Солдатка

Агафья после свадьбы двух лет не прожила с мужем, как ей пришлось с ним разлучиться,- отдали его в солдаты, и осталась она ни девицей, ни вдовой. Давно ли, кажется, Агафья себе не верила, как она счастлива была, а теперь ей думалось, несчастней ее человека на свете нет. Егора своего она так любила, что только он ей на свете и дорог был. И нельзя его было не любить. Он – первый парень в деревне, умница, красивый, из зажиточного дома, а не побрезговал ее замуж взять.

Агафья была сирота, бобылкина дочь

Отец Агафьи умер, ей еще десяти лет не было. Ходила она всю жизнь по наймам: сперва в няньки мать ее отдавала, а потом в работницы, и что, бывало, ни заработает за лето, все за зиму с матерью проедят. Не было у девки ни справы настоящей, ни одежды хорошей, как у других крестьянских девок. И Егор ничуть на это не посмотрел, а полюбилась ему девка, и высватал он ее. Родители было его упирались, беднотой ее брезговали, но Егор переломил стариков.

И за это-то Агафья и любила Егора. Она на него наглядеться не могла; все она для него была готова сделать, все перенести.

А переносить Агафье кое-что пришлось в семье не мало. Семья свекров ее считалась порядочною. Кроме Егора, у них был еще старший сын, женатый, у него росло двое ребятишек; была еще дочь, девка лет шестнадцати. К нраву всех нужно было применяться. Всем угоди, всем услужи, на работу беги первой, а за стол последнею. Но это бы еще ничего, а плохо было то, что в такой семье настоящего порядка не велось, Старик был человек мягкий, большевать всем любила свекровь; а бабья большина известно какая. Агафью свекровь невзлюбила с первых дней за то, что добра мало принесла в приданое. Сначала под нос себе ворчала, потом поговаривать стала, прежде в людях, а потом и в семье.

Прошла зима после свадьбы, наступила весна; захотел Егор своей молодухе к пасхе кофту новую сшить. И сказал об этом отцу; согласился отец, обещал денег дать.

Услыхала свекровь, взбеленилась.

– Статочное ли дело,- говорит,- на первый год молодуху обряжать! Да вы с ума сошли, что ли? Где ж это видано?

– Что за беда! – говорит старик.- Ежели чего у ней недостает, так отчего же не справить?

– А мы чем виноваты, что у ней! нет ничего? 3аботилась бы о себе в девках! А то на-поди: без году неделю замужем пожила и справу с мужа спрашивает.

– Где ж ей в девках было что спрашивать? Сирота ведь!

– А за коим шутом такую брали голую? 3а нашего парня и достаточную дали бы …

– Ну, будет молоть-то,- сказал старик,- что сделано, то сделано, а что надо, то надо.

Не послушали старуху, справили кофту. Взъелась баба еще пуще прежнего на сноху, проходу ей не дает, все ругает да попрекает; хотелось ей Егора на нее натравить, да не слушает ее Егор. Это еще пуще разжигало бабу. И когда Егора приняли в солдаты, то она так стала обходиться с Агафьей, что та сразу почуяла, какая ей теперь жизнь будет. Провожая Егора совеем, Агафья спросила у него:

– Егорушка! Как же мне теперь е матушкой-то быть? Ведь заест она меня совсем без тебя-то.

– Не бойся, обойдется: как увидит, что некому в доме работать-то без нас, посмирнее будет.

– Хорошо, как так, а то она, пожалуй, ни на что не поглядит. Так что мне делать тогда, какой наказ от тебя будет?

– Что хочешь делай, только меня не забывай! Если меня забудешь, то плохо будет, сказал Егор.

Проводили Егора, приехали из города домой. Дня два ходили как потерянные, не знали, за что теперь взяться; потом понемногу начал и оправляться и приниматься за те дела, что у них не окончены были. Агафья была очень грустна, ни па что ей не хотелось глядеть; не видела она даже, какие взгляды на нее кидает свекровь, – не до того ей было. Прошло с неделю; дела все подобрались. Только был у них еще лен не смят; стали лен садить. Насадили лен, свезли воз дров к овину; стал старик собираться лен сушить.

– Овин-то больно сыр, – сказал он. – Пожалуй, и ночи захватишь.

– Эка беда! Впервой, что ли, тебе? – сказала старуха.

– Оно хоть не впервой, а жутко ночью одному-то.

– Ну, пришлю кого-нибудь для охоты.

Собрала Татьяна старику поужинать; поел тот и стал в теплышко собираться; взял лучины, спичек и пошел.

Остались дома одни бабы: старший сын с овсом в город уехал, жена его с маленьким нянчилась; девка к подругам па улицу ушла, а Агафья скотине корм готовила. Наносила корму Агафья, задала, корову подоила и вошла в избу.

И говорит свекровь:

– Давайте, бабы, ужинать! Да ты, молодуха, в овин пойдешь, а то свекру-то в ночь жутко одному.

– Ладно, – говорит Агафья.

Поужинали. Накинула Агафья перешивок и пошла в овин. Спустилась она в теплышко; видит – лежит свекор на земле, перед ним огонь горит. Остановилась Агафья, стоит, на огонь смотрит.

– Ну что, управилась? – спросил старин.

– Управилась.

– Поужинали?

– IIоужинали.

– Ну, садись, в ногах правды нет, чего стоять-то!

Опустилась Агафья на землю, вздохнула. Поговорили о том, о сем.

– Как-то теперь Егор устроился? – сказал старин.

– Бог его ведает.

– Поди, чай, скучает: о доме грустится.

Ничего не сказала Агафья.

– Ии тебе-то, чай, не весело? А?

– Что же делать!

– А ты не грусти, авось обтерпишься: нынче служба недолгая, всего четыре года, как-нибудь проживешь.

– Оно бы все ничего, да очень я матушки боюсь.

– Ну, что ее бояться? Взбалмошная она у меня, правду; ну да обойдется … Если что, так и приструнить можно …

А Татьяна у подлаза стояла и подслушивала, не подойдет ли чего, к чему придраться можно. Услыхала она последние слова, обрадовалась.

– Это меня-то,- кричит,- приструнить? Ай да ловко! Ах ты, старый хрыч, аль к снохе подбиваешься! Да я тебе все бельмы выдеру! ..

Вскочил на ноги старик, и Агафья испугалась: поняла она, чего взбеленилась старуха.

– Что ты там шумишь, беспардонная? – крикнул на бабу старик. – Чего это ты выдумываешь, аль не бита? Вот погоди, я сейчас к тебе вылезу.

– Поди, поди! Я тебе всю лысину поленом раскрою! .Я тебе покажу, как со снохою шуры-муры заводить.

Бросился старик из теплышка, увидала Татьяна, пустилась бежать со всех ног; бежит, а сама орет во все горло, старика ругает. Посмотрел ей вслед старик: бежать за ней силы не было, плюнул и полез опять в теплышко.

– Ну и дьявол баба! – сказал он.- Ведь вот что выдумает! ..

– Батюшка, что уж мне теперь делать-то! – сказала Агафья и заплакала.- Ведь она мне теперь житья не даст, заест теперь она меня совсем.

