Сокровище Голубых гор

III. Гибель «Андалузии»

Самый страшный бич для мореплавателей – это подводный смерч, свирепствующий только в океанах, потому что в обыкновенных морях ему негде разгуляться. Водяным смерчем называется страшное явление, когда среди бушующих волн вдруг до самых облаков поднимается и соединяется с ними водяной столб, который, с необыкновенной быстротой вращаясь вокруг самого себя, так же быстро проносится по воде. Ужасны песчаные смерчи, временами проносящиеся по пустыне Сахара и погребающие под собой целые караваны, но еще более страшны морские. Горе несчастному кораблю, попавшему во власть всеразрушающего, крутящегося водяного столба; гибель судна тогда неизбежна – от него не остается ничего, кроме разбросанных по морю жалких щеп.

Смерч, готовившийся обрушиться на злополучную «Андалузию», был невероятных размеров и крутился с ужасающей быстротой. Океан во время образования смерча бесновался с такой чудовищной силой, точно на дне его действовало несколько вулканов. Все пространство вокруг корабля постепенно вздувалось до размеров огромной горы. Из недр этой водяной горы временами раздавался шум, подобный раскатам подземной грозы.

Капитан, боцман и дон Педро стояли на носу судна, наблюдая за зловещим явлением, угрожавшим всем неминуемой гибелью.

– Буря улеглась, как это всегда бывает при смерче, – заметил капитан. – Но это только для того, чтобы вскоре разразиться с еще большей силой и уничтожить судно.

– Неужели нет возможности уклониться от смерча? – тоскливо спрашивал дон Педро, думая о своей сестре, которую должен был покинуть одну в каюте.

– Если не удастся рассеять его пушечным выстрелом, то спасения нет, – ответил дон Хосе.

– Если не удастся? Следовательно, это не всегда удается?

– Увы, да! Это зависит от разных условий. К тому же такая мера уже сама по себе представляет опасность для корабля.

– Почему, капитан?

– Потому, что смерч, разбиваясь, рождает огромные водяные валы, способные потопить любое судно.

Между тем на палубу уже выкатили небольшое орудие, обыкновенно хранившееся в недоступном для сырости месте, и пушкарь, по указанию капитана, устанавливал прицел. Одновременно с этим старый боцман, суеверный, как все моряки из простонародья, пустил в море маленький бочонок, на котором острием ножа начертил кабалистический знак, так называемый Крест Соломона, обладавший будто бы силой уничтожать смерчи.

Раздался выстрел, но внезапно налетевшим сильнейшим вихрем ядро подхватило и отнесло в сторону от цели. Крик ужаса, вырвавшийся у всего экипажа, был покрыт воем и свистом разнузданных стихий.

На палубе появилась бледная как смерть и с трудом державшаяся на ногах сеньорита Мина и повисла на руке у брата.

– Я не могла дольше оставаться в одиночестве, – прошептала она. – Уж если погибать, так рядом с тобой, дорогой Педро.

Молодой человек молча прижал к себе руку сестры.

– Конец всему, дон Хосе? – немного погодя спросил он у капитана.

– Это известно одному Богу, – ответил тот, нервно теребя кончик бороды. – Кажется, столб изменил направление, так что, быть может, на нас обрушится не вся его сила. Бывает и так.

– А не попытаться ли дать второй выстрел?

Капитан не успел ничего ответить, потому что в это мгновение новым напором вихря сорвало верхушку фок-мачты. К счастью, она тотчас же была унесена за борт, иначе придавила бы собой всех стоявших на носу. Вслед за тем «Андалузия» чуть было не опрокинулась от страшного толчка; зачерпнув много воды и сильно накренившись на бок, она удержалась только чудом. Некоторое время разъяренные волны играли судном словно мячиком. Мина, обхватив руками брата, державшегося за борт, была близка к обмороку. Моряки и дон Педро про себя творили молитву. Момент был критический, это чувствовали все. Даже бесшабашный Эмилио совсем притих, забившись куда-то в угол.

Целые горы волн одна за другой обрушивались на злосчастное судно и гуляли по его палубе из конца в конец, целыми водопадами устремляясь через борта и отдушины обратно в море.

Смерч находился всего в нескольких метрах от корабля. Основание водяного столба было окружено блестящей белой пеной, между тем как его совершенно черная вершина, имевшая в объеме не менее сотни метров, освещалась вспыхивавшими внутри багровыми огнями. Разветвления этой вершины, соединявшейся с тучей, казались огромными руками, тянувшимися к все ниже и ниже опускавшейся грозной туче. Вдруг вместо красных огней без блеска во все стороны засверкали яркие разноцветные молнии, и небо затряслось под беспрерывными раскатами такого грома, о каком в умеренных поясах не имеют и понятия.

