Сокровище Марка

Ей снилась лодка, странная, с некрасивыми размалеванными парусами, безвкусными, полинялыми. Лодка будто сбежала с праздника, бродила в море, а теперь вернулась и как бездомная собака искала пристанища. Отсыревшая корма едва слышно билась о деревянный причал. Во сне было туманно, влажно и пусто. Никакого намека на человеческое присутствие. «Бум, бум», — звала лодка, но никто не приходил на ее зов. «Бум, бум». От сырости становилось трудно дышать. Захотелось во чтобы то ни стало проснуться, и Мила проснулась. Воздух хлынул в легкие. Маленький Са тихо обводил мелом солнечные блики на полу, занимался этим он уже давно, потому что белые нити сплелись в причудливую сеть. Вставать, готовить завтрак и на базар.

Ух, и тяжелая голова после вчерашнего! Марго в который раз поклялась себе больше не пить. «Никогда!» — строго повторила она, вставая, как сомнамбула и еле передвигая ноги, пошла на кухню. Кофе на минеральной воде и никакого похмелья, надо только потерпеть несколько минут.

Марго раздвинула шторы, солнце хлынуло мощным потоком, как волна, сметая частицы сумрака. Выйти с чашкой на балкон и полюбоваться городом, набережной, где уже движение и шум, и суета вокруг кораблей в порту, и какая-то свалка на базаре. И улетающая с моря дымка, словно пыль, снятая с вещей, которыми долго не пользовались. Для Марго не было ничего лучше утра, этого торжествующего начала нового дня, полного надежд, хранящего в себе зачатки невиданных событий, которым суждено или, в зависимости от неосторожного взгляда, жеста, шага, слова, не суждено произойти. Она всегда вставала с радостью, завтракала и спешила выйти куда-нибудь, окунуться в жизнь, чтобы вернуться домой усталой, принеся в себе обрывки улиц, площадей, знакомых и незнакомых лиц, голосов и звуков, парусов и морского ветра. Неплохо было бы разыскать Марка, помириться с ним и узнать что-нибудь новенькое о его поисках. Марго надела светлое воздушное платье, завязала волосы белой лентой, взяла корзину и отправилась на базар.

Марк брел по пустыне из белого песка, и его ноги все больше и больше увязали. Впереди виднелась серебристая полоска моря, оставалось совсем немного, когда он упал и почувствовал вкус песка во рту. Марк проснулся, стряхнул с себя оставшийся ото сна песок и оглядел комнату. Жилище наводило на него тоску, оно явно относилось к нему с пренебрежением.

Марк перевернулся на другой бок и попытался заснуть снова, но почувствовал только, как тяжелеет голова и сердце начинает стучать все быстрее. Пришлось встать. Он удручающе посмотрел на давно не стиранное постельное белье, на подушку, где серел отпечаток от головы. Он было потянулся сгрести все в кучу и наконец выстирать, но потом устало махнул рукой и пошел на маленькую кухоньку, отделенную от комнаты только небольшой ступенью. Остатки ужина: пара пирожков с рыбой, лук, помидоры и глоток вина. Марк повертел пирожок и откусил кусок — «вроде ничего», взял бокал с вином и пошел на крыльцо.

По привычке устроившись на щербатых деревянных ступенях, он оглядел море, насчитал два паруса и допил вино. «Нет, так дело не пойдет», — заключил он в тоске, глядя на пожухлый пирог и восстанавливая картину того, что за спиной: маленькой облезлой комнатки с большим столом, заваленном морскими картами, словарями и книгами. «Не пойдет. А как?» — Марк выбросил недоеденный пирог в море, сдернул с себя рубаху, и со всего разбегу бросился в воду.

Марго неторопливо обходила базарные ряды, заваленные овощами, фруктами и рыбой. Марк явно не отказался бы от свежеиспеченной булки, дырчатого золотистого сыра, грозди винограда и отличного кофе. «Если все пойдет хорошо — а почему бы всему не пойти хорошо? — Марго улыбнулась своему предполагаемому отражению, — то, пожалуй, можно приготовить и обед, и ужин». Она выбрала рыбину пожирнее, сочный кусок мяса, взяла яиц, масла и специй. И хотя корзина стала тяжелой, не удержалась от бутылки вина.

