Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Сонька сидела в дальнем уголочке ресторана и тихонько плакала. Она старалась, чтобы сидящие за ближними столиками посетители не обращали внимания на ее горе, но делала это так искусно, что всем бросалась в глаза чем-то крайне расстроенная красивая девушка. Особенно Сонька работала на соседний стол, за которым гуляли пятеро бравых гусар.

Вскоре к плачущей дамочке был отправлен официант с бутылкой дорогого шампанского от их стола.

— Простите, мадемуазель! Господа гусары прислали презент для улучшения вашего настроения. — Гарсон откупорил бутылку, наполнил фужер и удалился.

Сонька не сразу подняла бокал с вином, — она вытерла глаза кружевным платочком, встретилась взглядом со статным красивым гусаром, благодарно улыбнулась и пригубила шампанское.

Затем стала смотреть отсутствующим и печальным взглядом в окно, на ночную питерскую улицу с прохожими и проносящимися экипажами. Сидела так неподвижно до тех пор, пока к ее столу под общее одобрение не подошел тот самый статный гусар.

— Пардон, мадемуазель! Князь Орловский, — бархатным голосом представился он. — Не позволите ли присесть к вам на минуту?

Она безразлично пожала плечами, усмехнулась.

— Как вам угодно.

Гусар был уже довольно пьян, поэтому не сразу справился со стулом. Подсел к девушке поближе.

— Не могу ли я чем-нибудь помочь в вашей печали? — поинтересовался он.

— Вы уже помогли, — кивнула Сонька на бутылку шампанского.

— Господи, какая мелочь! — воскликнул тот. — Если вас обидел мужчина, я готов вызвать его на дуэль! Назовите имя и адрес негодяя, и я к его услугам!

— Нет, — покачала головой девушка, на ее глаза снова навернулись слезы, — все проще… — Она помолчала и призналась: — Меня ограбили.

— Кто? Когда?! — возмущенно воскликнул Орловский. — Где это могло случиться?

— На Невском проспекте…

— Вы запомнили его лицо?

— Увы! — Девушка не смогла удержаться от обильных слез. — Я купила мамочке… ей исполнилось пятьдесят лет… украшение… ко дню рождения… И какой-то человек выхватил у меня сумочку и… и убежал.

Гусар растерянно и сочувственно смотрел на плачущую прелесть, не зная, чем помочь. Поэтому спросил:

— Итак, чем могу помочь, сударыня?

Она сквозь слезы улыбнулась:

— Наверное, ничем… Состраданием.

Орловский встал во весь свой немалый рост.

— Сумма и адрес магазина! Я немедленно отправлю туда человека, и вскоре он с покупкой будет здесь! Какое украшение вы приобрели матушке?

— Вы, князь, смущаете меня. По-вашему, я похожа на попрошайку?

— Вы, сударыня, похожи на прелестное обиженное дитя. И я отныне буду вашим покровителем. — Он снова сел. — Кстати, у вас есть… жених?

— Нет, — покачала головой Сонька. — Теперь уже нет. Он погиб на Кавказе, в войне с горцами.

— Следовательно, судьба сама идет нам навстречу. Простите, ваше имя?

— Софья.

— Прелестно! Поступаем следующим образом, Софья, — он снова решительно поднялся. — Первым делом отправляемся в ювелирный магазин за подарком для вашей матушки.

— Господин Орловский, мне, право, неловко, — попыталась остановить его девушка.

— Прошу мне не перечить! — повелительно прикрикнул тот. — После ювелирного я мечтал бы видеть вас у себя, дабы оценить уют и комфорт нашего будущего жилища.

— У меня есть дом, князь.

— Подозреваю, вы меня не поняли. Я желаю ознакомить вас, сударыня, именно с моим домом, который со временем должен стать также вашим!

Он подошел к друзьям-гусарам, громко объявил:

— Господа! Вынужден покинуть вас по причине более чем уважительной. У мадемуазель Софи приключилось несчастье, и я не имею права не поучаствовать в ее судьбе. Посему прошу простить нас.

Князь откланялся, помог Соне выйти из-за столика, и они покинули зал под удивленные и восхищенные взоры присутствующих.

Карета неслась по Невскому, за окном мелькали витрины, огни, прохожие.

Князь Орловский нежно сжимал изящную руку в перчатке, неотрывно смотрел на Сонькино лицо и любовался.

— Нет, вы все-таки абсолютное чудо! Прелесть!

— Благодарю, — опустила глаза девушка.

— И знаете, у вас пикантное произношение. Вы французских кровей?

— По бабушке.

— Долго жили за границей?

— До десяти лет.

— Это чувствуется. Мы — проще! Прежде всего я имею в виду мужчин. Хотя, знаете, я бесконечно люблю свою несчастную, забытую Богом Россию.

— Почему — несчастную? — повернула головку Сонька.

— Потому что безобразие! Кругом и повсюду! Воруют, берут взятки, унижают простых и сирых!

— Вам никогда не хотелось покинуть Россию?