Ни слова не сказал старик, а только насупился. Кончили сушку, пошли домой. Агафья тряслась как виноватая, когда в избу входили. Однако все благополучно сошло. В избе все спали; разделась Агафья, помолилась богу и легла спать. И долго она заснуть не могла: тревожили ее нехорошие мысли, и горькие слезы лились из ее глаз.

Утром собрались к ним бабы с деревни лен мять. Пришли бабы, принялись за работу. Работают, разговаривают; не говорит только одна Агафья; стоит у мялицы как пришибленная. Стали над нею бабы трунить.

– Вишь,- говорит одна,- запечалилась как! Чай, об муже грустит … Не горюй, и без мужа проживешь: в деревне пастухов много.

Пришло время завтракать. Пришла Татьяна звать баб.

– Бог в помощь! – говорит.

– Спасибо, тетка Татьяна!

– Хорошо ли лен высушен?

– Ничего, гоже.

– То-то! – говорит Татьяна, сама ехидно улыбается.ґ Грех, кажись было бы, если плохо высушить-то! Мой старик до петухов его сушил, да не один, а с солдаткой молодой. Так хорошо сушили, что любо посмотреть. Прихожу это я проведать их, а мой-то говорит: "Ты, молодуха, не робей, старуха ничего, а если что, так я ее приструню".

Не удержались некоторые бабы, засмеялись.

– Что смеетесь? Правда, хоть самое спросите, нешто от стыда не скажет.

Да неужто правда? – спросила одна баба.

– Истинный бог! Это она тихоней-то притворяется. Подите-ка раскусите-ка ее, какая она! Недаром говорится: в тихом омуте черти водятся!

Некоторые бабы опять рассмеялись. А Агафья при речах свекрови и руки опустила, и работу забыла.

Озлобил ась она донельзя, подступила она к старухе, кажется, так и вцепилась бы в нее; озлобилась и Татьяна.

– Ты что это,- говорит,- очумела, что ль? Что ты подскочила-то ко мне? Аль драться хочешь? Попробуй, я те покажу, шлюха этакая, как на свекровь руки поднимать!

Повернулась Татьяна, позвала баб к завтраку и пошла из овина. Подкосились ноги у Агафьи, опустилась она на мялицу и заплакала. После завтрака не пошла баба на работу, а стала свои пожитки собирать. Заметил это свекор и спрашивает:

– Ты что затеяла? Аль уходить хочешь?

– К матушке пойду.

– Аль опять что вышло?

Рассказала Агафья. Вздохнул старик и говорит:

– Эх ты, головушка моя горькая! Что мне с ней делать?

Собралась Агафья, закинула узлы на спину и пошла в свою деревню к матери.

Удивилась мать Агафьи, как увидала дочь

– Что это ты, Агафьюшка, никак ко мне перебираешься?

– Пока к тебе, матушка.

– Что так?

– Не дает мне житья свекровушка. Заела совсем меня.

И рассказала Агафья про горе свое. Поплакали они вместе и стали обдумывать, что делать.

– Я, матушка, в Москву пойду,- сказала Агафья.

– В Москву? Да что же ты там будешь делать?

– Место какое-нибудь приищу, проживу кое-как.

– Ох, доченька, какое ты место-то искать будешь, ведь ты и порядков-то московских не знаешь?

– Что за беда, привыкну,- ведь не одни природные московские живут, а, чай, и деревенские есть. Эна, наша тетка Мавра тоже прямо из деревни, а сколько годов живет!

– Так-то так!

– А в деревне что мне делать? Ну, лето туда-сюда, в работницы можно наняться, а зиму? Что за лето наживешь, проживать?

Вздохнула старуха и говорит: – Гляди, как лучше, доченька.

Нашла Агафья грамотея, написала обо всем мужу, выправила паспорт и отправилась в путь. Приехала она в Москву и стала тетку Мавру разыскивать. Жила Агафьина тетка у господ. Отыскала ее Агафья и пришла к ней. Удивилась Мавра, как Агафью увидела, еле узнала ее.

– Агафьюшка,- говорит,- какими судьбами?

– Да жить в Москву приехала.

– А в деревне-то что ж?

Рассказала Агафья, почему она из деревни уехала. Потужила о ней тетка и говорит:

– Ну, что делать? Знать, твоя судьба такая! Не тужи, авось, бог милостив, найдем тебе местечко получше, и будешь жить да поживать, пока муж вернется; а муж вернется, – все дела разберет.

Однако, не сразу вышло место Агафье; прожила она у тетки недели две, а о месте и слуху не было. Стало бабе скучно без дела. Сидят раз на кухне Мавра, кухарка и Агафья, чай пьют, и входит к ним прачка, что на господ белье стирала. Остановила ее Мавра и говорит:

– Анна Петровна, вы по разным господам-то ходите, не слыхали ли где местечка вот для племянницы моей?

– А какое местечко-то?

– Все равно, какое ни на есть, лишь бы пристроиться, она только из деревни.

Посмотрела прачка на Агафью, оглядела и говорит:

– Не знаю, не слыхала. Разве мне ее взять белье стирать?

– Все равно, Анна Петровна, возьмите, пожалуйста; она бабенка работящая, будете довольны ею.

– Хорошо, пусть приходит завтра утром.

Ушла прачка, и говорит Мавра племяннице:

– Ну, вот, Агафьюшка, и место тебе. Как скажешь, ничего?

– Ничего, тетушка, спасибо за хлопоты.

– Ну, слава богу, Устроишься и живи,- работай, не ленись, не балуйся, все по-хорошему и будет.

На другой день утром свела Мавра Агафью на место, определила ее.

Стала Агафья к новой жизни привыкать да присматриваться. Прачечная была в подвале; баб рабочих было семь: три – стирали, а остальные – гладили; стирали бабы деревенские, а гладили – городские. Сначала не нравилась Агафье новая жизнь: работа не тяжелая и харчи хорошие, да не по душе ей были порядки московские – прачки все молодые да бойкие, в разговорах такие слова говорят, что и мужчине за стыд сказать; весь день песни горланят, да и песни-то нехорошие; за обедом водку пьют, между делом папиросы курят.

" Экая срамота-то, прости господи! – думала Агафья.ґ На что похоже! И что это за народ отчаянный собран, где он берется?"

И в первый же праздник Агафья отправилась к тетке и написала там мужу письмо. Она писала, что вот она теперь живет в Москве и что тут нехорошо жить и как ей без него скучно. С каким нетерпением она будет ждать того времени, когда он вернется к ней! Отправила Агафья письмо и стала ждать ответа. Ответ недели через две пришел, но не такой, какой ждала Агафья.

Ей думалось, что Егор напишет ей ласковое письмо, станет утешать ее, увещевать подождать, как пройдет время,- а наместо этого пришло сердитое письмо. Писал Егор, что ему теперь ни до кого нет дела, а только самому до себя. Что он должен привыкать и к службе и к чужой стороне, думать о чем-нибудь ему теперь и времени нет.

