Сомнения Мегрэ

Глава 7 Винтовая лестница

Мегрэ вышел из машины на углу авеню Шатийон.

Здесь, как и в его квартале, тротуары, мокрые от дождя, были пусты; как и на бульваре Ришар-Ленуар, свет горел в очень немногих окнах, в трех-четырех на дом; пройдя сотню метров, он увидел, как зажглись еще два, услышал на еще темном первом этаже звон будильника.

Он взглядом поискал Лапуэнта в щели, но не нашел и стал ворчать, потому что тревожился да к тому же не совсем проснулся.

В коридоре дома из желтого кирпича он наконец заметил очень маленького роста женщину, столь же широкую в бедрах, как и в плечах, которая, очевидно, была консьержкой, и служащего метро, держащего в руке жестяную коробку, видимо с обедом, а также вторую женщину — старуху с накрученными на бигуди седыми волосами, одетую в небесно-голубой шерстяной халат и шаль ядовито-фиолетового цвета.

Все трое молча смотрели на него, и лишь позже он понял, что случилось, понял причину отсутствия Лапуэнта на улице. А пока, пусть всего на несколько мгновений, ощутил пустоту в груди, потому что решил, что в результате стечения обстоятельств, которые он даже не пытался угадать, его инспектор погиб.

Все оказалось проще, как и всегда. Когда Жизель Мартон прибежала к консьержке позвонить, та уже встала и варила кофе, но еще не выносила мусор. Она услышала звонок в полицию, потом сообщение мадам Мартон, которая выбежала из ее комнатки, не дав никаких объяснений.

Консьержка, как и каждое утро, открыла одну створку дверей и принялась вытаскивать на тротуар мусорные баки. Как раз в этот момент Лапуэнт переходил улицу, намереваясь заглянуть во двор, что он неоднократно делал за ночь. Из-за только что сделанного Жизель звонка консьержка посмотрела на него с подозрением:

— Вы что тут ищете?

— Надеюсь, в доме не произошло ничего подозрительного?

Он показал ей полицейский жетон.

— Так вы из полиции. Мадам из домика во дворе только что вызвала полицию. Что это за штучки?

Таким образом Лапуэнт смог пересечь двор, на сей раз не прячась, и постучать в дверь, из-под которой пробивалась полоска света. Три окна на втором этаже тоже были освещены.

Мегрэ стучать не пришлось. Его шаги услышали, и дверь ему открыл уже находившийся в домике бледный от усталости Лапуэнт. Он не сказал ни слова — зрелище, представшее его патрону, говорило само за себя.

На стоящем в мастерской-гостиной диване, который на ночь превращался в кровать, где спал Ксавье Мартон, простыни были смяты, подушка лежала боком на полу, покрытом бежевым ковром, а на полпути между кроватью и винтовой лестницей, ведущей на второй этаж, ничком, уткнувшись лицом в пол, лежал любитель игрушечных железных дорог.

Полоски пижамы еще сильнее подчеркивали скрюченность тела. Казалось, он рухнул в тот момент, когда полз на четвереньках, и потом корчился в судорогах, пальцы вцепились в ковер, словно в последнем усилии он пытался дотянуться до револьвера, валявшегося сантиметрах в двадцати от его пальцев.

Мегрэ не спросил, мертв ли Мартон. Это было очевидно. На него молча смотрели три человека, ибо две женщины тоже были здесь, почти такие же неподвижные, как труп, в халатах, наброшенных поверх ночных рубашек, и в тапочках на босу ногу. Волосы Дженни, более темные, чем у сестры, падали на лоб, закрывая ей один глаз.

Машинально, даже не думая о том, что говорит, Мегрэ прошептал, обращаясь к Лапуэнту:

— Ты ни к чему не притрагивался?

Лапуэнт покачал головой. Под глазами у него залегли синяки, на щеках за ночь выступила щетина, как у мертвеца и как у самого Мегрэ.

— Извести районный комиссариат. Позвони в отдел экспертизы, пусть высылают фотографов и экспертов. И доктору Полю тоже позвони…

— А в прокуратуру?