— Никогда. Я — русский офицер! Если Господу Богу будет угодно, чтобы я погиб, то только здесь, на русской земле. Или в бою за честь России. Примерно как ваш покойный жених, в бою с иноверцами! — Князь толкнул кучера, приказал: — Останови возле магазина господина Савельева.

— Нет-нет! — дернулась Сонька. — Ни в коем случае! Мне нельзя к Савельеву!

Орловский удивленно уставился на нее.

— Почему, сударыня?

— Это мой родной дядя… по батюшке. Я не хочу, чтобы он знал о моем приключении.

— О каком приключении? — почти возмутился гусар. — О нашем знакомстве?

Девушка рассмеялась, нежно коснулась его руки.

— Нет, князь. О приключении с утратой моей покупки.

— Гони дальше! — приказал Орловский кучеру и нежно поцеловал руку спутницы. — Я, кажется, окончательно теряю голову. Ошеломляет не только ваша красота, Софи, но и редкое чувство достоинства.

Дом князя Орловского выглядел по-настоящему величественно. Это был старинный родовой особняк с привратниками, лакеями и газовыми фонарями вдоль длинной ограды.

Карета вкатилась прямо во двор, сразу несколько человек из прислуги помогли Соньке и князю спуститься на землю, проводили с поклонами до парадного входа.

Они поднялись на второй этаж, и перед взором Соньки открылась восхитительная красота княжеского дома.

— Надеюсь, вам здесь будет уютно, — бросил Орловский и громко позвал: — Афанасий! Куда ты пропал, сволочь?!

«Сволочь Афанасий», большой белобородый лакей, не спеша и с достоинством вышел из соседней комнаты, склонил голову:

— Слушаю, князь.

— А ты не слушай, а исполняй! Шампанское и все, что полагается по такому случаю!

— Слушаюсь.

Афанасий ушел. Орловский приблизился к Соньке, заглянул ей в глаза.

— Вы, сударыня, не ответили. Хорошо ли вам здесь?

— Вполне, — без всяких эмоций ответила девушка и опустилась в кресло. — Вы проживаете здесь одни?

— Да, это мой дом. Родители, учитывая особенности моей гусарской службы, отделили меня. Мне здесь бывает скучно, изредка — весело. Но счастливо — впервые в жизни! Я в вас, сударыня, влюбился.

Гусар заставил Соньку встать, крепко прижал к себе.

— Вы слышите меня? Я люблю вас! И хочу это подтвердить сейчас, немедленно!

Девушка жестко и решительно отстранила его.

— Я могу говорить с вами откровенно?

— Только так! Прошу, излагайте.

— Я рассказала вам о погибшем женихе?

— Да, сударыня. И в этой связи еще раз примите мое сочувствие. Но жизнь, сударыня, продолжается. Вы же не собираетесь заточить себя в монастырь?

— Не собираюсь. Но я должна пребывать в трауре еще неделю. А к тому же…

— Что — к тому же?

— Я была верна своему избранному и по этой причине сохранила чистоту как душевную, так и плотскую.

— Боже… Боже мой! — гусар рухнул на колени, обхватил девушку за талию, принялся страстно целовать платье, обувь. — Счастье… любовь… ошеломление… Я никому… слышите, никому не отдам вас! Мы пойдем под венец, как только закончится ваш траур! Ненаглядная моя!

За их спиной кто-то кашлянул — это был лакей Афанасий с подносом в руках.

— Что угодно, сволочь? — раздраженно бросил князь.

— Шампанское, ваше благородие.

— Оставь и пошел вон.

Лакей выполнил приказ: оставил на столе поднос и удалился.

Орловский разлил шампанское по бокалам, один из бокалов протянул девушке.

— Может, князь, вам достаточно? — осторожно поинтересовалась она.

— По-вашему, я пьян? — набычился гусар.

— В какой-то степени.

— Послушайте, мадемуазель… Как бы ни складывалась наша совместная жизнь, никогда… слышите, никогда!.. не смейте давать мне ненужные советы. Я не только не приму их, но могу также крайне разгневаться и повести себя дурно!

Сонька дотянулась до его бокала, улыбнулась.

— Я приняла к сведению ваши слова, князь.

— Умница… За это я еще больше вас люблю!

Орловский опорожнил бокал, недовольно проследил, как Сонька едва пригубила вино, и полюбопытствовал:

— Вам действительно понравилось колье для вашей матушки?

— Вы желаете дополнительных благодарностей?

Он брезгливо и хмельно хмыкнул.

— Я желаю видеть его сейчас на вашей тончайшей шее.

— Но это колье для маменьки!

— Сударыня… Вы сообщаете мне о маменьке уже в который раз. Если я оценю колье на вас, завтра же преподнесу именно вашей прелести не хуже, а может, даже во многом лучше!

Сонька извлекла из сумочки футляр с украшением, надела колье на шею. Оно заблистало солнечно и радужно.

— Прошу вас… — пьяно прошептал гусар, склоняясь к уху Соньки. — В одной постели… как брат с сестрой… никакого греха, потому что понимаю… но прошу не отказать. Слово князя…

Князь крепко спал, обнимая подушку. Сонька осторожно приподнялась, осмотрелась.

