Соната моря

* * *

Она ждала, когда подплывут аполины, лежа на воде и закинув руки за голову. В ноги толкался надувной плотик с поражающими воображение морскими кокосами.

Первым объявился крупный самец с характерными темно-лиловыми обводами вдоль нижней челюсти. Несмотря на внушительные габариты, он, как самый обыкновенный земной дельфин, взлетел вверх метра на два, изогнулся в пируэте и шлепнулся в воду, намеренно окатив девушку фонтаном брызг. Вероятно, и здесь это служило знаком неудовольствия: мол, отчего не позвала?

Четыре светлолицые самочки заплюхали следом. У нее руки так сами собой и потянулись погладить крутолобую голову, почесать горлышко. Так ведь нельзя. Вчера она часов до двух пытала добра молодца Кирюшу Оленицына (познакомились-таки) по поводу здешней зоопсихологии вообще и всего, что касалось неописуемой привязчивости, именуемой "синдромом Лероя", в особенности. Но оказалось, что ничего они толком не знают, людей не хватает набрать нужную статистику, да и группы уходят за пределы Пресептории от силы на три-четыре дня. Пока установлено, что все зверье поголовно тянется к человеку, ластится, чуть ли не на брюхе ползает – как не приласкать! Но девяносто девять этих врожденно-преданных человеку четвероногих аборигенов только сильнее завиляют хвостом, когда их погладишь, а вот сотый – тот, захлебнувшись от восторга и нежности, помчится за тобой следом и, безнадежно потеряв тебя из виду, разобьет себе голову о первую попавшуюся скалу.

А может, и не сотый, а пятидесятый. Или двадцать второй. Или четырнадцатый.

Или, как Варварин король-олень, – первый.

Отгоняя навязчивое видение, девушка встряхнулась, точно калан, подняв облачко брызг. Это будет очень трудно: держаться с аполинами середины, – и обходясь без нежностей, и в то же время не ослабляя контакта, чтобы не удрали. Ведь сегодня она начинала целую серию экспериментов, целью которых было установить: а появится ли вчерашний янтарный мираж в присутствии этих хозяев моря? Почему-то Варваре заведомо казалось, что – нет; если же она ошибалась, то в случае опасности на аполин можно было положиться. Вытащат на белый свет, и даже проворнее, чем это сделал Теймураз. И Кирюша Оленицын был того же мнения, что они не подведут. Вот только бы не уплыли…

Варвара пошарила рукой по плотику, нащупала черный, глянцевито поблескивающий шар и, размахнувшись, послала его прямо в группу аполин. Самочки шарахнулись, защелкали по-аистиному, и тут же вокруг кокоса поднялась форменная чехарда, которая затянулась бы на самое неопределенное время, если бы Варвара не приняла соломоново решение и не кинула каждому по шару.

Ракушечный хруст, хлопанье куцепалых плавников по воде, восторженный блеск маленьких глазок… Все сыты? Нет, оказывается, не все. Черногубый аполин, поматывая зажатым в зубах розовым моллюском, уже очищенным от створок четырехдольной раковины, подплыл и с плохо скрытым сожалением предложил ей лакомую добычу.

– Ой ты, глупый, – растрогалась Варвара, – ешь сам, у меня ведь тут целая кладовая!

Аполин жмурился и тряс головой, так что розовые ошметки шлепались в воду, привлекая мелких рыбешек-побирушек; пришлось и в самом деле доставать еще один кокос и демонстрировать ему.

– Ну, заморили червячка? – спросила Варвара, когда он наконец управился со своим полдником. – А теперь, как говаривала Жанна д'Арк, все, кто любит меня, за мной!

Вся пятерка с готовностью выразила свою любовь и продолжала демонстрировать ее при помощи всевозможных фигур водной акробатики вплоть до самого острова, рыжим крабом подымавшегося из морской воды. Варвара ныряла вместе со всеми, с каждым разом все глубже и глубже уходя в толщу воды. Но море, спокойное, безразличное, подслеповато помаргивало отдаленными янтарными искорками и не желало показывать никаких фокусов.

Возле самого острова резко похолодало, так что Варвара не стала даже вылезать из воды – ржавые камни не вызывали у нее ни малейшего любопытства; она повернула обратно, и аполины продолжали ее эскортировать на пути к берегу.

