весь корпус корабля, и только затем поднимать его на поверхность. Таким образом, можно было сохранить и сам корабль, и его груз для дальнейшего детального изучения. Данный способ поднятия корабля до этого не применялся не только в Китае, но и в других странах.

8 апреля 2007 года начались работы по подъему «Наньхай-1». У побережья вблизи Янцзяна встал на рейд тяжелый подъемник судов «Хуатяньлун». В течение восьми месяцев аквалангисты из Гуанчжоуской спасательно-судоподъемной службы Министерства коммуникаций КНР очищали «Наньхай-1» от ила и грязи, монтировали и сваривали металлические конструкции, из которых получился каркас, внутри которого оказался корпус древнего корабля.

Подъем судна на поверхность — это самый трудный этап работ. Инженеры Гуанчжоуской спасательно-судоподъемной службы предложили вариант «двойного обеспечения», т. е. судоподъемник «Хуатяньлун» сначала приподнимет корпус корабля, а затем погрузит его на плавучий док «Чжунжэнь-1601», который и отбуксирует старый корабль к берегу, после чего он будет помещен в специально оборудованное помещение Музея морского Шелкового пути.

22 декабря со дна Южно-Китайского моря судно «Наньхай-1» было благополучно поднято на поверхность. 28 декабря в гуандунском Музее морского Шелкового пути была устроена торжественная церемония по поводу окончания работ. А спустя два года многие реликвии, поднятые с «Наньхай-1», предстали в экспозиции музея. Что же касается самого судна, то его продолжают детально изучать. Причем все работы по-прежнему ведутся под водой, в специально оборудованном павильоне Музея морского Шелкового пути, куда был перемещен остов судна. Всего на территории музея расположено пять павильонов. Музей частично углублен под воду, и посетители могут видеть не только выразительные и необычные экспонаты, но и морскую жизнь. Внешне экспонаты напоминают морские волны. Хрустальный дворец, куда был помещен корабль, считается самой главной частью музея. Длина дворца — 60 м, ширина — 40 м, глубина бассейна — 12 м. Туристы могут осматривать корабль и наблюдать за работой археологов из подводной галереи или со смотровой площадки на верхнем уровне павильона, который находится на высоте 23,6 м.

По мнению специалистов, им понадобится еще несколько лет, чтобы древний корабль предстал перед посетителями во всей своей красе. Работы у археологов и реставраторов достаточно. Но все эти усилия стоят того, и старинное судно расскажет еще множество интересных историй о событиях восьмисотлетней давности.

Следующим «урожайным» годом стал 1999-й. Было обнаружено торговое китайское судно эпохи Тан (618–907 гг.), затонувшее в Яванском море, около острова Белитун, находящегося у берегов Индонезии, в проливе Каримата. Это местечко местные жители называли Бату-Хитам, т. е. Черные скалы. Судно направлялось на запад, очевидно, в арабские страны. Большую часть груза составляла керамика: к 2003 году было поднято на поверхность около 60 тысяч керамических изделий в разной степени сохранности — от мелкого боя до прекрасно сохранившихся изделий сложной формы. Среди них фляги, кувшины, вазы и курильницы. Большая часть прекрасно сохранившихся чаш и мисок была сделана в печах Чанша. Многие из этих чаш имеют надписи, нанесенные железными и медными красителями под глазурью. Это могли быть строки поэм или посвятительные надписи. Одна из чаш просто подписана «ча чжаньцзы» — «чаша для чая». Многие обнаруженные водолазами изделия были украшены арабскими надписями. Интересно, что такие надписи часто содержали ошибки, так как копировались китайскими мастерами, не знавшими арабского, с предметов, бывших в ходу у местных мусульман. Иногда часть надписи даже переворачивалась зеркально, чтобы составить симметричную композицию на дне или краях чаши. Тем не менее такие изделия Чанша находили повышенный спрос среди мусульман, живших в Китае и Юго-Восточной Азии, и экспортировались на Ближний Восток. Там ценились также не только изделия с кобальтом (отличавшиеся только качеством черепка от подобных местных), но и экзотические изделия с зеленой «пятнистой» глазурью (на основе оксида меди), а тем более сложные вещи с рельефом и вкраплениями янтарно-желтой глазури.

Одной из самых примечательных находок были три небольшие тарелки, датированные IX в., сделанные из фарфоровой массы и декорированные подглазурным кобальтом. В правление династии Тан такие вещи были исключительно редкими и дорогими. Кроме расписанных кобальтом, большую ценность представляют и белые изделия печей Син (Xing) с блестящей, чуть голубоватой глазурью, а также керамические сосуды Юэ (Yue).

Кроме большого количества керамических изделий, на судне было найдено значительное количество изделий из серебра и золота, монеты, фляжка из зеленого стекла, произведенная в Египте в X веке, стеклянная посуда из Ливана.

Торговое судно имело все характерные особенности арабского дау и было построено, очевидно, на арабском Востоке. Его нахождение на морском дне так далеко от родных берегов стало убедительным доказательством того, что арабские мореплаватели в далекой древности отваживались уходить в дальнее плавание и вели торговлю со странами Юго-Восточной Азии.

В 2005 году в Восточном Китае, в порту Гудэнчжоу провинции Шаньдун было найдено еще одно судно, затонувшее, по мнению специалистов, во времена династии Юань (1279–1368 гг.). Его длина составляет 20 м, а толщина судовой доски в некоторых местах превышает 40 см. По предположению историков, это был военный корабль.

В конце XIX века около этого места был обнаружен другой военный корабль, который также относился к периоду правления династии Юань. Длина этого корабля составляла 28 метров, ширина — 5,6 метра и высота около 1,2 метра.

Но не только изделиями из керамики привлекли внимание ученых найденные у берегов Китая и Кореи древние корабли. Они дали бесценную информацию по истории мореплавания и техники судостроения на Востоке, раскрыли перед изумленными исследователями ранее не известные им страницы прошлого.

До недавнего времени специалисты обладали лишь незначительными знаниями о том, как строили корабли в Древнем Китае. Данные черпались главным образом из историко-литературных свидетельств, произведений живописи и дошедших до наших дней традиций китайского кораблестроения. И хотя иероглиф «фан», означающий «парус», появился еще до 1000 года до н. э., а плетенные из тростника паруса описаны в текстах начала эпохи Хань (около III–II вв. до н. э.), у ученых не было веских доказательств, подтверждающих, что китайцы использовали паруса до 200 года.

Было принято считать, что корпуса знаменитых китайских судов — джонок (слово малайского происхождения), появившихся в начале нашей эры, не имели киля, форштевня и ахтерштевня. Дно у них было плоским или слегка выпуклым. Нос и корма загибались кверху, причем были тупыми, а не острыми (модели из гробниц Хань). Борта джонки обшивались досками, скрепленными гвоздями. Водонепроницаемость дна и бортов обеспечивалась за счет задраивания щелей, например, смесью тунгового масла и извести. На больших судах часто имелись спасательные шлюпки, а на случай безветренной погоды судно укомплектовывалось веслами. Устанавливалось несколько якорей. Джонка не имела каркаса (остова), но имела сплошные переборки. Эти переборки придавали судну особую прочность и делили его на водонепроницаемые отсеки, благодаря которым судно могло держаться на плаву в случае пробоины. Водонепроницаемые отсеки стали применяться в китайском кораблестроении со II в. до н. э. Сама идея, видимо, была скопирована с бамбука, который имеет полости, разделяемые поперечными перегородками.

Вот, например, как описывает китайские корабли и китайскую торговую и навигационную практику средневековый историк Чу Ю в своем трактате «Бин чжоу го тань» (1119 г.):

«Корабли имеют почти квадратную форму, подобно меркам для зерна. Если нет ветра, мачты не снимают — они закреплены намертво; паруса свисают по одну сторону мачт, и их поворачивают относительно мачт, подобно двери. Корабли эти имеют паруса из тростникового плетения и называются цзяду, а слово это чужеземное.

В море они ходят не только при ветре с кормы, но и при ветрах, дующих от берега или к берегу. Только при лобовых ветрах они не могут продвигаться вперед; (моряки) называют это (т. е. использование ветров, дующих с кормы и с бортов) курсом на ветрах трех направлений. Когда же ветер дует прямо в лоб, бросают якорь и останавливаются.

На больших морских кораблях выходит в путь несколько сот человек (торговых гостей), на малых — сто и более, и они выбирают наиболее достойного купца, и тот со своим помощником вершит разные дела…

В море не опасаются ни ветра, ни волн. Страшны мели, ибо говорят, что если корабль прочно сядет на мель, то сдвинуть его оттуда нельзя никаким способом…

Кормчим ведомы очертания берегов, и ночью они определяют путь по звездам, днем — по солнцу. Если же солнце скрыто за тучами, то пользуются они югоуказующей иглой».

Описанные Чу Ю и другими древними авторами китайские корабли вызывали у специалистов закономерное недоумение. Такая конструкция была удобна для рек, но снижала мореходность этих судов и делала их практически не пригодными для океанских переходов. Все это позволяло говорить, что традиции и техника судостроения в Китае сложилась в изоляции и не внесла большого вклада в мировую практику в этой области.

Первый удар по устоявшемуся стереотипу был нанесен в 1974 году, когда на берегу бухты Чуаньчжоу провинции Фуцзянь китайские археологи обнаружили большое торговое судно времен Сунской династии. Его длина составляла 34,6 м, ширина — 9,8 м, осадка — 3 м, а водоизмещение — около 374 т. По габаритам оно могло соперничать с крупнейшими из известных европейских торговых судов того времени. Но самым удивительным оказалось то, что у найденного корабля был заостренный нос, тупая корма, три мачты и вполне современный руль, а набор корпуса включал как переборки, так и шпангоуты.

Скептики попытались, было объявить находку экспериментальной или, на худой конец, скопированной конструкцией. Но долго эта версия не прожила. Изучение элементов корпуса погибшего у Шинани судна показало, что оно схоже с остовом, обнаруженным в Чуаньчжоу. Это стало веским подтверждением того, что в Китае существовала традиция морского судостроения, о которой ранее не подозревали. Последующие находки подтвердили это мнение.

