Сон или явь?

2

Проснувшись, она подумала:

«Удалось! Две сотни лет полета, и мы у цели!»

Потом пришла мысль о том, как она ступит на землю девственного мира с неизвестными доселе проблемами. Шесть неудач стоили того. Седьмая попытка оказалась успешной. «Удалось! Или…»

Затем ее затянула трясина вялых размышлений. «Или» было концепцией с несколькими возможными выводами.

По мышцам рук и ног прокатилась волна покалывания, всегда сопровождающего процесс дегибернации. Несколько раз она испытала острые уколы боли. Будучи врачом, она знала причины боли и осознавала, что та неизбежна: гибернация человека коренным образом отличалась от гибернации животных. В теле не должно было оставаться ни капли воды. Вы настолько приближались к состоянию смерти, что некоторые ученые считали это промежуточным состоянием между жизнью и смертью. Боли, возникающие при дегибернации, можно было легко объяснить, но практически невозможно описать. Понять, что это такое можно было только испытав их.

Она попыталась сесть. И только тут заметила Тимберлейка и Флэттери. Потом она разглядела и остальное: провода и трубки со стимуляторами, только что отключенные от ее тела.

Флэттери придержал ее.

— Осторожнее, доктор Вейганд, — пробормотал он.

«Доктор Вейганд, — подумала она. — Не Пруденс. Не Прю».

Настроение у нее начало портиться.

Потом Флэттери начал негромким спокойным голосом объяснять, что произошло, и она поняла, что ее радость совершенно неуместна. Возникла непредвиденная ситуация. И разбудили ее из-за этого.

— Ладно, скажите мне, скольких мы потеряли, — поинтересовалась она, чувствуя как плохо еще слушаются голосовые связки после столь длительного бездействия. Тимберлейк назвал число погибших.

— Трое? — переспросила она.

Как именно они погибли она спрашивать не стала. Любопытство уступило место мыслям о ситуации, к которой она не была готова.

— Из гибернации вас решил вывести Бикель.

— А он знает почему? — спросила она, не обращая внимания на странные взгляды, которыми обменялись Тимберлейк и Флэттери.

— Он решил, что так будет правильно, — ответил Флэттери, которому страшно хотелось, чтобы она оставила все эти вопросы до тех пор, пока они не останутся с глазу на глаз.

— Само собой, — согласилась она. — Но почему…

— Он еще не решил, что делать дальше, — объяснил Флэттери.

— Не стоит его торопить, — сказала она и взглянула на Тимберлейка. — Забудьте все, что сейчас слышали, Тимберлейк.

Тимберлейк нахмурился, и взгляд его стал настороженным.

Флэттери нагнулся над ней, держа в руке инъектор.

— А нужно ли? — засомневалась она. Потом добавила: — Хотя да, конечно.

— Сейчас вам остается только восстанавливать силы, — пояснил он и прижал инъектор к ее руке.

Она почувствовала укол, а через некоторое время сладкие объятия наркоза. Флэттери и Тимберлейк постепенно превратились в расплывчатые силуэты.

«По крайней мере, хоть Бикель жив, — подумала она. — Значит, не придется заменять его копией. Это было бы нежелательно».

И уже, перед тем как окончательно погрузиться в пуховое облако сна, она подумала: «Интересно, а как погибла Мэйда? Малышка Мэйда, которая…»

Тимберлейк заметил, как, наконец, закрылись ее светло-голубые глаза. Дыхание стало глубоким и размеренным.

Как специалист по системам жизнеобеспечения, Тимберлейк в свое время изучал хранящиеся в памяти компьютера данные о всех находящихся на борту Жестяного Яйца. Сейчас он вспомнил, что Пруденс Вейганд характеризовалась как первоклассный хирург — «специалист 9-го класса». А самой высшей категорией был 10-й. Он вспомнил ее странный разговор с Флэттери и решил, что данные неполны. Очевидно, на корабле для нее предусматривались функции не только врача-эколога… и, но крайней мере, одна из этих функций каким-то образом касалась Бикеля. «Забудьте все, что сейчас слышали, Тимберлейк».

В ушах Тимберлейка до сих пор стояла это отданное ледяным тоном распоряжение, и он сознавал, что эта фраза никак не соответствовала эмоциональным характеристикам Пруденс Вейганд, хранящимся в памяти компьютера. Там ее охарактеризовали как «9-д-зеленую» с сильной склонностью к состраданию. В условиях жизни в тесном мирке экипажа корабля подобные качества могли представлять проблему, поскольку свидетельствовали о повышенной сексуальности. Тимберлейк внимательно изучил показания приборов, регистрирующих поступающие в ее организм медикаменты, и с удивлением обнаружил, что ей даже в состоянии гибернации вводились вещества, подавляющие половое влечение. Следовательно, она постоянно находилась в полной готовности.