Большинство торговцев прекрасно знали Марго, она обожала выбирать в их рядах, выбирать все самое-самое и дарить улыбки. Они перекидывались шутками, и вопросами о делах, и Марго узнавала о новостях, о бедах и радостях — «у Саломеи родился ребенок, а беднягу Киприана ограбили. Иоаким бросил жену и ушел в море. Пришел корабль из Малаги, а, значит, у Анны снова будут танцы» — и словно каравелла, проходила через ряды, ведомая только ей известным курсом. В который раз она обратила внимание на лавку с керамикой, с посудой и фигурными изделиями из глины. Куда-то подевался Нестор, и вместо него сидела короткостриженная, миниатюрная девушка, рядом с ней возился мальчик шести лет, такой же темноволосый. Марго развернулась и пошла к выходу. «А то Марк умрет еще с голоду».

Мила, в отличие от Са, с трудом привыкала к жаре. Сидеть полдня в лавке ей было в тягость. Са особо не переживал, он играл с глиняными игрушками, бродил по рынку, где ему добродушные торговцы всегда давали что-нибудь вкусненькое, потом спал в мастерской. Сестра Нестора водила его купаться, и тогда Мила, радуясь, что мальчик может поплескаться в прохладной воде, все равно переживала и с нетерпением ждала его возвращения. Ей было легче, когда он был у нее на глазах. Мила еще привыкала к городу, она еще только начинала понимать, как тут все устроено, как работает его механизм. Здесь было солнечно, шумно и ярко. И пока одиноко.

Чтобы разогнать тоску, Марк обычно принимался неистово нырять и выискивать мелкие сокровища на морском дне. Сегодня, к своему удивлению, он обнаружил маленькую глиняную рыбку, наверное, чей-то амулет. Он выбрался на берег, уселся в задумчивости на песок и застыл, словно статуя.

— Хей, Марк! Чего ты расселся? Вставай, перегреешься!

Открыть глаза, повернуть голову, чтобы увидеть ее — веселую, светлую, словно в облаке. Марк поднялся ей навстречу и забрал корзину. Вести Марго в заброшенный дом ему не хотелось, но что уж поделаешь, ее намерения ясны как день: нарушить его уединение, готовить завтрак, варить кофе, болтать без умолку, выдать все секреты и сплетни, убирать комнату, мыть посуду, стирать вещи. В общем, пытаться придать его жизни видимость нормальной. Отчего она всегда знает, когда являться? Он разглядывал, как ее маленькие ноги шагают по песку.

Марго ничем не выдала своего отношения к убогим внутренностям жилища, она стала выкладывать продукты, щебеча и солнечно улыбаясь. И Марк с удивлением обнаружил, что все происходящее не так уж плохо. А Марго уже ставила воду для кофе, разламывала булку, резала сыр. Марк вдруг понял, что улыбается. Эта сумасшедшая девчонка принесла ему новый, совсем другой день.

С Марком ей всегда было хорошо, несмотря на все его странности, несмотря на то, что он жил, словно рак-отшельник, копаясь в себе и своих картах, все еще рассчитывая найти заветное сокровище, на затерянном ли в море острове, на затопленном ли галеоне — он и сам не знал, где, только верил, что оно существует, ждет его и надо найти к нему дорогу…

Он бродил по лавкам антикваров, выискивая старинные карты и пергаменты, изучая разнообразные зашифрованные документы, он любил посидеть в таверне, послушать матросские байки, позадавать глупые вопросы и уйти, чему-то улыбаясь. Когда его постигало новое разочарование, он все забрасывал, никуда не ходил, не занимался ни собой, ни домом. Сидел целыми днями у моря, иногда закидывал сеть, ловил рыбу и всю ночь проводил у костра, варя нехитрые похлебки или запекая рыбу на углях.

Он больше любил ночь, его душа расцветала в сумерках, предвкушая далекие путешествия в глубины себя. Ему никто не был нужен, Марк путешествовал внутри, открывал новые материки и океаны, беседовал с тамошними жителями, и плыл далее и далее, и уставший, засыпал только под утро.