«ДИАНА», «АМСТЕРДАМ» И СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Разбирая как-то свой довольно внушительный архив по подводной археологии, я наткнулся на одну маленькую заметку в газете «Известия». В ней коротко сообщалось о находках в Малаккском заливе корабля «Дианы», затонувшего с грузом китайского фарфора. В памяти сразу же всплыла «картинка» из прошлого. В тот, уже далекий 1994 год я был приглашен на 25-й Международный симпозиум по подводной археологии, который проходил в предместьях города Плимута, в Англии. Этот старинный город хорошо известен морским историкам. Именно отсюда уходила «Золотая лань» Фрэнсиса Дрейка в свои пиратские набеги. На одном из причалов древнего Плимута, куда спустя несколько лет он вернулся уже с баснословной добычей, Дрейк был обласкан королевой Елизаветой и посвящен в рыцари. От стен этого города начинали свое путешествие многие корабли, экипажи которых внесли значительный вклад в изучение мирового Океана, морского дела, картографии.

Город и по сей день сохранил дух романтики моря. Узкие улочки, небольшие разноцветные дома, тесно прижавшиеся друг к другу в центральной части, как бы подтверждают представление о старом британском городе-порте, вычитанные у писателей-маринистов.

Плимут был основан в XII в. и до XIX века играл важное стратегическое значение. В 1914 году он объединил 3 города: Плимут, Сонхаус и Девонпорт. Главенствующая роль морского порта определила возведение вокруг Плимута крепостей — фортов. Один из них, форт Бовизанд, располагавшийся примерно в 5 км от города, был заложен в начале XIX века и фактически без перестройки сохранился до наших дней. Форт состоит из двух частей: верхней, известной как Стэддомская верхняя батарея, и нижней, более крупной, в которой вот уже многие годы размещается Европейский подводный центр № 1.

Верхняя часть форта была сооружена в 1845–1847 годах, нижняя — в 1860-х годах. По мнению военных историков, все казематы форта Бовизанд, функционирующие с 1859 года, являются одними из наиболее хорошо сохранившихся оборонительных сооружений страны.

Бовизанд был одним из 24 фортов, окружавших Плимут двойным кольцом. Обеспечение безопасности города обошлось Короне в 3 миллиона фунтов стерлингов.

Три из отстроенных укреплений предназначались для защиты подступов к городу. Орудия Бовизанда закрывали восточный подход к Плимуту, а также страховали несколько соседних укреплений форта Пиклкамб и построенный рядом волнорез. Последний был сооружен в 1825–1844 годах инженером Дж. Реннингом и защищал от ветров небольшую гавань, устроенную близ форта Бовизанд. В течение 10 лет по проекту было построено 23 каземата с многочисленными подземными коридорами и переходами, складами боеприпасов для орудий крупных калибров. Форту повезло: за время его существования не было ни одной атаки, но его «экипаж» исправно нес службу. В 1890 году орудия форта были заменены на новые, скорострельные, а в период Второй мировой войны их опять обновили — на случай оборонительных боев. Так форт просуществовал до 1956 года. Затем он был закрыт и пустовал до 1970-х годов. Его сохранности в этот «бесхозный» период в немалой степени способствовала удаленность от крупных населенных пунктов, отпугивавшая туристов.

В конце концов форт был сдан в аренду Подводному центру, директор которого смог обосновать в «верхах» важность и оригинальность проекта использования помещений без их перестройки. Так это уникальное фортификационное сооружение обрело новую жизнь.

В казематах «подводного форта» разместились мастерские и лектории. Обслуживающий персонал, насчитывавший в то время, когда в форте был я, около 30 человек, обеспечивал работу благоустроенной гостиницы, столовой, бара, магазина водолазного оборудования и различных хозяйственно-технических служб — компрессорной, местной электростанции и др. Центр владел десятком современных резиновых и металлических катеров. На плоской крыше одного из бывших артиллерийских складов была оборудована вертолетная площадка.

В корпусах форта, где в 1994 году проходил 25-й Международный симпозиум по подводной археологи, я и познакомился с Дорианом Боллом. Симпозиумы в форте проводились (не знаю, проводятся ли они сейчас) ежегодно. На них собирались как ветераны подводной археологии, так и молодежь со всего мира. Я участвовал в двух симпозиумах (в 1994 и в 1996 гг.) и встречал там специалистов из США, Нидерландов, Норвегии, Швеции, Германии, Испании, Чили. Многие знали друг друга не один год. Подводного археолога из России они видели первый раз и были немало удивлены нашими результатами. Некоторые, кстати, даже и не слышали о том, что в России занимаются подводными археологическими исследованиями. На мой доклад собрались все участники симпозиума и даже сотрудники Центра. Потом директор Центра и организатор симпозиума говорил, смеясь, что хорошо, что до форта не просто добраться, иначе в зале, чтобы посмотреть на русского, собрался бы весь Плимут.

Как я говорил выше, на 25-м симпозиуме я и познакомился с Боллом. Его имя в кругу подводных археологов в то время было хорошо известно. Под его руководством в 1993 году был найден корабль «Диана», затонувший в 1817 году в Малаккском заливе с грузом китайского фарфора.

Заключив с правительством, в чьих территориальных водах покоились останки «Дианы», договор, группа Болла приступила к исследованию места кораблекрушения. Полученные результаты превзошли все ожидания. Даже Болл, хорошо изучивший корабль по архивным материалам, был поражен.

Мы сидели с Дорианом в небольшом уютном кафе форта Бовизанд и говорили о «Диане». Сначала он пытался словами описать красоту обнаруженных находок. Наконец, махнув рукой, со словами «Смотри сам» достал пачку фотографий. То, что я увидел, действительно восхищало. К этому времени я уже почти 15 лет занимался подводной археологией, на личном счету было более трех десятков подводных памятников. Бывал в некоторых морских музеях мира, держал в руках десятки уникальных находок, поднятых со дна коллегами из Голландии, Германии, Норвегии, США. Наконец, видел, читал множество книг и отчетов по подводной археологии. Но такого…

Стопки великолепно сохранившихся тарелок, блюд, чашек. Целые сервизы с тончайшими сюжетными рисунками, выполненными в традиционной китайской манере. Монеты, бутылки, коробочки для чая, детали корабля и его оснастки — это лишь часть предметов, которыми группа Болла обогатила Историю. Всего более тысячи находок, наглядно свидетельствующих о таланте китайских мастеров, упорстве и любознательности современных подводных археологов.

Я поинтересовался у Дориана, как он начинал разыскивать «Диану».

Эта эпопея началась еще в 1979 году, когда Болл первый раз спустился с аквалангом под воду. Увиденное на дне морском настолько поразило, что он со всей кипучей энергией окунулся в подводную археологию. Постепенно, участвуя в разных экспедициях и накапливая опыт, Болл превратился из любителя-археолога в мастера.

Решающим моментом его биографии стал переезд в Сингапур. Это были еще малознакомые для историков воды, и, по словам Дориана, он уже не смог спокойно сидеть в офисе.

Несколько лет архивных поисков и… удача.

Однако нахождение ценного груза «Дианы», оцененного более чем в 4 миллиона долларов, принесло не только удовлетворение, но и новые проблемы. Местные власти, учуяв значительную добычу, потребовали пересмотреть ранее заключенный договор и увеличить часть их прибыли. Дориан подал на ненасытных чиновников в суд. Увы, не знаю, чем закончилась эта тяжба, но в то время Дориан сказал мне: «В конечном счете «Диана» — не последний корабль на моем счету!»

Вообще, общаясь с подводными археологами из разных стран, я постоянно убеждался в том, что они неизлечимые оптимисты. В целом проблемы всех исследователей одинаковы — где взять деньги на экспедицию и где достать нужное оборудование. Мнение о том, что за границей с финансированием подводных работ все «о'кей!», — добрая сказка. Пример тому мой старинный товарищ Ежи Гавронский — известный голландский подводный археолог, руководивший раскопками корабля XVIII в. «Амстердам», затонувшего у берегов Англии. Так вот, исследования этого классического голландского корабля Ост-индской компании, гордости Нидерландов, финансировало не государство, а частично Амстердамский университет и частично частные фирмы. Ежи повезло, что он нашел на корабле медикаменты в коробочках с хорошо сохранившимися этикетками фирмы-изготовителя. Оказалось, что эта фирма существует и по сей день. Она-то в рекламных целях и профинансировала его работы. И, скажу вам, неплохо. Можете себе представить рекламу этой фирмы типа: «Наши лекарства пролежали под водой почти 250 лет и все равно готовы к употреблению!!!»

Сам же Ежи после того, как работы на «Амстердаме» были закончены, «подрабатывал» подводным археологом… у французов. Так что хлеб подводного археолога и на Западе без масла. В работах на общественных началах по поискам остатков древнеримского моста недалеко от голландского городка Неймеген довелось принять участие и мне. На них пригласил меня мой давнишний приятель, известный подводный кинооператор и фотограф Хенри Хоогевуд. Объект был с исторической точки зрения значимый, но государство «раскошелиться» не пожелало. Ныряли на мост профессионалы (5–6 человек), съехавшиеся со всей страны (впрочем, что там ехать по Голландии), но «за интерес». Зафиксировали несколько опор и отдельные находки. Поистине, любознательность человека не знает границ.

Такая же, кстати, ситуация была и у немцев, насколько я слышал, также обстояло дело и у Джорджа Басса — всемирно известного ученого, одного из основателей бодрумского Музея подводной археологии. Во всяком случае, он сам писал мне об этом. Его уникальные многолетние исследования финансировали Географическое общество (США), частные фирмы и общественные организации. Забавно, но и по сей день примерно раз в год мне приходят письма от различных авторитетных, в том числе международных, подводных археологических центров и институтов с просьбой оказать финансовую помощь в исследовании того или иного памятника. Письмо стандартное, и отправляется оно, по всей видимости, сотням организаций и подводным археологам, попавшим в международный банк данных. Наверно, это дает желаемые результаты.