«Готовности к чему?» — спросил он себя.

Флэттери закрыл ее кокон и объявил:

— Пусть спит до тех нор, пока полностью не восстановит силы. А сейчас, думаю, нужно обмерить ее и подобрать на складе скафандр. Когда она проснется, он ей понадобится.

Тимберлейк кивнул, напоследок проверил в порядке ли питающие системы ее кокона. Флэттери вел себя довольно странно. Просто-таки загадочно.

— Да забудь ты этот разговор, — посоветовал Флэттери. — Обычное частичное затемнение сознание после дегибернации. Сам ведь знаешь, как это бывает.

«И тем не менее ей во время гибернации вводился антисекс», — подумал Тимберлейк.

Флэттери кивнул на люк, ведущий на Центральный Пульт, и заметил:

— Джон дежурит уже почти четыре часа. Пора его сменить.

Тимберлейк закончил проверку систем кокона, повернулся и направился к люку.

Заметив настороженное, задумчивое выражение лица Тимберлейка, Флэттери подумал: «Черт бы побрал эту бабу. Совсем не умеет держать язык за зубами. Если Тим сейчас ляпнет Бикелю что-нибудь лишнее, то запросто может погубить весь проект».

Бикель услышал, как возвращаются Флэттери и Тимберлейк, но продолжал следить за пультом. В первичных контурах навигационных аналоговых базах данных компьютера появилась какая-то странная пульсация. Она появлялась, а потом без каких-либо видимых причин исчезала.

Тимберлейк подошел к Бикелю и изучил показания прибора, регистрирующего пульсацию в навигационных базах данных.

— Похоже на пульсацию, вызванную доплеровским эффектом, — сказал он. — Кстати, ты не проверял наше положение?

— Нет, — отозвался Бикель, и при этих словах вдруг понял причину возникновения нерегулярной пульсации. Он дал компьютеру задание разбудить его, когда какие-либо неполадки в системах корабля достигнут критического уровня. Неполадки в навигационных системах как раз и могли стать наиболее критическими — особенно внутренние неполадки. Но, в отличие от неполадок в железе, эти внутренние неполадки могли выдать себя только в случае ошибок в определении положения корабля. Его команда привела в действие одну из управляющих программ бортового компьютера. Их положение уточнили на основе доплеровского эффекта.

Бикель снова склонился над пультом управления компьютером, провел серию навигационных тестов, сравнил результаты с резонансной частотой пульсаций. Все сходилось.

Он объяснил остальным, что происходит.

— Компьютер ведет себя… как человек, — заметил Флэттери.

Бикель и Тимберлейк обменялись понимающими улыбками. Скажет же тоже! Как человек! Да чертова машина просто делала то, для чего была создана. Бикель просто упустил из виду, что это заложено в программе.

— Думаю, нам лучше внимательно изучить схемы компьютера и его техническое описание, а потом вместе подумать, как на него могло повлиять отсутствие ОИРа, — задумчиво пояснил Тимберлейк. Бикель согласно кивнул.

Он был рад тому, что Тимберлейк — электронщик во многих отношениях ничуть не худший, чем остальные члены команды корабля. Хотя использовать знания в полную силу ему почти не приходилось. Работа с системами жизнеобеспечения переводила человека в разряд специалистов «общего профиля». Все они неплохо разбирались в биофизике, но не были врачами. Они знали электронику, но не владели тонкостями, которые выделяют узкого специалиста.

— Давай я тебя сменю, Джон, — предложил Флэттери.

— С удовольствием. Как там Прю?

— Доктор Вейганд сейчас спит, — ответил Флэттери. — На восстановление сил ей потребуется еще несколько часов.

«Интересно, почему это он ведет себя так официально? — удивился Бикель. — Ведь Радж не может не знать, что мы с ней вместе учились. И тогда она всегда была просто Прю. Так почему же она внезапно стала доктором Вейганд?»

— Я забираю пульт, — объявил Флэттери, и они начали процедуру передачи вахты.

Тимберлейк, чувствуя, какие вопросы крутятся у Бикеля в голове, понял, что упор Флэттери на «доктора Вейганд» был адресован не инженеру-электронщику.

