Сокровища тамплиеров

Глава 11

Субботнее утро выдалось ясным, но ближе к полудню поднялся ветер и небо затянуло тучами. Вечером следовало ждать дождя. Неустойчивая погода растревожила пациентов психиатрического отделения, лишь врожденная чуткость и большой опыт позволили доктору Синклеру без труда успокоить своих подопечных. Завершив обход, Адам выпил с ассистентами кофе и уехал домой, чтобы принять душ и сменить деловой костюм на что-нибудь более подходящее к случаю.

Сегодня многое зависело от мисс Моррисон и ее согласия одолжить им перстень Данди — при условии, что хранившийся в нем локон действительно был срезан с головы виконта. Если прядь окажется подлинной, она станет прочной связующей нитью между ними и духом Темного Джона. Большей силой обладала только кровь, однако в силу объективных причин достать ее не представлялось возможным. Дело осложнится, если мисс Моррисон откажется передать кольцо даже на время. Хотя и при таком раскладе остается надежда, что Перегрин осмотрит артефакт на месте, а позже зарисует все, что открылось его внутреннему взору. Это позволит избежать ненужного постороннего любопытства. И в любом случае существовал крест, который тоже пока не стоило сбрасывать со счетов.

По дороге к Перегрину Синклер продумывал возможные варианты развития ситуации. Погода еще не совсем испортилась, поэтому Адам опустил верх машины, чтобы в полной мере насладиться видом города. Для поездки на инвеституру он облачился в красно-серое — цвета клана Синклеров. Голову Адама венчал широкий красно-белый берет, два орлиных пера указывали на то, что их носитель является вождем клана. В складках кильта на поясе поблескивала рукоять кинжала с крупным бледно-голубым камнем. В целом, кинжал был обычным элементом шотландского костюма, но Адам использовал его, как и перстень с сапфиром, в магических целях.

Затормозив у дома художника, Синклер нетерпеливо посигналил. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге появился сияющий Перегрин с внушительных размеров папкой подмышкой.

— Привет, Адам, — радостно объявил он и, захлопнув дверь, стремительно сбежал по ступенькам.

По случаю торжества Ловэт надел светло-коричневый кильт, который великолепно гармонировал с песочного цвета жилетом и такой же курткой. Забросив папку на заднее сиденье, молодой человек сунул ключи в поясную сумку, открыл дверь и непринужденно опустился в пассажирское кресло рядом с Адамом.

— Похоже, я выбрал правильный костюм для сегодняшнего вечера, — довольно заключил он, окидывая друга оценивающим взглядом.

— Несомненно, — улыбнулся Адам. — Берет на заднем сиденье. Надевай, если хочешь. Я пока не буду поднимать верх — может, это последний погожий денек этой осенью.

Поблагодарив, Перегрин нахлобучил берет, лихо заломив его набок, и довольный откинулся на спинку кресла. «Ягуар» плавно выехал на автостраду, ведущую к собору.

— Итак, — сказал молодой человек, высунув одну руку из окна машины, — мне никогда раньше не доводилось бывать на такого рода мероприятиях. Нужно соблюдать какие-то особые правила?

— Никаких особых правил, — усмехнулся Адам, — обычная церковная служба, и, насколько я помню, довольно простая. — Он обернулся и многозначительно посмотрел на папку. — Ты, вижу, во всеоружии.

— Это еще не все, — рассмеялся Перегрин и кивнул на поясную сумку, — здесь лежит блокнотик и пара карандашей. Правда, я не уверен, этично ли рисовать во время церемонии.

— Думаю, ты зря беспокоишься, — ответил Адам, — это не более оскорбительно, чем проводить фотосъемку. Если ты, конечно, будешь благоразумным, — добавил он, многозначительно покашливая. — Мне кажется, большинству собравшихся польстит твой интерес.

— Это хорошо, — заключил художник. — Такие события у меня вызывают вдохновение. Все равно что принимать участие в исторической постановке, где все происходит по-настоящему.

— Пожалуй, в какой-то мере ты прав, — хмыкнул Синклер.

Друзья продолжили обсуждать планы на вечер, стремительно проносясь по извилистым улицам города. При виде открытой спортивной машины, в которой сидели два привлекательных шотландца, прохожие оборачивались, некоторые дамы даже останавливались и одобрительно смотрели им вслед.

К тому времени, когда они добрались до площади Палмерстон, на противоположной стороне которой возвышался собор Святой Марии, солнце скрылось и над городом начал сгущаться туман. Сегодня удача была явно к ним благосклонна — как только Синклер свернул на стоянку, в плотном ряду машин образовалось пустое пространство. Адам махнул рукой владельцу отъезжавшего автомобиля и аккуратно поставил «ягуар» на его место.

Оставив береты на заднем сиденье, друзья подняли верх машины и, закрыв ее, поспешили к собору. Перегрин чувствовал себя на вершине блаженства, разглядывая детали костюмов других гостей. Почти все мужчины были в кильтах, а многие щеголяли старинными родовыми нарядами, вызывая в памяти романы Вальтера Скотта.