Коли я упомянул здесь Ежи Гавронского, то следует, пожалуй, хотя бы кратко рассказать о его работах на «Амстердаме». К слову, Ежи — наполовину славянин: его отец, авторитетный голландский архитектор — выходец из Польши. Эмигрировал в Нидерланды после Второй мировой войны. Сам Ежи родился уже в Голландии. Почти двухметрового роста, всегда улыбчивый, веселый, с разумной долей авантюризма, славянской бесшабашности и пофигизма. Любитель от души погулять и до одурения поработать. Уже не помню, кто меня с ним познакомил. Но сошлись мы быстро. Пару раз я ездил к нему в гости в Амстердам (это отдельная, довольно забавная песня), участвовал вместе с ним в нескольких исторических конференциях. Пару раз он приезжал в Москву.

Итак, «Амстердам». Это было классическое судно XVIII века с сильным вооружением, построенное в 1745 году на верфях Ост-Индской компании (V.O.C., Vereenigde Oost-indische Compagnie) в Амстердаме[8]. Корабли этой крупнейшей голландской торговой компании только за столетие совершили около 5 тысяч рейсов в Азию. Но «Амстердаму» не повезло. Первый же его поход к берегам Ост-Индии оказался, как говорят моряки, «висельным». В октябре 1748 года он вошел в Ла-Манш в сопровождении пяти кораблей. В сильный шторм, повредив руль, галеон укрылся в английском порту Гастингс. В течение года простоял корабль в Англии и еще, фактически не начав путешествия, потерял 40 человек экипажа от эпидемий. Когда же капитан все же попытался выйти в море, судно, не успев отойти от берега достаточно далеко, по каким-то причинам затонуло. Люди спаслись, но груз безвозвратно погиб, убытки составили 300 тысяч серебряных гульденов. Остов корабля, разбиваемый волнами, еще долго можно было видеть с берега. Попытки его подъема в то время оказались напрасными. Впрочем, как и в наше время. Как ни пытался Ежи Гавронский убедить правительство и общественность поднять и музеефицировать его останки, все напрасно — дорого. Вероятно, дешевле оказалось создать реплику галеона. Она была построена в 1985–1989 годах на верфи Зальцхафен. На сооружение копии «Амстердама» потребовалось более 150 тысяч человеко-часов, около пятисот кубометров древесины и примерно четыре миллиона долларов (часть суммы удалось собрать за счет добровольных пожертвований). Говорят, что в качестве трудовой силы на «Амстердаме» использовались также безработные и задержанные полицией за незначительные провинности лица.

В настоящее время копия «Амстердама», принадлежащая обществу «Остиндиеваардер», стоит в канале у Музея судоходства и используется как корабль-музей. На его борту развернута экспозиция, рассказывающая о морской жизни XVIII в.

ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Первыми, кто встретил нашу небольшую исследовательскую группу на острове Кулалы в то ничем не примечательное майское утро 1991 года, была семейка гадюк, томно гревшаяся на песчаном бережку, как раз на месте выгрузки экспедиции. Гадючья мама вяло подняла головку в нашу сторону, всем своим холодным видом показывая, что нас здесь не ждали. Признаюсь, при всей моей любви к животным эта встреча не вызвала у меня теплых чувств. А ныряние рядом с этой «дружной» семейкой и ее, как оказалось впоследствии, многочисленными «соплеменниками» не вселяло радостного оптимизма. Но что делать. Интерес к останкам старинного деревянного корабля, найденным близ острова экспедицией Института водных проблем в прошлом году, пересиливал мистический страх перед этими древними тварями. Впрочем, вскоре нам даже удалось «подружиться» с ними и решить все территориальные проблемы. К чему, правда, мы так и не смогли привыкнуть, так это к их постоянному надзору. Плавая у берега, они часто высовывались из воды на 20–30 сантиметров и в таком положении «перископа» надолго замирали, наблюдая за нашими работами. Но довольно о грустном.

Эпопея, в результате которой мы оказались на этом богом забытом змеючьем острове в юго-восточной части Каспийского моря, началась еще 200 лет назад — в период грандиозных преобразований русского царя Петра I.

Ее краткая летопись такова.

В конце XVII века Петр I, стремясь расширить границы Российской империи, обернул свой взор к малоизвестным в то время берегам Каспийского моря. Картографические работы были поручены состоявшему на русской службе датчанину Шельтропу. Однако Шельтропу не удалось выполнить поручение Петра, так как, дойдя до южного побережья Каспия, он попал в плен к персам, где и умер.

Несмотря на неудачу первой экспедиции, Петр I посылает составить карту Каспия другого иностранца на русской службе — немецкого капитана Еремея Мейера. В первой русской газете «Ведомости» сообщалось, что в 1703 году исследователь уже «учинил карту Хвалижского моря, с которой предполагалось напечатать многое число листов». Однако выпустить карту не успели. В 1705 году во время восстания стрельцов в Астрахани Мейер был убит, а подлинник карты пропал. Следующей попыткой сделать «опись моря» стала работа князя Александра Бековича-Черкасского и его соратников в 1714–1717 годах.

Предыстория походов Бековича-Черкасского связана с теми сведениями, которые незадолго до этого сообщил Петру I туркмен Ходжа Нефес. Он предложил царю завладеть хивинскими землями, где, как утверждали, были большие залежи золотого песка. Отчасти сведения о золотом песке подтверждались хивинским послом в России Ацерби и губернатором Сибири князем Гагариным, но более всего мечтал царь «путь водяной из Санкт-Петербурга по Волге через Каспий и далее в Индию сыскать».

Главный персонаж нашего повествования, князь Александр Бекович-Черкасский происходил из Малой Ка-барды. По одной из версий, он еще в молодости выехал в Россию, крестился и учился за границей. По другой — был похищен в младенческом возрасте или взят русскими в качестве заложника. Известно, что его отец, имя которого не было известно обществу того времени, был бек (т. е. князь), что и определило его отчество — Бекович. До крещения в православную веру Александр носил татарское имя Девлет-Гирей-мурза, под которым был известен и впоследствии у прикаспийских инородцев. Воспитывался князь в семье дяди царя Петра — князя Бориса Алексеевича Голицына. Вместе с его сыновьями обучался и различным наукам, в том числе латинскому языку. В 1707 году ездил за границу, где, «между прочим, изучал прилежно мореплавание».

По возвращению в Россию служил в Преображенском полку.

В 1711 году князь Александр Бекович был отправлен на свою родину — на Кавказ, к кабардинским владыкам для привлечения их на сторону России. После его успешной дипломатической миссии многие из них «изъявили готовность служить Великому Государю всей Кабардой» и приняли присягу на верность русскому царю.

Спустя три года, в мае 1714 года Бекович подал царю донесение, где изложил свои взгляды на положение дел на Кавказе и рекомендации по направлению политики, которой должна была держаться Россия в своих отношениях с горцами и с Персией. Черкасский обращал внимание царя на то, что турки задались целью соединить под своей властью все горские племена, вплоть до персидской границы, но до сих пор встретили сочувствие и поддержку только среди кумыцких князей. Он советовал царю воспользоваться представлявшимся удобным моментом для подчинения своей власти «оного народа» ради осуществления «интереса государственного». Князь Александр считал, что этот удобный момент настал. Обосновывая свое мнение, он писал, что «годная особа с войском, посланная немедленно на Кавказ морем, не встретила бы серьезного сопротивления со стороны горцев, беспрестанно воевавших друг с другом и не отдавшихся еще никому в подданство». Вероятно, под «годной особой» князь Александр подразумевал себя, однако в 1715 году в Персию был послан не он, а Артемий Петрович Волынский. Самого же Бековича царь решил направить в Хиву.

В указе капитану-поручику от лейб-гвардии князю Черкасскому, датированном 29 мая 1714 года, предписывалось: ехать в Астрахань, подготовить там необходимое количество судов, взять на борт около 1500 человек и направиться вдоль левого берега Каспийского моря. По пути экспедиции найти удобное место и заложить город. Оттуда, взяв с собой «морских нескольких человек», идти к «Дарье-реке», делая по пути карту «как берегу морскому, так и рекам и пристанищам». Обнаружив «Дарью-реку», заложить в ее устье еще одну крепость и провести разведку вплоть до персидской границы.

В ноябре этого же года Бекович закончил все приготовления и вышел в море флотилией, насчитывавшей, по некоторым данным, 30 судов. На борту кораблей находились пехотинцы и казаки в количестве 1744 человека, 33 артиллериста при орудиях, 100 моряков и 10 офицеров.

Маршрут флотилии лежал в город Гурьев, где Бекович должен был встретиться с казаками, посланными сушей из Казани, а затем в Тюк-Караганский залив, откуда и планировалось начать обследование восточного побережья Каспия. Однако осенний Каспий помешал осуществить задуманное. В самом начале похода путь судам был прегражден льдом, а затем они попали в жестокий шторм и, отказавшись от дальнейшего перехода, вернулись в Астрахань.

Эта неудача не остановила Бековича. Пополнив свою флотилию двадцатью новыми судами, он в апреле 1715 г. вновь вышел в море и благополучно совершил переход до Гурьева, а затем к заливу Тюк-Караган. Правда, потеряв при этом несколько судов.

От мыса Тюк-Караган Бекович начал одновременно исследование восточного побережья моря и прилегающих к нему окрестностей суши. Затем он двинулся дальше на юг и произвел опись всего восточного побережья до Горганского (Астрабадского) залива.

По возвращению из экспедиции Бекович сделал обстоятельный доклад царю, получил чин гвардии капитана и назначение начальником следующей экспедиции, с более широкими задачами и полномочиями.

В руководство князю Черкасскому Петр собственноручно написал наказ, состоявший из 13 пунктов:

«1. Надлежит над гаванью, где бывало устье Аму-Дарьи реки, построить крепость человек на тысячу, о чем просил и посол хивинский.

2. Ехать к хану Хивинскому послом, а путь держать подле той реки и осмотреть прилежно течение ея, а также и плотину, если возможно эту воду опять обратить в старое ложе, а прочия устья запереть, которыя идут в Аральское море.

