Солнце и Крест (СИ)

1.

— Gott mit uns! — вскричал благородный рыцарь Бруно фон Кислинг и первым врубился в ряды язычников. Братья-рыцари следовали за ним по пятам, поражая азиатских варваров мечами, топорами и боевыми молотами. Девственно-белое поле, на котором повстречались два войска, в считанные мгновения окрасилось кровью. Казалось, кровь мгновенно захватила все окружающее пространство; она была повсюду. Не только на едва прикрытой снегом земле, на плащах рыцарей, на их оружии, на попонах благородных рыцарских коней — мелкие брызги крови даже повисли в морозном воздухе, и в этот кровавый туман сейчас погружалась крестоносное воинство, все дальше и глубже. Барабанные перепонки были готовы в любой момент лопнуть от невыносимого шума, лязга мечей и копий, грохота ручных бомбард и петриналей, воплей сотен раненных и умирающих — как людей, так и животных. Так не могло продолжаться бесконечно, кто-то из бойцов двух армий должен был сломаться и уступить — и первыми сломались татары. Следовало отдать им должное, воины Великого Хана были готовы сражаться и дальше, но сразу два тяжелых удара — удар засадного полка крестоносцев и гибель главного татарского военачальника — заставили их дрогнуть, отступить, а потом и вовсе удариться в бегство. Даже в этот позорный момент из уст татарских всадников продолжал вырываться их леденящий душу боевой клич «Уррагх, уррагх!», но теперь он звучал иначе — не как торжествующий вопль победоносной орды, но как крик ужаса людей обреченных и испуганных, стоявших на грани гибели и заглянувших за грань поражения. Западные рыцари, наученные горьким опытом, не преследовали разбитого противника — пусть даже в этот раз татары и не помышляли об одном из своих знаменитых ложных отступлений, в прежние и недавние времена погубившие целые вражеские армии и царства, а искренне желали спасти свои жизни. Побежденные варвары отступали с такой поспешностью, что даже бросали оружие и доспехи, дабы облегчить своих коней.

— Стойте! стойте! куда же вы?! — кричал им вслед разгоряченный Бруно фон Кислинг. — Остановитесь! Жалкие трусы! Позвольте мне убить вас! Братья!.. Бейте язычников! не давайте им пощады!.. Пленных не брать!

— Остынь, Бруно! — расхохотался барон Альберт фон Хаузер. — Все кончено! Мы победили! Победа, братья! Победа!

— Победа! Sieg! Sieg! Vittoria! Seger! Deus lo vult! Buddugoliaeth! Non nobis, Domine! — на разные голоса закричали окружавшие их рыцари.

Это был один из величайших крестовых походов, которые видел свет. На это поле явились не только братья Тевтонского Ордена, но и паладины Священной Римской Империи, преторианские гвардейцы латинского императора Константинополя, железные латники властелинов Дании и Швеции, воины из далеких западных королевств — Англии, Бургундии, Арагона, Сицилии, даже из самой Ирландии; рыцари и полубратья союзных орденов — госпитальеры, храмовники, лазариты, гауденты и многие другие. Шесть королей, девять великих магистров, двенадцать епископов, восемнадцать герцогов, бесчисленное множество малых церковных и светских князей. Казалось, весь христианский мир объединился в едином порыве, дабы проникнуть так глубоко в сердце Азии, как не удавалось ни одному из властителей Европы со времен Александра Великого. До сих пор крестоносцам сопутствовала удача, поэтому они не собирались поворачивать назад; поэтому они собирались идти дальше — через снежные равнины Тартарии, через безводные пустыни древней Персии, до великих стен загадочного Катая; идти, пока не увидят берега последнего моря — и переправиться на другой его берег, дабы скрестить свои мечи с легендарными всадниками волшебной страны Чипангу. Потому что так желает Господь — и так будет сделано, к вящей славе Его.

Прежде чем разбить лагерь и собраться у вечернего костра, победители добросовестно обошли поле битвы. Подобрали своих раненных, которым еще можно было помочь и облегчили страдания тех, кого спасти было нельзя; добивали врагов и собирали трофеи. Шедшие с обозом рабы уже привычно долбили уступами мерзлую землю, чтобы достойно похоронить павших крестоносцев. Убитых татар тоже собирались хоронить — их освобожденные от брони и оружия трупы стаскивали в кучи, которые должны были превратиться в погребальные костры. Пусть над миром царила зима, и вряд ли рыцарям грозила вспышка чумы, в крестоносной армии царила суровая дисциплина, а приказы полководцев, велевшие сжигать тела мертвых врагов, были ясны и недвусмысленны. Тем более что эту грязную работу все равно выполняли рабы и кнехты.

И, несмотря на возмущение и возражения брата Бруно фон Кислинга, христианские воины брали пленных.

— Смотри-ка! — воскликнул молодой рыцарь Август фон Каттерфельд, склонившись над очередным татарином в богато украшенных доспехах. — Этот еще жив! Дышит!

— Ну так помоги ему перестать, — пожал плечами Бруно. — Верни его в ад, откуда он вышел!

