Местная шпана, рыночных торгашей обычно не трогала. Это — негласное правило. Какой смысл грабить тех, кто и так даёт работу и деньги пусть и за другие услуги. Но каждый пацан из Мишкиной компании знал, что воровать у рыночных, всё равно что брать у себя самого. Поэтому, вся воровская работа заключалась в том, чтобы тянуть кошельки у зазевавшихся покупателей и попрошайничестве. Были и другие дела вне рынка, но это уже каждый себе определял и на такие отклонения общие понятия и правила не распространялись.
Но бывало и так, что заезжие воровские шайки грабили чей-то ларёк и тогда проблемы были у всех. Торгашам ведь не объяснишь негласный кодекс и всякое такое. Им всё равно, лишь бы добро было возвращено в целости и сохранности, а уже кто украл это пусть полиция разбирается.
Случилось, что в одно прохладное утро конца сентября, пришла Надежда Ивановна Бурко открывать свой магазинчик с шубами да дублёнками, глянула, на замок, а тот — взломан. Кинулась внутрь, а там — погром. Полки с товаром опустели, стойки с одиноко висящими плечиками да упаковки по полу разбросаны.
Закричала женщина в истерике:
— Ограбили, ограбили! Полиция!
Народ рыночный сбежался, все кричат, волнуются. В негодовании и суровом настроении кинулись торговцы к вагончикам, что за рынком стояли. Бегут люди и угрозы их не шуточные.
Дверь вагончика резко открылась, и чумазая Петькина физиономия показалась в проёме:
— Облава! — выкрикнул он и тут же скрылся.
Мишка подскочил с дивана и кинулся в угол за столом, рванул кусок линолеума и сунул руку подпол. Там он прятал старый пистолет, что кто-то из пацанов принёс. Давно уже Мишка решил, если придут за ним, то просто так взять его не удастся. Будет отстреливаться.
Он пошарил рукой по листу железа, но там — ничего не было. Повернулся, залез другой рукой, потянулся в другую сторону — опять ничего. Да куда ж он делся? Никто вроде не знал о том, что он прячет пистолет — только Петька. Петька?!
И в ответ на эту мысль тут же раздался выстрел. Второй. Что он делает?
Мишка выскочил из вагончика, но только успел добежать до угла, как услыхал:
— Стоять! Стрелять буду!
Мишка остановился и поднял руки, а в следующий момент услышал:
— Беги, я их задержу!
И он побежал к лесополосе. Быстро, пугливо, озираясь. Казалось, вот-вот уже сможет прыгнуть за первый небольшой холм. Позади он слышал выстрелы и почему-то представил, что Петька как герой стоит посреди двора, а его окружают полицейские. Подумал, что он сам убегает словно заяц, а ведь всегда чувствовал себя — героем. Хозяином.
Что-то щелкнуло совсем рядом и Мишка споткнулся и упал. Лицо упёрлось в землю. Жгучая боль разлилась по плечу и стала подступать к шее. Мишка широко раскрыл глаза. Стебли травы, сухие, неровные, стоят словно лес. И земля, она пахнет чем-то родным, понятным. Букашка поднимается по желтой травинке. Даже букашка хочет вверх. Мишка закрыл глаза и увидел маму. Она держит его маленького на руках и целует. Она смеётся. Мама, где ты?
В больнице под охраной, словно опасный преступник. А разве нет? Разве он не опасен? Разве не делал то чего нельзя? Делал. Значит — он и есть настоящий преступник. Жаль, только сейчас понял это. Раньше не понимал, словно в игру игрался, как начал в четырнадцать так и до сих пор не наигрался. А теперь? Что теперь — суд, тюрьма. Всё, закончились вольные деньки. А ведь казалось всё так и будет. И никогда не изменится.
Подлечили, перевели в отделение. Там допросы с пристрастием. Всё. Влип по самые уши.
Узкая камера, два с половиной на три. Разве этого он хотел? Этого добивался?
Оказавшись здесь Мишка в один миг словно понял, что детская игра закончилась. Вот началась черта, что разделяет жизнь надвое. На весёлое развлечение, которое он придумал, заставляя пацанов воровать и прислуживать ему и что-то неизвестное. Вот граница за ней начинается взрослая, а может уже и тюремная жизнь.
Этого он хотел? В тюрьму, на нары. Чего добивался всей этой суетой? Ощущения царька, повелителя. Чтобы не ему повелевали — а он повелевал. Получил. Хотел денег, они лились к нему мелкой рекой. Но был ли он от этого счастлив? Разве не понимал то, что он делает, совсем не то о чем мечтал когда-то. Что всё это придуманное царство — только иллюзия, которая рухнула в один миг. Такого он ждал?