Итак, можно считать установленным, что все, произошедшее на капустной фелюге, было или из ряда вон выходящей случайностью, или отравлением какими-то донными газами, свойственными только Коровьей бухте. Мир праху янтарных миражей. И даже жаль. Она обернулась: горизонт был чист, солнце едва начало склоняться к красновато-бурым зазубренным горам, и безмятежные стайки морских желтоперых уклеек порскали во все стороны, тревожимые приближением прожорливых аполин…

И золотой призрачный парус, точно плавник исполинской акулы, бесшумно шел прямо на девушку, толкая перед собой внушительную волну высотой в двухэтажный дом. Варвара стремительно развернулась навстречу волне и забила ладонями по поверхности воды, пытаясь привлечь внимание своих расшалившихся спутников. Озорные темно-лиловые глазки оглядели горизонт, но ни одно животное и ухом не повело.

– Братцы, ныряем! – крикнула Варвара, прекрасно понимая, что надеяться можно только на их врожденные обезьяньи способности, кои были продемонстрированы безотлагательно: четверка белолицых подружек разом выставила из-под воды крутолобые головы, щелкая клювами и даже высовывая языки. – Вы мне еще подразнитесь! – сердито фыркнула Варвара. – Сейчас вам будет ох как не смешно, да и мне тоже. Да будете вы нырять?..

Ультимативный тон не возымел ни малейших последствий. Она изумилась такой беспечности: ведь разумные же твари, в конце концов! Но в этот момент "парус", до которого оставалось каких-нибудь двадцать метров, беззвучно растаял, и на его месте обнаружилась совершенно неправдоподобная промоина в самой середине наступающей волны. Девушка даже зажмурилась и потрясла головой, настолько это зрелище противоречило всем известным и неизвестным законам природы: слева и справа от их тесной группы прошли два пенящихся гребня, а их самих – и ее, и пятерку аполин – едва качнуло на фантастически спокойной дорожке.

Варвара потерла глаза мокрым кулачком: уж не показалось ли? Но тут обе волны, и левая, и правая, с одновременным грохотом обрушились на берег, так что из лабораторных корпусов повыскакивали перепуганные лаборантки в халатиках и гидрокостюмах. Вода торопливо отхлынула, и в этом своем обратном движении она показалась девушке подозрительно желтой и искрящейся.

Или такой ее делало начинавшее клониться к закату солнце?

Она рванулась к берегу и прошла эти несколько сот метров с рекордной для себя скоростью, совершенно забыв о сопровождавших ее животных. Они, напротив, честно выполнили свой долг и не забыли проводить ее до самого мелководья, самым препротивнейшим образом забитого тиной, дохлыми медузами и какой-то слизкой протоплазмой. Варвара вылезла на галечную полосу, брезгливо встряхиваясь, и первым делом наткнулась на двух лаборанток, которые укладывали на кусок клеенки что-то зеленовато-бурое и обмякшее. Теленок. Не новорожденный, но сосунок.

– Помочь? – спросила Варвара.

– Идите в душ, – недружелюбно ответила та, что отличалась сайгачьим профилем. – Тем более что все ваше унесло в море.

Они подняли клеенку и потащили, держа за углы и семеня от тяжести. Да, такое занятие не способствует улучшению настроения. Варвара пошарила взглядом по берегу: кругом валялись разнокалиберные звезды, гигантские черви и многостворчатые раковины. И еще нечто, по окраске напоминающее светло-серую чайку… Нет, аполиненок, и редкого вида: с трехцветной черно-бело-розовой меткой на лбу. Может, хоть этого посчастливится выходить? Она подобрала зверька, который казался мокрой ватной игрушкой, двинулась следом за сердитыми девицами, но дверь первого корпуса распахнулась и выпустила Параскива в его празднично-алых плавках, столь дисгармонирующих с печальным изуродованным берегом, в каком-то клочковатом свитере и с замотанной шеей. Варваре подумалось, что за один такой внешний вид следовало запретить ему пребывание на дальних планетах.

