Солдат, который вернулся

Глава 1

С утра понедельника, 22 октября, командир международного отряда по борьбе с терроризмом подполковник Седов сидел в своем кабинете. Это помещение располагалось в главном корпусе секретной загородной резиденции подразделения специального назначения. Подполковник составлял отчет по прошедшей боевой операции.

Раздался стук в дверь. В помещение вошел товарищ Седова подполковник Крылов, недавно назначенный комендантом базы.

– Разрешите? – спросил он.

– А если не разрешу, то сдашь в обратку? – не отрываясь от бумаг, вопросом ответил командир отряда, по должности стоявший выше коменданта.

– И не подумаю!

– Тогда чего ерундой занимаешься? Есть что сказать, заходи, говори.

– Просто так друга проведать уже нельзя?

– Соскучился, что ли?

– Да уж, с тобой и с Трепановым соскучишься!

Полковник Трепанов являлся заместителем генерал-полковника Белоногова, советника президента, чрезвычайного и полномочного представителя России в так называемом «Совете шести». По совместительству он был куратором отряда «Z», созданного руководством России, Украины, Белоруссии, Германии, Франции и Турции. Эти государства объединили свои усилия в борьбе с международным терроризмом.

– Значит, по делу зашел?

– Мне, Валера, из штаба позвонили, – сказал Крылов и присел за стол-приставку.

– Лучше бы тебе жена позвонила.

– Не волнуйся, она и так мне покоя не дает. Не ерничай, Валера. Скажи-ка, сегодня у нас в штабе что должно было проходить?

Седов оторвался от бумаги, посмотрел на Крылова, на минутку задумался и сказал:

– Погоди, Толик, нынче ведь у нас понедельник? Черт, сегодня же медицинская комиссия, которая должна решить участь Блондина и Бурята!

Блондин – белорус, старший лейтенант Шинкевич – и Бурят – российский прапорщик Николаев – входили в состав отряда до трагических событий в Норвегии. Там проводилась операция по освобождению заложников, содержавшихся на заброшенной ферме. Подразделение Седова попало в западню и понесло серьезные потери. Блондин и Бурят получили ранения.

– Точно! Мне как раз по результатам этой комиссии наш начальник медицинской службы и позвонил.

– Что сказал?

– Неутешительные новости, Валера. Парней признали негодными для дальнейшей службы в отряде. Бурята вообще списали. По Шинкевичу вопрос службы или увольнения будет решен в Минске.

– Твою мать!.. – невольно воскликнул Седов. – Блондин – ладно, я согласен, у него осложнения были, но Бурят? Николаев лишь слегка прихрамывал. Врач базы Цейман убеждал меня, что это дело временное, все наладится. Почему Рому-то комиссовали?

– Ты у меня спрашиваешь?

– Я сейчас у Белоногова поинтересуюсь. Он должен знать заключение комиссии.

– Может, Трепанову позвонишь? Генерала как-то неудобно отвлекать по пустякам.

Седов повысил голос:

– Что? Это для тебя, Толя, может быть пустяком, а для меня потеря двух опытных, проверенных бойцов, товарищей – большая беда.

Валерий взял трубку аппарата засекреченной связи, но решил, что так будет слишком долго выходить на генерала, и бросил ее на рычаги. Седов достал сотовый телефон, нашел в памяти нужный номер и нажал клавишу вызова.

Белоногов ответил сразу:

– Здравствуй, Валерий Николаевич! Слушаю тебя.

– Здравия желаю, Дмитрий Сергеевич! Это я вас слушаю.

– Не понял!

– А что непонятного? Извините, товарищ генерал-полковник, но позвольте узнать, почему я не поставлен в известность о результатах работы медицинской комиссии по Блондину и Буряту?

– Если ты считаешь возможным разговаривать со мной таким тоном, то смею предположить, что заключение комиссии тебе известно. Эту страшную тайну наверняка довел до твоего сведения подполковник Крылов. Или не так?

– Так, Дмитрий Сергеевич.

– Если тебе известны результаты работы комиссии, то что ты хочешь от меня?

– Я хочу знать, почему Николаев признан негодным для службы в отряде.

– Этот вопрос не ко мне. Ты прекрасно знаешь, что решение по прапорщику Николаеву и по старшему лейтенанту Шинкевичу принимала комиссия, мне не подчиненная.

– Но можно же как-то повлиять на ее председателя!

– Можно попросить генерала Свиридова оставить ребят в подразделении. Не исключено, что он не откажет. Но, Валера, это одновременно значило бы, что я осознанно ставлю их жизни под угрозу. Я беседовал со Свиридовым, ни о чем не просил, просто консультировался, можно сказать. Мне, между прочим, тоже далеко не безразлично, кто служит в отряде. Так вот, ни Бурят, ни Блондин, к сожалению, на настоящий момент физически не в состоянии переносить те нагрузки, которые сопровождают подразделение на боевых выходах. Даже при решении задач средней степени сложности! Это, Валера, к сожалению, медицинский факт.

Седов взял себя в руки. Генерал был на сто процентов прав. Нахождение в отряде офицеров с ограниченными физическими возможностями может не только погубить их, сорвать операцию, но и поставить под угрозу уничтожения весь отряд.

– Извините, Дмитрий Сергеевич, я понял. Что теперь ждет парней?

– Шинкевичу, насколько мне известно, предоставляют должность в учебном центре Белоруссии, а вот Николаев отказался от перевода на штабную работу. Я вполне мог пристроить его в какое угодно управление Генерального штаба, на любую должность прапорщика. Но он заявил, что подаст рапорт на увольнение. Конечно, никакого рапорта я от него не приму. Хочет на гражданку, так пусть лучше уйдет по состоянию здоровья, по ранению, полученному при исполнении правительственного задания особой важности. Это позволит ему получать повышенную пенсию. Он будет обеспечен жилой площадью в Москве.

Седов проговорил:

– Что ж, хоть так.

– Но ты, Валера, должен помочь мне в этом.

– В смысле?

– Сразу же после комиссии Бурят высказал все, что он думает о медиках, заявил о подаче рапорта и ушел из штаба. Думаю, он приедет к тебе на базу.

– Блондин с ним?

– Нет, Шинкевича из штаба увез представитель Белоруссии в «Совете».

– Ясно.

– Ты поговори с Бурятом, Валера. Объясни ему, что иного решения мы принять просто не могли, не имели такого права. Мы его не забудем, не оставим, поможем, а через годик выведем на повторную комиссию.

– Это возможно?

– Почему нет? Раны заживут. Здоровый образ жизни, постоянные физические упражнения вполне могут восстановить здоровье Бурята. Тогда повторная комиссия, при положительном вердикте – призыв на службу из запаса, переподготовка, вывод на уровень прежнего боевого потенциала. Бурят вновь окажется в строю. Вернее, может оказаться при благоприятном стечении обстоятельств. Шансы у него неплохие.