А Лена, что теперь будет с ней?
Он лежал в этой маленькой душной комнате на истрёпанном матрасе и смотрел в потолок.
Как же Лена?
Впервые за долгое время, может быть с того дня когда он в последний раз плакал, там в интернате от обиды и горечи, почувствовал как тёплая слеза скатилась по щеке. Мишка зажмурил глаза, чтобы не дать остальным, тем, что поджидали слабины, не дать им даже показаться. Но вот новая слеза и новая. И вот, уже поток слёз не остановить.
Всё как-то вдруг словно навалилось. Несколько старших пацанов, что мутузят его в интернате, пьяное лицо мамы, маленький, грязный брат Славка, что ходит по дому почти голый и посасывает корочку хлеба. Слёзы, горькие слёзы и обида страшная, пустая. Оттого что нельзя, уже никогда этого поменять. А Мишка так и не смог помочь своим братьям, чего когда-то так сильно хотел. Совсем забыл о них за личными шкурными интересами. Как же так? Ведь он так хотел всё исправить, а получилось ни сделал ничего, ровным счётом ничего. Так в чём он может тогда кого-то обвинить. Чем он лучше мамы или отца? Чем он лучше?
Злость на самого себя, вдруг вспыхнула резким огнем. Мишка оттер лицо ладонью и сел на кровати. Сел и от неожиданности отпрянул.
Напротив, на койке лежал человек. Вернее…ну, да — человек. Или подобие человека. Сразу и не разберёшь. Одежда его — лохмотья. Волосы слипшиеся в мелких листочках. Профиль его, словно профиль пирата или разбойника. Тёмное лицо, острые черты и запах, кислый запах, природу его сложно разобрать.
— Страшно? — вдруг, не открывая взгляда от потолка, сказал человек.
Мишка вздрогнул.
— То ли ещё будет, — продолжил тот, — это ведь только начало. А я и рад. Теперь хоть помоюсь. Подстригусь. Наемся. Не до отвала конечно. Но зато стабильно кормить будут. А то у меня уже скоро гастрит или язва разыграется. Я тебе скажу плохо питаться, тоже не дело. А у них тут всё вполне сносно. Считай диетпитание. А мне что, скоро холода пойдут, а мне знаешь по теплушкам тоже надоело. Я ведь брат, чтоб ты знал инженер по образованию.
Мишка смотрел на человека, а тому как будто было всё равно кто его слушает, лишь бы слушали, а кто не важно.
— Думаешь мне смотреть на эти их коммуникации хочется. Я и так наизусть знаю как всё устроено.
Почему он должен слушать его, почему он — Михаил Корякин, должен находиться рядом с этим очумелым бомжем и слушать его больные воспоминания?
— Слушай ты бы помолчал, голова раскалывается.
Но человек молчать не собирался, он как будто был приведён сюда специально, чтобы говорить.
— Васька дружок мой, тот уже там. Мы с ним сговорились одинаково, так что он уже должен мне местечко греть. А ты не волнуйся мы и тебя в обиду не дадим. Там ведь нужно вместе держаться. Если ты один, пропадёшь сразу. Нужно либо под кого-то, либо всё, считай твоя песенка спета. Опустят. А нас не трогают. Боятся, как бы чего не подхватить. Так если с нами будешь держаться, то и ничего. Может пронесёт.
— Я вообще-то туда не собираюсь, — возмутился Мишка.
— О, брат, — повернулся человек и Мишка увидел его глаза, они как будто стёкла, — это ты сейчас не собираешься. А пару раз с допроса придёшь сразу засобираешься. Тут ведь как? Статистика. Раскрываемость — опять же. Кого-то сажать нужно? Вот мы с тобой и пойдём. А тот, кто может отмажется, а тебя — за него. Вот такая кухня. Хорошо ещё если предложат деньжат. А то и не предложат. И иди брат, работай за него.
Человек засмеялся сухим, нездоровым смехом и Мишке впервые за долгое время стало страшно. С невероятной силой ему вдруг захотелось оказаться рядом с Леной, обнять её сильно и не отпускать никогда. И быть всегда рядом с ней, работать и жить честно.
Подумал он тогда, если будет хоть один единственный шанс на то, что выйдет отсюда он непременно им воспользуется. Теперь уже — по-другому.