Обиделась Агафья и ничего не написала на это письмо; стала она помаленьку втягиваться в свою жизнь, кое-как привыкать ко всему. К концу зимы Егор прислал другое письмо. В этом он уже ругал Агафью, зачем она из дому ушла. Видно, мать как-нибудь очернила перед ним Агафью, и он считал ее виноватой в уходе. Это письмо больше обидело молодуху, и она написала ему тоже не ласково и затаила обиду на мужа в сердце у себя. Прожила Агафья до весны, вела она себя по-хорошему. Товарки ее "степенной" прозвали, потому, что она не якшалась с ними; те, бывало, как праздник, так либо по трактирам, либо по пивным шляются, а она, кроме тетки, никуда не ходила. Из всех прачек ей только одна и пришлась по сердцу, Аришей звали.

Девушка она была молоденькая, веселая, песенница и плясунья, но с товарками она не водилась, а держалась поодаль. Говорили, что у ней любовник был. Спала Агафья с ней на одной постели, а иногда вместе и прогуляться ходила. Пришла пасха. Собрались прачки на гулянье под Девичий, стали и наших подруг звать, Ариша согласилась, а Агафья отнекиваться стала.

– Ну, чего ты ломаешься, Агаша?- сказала ей Ариша.- Пойдем!

– Не к чему, кажется.

– Ну вот, не к чему! Дело праздничное, не все же в конуре сидеть! Пойдем!

Уломала она Агафью; согласилась та. Оделись и пошли.

Под Девичьим народу было видимо-невидимо. Были тут настроены балаганы и торговали сластями. У Агафьи глаза разбежались.

– Вот так славно! – говорила она.

– А ты упрямилась! Гляди, какое раздолье! – Сказала Ариша.

Проходили они весь , день, были в балаганах, смотрели Петрушку, как паяцы ломаются, песенников слушали, сластей покупали, у Агафьи даже голова закружилась. Было уже поздно, и устали-то они порядочно и проголодались, и пошли они домой вдвоем с Аришей, потому что товарки их отбились дорогой. И говорит Ариша:

– Зайдем, Агаша, чаю напиться да закусить, а то живот подвело.

– Куда же?

– А в трактир.

– Пойдем, пожалуй.

Забежала Ариша в булочную, взяла белых хлебов, и пошли они в трактир.

Агафье неловко стало: ей казалось, что все смотрят на нее. Забрались они в уголок и спросили себе чаю. Выпили по чашке, вдруг слышит Агафья, музыка заиграла. Удивилась баба, хорошо показалось.

– Ариша, чтой-то? – Спрашивает.

3асмеялась Ариша.

– Разве ты никогда,- говорит,- не слыхала?

– Нет.

– Это машина.

– Ловко как

– Поживи-ка подольше в Москве-то, еще не то увидишь.

И стало с тех пор Агафью на гулянье потягивать. Понравилось ей веселье московское, стала она пореже к тетке ходить; за работой задумывается, ждет, как бы праздник поскорее. Стали они с Аришей по бульварам да по садам гулять. Случалось, что в праздники и одна Ариша уходила, а куда – Агафья не знала; и в такой день, бывало, скучно бабе было; насилу она дождется подруги своей.

– Где ты пропадала? – спросила Агафья, когда вернулась Ариша.

– Где была, там чай пила, баранки ела, а с кем,- не твое дело, – скажет Ариша.

Пришел май месяц. Открылось гулянье в Сокольниках.

Собрались раз подруги и пошли туда. Долго они ходили, все пересмотрели, музыку послушали и собрались домой только к вечеру. Идут они, а навстречу им два молодца, на вид ребята хорошие и одеты чисто, из мастеровых, видно. Подошел один из них к Арише и говорит:

– Здравствуйте, Арина Ивановна!

– Здравствуйте, Петр Васильевич! – сказала Ариша.- Как поживаете?

– Помаленьку. Как вы? Погулять вышли?

– Да, проветриться захотелось.

– Хорошее дело. А это подруга ваша?

– Подруга, Агафья Алексеевна.

– Очень приятно! Не угодно ли чайку вместе попить?

– Благодарим, нам домой пора.

– Вот пустяки-то! Домой-то успеете, это сюда опять не скоро попадете. Пойдемте, посидим, поболтаем, вот с товарищем моим познакомитесь, с Алексеем Павловичем.

– Нет, спасибо! Нам пора!

– Ну, будет ломаться-то! Изломаетесь, в дрова не будете годиться.

Не стала больше отнекиваться Ариша – согласилась. Согласилась и Агафья. Уселись они за стол под кустиком, спросили самовар, купили у разносчиков закусок. Петр за водкой послал. Принесли водки, стали угощаться, поднесли и Агафье; стала отказываться баба, да уломали ее ребята.

Выпила Агафья рюмку-другую и повеселела. Стал ей Петров товарищ слова разные закидывать, стала пересмеиваться с ним Агафья и не видала, как вечер прошел.

Распростились молодцы с прачками и пошли в свою сторону, а прачки в свою. Пришли домой, поужинали, легли спать, и спрашивает Агафья:

– Ариша, чьи это ребята?

– Али хороши? – сказала Ариша и засмеялась.

– Ничего. Откуда они?

– Мастеровые они: где картинки печатают, так они в машанистах живут.

– А ты почем их знаешь-то?

– Мое дело,- ответила Ариша и спросила: – Полюбился тебе Алексей-то?

– Ничего, парень, кажись, хороший.

– Хошь, подсватаю? Ну, что притворяться-то!

Осердилась Агафья.

– Что я, девка, что ли?

– Разве только девки с любовниками живут? У нас в Москве и бабы не зевают, особливо солдатки!

– Ну тебя! Лучше не говори.

– Ну, черт с тобой! Как хочешь …

Помолчали немного подруги, потом Ариша и говорит:

– А мой Петруша хорош?

– Ничего, хорош.

– Ага! Вот какого подцепила, а ты зевай знай.

– Чудная ты, Ариша, у меня ведь муж есть.

– Где он у тебя, муж-то?

– Где? 3намо, в солдатах.

– Когда он из солдат-то придет, а ты и жди?

– Что ж делать-то? На то закон приняла.

– Закон… Где он у тебя служит-то?

– 3а Питером где-то, далеко.

– Вот он там закон соблюдает с чухонками, любо!

Ничего не сказала Агафья, закуталась в одеяло и отвернулась к стене.

И взяло раздумье Агафью: "Ну-ка и вправду? – думает она про мужа. – Парень он ловкий, нужды не видит; мужик не баба – скорей случай подойдет". И при этой мысли защемило сердце у Агафьи. Что больше думает, то тяжелее становится. Пришли ей на ум письма мужнины, вспомнила она, как он писал ей в них, и не дорог ей уж и Егор таким стал.

"Може, я ему и не мила уж стала",- думает. И силится она отогнать от себя дурные мысли, а они все лезут непрошеные. Измучили они бабу. И больше месяца Агафья боролась с собой, в рот не брала капли водки и не выходила никуда, только разве к тетке сходит. Каждый день она ждала от мужа нового письма, но письма не было.

В один из весенних праздников одна прачка справляла именины, пригласила она и Агафью; на именинах выпила баба и повеселела. Ночью, когда полегли все спать, у Агафьи снова забродили дурные мысли в голове, заговорила кровь молодая.

– Что ты ерзаешь, спать не даешь! – заворчала на нее Ариша.

Повернулась Агафья к подруге и толкнула ее слегка.