Валерий вздохнул и спросил:

– Думаете, Бурят поверит в это?

– Все зависит от того, сможешь ли ты убедить его.

– В том-то и дело. Рома лучше других знает, что может ждать его в будущем. Но я понял. Обязательно поговорю. Конечно, если он направился сюда, в Колитвино, а не в ближайший кабак.

– Все равно, Валера, не сегодня, так завтра или послезавтра, но Бурят обязательно приедет на базу.

– Должен. Вместо Шинкевича и Николаева кого-нибудь готовят?

– Уже подготовили. Сегодня Трепанов привезет на базу замену Блондину и Буряту. Это наш старший лейтенант Рыбов и белорусский прапорщик Лукарин. Прими пополнение и поставь задачу заместителю на проведение личных занятий с ними. Пока у нас никаких дел не намечается, надо поставить ребят в строй.

Седов усмехнулся и заявил:

– Сегодня ничего не намечается. Завтра поступает вводная, и мы летим куда-нибудь к черту на кулички.

– Не так далеко, Валера. Ты понял меня?

– Так точно!

– Еще вопросы есть?

– Нет.

– Тогда до связи.

– До связи, Дмитрий Сергеевич.

В кабинет вошел заместитель командира отряда майор Коновалов:

– Приветствую! С утра бумажные дела?

– Черт бы побрал эти отчеты. Возмущает то, что по сути никому они не нужны. Посмотрит их мельком Белоногов, отправят копии представителям стран «Совета». В итоге на отчеты поставят гриф «Совершенно секретно» и отправят в архивы. А ты пиши каждый месяц, после любой боевой операции, когда и без бумаг всем известно, как они проходили. К чему эта бумажная хрень?

– Значит, надо, – заявил Коновалов и усмехнулся.

Крылов поднялся и заявил:

– Раз у вас пошли свои разговоры, то пойду-ка я к подчиненным. Полковник Будин разбаловал их, приходится восстанавливать дисциплину.

– С женщинами это трудно, – сказал Седов.

– Но приятно! – с улыбкой заметил Крылов.

– Смотри, Толя, узнает Лариса, что ты с Ольгой Богачевой часами в кабинете беседуешь, несдобровать тебе. Лара устроит веселую жизнь!

– Это она может, но откуда узнает, что я делаю на секретном объекте? Кстати, беседы с подчиненными входят в круг моих обязанностей. Я же не виноват, что кроме заместителя и врача в моем гарнизоне одни женщины, причем все незамужние.

– Ступай, Толя.

– Ухожу. Если что, я у себя.

– Не перетрудись.

– Постараюсь.

Крылов ушел, Коновалов присел к рабочему столу Седова и спросил:

– Так что у нас за дела, командир? Я имею в виду, ничего нового от начальства не поступало?

– Тебе не терпится вновь попасть на войну?

– Особого желания нет. Только нас никто не спрашивает, хотим ли мы этого или нет.

– Твоя правда, Юра. А новости есть, причем не самые радостные.

– Что за новости?

– Генерал Белоногов сообщил, что Блондина и Бурята медкомиссия признала негодными для прохождения службы в подразделениях специального назначения.

– Списали, значит! Но другое-то место службы предоставили?

– Шинкевичу, по словам Белоногова, предложили служить в каком-то белорусском учебном центре. А Николаев от всех предложений отказался. Ему или отряд, или гражданка. Решено уволить в запас по состоянию здоровья. Это дает ему неплохие льготы.

– Представляю, что у него сейчас на душе. Ведь Бурят был с нами еще до формирования отряда «Z», в боевой группе «Тень». Да, как бы он не натворил чего в Москве! – проговорил Коновалов.

– Он может. Черт, хотел же ему позвонить. – Валерий взял сотовый телефон, набрал номер прапорщика Николаева, тут же отключил связь и заявил: – Аппарат абонента выключен или находится вне действия сети.

– Плохая примета.

– Ничего хорошего. Но это раньше, находясь в строю, Бурят, как и все наши люди, должен был постоянно находиться на связи. А сейчас он не обязан держать телефон включенным. Надо бы найти Ромку, но как и где? Впрочем, Белоногов убежден в том, что он обязательно приедет на базу.

Коновалов кивнул и сказал:

– Я тоже так думаю.

– Если до этого не разнесет какое-нибудь кафе.

– Такое тоже вполне вероятно.

– Ладно, посмотрим, что будет дальше. К нам должны прислать пополнение вместо Блондина и Бурята. Прими его, пока я закончу с отчетом.

– Что за люди, известно?

– Ребята из резерва. – Седов посмотрел в записную книжку. – Старший лейтенант Рыбкин Сергей Андреевич, в прошлом офицер спецназа ФСБ, и Лукарин Вячеслав Алексеевич, прапорщик из Белоруссии.

– Понятно. Отряд вновь будет укомплектован по штату «А»?

– Да, пятнадцать человек. Нам надо как можно быстрее поставить в строй Рыбова и Лукарина.

– Сделаем.

– Вот и займись этим. Остальным занятия по распорядку. Юра, через полчаса прибудет фельдъегерь, а у меня еще отчет не закончен.

– Понял, командир, ухожу.

Проводив заместителя, Седов продолжил составление отчета и закончил его за пять минут до прибытия офицера фельдъегерской связи. Он передал ему пакет, откинулся на спинку кресла, попытался еще раз набрать номер Николаева, но телефон прапорщика молчал.

«Где ж ты находишься, Бурят?» – подумал командир отряда.

Сигналом вызова продребезжал телефон внутренней связи.

Седов поднял трубку:

– Слушаю.

– Дежурный по контрольно-пропускному пункту. Прибыл прапорщик Николаев.

– Легок на помине. Он на машине?

– Так точно.

– Почему не пропускаете?

– Так в списках лиц, подлежащих беспрепятственному проезду на территорию объекта, никакого Николаева нет.

– Список еще Будин составлял?

– Так точно.

– Пропускайте машину!

– Есть!

Вскоре в кабинет Седова вошел прапорщик Николаев, одетый в штатское, с объемным пластиковым пакетом в правой руке.

– Здравия желаю, командир!

– Здравствуй, Рома, рад тебя видеть. О результатах медкомиссии можешь ничего не говорить, я в курсе.

Николаев поставил пакет на диван и заявил:

– Эти суки-эскулапы даже осмотра нормального не провели. Глянули бумаги из госпиталя, снимки и тут же вынесли вердикт: не годен для службы в отряде «Z» и в других подразделениях специального или особого назначения, ограниченно годен для прохождения службы в строевых частях. Вот так, Валера. Говорят, что отвоевался я. Но это не так. Мне лучше знать!

– С медиками спорить бесполезно, Рома.

– Да знаю.

– А чем тебе было бы хуже в штабе?