— Позже. Успеется.

В той части Дворца правосудия жизнь начиналась куда позже, чем на набережной Орфевр, и Мегрэ не хотелось, чтобы эти господа явились так рано путаться у него под ногами.

Он внимательно всматривался в обеих женщин. Ни одна, ни другая, похоже, даже не думали садиться. Прислонившись спиной к стене возле стола, на котором стоял игрушечный поезд, свояченица Мартона комкала в руке платок, которым время от времени промокала красные глаза, и шмыгала носом, будто у нее был насморк. Ее большие темные глаза, добрые и какие-то испуганные, напоминали глаза некоторых лесных животных, ланей например, и от нее исходил сильный постельный жар.

Более холодная или более собранная, Жизель Мартон смотрела на комиссара, и ее руки время от времени непроизвольно сжимались.

Лапуэнт вышел, пересек двор. Сейчас он, должно быть, звонил от консьержки. Обе женщины, очевидно, ожидали, что Мегрэ начнет их допрашивать. Возможно, на мгновение у него и мелькнула такая мысль, но в конце концов он произнес вполголоса:

— Идите оденьтесь.

Это их обескуражило, причем Дженни сильнее, чем Жизель. Она открыла рот, чтобы заговорить, но ничего не сказала и, бросив на сестру суровый и полный ненависти взгляд, первой стала подниматься по лестнице; и пока она поднималась, комиссар мог видеть ее голые белые бедра.

— Вы тоже…

— Знаю, — ответила Жизель хрипловатым голосом.

Казалось, она ждала, пока сестра закроется в своей комнате, чтобы в свою очередь подняться на второй этаж.

Мегрэ остался один с трупом Мартона всего на несколько секунд и за это время едва успел оглядеть комнату. Однако обстановка фотографически отпечаталась в его памяти во всех малейших деталях, и он знал, что извлечет их на свет, как только они ему понадобятся.

Он услышал, как, визжа тормозами, остановился автомобиль, хлопок дверцы. Шаги по двору, и, как это сделал для него Лапуэнт, открыл вновь приехавшим дверь.

Он знал Буассе, инспектора из XIV округа, которого сопровождали ажан в форме и маленький толстенький человечек с медицинским саквояжем.

— Проходите… Думаю, доктор, вам остается лишь констатировать смерть. Скоро приедет доктор Поль…

Буассе вопросительно на него посмотрел.

— Я занимаюсь этим делом уже два дня, — прошептал Мегрэ. — Объясню позднее… Пока что ничего поделать нельзя…

Они слышали над головой шаги, журчание спущенной в туалете воды…

Поскольку Буассе удивленно посмотрел на потолок, Мегрэ пояснил:

— Жена и свояченица…

Комиссар чувствовал такую усталость, словно это не Лапуэнт, а он проторчал всю ночь на холоде, под дождем. Инспектор вскоре вернулся. Врач, на секунду опустившийся на колени возле тела, быстро поднялся. Направил луч карманного фонарика на неподвижные глаза мертвеца, затем приблизил лицо к его губам и принюхался:

— На первый взгляд похоже на отравление.

— Так оно и есть.

Лапуэнт жестом показал Мегрэ, что выполнил его поручение. Во дворе слышались голоса — зеваки собрались возле закрытых ставен.

Мегрэ обратился к ажану в форме:

— Выйдите и прикажите им разойтись.

— Я вам еще нужен? — поинтересовался медик.

— Нет. Имя умершего для свидетельства о смерти вам сообщат позже.

— Всего хорошего, господа! Буассе знает, где меня найти…

Жизель Мартон спустилась первой, и Мегрэ сразу обратил внимание, что на ней костюм, а под мышкой — меховое манто. В руке она держала сумочку. Похоже, ожидала, что ее заберут. Она подкрасилась, впрочем очень неброско. Выражение ее лица было строгим, вдумчивым и немного изумленным.

Когда, в свою очередь, появилась Дженни, на ней было черное платье. Заметив, как одета ее сестра, она, облизав губы, спросила:

— Мне взять пальто?