– Ариша!

– Ну, что?

– А как бы его увидать-то?

– Кого?

– Алексея-то?

– Ну да! Сама знаешь, чего спрашиваешь?

3асмеялась Ариша.

– Когда хочешь, – говорит.

– Нет, вправду!

– Я вправду. Вот пойду на неделе к Петру, скажу ему,- в воскресенье и придут.

– Ты, Ариша, на меня-то не говори, а скажи как-нибудь по-другому.

– Да уж не учи: знаю как!

В среду вечером Ариша отпросилась у хозяйки со двора и спрашивает Агафью:

– Что ж, кланяться, что ли?

– Кланяйся.

Ушла Ариша и вернулась только утром. Пришла она рано, прачки еще не вставали. Подсела она к Агафье и говорит ей потихоньку:

– Ну, Агаша, засушила ты парня.

– Будет смеяться-то!

– Ей-богу, правда! Сам не свой стал. Как пришла я, узнал и бежит про тебя спрашивать. "Как,- говорит,- она поживает?" – "Ничего",- говорю. "Поклона не прислала?" – "Нет".- "Экая,- говорит,- бесчувственная-то, а я от нее поклона ждал. – " На что он тебе? – говорю я и смеюсь.- Шубу, что ли, шить? – "Какое,- говорит,ґ шубу, тут и пиджак-то хотя скидавай: все сердце себе растравил, об ней думавши". А я говорю: "Ты брось об ней думать-то, у ней муж в солдатах служит".- "Мало что,ґ говорит, – И у меня жена в деревне". Поговорили мы так, стал он выспрашивать, чья ты, откуда, давно ли в Москве, обещал прийти в воскресенье.

– Опять в Сокольники?

– Нет, в трактир наш, туда и вызовут.

Встала Агафья, принялась за работу. Не клеится у ней дело против прежнего, нет-нет да и задумается она об Алексее; не чаяла она, как и праздника дождаться.

Пришло воскресенье. Сидят прачки и сговариваются, кому куда идти; вдруг входит мальчик из трактира и спрашивает Аришу.

– Велели,- говорит,- с подругой в трактир приходить.

Забилось сердце у Агафьи: поняла, кто их спрашивает. Трактир был с садом; в самом углу, в кустах, сидел Петр с Алексеем; на столе перед ними все было приготовлено: и водка, и закуска, и чай. Поздоровались прачки с приятелями, подсели к столу; стали угощать их молодцы. Агафья пила водку без отказа, и под конец в голове у ней зашумело, в глазах помутилось; слышала она только шум какой-то и не понимала, что говорили вокруг нее. Немного погодя Петр с Аришей поднялись идти. Агафья осталась с глазу на глаз с Алексеем. Алексей тоже был порядочно выпивши, пододвинулся к Агафье и обнял ее одной рукой.

– Знаешь, как я тебя люблю? – сказал он.

– Почем я знаю,- проговорила Агафья и улыбнулась.

На другой день проснулась Агафья рано. Товарки ее все спали, Ариши не было дома. Голова у Агафьи сильно болела, точно по ней молотком стучали, и тошнило.

Поднялась она было с постели да опять повалилась. Захотелось ой освежиться: кое-как добралась она до кадки с водой и напилась, стало ей немного полегче; вернулась она на постель, уткнулась в подушку, стала вспоминать про вчерашний день. Вспомнила, как, напилась пьяная, как Алексей повез к себе на квартиру, а что было после, она и вспомнить не могла: спуталось у ней в голове все; даже не могла она вспомнить, как домой попала. Чувствовала она только, что сделала что-то скверное.

Защемило сердце у Агафьи, точно камень на грудь навалился; хотелось ей плакать, да слез не было. "Господи, что я наделала-то! .. Ну, как, Егор узнает", И разобрало ее зло и на себя за свою слабость, и на тех людей, по чьей милости в эту жизнь попала; стиснула она зубами подушку и долго так, лежала.

Пришла Ариша, у Агафьи и на нее глаза не глядят; увидала, что Агафья ничком лежит, подумала, что спит она. Толкнула, не шевельнется. Толкнула еще раз, подняла голову Агафья, вскинула покрасневшими глазами на Аришу и опять уткнулась в подушку.

– Аль голова трещит?

– Смерть моя … Мочи нет.

– Вставай, давай похмелимся, у меня тоже голова болит; вот я принесла.

Вытащила Ариша из кармана бутылку с водкой да два яйца печеных; Встала Агафья, выпили подруги. Стало Агафье полегче. После чая и совсем развеселилась баба.

"Что ж,- думает,- не велика беда, что согрешила! Муж-то тоже, чай, не зевает там. Гуляй, пока гуляется; остепениться время всегда будет"

С тех пор Агафья стала с Алексеем часто видеться: праздники по целому дню проводила с ним и на буднях кое-когда ходила к нему. И весело она провела все лето. Под конец лета стала Агафья в Алексее перемену замечать: сделался он грубый да суровый, совсем не такой ласковый, какой был раньше. Раз в трактире спросила она У него:

– Ты что такой угрюмый стал? Иль не любо, что со мной сидишь: знать опротивела?

Помолчал немного Алексей и говорит:

– Надо нам с тобой, Агаша, разойтись … на время только, на месяц, что ли.

Екнуло сердце у Агафьи, побледнела она.

– Что так?

– Да ко мне на побывку жена из деревни приедет, так сама знаешь … неловко …

Ничего не сказала Агафья, опустила голову и задумалась. Поняла баба, что все-таки она Алексею чужая, все-таки у него жена есть; может, он жену-то и любит, а на нее-то, глядит как на забаву. Похолодело сердце у Агафьи, и заплакала она.

– Так ты и потешайся … с женой своей,- чуть не крикнула Агафья,- а обо мне уж позабудь, потешился – и будет! .. Бог с тобой, смутил ты меня, навел на грех.

Зарыдала Агафья и повалилась на стол. Испугался Алексей, стал уговаривать ее, за руки взял. Отмахнулась от него Агафья, встала из-за стола и сказала:

– Оставь, не твоя больше! – и вышла из трактира.

Удивился Алексей ее прыти, однако не стал останавливать, а только посмотрел ей вслед. Вечером сидела Агафья в грязной полпивной, перед ней стояла бутылка пива. Она была пьяна и выводила охрипшим голосом песню.

– Что за песенница! – смеялись над ней сидевшие в полпивной .- Нельзя ли с вами познакомиться?

– Нельзя,- прохрипела Агафья,- Я не какая-нибудь … Я честная!

– Честная? Ну, голубушка, знаем вашу сестру … Дешева ваша честь! – сказал кто-то и грубо захохотал.

Ночевала Агафья в участке: она валялась без чувств на улице, и ее подобрал городовой. Утром ее привели к хозяйке. Лицо у ней опухло, под глазом фонарь, голос охрип, еле говорит. Ахнула хозяйка, как увидела ее такой, стала расспрашивать. Рассказала ей все Агафья, покаялась и стала прощенья просить.

– Ну, первый раз я тебя прощаю,- сказала хозяйка,- а если еще такой явишься – разочту.