– Я и штаб? Это, командир, несовместимо. К черту этот штаб. Я решил уйти на гражданку. Выслуга есть, пенсию назначат, по условиям контракта квартиру в Москве предоставят. Да, Трепанов намекал, что хату могут дать в столице, но она мне не особо нужна. Мне от родителей дом в деревне достался. Хороший, крепкий, с садом, прямо у пруда и леса.

– Где это?

– Село Шанино.

– Так оно недалеко от дачного поселка в Дронино.

– Километров тридцать. Соседями будем.

– И чем же ты, Рома, намерен заниматься в деревне? Живность разводить? Пчел? Или огородничать?

– Да сдались мне эти куры, свиньи, пчелы, огород! Поначалу ни хрена делать не буду, а дальше посмотрим. Может, женюсь.

– Понятно. Только надоест тебе самогон жрать да бездельничать.

– Тогда в Москву приеду. Служебная-то хата за мной останется до выделения постоянного жилья. А в Москве есть чем заняться.

– Нормальным людям, Рома. – Седов вздохнул. – А мы не такие. Мы люди войны, покой нам противопоказан.

– Поживем – увидим.

Седов поднялся, прошелся по кабинету и проговорил:

– Ты меня послушай. Не хочешь служить в штабе, дело твое. У тебя еще есть шанс вернуться в отряд.

Николаев с удивлением посмотрел на командира и сказал:

– Не понял! Какой, Валера, шанс, если медкомиссия списала меня?

– И тем не менее он есть. Я с Белоноговым разговаривал. Если ты не вдашься в пьянку, не плюнешь на себя, а займешься собой, постараешься восстановить боевую физическую форму, то через год генерал выведет тебя на повторную медицинскую комиссию. Возможно, он добьется переосвидетельствования и раньше. В случае положительного результата, признания тебя годным для службы в спецподразделениях, последует призыв из запаса. Ты вновь будешь введен в строй отряда, если его не разгонят до того времени. Даже если так случится, то боевую группу «Тень» начальство обязательно сохранит. Вернешься?

– Ты это серьезно, Валера?

– Я передал тебе то, что услышал от генерал-полковника Белоногова. Он, как ты знаешь, слов на ветер не бросает. Генерал просил меня поговорить с тобой, что я и делаю.

– Год, говоришь? – задумчиво произнес Николаев. – Это пустяки. Но мне нужна программа восстановления и консультации.

– Майор Цейман составит для тебя программу и проконсультирует, если понадобится.

– Он же тоже на пенсию собирался.

– Уйдет Цейман, придет другой. Без помощи ты не останешься. Так что я бы тебе посоветовал отозвать рапорт, пока не поздно, и пойти служить в штаб.

– Нет, – категорично заявил Николаев. – В штаб не пойду. Какая там у прапорщика должность? Мальчик на побегушках. Даже в секретном отделе. Или мелкая канцелярская крыса. Это, Валера, не для меня.

– Смотри сам. Я не могу навязывать тебе решение. Что в пакете? Водка?

Николаев улыбнулся и ответил:

– Не только. Есть вискарь, коньяк и закуска.

– Зачем?

– Ну ты даешь, командир? Должен же я проставиться ребятам по случаю скорого завершения карьеры! Пусть и временного, во что мне, признаться, верится с трудом.

Седов посмотрел на боевого товарища и заметил:

– По-моему, ты уже выпил.

– Конечно. Из штаба сразу поехал в кабак, – подтвердил Николаев.

– Странно, что не разнес его. Или я заблуждаюсь?

– Не разнес. Повода не представилось. Встретили как обычно, заказ приняли быстро, официант вел себя до блевоты вежливо, и в зале пусто. Не к кому было прицепиться. Так и посидел в тоске да печали. Потом заглянул я в супермаркет и поехал сюда.

– Пьяный за рулем!

– Да какой я пьяный? Принял-то всего триста граммов. А что это для меня? Затравка!..

– Так ты решил закончить пьянку здесь, на режимном объекте?

– Ты о чем, командир? Для пьянки пришлось бы машину спиртного завозить, а у меня водки полтора литра, бутылка виски да пузырь «Арарата». Какая тут может быть пьянка? Так, посидим немножечко, если, конечно, ты разрешишь.

Седов вздохнул и проговорил:

– И разрешить отвальную на объекте не имею права, и запретить не могу, не по-человечески будет. Но проставишься ты вечером, после ужина.

– Так, может, тогда еще пойла прикупить?

– Рома, кому, как не тебе, должно быть известно, что у нас стоит только начать, а потом конца-края не видно. Учти, нажраться парням не дам. Тебя сегодня никуда с базы не отпущу. Если надумаешь уехать, то только утром, понял?

– Так точно, командир.

– Поверь, Рома, мне очень жаль, что так получилось. В Норвегии я должен был найти другое решение, ведь предполагал же удар в спину.

– Не вини себя, командир. Ты действовал верно, но война есть война. Она без потерь не бывает. Да, нам чаще везло, однако всему когда-то приходит конец. Так произошло в Норвегии. А в Африке отряд сокращенным составом провел две боевые операции, и не было ни одного пострадавшего.

– Ладно, Рома, поговорим еще. Смотрю, тебе не терпится с ребятами встретиться.

– Ты прав. Не поверишь, тосковал я по ним.

– Почему не поверю? Иди, Рома, но пакет оставь здесь. Если у тебя и в багажнике есть запасы, то лучше передай их подполковнику Крылову, не порть вечер.

– Конечно, командир. А в багажнике у меня только закуска да домкрат с балонным ключом. Даже огнетушителя и знака аварийной остановки нет. – Николаев встал. – Эх, хорошо здесь. Как дома. Не верится, что я уже в гостях. Ладно, Валера, пойду. Да, кстати, где сейчас парни?

– В спортзале, – посмотрев на часы, ответил Седов. – Передай Беку, что я разрешил прекратить занятия.

– Спасибо, Валера.

– Не за что.

Вечер прошел спокойно. Седов выпил три рюмки и контролировал ситуацию. Впрочем, она не требовала особого надзора. Офицеры спецназа вспоминали боевые выходы, поднимали тосты за Николаева. Они разошлись к отбою, перенесенному командиром отряда на полночь.

Утром Седов вышел проводить прапорщика. Погода стояла холодная, небо обложили тучи.

Николаев сказал:

– Наверное, первый снег выпадет.

– Возможно, – проговорил Валерий и спросил: – Сам доедешь или водителя дать?

– Доеду.

– Ты удостоверение личности не сдал?

– Нет.

– Правильно сделал. Оно на гражданке пригодится, только надо рапорт написать о его утере.

– Вчера написал, передал Коновалову.

– Ну что ж, если возникнут проблемы в новой жизни, не стесняйся, обращайся, поможем. Сам знаешь, мы своих в беде не бросаем.

– Знаю. Только какие могут быть проблемы на гражданке после того, что было пережито на боевых выходах?

– Не скажи, Рома. Сейчас еще неизвестно, где опасней, на войне или в мирной жизни.

– Прорвемся.