«Радж пытался что-то сказать мне, — решил Тимберлейк. — Он хотел дать мне понять, что, возможно, странное поведение доктора Вейганд вызвано какими-то медицинскими причинами. Радж просит меня держать язык за зубами». И Тимберлейк вдруг понял, как ему неприятен сам факт того, что Флэттери счел нужным предупреждать его.

Бикель отключился от пульта, поднялся с койки и принялся разминать затекшие мышцы. Вспоминая учебу с Прю Вейганд — компьютерную математику, ремонт серво-сенсоров, устройство и функционирование корабля он вспомнил и ее саму. Она оказалась весьма женственным созданием, исключительно чувственным, и не пыталась скрыть этого. Бикель представил себе Прю Вейганд: довольно скромная с виду с правильными чертами лица и довольно хорошей, но ничем не примечательной фигурой. Однако она всегда привлекала взгляды мужчин. Видимо, она излучала некий женский гормон.

«Не поэтому ли я выбрал именно ее?» — подумал Бикель. Он попытался как следует обдумать эту мысль. В чисто мужском экипаже женщина типа Прю могла представлять серьезную проблему — если только все не начнут принимать антисекс. Но подобное лекарство притупляло умственные способности, а этого астронавты себе позволить не могли.

Бикель постарался выбросить из головы эти мысли и обвел взглядом помещение Центрального Пульта, представляя себе корабль — «Жестяное Яйцо» Жастина Яца. Сам корабль, плюс компьютер, плюс колонисты в гибернации — целый комплекс возможностей, которые, как чувствовал сейчас Бикель, астронавты могут разложить по полочкам, оценить, взвесить и использовать так, как им нужно.

Он представил себе корабль с его шестнадцатью концентрическими оболочками: огромный яйцевидный корпус почти в милю длиной. За водяным барьером и экранами, защищающими центральную часть корабля, тянулись мили и мили коридоров и трубопроводов, самогерметизирующиеся отсеки. Кроме того, тут хранился огромный запас всего необходимого для жизни людей на другой планете.

В гибертанках находилось две тысячи взрослых людей, тысяча эмбрионов и более шести тысяч эмбрионов животных — «полный экологический спектр».

Бикель повернулся и взглянул на пульт. Логика подсказывала ему, что их шанс на спасение заключался в компьютере. Его план выглядел рискованным, но это был необходимый риск. Остальные, возможно, будут спорить, но в конце концов им придется принять его точку зрения.

— А когда проснется Прю? — спросил он.

— Примерно через три часа, — ответил Тимберлейк.

— Я бы хотел узнать ее мнение о причинах гибели ОИРов. Меня не удовлетворяют наши догадки.

Тимберлейк отключил массажное устройство кокона и испытующе взглянул на Бикеля.

— Когда погиб первый мозг, я провел все необходимые исследования, — сказал он. — Хочешь — проверь сам.

— Я уже проверял, — кивнул Бикель. — Меня насторожила пара вещей. Первый мозг предпочитал, чтобы его называли Миртл. Почему? Я не нашел в наших данных никаких объяснений — разве что первый мозг изначально принадлежал генетическому уродцу женского пола.

— Обследование Миртл на базе Андерс показало, что она всего на 0002 отклоняется от гомеостатической нормы, — возразил Тимберлейк. — Ее резервные системы жизнеобеспечения пребывали на базе в полном стасисе.

— Да не обращай ты внимание на самоидентификацию, — вмешался Флэттери. — Они это делали ради нас, поскольку позволяло хоть как-то очеловечить корабельный ОИР.

— Верно, — ответил Бикель. — Они все так утверждали, но в этом ли причина?

— ОИР были столь же совершенными, что и все остальные искусственные интеллекты, когда-либо родившиеся на свет, — сказал Флэттери, подумав при этом, почему его так раздражают вопросы Бикеля. — Их с детства воспитывали как неотъемлемую часть обшей серво-сенсорной системы корабля. И что с того? Никакой другой жизни они все равно не знали и не могли…

— Ты говорил, что тебя беспокоят две вещи, — перебил его Тимберлейк. — Какая же вторая?

— Твой отчет о системе жизнеобеспечения, — объяснил Бикель. — Пункт 91007 в отчете по Миртл. Там говорится: «Ни одна из систем как будто не выходила из строя». Почему ты употребил словосочетание «как будто», Тим? Может, у тебя оставались какие-то сомнения, которые ты решил не включать в отчет?

— Ничего подобного! — возмущенно ответил Тимберлейк. — Системы были в идеальном состоянии!

— Почему же ты так прямо не написал?