Побожилась Агафья, что в первый и последний раз так сделала, и принялась за работу. Стала она такая тихая да молчаливая, с товарками почти не говорила, не смеялась, на их смешки не отвечала. Вспомнила она свою жизнь: как в девках жила, как замуж выходила, как ее муж любил и что наказывал ей, как, в солдаты шел. И стыдно ей становилось и разбирало ее зло на себя, что мужа забыла; думала было она написать ему про спой грех, покаяться, а как представит себе, как это огорчит Егора,- духу не хватает.

"Подожду до него,- думает,- может быть, скрою, а не скрою, – пусть его воля будет надо мной". И начнет она высчитывать, сколько мужу служить остается; сочтет и подумает: "Долго еще. Ну, да все равно, терпеть буду, побаловалась, и будет; теперь, кажись, не соглашусь.

Но хотя и твердо решилась Агафья соблазнам не поддаваться, а все-таки спокойна не была. Часто ее и совесть мучила, и тоска разбирала. Раз, в сентябре уже, когда дни короче стали и прачкам приходилось работать с огнем, устроили они засидки. Хозяйка дала им от себя на пропой пять рублей. Собрались все в трактир и пошли. Пошла и Агафья. Три недели она никуда не ходила: гулять не хотелось, а она боялась и глаза показать, и решила хоть размяться маленько. Пришли они в трактир, заказали водки, чаю. Прачки были все веселые и задорные; три дня им гулять приходилось, поэтому резвились они, зубоскальничали с половыми и с посетителями речами перекидывались.

Одна Агафья сидела как пришибленная и грустно поглядывала кругом себя – не забирало ее и веселье товарок. Принялись за водку прачки, поднесли и Агафье; замотала она головой и говорит:

– Нет, я не буду.

– Что там – не буду! Пей, лучше разгуляешься, а то, вишь, нос повесила! – Сказала ей одна прачка.

– Нет, не буду!

– Будет ломаться-то, дура! Ничего не понимаешь и отказываешься. Ты попробуй-ка маленько, сразу повеселеешь.

"И то разве выпить, – подумала Агафья, – может, и вправду полегче будет".

– Ну, давай, – сказала.

– Вот давно бы так! На-ко глотни да скажи: здравствуй, рюмочка! Прощай, винцо!

Взяла Агафья стакан в руки, услыхала винный запах, замутило у ней в животе, так ей вино противно показалось. Однако, через силу вылила она швырком вино в рот.

– Вот так давно бы! Теперь закуси, – сказала ей товарка.

Закусила Агафья. Налили ей еще стакан, выпила и повеселела: стала шутки шутить. Запели прачки песню, и она стала им подтягивать.

Долго сидели прачки в трактире, водку допили, стали пиво пить. Разгорелись прачки, раскраснелись, показалось им душно в трактире, и перешли они в сад: уселись за столом и запели песню. Голоса у них охрипли, песня выходила нескладно, стали над ними гости смеяться:

– Ай да певицы, ай да хор!…

– Не смейся горох, не белее бобов! – огрызнулись прачки.

Часов в десять пришла в сад артель сапожников; уселась она за соседним столом и стала прачек разглядывать.

– Ребята! – сказал один сапожник маленького роста.- Семь баб и все пьяные, давайте к ним подделаемся.

– Вали! – сказали ему товарищи.

Подошел маленький сапожник к столу прачек и говорит:

– Позвольте вам понравиться!

– Нельзя ли от вас избавиться? – ответила ему одна прачка.

Захохотали сапожники и всей гурьбой подошли к прачкам и начали с ними лясы точить. Хоть и пьяна была Агафья, однако поняла, к чему сапожники клонят и не хотелось ей связываться с ними; собрал ась она уходить отсюда.

– Куда ты? – спросила ее одна прачка.

– Домой,- сказала Агафья и вышла из сада.

На улице было сыро, и идти Агафье было трудно; ноги у нее скользили, она то и дело пошатывалась в голове у ней шум стоял, в глазах рябило, и ей казалось, что кругом все прыгало; и фонари, и дома, и извозчики с пролетками. Прошла Агафья улицу, повернула в переулок, прошла два, вдруг ей встретились три человека. В темноте нельзя было разобрать, кто они, но видно было, что все они пьяные. Поравнявшись с Агафьей, они остановили ее, и один из них сказал:

– Эх, голубка, пойдем с нами.

– Пустите меня,- сказала Агафья и хотела пройти вперед.

– Что больно спесивишься! Постой!

– Пустите! – повторила Агафья.

– Толкуй еще! Поворачивай оглобли! – раздался другой голос, и Агафья почувствовала, как ее взяли под руки.

– Отстаньте, а то закричу,- погрозила Агафья и изо всех сил рванулась из рук прохожих.

– Что за шум? – раздался вдруг новый грубый голос, и перед гуляками появился дворник с бляхой на лбу.

– Вот пристают,- пожаловалась ему Агафья и всхлипнула..

– Господа, проходите, а то свисток дам, нельзя так,ґ твердо проговорил дворник.

– Пойдемте, братцы, черт с ней – сказал один из пьяных.

И все трое скрылись в темноте переулка.

Дворник повернулся к Агафье, чиркнул спичку, поднес к ее лицу и спросил:

– Откуда идешь?

– Из трактира … засидки справляли …

– А где живешь?

– В Кольцовском доме.

– Знаю. Из каких?

– Прачка я.

– Так идти-то, чай, трудно? Вишь, темь-то какая!

Агафья промолчала.

– Хочешь, я отведу тебе местечко, там и отдохнешь? – опять сказал дворник.

– Где это?

– У меня в сторожке, там никого нет, хоть всю ночь спи.

Соблазнила Агафью сторожка. Думает: "Там тепло, а домой-то когда придешь? А спать-то все равно: завтра ведь не работать". И говорит она дворнику:

– Ну, пойдем.

Взял ее за руку дворник, покрыл полой халата и повел. Привел он ее на двор, отпер сторожку.

– Иди,- говорит.

Взошла Агафья и прямо на постель бухнулась.

В шесть часов утра дворник пришел с дежурства. Агафья еще спала; толкнул он ее и сказал:

– Эх, милая, вставай!

Открыла глаза Агафья и кубарем соскочила с постели.

Глядит кругом и удивляется. – Что, не узнаешь?

Промолчала Агафья. Стала вспоминать, как она попала сюда; думала-думала, почти ничего не вспомнила. Стал ей дворник рассказывать, как привел ее сюда. Услыхала это Агафья, опустилась на табуретку и схватилась за голову.

– Надо бы поправиться тебе,- сказал дворник.- Чай башка-то трещит?

Вынул из кармана полбутылки водки, достал из столика кусок: хлеба налил водкой чайную чашку и поднес Агафье. Осушила чашку Агафья одним духом и стала домой собираться.

– А опять-то придешь?

– Приду.

– Когда?

– На неделе как-нибудь.

– То-то, смотри, не забывай.

Простилась с дворником Агафья и пошла. В этот день у них совсем не работали. Прачки, которые были дома, спали: Агафья тоже завалилась спать и проспала до обеда. В двенадцать часов разбудила ее Ариша.

– Вставай, гулена! – сказала она.- Где ночь провела?

Агафья встала сердитая.