– Дон Хосе, скажите прямо: нет никакой надежды на спасение? – с отчаянием вскричал дон Педро, крепко прижимая к своей груди полумертвую от ужаса сестру. – Мне страшно не за себя, вы понимаете?

– Увы! Ничего не могу сказать, – отозвался старый моряк, сам с не меньшим ужасом наблюдавший игру разрушительных сил природы. – Все зависит от того, в какую сторону обрушится смерч. Он может, не коснувшись нас, вдруг перекинуться далеко в сторону.

– Ах, все равно нам погибать, если не от самого смерча, то от сопровождающего его вихря!

– Мы уже выдержали несколько его напоров. Может быть, выдержим и остальные. Конечно, судно сильно пострадает, но это еще не значит конец всему. Смотрите, дон Педро, столб раскачивается из стороны в сторону и временами прекращает свое движение. Это может продолжаться довольно долго, пока он не разобьется своей собственной силой или под действием гонящего его урагана. Эта буря должна отозваться на всем восточном побережье острова Куни, самого южного из здешних островов, и вплоть до Балабио, самого северного. Но вот что: снесите-ка лучше свою сестру опять в каюту; там ей все-таки будет поудобнее, – вдруг добавил дон Хосе, видя, что его собеседник растерялся, не зная, что делать с замершей у него на руках девушкой. – Пусть вам помогут боцман и его подручный.

Девушку отнесли и уложили на койку, поручив заботам жены корабельного повара, единственной женщины в составе экипажа.

Когда дон Педро снова появился на капитанском мостике, смерч, разражаясь бесчисленными молниями и временами раздувая бока, с оглушительным громом, ревом и гулом надвинулся на корабль и подбросил его в самую середину соединенной с ним густой грозовой тучи. Казалось, теперь уже больше нечего было надеяться на спасение.

Но судьба смилостивилась над несчастными. Под неописуемый адский шум, слабое подобие которого представляет канонада из тысячи орудий или стук тысячи молотов по железу, «Андалузия» рухнула в раскрывшуюся под ней морскую бездну, но тут же снова была выброшена на поверхность чудовищно вздымавшихся волн и несколько секунд вертелась в страшном водовороте, после чего вдруг почти остановилась на месте. Пронесшись мимо судна, смерч с оглушительным воем и ревом рассыпался по океану, а ураган сразу затих.

– Живы! Уцелели!.. Благодарение Господу Богу! – вскричал дон Педро.

– Да, но этим еще не все кончилось, – проговорил капитан. – Очевидно, смерч разбился, наткнувшись своим основанием на подводный утес; на этот же утес попали и мы. Слышите треск во всем судне?

– Слышу, слышу! Значит…

– Да, это значит, что в корпусе судна сильная пробоина и что, уцелев от смерча, мы можем пойти ко дну.

– Но, дон Хосе, неужели…

– Да, мой юный друг, едва ли нам удастся добраться до Голубых гор. До этой минуты я еще надеялся, а теперь, когда я слышу, как под моими ногами расползается судно…

– Но может быть, пробоина такого рода, что ее можно будет заделать? – искал утешения молодой человек.

– Заделать! – повторил моряк. – Да вы поймите, что раз корабль вдруг перестал двигаться, несмотря на сильное волнение моря, то, значит, острие утеса проникло в самые недра корабля, и он теперь как бы пришпилен к утесу, а при таком условии о «заделке» и думать нечего.

– Но у нас есть шлюпка, капитан.

– Ее и следа не осталось. Разве вы не видите, что место, где она была, пусто. Ее снесло одновременно с верхушкой фок-мачты. Я еще тогда заметил это, да решил промолчать.

– Боже мой! Боже мой! – с отчаянием восклицал молодой человек, заламывая руки. – Следовательно, мы погибли, и сокровище, собранное отцом для нас с сестрой, должно попасть в руки этого разбойника Рамиреса?

– Ну, об этом еще рано беспокоиться. Если Рамирес вышел вслед за нами, то и его не миновала эта гроза; быть может, от него самого и от его судна теперь уж и следа не осталось, как от нашей шлюпки.

– Что же нам теперь делать, капитан? Неужели мы так и будем сложа руки ожидать своей гибели?

– Вовсе нет. Дайте немного улечься морю. Тогда посмотрим, нельзя ли будет соорудить плот и попытаться добраться на нем до берега. При спокойном море не страшно и на плоту.

– Да ведь неизвестно, когда оно успокоится, дон Хосе!