— Из осторожности, — пояснил Флэттери. — Просмотри мой медицинский отчет и сам убедишься, что он полностью подтверждает его заключения.

— Все, кроме одного, — возразил Бикель.

— Интересно, какого же? — прошипел Тимберлейк. Он уставился на Бикеля, лицо его побагровело, на скулах играли желваки.

Бикель, игнорируя эти признаки гнева, продолжал:

— Отсутствует объяснение появления внутренних ожогов мозгов, которые обнаружил Радж. У тебя написано: «Внутренние ожоги мозга, особенно вдоль необычно крупных коллатеральных аксонов на афферентной стороне». Что ты, черт возьми, подразумевал под «необычно крупными»? Необычно крупными по сравнению с чем?

— Основной канал, ведущий в высшие центры мозга, был почти в четыре раза крупнее, чем все те, которые мне когда-либо приходилось видеть, — ответил Флэттери. — Истинной причины этого я не знаю, могу лишь предположить, что это результат компенсаторного роста. Этим ОИРам приходилось иметь дело с куда большим объемом входящих данных от куда большего количества датчиков, чем когда-либо приходится иметь человеку. Кстати, заметьте, лобные доли тоже немного крупнее, но…

— В описаниях ОИРов об этом говорится, — отмахнулся Бикель. — Да, верно, компенсаторный рост, но что-то я не встречал там ни слова насчет укрупнения коллатеральных аксонов. Ни единого слова.

— Эти мозги находились в системе дольше всех прочих, когда-либо исследовавшихся, — возразил Тимберлейк. — В литературе упоминается только четыре случая гибели ОИРов от естественных причин.

— От естественных причин? — удивился Бикель. — Интересно, какие же естественные причины являются смертельными для ОИРов?

— Ты знаешь это не хуже меня, — сказал Флэттери. — Несчастные случаи. Ядовитые вещества в питательной жидкости. Отказ радиационной защиты. Но обратите внимание, последние слова всех ОИРов свидетельствовали об умственном расстройстве, крайне похожем на шизо…

— Похожем! — фыркнул Бикель. — Да во всех этих отчетах только и встречаешь «нечто вроде…», «состояние, напоминающее…», «крайне похожее…» — он перевел взгляд с Флэттери на Тимберлейка, — а суть-то в том, что мы и понятия не имеем, какого черта творится в сером веществе ОИРов.

С пульта возле Флэттери донесся сигнал. Бикель ждал, пока Флэттери вручную отрегулирует температуру в трюме. Наконец Флэттери утер пот со лба и еще раз изучил показания приборов, чтобы убедиться в устойчивости температуры.

— Да, эти пульты — сущее наказание, — пробормотал Тимберлейк. — Неудивительно, что у наших ОИРов поехала крыша.

Флэттери наконец рискнул отвести глаза от пульта:

— Ты бы помолчал, Тим. Для нормально функционирующего ОИРа эта часть работы — детские игрушки. Ведь с большинством проблем корабельного гомеостаза они могли справиться на уровне рефлексов.

— Вроде того, — заметил Бикель.

— Довольно! — взорвался Флэттери. — Я просто хотел сказать…

Он не успел договорить, поскольку на пульте управления вдруг замигали три желтые диагональные полосы. Руки Флэттери метнулись к кнопкам, но тут Бикель рявкнул:

— Колебания гравитации! — И метнулся к своей койке.

Коконы тут же закрылись, и астронавты почувствовали рывки и тошнотворные перемены силы тяжести, вызванные нарушением системы централизации гравитации, — те самые, что убили Мэйду.

Бикель следил за тем, как руки Флэттери с уверенностью хирурга отчаянно пытаются вернуть систему в равновесие. Толчки и рывки стали затихать. Наконец Флэттери окончательно отрегулировал центровку и продолжал, как будто ничего не случилось:

— Если помните, Миртл как-то заметила: «У меня нет воплощения». Среди той чуши, которую она несла, только это и можно было разобрать. Кроме того, ведь кроме серого вещества мозга, у нее не было плоти. А потом, помните, после долгого молчания, она заявила: «Я считаю пальцы». У нее не было ни пальцев, ни сознательных воспоминаний о пальцах. А потом этот ее последний вопрос: «Почему вы все такие мертвые?» Хочется надеяться, что эти заявления и вопросы были сформулированы чисто случайно.

— По-моему, она обращалась к нам. К экипажу, — вздохнул Бикель. — Да, конечно, это чистое безумие, но все же это был прямой вопрос через вокодер, а единственными слушателями могли быть только мы.