3. Осмотреть место близ плотины, или где удобно, на настоящей же Аму-Дарье реке для строения крепости тайным образом и, если возможно, то и тут другой город сделать.

4. Хана Хивинского склонить к верности и подданству, обещая ему наследственное владение, для чего предложить ему гвардию, чтобы он за то радел в наших интересах.

5. Если он охотно это примет и станет просить гвардии и без нея не будет ничего делать, опасаясь своих людей, то дать ему гвардию, сколько пристойно, но чтоб была на его жалованьи; если же станет говорить, что содержать ему ее нечем, то на год оставить ее на своем жалованьи, а потом чтобы он платил.

6. Если таким или другим образом хан склонится на нашу сторону, то просить его, чтоб послал своих людей, при которых и наших два человека было бы, водою по Сыр-Дарье реке, вверх до Эркети городка, для осмотрения золота.

7. Также просить у него судов и на них отпустить купчину в Индию по Аму-Дарье реке, наказав, чтоб изъехал ее, пока суда могут идти, и потом продолжал бы путь в Индию, примечая реки и озера, и описывая водяной и сухой путь, особенно водяной, и возвратиться из Индии тем же путем; если же в Индии услышит о лучшем пути к Каспийскому морю, то возвратиться тем путем и описать его.

8. Будучи у Хивинского хана, проведать и о Бухарском, нельзя ли и его хотя не в подданство, то в дружбу привести таким же образом, ибо и там также ханы бедствуют от подданных.

9. Для всего этого надобно дать регулярных 4000 человек, судов сколько нужно, грамоты к обоим ханам, также купчин к ханам и к Моголу.

10. Из морских офицеров поручика Кожина и навигаторов человек пять или больше послать в обе посылки: в первую под видом купчины, в другую — к Эркети.

11. Инженеров дать двух человек.

12. Нарядить казаков Яицких 1500, Гребенских 500, да 100 человек драгун с добрым командиром, которым идти под видом провожания каравана из Астрахани и для строения города; и когда они придут к плотине, тут им велеть стать, и по реке прислать к морю для проживания князя Черкасскаго сколько человек пристойно; командиру смотреть накрепко, чтоб с жителями обходились ласково и без тягости.

13. Поручику Кожину приказать, чтоб он там разведал о пряных зельях и о других товарах и, как для этого дела, так и для отпуска товаров, придать ему двух человек добрых из купечества, чтоб не были стары».

Исходя из задач и масштабов экспедиции, в состав его флотилии вошло более 100 судов: военные транспорты, бомбардирские корабли и другие типы судов с большим количеством боеприпасов.

Экспедиция проводилась в несколько этапов и длилась около года. За это время, согласно инструкции царя, Бековичем были разведаны места и заложены Тюк-Караганская крепость, названная крепостью Святого Петра, а также укрепления в южной части полуострова Мангышлак и на Красноводской косе. В первой крепости был оставлен гарнизон в составе Пензенского полка, в укреплении на полуострове Мангышлак — рота Крутоярского полка, а на Красной косе — гарнизон из Астраханского и Короткоякского полков.

Последний поход, состоявшийся в 1717 году, оказался для Бековича роковым. Во время одного из штормов погибло несколько судов, на одном из которых находились жена и двое его детей. В августе того же года на подходах к Хиве погиб почти со всем своим отрядом и сам Бекович.

Таковы сведения, которые донесли до нас архивные документы. И вот спустя почти двести лет, в 1990 году вблизи острова Кулалы, расположенного в северо-восточной части Каспийского моря, сотрудниками Института водных проблем И. Диваковым и Н. Демиденко, были обнаружены останки неизвестного деревянного судна. Последующие исследования конструкции и груза, а также архивные изыскания показали, что оно, очевидно, принадлежало одной из экспедиций князя Бековича-Черкасского.

О находке сообщили автору этих строк, в то время возглавлявшему Центр комплексных подводных исследований (ЦКПИ) — организацию, проводившую подводные археологические работы в различных регионах Советского Союза. Работы ЦКПИ на Каспии обеспечивало экспедиционное судно Института водных проблем АН СССР «Акватория».

А все начиналось с «астраханского сидения».

7 мая. Прибыли в город Астрахань рано утром, поймали машину и прибыли на астраханскую базу Института водных проблем.

Очень тепло поговорили с начальником базы ИИ. Бухари-цыным. Хороший мужик — быстро нашли общий язык. Ему еще не безразлична наша история. В течение дня побывали в краеведческом музее — его сотрудники готовы сотрудничать. Были также в археологическом отделе исполкома — тоже завязали контакты. После обеда перебрались на «Акваторию». Отход намечен на 9 мая. У нас один день в запасе — решили посмотреть город. Он относительно небольшой, типично приморский — купеческий. Много двухэтажных лабазов начала XX века. Колорит города чем-то напоминает среднее между крымскими курортными городами и Архангельском. Под впечатлением увиденного вернулись на базу. Здесь нас и «оглоушили» — из Москвы пришла телеграмма от руководства Института водных проблем: запретить на «Акваторию» посадку нашей группы. Однако Бухарицын и капитан решили доставить нас к острову Кулалы втихую, вместе с туристами, которых «Акватория» брала в свой первый коммерческий рейс. Туристический контингент оказался народом простым, незатейливым. Крепко поддатые мужики и толстые бабы, узнав о целях наших работ, просто достали вопросами, куда мы денем найденное золото.

Ночью, около двух часов меня разбудил Игорь Диваков и попросил быстро одеться. Оказывается, на нас в темноте при подъеме якоря наскочил сухогруз. Его нос повис на верхней надстройке бедной «Акватории». Мы ужу решили, что нашей экспедиции пришел «капут», но все обошлось. Сухогруз медленно сполз с «Акватории», лишь слегка ее помяв и сломав деревянное ограждение на верхней надстройке. Капитан успокоил нас и заверил, что все будет «о'кей!». Но «о'кей» затянулся надолго. В море, правда, мы все-таки вышли. Но в следующую же ночь начался шторм около 6 баллов. Ко всему прочему, в трюме обнаружилась течь. Когда ее заметили, воды набралось уже почти по колено и судно стало крениться на левый борт. Старпом попытался скрыть происшедшее от туристов, чтобы не вызвать панику, но они каким-то образом все-таки «пронюхали» об этом. У страха глаза велики. Спросонья, очумев от выпитого накануне, они носились по палубам и орали, что мы тонем. Утро тоже не принесло восторга — погода премерзкая: холодно, идет дождь, сильный встречный ветер. Судно еле ползет. Туристы хотят вернуться домой и… «Акватория» поворачивает назад.

Вновь загораем в Астрахани, уже тринадцатые сутки. Из Москвы вновь пришла категорическая телеграмма — нас на корабль не сажать. И за что они на нас так взъелись?..

Команда от безделья пьет. Наша небольшая группа тоже начинает разлагаться. Пошел разбираться к капитану, тот изрядно навеселе, посмеивается, не говорит ни нет ни да. Чуть не набил ему морду. Благо, вовремя разняли. И здесь случилось «чудо». 23 мая мы все-таки вышли в море и направились к Кулалам. Погода великолепная — солнце, жарко.

25 мая в 5.00 по Москве добрались до вожделенного острова и высадились на его пустынный песчаный берег. Встретили нас собаки, змеи, а чуть позже — хозяева: начальник Кулалинской гидрометеостанции, его жена, дочь и два геофизика, всего пять человек.

На следующий день приступили к обследованию останков корабля.

Плохие метеорологические условия, малые глубины, практически нулевая видимость под водой сделали эти работы чрезвычайно тяжелыми. Усложняло исследования и то, что корпус корабля был разломлен на три части. Один фрагмент находился под водой на глубже до 2 метров, второй — на урезе воды, третий — на берегу, в намывном песчаном грунте.

Тот, кто бывал на Каспийском море, знает, что работать в таких условиях — не подарок Судьбы, а ее Крест. Но «упорство и труд все перетрут». В результате были обнаружены и зафиксированы фрагменты днищевой части судна: киль, кильсон, фрагменты шпангоутов с бортовой обшивкой, элементы крепления и множество находок — часть груза корабля.

Среди последних преобладали строительные материалы: кирпичи, известняковые блоки, «пакеты» кровельного железа; заготовки для кузнечного производства и боеприпасы: «вязаная картечь», чугунные книппели, ядра (цельнолитые) и бомбы (пустотелые). Из бытовых предметов: медная посуда, фрагменты керамических курительных трубок, штофов, стеклянных бутылок.

Особый интерес представляли боеприпасы. Уже в Москве, консультируясь со специалистами, мы с удивлением узнали, что такой разновидности не имеет в своем собрании даже Оружейная палата. В первую очередь это относилось к так называемой вязаной картечи, своего рода прообразу современных шариковых бомб. Эти боеприпасы, называвшиеся до изобретения в 1784 году англичанином Е. Шрапнелем специальных разрывных снарядов, «виноградной картечью», устанавливались при выстреле перед ядром и широко применялись в XVIII веке.

Это довольно сложное по конструкции приспособление для уничтожения себе подобных действительно напоминало аппетитную гроздь винограда. Оно состояло из деревянного круглого ложа (поддона) с полой трубкой в середине. На поддон вокруг трубки было уложено 5 слоев картечи (или шрапнели), по 5–6 штук в каждом, обтянутые холстом и переплетенные веревкой в виде сетки. Длина таких «гроздей» составляла 13–18 см.

С «изюминкой» были и книппели — боеприпасы, использовавшиеся в морской артиллерии для разрушения вант и мачт. Они представляли собой чугунные полуядра, жестко соединенные стержнем (штангой) весом около 1 килограмма. Причем одно полуядро имело чуть больший размер, что при выстреле придавало снаряду вращательное движение. Общая длина книппеля составляла около 16 см, а диаметр полуядра — 7 см.

Все обнаруженные боеприпасы, как удалось выяснить, входили в боекомплект 3-фунтовых пушек, находившихся в то время на вооружении судов Каспийской флотилии, а также в полковой и в крепостной (гарнизонной) артиллерии.

