Соловьи

Я любил ебать Оленьку в полную попочку, держа ее небольшие титечки. Для одиннадцати лет, впрочем, они были в самый раз. Ебаться в писеньку Оля опасалась — вроде бы еще рановато. Но попка была открыта настежь. Вообще у нее можно было трогать все, что угодно, чем я постоянно и пользовался. Началось это летом. Оле надоело ходить в футболке — да и какой смысл, не пляж ведь, не общественное место, в конце концов, а частный дачный участок. Девочка осталась лишь в одних подобиях шортиков — через очень непродолжительноге время я понял таки, что никакие это, в общем-то, не шортики, а эдакие довольно легкомысленные трусы.

— Жарко, — пожаловалась девочка.

— А ты сними трусики, — посоветовал я.

— Как?

— А вот так, просто сними, и все.

— Но ведь…

— Чего ты стесняешься? Ведь бюстик твой обнажен, лифчиков ты сроду не носила. А ведь повод есть вроде бы постесняться. Купаться в таком виде ты не будешь, но здесь-то ты ходишь почти голышом.

— А вы маме ничего не скажете? Ведь я уже доволоьно взрослая, и вдруг начну ходить совершенно голой перед малознакомым дяденькой.

— Да ты не волнуйся, девонька! Никто ничего не узнает.

Оленька послушно стянула трусы. Я узрел темный треугольничек лобковых волос. Да, волосики уже были, а Оле пока даже не приходило в голову, что по последней порнографической моде их надо бы сбривать.

Полная голая девочка стояла передо мной, почти не стесняясь. Темные трусики валялись рядом на земле.

— А скажи мне, Олюшка, у тебя пися сухая или влажная?

— Влажная, — с удивлением ответила Оля. — Знаете, дядя Леня, я давно это заметила: сто́ит мне раздеться, как между ног становится мокро. — Девочка прыснула в кулачок. — Я ведь при этом совершенно ничего не делаю с писей, а вот она мокреет, и все тут! Это как в детских книгах Воронковой или Линдгрен… А почему?

— Ты сказала, что ничего с ней не делаешь. А знаешь, как и что с ней нужно делать?

— Я сама никогда не трогала свою пипиську (ведь именно это и требуется с ней делать, так?), а увидела я сей процесс у Сонечки.

Как я должен был реагировать на эту реплику? Ну что мне оставалось делать?

— И что же ты стала делать?

Практически голая девчушка стояла передо мной, застенчиво ковыряя пальчиком босой ноги камушек, лежащий на дорожке, ведущей к дому.

— Ну так что? — я начал наезжать, хотя это было и несвоевременно.

— Я… Ну это…

— Что? — подхватил я, закоренелый извращенец.

Девочка молчала. Я тоже помолчал, предвкушая дальнейшее удовольствие.

— Знаю. Догадываюсь, детка.

— Дядя Леня… Мне стыдно, но я…

— Мастурбировала?

— Да… дядюшка…

— И как? Понравилось?

— Ну еще бы. — Олька провела изящными руками по своему стану, красивым по меркам эдак семнадцатого века. — А почему вас интересует этот вопрос?

— Да потому, что мне очень нравится наблюдать за тем, как самоудовлетворятся юные стройные девушки.

— Вам ведь наверняка нравятся тощие?

— О нет. Мне нравятся, такие, как ты.

— Толстые? С такими сисями? — Оля потрогала их, обращая мое внимание на свои недоразвитые грудки.

— Нет, радость моя. Дело не в размере сисек. Дело в любви. Отдавая мне свою попку, разве ты не любишь меня?

— Люблю, — прохрипела девочка. Кажется, все шло к очередной стадии разврата.

— Вот (мой член окончательно поднялся), давай-ка я тебя поебу, а, ты не против?

— Ну что вы, дяденька, конечно же, нет.

— В попку? В твою толстенькую попочку?

— Дядя Леня, подозреваю, куда меня хочете поебать (она употребила именно этот деревенский термин — «хочете»), так ебите уж, ладно…

Девочка нагнулась, выставив голую попку.

Пели соловьи….