Он отобрал у Варвары аполиненка, положил его на гальку и, присев рядом, заговорил так, словно продолжал какой-то недавно прерванный разговор:

– И не пытайтесь с ним что-нибудь сделать – это бесполезно, я гарантирую. Мы тут ютимся друг у друга на голове, и я не могу оборудовать даже мало-мальски приличную реанимашку… Вот вы прилетели с последним грузовиком: что нам шлют? Комбикорм. Не для них, – он кивнул на покачивающуюся клеенку, которую заносили в тамбур, – а для нас, как это ни парадоксально. Но нам шлют замороженное мясо, которое в свежем виде буквально ломится в ворота Пресептории и мечтает попасть к нам на кухню. Здесь могли бы прокормиться не сто шестьдесят, а тысяча шестьсот человек, и поверьте мне, как специалисту, – это никак не отразилось бы на экологическом балансе видов. Но зато на оборудование и наблюдательную аппаратуру места на космолетах уже не хватает! И называется это – бережное отношение к чужой фауне.

Он сокрушенно, как-то по-стариковски кивал головой после каждой фразы, и соболиные брови скорбно складывались уголочками, вызывая у девушки состояние щемящей смятенности.

– А Степанида идет к нам на поклон. Даже не идет – бежит. Выплескивается. Швыряет к ногам своих подкидышей и волчицей воет: разумные и гуманные, помогите!

Варвару вдруг охватило непонятное раздражение. Все, что сейчас говорил этот обладатель княжеского имени и лоэнгриновского облика, было несомненно верным, но требовало какого-то естественного дополнения. Нет реанимационного кабинета, так не сиди здесь, на галечке, а иди и строй. Каменных глыб навалом, кибов бесхозных – тоже. А что касается оборудования, то один из грузовиков с мороженым мясом можно просто неразгруженным завернуть обратно на Большую Землю. В другой раз пришлют только то, что действительно необходимо. А так вот объясняться в бесконечной любви к несчастной Степухе – слушать противно…

Девичья мечта начинала как-то блекнуть. Не было в Светозаре тех черт, которые она в первую очередь искала в человеке, который должен был бы стать для нее гораздо больше, чем просто первый встречный: внутренней зоркости, но не холодной, граничащей с липким любопытством, а теплой и сильной, готовой в любой миг на дружескую поддержку. И еще – доверия к чужой чуткости. А вместо этого нашла узкотерриториальные восторги, заслоняющие весь белый свет. Видите ли, эта заброшенная планета – самая лучшая в мире и все потому, что здесь живем и работаем мы. Как там значилось на фасаде трапезной? "Наши простейшие – самые простые во Вселенной!" Характерная надпись. И беда в том, что это не просто устаревшая студенческая шуточка. Чтобы не высказать все это вслух. Варвара изо всех сил стиснула зубы, отчего встопорщились усики над верхней губой, и, круто повернувшись, пошла к ангароподобному строению, именуемому телятником. Она шагнула через порог и очутилась нос к носу с пиратской физиономией Сусанина.

– А вы зачем сюда? – напустился он на нее без малейшего вступления и повода. – Я вас не вызывал. И в график дежурств не включал. Пока. Но могу и передумать, если вы чересчур свободны.

– Добрый вечер, Евгений Иланович, – сколь возможно вежливо проговорила Варвара. – Я зашла за каким-нибудь халатом: все мое унесло в море.

– А разве я вас посылал в море?

– Евгений Иланович, – еще более вежливо и спокойно ответствовала девушка, – в море я купалась после окончания рабочего дня. И буду делать это ежевечерне.

– Рабочий день экспедиционника заканчивается, когда он закрывает глаза, – мрачно проговорил Сусанин. – Засим начинается рабочая ночь, ибо собственный сон должно рассматривать как биологический эксперимент. Новичкам ясно?

– Ясно, – сказала Варвара, влезая в чей-то – а похоже, Сусанинский – халат. – Возвращаюсь на рабочее место.

Она повернулась и вышла из лабораторного "предбанника". Дверь фукнула на нее сложным комплексом противобиотической защиты, убивающей споры земных растений, составляющих рацион здешних стеллеровых телят, которых готовили для переброски на свою прародину. После такого душа стало еще холоднее, и девушка искренне обрадовалась, когда наткнулась на Кони.

– А море вас ограбило! – почти радостно воскликнула та – похоже, здесь с восторгом воспринимали любые капризные выходки несравненной Степухи. – Накиньте мою кофточку, холодает.

Варвара дважды обернулась в шуршащую ткань, которая достала до колен, и без малейшего на то основания подумала, что это – второй после Теймураза человек, которому она могла бы до конца довериться.

– Что-нибудь еще, Варюша?..