На улице быстро темнело, клубящиеся над собором тучи сулили ливень. Адам и Перегрин вошли внутрь и погрузились в атмосферу благоговейного ожидания. Художник почти физически ощущал незримую энергию, переполнявшую огромное пространство храма. Ему приходилось раньше бывать в этом соборе, но никогда он не испытывал ничего подобного. Слева от них, в сумраке северного нефа, уже начиналась торжественная процессия. В первых рядах, по всей видимости, шли постуланты[13], не имевшие определенных отличительных знаков, но в глубине Ловэт заметил белые плащи действительных членов Ордена с красными крестами на левом плече. Он замедлил шаг, чтобы лучше рассмотреть участников, однако в этот момент на хорах показалась огромная фигура, которая приветливо помахала им рукой.

— Вот и наш хозяин, — произнес Синклер, пробираясь сквозь толпу. — Идем, я познакомлю тебя со Стюартом Мак Реем.

Глядя на Мак Рея, Перегрин с восторгом думал о том, каким потрясающим дополнением авторской коллекции будет его портрет. Высокий и широкий, как дуб, Мак Рей носил красный кильт своего клана с уверенностью прирожденного горца. Каштановые с проседью волосы, заплетенные в косу в стиле якобитов семнадцатого столетия, и пышная борода еще более усиливали производимый эффект. Он широко улыбнулся, обнажив ряд белых ровных зубов, и пошел им навстречу.

— Добро пожаловать, сэр Адам! Рад, что ты смог выбраться.

— Я тоже, — улыбнулся Синклер. — Стюарт, позволь представить тебе моего друга, Перегрина Ловэта. Он талантливый художник; возможно, сегодняшнее событие будет увековечено на его холсте.

— Очень рад, мистер Ловэт, — ответил рыцарь, благодушно пожимая ему руку. — Кажется, я слышал о вас раньше.

— Надеюсь, только хорошее, — вежливо улыбнулся Перегрин. — Мне очень приятно, что Адам пригласил меня на это торжество.

— Постараемся не разочаровать вас, — добродушно проворчал гигант. — В любом случае всегда приятно познакомиться с другом сэра Адама. Он не сказал вам, что день инвеституры выбран не случайно?

При этих словах Синклер вздрогнул.

— Нет, — ответил Перегрин.

— Дело в том, что 27 сентября 1745 года принц Чарльз Эдвард Стюарт во дворце Святого Креста принимал рыцарей Ордена Храма. После этой встречи принц стал тамплиером. В Королевской художественной галерее есть картина, посвященная этому событию. Вы наверняка ее знаете, мистер Ловэт, вы же художник. Принц на ней изображен в окружении предводителей кланов Камерон и Форбс. Довольно мрачный портрет, должен сказать вам.

— Если вы говорите о полотне Джона Петти, — живо отозвался Перегрин, — то я знаю его очень хорошо. Это один из лучших портретов принца, который я когда-либо видел. Но два других персонажа для меня всегда оставались загадкой.

— Да-да, это та самая картина, — радостно согласился Мак Рей. — Сегодня вечером будет прием в память этого события — вечер Белой Кокарды. Мы устраиваем его каждый год. Я приглашаю вас обоих.

— Мы бы с удовольствием, Стюарт, но, боюсь, у нас другие планы, — небрежно ответил Адам. — Мы с Перегрином назначили свидание одной очаровательной особе, которая обещала нам помочь прояснить кое-какие вопросы, касающиеся моей будущей статьи. Кстати, ты оказал бы мне большую услугу, представив нас мисс Фионе Моррисон.

— К сожалению, придется подождать до окончания церемонии. Мисс Моррисон сейчас в ризнице, а месса вот-вот начнется.

— Что ж, тогда мы, пожалуй, займем свои места.

— Я прослежу, чтобы она не убежала после церемонии, — заверил его Мак Рей.

Рыцарь жестом подозвал помощника, который проводил Адама и Перегрина на места первого ряда, предназначенные для семей и близких друзей членов Ордена; места, что были оставлены для самих участников, пока пустовали. Едва Перегрин успел достать блокнот и карандаши, как колокольный звон возвестил о начале церемонии.

Поток безмолвного восторга захлестнул стены храма. Всеобщее возбуждение передалось Перегрину, в предвкушении таинства тело художника пронзила сладкая дрожь. В полной тишине белая колонна вышла из северного нефа и величественно проследовала по центральному проходу к алтарю. Когда первые рыцари приблизились к алтарным ступеням, все встали. Рыцари торжественно возложили на алтарь старинный шотландский палаш, сильно проржавевшую шпору на бархатной подушке и темный кусок металла, должно быть, часть старинного меча, принадлежавшего Ордену. За ними шли несколько священников различных монашеских орденов и пять сосредоточенных постулантов, которых сегодня посвящали в рыцари. Мужчины были в кильтах, женщины — в кильтообразных юбках. (Напряженное ожидание на их лицах напомнило Перегрину обряд его собственного посвящения в Ложу Охотников, что состоялся менее года назад, хотя он и отличался по внешнему антуражу.) За постулантами парами следовали рыцари — сорок или пятьдесят мужчин и женщин, облаченных в белые мантии с красными крестами. Процессию замыкал Великий Магистр Ордена в сопровождении восьмерых рыцарей с обнаженными мечами. Двое из них несли личный штандарт и меч приора.