– По вашим возражениям видно, что вы в первый раз оказались лицом к лицу с опасностью, которой я подвергался десятки раз. Ураганы в Великом океане чрезвычайно сильны, зато непродолжительны. Не пройдет и ночи, как море совершенно успокоится. А когда перестанет свирепствовать ураган и исчезнет смерч, можно будет надеяться на долгое спокойствие. Не каждый же день случаются такие ужасы.

Действительно, оставленные бурей в покое, огромные водяные валы понемногу стали уменьшаться, и под утро море пришло в обычное состояние. Солнце, появившееся во всем своем блеске, озарило совершенно чистое ярко-голубое небо и мелкую морскую рябь, слегка подернутую жемчужной пеной, сгущенной лишь вокруг огромного кораллового рифа, посередине которого застряла «Андалузия». Этот риф, занимавший довольно большое пространство, отличался изумительным количеством причудливо иззубренных вершин, напоминавших ветвистые деревья. Можно было только изумляться гигантским сооружениям, создаваемым неустанным трудом крохотных водяных существ в течение десятков, а может быть, и сотен тысяч лет, усеявших Тихий океан множеством островов, покрытых пышной растительностью. Рифы – это только, так сказать, фундамент для будущих островов, и тем опаснее они для мореходов.

– Нет худа без добра, – заметил капитан, внимательно осматривая место своей невольной стоянки. – Если бы судно не было сразу пробито насквозь одной из вершин этого рифа, застрявшей в его боках, то разбилось бы вдребезги, чего я и боялся, потому что тогда мы все погибли бы.

– Однако мы и сейчас не в блестящем положении, – процедил сквозь зубы молодой человек.

– Но все же еще живы и невредимы, – возразил моряк. – Пойдемте-ка осмотрим мою бедную «Андалузию», с которой, очевидно, нам придется проститься. Иди и ты, боцман. Обсудим на месте, что можно сделать.

Трюм оказался наполненным водой, проникавшей в него через множество трещин в корпусе, с каждой минутой все более и более расширявшихся. Только при помощи сильных паровых насосов можно было бы выкачать всю эту массу воды, но и это уже не спасло бы судно, потому что в то время на берегах островов Тихого океана еще не было корабельных верфей, где бы можно было его отремонтировать и привести в годное состояние.

– Я не ошибся в своем предположении: моя бедная «Андалузия» доживает последние минуты, – сказал дон Хосе, поднимаясь обратно на палубу вместе со своими двумя спутниками. Но слава богу, что хоть мы сами-то все уцелели.

– За это скажите спасибо мне, капитан, – самодовольно проговорил боцман, – если бы я не бросил в море бочонок с Крестом Соломона, то и нам несдобровать бы.

– Честь тебе и хвала, друг Ретон, за твое умение колдовать! – со смехом промолвил дон Хосе, хлопнув старика по плечу. – Научи этому своих помощников и подручных. На всякий случай.

– Дон Хосе, – раздался вдруг голос сеньориты Мины, только что вышедшей из каюты после крепкого предутреннего сна, вознаградившего девушку за перенесенные ею ночные страхи, – говорят, мы сели на риф и судно распадается на части. Что же вы теперь думаете предпринять?

– Соорудим из имеющегося под руками материала хороший плот и на нем продолжим путь. До берегов Новой Каледонии осталось всего миль сто. Дня через три будем там, – уверенно проговорил моряк.

– А если поднимется новая буря? – спросил дон Педро.

– Едва ли в такой короткий промежуток времени. Это был бы совсем уж исключительный случай, – ответил капитан, затем, обернувшись к боцману, озабоченно спросил его: – Ретон, ты смотрел, кладовая для съестных припасов еще не под водой?

– Силы небесные! У меня это совсем из головы вылетело! Ах я, старый безмозглый дурак! – обругал сам себя боцман. – Я сейчас.

И он опрометью бросился к спуску в нижние помещения. Через минуту старик, запыхавшись и с искаженным от ужаса лицом, вернулся и хриплым голосом еще издали крикнул:

– Все пропало, капитан! Вся кладовая под водой!

Наступило тяжелое молчание. Все, слышавшие эту страшную весть, были поражены как громом. Первым пришел в себя капитан.

– Ребята, – обратился он к окружавшей его команде, – нет ли чего-нибудь съестного в вашем помещении?

– У меня есть немного сухарей, – заявил один из матросов.

– А я сберег свою вчерашнюю порцию солонины, – сказал другой.

– У меня баночка с сардинами, – послышалось со стороны третьего.

Остальные матросы и другие члены экипажа зловеще молчали.

– Больше ничего ни у кого нет? – спросил капитан. Полное безмолвие было самым красноречивым ответом.

– В таком случае, друзья мои, – по возможности спокойным тоном сказал капитан, – нужно приступить к сооружению плота, не медля ни одной минуты. С Богом, за дело! К счастью, огнестрельное оружие и амуниция находятся у меня в каюте вместе с другими важными инструментами и приборами, а это самое главное в настоящих условиях.