– Тогда удачи тебе, Рома! Звони, не пропадай.

– Спасибо, командир. До связи.

– До связи.

Николаев сел в свой «Ниссан», посигналил три раза, прощаясь с отрядом, и выехал с территории секретного объекта. Седов, проводив его, поежился, посмотрел на небо. Да, скорее всего, будет ненастье. Он не ошибся. Вскоре начался дождь, к девяти часам сменившийся мокрым снегом.

Николаев к этому времени успел доехать до села Шанино. Он не захотел оставаться в Москве, где все напоминало о службе. Роман оставил автомобиль у ворот, прошел на крыльцо. На двери висел замок. Его можно было открыть и простым гвоздем, но к дому уже спешил Степан Петрович Воронцов, сосед, друг покойного отца.

– Какие люди?! – издали воскликнул он. – Рома, ты ли это?

– Я, Петрович, здравствуй.

– Здорово, бродяга. Давненько не наведывался.

– Так служба, сам понимаешь.

Для соседей, знакомых и всех остальных Николаев был армейским прапорщиком, служившим в десантных войсках.

– А теперь в отпуск, что ли? Могилы родителей проведать?

– Уволился я, Петрович. Свободен как птица.

Сосед подошел к Роману, обнял его:

– Здравствуй, Рома! Рад видеть тебя.

От Степана Петровича несло перегаром.

– Я тоже рад. По какому поводу вчера пил? Вроде никакого праздника не было.

– А мы тут, в глуши нашей, в поводах не нуждаемся.

– Пьешь, значит?

– А чего еще, Рома, делать? Молодежь вся в столице. Там же на заработках и мужики постарше, которые трезвые. Остальные пьют да по пьянке друг другу морды бьют, чтобы на следующий день замириться и опять нажраться.

– Понятно.

– Ты не беспокойся. Я за хатой смотрел, а Катька прибиралась.

– Катя? Она что, с вами живет? Вроде как замуж вышла, уехала.

– Недолгим брак ее был, Рома, развелась в прошлом году и вернулась. С одной стороны, хорошо, что не родила, а с другой – внучат хотелось бы. Но…

– Еще родит, молодая.

– Ага, тридцать пять лет. Она ж тебя на год, по-моему, младше?

– На год.

Сосед почесал затылок.

– Погоди, Рома, так тебе тридцать шесть?

– Ну и что?

– Почему же тогда уволили? – Петрович щелкнул пальцем по шее. – За это дело поперли? Или, может, по ранению? Люди говорили, что ты в Афгане и Чечне воевал.

– По ранению, Петрович.

– Вот оно что.

Сосед вздохнул:

– Хорошо, что хоть живой остался, да и с виду не калека. Красавец. У нас на селе, слава богу, никого на той войне не угробило, а по соседним местам пацанов много погибло. На районном кладбище целая аллея могил ребят, что с Кавказа не вернулись. Из Афгана тоже, но тех поменьше.

– Война, Петрович, и есть война.

– Это точно.

Николаев взял ключ, открыл замок, прошел в дом. Внутри все было прибрано. На улице пошел дождь.

– Холодно здесь, Петрович. Дрова-то на дворе есть?

– Откуда? Те, что оставались, добрые люди растащили. У нас на это народ шустрый. У меня возьмешь сколько надо. Я недавно целую машину за три тысячи купил.

– Так дешево?

– Парень привез один, у него и купил.

– Понятно. Надо бы дом протопить да отметить приезд.

– Правильно мыслишь, Рома, без этого нельзя. Я сейчас к себе метнусь, тележку дров прикачу, а ты покуда устраивайся. Гуся-то позвать?

Николай Гусев был другом детства Романа. Вместе росли, учились, уходили в армию. Гусев вернулся, Николаев остался служить.

– Он тоже тут?

– А где ж ему быть?

– Если на селе, значит, тоже бухает?

– Нет, он в Москве подрабатывает. Десять дней в столице, двадцать дома.

– Женат, наверное? Дети уже немалые?

– И женат, и сын-пострел растет, только не особо они ладят, но это между нами. Ленка его тоже в столице работала, потом бросила туда ездить. Не знаю, откуда до Гуся слухи дошли, будто жена в Москве мужиков ублажала.

– Ох уж эти слухи.

– Думаешь, брехня?

– Какая разница? Живут вместе, ну и пусть.

– Тоже верно.

– Марина Викторовна как себя чувствует? – спросил Роман о жене Петровича.

– Да теперь вроде ничего. Зимой сильно хворала, думал, не встанет. Обошлось. Спина побаливает, но у кого в нашем-то возрасте все нормально? Это вы молодые – здоровые.

– Еще как! – проговорил Николаев.

Сосед вспомнил о его ранении, поднялся и заявил:

– Ладно, наговоримся еще. Я за дровами.

– Подожди, Петрович, – остановил соседа Роман. – У нас на селе магазин работает?

– Работает. Катька там продавщицей. Повезло, устроилась. Приглянулась хозяину.

– А кто хозяин, местный?

– Нет, мужик из района, на крысеныша похож, депутат какой-то. Арсением зовут, фамилию забыл, да и не нужна она мне.

– Значит, Катерина приглянулась ему? Это хорошо.

– Чего ж хорошего, если у этого депутата-бизнесмена семья в райцентре?

– А может, он влюбился в Катьку? Она на лицо красивая и фигурой удалась.

– Ага, еще как влюбился. Только не в Катьку, а в то, что у нее между… да ты понял.

– Это ее дело. Без мужика-то несладко.

– Да был бы мужик, Рома, а то так, шлепок майонезный.

Николаев улыбнулся:

– Как ты назвал этого Арсения?

– Шлепок майонезный, а что? Кто есть, тем и назвал. Но пошел я, а то трубы горят.

– Так ты недослушал. У меня водки с собой нет. Надо купить.

– А на черта эта паленка нужна? У меня самогон получше любого коньяка будет.

– Тогда захвати, заплачу, а закуску пусть Гусь купит. Возьми деньги. – Николаев протянул соседу пятитысячную купюру.

– Куда столько-то?

– Пусть купит продуктов дня на два. Мне ведь есть что-то надо.

– Ладно.

– Давай, Петрович, а я пока багаж распакую да машину во двор загоню.

– Иномарка твоя, что ли?

– Нет, напрокат взял.

– Хорошо, видать, получал.

– Неплохо.

– У вас, военных, теперь пенсия ого! Побольше, чем зарплата у наших сельских начальников, наверное, будет.

– На жизнь хватит.

– Это если холостой. – Петрович с прищуром посмотрел на прапорщика.

Николаев улыбнулся и ответил:

– Да, не женат я, Петрович.

– Тогда еще и останется. Ладно, все. – Он поднял руки. – Ушел я!

Проводив соседа, Николаев распаковал сумку, разложил вещи, которые взял с собой из московской служебной квартиры. Он обошел дом, двор, забрел в сад. Но дождь не дал Роману пройтись по дорогим местам, знакомым с самого детства.