Мегрэ кивнул. Пристальнее других за ним наблюдал Лапуэнт, на которого поведение патрона редко производило такое сильное впечатление. Он чувствовал, что это не обычное расследование, что комиссару не хочется использовать обычные методы расследования, но он не имел ни малейшего представления, что тот собирается делать.

Нервы были так напряжены, что для всех стало облегчением, когда Буассе закурил сигарету. Он протянул пачку Лапуэнту, но тот отказался, и тогда, видя, что Жизель ждет, будто на перроне, стараясь не смотреть на мертвеца, спросил:

— Вы курите?

Она взяла сигарету. Буассе поднес ей зажигалку, и женщина стала прикуривать, нервно затягиваясь.

— Полицейская машина перед дверью? — спросил Мегрэ инспектора районного комиссариата.

— Я ее оставил на всякий случай.

— Можно мне ею воспользоваться?

Комиссар опять поглядел по сторонам, словно желая убедиться, что не забудет ни одной детали. Он собирался дать обеим женщинам знак трогаться в путь, но вдруг передумал.

— Секунду… — сказал он и поднялся на второй этаж, где остались включенными лампы. Там были две спальни, ванная и чуланчик, в котором громоздились чемоданы, старые сундуки, манекен, какими пользуются швеи, а прямо на полу стояли две старые керосиновые лампы и стопки пропыленных книг.

Комиссар вошел в первую спальню, ту, что побольше.

В ней стояла двуспальная кровать, и по аромату духов он понял, что это спальня мадам Мартон. Его догадку подтвердило содержимое шкафов, где он нашел одежду уже знакомого ему стиля — простого и элегантного, то есть шикарного. На полочке, чуть возвышавшейся над полом, выстроилась в ряд дюжина пар обуви.

Постель была разобрана, как и внизу. На нее были небрежно брошены ночная сорочка и нежно-розовый халат. На туалетном столике стояли баночки с кремами, флаконы, серебряный несессер для маникюра, булавки в китайской шкатулке.

В другом шкафу висела мужская одежда — всего два костюма, спортивная куртка, стояли две пары ботинок, сандалии. Внизу шкафа, очевидно, не было, и Мартон продолжал хранить свои вещи в супружеской спальне.

Мегрэ выдвинул по очереди ящики комода, открыл дверь и попал в ванную. На стеклянной полочке он увидел три стакана с зубной щеткой в каждом и понял, что ванной поочередно пользовались все трое живущих в доме. На мятых полотенцах, одно из которых валялось на полу, были следы губной помады. На унитазе и кафельной плитке были засохшие пятнышки, как будто ночью у кого-то случился приступ рвоты.

Вторая спальня не сообщалась с ванной комнатой, и, чтобы попасть в нее, надо было выйти в коридор.

Она была поменьше, оклеена синими обоями в цветочек, кровать в ней стояла односпальная.

Здесь царил такой же беспорядок, как и в комнате по соседству. Дверь шкафа осталась открытой. На твидовом пальто марка нью-йоркского портного, обуви всего четыре пары, две из которых также приехали с хозяйкой из Америки. На покрытом клеенкой столе, служившем туалетным, была целая куча разных предметов — карандаш со сломанным грифелем, авторучка, мелкие монеты, расчески, булавки для волос, щетка, потерявшая половину щетины.

Мегрэ все это отпечатывал в памяти. Спустившись по лестнице, он оставался таким же тяжеловесным, глаза его еле двигались. Он обнаружил, что кухня расположена на первом этаже, за перегородкой, установленной в углу, где прежде, очевидно, была мастерская. Он открыл дверь в нее, по-прежнему сопровождаемый взглядом Жизель.

Кухня была маленькой. В ней стояла газовая плита, белый буфет, раковина и покрытый клеенкой стол. Никакой посуды ни на столе, ни в раковине, фаянс которой был сухим.

Мегрэ вернулся к присутствующим, неподвижным, словно экспонаты музея восковых фигур.