Смогла бы она сказать ему однажды вот так, просто «Я люблю тебя, Марк», Марго не знала. Она была привязана к нему, она скучала без него, и начинала сходить с ума, когда они долго не были вместе и успокаивалась только в его постели. Она знала, что Марку никто не нужен и это задевало ее самолюбие. Марго хотела, чтобы он не мог обходиться без нее.

Мила свернулась клубочком, ограждая себя от окружающего мира, от пустоты, но пустота уже прокралась внутрь. Ее захлестнул приступ глобального одиночества и холода. Холод — вот что было самым страшным. Она ощущала себя отчужденной от всех остальных людей, от себя и даже от Са. Ей вдруг начинало казаться, что Са запросто может обойтись без нее, какая она мать, что она может сделать для него? Притащила в чужой город, перебивается кое-как. А Са нужен уютный дом, хорошая еда, игрушки, книги. И Са нужен отец. При этой мысли Мила заплакала. Негодная, непутевая. Ну, разве так ты хотела, чтобы сложилась жизнь, разве так? Изо всех сил пытаешься быть сильной, взваливаешь на себя непомерную ношу, какой мужчина выдержал бы это? Мила зарыдала в три ручья. Надоело! Устала! Море было где-то снаружи, море лилось из нее, с моря сейчас придет Са, притащит ракушек, камешков, будет строить домики, пускать в плошке корабли, надо накормить его, что там пара бутербродов с собой. Мила смахнула слезы и поднялась. Да, надо кормить Са, он такой маленький, беззащитный, кто о нем позаботится?

Сегодня Марк даже решился выйти в город. Да, просто взял и решил. На самом деле идти никуда не хотелось, это все из-за Марго, из-за шлейфа той жизни, что она неизменно притаскивала с собой, с одной стороны он не любил город: что там — шум, толкотня, суета, но с другой — всегда хотелось убедиться в этом своими глазами, отметить, что ничего не меняется да и делать там особо нечего. Захотелось даже позвать Марго на ужин и что-нибудь приготовить. Марк пожал плечами. Странное что-то происходит в его жизни. Марго?

Торговцы уже готовились сворачивать свои ряды. Марк набросал в холщовый мешок еду и подумал о том, чтобы посидеть еще в кабачке у Анны. А в городе и воздух совсем другой. Пахнет людьми, пахнет суетой, пахнет буднями.

В лавке горшечника Нестора сидела молодая темноволосая девушка. Вокруг нее висели на тонких нитях чудесные расписные рыбы и осьминоги, цветы и забавные фигурки. Раньше такого не было. Марго бы это понравилось. Не слишком ли я часто думаю о ней? О Марго. Думал бы о картах. Марк прошел мимо лавки.

Мила заметила его сразу. Он был совсем другим, он двигался не так, разговаривал не так, рассматривал не так. Как будто приезжий или вернувшийся сюда из дальнего странствия. Моряк? Он был высоким, хорошо сложен, темные короткие волосы, темные глаза, усы и испанская бородка. Заглянула сестра Нестора и шепотом сообщила: «Спит».

Мила подозвала ее поближе и ткнула пальцем в незнакомца:

— Знаешь, кто это? — Та махнула рукой.

— Это Марк. Ну, как бы тебе объяснить? Марк большой чудак, живет как отшельник, там, на берегу бухты у него хибара. Его отец и мать погибли в море и лет с тринадцати он сам по себе. Чем занимается? Копается в картах, ищет клад. Не знаю, зачем ему это и что он будет делать, когда найдет. От отца ему достались какие-то деньги, он тратит их помаленьку. Знает языки, большой книжник, практически нелюдимый, так, может поболтать с моряками опять же о своих картах, о затонувших кораблях, а до другого и дела нет. Ну, если только до Марго, — она ухмыльнулась. — А на что тебе он сдался?

— Так, странный какой-то

— Вот то-то и оно, что странный. Выкинь из головы. Марк — это Марк. Ладно, надо собираться.

Сестра Нестора ушла. Мила глядела вслед темной голове. «Марк — это Марк». Он ей понравился.