Вернувшись в дом, Николаев сел на кухне, достал пачку сигарет и закурил. Сможет ли он жить здесь? Вроде все вокруг родное, в то же время чужое. Долго он тут не был, с самых похорон отца. А Екатерина молодец, строго следит за порядком. Надо бы отблагодарить. Деньги она вряд ли возьмет. Подарок? А что именно?.. Дорогие духи? А если они ей не понравятся? Серьги золотые или колечко – не так поймет. Надо с Петровичем, а лучше с Мариной Викторовной посоветоваться. Конечно, она будет отговариваться, мол, ничего не надо, не за подарки или деньги Катька за домом смотрела. Но это поначалу, потом согласится и что-нибудь посоветует.

С улицы послышался скрип и скрежет. Николаев вышел на крыльцо. Оказалось, это Петрович катил тележку, заполненную дровами.

Роман перехватил ручки, сам потащил ее во двор и заявил:

– Чего это она у тебя как старая телега скрипит и колесо восьмеркой ходит?

– Надо бы смазать да гайки подкрутить, но все некогда, Рома.

– Развалится скоро.

– Да и хрен с ней. Ухажер Катькин, депутат, еще в том году новую подогнал.

– Подарил?

– Ага! Такие, как он, ничего не дарят. Подогнал по закупочной цене. Короче, дешево обошлось. А эту пора на свалку.

– Что ж это депутат зажался? Мог бы и так отдать.

– Говорю же, у этого Арсения зимой снега не выпросишь.

– Он нравится Екатерине?

– Да ладно тебе! Только куда ей деваться?

– Что значит куда? Она же не рабыня.

– А где другую работу взять? Нет ее на селе. Если только в Москву податься и передком торговать, как Ленка Гусева.

– Петрович! – повысил голос прапорщик. – Прекрати!

– Да плевать мне на все.

Николаев опрокинул тележку под навес, взял пяток поленьев, вошел в дом через заднюю дверь. За ним шагал Петрович с такой же поклажей. Роман растопил печь. Дом быстро заполнился теплом. Да и на улице пока еще мороза не было.

– Гуся предупредил о приезде? – спросил Роман.

– А как же. Он уже должен из магазина прийти. Чего-то задерживается. Наверное, Катька ему допрос насчет тебя устроила.

– Он же ничего не знает.

– Эх, Рома, бабы есть бабы. Знает или нет – неважно. Если прицепится, то скоро не отвяжешься.

– А самогон?

– У меня не четыре руки. Сейчас тележку оттащу домой, принесу первачка. Маринка в бутылки разливает. Кстати, она тоже собирается зайти, посидеть с тобой.

– Пусть, я только рад буду.

– Нет, я сказал, что ты вечером сам к нам заглянешь. На хрена бабам мешать мужикам? Как раз и Катька с работы вернется, если ее крысеныш-депутат не увезет. Но вроде сегодня его джипа на деревне не было.

– На внедорожнике раскатывает?

– А то! У него же, почитай, в каждой деревне по магазину, кафе на трассе, в райцентре автосервис и еще что-то. Развернулся этот сучонок. При прежней власти его отец председателем райисполкома был. Такой же ворюга. Еще тогда на «Волге» ездил, а она стоила, как все дома на нашей улице. Так-то! Как это в книжках называется? Преемственность поколений?

– Коррупцией это называется.

– Одна хрень. – Петрович выглянул в окно и сообщил: – А вон и Гусь твой шкандыбает. Встречай, я за самогоном.

Друг детства ввалился в дом с шумом и большой сумкой:

– Рома, твою мать! Наконец-то изволил приехать. Дай-ка я обниму тебя, братан.

Николаев указал на сапоги друга, запачканные грязью:

– Ты кирзу сними. Катька тут прибирается, а ты будто специально дерьма поднабрал.

– Без базара.

Гусев сбросил в сенях сапоги, в носках, не надевая тапок, прошел в главную комнату, которую родители Романа по-стариковски называли горницей.

Он обнял друга и заявил:

– Кого-кого, Рома, а тебя я всегда рад видеть.

– На селе наших ребят не осталось?

– Почему? Есть кое-кто. Многие, правда, на заработках обретаются. Я вот тоже на десяток дней уезжаю склады охранять. У каждого своя жизнь. Да и корешился я по-настоящему только с тобой и еще с Шарниром.

– Он на селе?

Шарниром товарищи звали своего друга, Шарнина Александра Сергеевича.

– Нет, Саня в Москве, но не работяга какой. По ментовской линии пошел, сейчас уже майор, на Казанском вокзале в отделе служит. То ли начальником, то ли заместителем. Сюда редко приезжает. У Шарнира семья, двое детей, мать забрал, хата пустая на отшибе стоит. Ну а батя у него, сам знаешь, еще в девяностые утоп в пруду по пьянке.

– Знаю. Значит, Шарнир майор?

– Угу! Недавно получил.

– Откуда знаешь, если он не приезжает в село?

– Так я на работу из района на электричке езжу. Прямиком на Казанский вокзал. Там его частенько вижу. Раньше четыре маленькие звездочки носил, а в последний раз смотрю – на погонах одна большая. Начальник. Но не зазнался. Иногда угощает в кафе, когда с вахты домой еду.

– И много получаешь?

– Двадцать штук. Для села много. Это за десять суток.

– Неплохо, – согласился Николаев.

Об отношениях с супругой Роман друга спрашивать не стал. Неудобно. Захочет, сам расскажет.

Вместо этого он поинтересовался:

– У тебя до сих пор один сын или еще кого родили?

Гусев как-то помрачнел.

– Один. Вовка, сорванец и хулиган.

– Сколько ему?

– Пятнадцать. В восьмой класс пошел, а толку? Школа в районе. Там же и друзья. Приезжает поздно. Один раз уже в милицию, то есть в полицию, вызывали. Сперли с корешком-одноклассником из ларька две банки пива да попались. Пока предупреждением отделался, в следующий раз обещали на учет поставить. Хотел я его в школу-интернат перевести, да подумал, только хуже будет. А по натуре пацан ничего, добрый. В меня пошел. А насчет Ленки тебе уже наверняка Петрович рассказал.

– Меня слухи не интересуют, Коля.

– Это не слухи, а правда. Сучка моя Ленка, шалава.

– Все, Коля, не заводись, Петрович идет.

В дом вошел Воронцов, выставил из пакета две литровые бутылки коричневого самогона.

– Точно как коньяк или виски, – сказал Николаев. – Цвет один в один.

– Да ты что, Рома? Намного лучше! Первачок – просто слезинка, градусов под восемьдесят. Но пьется легко, не как спирт, и поутру голова не болит, если, конечно, не пережрать.

– С двух бутылок нам ничего не будет.

– Не забывай, вечером к нам пойдем. Марина ждет, да и Катерина тоже.