Плохо, плохо на душе. Но вскоре стало ещё хуже. Каждое утро, Лена вскакивала с кровати и бежала в ванную. Плохо, совсем плохо.
Как-то утром стук в дверь:
— Леночка, доченька, как ты? — мама словно человек, который ничего не говорит, но всё знает.
— Мама мне плохо. Я больна?
— Ты беременна.
— Что?
— Нужно доченька идти к врачу.
— Но ведь, я же…
— Доченька, ты же знаешь, я на твоей стороне, но отец он очень зол.
— Он сам хотел чтобы я нашла парня и встречалась с ним, так что теперь. Я люблю его и не собираюсь от него отказываться. И пусть мы не можем видеться, но я пойду к нему…
— Он в тюрьме, — мама не смотрела в глаза.
— Как? Как в тюрьме? За что?
— Он вор. У рыночных воришек — главный.
— Нет. Он не вор. Он не может быть вором, он говорил, что зарабатывает хорошие деньги, скоро мы будем вместе.
— А как он зарабатывает, ты знаешь?
Лена притихла.
Ведь и правда она совершенно не знала, как он зарабатывает. Тогда он вернул её кошелёк…
И что это значит? Что он сам и украл его? Нет, не может такого быть. Значит он простой, самый обыкновенный карманный вор? Преступник. Который живёт за счёт других людей.
А как же любовь? Как же их чувство?
Теперь он в тюрьме, а она беременна. Как всё сложно и запутанно. Как это тяжело понять и принять. Всё могло быть так хорошо, но он оказался вором.
В это же время в кондитерской снова Гришка образовался. Отец взял его на работу и уже совсем скоро, казалось будто Гришка никуда не уходил. Интересно, что он не был навязчив, не приставлял к Лене со своей любовью и даже старался избегать встреч.
Поначалу она не придавала этому значения. Целиком в мыслях о Мише и о своей такой неожиданной беременности. Она старалась понять, что будет дальше и не слишком хорошо представляла будущее. А Гришка словно тихий ангел. Бессловесный, незаметный. Он помогал там, где нужна помощь, приходил когда звали, а если был не нужен куда-то исчезал.
Исподтишка Лена наблюдала за ним и в какой-то момент даже поймала себя на мысли, может быть зря она отказалась от него. Ведь он хороший парень и не вор, а честный работяга. Он здесь рядом. А что ушел тогда, так это для её же блага. А для какого собственно, блага?
Если бы он не ушел тогда, не было бы того что есть теперь. Всё повернулось бы совсем по-другому. Она была бы уже за ним замужем. Ах, как всё легко и просто когда думаешь, но на деле получается совсем не так. На деле всё гораздо сложнее.
Лена вздыхала и старалась вспоминать о своей любви к Мишке. Но он в тюрьме и когда выйдет неизвестно. Нужно было хотя бы сходить туда, но как, кто её пустит? И что она скажет? Нет. Страшно. Нет.
Возле городского отделения полиции Лена остановилась. Ещё раз в мысленно прокрутила все, что будет говорить. Она не надеялась на то, что вот так возьмут и сразу поведут к Мишке, но нужно было хотя бы попытаться.
Вошла. Объяснила дежурному, что к чему. Тот глянул словно усмехнулся, может показалось. Взял паспорт, что-то набрал на пульте:
— Ждите, — ещё раз глянул он.
Минут через пять вышел в тёмном костюме мужчина. Невысокий, внимательный.
Осмотрел Лену и спросил:
— Вы, по поводу Корякина?
— Да, я.
— Следуйте за мной.
Последовала. Несколько коридоров, лестница. Кабинет.
— Присаживайтесь.
Он сел за стол и убрал бумаги что там лежали:
— Слушаю вас, — посмотрел бледными глазками и Лене показалось, что он знает про неё всё, — что вы хотели мне сказать?
— Я по поводу Михаила Корякина. Он был со мной.
Следователь усмехнулся:
— Так вот сразу?
— Он каждую ночь был со мной.
— А днём? Что он делал днём? Вы знаете.
— Он на работе днём.
— А вы знаете, в чём заключается его работа?
— На рынке.
— Девушка, это мы и так знаем. На рынке днём он как раз и совершает противоправные действия о которых идёт речь. Потому что рынок ночью не работает. Там некого грабить ночью.
— Но ведь он не грабил.
— Вы уверены?
— Да я уверена. Но не — вор.
— А кто же он по-вашему?