Они лежали в темноте и слушали ночь, как охотники, вылавливая в тишине звуки, и радовались добыче: шорохам, шелесту, скрипу. Они лежали на пороге ночи, и Марго казалось, были близки как никогда. Марк тоже почувствовал это, потянулся к ней, будто навсегда преодолевая пропасть между ними, и с необычайной нежностью поцеловал ее в плечо. И Марго не выдержала, она сказала то, что давно хотела сказать, Она говорила простыми словами, хотя всегда думала, что для таких откровений нужны особые, необыденные слова, но сейчас поняла, что никогда не подберет таких слов, все уже давно выдумано. Она говорила, что любит его, что не может без него жить, что тоскует, когда его нет рядом. На миг ей показалось, что всем этим она испугала его, и Марк превратился в огромную черную дыру, но потом ощутила теплое сияние рядом, мерцание его кожи. Марк слушал. Он хотел слушать.

Марк был в хорошем расположении духа, что-то изменилось в его жизни, пусть он, честно говоря, и немного побаивался, но, в конце концов, Марк привык все принимать как есть. Он решил чем-нибудь порадовать Марго и отправился в город. На рынке снова было людно, пахло рыбой, фруктами, зеленью. Марк смирился и бродил по рядам. Он не знал, что ищет. Это что-то должно было само броситься в глаза. Мила читала книгу, краем глаза поглядывая на прохожих. Она хотела было перевернуть очередную страницу, как к ней подошел тот самый, высокий, Марк.

— Чем я могу вам помочь? — Мила встала со своего неудобного стула и взглянула на Марка.

— Не беспокойтесь, я пока посмотрю, — Марк разглядывал товар, Мила исподтишка разглядывала Марка.

Сердце колотилось внутри, Марк ей все больше нравился: широкие плечи, сильные руки, от него веяло чем-то таинственным, и в то же время он казался таким надежным, таким близким. Марк застыл в замешательстве, он совершенно ничего не понимал в этих всех чашках, вазочках, кувшинах, тарелках и украшениях. Потом вспомнил, что Марго любит свечи, и указал на подсвечник в виде замысловатого коралла. Мила заворачивала покупку в хрустящую бумагу и понимала, что нужно что-то делать, говорить о чем-то, иначе он сейчас уйдет, и кто знает, встретятся ли они вновь. Флиртовать, задавать глупые вопросы — нет, с Марком это не пройдет, вон как он смотрит на нее, отгородившись, словно из-за стены. Черт. Она назвала ему цену. Марк начал отсчитывать деньги, и тут пришел Са. Марк был похож на героя его любимой сказки про пиратов и, значит, заслуживал яблока и мог взглянуть, какой у него новый корабль с воздушными парусами. Мила смутилась и начала объяснять, что это ее сын, что он еще совсем малыш… Но Марк только улыбался. Мила начала рассказывать, что Са не умеет плавать, что каждый раз, отпуская его на море, она боится, как бы он не утонул. Марк тут же сказал, как само собой разумеющееся: «Я научу его плавать, приходите ко мне. Он будет плавать как рыба и никогда не утонет. Приходите завтра». Потрепал Са по голове и ушел.

Марк терпеть не мог людей, каждый раз, находясь среди них, он понимал это. Они раздражали его своим суетливым образом жизни, тем, что, попав в сети обыденности, не стремились из них выбраться, ему было противно все то, чем они пытались заполнить пустоту своего существования: алчность, жестокость и фальшь, глупые разговоры, попойки, драки, измены. Правда, он знал некоторых, достойных, но они, скорее, были исключением. Са понравился ему, он был другим, говорил на другом языке, вел себя иначе. Его следовало узнать поближе. Он, Са, мог рассказать нечто неизвестное о самом Марке.

Мила уложила сына спать, но сама не могла уснуть. Она все думала о том, осуществится ли ее замысел. Она возлагала все свои надежды на Марка, только он мог им помочь. Он безупречно подходил ей: порядочный, честный, надежный и с мальчиком они сразу понравились друг другу. Все будет хорошо, Мила гладила Са по непослушным вихрам, отгоняя ночные кошмары. Потом поцеловала в макушку и закрыла глаза. Все будет хорошо.