Гусев улыбнулся и подтвердил:

– Особенно Катька. Она как узнала, на чьи бабки я ей дневную выручку перекрываю, так и пристала с расспросами, как ты да что. С женой или один? Совсем или в гости? А я толком ответить не смог, потому как сам ничего не знаю. Петрович только и сказал, мол, Ромка приехал, надо жратвы взять да сюда принести, и пять штук дал. Еле отмахался я от Катьки.

– Да-да, – проговорил Петрович. – Ей бы тебя, Рома, а не этого сморчка Арсения. Баба-то она справная, чистюля, хозяйственная. С мужем не повезло, так с кем не бывает. А что с Арсением, то не по любви, а по принуждению. Жить на что-то надо…

– Ладно, мужики, – прервал этот разговор Николаев. – Давай продукты, стол накрываем. С горячим проблема, но обойдемся. Ты, Коля, чего в магазине взял?

– А там, кроме консервов, колбасы копченой, рыбы, водки, пива да сигарет, и брать нечего. Остальное просроченное либо не поймешь что. Чипсы, орешки, семечки, лабуда, короче. Катька, правда, лично для тебя сосисок из загашника принесла.

– Так ты что, все пять тысяч ухандокал? – спросил Петрович.

– Зачем? – ответил Николай. – Почти треху сдачи принес. – Он выложил на стол деньги.

Роман сунул их в карман и скомандовал:

– Давайте за работу! Петрович, режь колбасу и хлеб, Коля, открывай консервы. Я стаканы поищу.

– А чего их искать? В комоде они, – сказал Петрович.

Спустя десять минут мужики сидели за столом. Петрович разлил в стаканы по сто граммов самогона.

Гусев поднялся и заявил:

– Хочу выпить за своего друга, за его возвращение домой. – Он повернулся к Николаеву и продолжил: – Вряд ли ты, Рома, надолго задержишься здесь, но ведь приехал, и лично для меня уже это праздник. А если останешься, то еще лучше. За тебя, братан.

Мужчины выпили, немного закусили и взялись за курево. Роман с Николаевым достали по сигарете, Петрович по давней привычке затянулся папироской. Через полминуты Николаеву пришлось открывать форточку, потому как комната заполнилась дымом.

Выпили по второй, по третьей.

Николай повернулся к соседу и предложил:

– Петрович, ты пригласил бы сюда Марину Викторовну, а то идти к вам как-то неудобно. Тут уже все накрыто, а там жене твоей готовиться надо.

Петрович согласился:

– И то верно, чего из хаты в хату бродить. Пойду, скажу жене, чтобы, как только Катька вернется, с ней и приходила сюда.

– Давай! А мы пока с Колей поговорим.

– Понял, мешать не буду. Часа вам хватит?

– Хватит.

– Наливай.

Мужики выпили еще по сто граммов. Сосед ушел.

Николаев повернулся к другу и заявил:

– Смурной ты, Коля.

– Да на душе хреново. Хотя я к этому уже привык.

– Из-за Ленки?

Гусев кивнул:

– Из-за нее.

– А с чего ты взял, что она на самом деле гуляет, вернее, гуляла, а не оговорили ее?

– С чего взял? С натуры.

– Ну, как началось-то? Не хочешь, так не рассказывай. Дело твое, личное, только знаю, выговоришься – полегчает. Об этом разговоре никто не узнает.

Гусев взял сигарету, прикурил и начал:

– Ленку в Москву сестра двоюродная сманила. На рынок торговать.

– Это Нина из района?

– Она. Сама-то уже два года как там работала. Ленка ко мне. Мол, что делать-то, Коля? Денег не хватает, здесь не заработаешь, может, поехать с Нинкой, попробовать? А я что? Езжай, говорю, попробуй. Найдешь что подходящее, может, и я потом устроюсь. Уехала. В начале лета это было. Неделю отсутствовала, потом приехала с подарками, продуктами, вещами, денег десять штук привезла. По этому поводу я пузырь шампанского взял. Выпили. Спросил я, нет ли для меня работы на рынке, Ленка в ответ, подожди, мол, сама еще не закрепилась. А работа есть. Поговорили и спать. Ночью она яростной была в плане секса. Понятное дело, изголодалась баба. В понедельник рано утром уехала. Так примерно месяц. Приезжала – уезжала. В семье деликатесы стали водиться. Я из лесхоза ушел, собирался в Москву податься, в июне крышу перекрыл. Все было нормально, пока однажды, где-то в начале июля, Ленка на выходные не появилась. Я звоню ей по сотовому, не отвечает. Ни в субботу, ни в воскресенье. Подумал, не случилось ли чего, поехал в район, к Нинке. Та дома. Спрашиваю ее, где Ленка. Она отвечает, хозяин не отпустил. Товар, мол, только с Турции пришел, надо было быстро реализовывать. А у самой глазки так и бегают. Чую, врет. Почему, спрашиваю, на звонки не отвечает? Нинка в ответ – а почем мне знать? Приедет, у нее и спросишь. Короче, не поверил я ей, разузнал, где именно Ленка торгует, и в понедельник в Москву рванул. Нашел рынок, торговую палатку, где должна была работать женушка, а там девка молодая. Спрашиваю ее, где Лена. А она, не знаю такой, третий день только на точке. Тут хозяин подваливает, армянин. Я к нему. Где жена? Торгаш вежливым оказался, с понятием. В сторону отвел и говорит, что Ленка неделю назад взяла расчет и ушла. Жалко, мол, хорошая была работница. А куда ушла, не знает. Мол, а разве она домой не приезжала? Я ему – а чего бы мне тут делать, если бы приезжала? Армянин, Тофик, тоже забеспокоился. Знаешь, говорит, у меня есть адрес, где Ленка с какой-то бабой из Калуги комнату снимала. На его тачке и поехали на хату. Открыла старушка. Узнала, кто мы, впустила. Спрашиваю ее, где жена? Отвечает, мол, на работе, где ж еще? Час назад мужики за ней заехали и увезли. Не буду вдаваться в подробности, в общем, через бабку эту, корешей Тофика, подругу калужскую, которая тогда вернулась на съемную хату, узнал я, чем именно занималась моя Лена.

Гусев прервал разговор, налил себе полстакана, залпом выпил. Странно, но он не опьянел, по крайней мере, говорил рассудительно, спокойно, с горечью и обидой, но вполне вразумительно, не путаясь.