– А тебе что за дело? Где была, там нету,- Сказала она

– Ну, будет дуться-то. Я никому не скажу. Скажи, Агаша. И не стыдно тебе от подруги таиться?

Подумала немного Агафья и рассказала, где была и как попала туда.

– А он ничего, парень-то?

– Кажись, парень хороший. Да опостылела мне, Ариша, жизнь-то эта. Измучилась я совсем. Трезвая когда, так тоска гложет; пьяная напьешься – еще хуже!

– А ты пить-то брось! А дворника не бросай,- он пригодится, а то ведь одна-то оглохнешь совсем.

– Ах, Ариша, коли б я незамужняя была, тогда бы горя мало, а то ведь у меня муж есть. Грех! …

– Э! .. Грех! Кто без греха живет! А ты живи потише, не пьянствуй, и все по-хорошему будет.

– Все не ладно ..

– Ну, пустяки! .. Давай мы с тобою пообедаем да сходим прогуляться, а там в трактир, вызовем туда твоего душеньку нового, посмотрю я, что за птица такая …

Подумала она и согласилась.

После обеда пошли подруги на бульвар.

На бульваре пароду было много; все разряженные, расфранченные, сновали взад и вперед; были тут и чистые господа, и простой народ, и девицы гулящие. Смотрела кругом Агафья и примечала. Прошлись подруги раз по бульвару, вернулись назад. Попалась им навстречу девушка молоденькая, одета по моде, лицо набеленное. Подошла она к Арише, остановилась, улыбается. Взглянула на нее Ариша да так и ахнула:

– Неужели это ты, Катя?

– Я … Что, не узнала? Как поживаешь?

– Ничего! – говорит Ариша. – Как ты?

– Видишь как! Живу в свое удовольствие: ем, пью, одеваюсь во что хочется и нужды никакой не знаю. Сейчас, Ариша, мне некогда; другой раз я тебе все расскажу, а теперь в "Эрмитаж спешу.

Ушла девушка, и спрашивает Агафья:

– Ариша, чья это барышня?

Засмеялась Ариша.

– Такая же барышня, как и мы, грешные! Подруга она мне: вместе в ученье жили.

– Что ж она нарядная такая? Знать, богатая?

– Будешь богатая, коли ко всем тороватая! Попалась к одному купчику на содержание, ну и расфорсилась! Очень просто – всю молодость барыней проживет.

Задумалась Агафья над словами подруги и долго шла молча. "Вот как здесь молодость да красоту-то ценят!" – думалось ей.

– Ну, будет! – говорит Ариша – Пойдем чай пить.

Пришли они в трактир и послали за дворником. Немного погодя пришел дворник, увидел Агафью, улыбнулся.

– А,- говорит,- мое почтенье!

– Здравствуй! – сказала Агафья.

Поздоровалась и Ариша с ним.

– Очень приятно, – говорит, – с вами познакомиться. Слышала я, что вы мою подругу от темной ночи прикрыли. Спасибо. Как ваше имя?

– Звать-то нас Макар Андреевич, а насчет прикрытия, это мы завсегда можем.

– Ну, благодарим вас. Агаша, заказывай полбутылки!

– Нет, уж зачем же-с! Мы и сами можем угостить-с. Спасибо, что нс побрезговали моей сторожкой.

– Нет, уж прежде нам позвольте, а там уж как хотите

Компания загуляла, когда порядочно выпила. Расхрабрился дворник, обхватил Агафью и начал целовать.

– Я,- говорит,- ни в жизнь тебя не оставлю! Ходи ко мне, когда хочешь, надейся на меня, как на каменную стену!

Немного погодя компания разошлась: Ариша пошла домой, а Агафья с дворником – опять в сторожку.

С этих пор Агафья частенько стала похаживать к дворнику. Макар ее сначала принимал охотно, а потом стал отговариваться.

– Нельзя, голубушка,- говорит он,- я ведь не сам по себе, а у хозяев живу. Сохрани бог, заметят,- беда!

Стала Агафья пореже ходить,- только по праздникам; и с месяц так тянулось дело. Один раз стало скучно Агафье, так и ныло сердце у ней. И надумалась она к Макару в будни сходить, рассеяться. "Авось,- думала она,- не прогонит! " Пошабашили прачки, и пошла Агафья.

Приходит она к Макару, видит – в сторожке огонек. Взглянула она в окно и остолбенела. Сидит Maкap у стола, напротив него девушка какая-то, и он весело с нею разговаривает. Горько и обидно стало Агафье, и страшное зло взяло се. Подошла она ближе к окну и с размаху ударила кулаком в раму. Зазвенели стекла, выскочил дворник из сторожки. Видит – стоит Агафья бледная и вся трясется. Подумал с минуту дворник и говорит:

– Ты что же это, сволочь, затеяла?

– Бессовестный ты! Обманщик! Узнала я твои штуки! – крикнула Агафья, повернулась и пошла.

Посмотрел-посмотрел ей вслед дворник, махнул рукой и пошел опять в сторожку.

Идет Агафья и думает: "Тан вот они какие! Должно, все на один лад скроены! " Дошла до трактира, завернула в него, потребовала водки и выпила ее одним духом. Вышла из трактира и опять пошла. Куда шла баба – и сама не знала: не чувствовала она и не видала, что вокруг нее творится, была как шальная.

Было уже поздно, и на улицах пусто стало. Лавки закрыли, только в трактирах да в пивных горели огни. Повстречался Агафье человек какой-то, немного выпивши, одет чисто. Поравнялся с ней и говорит:

– Куда спешите так?

Оглянулась на него Агафья, улыбнулась, а сама опять пошла.

Воротился человек, догнал ее, взял за плечо и говорит:

– Куда идете-то?

Ничего не сказала ему Агафья.

– Пойдемте со мной! Хотите?

– Пойдем! – тихо сказала Агафья.

Утром проснулась Агафья в номере.

Было уже светло. Вчерашний незнакомец стоял перед ней одетый. Вынул он трехрублевую бумажку и говорит:

– Это вот тебе, а за номер я заплатил.

Ничего не сказала Агафья, только с боку на бок перевернулась.

Ушел человек, осталась Агафья одна и задумалась. Долго думала Агафья о своей жизни и решила просить у хозяйки расчет. "Не работница уж я больше!" – думала она И, решив так, Агафья вскочила с постели, оделась, взяла со стола деньги и пошла домой.

Удивилась хозяйка, когда Агафья расчет попросила, однако удерживать не стада.

– С богом,- говорит,- час добрый!

Стала Ариша спрашивать Агафью:

– Что это ты задумала, Агаша? Aль место нашла?

Ничего не сказала Агафья, только отвернулась. Получила Агафья расчет от хозяйки,- семь рублей ей пришлось, – простилась с товарками и пошла. Наняла она себе каморку и поселилась в ней.

Несколько дней Агафья никуда не выходила: все лежала на кровати и все думала, как она жить будет. Раскидывала он мозги так и так – ничего не выходило.

За это время она мало ела, плохо спала. Похудела, осунулась, из лица бледная стала, только глаза огнем горели Подошла она как-то посмотреться к зеркалу, показалось ей что она красивей прежнего стала. Вздохнула Агафья и стал наряжаться.