— Если только она не обращалась к колонистам в гибертанках, — заметил Флэттери. — При некоторых обстоятельствах они могут показаться совершенно мертвыми.

— У Миртл была прямая связь с сенсорами гибертанков, — возразил Тимберлейк. — И она прекрасно знала, что колонисты живы.

Бикель кивнул.

— А как насчет Малыша Джо, который вопил из каждого корабельного вокодера: «Я проснулся! Господи, я проснулся!»

— Возможно, призыв о помощи, — сказал Флэттери. — Большинство безумцев так или иначе взывает о помощи.

— Остается Харви, — сказал Бикель. — Харви заявил: «Вы заставляете меня болеть!»

— Ну, это-то легче легкого, — сказал Флэттери. — Обычный бред сумасшедшего.

— Тем не менее нам всем известно, что он имел в виду, — возразил Бикель. — Я, честно говоря, не заметил, чтобы кто-нибудь удивился, когда Харви произнес: «Все потеряно!» и отключился… — навсегда. Мы все этого ожидали, сами знаете. После этого мы остались с тремя мертвыми ОИРами на руках.

От откровенности и жесткости, с которыми это было сказано, Тимберлейка почему-то охватила печаль, причины которой он не смог бы объяснить. Он никогда не питал привязанности к ОИРам. Скорее, общаясь с «корабельными существами», он испытывал какое-то смутное чувство вины. Раджа Флэттери всегда уверял его, что это чисто субъективное отношение. Радж был убежден, что сложный организм, состоящий из ОИРа, корабля и компьютера, вполне удовлетворен своим образом существования, поскольку имеет при этом ряд преимуществ.

«Интересно, каких таких преимуществ? — удивился про себя Тимберлейк. — Продолжительность жизни? Но что такое три-четыре тысячи лет жизни, если каждый день для тебя сущий ад?»

Внезапно резкий скачок перегрузки прижал его к койке. Никакого предупредительного сигнала не прозвучало — ни звонка, ни сигнальных вспышек. Кокон резко закрылся, и только тут на пульте управления загорелась красная лампочка, а на экране зазмеились желтые линии.

Флэттери тыльной стороной ладони резко хлопнул по кнопке отключения гравитации. Перегрузка стала ослабевать. Желтые линии исчезли. Зато красный индикатор продолжал полыхать.

— Повреждение в третьем корпусе, секция шесть-четырнадцать, — констатировал Флэттери. Он начал активировать датчики дистанционного контроля, чтобы обследовать указанное место.

Совершенно инстинктивно, никого не спрашивая, Бикель взял управление на себя и приказал:

— Тим, займись гравитационными повторителями. Пока проверяешь характер повреждений, держи гравитацию отключенной и постарайся снова сбалансировать систему.

Тимберлейк, повинуясь приказу, придвинул пульт поближе.

Бикель подтянул к себе пульт ППУ, перевел на себя управление компьютерными системами и начал вводить в компьютер команды. С чем, интересно, мог столкнуться корабль, что объясняло бы столь резкое отклонение? Что зарегистрировали автоматические датчики?

Компьютер почти сразу начал выдавать данные — даже чересчур быстро.

— Ошибка, — объявил Флэттери, глядя на появляющуюся на экране информацию.

Во внезапном припадке ярости Бикель нажал кнопку отключения компьютера и вошел в систему для стандартной проверки функционирования.

— Ты вошел в компьютер! — дрогнувшим от страха голосом пробормотал Флэттери. — Но ведь у тебя нет ни схем, ни описаний. Ты можешь нарушить всё программное обеспечение.

— Прекрати! — крикнул Тимберлейк, приподнимая голову и глядя на Бикеля.

— А ну заткнитесь, вы, оба! — рявкнул Бикель. — Да, компьютер — тонкая штука, но что-то в нем явно не в порядке — причем настолько, что мы можем погибнуть!

— Думаешь, у тебя есть время провести восемьсот тысяч тестов? — спросил Тимберлейк. — Не сходи с ума!

— То, что ты собираешься делать, строжайше запрещено, — заметил Флэттери, стараясь говорить спокойно. — И сам знаешь почему.

— Только не надо меня учить, — отозвался Бикель.

Говоря это, Бикель подключился к памяти компьютера, вошел с ней в прямой контакт, стараясь при этом действовать как можно аккуратнее.

— Ты совершаешь ошибку, — уговаривал Тимберлейк. — Для устранения неисправности требуется шесть или семь тысяч техников со вторым подобным компьютером. Ты готов…

— Не отвлекай меня, — буркнул Бикель.