— Встреть господ из прокуратуры… — сказал он Лапуэнту. — Извинись за меня перед доктором Полем и попроси его позвонить мне, как только он сделает все необходимое. Я кого-нибудь пришлю тебе в помощь, пока не знаю, кого именно…

Он повернулся к обеим женщинам:

— Прошу вас следовать за мной…

Из них двоих свояченица была больше напугана, и создавалось ощущение, что ей неприятно покидать дом. Жизель же, напротив, решительно вышла за дверь и, держась очень прямо, ждала их под дождем.

Ажан, прогнавший любопытных со двора, не мог помешать им образовать кружок на тротуаре. Старуха стояла там, набросив шаль на голову и укрываясь ею вместо зонта от дождя. Служащий метро, к собственному сожалению, был вынужден уйти на работу.

И все эти люди смотрели на выходящих, как зеваки всегда наблюдают за действиями, кажущимися им таинственными и одновременно драматическими. Ажан оттеснял толпу, чтобы расчистить путь к машине, и комиссар пропустил женщин вперед.

Послышался голос:

— Их забирают…

Комиссар захлопнул за ними дверцу и обошел машину, чтобы сесть рядом с одетым в форму шофером.

— В уголовную полицию, — распорядился он.

Начинало ощущаться рождение дня, пусть еще и неясно. Машина, обгоняя автобусы, катила мимо невыспавшихся людей, нырявших в метро.

Когда они попали на набережные, фонари почти погасли, на фоне неба выделялись башни Нотр-Дама.

Автомобиль въехал во двор. За все время дороги две женщины не произнесли ни слова, но одна из них, Дженни, неоднократно шмыгала носом, а один раз долго сморкалась. Когда она выходила из машины, у нее был красный нос, как у Мартона в его первый приход.

— Прошу сюда, дамы.

Он пошел впереди них по широкой лестнице, которую как раз сейчас мыли, открыл стеклянную дверь и поискал глазами Жозефа, но того на месте не оказалось.

В конце концов он провел обеих женщин в свой кабинет, включил свет, заглянул в комнату инспекторов, где пока что находились всего трое его сотрудников, ни один из которых ничего не знал об этом деле.

На всякий случай он выбрал Жанена.

— Вы можете недолго побыть в моем кабинете с этими дамами? — И обращаясь к ним: — Присаживайтесь, пожалуйста. Полагаю, вы не успели выпить кофе?

Дженни не ответила. Мадам Мартон покачала головой.

Мегрэ уверенным шагом подошел к двери и запер ее изнутри на ключ, который положил в карман.

— Вам лучше присесть, — повторил он, — потому что наш разговор, возможно, будет продолжительным.

Он прошел в соседний кабинет:

— Барон! Позвоните в «Дофину». Пусть принесут большой термос кофе… Черного… Три чашки и круассаны.

Затем он опустился на стул возле окна, снял трубку другого аппарата и попросил соединить его с квартирой прокурора. Должно быть, тот только что встал и, очевидно, одевался или завтракал. Однако ответил не слуга, а он сам.

— Говорит Мегрэ, господин прокурор. Мартон мертв. Тот человек, о котором я вам рассказывал вчера утром. Нет, я на набережной Орфевр. На авеню Шатийон я оставил инспектора Лапуэнта. Доктор Поль извещен. Да, да, экспертно-криминалистический отдел тоже. Не знаю… Обе женщины у меня в кабинете… — Говорил он тихо, хотя дверь, соединяющая два кабинета, была закрыта. — Не думаю, что смогу поехать туда утром сам. Я пошлю другого инспектора, чтобы сменить Лапуэнта.

Вид у него был почти виноватый. Закончив разговор, он посмотрел на часы и решил дождаться прихода Жанвье, чтобы отправить на место происшествия его: он скоро придет и уже в курсе дела.

Проведя руками по щекам, он попросил третьего инспектора, Бонфиса, занятого составлением сводки ночных происшествий:

— Вы не могли бы принести из моего шкафа бритву, мыло и полотенце?