В XVIII веке назначение 3-фунтовой артиллерии было в известной мере универсальным, и применялась она довольно широко как в армии, так и на флоте. Что же касается найденных боеприпасов, то они, очевидно, не находились на вооружении исследованного судна, а перевозились им в один из гарнизонов или портов побережья. Это, в свою очередь, подтверждается нахождением на корабле строительных материалов и заготовок для кузнечного производства.

По всей видимости, обнаруженные близ острова Ку-лалы останки принадлежали одному их «грузовых» судов экспедиции Бековича-Черкасского, которое перевозило строительные материалы и боеприпасы для возводимых на побережье Каспийского моря крепостей.

В свободное от работы время нам удалось осмотреть и почти весь остров. Неожиданно для нас это обследование принесло новые «маленькие» открытия. В южной части острова мы обнаружили старое казахское кладбище. Оно было довольно большим, но сохранившихся памятников оказалось мало. Зато множество оплывших ям — следов, оставленных кладоискателями. Среди уцелевших памятников своим «богатством» выделялся один, покрытый глазурью и датами 1870–1939 гг.

В северной части острова нам удалось обследовать старый поселок — остатки более десяти строений, христианское кладбище со скромными железными крестами, почти полностью занесенными песком, и колодец, который упоминается в литературе в начале XIX века. А вокруг вперемешку множество современных железных деталей, битого кирпича и фрагменты поливной керамики, изящной фарфоровой и стеклянной посуды. Рядом чубук курительной трубки XVIII века и десяток кремневых орудий труда.

Время нашей экспедиции подошло к концу. Всего за два полевых сезона на корабле мы отработали дней двадцать. Не все было сделано, как планировалось. Словно чувствуя это, духи острова не желали нас так просто отпускать. Когда «Акватория» подошла на полумилю к Кулалам, поднялся сильный ветер. Накат волны у берега достиг двух метров. Шлюпка, высланная за нами с корабля, встала примерно в пятидесяти метрах от берега и стала выплясывать немыслимые пируэты на волне. Ближе подойти было нельзя.

31 мая. Пытаемся закинуть вещи на себя. В третью попытку топим один из рюкзаков. Волна сбивает с ног, холодно, к шлюпке близко подойти опасно, того и гляди, долбанет бортом по башке. Вообще наша погрузка больше напоминает «пляски Святого Витта», нежели счастливое прощание с островом.

Нагружаем катер островитян, перекидываем канат в шлюпку и пытаемся направить катер прямо по волне. Двумя ударами катер накрывает «с головой», и вся наша поклажа оказывается мокрой до нитки. С таким же успехом можно было пронести вещи и под водой.

Но, худо-бедно, катер доползает до шлюпки, и с него без потерь перегружаются вещи. Старпом, руководивший погрузкой, отчаянный парень — хочет при такой волне подхватить и нас. Ну, что ж, рискнем. Лодку значительно отнесло в сторону, и поэтому приходится добираться до нее вплавь. Забрались все. Утонувших и сильно покалеченных нет. И то слава Богу. Прыгая, как мячик, на волне и периодически освежаясь накатами волн, пробегающих через шлюпку, подходим к корме «Акватории». Здесь уже чуть потише да и поспокойнее на душе. Мелко трясясь от холода, с посиневшими лицами поднимаемся на палубу. Зрителей полный «зал». Первый традиционный вопрос: «Золото нашли?..»

А что б вас всех… Скоро обед.

Мы планировали еще хотя бы раз вернуться на остров, но Судьба распорядилась иначе. Сейчас, говорят, от корабля да и от самого места, где он покоился, уже ничего не осталось. Шторма сделали свое дело.

И в заключение нашего очерка несколько слов о трагической судьбе нашего «главного героя» — князя Бековича-Черкасского.

В июне 1717 года отряд Бековича, насчитывавший примерно три тысячи человек при семи орудиях, отправился сухим путем от Гурьева городка к Хиве. При князе находились два его родных брата с двадцатью черкесскими узденями и проводники калмыцкого хана Аюки. Под палящими лучами солнца, страдая от жажды и болезней, русские через два месяца, утром 15 августа подошли к озерам реки Амударьи, находившимся всего в шести днях пути от Хивы, и остановились на отдых. Утром следующего дня на лагерь Бековича напали около 25 000 хивинцев и их союзников, предупрежденных о приближении русских бежавшими с привала в горах калмыцкими проводниками. Осада русского лагеря продолжалась три дня. На четвертый день хивинский хан Ширгазы, видя, что русских трудно одолеть в бою, решил прибегнуть к хитрости. Он прислал к Черкасскому парламентеров с мирными предложениями, убеждая последнего, что если бы знал о мирных целях похода, то никогда не напал бы на него. По словам очевидцев, знатные хивинцы целовали перед русскими Коран в том, что над государевыми войсками не будет сделано никакого зла и что условия мира будут свято исполнены ханом. Бекович поверил парламентерам и в сопровождении 700 драгун и казаков отправился в лагерь хана, передал ему подарки от царя московского и продолжил свой путь к Хиве среди ханского войска. Его собственный отряд следовал за ним на расстоянии около двух верст под командованием майора Франкенберга. Когда до Хивы оставалось уже не более одного дня пути, хан заставил Черкасского разделить русское войско на пять отрядов и отправить их порознь в пять городов якобы на временное проживание. Один из уцелевших участников похода сообщал, что хан добился от Черкасского соответствующего приказа угрозами, другой — что ему удалось подействовать на князя убеждениями. Майор Франкенберг, понимая, какой опасности могли подвергнуться русские в случае разделения отряда на пять малочисленных и разобщенных частей, трижды отказывался исполнять приказ Черкасского, но в конце концов вынужден был уступить.

Опасения майора Франкенберга оправдались. Раздробленные части русского отряда были последовательно разоружены, а их личный состав частично перебит, а частично пленен и продан на рынках Хивы и Бухары. Спастись удалось немногим, в том числе и обоим братьям Черкасского. О судьбе самого князя очевидцы сообщали разнообразные сведения. По словам одних, его подвергли истязаниям и потом отрубили голову перед ханской палаткой. По словам вторых, Бековича-Черкасского увели в палатку, и дальнейшая его судьба неизвестна. Третьи утверждали, что видели его голову, нанизанную на кол в Хиве на базарной площади. И, наконец, ходили слухи, что князь предал русское войско по уговору с ханом и остальную жизнь благополучно прожил при его дворе.

Экспедиция Бековича-Черкасского закончилась трагически. Многие исследователи склонны винить в этом ее начальника, совершившего «преступную неосторожность, совершенно невероятную со стороны природного азиата». Бековичу вменялось в вину то, что он не построил ни одной крепости там, где этого требовали пункты Петровского наказа, а возвел два укрепления, которые не могли послужить опорными пунктами для действий его отряда (после гибели Бековича гарнизоны этих крепостей, оставленные без поддержки и тревожимые постоянными набегами местного населения, были вынуждены покинуть их). Из-за этого отряд Бековича выступил в поход в составе 3000 человек, а не численностью свыше 6000, как предполагал Петр, что было недостаточно для выполнения даже минимума поставленных задач. И наконец, при определении пути как главного экспедиционного, так и вспомогательного отрядов князь Черкасский совершенно не руководствовался пунктами Петровского наказа.

Осенью 1717 года весть о гибели князя Бековича-Черкасского пришла в Россию. Крах предприятия мог стать для Петра крушением его надежды проникновения и укрепления на восточных берегах Каспия. Однако этого не произошло. Русский царь не оставил своих стремлений на восток и очень скоро предпринял на Каспии новые попытки завоевания и укрепления своих позиций.

СОЛОВЕЦКИЕ МОРЕХОДЫ

Погода на Соловках в те июльские дни 1995 года явно не баловала туристов, съезжающихся со всего мира, чтобы увидеть один из величайших северных монастырей. Но нашей небольшой группе, прибывшей сюда из Москвы, явно повезло. Словно встречая старых знакомых, сияло солнце, легкий ветерок, поднимая рябь, играл бликами на волнах. Наше знакомство с Соловками действительно было давним. В 1988–1991 годах мы ныряли в водах Соловецкого архипелага, пытаясь понять секреты мастерства древних строителей, по крупицам воссоздавая одну из страниц богатой русской культуры.

Издревле эти острова привлекали человека. Их посещали, как показывают археологические находки, древние племена еще во II–I тысячелетии до н. э. В первой половине XV века на Большом Соловецком острове был основан монастырь, ставший мощной крепостью для защиты северных рубежей Московского государства. Нет необходимости повторять то, что известно о красоте величественных архитектурных памятников Соловков, по праву названных «жемчужиной Беломорья». Сложенные из многотонных валунов фундаменты, красная кирпичная, с белыми прожилками раствора кладка стен, посеребренное временем дерево на фоне темных елей и сверкающей озерной глади надолго запомнятся каждому, кому довелось побывать здесь. Но не только красотой славился монастырь. Воистину легендарной стала его хозяйственная деятельность. Братия содержала большое молочное стадо, собирала лекарственные растения, ягоды, грибы, разводила рыбу, сеяла хлеб, выращивала овощи и даже арбузы и цитрусовые. Дело велось умело и грамотно. Монастырь богател, застраивался, осваивал близлежащие острова — Анзер, Заяцкий, Муксалму.

Важное место в жизни «Дома Святого Спаса и Николы» занимали морские промыслы. Монастырские суда, обеспечивающие сообщение с материком, транспортировку стройматериалов и продуктов, на протяжении нескольких столетий составляли существенную часть беломорского торгово-промыслового флота. Особое место среди «водных» сооружений Соловецкого архипелага принадлежит монастырскому доку. Построенный на рубеже XVIII–XIX веков, он вошел в число лучших гаваней русского Севера, став примером для строительства доков в России и за рубежом.

Док состоял из выложенного гранитными блоками бассейна и водораспределительной камеры, которая служила для подачи и регулирования уровня воды в основном бассейне. Вода в этот бассейн попадала самотеком из расположенного выше уровнем Святого озера по специально прорытому подземному каналу. Основной бассейн состоял из наполняемого водой резервуара, запираемого двустворчатыми шлюзовыми воротами, и собственно сухого дока-верфи — участка, возвышающегося над уровнем моря.