— А что, собственно, ты ищешь? — спросил Флэттери. Несмотря на страх, ему стало интересно. Он понял, что Бикель, который практически никогда не шел на попятную, не рискнул бы оставить их без такого жизненно важного устройства, как бортовой компьютер.

— Проверяю доступность периферийных участков памяти, — ответил Бикель. — По-моему, неполадки где-то в контурах. Они должны будут проявиться при вводе и выводе данных. — Он кивнул на шкалу диагностического устройства на пульте. — Ага, вот оно!

Стрелка прибора метнулась до предела вправо, а потом вернулась на ноль. Бикель медленно ввел программу общей диагностики, проверил каналы выдачи данных.

На экране стали появляться сведения о неправильно функционирующих участках памяти. По мере появления на экране цифр, Бикель вслух комментировал их.

— Область виртуальной компьютерной памяти не функционирует. Протонная масса и уровень рассеяния по отношению к курсу и массе корабля не совпадают с прогнозами. Мы столкнулись с чем-то иным, нежели водород, причем это образование имеет куда более высокую концентрацию — отчасти из-за значения отношения нашей массы к скорости.

— Солнечный ветер, — прошептал Тимберлейк. — Говорили, что мы…

— Как же, солнечный ветер! — фыркнул Бикель. — Да вы сами посмотрите. — Он кивнул на группы цифр, проползающие по экрану.

— Двадцать шесть протонов, — констатировал Тимберлейк.

— Железо, — продолжал Бикель. — Мы встретились со свободными атомами железа. Таким образом, мы имеем самое обычное магнитное отклонение гравитационного поля.

— Придется тормозить, — вздохнул Тимберлейк.

— Чушь! — взорвался Бикель. — Мы попросту введем в систему контроля гравитации прерыватель отключения при перегрузке. Не понимаю, какого дьявола об этом не позаботились конструкторы.

— Возможно, они попросту не предполагали возможности существования силы, способной нарушить функционирование системы, — предположил Флэттери.

— Это уж точно, — с отвращением в голосе согласился Бикель. — Но как подумаешь о том, что элементарное устройство могло бы сохранить Мэйде жизнь…

— Кроме того, они полагались на рефлексы ОИРа, — продолжал Флэттери. — Сам знаешь.

— Я знаю только то, что они размышляли исключительно примитивно, в то время как нужно было предусмотреть все возможное и невозможное, — отозвался Бикель.

Он раскрыл свой кокон, поднялся с койки и по диагонали через весь Центральный Пульт отправился к люку, ведущему в мастерскую. Перемещение в условиях невесомости напомнило ему, что на возвращение нормальной гравитации у них не так уж много времени. Слишком долгое пребывание в невесомости нанесло бы непоправимый вред здоровью экипажа. А в распоряжении у них, возможно, всего часа полтора.

Бикель взялся за рукоятку люка, открыл его, вошел и вскоре нашел необходимое устройство. Он открыл щиток кабельного канала и начал крепить прерыватель. Бикель работал молча, движения его были быстры и точны. Наконец прерыватель был закреплен рядом с главным кабелем питания генератора гравитации. Бикель подключил прерыватель, проверил его и вернул щиток на место.

— Только каждый раз его придется перенастраивать вручную, — проворчал он. Оттолкнувшись ногой от переборки, Бикель подлетел к своей койке, улегся в кокон и взглянул на Тимберлейка.

— Система сбалансирована?

— Насколько возможно, — отозвался Тимберлейк. — Попробуй-ка, Радж.

Флэттери убедился, что и Тимберлейк, и Бикель находятся в коконах, и щелкнул выключателем генератора гравитации. Раздался негромкий гул набирающих мощность генераторов. Когда система стабилизировалась, гул постепенно стих. Флэттери почувствовал, как невидимая сила прижимает его к койке, потянулся к пульту и медленно подстроил характеристики, заданные Тимберлейком.

— Тим, — вновь зашевелился Бикель. — Мне нужны схемы помещения ОИРа — описания всех сенсорных связей, причем от самых крупных до самых мелких. И то же самое по сервоконтролю, полный…

— Зачем? — удивился Тимберлейк.

— Уж не думаешь ли ты воспользоваться мозгом одного из колонистов? — сердито спросил Флэттери, безуспешно пытаясь скрыть ярость, которую вызывала у него эта идея.