Мегрэ предпочитал не делать этого самому в присутствии женщин. Держа предметы туалета в руках, он прошел по коридору в туалет, снял пиджак и побрился. Он не спешил, словно желая оттянуть момент, когда ему придется делать то, что он должен был делать. Сполоснув лицо холодной водой, он вернулся к своим сотрудникам, к которым присоединился гарсон из пивной «У дофины», который не знал, куда поставить поднос.

— Ко мне в кабинет… Сюда…

Комиссар снова снял телефонную трубку и позвонил жене.

— У меня сегодня будет напряженное утро. Я пока не знаю, смогу ли прийти домой обедать.

Голос Мегрэ звучал устало, и она спросила:

— Ничего плохого не случилось?

Что он мог ей ответить?

— Не волнуйся. Я сейчас позавтракаю.

Комиссар снова обратился к Бонфису:

— Когда придет Жанвье, передайте ему, чтобы зашел ко мне.

Он вошел в свой кабинет, который покинул гарсон, и отпустил Жанена. Потом, опять-таки в замедленном ритме, словно во сне, налил кофе в три чашки.

— Сахар? — спросил он сначала Жизель Мартон.

— Два кусочка.

Мегрэ протянул ей чашку и придвинул тарелку с круассанами, но она жестом показала, что не хочет есть.

— Сахар?

Дженни молча покачала головой. Она тоже не захотела есть, поэтому комиссар стал в одиночестве и без аппетита откусывать кусочки от еще теплого круассана.

Рассвело, но было еще недостаточно светло, чтобы можно было выключить свет. Дженни дважды открывала рот, чтобы задать вопрос, и дважды взгляд комиссара отбивал у нее желание говорить.

Мегрэ, налив себе вторую чашку кофе, медленно набивал одну из многочисленных трубок, разбросанных на столе.

Поднявшись, он поочередно оглядел своих собеседниц.

— Думаю, я начну с вас, — вполголоса сказал он, встав перед мадам Мартон.

Дженни вздрогнула и в очередной раз хотела что-то сказать.

— А вас я попрошу подождать в соседнем кабинете в обществе одного из моих инспекторов. — Он вызвал Жанена. — Отведите мадам в зеленый кабинет и оставайтесь с ней, пока я вас не вызову.

Такое происходило не в первый раз. Инспектора к этому уже привыкли.

— Хорошо, патрон.

— Жанвье еще не пришел?

— Кажется, я слышал его голос в коридоре.

— Скажи, чтобы немедленно шел ко мне.

Жанен удалился вместе с Дженни, а через секунду вошел Жанвье, замерший в недоумении, увидев сидящую на стуле мадам Мартон, с чашкой кофе в руке.

— Мартон мертв, — объявил Мегрэ. — Лапуэнт на месте. Он продежурил всю ночь, хорошо бы тебе его сменить.

— Инструкции будут, патрон?

— Лапуэнт все объяснит. Если возьмешь машину, успеешь раньше прокурорских.

— Вы не поедете?

— Не думаю.

Наконец обе двери закрылись, и в кабинете остались только Мегрэ и мадам Мартон. Можно быть подумать, что она тоже ждала этого момента и, пока он молча сидел, посасывая трубку, потихоньку оживала, мало-помалу выходила из оцепенения, точнее — из неподвижности.

Было любопытно наблюдать, как розовели ее щеки, как во взгляде появилось другое выражение, помимо удивления.

— Вы считаете, что это я его отравила, так?

Мегрэ выдержал паузу. Он не впервые поступал так, избегая задавать вопросы в момент обнаружения преступления. Зачастую предпочтительнее не требовать от подозреваемых или свидетелей немедленного рассказа о случившемся, поскольку, зачастую сказав нечто в первый момент, они потом держатся за свои слова из страха быть обвиненными во лжи.

Комиссар намеренно давал и тем и другим время обдумать, решить, как себя вести и что говорить.

— Ничего я не считаю, — прошептал он наконец. — Обратите внимание: я не вызвал стенографиста. Я не стану фиксировать ваши слова. Просто расскажите мне, что случилось. — Мегрэ знал, что его спокойствие, простота, с которой он говорил, сбивают ее с толку. — Начните, например, со вчерашнего вечера.