— Не спеши, — остановил его Альберт фон Хаузер. — Видишь, Август, на нем совсем нет крови. Сдается мне, он всего лишь оглушен. Давай-ка приведем его в чувство. За знатного пленника можно взять богатый выкуп…

— Постыдись, Альберт! — нахмурился фон Кислинг. — Помни, что мы отправились в этот поход не ради татарского золота, но ради торжества Господа и католической веры!

— Татарское золото ничуть не хуже золота иудеев или схизматиков, чьи сундуки и сокровищницы мы опустошали по дороге сюда, — невозмутимо отвечал фон Хаузер. — Меня устроит любое золото, на которое можно купить новые доспехи или оружие — оружие, которое поможет мне поразить еще больше врагов Христа и Святого Престола!

На эти слова даже суровый Бруно не нашел что возразить, поэтому, все еще продолжая ворчать себе под нос «не дело это», он спустился с коня и присоединился к своим товарищам. Лежавший на снегу татарский воин носил не только дорогой, но и хитрый шлем из черного индийского железа, поэтому братьям-рыцарям пришлось потратить несколько минут, прежде чем они справились с мудреными застежками. Август фон Каттерфельд сам не понял, как ему удалось сорвать шлем с головы поверженного врага — это произошло так неожиданно, что молодой тевтонец потерял равновесие и едва удержался на ногах. Чтобы не упасть, ему пришлось упереться левой ладонью в грудь татарина — и тут же отдернуть ее, как будто рука коснулась раскаленной сковороды. Каттерфельд шарахнулся назад и все-таки упал, очень удачно приземлившись на собственные ягодицы. На лицо его при этом возлегла печать крайнего изумления:

— Женщина!

— Женщина, — подтвердил барон фон Хаузер и пожал плечами. — Эка невидаль. Что тебя так удивляет, брат Август? В армиях врага сражаются женщины. Это все знают.

— Грязная язычница! — с отвращением сплюнул фон Кислинг и перекрестился. — В пекло ее!

— Не говори глупостей, брат, — поморщился барон Альберт. — Или ты не знаешь законов Ордена, в которых прямо и ясно говорится, как нам должно поступать с женщинами, захваченными в плен? Не станем же отступать от них и сейчас.

И снова Бруно не нашел что возразить, тем более что в этот самый миг маленькая стройная татарка, облаченная в черные с золотом доспехи, открыла глаза. Глаза, черные и глубокие как ночь, уставились на тевтонцев из-под копны таких же черных густых волос.

Некоторое время крестоносцы молча рассматривали свою пленницу. Маленькие уши, широкие скулы, приплюснутый нос, полоска белоснежных зубов, мелькнувшая между бледно-розовыми губами… Очень странный цвет кожи — одновременно смуглая и бледная. Возможно, отблески погребальных костров и холодное солнце Тартарии сыграли с рыцарями злую шутку. Вне всякого сомнения, пленница принадлежала к примитивной варварской расе, хотя была по-своему красива — как бывает красивым дикий зверь или цветная ящерица, привезенная из жарких южных стран. Трудно было сказать, к какому из многочисленных племен вражеской империи она принадлежит. Скорей всего, чужеземная воительница была рождена в гареме какого-то аристократа или могущественного военачальника, куда доставляют женщин со всего обитаемого мира, даже из Африки и Нового Света. Известно, что такие гаремные принцессы нередко становятся солдатами, фанатично преданными своему отцу и господину.

Первым опомнился барон Альберт фон Хаузер и произнес по-татарски, старательно выговаривая слова:

— Я говорить — ты понимать?

— Не утруждайте себя понапрасну, — немедленно отозвалась татарка слегка хриплым, простуженным голосом. — Я прекрасно говорю на вашем языке… и других языках.

— Ведьма! — взревел Бруно фон Кислинг и схватился за меч. — Как ты смогла так быстро выучить наш язык?! Братья, это чернокнижное колдовство! Давайте убьем ее, пока она не наслала на нас злодейские чары!

— Железноголовый болван, — в голосе девушки прозвучало откровенное презрение. — Я говорю по-немецки, потому что моя мать была родом из Саксонии. Но отец мой был воином из племени Алшин и телохранителем самого императора, поэтому я пошла по его стопам. Мое имя — юзбаши Валия-Бакира бинт Темур аль Кабир, я солдат армий Пророка и Золотой Воин Шибирского Царства, верная слуга Богдыхана, повелителя Востока. Больше я вам ничего не скажу.

— Валиябакира? — переспросил благородный рыцарь Альберт и ухмыльнулся. — Валькирия что ли?!

— Надо же, из Саксонии, — пробурчал Бруно. — Землячка почти… Ладно, поболтали и хватит. Берите ее под руки и пошли отсюда.

Но прежде чем убраться прочь, хозяйственный Альберт подобрал шлем пленницы и ее небольшой изящный меч, украшенный вделанным в рукоятку бледно-голубым драгоценным камнем. Ломбардские купцы, следовавшие за обозом, отвалят за такое оружие кругленькую сумму в звонкой монете…