Субботний день прошел замечательно: они провели его на берегу, Марк с мальчиком бултыхались в воде, валялись на песке, строили крепость из песка, пускали корабли. Никогда еще ее сыну не было так хорошо. Мила улыбалась. Она варила похлебку из мидий и запекала на углях рыбу. Единственная суббота за последнее время, которая имела особый смысл. Она сделает все, чтобы уже никогда не возвращаться в город. После обеда Мила уложила сына спать, а они с Марком устроились на крыльце. Марк рассказывал ей забавные матросские байки, а Мила — истории про странное семейство Нестора, в котором она жила. Когда стало вечереть и разговор начал угасать, Мила прислушалась к звукам в доме и, убедившись, что Са по-прежнему спит, придвинулась ближе к Марку.

— Мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Важное для нас всех.

Марк вздрогнул. Яркие сияющие глаза девушки были совсем рядом. Она взяла его за руку.

Марк ушел в море. Или он снова в своей неимоверной меланхолии или на что-то набрел. Но второе сомнительно. Марго сидела у окна и глядела на город. Марк ушел в море. Марк в море. Море в Марке. Она тосковала. И впервые ей было приятно от этой тоски, приятно там, внутри. Сердце представилось вдруг ларцом с тайным сокровищем. «Наверное, это любовь», — улыбнулась Марго. И произнесла его, это новое, непонятное слово вслух, чтобы понять, какого оно цвета, чем пахнет, каково на вкус и на вес. «Лю-бо-фь», — «лю» — было похоже на легкий звон колокольчика, может быть, так в безлюдном лесу звенят ландыши, «бо» напоминало всплеск волны, сильной, страстной, «фь» парило почти беззвучно, где-то в небесах, свободной птахой. Марго понравилось это слово. Оно плавно вплелось в сумерки, вылетело за окно и поплыло над городом, пропуская сквозь себя свет луны и звезд.

У Рамона был золотой зуб и когда он улыбался, казалось, что его рот подмигивает.

— Как дела, Марго? Не знаешь, случайно, где Марк?

— Не знаю, — Марго еще приветливо улыбалась, хотя она и не любила Рамона, но он ведь всегда к ней хорошо относился. Рамон взял ее за руку.

— А мне кажется, ты знаешь! Не нужно обманывать меня, Марго! — Он сжал ей запястье. Он не улыбался, но рот его продолжал подмигивать при каждом новом слове.

— Рамон, отпусти, я правда не знаю.

— Марго, я не верю. Знаешь, что бывает с нехорошими девочками, которые врут, знаешь? — Рамон вытащил из куртки нож.

— Или ты мне скажешь, где Марк — а ведь ты знаешь, где Марк, потому что в этом городе у него никого нет, кроме тебя, а ты без него жить не можешь. Так вот, или ты, — Рамон направил в ее сторону острие, — скажешь мне, или я, — лезвие встало вертикально, — разрежу тебя на куски и ты будешь похожа на сеть. Слышала? Слышала меня? — прошипел он.

Марго слышала стук сердца у себя в голове вперемежку со словами Рамона. Она закусила губу.

— Хорошо, я скажу тебе, только успокойся и не делай мне больно. Не пугай меня, ты же добрый, ты добрый.

Марго собралась с силами, вырвалась и побежала, побежала, чувствуя смерть у себя за спиной, чувствуя, что золотой зуб готов впиться ей в спину. «Мама, мамочка, мама!»

Ей уже казалось, что она летит, что оторвалась от земли, когда сталь кольнула ее в спину. Марго развернулась и со всей силы толкнула Рамона. Тот, не ожидав отпора, упал. Марго выхватила у него нож и вонзила прямо в грудь. И зашептала-зашептала-зашептала ему, ошеломленному, дергавшемуся в судорогах: «Это не хорошо, Рамон, делать мне больно. И нож не хорошо, Рамон. Нехорошо». Из забытья ее вывели голоса Нестора и его сестры. Они были совсем рядом, за занавеской, тихие, едва слышные, но по сравнению с той тишиной, откуда она только что выбралась, громыхали в ее голове.