— Мозг взрослого человека, скорее всего, этого не перенесет, — вмешался Тимберлейк. И тут же почувствовал стыд оттого, насколько по душе ему эта идея. Все в нем буквально кричало, что это недопустимо. Но если бы система ОИРа была восстановлена, никому из них больше не пришлось бы брать на себя ответственность, дежурить за пультом управления корабля.

— Какого черта! — огрызнулся Бикель. — С чего вы это взяли? По-моему, я ни словом не обмолвился об этом.

Тут он замолчал, поскольку комнату наполнили звуки сигналов, возвещающих о том, что на ППУ пришло сообщение, которое сейчас обрабатывается.

Наконец прозвучал сигнал готовности. Бикель включил вокодер. Из динамиков послышался голос Моргана Хэмпстеда, директора Объединенной Лунной базы. Голос его был вполне узнаваем и даже сохранил присущую Хэмпстеду ледяную холодность.

— Кораблю ОЛБ «Землянин» от руководства Проекта. Это Морган Хэмпстед. Надеюсь, вы понимаете, насколько мы огорчены и озабочены происшедшим. Отныне при любом принимаемом решении приоритет отдается плану, при котором и мы и колонисты останемся живы.

«Официальная часть закончена, — подумал Флэттери. — Какое лицемерие: на корабле в гибертанках — представители семи наций и четырех рас, но всеми ими готовы рискнуть, так же как и теми, кто отправился раньше нас».

— Упас несколько первоочередных вопросов, продолжал Хэмпстед.

«А у меня несколько своих», — подумал Бикель.

— Почему руководство Проекта не было извещено сразу же после отказа первого ОИРа? — спросил Хэмпстед.

Бикель тут же мысленно взял этот вопрос на заметку. Ответ был ему известен, но о таком он никогда сообщать бы не стал. Хэмпстед знал это не хуже. Жестяное Яйцо было скорее не кораблем, а идеей, которая должна была компенсировать шесть предыдущих неудач. И остановить его не могло ничего, кроме окончательного провала проекта. И только самое отчаянное положение могло заставить астронавтов рискнуть судьбой экспедиции, послав призыв о помощи.

— Данные говорят о том, что при нынешней стабильной скорости вы выйдете за пределы Солнечной системы приблизительно через триста шестнадцать дней, — сказал Хэмпстед. — Срок полета до Тау Кита — четыреста с небольшим лет.

Слушая бесплотный голос, Бикель вспомнил этого человека: суровое лицо, седые волосы и серо-голубые глаза, и еще эта аура решительности, заметная даже в самом незначительном жесте. Ребята-психологи за глаза называли его «Большой Папочка», однако при его появлении сразу вытягивались по стойке «смирно». «Да, — подумал Бикель, — мы никогда больше не рассчитывали увидеть Хэмпстеда, но этот человек и здесь смог достать нас».

— Первый анализ указывает на три возможности, — продолжал Хэмпстед. — Вы можете вернуться, лечь на орбиту вокруг Луны и оставаться там до тех пор, пока проблема не будет решена и не будет установлен новый Органический Искусственный Разум. Это вернет нас к прежней проблеме контроля стерильности при далеко не идеальных условиях. Кроме того, нам не удастся справиться с проблемой отказа ОИРов.

— Он всегда был болтливым занудой, — пробормотал Тимберлейк.

— Вторая возможность, — продолжал Хэмпстед, — это перейти на замкнутый экологический цикл и продолжать полет с нынешней скоростью, пополняя экипаж гибернированными астронавтами или выращивая и воспитывая новых членов экипажа из эмбрионов. Однако в этом случае возникнет одна проблема — продукты питания. Конечно, если вы не перейдете на более высокоинтегрированную систему рециркуляции.

— Высокоинтегрированная система рециркуляции, — хмыкнул Флэттери. — Он имеет в виду каннибализм. Такая возможность обсуждалась.

Бикель обернулся и уставился на Флэттери. Идея каннибализма выглядела отталкивающей, но не это привлекло внимание Бикеля. «Такая возможность обсуждалась». С виду простая фраза таила в себе множество оставшихся без ответа вопросов и глубокий подтекст.

— Третья возможность, — чеканным голосом вещал Хэмпстед, — это переделать вашего робопилота, используя в качестве основы бортовой компьютер. По нашим заключениям, у вас на складах есть для этого все необходимые материалы, включая нейронные комплекты, предназначенные для вспомогательных роботов будущей колонии. Теоретически это вполне возможно.

— Теоретически возможно? — хмыкнул Тимберлейк. — Наверное, он думает, мы никогда не слышали о провалах в…

— Тшшш… — прошипел Флэттери.