Он закусил малосольным огурцом и продолжил:

– Оказалось, в общем, что Ленка проститутка. Вечером у сквера нашел я ее в толпе таких же шлюх. Юбка короткая, только срамота прикрыта, чулки черные, туфли на высоком каблуке, майка такая, что груди чуть не наружу, накрашена как кукла. Тьфу!.. Хотел подойти, не успел. Джип рядом остановился, Ленка моя в эту тачку села, и мне только красные огни поморгали. Пошел я на съемную хату. Старушка пустила, муж все-таки. А под утро заявилась и женушка. Поддатая, растрепанная. Меня увидела и окаменела. А я сорвался. Ни слова не говоря, кулаком в рожу, следом в живот, по ребрам. Потом ногами. Метелил по-страшному. Пришел в себя, лежит Ленка вся окровавленная, а старушка по телефону в полицию звонит. Ушел я на вокзал, на электричке до района доехал, откуда знакомый подвез. Дома нажрался и стал ждать, когда полиция нагрянет, заберет. Думал, убил Ленку. Но никто не приехал, не пришел. А ближе к выходным, то ли в четверг, то ли в пятницу, заявилась моя ненаглядная. Больная, в синяках. Под вечер на такси приехала, чтобы соседи не видели. Упала мне в ноги. Прости, мол, Коля, в долги влезла, заставили отрабатывать. Всего неделю. Еще чего-то базарила. Выгнал я ее. В сарае ночевала. Сын Вовка к ней ушел. Днем она тоже там сидела. Потом Вовка пришел, кричал, за что, дескать, я мать из дома выгнал. А как объяснить, Рома? Правду-то пацану не скажешь. Пошел, привел ее. Сам ушел с Федюней малахольным, помнишь такого?

Николаев кивнул:

– Помню.

– Вот с ним ночь и пробухал, потом вернулся. Ленка тише воды ниже травы, а на скамье в сенях вещи собраны. Не достойная я тебе, Коля, говорит, поеду к родителям. Я, ладно, мол, что было, то было, забудем. Она ко мне. Мне же до нее дотронуться противно. Только когда выпил, в постель с ней лег. Так и закончилась та история. А через неделю сам в Москву поехал да на работу устроился. Скажешь, слабак я? Тряпка?

Николаев отрицательно покачал головой:

– Нет, Коля, не скажу. Видно, что любишь ты Ленку, раз простил. Ну а если так, то и говорить не о чем.

– А знаешь, как на душе хреново бывает, когда вспомню?

– Представляю.

– Не можешь ты ничего представить, Рома. Это пережить надо.

– Возможно, ты прав, но сейчас-то отношения в семье хоть немного наладились?

– Черт его знает. Ленка держит себя так, будто ничего и не было, молчит, когда я по пьянке напомню ей о той работе.

– Зачем напоминаешь?

– Говорю же, по пьянке. Это не я делаю, а водка.

– Не надо, Коля. Раз уж простил, то молчи. Мужик должен слово держать.

– Пытаюсь. Может, время надо, чтобы забыть?

– И время, конечно, но самое главное, ты сам постарайся забыть. Тяжело, да, но иначе семья долго не продержится. Разлетится как карточный домик. Всем от этого хуже будет. Особенно Вовке.

– Понятное дело. Мы что, уже целый час с тобой базарим?

Николаев посмотрел на часы и ответил:

– Почти, а что?

Гусев кивнул на окно:

– Петрович идет. Быстро же время пролетело.

– Да, уже пятый час.

– Да ты что?

– Так оно и есть.

– А у нас ни в одном глазу. Наливай, Рома, черт с ней, с семейной моей бестолковой жизнью, сегодня твой день. Приезд отмечаем. Веселиться будем.

– Получится?

– А чего? Гармонь принесу, выпьем, споем. Катька придет, она певунья еще та, да и тетка Марина тоже раньше в хоре самодеятельности пела.

Николаев улыбнулся:

– Помню, как этот хор на Первомай выступал. Мы тогда классе в третьем-четвертом были.

– Вот и посидим. Рома, Петрович говорил, будто тебя по ранению уволили, да?

– Если быть точным, Коля, то по состоянию здоровья.

– Но ранен-то был?

– Был.

– И где ж тебя зацепило?

– Догадайся с трех раз.

– На Кавказе?

– Точно. Но не будем об этом. Служба в прошлом, впереди гражданка. Думал, сниму форму и заживу легко, свободно, а оказывается, на гражданке не все так просто.

– Это в армии, Рома, просто, а на гражданке не сахар. Ладно, все, хорош.

В комнату вошел Петрович и спросил:

– Наговорились? Или мне на крыльце обождать?

– Проходи. Чего в сумке-то?

– Марина Викторовна просила передать тебе, Рома, свежие пирожки. Они с Катькой придут, как та вернется с работы. Значит, где-то через час.

– У вас магазин до пяти работает?

– Да в нем и в четыре делать нечего, но Арсений заставляет пахать до семи вечера. А Катька решила сегодня короткий день сделать. Уж очень ей, видно, не терпится посмотреть на тебя, Рома.

– Я тоже хочу встретиться. Помню, классе в девятом я ухаживать за ней пытался, да только не смотрела на меня Катя.

– Дура была, малолетка. Встретитесь, если этот крысеныш Арсений не заявится. А он может приехать.

– Как приедет, так и уедет, – проговорил Николаев.

– А вот этого не надо, Рома. С такими козлами лучше не связываться. Себе дороже выйдет. Да и Катьке тоже.

– Знаешь, Петрович, плевать я хотел на твоего Арсения.

– Какой он мой? Я таких моих в гробу видел. Давай-ка еще по сто граммов, а то бабы могут заявиться не через час, а через десять минут. С ними так просто не выпьешь.

– Что-то хреновая у тебя сегодня самогонка, Петрович, – заявил Гусев. – Я уже больше пол-литра в себя влил, а не берет.

– Это у тебя, Коля, состояние такое, что первач не забирает. Но только поначалу. Потом так вдарит, что пополам переломишься. Ты уж поаккуратней.

Петрович налил всем по сто граммов. Мужчины выпили, успели перекурить. Ровно в пять часов в дом вошли Марина Викторовна, жена Петровича, и Екатерина, их дочь.

– Ну, здравствуй, Роман! – Марина Викторовна обняла Николаева.

– Здравствуйте, тетя Марина! Рад вас видеть.

– Красавец, ничего не скажешь, – кокетливо улыбаясь, проговорила Екатерина. – Сразу видно, человек военный, стройный, подтянутый, не пропитой, как некоторые.

– Это ты меня, что ли, имеешь в виду? – спросил Гусев.

– Что ты, Никола! Присутствующих это не касается.

Роман ответил на комплимент:

– Да и ты, Катя, красавица, впрочем, как и всегда.

– Я привлекательна, да, Рома?

– Конечно.

– Ну, началось. Самая очаровательная и привлекательная. Как в фильме, в натуре, или в басне. Кукушка хвалит петуха! – Гусев усмехнулся.

– Не влезай, – осадила его Екатерина.

Она действительно выглядела прекрасно. Полнота не портила ее фигуру. Ни морщинки на в меру подкрашенном лице, аккуратная прическа, притягательные завитушки светлых волос на висках, обтягивающее, но не откровенное платье, ухоженные руки, пальцы без накладных ногтей, но красивые.

– Хороша, слов нет.