– Нет-нет, – поспешно возразила она, уже не противясь ненавистному обращению. – Впрочем… Вы ведь в хороших отношениях с семьей этого малыша, Пидопличко, кажется?

Кони удивленно кивнула. Ее поразил не столь неожиданный поворот в разговоре, а сомнение в том, что она хоть с кем-то может не быть в хороших отношениях.

– Тогда подскажите им мысль сделать несколько топографических снимков своего малыша – и даже лучше в движении. Кони удивилась еще больше, но промолчала.

– У меня появилось странное ощущение, – Варвара поняла, что ей придется как-то объяснить свою просьбу, а лгать этой обаятельной женщине совсем не хотелось. – Мне кажется, что каждого из нас здесь как-то проверяют… Тестируют.

– Кто?!

– Не знаю, не знаю. И боюсь, что не кто, а что. Если это предположение хоть как-нибудь подтвердится, то придется и с нашей стороны ставить опыты, а уж тут-то живым ребенком рисковать будет нельзя, потребуется голографическая копия.

По доброжелательному, но абсолютно непроницаемому лику Кони совершенно невозможно было догадаться, как она относится к подобным фантазиям. Тем не менее она сказала:

– Я постараюсь сделать так, чтобы у мамы Пидопличко самостоятельно появилась мысль обратиться к вам – ну, хотя бы для составления семейного альбома. А теперь ступайте да загляните в трапезную, выпейте чего-нибудь погорячее.

Варвара благодарно кивнула и затрусила по парковой тропинке, полами необозримого одеяния цепляясь за колючий кустарник. Вчера – погорячее, сегодня – погорячее… Нет, не складывались у нее отношения со здешним морем.

Киб с неполным комплектом конечностей был занят нетипичной для него деятельностью – закрашивал надписи на косяке, раскрашенном под камешки. К резной арочке была пришпилена записка: "Просим больше не изощряться в остротах – Степка учится читать".

Гм. В три-то месяца.

– Кофейком напоите? – спросила она, приблизясь. Киб тотчас же засунул кисть за притолоку, метнулся внутрь и занял свое исходное положение: брюхом на стойке, три щупальца свешиваются по ту сторону, два – по эту.

– Ром, абсент, вишневая настойка! – гаркнул он голосом, пародирующим Артура Келликера.

Даже новичку было ясно, что перечисленных напитков на далеких планетах попросту не держат, да и на Большой Земле их отыщешь разве что в кафе, стилизованных под старину. А помимо всего, кибы вообще не имели речевых приставок, не то что роботы. При большом желании их можно было запрограммировать так, чтобы они скрипом, звоном или щелчками подавали звуковые сигналы, но даже простейшая фраза азбукой Морзе доводила их до катастрофического перегрева.

В данном случае было похоже, что кто-то из местных остряков впаял в обрубок недостающего щупальца микромагнитофон.

– Чашечку кофе погорячее и без цитат из Ремарка, но с сахаром.

– Ром, абсент, вишневая настойка! – Вероятно, магнитофон срабатывал на любой звук человеческой речи. Надоедало это со второго же раза.

Из-под стойки показался подносик с подозрительной полоскательницей кубиков так на четыреста пятьдесят. Это, разумеется, и отдаленно не напоминало то живительное питье, которым пользовал ее Теймураз после вчерашнего бесславного ныряния. Она, обжигаясь, опустошила всю емкость и побежала к себе в таксидермический корпус, выделяющийся среди окрестных коттеджей казенным однообразием квадратных окон и распахнутым сейчас громадным фонарем скульптурно-моделировочной мастерской, находящейся во владениях Пегаса.

Если прибавить к тому подземный голографический блок и химическую "кухню", где заправляла Пегги, то в целом лаборатория производила чуть ли не ошеломляющее впечатление. И работать здесь практически предстояло одной Варваре.

Разумеется, девушка и не подозревала, что Полубояринов, отправляя ее на Тамерлану, прекрасно отдавал себе отчет в том, что один человек, родись он семи пядей во лбу или будь он даже легендарным Заславским, не сможет создать музея фауны целой планеты. "Очень уж она воинственная, – сказал он своему заместителю, когда за Варварой закрылась дверь его кабинета. – Вот и пусть повоюет там с Сусаниным, понаделает грамотных голограмм и хотя бы разберется с теми шкурами, которые накопились на кухне. А годика через полтора, когда станет у нас полегче с кадрами, подошлем ей двух-трех специалистов и, разумеется, начальство, чтобы ни от кого не зависеть".