Вышла она из квартиры, уж вечер был, огни зажгли; постояла, подумала, куда идти, и пошла к тому бульвару, где с Аришей гуляла. Прошла она раз-другой по бульвару, села на скамейку, стала на прохожих смотреть. Прогуливалась. тут публика самая разнообразная, нарядная, веселая. Смотрела-смотрела Агафья и видит – подсаживается к ней парень какой-то, толстый, краснорылый, из артельщиков видно и закуривает папироску. Повертелся-повертелся парень и говорит Агафье:

– Не угодно ли, душенька, покурить?

Взглянула на него Агафья.

– Давайте,- говорит.

Дал ей парень папироску. Закурила Агафья, закашлялась, на глазах слезы выступили. Засмеялся парень. Помолчал немного. Потом начал парень слова разные закидывать, стал ее с собой звать. Согласилась Агафья.

С этих пор Агафья каждый вечер отправлялась на бульвар или набивалась собою прохожим. Сначала она робела и совестилась, ожидала, когда ее сами позовут, а потом попривыкла и сама стала навязываться. Она зашибала когда пятерку, когда больше. Сделалась она развязная, пила, ела хорошо и жизнь вела веселую. Водки пила она много и так привыкла, что без нее и дня не могла быть; приучилась и папиросы курить как следует.

Раз в трактире пригласили ее с другими гулящими бабами в артель мастеровых и стали угощать. Всех больше увивался около Агафьи один мужчина, рыжий и рябой. Пьян он был шибко и озорной такой. Рюмку за рюмкой налипал он Агафье и говорил ей масленые слова, Хоть и пила Агафья водку, но не по душе был ей рыжий и неохотно она говорила с ним. Были в этой артели и получше ребята. Особенно показался Агафье один паренек, молоденький, почти мальчик; попал он, видимо, первый раз в эту компанию, поэтому робел страшно и стыдился. 3аметила его Агафья и стала выжидать случая, чтобы разговориться с ним. Немного погодя поднялся парень из-за стола и пошел вон из зала. Догнала его Агафья в другой комнате и говорит:

– Эх, голубчик, постой-ка!

Остановился парень..

– Что тебе? – говорит.

– Пойдем со мной гулять ужотко!

Покраснел парень.

– Хорошо, – говорит, – через полчасика!

Вернулась Агафья к столу и села поодаль от рыжего. I

– Эй, милая! – крикнул ей рыжий. – Куда ушла-то? Садись ко мне!

– Убирайся к лешему, не хочу! – сказала сердито Агафья.

– Ну, будет тебе кирпичиться-то, иди!

– Не пойду,- сказала Агафья и отвернулась.

Покосился на нее рыжий таково злобно и замолчал. Вернулся парень и сел к столу. Подошла к нему Агафья и говорит:

– Купи, миленький:, пивца бутылочку!

– Изволь, – говорит парень и спросил пива.

Подсела к нему Агафья. Подали пива, взяла стакан Агафья и говорит:

– За здоровье того, кто любит кого, – и выпила.

Подошел к ним рыжий и говорит:

– Ты что ж, сволочь, меня опила и ушла к нему?

Взглянула на него Агафья и говорит:

– От сволочи слышу! Не закажешь, – кого хочу, того люблю.

– Так мое угощенье даром? Да я тебя! ..

И он схватил ее за косу.

Не трожь! – взвизгнула Агафья. – Не смей, рябой урод. Я на тебя и глядеть-то не хочу!

– А, ты так! – крикнул рыжий и ударил Агафью по лицу со всего размаху.

Пошатнулась Агафья, полилась у ней кровь из носа.

Ударил ее рыжий с другой руки, повалилась Агафья на пол. Начал ее рыжий ногами и руками бить. Насилу уняли товарищи рыжего и подняли Агафью; все лицо ее было в крови и платье залито кровью. Усадили ее мастеровые на стул, а сами поспешили уйти от греха. Осталась Агафья одна в трактире. Посидела немного, пошла в кухню, умылась и отправил ась домой.

Проснулась утром Агафья и схватилась за лицо. Лицо у ней сильно болело, и чувствовала она, что оно распухло. Спустилась она с постели, подошла к зеркалу да так и ахнула. Разнесло у ней лицо, ни на что не похоже: глаза как щелки, нос распух, на щеках ссадины, и во рту двух зубов нет. Опустилась Агафья на постель и окаменела.

Заныло у ней сердце, подступили слезы к глазам, страшное отчаяние охватило душу ее. "Что я буду делать теперь? Куда покажусь? Вот наказанье-то!". Повалилась на подушку и зарыдала. Через час она окуталась платком и пошла к хозяйке.

– Марья Ивановна, пошлите, пожалуйста, за водкой кого-нибудь; вот деньги.

Взяла хозяйка деньги, посмотрела на Агафью и покачала головой. Ушла Агафья опять в свою комнату и стала водку ждать.

Принесли Агафье водку, выпила она целую сороковушку и завалилась опять в постель. Дней десять Агафья делала так: лежит на постели, спит ; встанет, напьется допьяна и опять спать. Одурела баба совсем он сна и от водки, стала чуть не на стену бросаться.

Наконец вышли и деньги все. Стала она с себя коеґ что закладывать. Перезаложила все, осталось только то, что на ней было …

Стало у ней лицо подживать; фонари исчезли, только ссадины еще заметны. Другой день у ней не только водки, а харчей не было, и взять негде. Думала-думала Агафья, что ей сделать, и решилась у хозяйки взаймы попросить.

Но только Агафья заикнулась об этом первая, как та сказала, что сама хотела просить денег за квартиру.

– Где я возьму-то? – сказала Агафья.

– Поступай на место куда-нибудь, – посоветовала ей хозяйка.

– Куда мне поступать, Марья Ивановна? Разве вы не знаете мои дела?

Хозяйка будто сжалилась над ней.

– Постой! Есть у меня одна знакомая добрая барыня; может быть, она не побрезгует и такую возьмет.

– Марья Ивановна, голубушка! ..

На другой день, действительно, хозяйка свела Агафью к какой-то барыне. Та поглядела не нее, спросила, за сколько заложены вещи ее и сколько она хозяйке должна, и когда Агафья рассказала, она взяла у ней квитанцию от заложенных вещей и обещала выкупить, потом заплатила долг хозяйке и велела перебираться к ней. Агафья поблагодарила барыню и, не помня себя от радости, начала перебираться. Перебралась, барыня подарила ей два нарядных платья и велела примерить их, а вечером что она должна делать показала. Увидела Агафья, что она попала из огня да в полымя. Не взвидела свету Агафья, сгоряча-то хотела уходить, так и хозяйке объявила. Та сказала, что она ей не препятствует, только пусть она заплатит ей, что она потратила на нее.

Агафья поняла, что она попала в кабалу.

"Ну,- подумала она,- отгуляла я теперь на вольной волюшке, не вернуться мне теперь отсюда никогда!" И как вспомнила она про мужа, про свою мать-старуху, про тетку Мавру, то такая тоска ее охватила, хоть руки на себя накладывай.

Новые подруги Агафьи видят, что она грустит очень, стали ее всячески развлекать, велели почаще со двора ходить, да и здесь ни в чем не отказывать.