Принцип работы сухих доков общеизвестен, но Соловецкий имеет некоторые отличия, связанные с его устройством. Во время прилива вода наполняет док, после чего закрываются входные ворота и начинает поступать вода из водораспределительной камеры. При достаточно высоком уровне воды суда заходят в правую часть дока и устанавливаются на месте, подпираемые снизу кильблоками и с бортов подпорками, чтобы судно не заваливалось на бок. При медленном открывании ворот уровень воды постепенно понижается. И суда остаются на сухой платформе. Ворота же при этом могут оставаться открытыми, так как уровень воды значительно ниже уровня платформы. Причем наполнение дока до нужного уровня осуществлялось за полтора часа, а всем делом спуска и подъема воды управляли всего два человека. Интересна и некоторая деталь, выявленная при археологических раскопках в сухой части. Ее дно было выстелено мелкой щепой слоем в 20 см и снабжено деревянными желобами-сливами. Это позволяло сохранять рабочую площадку в чистоте и избегать заводненности.

В 1827 году в доке было построено два больших мореходных судна типа военных бригов, ставшие гордостью обители и шагом вперед всего беломорского невоенного судостроения. В 1829 году в монастырском доке ремонтировалась шхуна № 1 экспедиции М. Рейнеке, которая при выходе из Троицкой губы была «брошена на риф северного берега острова Анзерского и находилась в опасном положении». Для транспортировки поврежденного судна с места аварии монахами было найдено простое и остроумное решение: во время отлива к корпусу закрепили пустые бочки и приливная вода сняла судно с мели.

Сидя на насыпи Соловецкого дока, я вспоминал кадры фильма, снятого нашими экспедиционными кинооператорами Геннадием Чумаченко и Валерой Шайтановым.

…Аквалангист поправляет маску и спиной вываливается за борт. Уплывает наверх поросшая стенка причала, сложенная из хорошо подогнанных каменных блоков. Постепенно гаснут блики от водной ряби, зеленоватый сумрак густеет. Глубина здесь небольшая, но видимость под водой практически нулевая. Конус света подводного фонаря, пробиваясь сквозь плотную завесу взвеси, опускается вниз, касается дна и скользит по его неровностям. Вот он выхватывает контур деревянной сваи-стойки, второй, третьей… Они подпирают мощную деревянную раму, на которую уложены многотонные каменные плиты. Луч света ощупывает шпунтованную стенку между сваями. Водолаз достает нож и пытается вставить лезвие между досками. Дерево не поддается стали — пробыв под водой около ста лет, оно не потеряло своей прочности. Как строилось это фундаментальное сооружение? Описание работ соловецких мастеров найти в архивах не удалось. Но, вероятно, без собратьев по профессии, то есть водолазов XVIII–XIX веков, здесь не обошлось.

…Луч подводного фонаря замирает на каком-то круглом предмете. Аквалангист неторопливо, чтобы не всколыхнуть ил, освобождает его «из плена» и подносит к маске. Керамический сосуд. Такие горшки широко использовались в быту в XIX веке. Рядом с находкой лежат несколько овальных предметов — рыболовецкие грузила, выполненные из обожженной глины. На некоторых из них характерное клеймо Соловецкого монастыря — четырехконечный крест…

Красиво. Но наделе это выглядело несколько иначе.

21 июня. Начали работу в доке. С раннего утра паршивая погода — холодно, идет дождь. Вода мутная, ничего не видно. Часам к 17 все же выглянуло солнце, стало веселей. Но обследование дна оказалось не таким радостным занятием, как хотелось бы. Ребята вылезали из воды с чувством отвращения. Володю Барабанова чуть не вырвало. Сантиметров 50 верхнего донного слоя воды — сплошная грязь, почти масло. На дне валяется все что угодно, начиная от дохлых собак и кончая ржавым железом и детскими колготками, зацепившимися за корягу на дне. Аквалангист, наткнувшийся на них, в первый момент подумал, что это утопленник. Но, слава Богу, обошлось без трупов. Были обследованы все стенки дока, определена их конструкция, проведены необходимые обмеры. Конструкция аналогична набережной Святого озера — сваи, на сваях каменные блоки. Однако здесь сваи обшиты досками.

В 20-е и 30-е годы XIX века монастырь уже располагал двумя большими трехмачтовыми шлюпами «Во имя Святого Николая» и «Во имя преподобного Савватия», длиной по 112 футов, пятью большими лодьями, в том числе лодьей «Во имя преподобного Зосимы», построенной иждивением архимандрита Иллариона, и до десятка карбасов и шняк.

Возможно, одно из этих судов и было обнаружено в 1988 году. Его останки доживали свой век вблизи Соловецкого дока на урезе воды. В отлив ощетинившийся шпангоутами корпус этого «труженика моря» почти полностью осушался. От былого красавца сохранились только киль, шпангоуты, часть левого борта с обшивкой вгладь до стрингера и набор ахтерштевня с четырьмя металлическими коваными скобами с проушинами для крепления пера руля. Конструктивные особенности корпуса — форма шайб и шляпок крепежа, кокоры, метод топорной обтески досок, пиленные на всю длину обшивочные доски и т. д. — свидетельствовали, что судно строилось не на государственной верфи. Незначительное число железных деталей в креплении корпуса говорило о том, что при его строительстве ощущался острый дефицит железа. Форма и размеры ахтерштевня свидетельствовали, что судно имело транцевую корму. Его общая длина составляла около 50 м, осадка — 2 м. По всей видимости, оно имело две мачты и было построено на Беломорье в середине XIX — начале XX века.

Еще два деревянных судна были обнаружены водолазами экспедиции на мелководье около Сенных Луд. Длина одного из них, лежащего на глубине семи метров, составляла примерно 30 м, ширина — 6. Обшивка корпуса судна была выполнена «встык», а носовая часть имела ледовое усиление — обшивку стальными листами. Очевидно, оно несло 2 мачты и имело паровую машину.

В 1861 году обителью был приобретен у архангельского купца В. Бранта небольшой железный пароход «Волга» за 13 тысяч рублей. После переоборудования в монастырском доке он получил название «Вера». В навигацию 1862 года «Вера», отличавшаяся удобством для пассажиров, скоростью и регулярностью сообщения, совершенно отвадила богомольцев от путешествий на лодьях. Успех первой пароходной навигаций вдохновил монастырские власти на постройку силами братии, послушников и наемных людей корпуса для нового парохода. За зиму он был изготовлен под руководством богомольца из Вологодчины, бывшего комендора Коншина. В это время в Шотландии был заказан и куплен за 28 тысяч рублей паровой двигатель мощностью 60 лошадиных сил. Его доставили морем в Архангельск, и трое механиков-англичан за месяц установили его на судне. 15 августа новый пароход, нареченный «Надеждой», после торжественного богослужения отправился в первый рейс в Архангельск, где по инициативе архимандрита Порфирия было организовано катание для бедноты.

За 10 лет «Вера» и «Надежда» совершили около 200 рейсов между Соловками и Архангельском, перевезя более 50 тысяч богомольцев. К слову сказать, первенец учрежденного в 1861 году Соловецкого пароходства, пароход «Вера» оказался рекордсменом-долгожителем: в 1911 году он еще успешно бороздил просторы Беломорья.

Выгоды и удобства пароходного сообщения побудили монастырь пополнить свой флот грузопассажирскими винтовыми пароходами — построенным в 1881 году в Финляндии «Соловецким» и купленным в Швеции «Михаилом Архангелом». Очевидно, монастырские суда были лучшими среди немногих пароходов на Севере — именно их предпочитали для путешествий высокопоставленные особы, вплоть до великого князя Алексея Александровича, ходившего в 1870 году на «Вере» из Архангельска до Кеми и назад. Впрочем, и сама обстановка, царившая на монастырских судах, как нельзя лучше соответствовала настроениям их пассажиров. На них поддерживался образцовый порядок, были категорически запрещены курение, продажа, провоз и употребление спиртного. Проезд по морю богомольцев, пребывание на островах в течение 3–5 дней с проживанием и питанием, гостинец на обратный путь и пребывание на подворьях были бесплатными. Да и монастырские мореходы пользовались на Севере высоким авторитетом — экзамены на звания шкиперов и машинистов сдавались ими при Архангельском пароходстве. Так, иеромонах Александр Заборщиков командовал около 20 лет «Надеждой», а «Верой» — монах Иоанн Падорин, побывавший за 8 лет службы на всех морях и океанах. Машинист — монах Феодосий стал впоследствии игуменом.

До 1851 года монастырь сам расплачивался с владельцами лодей за каждого доставленного паломника. Все это с лихвой окупалось добровольными пожертвованиями и продажей изделий многочисленных монастырских мастерских. Так, пожертвования и отказ от платы за провоз богомольцев сторонним судовладельцам приносили монастырю ежегодный доход от 8 до 15 тысяч рублей, а банковский процент от капитала монастыря давал 22 тысячи рублей прибыли.

Рассказ о соловецком судостроении и мореходстве будет неполным, если не упомянуть о двух небольших паровых катерах, несших основную нагрузку по перевозке грузов и пассажиров по многочисленным каналам Большого Соловецкого острова. Их описания сохранились в одном из монастырских документов начала XX века. Катера, предположительно, английского производства, имели длину 22 фута 9 дюймов и ширину 3 фута 6 дюймов, клепаный металлический корпус и одноцилиндровые машины со стефенсоновской кулисой. Грузоподъемность катера составляла 30 пудов. Оба катера были найдены водолазами экспедиции в 1989 году. Один из них, оказавшийся на дне Банного озера, был поднят на поверхность[9].

Спустя годы, листая свои экспедиционные записки, я вспоминаю, как это было.

26.06.89. Почти целый день работали на катере. С помощью военных и пожарников размывали корпус. Удалось освободить от ила кормовую часть, очистить корпус изнутри от булыжника. Вес некоторых из них достигал 20 кг.

27.06. С утра продолжаем работы по расчистке катера. К середине дня корпус свободен изнутри, с кормы и с правого борта. С левого немного прижимает, но это уже роли не играет. Завтра попробуем сдвинуть его с места.