Варя Норега этого монолога не слышала и по крайней своей наивности, извиняемой возрастом, полагала, что перед ней стоит трудная, но посильная задача, с которой она справится с помощью двух роботов и, естественно, без начальства.

Дело только в сроках.

Одинокой она себя тоже не чувствовала, так как Пегас и Пегги работали по двадцать четыре часа в сутки, то есть каждый за троих, и на них можно было положиться.

Подходя к зданию таксидермички, девушка опасливо оглянулась: не увидел ли ее кто-нибудь в столь экзотическом наряде? Но улочки были пусты, а вот из помещения доносилось голосистое ржанье Пегги. Та-ак, опять она Пегасу байки на биохимические темы рассказывает!

Варвара толкнула дверь и замерла от негодования: вместо обычного Пегаса ее роботессу самым естественным образом развлекал Теймураз, и это в то самое время, когда она сама только что получила выволочку за безделье в нерабочие часы!

– Что, все пластинки уже обработаны? – напустилась она на Пегги, словно не замечая присутствия юноши. – И просушены? А вчерашние экспонаты готовы к дезинсекции? И растворы отфильтрованы и подогреты?

Пегги выдержала паузу, чтобы было слышно, как в одном из баллонов среднего уровня взбалтывается жидкость – вероятно, мышьяково-кислый натр или еще какой-нибудь столь же аппетитный нектар для протравки чучел. Затем верхний ее баллончик презрительно дернулся, и Пегги констатировала хриплым меццо-сопрано:

– Кобра мохнатая.

Теймураз тихонечко ахнул.

– Пегги! – крикнула Варвара. – Изволь при посторонних держаться в рамках!

– Посторонних? А я их звала, этих посторонних?

– Пегги, еще одно слово в подобном тоне, и я запру тебя в вытяжной шкаф.

– Вот поди сама и запрись в шкафу! Пигалица земноводная! Амбистома усатая…

Варвара вскинула руку и хлопнула Пегги по жужеличной спинке, отключая речевую приставку.

– Извини, пожалуйста, – проговорила она, смущенно улыбаясь. – Когда целые дни проводишь в обществе одних роботов, невольно становишься ворчливой. Когда я это заметила, то запрограммировала эту особу таким образом, чтобы она самым наглядным образом демонстрировала мне все недостатки дурного воспитания.

– Метод "от противного", – заметил Теймураз.

– Ага. И, надо тебе сказать, очень действенный, намного эффективнее простого зеркала. С тех пор как мы стали с ней вести диалоги в подобном режиме – она со словарным запасом посудомойки, а я с высокомерной сдержанностью классной дамы, – я стала замечать, что поубавила сварливости и прибавила юмора.

– Как хорошо, что мы с тобой встретились уже на данном этапе твоего самовоспитания! А то боюсь, что даже я не смог бы найти с тобой общий язык.

– Боюсь, что это общая беда всех людей моей профессии, – с ними не очень-то и стремятся войти в контакт… Фу, кажется, я уже перешла на жалостливый тон.

– А твой второй робот запрограммирован аналогично? – на всякий случай поинтересовался юноша.

– Ну что ты! Пегги – уникум, если не сказать – жертва эксперимента.

Поскольку была затронута тайна генезиса, Пегги не могла остаться равнодушной и, лишенная дара речи, пустила в ход все свои свободные щупальца, довольно примитивными приемами демонстрируя, что она думает по поводу умственных способностей, внешнего вида и прочих качеств своей хозяйки.

– Это что еще за танец живота в кибер-исполнении? – раздалось вдруг из дальнего угла.

На консольном экране связи возникла фигура Сусанина в полный рост. Кожаный передник был заляпан подозрительными кляксами, рукава халата недвусмысленно изжеваны. Было ясно, что его выход на связь предвещал какую-то производственную коллизию, но по мере того как затягивалась пауза, становилось очевидно, что всем вниманием начальника биосектора завладела отчаянно жестикулирующая роботесса.

Между тем Пегги разошлась так, что у нее звенели все пустые емкости. У Сусанина загорелись глаза, рот невольно растянулся в не очень осмысленной улыбке: да что он, роботов не видел на своем веку?