Не прошло и четверти часа, как на борту погибавшего корабля уже закипела работа. Вооружившись ломами, топорами и пилами, весь экипаж, начиная с боцмана и кончая младшим юнгой, спешно разбирал мачты и обшивку судна, подготавливая материал для плота. Боязнь призрака голодной смерти удесятеряла силы работавших и объединяла в дружном порыве самые противоположные характеры этой кучки людей.

К полудню на рифах уже громоздились груды досок, остатки мачт и такелажа, так что плотники могли приступить к сооружению плота. Капитан лично наблюдал за всем и подбадривал работавших. Он убедился, наблюдая за барометром, что давление поднимается очень медленно, и это вызвало в старом моряке опасение, как бы не оказался прав дон Педро, высказавший предположение о возможности повторения страшного урагана. Но пока, к счастью, море оставалось совершенно спокойным, и это благоприятствовало работе.

В три часа дня было уже готово основание плота, а к шести успели приколотить настил, устроить каюту и два небольших трюма.

– Молодцы, ребята! – похвалил капитан усталую команду. – Отдохните немного, а потом – в путь. Как ты полагаешь, боцман, успеем мы добраться до бухты заблаговременно? Дон Педро тут недавно высказал опасение, что ураган может повториться. Ты человек бывалый и редко ошибаешься.

– Сейчас не могу вам сказать ничего определенного, капитан, – пожав плечами, ответил боцман, окидывая своим ястребиным взором небо и море. – Во всяком случае, советую как можно скорее пересаживаться на плот, благо он готов. На нем будет безопаснее, чем на «Андалузии», которая того и гляди вся расползется по швам.

– Провизию свою забрали, ребята? – снова обратился капитан к команде.

– Она вся у нас в сумках, капитан.

– А воду?

– Она уже в трюме на плоту. Три бочки по сто литров в каждой.

– Хорошо. Отдохнуть вы можете и на плоту, поэтому готовьтесь перейти на него. Забирайте с собой все, что кому дорого.

– Мы все уже снесли туда, капитан.

– Тем лучше. Сеньорита Мина, пожалуйте сюда. Вам первой спускаться. На новоселье, так сказать.

С помощью дона Хосе, брата и боцмана молодая девушка была переправлена со зловеще трещавшего остова «Андалузии» на плот; за нею помогли спуститься и жене повара.

Через несколько минут на ободранном борту «Андалузии» не осталось никого, кроме капитана и юнги.

– А ты что же, Эмилио? – спросил дон Хосе, с удивлением глядя на молодого парня, спокойно усевшегося на обрубке мачты. – Чего ты еще ожидаешь тут?

– Я бы желал, с вашего позволения, капитан, остаться для охраны вашего корабля, – ответил юнга, лениво поднимаясь на ноги.

– Что такое?! – еще более удивился капитан. – Да ты с ума, что ли, сошел!

– Напротив, капитан, я вполне в здравом уме! Отец не раз мне рассказывал, как он близ берегов Огненной Земли, во время такой же бури, какая потрепала нас прошлой ночью, спасся только потому, что остался на своем корабле, между тем как весь его экипаж погиб на плоту.

– Это могла быть только счастливая случайность.

– Почем знать, капитан, может статься, и мне суждено такое же счастье.

– Ну, я таким случайностям не доверяю, – уже начиная раздражаться, возразил дон Хосе. – Я даже и права не имею покидать кого бы то ни было одного среди моря. Садись на плот. Живее, без дальнейших рассуждений! Слышал?

Юнга с недовольным видом проворчал что-то себе под нос и, весь съежившись под строгим взглядом капитана, поспешил спрыгнуть на плот, но с таким расчетом, чтобы наделать при этом как можно больше шуму.

«Ладно, – шептал он про себя, злобно сверкая глазами, – я все-таки всех вас перехитрю, что ни делайте со мной!»

– Прощай, моя бедная «Андалузия»! – взволнованным голосом говорил капитан, спускаясь последним с борта своего судна, лишенного красивой обшивки и обреченного на полное разрушение при первом же натиске ветра и волн.

Каждый моряк привязывается к своему кораблю как к домашнему очагу и с трудом покидает его. Горько было и дону Хосе Ульоа расставаться навсегда со своим плавучим домом, который, по его мнению, должен был бы пережить своего владельца.

Впрочем, дон Хосе был человек слишком энергичный, чтобы долго предаваться личным чувствам, в особенности когда на нем лежали заботы и ответственность за весь экипаж и, вдобавок, за двух пассажиров, доверивших ему свою жизнь.