— Что вы хотите знать?

— Все.

Это было затруднительно. Она мысленно спрашивала себя, с чего же начать, и он ей немного помог:

— Вы вернулись домой…

— Конечно, как и каждый вечер.

— В котором часу?

— В восемь. После закрытия магазина я выпила стаканчик аперитива в одном баре на улице Кастильон.

— С месье Харрисом?

— Да.

— Дальше?

— Мой муж вернулся раньше меня. Сестра тоже была дома. Мы сели за стол.

— Ужин готовила ваша сестра?

— Как всегда.

— Вы едите внизу, в гостиной, которая одновременно служит вашему мужу мастерской и спальней?

— Несколько месяцев назад он решил спать там.

— Сколько месяцев?

Жизель мысленно считала, шевеля губами.

— Восемь месяцев, — сказала она наконец.

— Что вы ели?

— Сначала суп. Тот же, что позавчера. Дженни всегда варит суп на два дня. Затем ветчину и салат, сыр и груши…

— Кофе?

— Мы никогда не пьем кофе по вечерам.

— Вы не заметили ничего необычного?

Она заколебалась и посмотрела комиссару прямо в глаза.

— Смотря что вы называете «необычным». Подозреваю, что некоторые вещи вам известны лучше, чем мне. Доказательство то, что у дверей дежурил инспектор. Прежде чем сесть за стол, я поднялась снять пальто и переобуться в тапочки. Так я узнала, что моя сестра выходила из дому и вернулась совсем недавно.

— Как вы это узнали?

— Я открыла дверь в ее комнату и увидела, что туфли еще мокрые и пальто влажное.

— Что вам понадобилось в ее комнате?

— Просто удостовериться, что она выходила.

— Зачем?

Не отводя глаз, Жизель ответила:

— Чтобы знать.

— Дженни убрала со стола?

— Да.

— Со стола всегда убирает она?

— Ей хочется вносить свою долю в семейный бюджет, поэтому она ведет хозяйство.

— Посуду моет тоже она?

— Иногда ей помогал мой муж.

— А вы нет?

— Нет.

— Продолжайте.

— Она приготовила отвар, как и каждый вечер. Это она приучила нас пить по вечерам отвар.

— Отвар? Ромашки?

— Нет. Звездчатого аниса. У моей сестры больная печень. Еще со времени жизни в Штатах она каждый вечер выпивает чашку анисового отвара, и мой муж тоже захотел попробовать, а потом и я. Знаете, как это бывает…

— Она принесла чашки на подносе?

— Да.

— И чайник?

— Нет. Она наполнила чашки на кухне и там же поставила их на поднос.

— Чем в этот момент занимался ваш муж?

— Пытался настроить радио на какую-то станцию.

— То есть, если я правильно помню вашу комнату, он сидел к вам спиной?

— Да.

— А вы что делали?

— Просматривала иллюстрированный журнал.

— Возле стола?

— Да.

— А ваша сестра?

— Она вернулась на кухню мыть посуду. Понимаю, к чему вы клоните, но я все же скажу вам правду. Я ничего не подливала в чашки, ни в чашку моего мужа, ни в остальные. Я ограничилась одной предосторожностью, к которой с некоторых пор прибегаю всегда, когда это возможно.

— Это к какой же?

— Незаметно повернула поднос так, чтобы предназначенная мне чашка досталась моему мужу или моей сестре.

— И вчера вечером ваша чашка стала?..

— Чашкой моего мужа.

— Он из нее выпил?

— Да. Вынул и поставил чашку на радиоприемник…

— Вы не покидали комнату? Других подмен быть не могло?

— Я думаю об этом в течение почти двух часов.

— К какому же выводу вы пришли?

— Перед тем как сестра принесла поднос, муж отправился на кухню. Дженни, возможно, станет это отрицать, но это правда.

— Зачем он туда ходил?