— Что нам с ней делать? Лучше отнести ее к Марку, иначе подельники Рамона доберутся до нее. Да и до нас тоже.

— Марка нет в городе.

— Что? — Возглас Нестора был похож на квохтанье курицы.

— Он сбежал с Милой.

— Откуда ты знаешь?

Сестра Нестора, невидимая, улыбалась своей прозорливости.

— Мне ли этого не знать. Не далее, как в пятницу она флиртовала с ним в лавке и он позвал ее к себе в хибару. А когда она туда собиралась, то прихватила все свои ценные вещички. Я проверяла. Как ты сам знаешь, баркас Марка исчез. Все сходится. Марк ей сразу понравился, вот, пока Марго не было, она и соблазнила его.

— Перестань. Нечего выдумывать.

— Ничего я не выдумываю. Эта Мила только и думала о том, чтобы кого-нибудь заарканить. Знаю я подобных бабенок.

— Кто еще знает, что они исчезли?

— Никто, Нестор, не беспокойся. Если болтать языком, то его могут и отрезать. Какой бы дурой твоя сестра ни была, но это-то она понимает.

— Что нам делать?

— Прежде всего, избавиться от Марго.

— Хорошо, я подумаю как.

Лучше было бы умереть от рук Рамона, чем слышать все это, чем знать, что Марк предал ее. Марго содрогнулась от боли. Стоило ли теперь даже думать о том, где бы укрыться, сколько заплатить Нестору за собственную жизнь, за жизнь, которая не имела теперь никакого смысла. Марго лежала на животе, с порезанной спиной, с мокрым лицом, с болью во всем теле и желала только одного: добраться до моря и окунуться в волны. По-другому здесь не умирали. Какое-то время она лежала с открытыми глазами, уставившись в одну точку, потом заснула и вновь открыла глаза от легкого прикосновения. Сестра Нестора сидела перед ней на корточках.

— Марго, послушай… Я знаю, что ты убила Рамона. По этому поводу можешь не переживать, он был большим негодяем и заслужил свою смерть. Но у Рамона остались дружки, которые могут прийти сюда в любое время и прикончить нас всех. Что мы с Нестором можем сделать для тебя? Куда тебя спрятать?

Марго молчала.

— Мы пытались найти Марка, но его нет в городе, а ждать более — невозможно.

— Зачем ты спасла меня, Пелагея, ведь ты терпеть меня не можешь? Зачем?

— Ну, что за глупости! У меня нет причин испытывать к тебе симпатию, но и желать тебе смерти у меня нет причин. Ты жива, и точка.

— Выбрось меня в море, Пелагея, и покончим с этим. Мне слишком больно.

— Перестань, Марго, рана пустяковая, скоро заживет.

Марго вдруг зашлась в рыданиях, твердя, как сумасшедшая:

— Выбрось меня в море, ну, пожалуйста, выбрось меня… Я не хочу жить…

Пелагея отпрянула.

— Нестор, черт тебя дери, принеси ей выпить. Она меня с ума сведет.

— Марк, ты нужен мне. Послушай… — но Марк уже вскочил, как ошпаренный. — Это не то, что ты думаешь. — Марк в смятении сделал несколько шагов в сторону моря. — Выслушай меня. Ты что-нибудь слышал о галеоне «Олимпия» и капитане Теодоре Тарусе?

Марк замер.