Лена понимала, все что она говорит это совершенно никому не нужно. Глядя на этого чёрствого человека она не верила в то, что Мишку просто отпустят только потому, что она пришла. Но маленький лучик надежды всё-таки теплился в сознании, Лена ни как не хотела от него отказываться.
— Я беременна. Понимаете?
Следователь с любопытством посмотрел на живот Лены, и кривая усмешка снова натянулась на его лице:
— Вы думаете, это поможет?
— А что поможет?
— Возможно, поможет что-то другое, но только не ваша беременность.
— А что другое? Деньги? — вдруг поняла Лена.
— Тише вы, не кричите так. Не деньги.
— А что?
— Вы могли бы убедить его отдать всё награбленное.
Странно было слушать такие разговоры — вор, награбленное. Лена совсем не хотела думать такое о Мишке. Разве он вор и грабитель? Нет.
— А я могу с ним увидеться?
— Могу это устроить, но опять же только для того, чтобы вы повлияли на него. Вы сможете сделать это?
— Я могу постараться, — ответила Лена, хотя совсем не была в этом уверена.
Пусть хотя бы дадут встретиться, а там уже как получится.
— Корякин на выход!
Мишка вздрогнул и вскочил с нар. Он не ждал допроса, вроде сегодня уже водили. У него всё пытаются выведать, где он спрятал деньги и шубы. Но Мишка не дурак. Он хорошо понимал раньше, понимает и сейчас — найдут деньги, будет дело, не найдут — не будет.
— Давай, удачи, — прохрипел сокамерник.
В комнате для встреч серые стены, стол и два стула. Вроде бы больше ничего, но Мишка знал, что у этой комнаты есть глаза и уши.
Вошел и остановился. Лена. Зачем она пришла? Дура. Только хуже может сделать. Сейчас расплачется и сиди, смотри на это всё.
— Миша! — она хотела встать, но охранник остановил.
Недовольный Мишка сел напротив и посмотрел на Лену. В одно мгновение, он словно перенёсся в её комнату, вдохнул аромат тепла и дома. Он почувствовал как ему хочется сейчас быть там у неё в спальне, в её кровати.
— Чего тебе? Выдавил он.
— Миша скажи им, где деньги и тебя отпустят.
— Ты зачем пришла?
— Увидеть тебя.
— Уходи. Я тебя видеть не хочу.
В глазах её испуг. Ему стало её жалко, но роль которую она сейчас играла, была решающей. Пусть она не знает этого, он сам решит как всё будет.
— Уходи! Ты мне не нужна. У меня есть другая девушка! Тебя я не люблю! — он говорил это громко, чеканя слова, как будто оттого как он их скажет зависело его будущее. Но ведь так и есть.
Слёзы застыли на её желтых ресницах. Кончик носа покраснел.
— Что ты говоришь? — она беспомощно стала озираться на охранника.
— Хватит ныть ты уже достала меня. Достала! Убирайся! И что бы я тебя не видел больше!
Он распалялся всё сильнее и казалось цель достигнута и уже никак эти полицейские не смогут повлиять на него.
— Я беременна, — вдруг сказала она.
На одно мгновение лицо его преобразилось, но только на мгновение.
— Ты мне не нужна! Забудь меня! Живи, как хочешь. Всё! Пока!
И он пошел к двери.
Домой Лена пришла в состоянии подавленном, если не сказать совсем плохом. В комнате упала на кровать и лежала так пока мама не постучала:
— Доченька, что ты? Тебе плохо?
— Мне плохо, — она посмотрела на маму и отвернулась к стене, — я не хочу, ничего. Я избавлюсь от ребёнка. Он сказал, что не желает меня видеть больше никогда.
Мама подсела на кровать и погладила Лену по спине.
— Солнышко моё, не волнуйся мы справимся. Не нужно торопиться. Ребёночек ни в чём не виноват.
Прошла пара недель. В кондитерской Солнцевых что-то витало в воздухе. Что-то задумывалось. Ещё ни кто из них не знал этого наверняка, но уже каждый имел в уме выход из сложившейся ситуации.
Первым заговорил Гришка.
Как-то так получилось, что оказались все в зале в одно время Лена, мама, отец и Гришка, в какой-то момент всеобщего обсуждения ассортимента Гришка вдруг спросил, как будто сразу у всех:
— Я хочу жениться на Лене. Будете вы, портив? — он обернулся к родителям, которые замерли и переглянулись.
Лена за прилавком медленно опустила взгляд, словно давая позволение говорить о себе и решать за себя. Будто перекладывала на других ответственность за свою жизнь и будущее.