Хозяйка на первых порах все ей допускала брать: и вина, и папирос, и со двора позволяла ходить; только писали все это ей в счет втридорога. Но дальше – больше, хозяйка стала скупей, не стала, чего просила Агафья, отпускать, ворчала, что дела плохи, что девушки плохо стараются о том, чтобы гости денег побольше в заведении проживали.

Прошло несколько времени. Однажды утром стали куда- то справляться все девушки, велели и Агафье одеваться.

– Куда это мы пойдем? – спрашивает Агафья.

– На смотр,- сказала ей одна девка.

Агафья сначала не поняла.

– На какой смотр? – спросила она.

– А ты не знаешь? Вот тебе расскажу. Соберут нас со всех заведений, выведут на площадь, будет нас глядеть принц заморский. И какая понравится, ту он за себя замуж возьмет и в свою землю увезет.

Все девки так и прыснули со смеху. Видит Агафья, что смеются над ней, не стала больше допытываться. Оделись девки, вышли на улицу и пошли через бульвар, к части. Видит Агафья, что много таких же артелей идут, и стала догадываться, куда их гонят.

Пришли девки в часть, столпились в одной комнате. Стали они одна за одной уходить в соседнюю комнату, а потом опять уходить. Дошла очередь до Агафьи.

– Ну, ступай! – Сказала ей одна девка.

– Куда?

– К доктору, дура!

– Зачем?

– На смотр, не больна ли ты?

– Я ничего, слава богу, здорова.

– Да все-таки покажись, дьявол, чего уперлась-то?ґ и девка толкнула ее в дверь.

Пришла Агафья с осмотра, бросилась на постель да так и замерла. "Господи,- думает она,- до чего дошла-то я, до чего дожила! Сраму сколько! Весь век так! .. "

Заметили девки, что не в себе Агафья, стали смеяться.

– Вишь,- говорят,- баба-то как заробела, испугалась доктора.

Стала одна девка утешать Агафью:

– Будет, Гаша, оставь! О чем плакать-то? Привыкай! Ау! Знать, судьба наша такая. Все и мы честными были ґ да сплыли … Не плачь,- перемелется, мука будет. Поди лучше выпей.

Прошла неделя, месяц и год. Обжилась Агафья в заведении, стала, как и товарки, отчаянная; научилась она у них всему, что они знали; узнала, как гостей сонных обирать. Придет гость какой-нибудь пьяненький, займется с ним Агафья, подпоит его и поведет к себе. Как заснет гость, начнет Агафья одежду его обшаривать, немного денег оставит, а остальные возьмет себе. Встанет гость, хватится денег, начнет спрашивать; забожится Агафья, заклянется:

– Знать не знаю, ведать не ведаю, это ты сам где-нибудь пьяный истратил …

Большею частью сходили с рун: девкам такие проделки.

Все деньги, которые они отбирали от гостей, шли на пропой или на прогул. Отпросятся они со двора, нарядятся и закутят так, что насилу домой попадут.

Заглохла душа у Агафьи, позабыла она все прежнее хорошее, и если ей вспоминалось что, то старалась она прогнать эти воспоминания и заглушить их водкой.

Был какой-то большой праздник, гостей в заведении было много. Толпились они с утра до вечера и не давали покоя девкам. Только на рассвете стало просторнее. На другой день проснулась Агафья поздно; стала вставать с постели и почувствовала, что ей нездоровится что-то.

А в деревне, где жил Агафьин свекор, жизнь шла своим чередом. Правда, в доме свекра произошли некоторые перемены; но такие перемены были обычны.

От них отделился старший сын, потом они выдали замуж девку. Людей стало меньше, но и расходов меньше, а как у них хозяйство было хорошее, то они концы с концами сводили легко.

Уже прошло четыре года, как, Егора отдали в солдаты. Один раз осенью, в праздник, перед вечером, только сели старики за чай, слышат – кто-то подъехал ко двору. Поглядел Степан в окно, видит – солдат с повозки слезает. Узнал старик сына, обрадовался, вышел встречать его. Вошел Егор в избу, помолился на образа и стал здороваться. Поздоровался, помолился и сел за чай. Стали его отец с матерью расспрашивать, как служил, что видел. Обо всем рассказал Егор. Наконец, спросил он об Агафье.

Вздохнул старик, нахмурилась старуха и проворчала:

– Охота тебе, сынок, о ней спрашивать! Еще когда я говорила, что негодница она,- по-моему и вышло: в Москве живет, в разгульный дом попала!

Бледный стал Егор, опустил голову на руки и заплакал.

– Ну, спасибо вам, батюшка и матушка! Одолжили! Сберегли своему сыну жену честную! Аль я вам не радетель был? Аль не почитал вас? Неужели хлеба пожалели?

Стала утешать его Татьяна:

– И-и, будет тебе, сынок убиваться-то! Не стоит она этого! Сама виновата, не тужи, родимый!

– Ох, матушка! Легко тебе говорить-то, да мне каково? Знал бы, лучше не женился.

– Знамо, лучше не жениться. Подождал бы до сих пор,ґ може, первый сорт девку взял бы, а то погорячился, поспешил да и наехал с ковшом на брагу …

Еще больней было Егору слышать это обвинение. Зарыдал он:

– Не виновата она, матушка! Ничем она тут не виновата! ..

Захотелось Егору в Москве побывать, с женой увидаться. "Пойду,- думает,- все ей выскажу. Скажу ей, что сгубила она меня, позабыла, как ее любил, какою замуж взял, как от матери защищал, – все выскажу. Стану хлопотать разводную: она пущай живет как хочет, а я на другой женюсь!"

Поехал Егор в Москву, справился, где живет Агафья, и пошел туда. Приходит к заведению и просит дворника жену вызвать. Пошел дворник звать. Выбежала девка какаяґ то и спрашивает:

– Кто Агафью Алексеевну спрашивает?

– Я,- говорит Егор.

– Нет ее здесь: она в больнице с месяц уже.

– В какой больнице?

Растолковала ему девка, где больницу найти и как разыскать ее там, и ушла.

Пошел Егор в больницу, разыскал, спросил, где в такую-то палату пройти.

Указали ему.

– Где тут Агафья Алексеевна лежит? – спросил он у сиделки.

– А тебе что? Ты кто такой?

– Я муж ей. Как она у вас?

– Совсем плоха: горячка прикинулась. Сегодня, верно, кончится.

Подвела сиделка Егора к кровати и показала ему головой на больную.

Взглянул Егор и остолбенел. Лежит на кровати навзничь женщина. Глаза кровью налились, смотрит как помешанная; руки голые откинуты за голову.

Не верил Егор, что это Агафья. Посмотрел на черную доску над постелью; видит – ее имя написано. Сжалось сердце у Егора, стало ему жалко жену так что слезы к горлу подступили.

– Агафья! – окликнул он больную.

Не шевельнулась она.

Крикнул он погромче:

– Агафья!

Вздрогнула всем телом Агафья, стала вглядываться в него. С минуту она как будто не узнавала его, потом вскрикнула, рванулась вперед и повалилась опять на постель.

Подскочили сиделки, стали ощупывать.

Агафья умерла.

1889 г.