— Якобы посмотреть, не там ли оставил очки. Он их надевает для чтения и для того, чтобы настраивать приемник. Из комнаты слышно все, что говорится на кухне. Он не разговаривал с сестрой, вернулся почти сразу и нашел очки возле игрушечного поезда.

— Из-за этого его захода на кухню вы и переставили чашки?

— Возможно, но не обязательно. Я же вам сказала: я часто это делаю.

— Из боязни, что он вас отравит?

Она посмотрела на комиссара и не ответила.

— Что было потом?

— Ничего отличающего вчерашний вечер от прочих. Сестра выпила свой отвар и вернулась на кухню. Ксавье послушал передачу по радио, ремонтируя мотор поезда, который предназначается уж не знаю кому.

— А вы читали?

— Час или два. Около десяти часов я поднялась в спальню.

— Первой?

— Да.

— Что в этот момент делала ваша сестра?

— Расстилала постель моему мужу.

— Вы часто оставляли их наедине?

— А почему нет? Что бы это изменило?

— Вы думаете, они пользовались этим, чтобы целоваться?

— Мне безразлично.

— У вас были основания полагать, что ваш муж был любовником вашей сестры?

— Не знаю, были ли они любовниками. Сомневаюсь. Он вел себя с ней как влюбленный семнадцатилетний мальчишка.

— Почему вы только что сказали «сомневаюсь»? — спросил Мегрэ.

Она ответила на его вопрос своим:

— Как, по-вашему, почему у нас нет детей?

— Потому что вы их не хотели.

— Это он вам сказал, не так ли? Возможно, коллегам он рассказывал то же самое. Мужчина не любит признаваться в том, что он практически импотент.

— Это случай вашего мужа?

Жизель устало кивнула в знак согласия.

— Видите ли, господин комиссар, существует множество вещей, о которых вы не знаете. Ксавье изложил вам свою версию нашей с ним жизни. Придя к вам, я не стала вдаваться в подробности. Этой ночью произошли события, которых я не понимаю, и знаю, что, когда расскажу о них вам, вы мне не поверите.

Мегрэ не подталкивал ее к признаниям. Напротив, предоставлял время сказать и тщательно взвесить свои слова.

— Я слышала слова врача. Он сказал, что Ксавье отравили. Возможно, это правда. Меня тоже отравили.

Комиссар невольно вздрогнул и испытующе посмотрел на нее:

— Вас отравили?

В памяти всплыла одна деталь, побуждавшая поверить ей: засохшие пятнышки на унитазе и кафеле.

— Я проснулась в середине ночи от жуткой боли в животе. Когда встала, то с удивлением почувствовала, что ноги стали ватными, сознание мутилось. Я бросилась в ванную и засунула два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту. Простите за столь неприятные детали. У меня внутри все горело, а во рту возник привкус, который я узнаю из тысячи.

— Вы разбудили сестру или мужа?

— Нет. Возможно, они меня слышали, потому что я несколько раз спускала воду. Я дважды промыла себе желудок, каждый раз выблевывая жидкость, сохранявшую тот же привкус.

— Вы не подумали вызвать врача?

— Чего ради? Раз я вовремя успела…

— Вы снова легли?

— Да.

— У вас не возникло желания спуститься на первый этаж?

— Только прислушалась. Ксавье ворочался в постели, как будто его беспокоили ночные кошмары.

— Вы считаете, что ваше недомогание вызвано той чашкой отвара?

— Полагаю, да.

— Вы продолжаете утверждать, что поменяли чашки местами на подносе?

— Да.

— А после этого не спускали глаз с подноса? Ваш муж или сестра не могли произвести новую подмену?

— Моя сестра находилась на кухне.

— То есть ваш муж взял чашку, предназначавшуюся вам?

— Надо полагать.

— Что означает, что ваша сестра пыталась отравить вашего мужа?

— Не знаю.

— Или же, поскольку ваш муж тоже был отравлен, она пыталась отравить вас обоих?

— Не знаю, — повторила Жизель.

Они долго молча смотрели друг на друга. В конце концов молчание нарушил Мегрэ. Он встал перед окном и, глядя на рябую от дождя Сену, набил новую трубку.