28.06. Сутра начали подъем катера. Подготовили упор под трос, бревна-катки. Использовали лебедку «Зил-157», которую предоставил начальник пожарной команды соловецкой воинской части мичман Е. А. Березка. Завели трос за кронштейн пера руля. Поставили упор под трос для отрыва от грунта. С первой же попытки катер удалось стронуть с места. Дело пошло. Медленно вытянули его на бугорок (под водой), подсунули катки. Хорошо шел до обреза берега. Меняли направление. У берега уткнулся рулем в огромный камень под водой. Снова использовали упор. Корпус поддался вверх и вперед. Вытянули на берег и оставили стоять на катках. На этом подъем закончился. Вечером сходили к мичману и поблагодарили его за помощь.

Позже мы мечтали восстановить катер и дать ему вторую жизнь, вновь пустив по Соловецким каналам с пассажирами и грузами. Но, увы, убедить местные власти в ценности такого экологически чистого транспортного средства для туристических целей так и не смогли. Некоторое время останки катера были объектом показа туристам, а сейчас, как я слышал, от многолетнего бесхозного лежания (вернее, валяния) под открытом небом разрушились.

Кроме пассажирских, грузовых перевозок и монастырского судостроения, большое внимание уделялось гидрографической службе островов Соловецкого архипелага. Так, в 1862 году в наиболее возвышенном месте Большого Соловецкого острова, на горе Секирной, был устроен маяк-церковь, видимый с моря на 23 мили. В навигационных целях использовались и такие уникальные архитектурные памятники, как Голгофо-Анзерская церковь. Соловецкий кремль и другие, сведения о которых включены во все лоции и навигационные пособия. Эти сооружения проектировались и строились крестьянами и монахами и продолжали уже давно сложившуюся на Беломорье традицию использования религиозных строений для ориентировки мореплавателей. Повсеместно на побережье и возвышенных местах ставили приметные кресты и сигнальные колокола-вещуны. На Соловках такие колокола задолго до появления маяков были установлены на Секирной горе, на Троицком и Колгуевом мысах острова Анзер. В одном из наиболее опасных мест архипелага, при выходе из Троицкой губы острова Анзер, в 1875 году с помощью Общества спасения на водах была организована спасательная служба, на которой в навигационный период постоянно находились 12 послушников-поморов под началом монаха.

Во второй половине XIX века отмечается повышенный интерес к освоению богатств Русского Севера, их изучению и охране. В промысловые районы Северного Ледовитого океана направляются корабли российского флота, организуется несколько русских и международных экспедиций. Одно время серьезно рассматривался вопрос о создании монастырского поселения из соловецких монахов на Новой Земле. В 1869 году Санкт-Петербургское общество естествоиспытателей организовало несколько экспедиций на Белое море, а в 1882 году добилось разрешения на открытие в Соловецком монастыре биологической станции. За 18 лет ее существования были проведены интереснейшие работы по изучению флоры и фауны Белого моря, подготовлены докторские и магистерские диссертации. С деятельностью станции как учебной базы нескольких университетов России связаны имена таких всемирно известных ученых, как М. Римский-Корсаков, К. Сент-Илер, К. Книпович, П. Шмидт, К. Дерюгин и другие. И еще одно имя — Александр Борисов, знаменитый полярный художник. Трудно сказать, как повернулась бы жизнь юного послушника монастыря, если бы не великий князь Владимир Александрович. Посетивший в 1885 году на клипере «Забияка» Соловки, он первым обратил внимание на талант ученика иконописной палаты Саши Борисова.

Следует сказать и еще об одном уникальном памятнике, связанном с историей русского флота и располагающемся на Заяцком острове. Это рукотворная гавань XVI века. Она использовалась для разгрузки лодок и зимней стоянки небольших судов вплоть до XVII века и оставалась единственной каменной пристанью на Руси. Сведения о ее строительстве есть в «Описании Белого моря», опубликованном А. Фоминым в 1797 году. «Гавань сия не есть дело натуры, но устроение вымысла и прилежания человеческого, порожденных свободностью от всяких дел и попечений… Сказывают, выстраивал ее один черноризной монастырский отшельник, который как видно по устроению при трудолюбии и силе, обладал натуральною механикою. Под боковые ее стены как видно натура устроила две каменные гряды протягивающиеся от берега в пролив из промежутка коих выкапывал он камни для очищения берега и против онаго дна морского и взваливал их в стены… Во всей гавани более десяти их (судов. — А. О.) уберется».

Во время похода на Повенец, находящийся в губе Онежского озера, в 1702 году у Заяцкого острова останавливались корабли Петра I. В честь этого на возвышенности у гавани была построена церковь Андрея Первозванного. Именно с этим приездом Петра связывают утверждение окончательного варианта Андреевского флага.

14 июня. Вышли на Заяцкие острова. Надо осмотреть гавань XVI века. Идем всем составом. Большой Заяцкий остров известен своими легендарными лабиринтами. Они действительно впечатляют. Есть маленькие, диаметром метров десять, и большие. Ими будет заниматься команда Скворцова. Наша задача скромнее: сделать геодезическую съемку гавани, обследовать под водой участок пролива, примыкающего к ней. Гавань небольшая, метров тридцать, ограниченная со всех сторон кладкой из дикого камня. Проход в гавань узкий — метра два. На горке у гавани стоят маленькая, как игрушечная, деревянная церковь, каменно-кирпичный дом и небольшое сооружение без крыши, сложенное из валунов и кирпича. Первыми под воду идут Володя Барабанов и Сергей Литвенюк — бывший военный водолаз. Их сразу же берут в «оборот» наши кинооператоры. Да, не для печати сказано, они всех задолбали: идите сюда, идите туда, там не бегай, здесь не ныряй, скройся с глаз, пройдись по дорожке, плыви медленнее, но дальше этого камня не заплывай…

Чтобы ускорить работы, сажаем ребят «на крыло» и транспортируем их за ялом. Таким образом, сделано несколько разрезов длиной по 400 метров. Глубина пролива в этом месте около 7 метров, видимость 3–4 метра. Кроме нескольких фрагментов керамики XIX века, больше ничего не обнаружено.

Вечером ходили на ранее обнаруженный миноносец «Лидер Баку». Впечатляет. Огромная куча железа. Борт высотой метров семь. Груды искореженного металла — результат «блестящего» использования героического корабля. В годы Великой Отечественной он участвовал во многих боевых операциях. В 1942 году из состава Тихоокеанского флота совершил переход на Северный. В ноябре 1942 года сопровождал конвой Q-15, получил тяжелые повреждения. В январе 1943 года эскадренный миноносец «Баку» вместе с эсминцем «Разумный» провел перехват и уничтожение конвоя противника. Затем до конца войны корабль участвовал в поисковых операциях по уничтожению подводных лодок и, наконец, в 1960-е годы использовался… увы… как мишень для корабельных стрельб.

Сейчас, по прошествии более чем десяти лет, я частенько вспоминаю наши соловецкие экспедиционные будни. Было в них и много забавных эпизодов. Один из них связан с приходом на остров гидрографического судна под многозначительным названием «Градус». Его прибытие пришлось как раз на любимый праздник всех моряков — День Военно-морского флота.

Вся наша дружная команда водолазов, естественно, не могла пропустить такое событие и направилась к собратьям по морю с дружеским визитом. Встретили нас приветливо, даже радостно, и молодой капитан, представившийся Володей, без лишних разговоров пригласил вечером на праздничный ужин. Правда, по легкой небритости, характерному блеску в глазах и некоторой помятости лиц было видно, что праздновать День ВМФ команда «Градуса» начала уже накануне. Вечером все было «по-благородному». Капитан Володя встретил нас у трапа в белоснежной морской тужурке с погонами капитан-лейтенанта, с «выглаженным» лицом и лучезарной улыбкой. Как водится у настоящих «ценителей морей», банкет затянулся до поздней ночи. Что ели, пили, припомнить невозможно, но все было замечательно. Удалось даже извлечь от встречи практическую выгоду. Володя покровительственно согласился помочь в наших исследованиях на Троицком стамике близ острова Анзер. Этот район давно привлекал нас. Далеко выдающаяся в море каменистая гряда издревле имела дурную славу среди мореходов. Нередкие упоминания о крушениях кораблей в этом гиблом месте, встречавшиеся в архивах, делали стамик перспективным объектом для подводных археологических поисков. В 1970-х годах здесь ныряли ребята из Воронежа, которые якобы обнаружили даже среди камней останки какого-то деревянного судна. Да и нам разок удалось побывать на стамике и поднять со дна корабельный блок XVIII века и несколько металлических предметов. Мы надеялись с помощью гидроакустической аппаратуры гидрографа снять план дна и определить наиболее интересные для дальнейших исследований точки.

В назначенное время мы явились на борт «Градуса». Подуставшая от затянувшихся торжеств команда отвалила от причала и направилась к острову Анзер. Правда, капитан на мостик не вышел. По словам боцмана, он отдыхал. Кроме нас, на борту были и другие пассажиры — молоденькая журналистка из Ленинграда и ее седовласый опекун, представившийся «наставником». Боцман явно забыл, чем грозит присутствие на корабле женщины.

Наш переход к Троицкому стамику занял больше времени, чем мы предполагали, — штурман не рискнул идти коротким путем между островами и обогнул Анзер с севера. Когда до интересующего нас района оставалось совсем немного, на палубе появился капитан Володя. Увидев на борту симпатичную барышню, он преобразился и, не обращая внимания на наши уговоры побыстрее достигнуть заветного места, приказал застопорить машины и спустить на воду шлюпку. Как оказалось, он захотел освежиться — немного поплавать в Белом море. Меня передернуло от такого желания. Этот год отличался особо низкой температурой воды. Мы ныряли в «сухих» костюмах, под дев под них водолазное белье из верблюжьей шерсти, да и то часто вылезали из воды баклажанового цвета и долго отпаивались горячим чаем. А здесь — освежиться… Было в этом зрелище — Володя в плавках и боцман в теплом бушлате — что-то трагикомическое. «Но дело сделано», — как говорил Сильвер в знаменитом «Острове сокровищ». Володя лихо вскочил на банку шлюпки, резко оттолкнулся и… с шумом рухнул в воду. От сильного толчка шлюпка накренилась, боцман завалился на борт, лодка черпнула воды и лишь чудом не перевернулась. Раздалась соленая морская брань, а из воды возмущенный возглас капитана: «Боцман отставить! На борту женщины».