— Мы не против, — сказал Антон Лукич.
Все повернулись и посмотрели на Лену. Она молчала, а потом, как будто дело касалось совсем простого вопроса — кивнула. Все заулыбались, начали поздравлять друг друга. Отец развеселился, хлопал Гришку по плечу и тряс ему руку. Мама кинулась к Лене и громко целовала её в щёки. Лена улыбалась и поглядывала на глупо улыбающегося Гришку. А он, словно не верил, что слова его произвели такой эффект оглядывался по сторонам и казалось, хотел ещё что-то добавить.
Так, в один момент всё стало налаживаться. Сами собой потекли дни приготовления к свадьбе. И хоть звать гостей и родственников ни кто не собирался, но всё же нужно было соблюсти некоторые законы приличия.
Лена была в состоянии, как будто не своего тела и разума. Делала всё правильно и так как нужно, но только под влиянием общей цели. Она старалась не останавливаться и не задумываться. Не цепляться за прошлые дни и начинать выстраивать планы. Старалась вспомнить то чувство, которое вызывал в ней Гришка в те дни, когда только, только пришел к ним работать. Когда она влюбилась в него.
Заменить одно чувство на другое и поменять местами разные понятия в своём сознании, вот что пыталась она делать. Одно — назвать ошибкой, а другое определить как — верное. И вот что странно, это неплохо получалось. Иногда правда в памяти проскакивали удивительные моменты Мишкиной любви, тогда Лена вспоминала комнату в полиции и слова — «Ты мне не нужна».
Каждый раз перед сном он думал о том, что теперь любой день и час приближает его к тюрьме. Всякий разговор со следователем оканчивался одинаково, Миша понимал — назад дороги нет. Теперь он должен думать о другом, о том как будет жить — там. Что делать. Время, это единственное, что у него есть. Время подумать.
Всё, за спиной ничего нет. Оставил, там в прошлом. За стеной этого здания. Теперь только это и ничего больше. Лишь стены и люди. Другие люди. Не такие, как там, за стеной. И нужно думать, как он будет жить среди других.
Сосед по камере много рассказывал, но он и сам не знал как — там. Только предполагал. Они оба, предполагали. И свыкались. Странно. Отчего-то Мишка быстро смирился. Он не пытался, не наедятся. Зачем? Ведь вину его всё равно докажут, как бы он не старался, как бы не сопротивлялся. Всё равно в один из дней, следователь поставит точку в его деле. И всё. Всё.
— Корякин, на выход!
Мишка сонно посмотрел по сторонам, будто не понял где находится. Потом вспомнил, камера. Сосед. Но почему так рано. Быстро натянул кроссовки.
— С вещами!
Сосед закряхтел, повернулся:
— Всё, пацан. Кончено твоё дело. Давай. Встретимся небось. Удачи.
Испуганный такими словами Мишка сощурился от света лампы в коридоре и судорожно застегнул молнию на куртке.
Коридоры, решетки, коридоры. Маленькое оконце. Паспорт, ключи, брелок, зажигалка. В чём дело?
— Пошел. Свободен.
Что? Свободен? Кто свободен?
Солнце ударило в лицо ярким лучом. Мишка зажмурился и с минуту стоял с закрытыми глазами. Свободен. Но почему? Почему? Он обернулся, чтобы задать этот вопрос хоть кому-то, но дверь отделения закрыта, а открывать её снова он уже никак не хотел. Вернуться и узнать почему? Что за глупость. Несколько шагов он сделал несмело и обернулся на окна участка, вдруг там кто-то стоит и смотрит. Но никого не было у окон. Никто не следил за тем как Мишка уходит.
Улица, вторая, третья. Куда теперь? Идти на рынок. Нет. Всё. Туда он больше никогда не пойдёт. Никогда.
Лена!
Ещё улица, другая, третья и вот он уже стоит на пороге кондитерской, но на двери надпись — Закрыто. Он отошел, глянул на окна второго этажа. На окне Лены решетка. Кинул несколько камешков. Но ни кто не выглянул. Постучал в дверь. Тишина.
Какая-то женщина, выглянула из окна дома напротив и крикнула:
— Чего стучишь, свадьба у них! Замуж дочку выдают! Не работают сегодня.
Слава эти, словно пушечный выстрел поразили Мишку. Сильнее даже чем слово — Свободен. Когда сказали — Свободен, он ещё пребывал в некотором замешательстве и неверии, а когда услышал о свадьбе то, как будто по голове дровенякой стукнули. Свадьба? Дочку замуж? За кого?
