Солнце в ночном небе

14

Меликсер вела машину медленно, старалась не думать о том, что еще не так давно находилось в багажнике старого «Опеля». Уже светало. А она все продолжала кружить по улицам Штраубинга как заведенная. Ее молитва, обращенная к Аллаху, сводилась к одному: она просила простить ее за то, что она сделала несколько часов тому назад. Она объясняла, что вынуждена была так поступить, потому что другого выхода все равно не было и она никогда не смогла бы предать Люлиту.

Серебряные кольца Меликсер сверкали, когда она крутила руль, густые черные волосы ее отливали медью, когда на них ложились снопы электрического света.

Она не могла понять: как так случилось, что она спокойно восприняла смерть человека и даже сама отвезла тело в парк? Хладнокровно, словно проделывала это не в первый раз, вытащила труп (тяжелый, неудобный, страшный) из багажника и привалила к дереву, чтобы его утром поскорее нашли. И так же спокойно, нисколько не переживая, что кто-то мог случайно увидеть ее в парке, вернулась в пансион.

Дальше она действовала, четко следуя указаниям Люлиты: отвезла русских девушек в дом, помогла устроиться на ночлег. Даже Валентине, явно пребывавшей в шоке (у нее еще и разболелось горло), она приготовила сладкую воду – проверенный рецепт ее бабушки. Валентина смотрела с недоверием, как Меликсер наливает в стакан теплую воду, насыпает столовую ложку сахара и размешивает.

– Пусть выпьет, утром горло перестанет болеть, – сказала Меликсер Ольге, чтобы та перевела подружке.

Ольга тоже удивленно посмотрела на стакан с сахарной водой.

– Сами увидите.

Что они думают о ней? Что она каждый день развозит по паркам Штраубинга трупы? Пусть думают, что хотят. Главное для Меликсер – что думает о ней Люлита.

В два часа ночи она остановилась возле ночного бара. Он был почти пуст. В большом зале за столом сидела группа девушек, но по их виду было ясно, что они собираются уходить. Должно быть, здесь праздновали чей-то день рождения – салат-бар был почти пуст, и официантка уносила остатки пиршества. Меликсер подумала, что у всех этих девушек, приблизительно ее ровесниц, есть семья, свой дом, родители, и они имеют возможность встречаться и общаться с близкими каждый день и, быть может, даже не ценят этого. В то время как Меликсер разговаривает со своими родителями, живущими в Стамбуле, по телефону. Да и вообще, она совсем одна...

Она заказала молочный апельсиновый коктейль и забралась на высокий стул. Погрызла дольку апельсина, надетую на край тонкого стакана, и прислушалась к доносившейся откуда-то из глубины темного зальчика, расположенного за ее спиной, речи. Говорили по-турецки. Она повернулась и увидела, что на нее из оранжевой уютной темноты ресторана смотрит мужчина. Через секунду он был уже возле нее и пытался с ней познакомиться, говорил, что уже не первый раз видит ее здесь, и всегда так поздно... Что он знает: она – турчанка, и что много бы отдал, только бы узнать, где она живет. Меликсер напряглась. Она не могла забыть о том, что произошло в ее жизни сегодня ночью – этот труп в машине, эта степень риска, которую она только сейчас начала осознавать. Забыть? Сделать вид, что ничего и не было? Тем более что в багажнике, к счастью, не осталось ни одного пятнышка...

Молодого мужчину звали Алиосман. Он сказал, что работает в турецком ресторане в Мюнхене и хотел бы, чтобы она приехала к нему в гости. Она знала, что никогда не приедет, но зачем-то дала ему номер своего телефона. Он попросил разрешения проводить ее, но она отказалась, заявила, что очень спешит. Даже коктейль не допила... Вышла, быстро села в машину, словно боялась, что за ней тотчас бросятся вдогонку, чтобы узнать, где она живет, с кем... Но никто не вышел. На улице было темно и тихо. Она села за руль, и машина медленно двинулась вдоль улицы. Сейчас здесь было тихо, настолько, что трудно было себе представить, что когда-то именно в этой части города в прошлом веке бурлила совершенно другая жизнь, и именно здесь, на этой и прилегающей улицах, зажигали свои красные фонари публичные дома, и мужчины со всей Баварии приезжали сюда поразвлечься... Но все когда-то кончается: легализованное распутство было запрещено. Сейчас лишь тени этих заведений проступают слабыми неоновыми названиями: «Мулен Руж» (непонятное заведение с плотно зашторенными окнами и глухими, словно заколоченными, дверями), «Катарина», «Старое время»... Кто и что скрывается за этими стенами? Так ли они мертвы и неподвижны, какими стараются казаться? Но стекла этих странных, кажущихся всегда закрытыми заведений чисто вымыты, абстрактные витрины светятся свежими красками и дорогими украшениями, да и особняки – солидные, они отливают золотом, богатством, востребованностью. Может, это элитные клубы, где, к примеру, играют в карты? Или?..

Меликсер проехала мимо старинной башни с часами – самого сердца города – и, словно прощаясь с ее ночным бледным лунным великолепием, покатила по улице в сторону дома.

Автоматические ворота впустили ее в маленький садик, она проехала по дорожке несколько метров и свернула в гараж.

Окна дома были темные – русские гостьи спали. Меликсер вошла, заперла дверь и включила свет в передней. Неужели ее спокойная и уединенная жизнь, которой она так дорожила, закончилась с приездом этих девушек? Как они будут жить втроем? Уживутся ли? Девушки из другого мира, из России, о которой Меликсер так мало знает...

Люлита сказала, что Меликсер должна заботиться о них так, как если бы они были ее сестрами. А это значит, что они должны чувствовать себя здесь как дома – спокойно, уверенно.

Меликсер достала из шкафа два купальных халата и развесила их в ванной комнате. В кухне открыла холодильник, чтобы посмотреть, сможет ли она из того, что привезли русские гостьи из пансиона, приготовить завтрак. Получалось, что вполне. Что они предпочитают: кофе или чай? Конечно, в России имеют смутное представление о турецком чае, предпочитают английский. Но для Меликсер самым любимым напитком был все же турецкий чай. Пусть и не такой ароматный, как английский (хотя откуда в Англии чай? Вероятно, речь идет о бывших колониях Великобритании), зато вкус его для Меликсер всегда будет напоминать о доме, о Стамбуле, о маме...

Два чайника: один с кипятком внизу и с заваркой наверху, такое вот сверкающее никелированное чудо, пышущее жаром. Крепкий, темно-оранжевого цвета, в прозрачных фигурных стаканчиках, чай. Вероятно, они никогда не пробовали подобный чай, так пусть узнают его вкус.

Меликсер расставила на кухонном столе чайники, стаканчики, сахарницу.

Что ждет ее завтра? Как ей вести себя, если ей зададут вопросы, с которыми девушки не решились обратиться к Люлите? Она должна оставаться предельно вежливой – это непременное условие Люлиты.

Люлита. Как же она нервничала сегодня! Была белая, как мел. Но какая выдержка... Ульрика бы ее похвалила.

Меликсер посмотрела на часы – время подходило к четырем. Может, ей все-таки удастся немного поспать?

Она поднялась к себе наверх, разделась, сняла все украшения и встала под теплый душ. Вода словно смывала с нее все впечатления последних прожитых часов, сомнения, страхи... Она вышла из ванной комнаты успокоенной и поняла, что хочет спать. Это было спасением.

Она выключила лампу, забралась под одеяло и закрыла глаза.

– Алиосман, – прошептала она. – Какое красивое имя...