– Пегги, изволь стоять смирно! – шепотом приказала Варвара.

– Ни-ни! – воспротивился с экрана Сусанин.

Он присел на корточки и наблюдал за происходящим с таким всепоглощающим восторгом, словно был десятилетним мальчишкой, которому впервые показали модель квантового звездолета. Варвара вдруг поймала себя на том, что она тоже улыбается. Сусанин протянул руку и постучал пальцами по экрану:

– Эй ты, канистра с бубенчиками, поди-ка сюда!

Пегги возмущенно всплеснула едким натром, так что он чуть было не вылетел за пределы баллона, и двинулась куда-то вбок.

– Иди, иди, тебе человек приказывает! – ласково понукал ее Сусанин.

Раздираемая противоречивыми побуждениями, продиктованными первым законом роботехники с одной стороны и дурным характером – с другой, Пегги выбрала оптимальное решение – двинулась к экрану по синусоиде.

– Прелестно! – возопил Сусанин. – Это же интеллект! И какая скорость реакции!

Его пиратская физиономия сияла, и Варвара вдруг поняла, почему в первую их встречу он показался ей золотым. Виновато было не только тамерланское солнце, теперь она это понимала.

– Беру, – заключил Сусанин.

– То есть как? – ошеломленно подалась вперед Варвара, готовая всем телом заслонить имущество таксидермического блока.

– В долг, разумеется! На недельку дадите?

– И на сутки не дам. Без нее лаборатория остановится. И потом, зачем вам она?

– Видите ли, – Сусанин устало поднялся с корточек, потирая поясницу. – Мы тут зашли в тупик с одной элементарной проблемой – не можем отобрать ни одной пробы так называемых янтарных гранул. Эта плесень не подпускает ни киба, ни человека – улетучивается. Но ведь сие диво хрустальное – и не киб, и не гуманоид. Попробуем…

– Исключено, – жестко проговорила Варвара. – Я слышала, что у вас тут бывает с механизмами: шаровая молния – и ни гаечки, ни релюшечки. Пегги стоит целой лаборатории. И потом, у меня работы накопилось выше головы, вы и сами видите.

– Ну, Варюша, кто старое помянет, тому глаз вон. А что касается вынужденного простоя, то я и это беру на себя; на ближайшие два дня зачисляю вас в комплексную группу, которая совершит прогулку по морскому берегу. Согласны?

– Некогда мне… – начала Варвара и осеклась, почувствовав резкий толчок в спину. Теймураз, о котором она начисто забыла, какой-то линейкой или указкой пихал ее под лопатку, чтобы не было видно с экрана. – Я… я подумаю.

– Подумал за вас я! А вы берите себе второго вашего робота, грузите на него регистрирующую аппаратуру, и завтра в шесть – сбор на пикник. Да, подробности прогулки будут обсуждаться через полчаса в конференц-зале, можете зайти.

Экран погас.

Она, ничего толком не понимая, обернулась к Теймуразу.

– Ты с ума сошла! – с чисто южной экспансивностью, прорывающейся у него нечасто, воскликнул юноша. – Тебе предлагают выход за Стену, и это буквально на второй день, а ты мнешься! Да другие добиваются этого месяцами и выходят на пятнадцать минут! На твоем месте я бы на шею ему кинулся!

– Ну, а я, как видишь, от последнего воздержалась. К тому же, это всего-навсего воскресная прогулка.

– Можешь называть ее прогулкой, можешь – разведкой. Скорее последнее, раз тебе разрешили взять второго робота, да еще и с фиксирующей аппаратурой. А тем временем твоя запрограммированно-невоспитанная Пегги будет ловить янтарную пену.

– Да, к вопросу о воспитании, как человек, тоже не вполне воспитанный, я хочу спросить: а что ты сюда пожаловал?

Теймураз смущенно развернул утлый кулечек, откуда полетели клочки остро пахнущей голубоватой шерстки.

– Да вот принес… По-моему, это была кошка. Голубая, травоядная и врожденно-ручная. Я хотел сделать чучело… У Варвары натянулась кожа на скулах:

– Во всяком случае, прошедшее время употреблено уместно. Была. А теперь есть только загубленная шкурка, которую не потрудились как следует вычистить от жира и просушить. Не говоря уже о прочих тонкостях таксидермии.