— Совет Проекта предлагает вам сохранять прежние курс и скорость, — продолжал Хэмпстед. — По крайней мере, до тех пор, пока вы не выйдете за пределы Солнечной системы. Если к тому времени решение не будет принято, вы получите приказ возвращаться. — Последовало долгое молчание, а затем: —…если у вас не появится альтернативных предложений.

«Нам прикажут повернуть», — подумал Флэттери. Он обернулся, желая посмотреть, как эти слова подействовали на Бикеля. Они явно были адресованы Бикелю, придуманы специально для него, разработаны с тем, чтобы задействовать самые глубинные мотивы его поведения.

Бикель лежал в задумчивом молчании, уставясь на монитор, расположенный над вокодером, и прикидывая, правильно ли расшифровано послание.

— В данный момент, — все еще вещал Хэмпстед, — дирекция Проекта хотела бы получить подробный отчет о состоянии всех корабельных систем, в особенности с учетом состояния гибернированных колонистов. Мы пришли к выводу, что увеличение продолжительности полета повышает вероятность сбоя систем гибернации. По нашему мнению, вы должны восполнить потери экипажа гибернированными дублерами. Если пожелаете, мы можем представить свои предложения по конкретным кандидатурам. Мы вместе с вами скорбим по поводу гибели ваших товарищей, но Проект должен продолжаться во что бы то ни стало.

— Подробный отчет о состоянии всех корабельных систем, — фыркнул Тимберлейк. — Да он просто спятил!

«Какими же лицемерными выглядят соболезнования Хэмпстеда, — подумал Флэттери. — Даже сам подбор слов выдаст тщательность, с которой они составляли его речь. Сочувствия ровно столько, сколько необходимо, и ни каплей больше».

Из вокодера послышался треск, слегка приглушенный фильтрами, затем заговорил другой человек:

— Это Морган Хэмпстед. Передача закончена. Подтвердите прием, и немедленно ответьте на наши вопросы. Лунная база передачу закончила.

— Они слишком многое оставили недосказанным, — заметил Бикель. Он чувствовал, что вся передача буквально пронизана «пробелами по политическим причинам». Ту тонкую политическую грань, по которой пробирался Хэмпстед, выдавало именно то, что не было высказано вслух.

— Наделить наш компьютер сознанием, — проворчал Тимберлейк. — Они что, совсем там с ума посходили?

Он взглянул на Бикеля.

— Ты же был участником одной из подобных попыток на Лунной базе, Джон. Поэтому честь сообщить, куда Большой Палочка может засунуть эту идею, наверное, должна принадлежать тебе.

— Да, та попытка провалилась, причем с треском, — согласился Бикель. — И тем не менее для нас это — единственный реальный шанс.

Тимберлейк продолжал, будто и не слышал:

— В том эксперименте на Лунной базе участвовали специалисты, по сравнению с которыми мы — просто сборище жалких любителей.

Зато Флэттери не пропустил слова Бикеля мимо ушей. Он отвернулся, понимающе улыбнулся и миролюбиво заметил:

— Но ведь мы все слышали передачу.

— Да там и слушать-то было нечего, кроме последней части, — взвился Тимберлейк. И тонким голосом издевательски спародировал: — Неосуществимо при нынешнем уровне развития науки.

— Это было оправданием, своего рода подведением итогов, — возразил Бикель. Он вспомнил безуспешные попытки ученых Лунной базы обнаружить искусственный Фактор Разума. Между его собственной частью группы и персоналом базы всегда стояла та стерильная стена. Но даже трехслойное стекло было не в состоянии скрыть от них запаха провала. Впрочем, проект попахивал с самого начала. Астронавты давно запутались в петлях псевдонейронных волокон, в мигании индикаторов и щелканье реле, в шуме крутящихся катушек с лентами и едким запахом озона от сгоревшей изоляции перегруженных цепей. Они пытались обнаружить механический способ воспроизвести то, чем каждый из них обладал от природы — разум.

И они потерпели поражение.

Все они испытывали безотчетный страх, в их памяти было живо воспоминание о том, чем закончился единственный проект, который, по слухам, оказался успешным… но обрек себя на гибель… там, на поверхности Земли.

Тимберлейк прочистил горло, высунул руку из кокона, некоторое время внимательно разглядывал свои ногти, обдумывая предыдущий разговор. «Никаких физических причин провала проекта не было. Системы жизнеобеспечения были просто идеальны. Складывалось впечатление, что ОИРы попросту покончили с собой… не выдержав какого-то непонятного напряжения».