— А кто жених? — крикнул Мишка.
— Так грузчик ихний — Гришка жених!
Расписаться наметили на утро.
Лена в кружевном белом платье по колено и туфельках на каблучках. Маленькая, белая шубка, как одуванчик. Рыжие волосы с вечера накрученные на бигуди, милыми прядями лежали на плечах. Реснички, слегка подчернённые тушью. Чудное личико Лены в этот день настолько преобразилось, что Гришка как будто снова влюбился. Он любовался каждым её движением, каждой черточкой и был тихо счастлив.
Мама Гриши тоже любовалась Леной. Как приехала, сразу одобрила его выбор. Хотя, что ей оставалось? Только принять. Торопливое знакомство родителей и вот, они уже возле городского Загса.
Прекрасный ноябрьский день, будто природа понимала, что в такое утро не нужно бушевать и злиться, а лучше осветить дорогу, пусть не ярким, но спокойным лучом ноябрьского солнца. Лена слегка дрожала, но на лице улыбка. Значит — тоже счастлива.
В здании Загса ноги словно начали подкашиваться. Лена прислонилась к стене.
«А что если это ошибка, глупая, непоправимая ошибка. Что если я делаю не то и не так? Что если решение принято неверное? Неужели поздно? Неужели теперь навсегда я стану женой Гришки? Хотела же. Сама хотела. Сама решила. А теперь уже чего? Не понравится, разведёмся. Подумаешь. Мишка в тюрьме, а мне как-то совсем не хочется беременной без мужа ходить. А так…»
Улыбка давно слетела с её губ и чем ближе к кабинету, тем медленнее шаг.
«Короче, будь что будет. Всё уже допрыгалась. Теперь нужно просто пойти и расписаться. И тогда у меня хотя бы будет муж. Чего ещё ждать. На такую как я всё равно очередь не стоит. А Гришка хороший. Очень хороший…»
В просторном кабинете все выстроились в ряд. Женщина за столом, что-то читает.
«Зачем она это читает? Представляю сколько раз ей приходится повторять одно и то же изо дня в день. Я бы не хотела такую работу. Во всём есть свои плюсы. Ей возможно её работа нравится. Да давайте уже заканчивайте и по домам… А ведь это — моя свадьба. Скука. Одна скука».
Лена вздохнула и посмотрела на туфли женщины.
«Какой у неё размер? Наверное сорок второй не меньше. Ага, если целый день читать эту ерунду, то и у меня был бы такой размер».
Неожиданно стало как-то не по себе. Что-то стукнуло на улице, какой-то сигнал прозвучал в голове, и Лена услышала совершенно отчётливо своё имя:
— Ленааа! Ленааа!
— Что это?! — вскрикнула она и кинулась к окну.
Там за окном с высоты второго этажа она увидала Мишку. Он бегал от одного конца здания к другому и кричал:
— Ленааа!
Она кинулась из кабинета и побежала по коридору, по лестнице, выбежала на улицу. Остановилась на ступеньках. Он увидел её и бросился в её строну, но откуда-то взялся Гришка и преградил ему дорогу.
— Нет, — сказал он, — не всё так просто.
— Лучше отойди, — грозно глянул из-под бровей Мишка.
— Пусти меня, — оттолкнула Лена Гришку и кинулась к Мише, но Гришка схватил её за шубу и потянул на себя. Завязалась потасовка, Мишка схватил Лену за руку и стал тянуть вниз. Туфля слетела с её ноги. Какое-то время они тянули её каждый на себя.
— Да отпустите вы — оба! — закричала Лена.
Они остановились. Она дёрнула шубу и подобрала туфель.
— Оба уйдите! Надоело всё это уже! Сколько можно?!
— Лена, меня отпустили, теперь я с тобой буду всегда! — крикнул Мишка.
Лена посмотрела на него, потом на Гришку, потом повернулась и пошла вдоль по улице. Остановилась, сняла второй туфель и бросила в сторону.
Дверь в палату открылась, Солнцевы мама с папой вошли с букетом и шариками.
— Доченька, поздравляем!
Рядом с постелью Лены кроватка в ней барахтается маленькое, чудесное создание. Над ним склонился Мишка. Довольный. Смотрит, не может оторвать взгляд.
Во взгляде этом — вся жизнь. Её смысл, стремление, цели. Вот она, самая главная страница. Вот, маленький человек — сын. Вот, любовь — Лена. Теперь только это, отныне и навсегда.
© 2017
КОНЕЦ