Володя плыл сильно и красиво, но недолго. Толи замерз, то ли ногу свело, но вскоре он затормозил и начал шумно бить руками по воде. Послышался его приглушенный приказ: «Боцман, спасательный круг!» Да тот и сам видел, что дело плохо. Неуверенной рукой он схватил спасательный круг, привязанный к канату, размахнулся и, чуть не вывалившись за борт, метнул его совсем в другую сторону. Вторая попытка также не увенчалась успехом. Тогда боцман решил подогнать шлюпку поближе. Взревел мотор, шлюпка резко «прыгнула» вперед и чуть не накрыла капитана. Тот в последнюю секунду все же как-то умудрился увернуться. Круг вновь полетел в воду. На этот раз Володе удалось его подхватить, навалиться всем телом и отдать приказ: «Вперед!» Движок вновь взревел, и катер на всей скорости рванулся к кораблю, таща за собой спасательный круг с вцепившимся в него капитаном. И здесь произошел очередной конфуз. Из-за сильного рывка потоком воды с «утопающего» сорвало плавки, и швартовка шлюпки к кораблю стала более эффектной, чем предполагалась. Молодая журналистка покраснела и, стыдливо потупив взор, отошла от борта. Команда «Градуса» не позволила себе даже легкой улыбки. После этого о дальнейших планах исследования Троицкого стамика было настаивать как-то неловко, и мы вынуждены были вернуться на Большой Соловецкий.

ВОСПОМИНАНИЯ О БУДУЩЕМ

…Поселок медленно умирал. Воды залива, из года в год кормившие его своими дарами, неумолимо подтапливали здание за зданием. Уставшие бороться с силами природы, жители покидали родные дома, каждый камень которых помнил силу и пот своих строителей. Теперь их могилы в южной части поселка затягивались травой и зарастали молодым лесом, впоследствии получившим название «Черный». Новое несчастье — сильный пожар, слизнувший одно из зданий, — ускорило гибель поселка. Огонь, словно разозлившись на людей, бушевал с такой силой, что от его напора плавились кирпичи и металлическая посуда. Разрушенное пожаром строение так и не будет восстановлено, его остатки постепенно сровняются с землей и затянутся травой. Такая же участь постигнет и другие, некогда фундаментальные постройки из камня и дерева, а большой причал, на котором еще совсем недавно царило оживление, полностью уйдет под воду и затянется песчаными наносами. Более чем на сто лет скроются от людских глаз следы этого поселка, располагавшегося в устье небольшой реки, протекающей по окраинам города Кранц (Зеленоградск). Скроются для того, чтобы спустя века открыться археологам, по кусочкам, словно мозаику, собирающим картину прошлого.

Это произойдет в 1982 году. А на следующий год небольшой отряд Балтийской археологической экспедиции Института археологии под руководством А. К. Станюковича приступит к его изучению. Ученые частично раскопают фундаменты одной из построек; расчистят остатки стен и очагов, что позволит понять конструкцию этого типичного для Прибалтики жилого сооружения, строительство которого, вероятно, было начато в конце XVII века.

За полтора столетия в стенах этого дома выросло не одно поколение. А в 1810— 1830-х годах он был сметен безжалостным огнем, на что указывал мощный золистый слой.

В отложившихся культурных слоях было найдено более 300 предметов. Среди них костяная шахматная фигурка, фрагменты курительных трубок, бытовой посуды, украшений, одежды, орудий охоты и рыболовства.

С помощью протонного магнитометра Станюкович определил общую планировку поселения, выявил остатки других строений, скрытых грунтом. Аквалангисты исследовали найденные под водой фундаменты.

Продолжить работы на поселении удалось лишь спустя 11 лет. Целью экспедиции, организованной Музеем Мирового океана и Центром комплексных подводных исследований, стало изучение остатков сооружения, скрытого водами Куршского залива.

Первое, что поразило после прибытия на место автора данного очерка, возглавившего работы, так это вид нещадно цветущей воды. Она была густо-салатовой, словно вблизи берега потерпел крушение танкер с зеленой краской. Впечатление усиливали и окрашенные валуны подмываемых фундаментов, и «камуфляжный» окрас тел подводников, решивших слегка освежиться. Не лучше было и под водой — почти нулевая видимость от торфянисто-илистой взвеси.

Лагерь разбили на песчаном перешейке, отделяющем залив от озера Затон. Говорят, что в довоенное время оно использовалось для разведения угрей, на что указывает несколько рукотворных каналов, примыкающих к озеру и сохранивших следы былой культуры. Озеро заболачивалось и порождало мириады комаров и гадюк. Место живописное, но не очень уютное для жилья. Перешеек шириной не более 20 м, приютивший палатки экспедиции, заливался водой при сильном волнении. И все же он имел один плюс — продувался, не давая летающим вампирам построиться в боевой порядок.

Вскоре пошло все своим чередом.

Работа спорилась. На берегу еле успевали обрабатывать добытый материал. Необходимо было сфотографировать и зарисовать находки, зафиксировать их местоположение и глубину залегания, вычертить план обмеряемых при участии водолазов «Калининградморнефтегаза» остатков каменных стен, «привязать» их к берегу и многое другое.

Успеху в работе способствовала и удаленность от ближайшего населенного пункта г. Зеленоградска. Он находился в 5 км западнее поселения, и немногочисленные отдыхающие, все же иногда забредающие «на огонек», не пытали нас вопросами, нашли ли мы золото. Этот типичный интерес местных жителей к «презренному металлу» почему-то всегда утомляет и отвлекает от работы. Другое дело — местные рыбаки. Быстро убедившись, что выставленные недалеко от берега буи, обозначающие границы затопленной постройки, не являются новым, неизвестным орудием лова, они охотно делились с нами своими наблюдениями. А рассказать им было о чем: о местах зацепов или торчащих из берега камнях, которые могут оказаться валунами древних фундаментов, о случайных находках и легендах, распространенных в этих местах. Такая информация важна и помогает порой выйти на действительно ценный объект.

Постепенно на листе бумаги стал вырисовываться обмеряемый под водой фундамент. Он был сложен в несколько рядов из валунов, достигающих в длину до полутора метров каждый, и имел дугообразную форму, ориентированную на восток — запад. От рассыпания кладку предохраняли вбитые в дно ольховые сваи. Этот прием широко использовался в старину при строительстве гидротехнических сооружений практически повсеместно, где имелся лес.

Форму строения объяснила лоция: дугообразная стена защищала его от преобладающих в этих районах северных и северо-восточных ветров, а небольшие выступы-переломы треугольной формы служили волнорезами. Южная часть постройки имела удобные «карманы», предназначавшиеся, очевидно, для швартовки небольших судов и лодок. Это был, по всей видимости, причал. Причем довольно крупный — длиной более 30 метров.

Вероятно, здесь останавливались суда, приходящие в Кранц, основанный в середине XIII века, проходили контроль, товар перегружали в лодки и по реке доставляли к городу. На это косвенно указывает и разнообразие находок, обнаруженных под водой. Среди них: голландские курительные трубки XVIII века, фрагменты поливных и неполивных сосудов, фарфоровой посуды, медные монеты достоинством в 1 шиллинг конца XVIII века с монограммой Фридриха Вильгельма II, медные, оловянно-свинцовые и латунные пуговицы, часть из которых английского производства. Некоторые на лицевой стороне имели изображения цветов, аллегорических композиций — крест — якорь — сердце (вера — надежда — любовь). Но больше всего было керамики. Это фрагменты сосудов местного производства и западногерманского типа. Центрами изготовления последних, так называемого каменного товара, были города бассейна Рейна: Ререн, Зигбург, Фрехен и др. К этим находкам следует добавить керамику, произведенную по сходной технологии в Риге, а также «голубые произведения» — сосуды с рельефным растительным орнаментом и цветной поливой. Центр их производства — Рейнская область, Вестервальд. Эта посуда была распространена в городах Прибалтики и изготавливалась в XVII–XVIII веках.

Более 70 грузил для сетей из камня, свинца и обожженной глины, деревянные поплавки и крючки поведали нам, что местные жители занимались рыболовством. Здесь же ремонтировались суда и лодки, на что указывали корабельные гвозди, скобы и клепки.

Интересна конструкция и другого сооружения, исследованного экспедицией и датирующегося концом XVIIT века. Его остатки находились на урезе воды и были частично подтоплены.

Его валунный фундамент был уложен на решетчатый настил из обожженных ольховых лаг. Эта платформа, по замыслу строителей, должна была предотвратить проседание сооружения в мягкий торфянисто-илистый грунт. В качестве стоек для поддержания кровли использовались стволы деревьев с мощными корневищами, заваленными камнями фундамента.

Обнаруженные находки свидетельствовали, что в качестве засыпки для устройства земляного пола использовался грунт с остатками культурного слоя более раннего периода, возможно, взятого поблизости — с участка, ныне затопленного водами озера Затон.

Полученные сведения о жизни и гибели поселения дополнили историко-географические материалы. Так, на карте Восточной Европы венецианского картографа ди Кастальди, составленной в 1562 году и найденной А. К. Станюковичем, на этом месте обозначено поселение под названием Sudan. Интересно, что и сама бухта, на берегу которой оно изображено, носит такое же название.

На карте Пруссии 1861 года населенного пункта с таким названием уже не показано. Это совпадает с результатами проведенных археологических исследований и подтверждает, в частности, мнение о гибели поселения в середине XIX века.

Любопытно, что на той же карте в километре от берега залива отмечено поселение с близким по звучанию названием — Ruhdan. Возможно, что это название оно получило от жителей погибшего поселка Sudan в память о своем прежнем селении.