– Знаешь, – виновато пробурчал Теймураз, – мне как-то казалось, что главное, эту шкурку снять и, когда она сама подсохнет, набить ватой. Это же не сложно…

– Ну да, оптимистическая формулировка: никогда не пробовал, но думаю, что сумею.

– Ведь делают же чучела даже школьники!..

Вот этого только и не хватало – обиженного тона. Обида – эмоция аутсайдеров, а Темрик казался не из их числа.

– Это делают школьники, обученные азам таксидермии. Но без вышеупомянутых азов браться за дело не стоит.

Она глянула на его по-детски обиженное лицо, обычно столь непроницаемое, и вдруг расстроилась. А ведь Кони, которая умела со всеми быть в хороших отношениях, вряд ли стала бы вот так отчитывать человека за вполне доброе намерение. И не топорщилась бы, как эмпуза рогокрылая, сиречь богомол. А взяла бы остатки шкурки – да, мол, действительно голубая травоядная кошка, спасибо – и через некоторое время вручила бы Теймуразу чучело совершенно другой особи, но уже препарированное по всем правилам. И в процессе вручения постаралась бы незаметно преподать некоторые сведения по тем самым азам, которые теперь будут восприниматься сквозь призму оскорбленного самолюбия. Да, у Кони еще учиться и учиться…

– Ладно, – сказала она примирительно, – несколько уроков я тебе преподам, а сейчас я побежала. Неудобно опаздывать.

– Ты же не знаешь, где этот конференц-зал!

– А ты покажешь. Только я разыщу запасной комбинезон – мое-то все в море утащило. Волна была сильная, ну прямо микроцунами. И какая-то неправдоподобная…

– Да? – загорелся Теймураз. – Давай-ка на бегу и поподробнее, а то ты, я вижу, удачлива на чудеса.

На бегу получилось не очень подробно, потому что до условно обозначенного "конференц-зала" было не больше трех минут спортивной ходьбой. На Большой Земле, правда, постеснялись бы назвать это помещение даже кладовкой, потому что это был всего лишь тупичок коридора, заваленный пакетами с надувной мебелью – традиционной утварью экспедиционников-дальнопланетников. Несколько таких диванов, распакованных и приведенных в боевую готовность, было составлено в каре и являло собой рабочее место для всех совещаний и сборищ, кои по каким-либо причинам не могли состояться под Майским Дубом. У стеночки, на трибуне из местного кораллового палисандра, знакомый неполнорукий киб варил кофе и передавал чашечки заседающим.

Собрались здесь, похоже, не в последние минуты – возле некоторых стояли на полу по две-три пустых чашки.

Рядом с кибом на трибунке безучастно сидела Кони и, кажется, кого-то ожидала.

Больше ничего Варвара разглядеть не успела, потому что погас свет и прямо на стене возникла проекция чрезвычайно странного графика в виде золотой завитушки, ползущей вдоль оси абсцисс.

Линия сделала какое-то конвульсивное движение, и тут Варвара поняла, что никакой это не график, а здешнее море, показанное с высоты нескольких километров. Золотистая кривая в равной мере могла быть и гребнем причудливой волны, и легендарным морским змеем. Или чем-нибудь третьим.

– Вызвать бы у него синдром Лероя, – полушепотом проговорил в темноте бархатистый баритон.

В ответ невесело засмеялись.

Кажется, это действительно был змей, потому что на экран выползла еще одна золотая полосочка. И еще. И две сразу… Они выпрямлялись, подобно стрелам, ломались под прямыми углами, сцеплялись, извивались. В их движениях было что-то и живое, и искусственное одновременно.

– Разыгрались, собаки! – проговорил кто-то с нескрываемым восхищением, и девушка узнала голос Сусанина. – Вы представляете себе их энергетический баланс?

Варвара прикинула: судя по морским гребням, все это транслировалось с высоты не менее восьми километров. Нет, представить себе мощь этих водяных гадов было трудно.

– Смотрите, характерный момент концентрации внимания, – крикнул знакомый баритон. – Время задержки – двадцать пять секунд, зафиксировано неоднократно!

Змеи замерли, словно оцепенев и прислушиваясь к неведомому внутреннему голосу, а затем разом изогнулись и с целеустремленностью баллистических ракет заскользили в левый нижний угол импровизированного экрана, и навстречу им, захваченные в поле зрения следящего зонда, проступили контуры их собственной бухты с характерным пятиугольником Пресептории.