— Конечно, о нем ходила недобрая слава, всякие темные делишки, но он делал это не для себя, а для нас с мальчиком. Он знал, что с ним рано или поздно что-нибудь приключится и хотел, чтобы у нас были деньги. Мы шли в Карнак, какая-то незаконная сделка или контрабанда. Разыгрался сильный шторм и судно затонуло. Мой муж погиб. Не знаю, кто выжил в той буре, нам с сыном удалось спастись, мы оказались выброшенными на чужой берег, без гроша в кармане. И с вечной опасностью быть убитыми врагами мужа и охотниками за его деньгами. Я сменила имя, сменила прическу и цвет волос, и сына стала звать по-другому. Я больше никогда не произнесла ни одного слова на своем родном языке. Я научилась лепить вещицы из глины. Я стала переезжать из одного города в другой, нигде особо не задерживаясь. Я плохо спала по ночам, потому что мне всегда чудились эти ужасные тени с ножами, которые придут и убьют нас или станут пытать меня, чтобы я сказала, где затонул галеон и где спрятаны сокровища Теодора. И самое страшное, Марк, что я все это время была совсем одна, я не могла никому довериться. За мои откровения меня ждала тюрьма или смерть. Марк, там очень много денег, но все они мне не нужны. Я слышала, ты ищешь сокровища, можешь забрать себе сколько угодно. Мне необходимы деньги, чтобы уехать из этой страны куда-нибудь далеко, чтобы у Са появился, наконец, свой дом, чтобы не ломать голову, чем его кормить и во что одевать. Мальчик ведь не виноват, что его мать полюбила бандита. Марк, прошу тебя, помоги нам.

Марк стоял молча, скрестив руки на груди, хмуря брови. Потом глубоко вздохнул и спросил:

— Как зовут твоего сына?

— На моем языке это значит «Светлячок».

— Ну, что ж, Мила, я готов вам помочь. Только мы должны отплыть сегодня же.

За занавеской гудели два голоса, гудели, не переставая, и Марго хотелось одного, чтобы они замолкли наконец. Который день ее била лихорадка, она то лежала в беспамятстве, то окуналась в мир галлюцинаций и снов, то, как сейчас, просыпалась в ясном уме и трезвой памяти.

— Она умрет. — Дрожащим от страха голосом говорила сестра Нестора. — Умрет, и что тогда делать?

— Похороним ее в море и никто ничего не узнает.

— Эй, Пелагея, поди сюда. — Сестра Нестора отдернула занавеску. — Пелагея, отнесите меня в дом к Марку, оставьте там и больше не думайте обо мне. Ясно?

— Но как же, Марго?

— Так будет лучше для всех, делайте, что я говорю.

Под покровом ночи Нестор и его сестра вынесли девушку на носилках. Всю дорогу в голове у Марго звучала старинная песня на уже забытом языке, которую любила напевать ее мать, песня была о любви и смерти, о женщине, которая ждала своего возлюбленного, утонувшего в море. «Господь мой, забери и меня», — пела с надрывом в ночи молодая вдова, и Марго, совсем еще девочка, потом долго не могла заснуть. Казалось, сейчас мать где-то рядом, идет следом за носилками и поет.

Не зажигая света, при луне, натыкаясь на вещи и чертыхаясь, Нестор и его сестра внесли Марго в дом, оставили на кровати и ушли. Марго лежала в темноте, вдыхала знакомые запахи, немного запылившиеся, слушала шум моря. Мира больше не было: только море и эта хибара на берегу. А потом вечность, и вновь все близкие рядом, надо просто утонуть в море, потому что здесь у нее ничего нет. «Господь мой, забери и меня».

Мое глубокое море, прохладное, соленое, нежное, едва касаясь меня, качаешь, баюкаешь, увлекаешь, сквозь воды твои вижу последние отблески звезд, и ангел склоняется, будто не может узнать бледного лица моего. Ангел, в чьих руках засыпаю со сладостью, он уносит меня с глаз долой, разлучает с морем и прячет на широкой груди своей. Ангел с лицом возлюбленного моего, здравствуй…

— Ты слышала? Марго утонула в заливе. Нашли ее белое платье, к тому же в крови. Тело пока не всплыло. Может, унесло в море.

— Месть за смерть Рамона. А Марк?

— Болтают, он исчез вместе с горшечницей и ее сыном.

— Кто бы мог подумать! Такой затворник, все карты, карты…

— Правда, Нестор, говорит, что видел баркас Марка в ночь, перед тем, как нашли платье Марго. Да только кто будет слушать старика? После того, как его избили, он все время несет какую-то чушь. Бедный Нестор, и кому он не угодил?

— Как думаешь, Марк нашел свое сокровище?

— Мечта любого моряка — достать со дна морского то, чего нет у других. Может, Марку это и удалось. Кто теперь знает?