– Вот, Гусь! – Екатерина повернулась к Николаю. – Учись, как надо с женщинами обращаться, а то наши мужики, как зайдут в магазин, только и могут: «Катька, водки дай!»

– Проходите, гости дорогие, – предложил Николаев.

– Сразу видно, что сидели одни мужики, – заявила Марина Викторовна и сказала дочери: – Давай-ка, Катя, приведем стол в порядок. Пепельницу в ведро и во двор. Задымили весь дом! Бутылку пустую туда же. Самогон убирай, я закуску сменю.

– Началось, – проговорил Петрович. – Если хочешь испортить вечер, позови баб.

– А ты не ворчи, старый, – отрезала Марина Викторовна. – Лучше дров еще принеси, прохладно.

Через полчаса женщины навели порядок. Стол был накрыт заново. Марина Викторовна разложила по тарелкам еще горячее картофельное пюре с котлетами, убрала консервы, аккуратно нарезала колбасу. Катя сделала бутерброды. На столе появилась бутылка водки и шампанское. Остался там и недопитый самогон.

Марина Викторовна спросила Гусева:

– Ты как, Коля?

– А что я? – удивился тот.

– В норме?

– В полной.

– Супругу не хочешь пригласить?

– Нет! – отрезал Николай.

– Ну и ладно, дело твое. Разливай, Степан, – велела она мужу.

Николаев открыл шипучее вино и разлил его в фужеры, которые достала из буфета Катя. Сам хозяин дома, разумеется, напрочь забыл о них. Все понемногу выпили.

Екатерина все чаще бросала взгляды на Романа. Она улыбалась, когда Николаев отвечал ей.

– Глядите, а Катька никак запала на Ромку, – заявил Гусев.

– Что ты такое говоришь, Коля? – так же улыбаясь, воскликнула Марина Викторовна и обратилась к Николаеву: – Ты бы рассказал, Рома, где и как служил. А то у нас тут в селе разговоров о тебе много. Мол, воевал, ранен был, поэтому и уволился.

– О ранении и увольнении Петрович рассказал?

– А что в этом такого? Правду, Рома, от людей не утаишь.

– Служил, тетя Марина, нормально. Под Москвой прапорщиком. Пришлось повоевать, но немного. Ранение получил легкое и случайно. Так что ничего героического. А списали даже не потому, что не годен для дальнейшей службы. Повод хороший нашли – ранение. Сейчас же повсюду сокращение идет.

– Так и не женился? – спросила Екатерина.

Гусеву не надо было пить водку.

Он начал быстро пьянеть и понес чепуху:

– Как же он, Катька, женился бы, если ждал, когда ты разберешься с мужем, а теперь вот с хахалем?

Николаев одернул друга:

– Коля, помолчи!

– Вот, правда-матка глаза режет. Ладно, заткнулся. Я кто? Пустое место. Это Рома у нас герой, а я – олень рогатый.

Петрович вздохнул и заявил:

– Перебор вышел.

Марина Викторовна толкнула мужа локтем:

– Говорила тебе, куда два литра первача несешь? Вот и получай перебор.

– Тихо! – крикнул Гусев. – Гулять будем. А где и как он служил, я сейчас покажу. В Подмосковье, ага?!

– Ты что, Коля? – спросил Николаев.

– Я-то ничего, а ты зря скромника корчишь! Я же видел твой китель с орденскими колодками и посчитал. Да! – Он пошатнулся, но все-таки сумел повернуться к Воронцовым. – Посчитал, шесть! – Николай поднял палец. – Шесть боевых орденов и одиннадцать медалей. Как вам награды? За службу в тылу, за одну войну в Чечне столько не дадут. А это что значит? Выходит, что Рома наш в спецназе служил или в других особых войсках. Ранен он был не легко и не случайно. В бою ранение получил. Тяжелое, отчего и комиссовали. Вот и говорю, что герой наш Рома. Не то что я. Но хрен со мной. Гуляем по полной. Я пошел за гармонью, пить и петь будем. До утра, назло всем нашим врагам и бабам.

Петрович поддержал Николая:

– Вот это правильно, Коля, ступай за гармонью.

– Я быстро. Но и ты, тетя Марина, еще самогону доставь. Какие песни без выпивки? – Он споткнулся. – Твою мать! Ведет чего-то. Но я разойдусь. Все будет охренительно, так, что народ позавидует. Пошел я. Да не держи меня, Петрович. Друг мой приехал. Можно сказать, единственный близкий человек, за которого я любого на куски порву. А кто против Ромы хоть слово ляпнет, того землю жрать заставлю. Базар не пустой. Я за слова отвечаю!

Петрович и Марина Викторовна вывели Николая во двор и буквально поволокли его домой.

В комнате остались Николаев и Екатерина.

– Рома, Колька правду сказал?

– Нашла кого слушать. Откуда ему знать о моей жизни, о службе?

– Так он же награды видел!

– Не знаю, когда успел. Я китель повесил часа два назад, чтобы не мялся. А колодки? Так там половина юбилейных медалей. Да и в них ли дело?

Екатерина проговорила:

– Ты так и не ответил на мой вопрос, Рома.

– Насчет того, женат или холост?

– Да.

– Холост и женат никогда не был.

– Почему?

– Не сложилось, не встретил той, которую полюбил ты.

– Понятно. – Екатерина отвела глаза в сторону.

В это время сигналом вызова прозвучал сотовый телефон Николаева.

Роман удивился:

– А это кто?

Екатерина прищурилась и заявила:

– Наверное, женщина, которую ты так и не смог полюбить.

Николаев посмотрел на дисплей. На нем светилась буква «С». Звонил подполковник Седов.

– Интересно. Слушаю!

– Здесь Седой!

– Рад тебя слышать, командир. Что-нибудь случилось?

– Как доехал?

– Ну, раз дома, то нормально.

– Чем занимаешься?

– В гости соседи пришли, отмечаем возвращение в родные пенаты.

– Адекватно воспринимать реальность можешь?

– Да.

– Тогда слушай и запоминай. Белоногову удалось изменить решение по тебе.

– Я могу вернуться в отряд?

– Пока нет! Но тебя не уволили, а вывели за штат. Формальный повод – невозможность немедленно предоставить постоянное жилье. Три месяца тебе будут платить как раньше, потом – только за звание. Служебная квартира, оплата, понятно, за тобой. Заключение медицинской комиссии забрали наши врачи. Через год новый полный осмотр. Так что недолго тебе отдыхать на гражданке. Ты понял меня?

– Понял, командир. Передай генералу, что я благодарен ему. Конечно, я бы с радостью прямо сейчас прибыл бы на базу, но год – это ерунда, подождем.

– Не исключено, Рома, что для тебя найдется работа и до возвращения в отряд. Но это не сегодняшний и не телефонный разговор. Будешь нужен, свяжусь с тобой. Так что находись постоянно на связи.

– Я на связи, командир.

– Ну и славно. Расслабляйся.

– До связи.

Николаев отключил телефон.