Некоторое время под сводами храма слышалась только звучная поступь участников процессии. Затем наступила тишина, и хор грянул гимн «Вперед, Христово воинство». Подпевая вместе со всеми, Перегрин отметил, что трудно было бы подобрать более подходящие к случаю слова:

Церковь Христова — воинское братство,

Мы проходим там, где Дух Святой прошел.

Мы неразделимы, в Боге мы едины,

В вере, в надежде и милости.

Простые и трогательные, они напомнили юноше непреложную истину о единстве всех людей, призванных к служению Свету, независимо от внешних различий. «Как все цвета спектра соединяются в световом луче, так и все люди доброй воли призваны к единству в Божественном, — вспомнились Перегрину слова Адама, — поэтому каждый, кто служит Свету, — с нами, а мы с ним».

Погруженный в свои мысли, Перегрин не заметил, как смолкло заключительное Amen, и все сели. Его охватило чувство, что слова гимна продолжают повторять тысячи неразличимых голосов, как вся гармония звучит от единственного прикосновения к струне арфы. Эхо было глубоким и сильным, словно собор был переполнен. Молодой человек даже оглянулся, чтобы удостовериться, не подошли ли опоздавшие, однако увидел только ряды пустых скамей. Собор был на три четверти пуст. Тем не менее атмосфера незримого присутствия множества людей сохранялась.

Во время чтения из Библии нечто подобное почувствовал и Адам, но даже тени замешательства не промелькнуло на его, как обычно, бесстрастном лице.

Прозвучал сигнал к началу собственно церемонии облачения, вызвавший в рядах постулантов некоторое смятение. Когда первый из них, положив руки на древний том Священного Писания, преклонил колена перед Великим Магистром, Адам ощутил легкую дрожь, напомнившую ему о его собственном далеком прошлом. Воспоминания нахлынули, как поток, и он почти физически чувствовал, как меч в руках генерала Ордена коснулся плеч и головы посвящаемого.

— Sois Chevalier, au Nom de Dieu. Avances, Chevalier… Именем Господа посвящаю тебя в рыцари. Встань, рыцарь…

Адам зачарованно следил, как на плечи неофита накинули белую мантию и возложили нагрудный крест. Он ощутил прикосновение рукояти меча, и внезапно его сердце отчаянно заколотилось в ответе на этот далекий призыв. Находясь на пороге транса, Адам ощутил себя частью огромного рыцарского братства, уходящего в глубь веков. Даже не повернув головы в сторону новоиспеченного рыцаря, Синклер видел огромное белое войско, поблескивающее доспехами в лучах утреннего солнца. Оно было так велико, что стены церкви не могли вместить его. Здесь собрались все рыцари Храма, когда-либо жившие на земле, чтобы приветствовать новых членов братства… Когда последний посвященный поднялся с колен, Адам закрыл глаза и вместе со всеми вознес безмолвную молитву за новых воинов Света.

Зазвучали торжественные слова Клятвы Верности, впервые произнесенные рыцарями шотландского приората[14] в 1317 году, три года спустя после битвы с королем Робертом при Баннокберне. Минувшие столетия изменили текст клятвы, но смысл сохранился:

«Ввиду того, что древнее королевство Шотландское приняло и защитило братьев самого древнего и доблестного Ордена Иерусалимского Храма во времена гонений, рыцари Храма клянутся: хранить права, свободы и привилегии древнего и суверенного королевства Шотландского; защищать, даже ценой собственной жизни, членов королевского дома королевства Шотландского; всей своей мощью противостоять любому посягательству на территорию королевства Шотландского или его часть. Бессмертием наших душ клянемся быть верными данному слову пред Господом нашим Иисусом Христом и вами, братия».

— Клянемся, — в один голос ответили посвященные.

Присягой, принесенной перед алтарем в присутствии Великого Магистра Ордена и всего братства, рыцари посвящали жизнь служению своему королю и стране. Кроме того, клятва обязывала их к служению Высшему царству и Высшему господину, который есть сам Господь. Этот второй, скрытый смысл клятвы уловил и Перегрин. Он украдкой взглянул на стоявшего рядом наставника и испуганно отступил назад. Человек, представший его взору, мало чем напоминал привычного Адама Синклера, утонченного аристократа и выдающегося психиатра нашего времени. Перед ним был бородатый рыцарь в массивной кольчуге и белом плаще с алым крестом Ордена Храма. Уже не первый раз художник видел Синклера в этом облике, но раньше видение было почти прозрачным, как след негатива на проявленной пленке. Теперь же превращение было полным, словно Адам снял маску, за которой скрывал свой истинный облик. Неожиданно к художнику пришло осознание того, что такое перевоплощение находилось в непосредственной связи с происходящим в соборе. Действительность таинства не оставляла сомнений, так же как и нерушимая связь Адама с Орденом Храма.

Когда смолкли последние слова клятвы, все сели, и Перегрин вновь взял в руки карандаш.