– Снижайте зонд! – крикнуло несколько голосов разом. Изображение качнулось, начало укрупняться, но вместо ожидаемой четкости деталей экран запестрел клочьями янтарной пены, прямо на зрителей полетели белесые пузырьки, за которыми уже не просматривалось никакой фантастической фауны, а затем все закувыркалось, заплескалось, и экран погас.

– И стало на базе одним зондом меньше, – заметил кто-то с эпическим спокойствием.

– А кстати, степняки, вы прочувствовали, где должны пересекаться траектории их движения? – вопросил голос, в котором угадывалась лихость "застенчивого гения". – Так вот, в той самой точке, где находимся сейчас мы!

Это было не очевидно и требовало графических доказательств, поэтому ему никто не ответил. Похоже было, что с подобными явлениями здесь встречаются не впервые.

– И снова до Пресептории не донеслось ни облачка, ни дуновения, – в голосе Сусанина было такое сожаление, словно хороший ураган он принял бы как дар небесный. – Ну, что ж, применим некоторые до сих пор не опробованные методы… Но это потом. А сейчас пленку в архив и возвращаемся к тому, на чем мы остановились: на выборе маршрута нашей воскресной группы. Поскольку вся задача – пройти отрезок между Золотыми воротами и Оловянными, то и дороги две: низом и верхом. Учитывая, что горы подходят к морю почти вплотную, начальство базы рекомендует на прибрежную полосу вовсе не спускаться. Для этого в следующие выходные соберется вторая группа. Ну как?

– Умный в гору не пойдет, – заявил Солигетти. – Но мы ж не претендуем на излишнюю мудрость. Пойдем-ка в горы!

– Серафина?

– Если правда, что по верху, над хребтом, существует пси-барьер, не пропускающий ничего живого…

– Если правда.

– …тогда и говорить не о чем.

Эта смуглокожая Царица Ночи, как с первого взгляда окрестила ее Варвара, была явно из метеорологов – именно она колдовала несколько минут назад у маленького пульта, управляя безвременно погибшим зондом.

А Сусанин тем временем продолжал общественный опрос:

– Артур?

– Берег. Хоть рыбки половим…

Параскив поднял два пальца, чтобы о нем не забыли.

– Светик? Ну, не выдумывай. Тебе горло лечить надо.

– Это ты не выдумывай, – просипел Светозар. – Идти надо через хребет, там должен быть перевал, а там уж конфигурация пси-барьера наверняка нарушена…

– Перевала нет. Норега? Ах да, вы абсолютно не в курсе.

– Я в любом случае предпочитаю море.

– Умница. Все как будто?

– Не все, – срывающимся голосом крикнул Теймураз. – Сколько можно обещать?

– Послушай, Темрик, ты еще пригодишься, когда мы соберем комплексную экспедицию по всем правилам. И ты тем более пригодишься, когда мы двинемся в горы, которые ты знаешь…

– Вот именно, горы я знаю и поэтому могу представить себе, что такое биобарьер, особенно на перевале. Это кладбище со всем, что из этого вытекает. Возможность эпидемии, например. Поэтому группа, и я в ее числе, должна идти берегом.

И тут Кони, до сих пор сидевшая тихо, как мышка, подняла свой прелестный круглый подбородок и еле слышно шепнула:

– Лерой…

– Значит, идем берегом, – прогудел из толпы глуховатый и уже так хорошо знакомый голос.

И Варвара поняла, что этими тремя словами Лерой, так же как и Кони, безучастно наблюдавший за происходившим, почему-то зачислил себя в состав самодеятельной группы.

И тут еще спохватился Келликер:

– Минуточку, минуточку… А ты-то, Евгений?

– А я, – с загадочным видом, причины которого были понятны только Варваре с Теймуразом, проговорил Сусанин, – я тут займусь некоторыми деталями. Тем более что свои выходные я уже потратил на поездку в космопорт. Так что, братцы-степняки, гулять вам по бережку без меня, там и всего-то километров тридцать и два препятствия, однажды взятые легендарным Вуковудом. Демонстрирую первый аттракцион под девизом: "Золотые ворота – проходите, господа!"

И на стене-экране черной пастью распахнулись створки нерукотворных чудовищных ворот.