В доме было пусто и тихо. Ни скрипа, ни шороха, ни шагов.

Девушка сползла с постели, одеваться не стала и в пеньюаре протопала к мундиру Орловского. Прошлась по всем карманам, выудила плотный бумажник, дополнительно прихватив еще какие-то купюры.

Зажав под мышкой свою сумочку, принялась аккуратно выдвигать ящики инкрустированных столов.

Ценностей здесь было более чем достаточно: золотые украшения, серебро, драгоценные камни в оправах и без.

Сонька не спеша выгребала все это в сумочку, умудряясь даже кое-что примерить, а пару вещей так и оставила на пальчиках и шее.

Затем она открыла посудный шкафчик, и от обилия золотых чашек, ложек, вазочек, блюдец у нее перехватило дыхание. Затолкать все это в сумку было нереально. Тогда она стащила с подушки наволочку и принялась запихивать в нее все, что попадалось под руку.

И вдруг Сонька вздрогнула. Оглянулась — за ее спиной стоял Афанасий и с молчаливым любопытством наблюдал за действиями ночной гостьи.

Девушка закрыла глаза, опустилась на пол и вдруг расплакалась отчаянно, по-детски.

— Боже мой… боже мой, до чего я докатилась! — Она посмотрела на лакея, попросила: — Прости меня, но я не могла поступить иначе! Твой хозяин… он ведь жестокий, бессердечный человек… Он сегодня лишил меня невинности! Я предупреждала его, молила, тем не менее он взял меня силой. Что мне оставалось делать?

— Я не выпущу вас из дома, пока не проснется князь, — тихо и твердо произнес лакей.

— А вы и не имеете права поступить иначе, — согласилась девушка, вытирая слезки. — Вы служите у князя, и ваш долг поступить именно так… Но самое страшное, что, проснувшись, князь даже не вспомнит, какому бесчестию, какому позору он подверг меня! Он безобразно пьян и отвратительно нахален! Он — животное!

— Вы не должны были идти с ним, — кивнул Афанасий.

— Да, это расплата за легкомыслие. — Сонька вытерла глаза, высморкалась. — Могу ли я попросить чаю?

— Пройдемте на кухню, — махнул рукой лакей и направился в глубину дома.

На кухне Афанасий разлил ароматный крепкий чай по золоченым чашечкам, пододвинул поближе к гостье кусковой сахар. Сонька, сделав пару глотков, подняла глаза на него.

— Вы полагаете, я воровка?

— В полицейском участке разберутся.

— Вы намерены меня туда сдать?

— Думаю, хозяин сдаст. Или изобьет до полусмерти и выбросит в ближайшую подворотню.

Девушка снова отпила чай, слегка обожгла губы.

— Это мое, — ткнула пальцем в одно из колье на шее. — Мне князь купил в ювелирной лавке.

— Одно ваше, второе — ворованное.

Сонька сняла его, положила на стол.

— Пожалуйста… — Она потерла виски пальчиками, пожаловалась: — Ужасно болит голова. Нет ли у вас чего из фармацевтики?

Афанасий поднялся, достал с полки деревянный ящик, поставил перед девушкой.

— Ищите сами. Я не разбираюсь.

Сонька долго и тщательно изучала содержимое порошков и бутылочек, наконец нашла то, что искала.

— А тебе не трудно ли будет, любезный, принести сюда мою сумку? Там у меня платочек.

«Любезный» послушно отправился в спальню, а девушка быстро накапала в его чашку какого-то снадобья и добавила туда же заварного чаю.

Афанасий поставил перед ней сумочку, уселся напротив и стал с интересом наблюдать за хорошенькой дамочкой. Она капнула содержимое флакона на краешек носового платка, принялась нежно массировать виски. Лакей взял свою чашку, сделал пару глотков. Удивился вкусу, на всякий случай еще отпил. И вдруг стал медленно валиться в сторону, готовый рухнуть на пол.

Сонька успела подхватить его, водрузила тяжелое тело на место и быстро направилась в спальню князя.

Сонька твердым и уверенным шагом вышла из дома во двор, увидела выглянувшего из привратной будки охранника, бросила:

— Князь спит. Устал!.. Передай, что баронесса Нежинская будет ждать его ежедневно в ресторане на Мойке. Он знает. — И быстро вышла за ворота.

Сонька торопливо шла по улице, высматривая извозчика. Услышала цокот копыт, подняла руку.

Фаэтон, запряженный двумя лошадьми, подкатил к ней, и извозчик крикнул:

— Куда желает барышня?

— Скажу.

Тут же открылась дверца фаэтона, и чья-то рука с силой втащила девушку внутрь.

В фаэтоне сидели двое. Один из мужчин с силой зажал Соньке рот, шепотом предупредил:

— Не вздумай орать, — и блеснул перед глазами лезвием ножа.

Извозчик ударил по лошадям, и коляска понеслась в питерскую ночь.

Васька Лютый и его напарник втащили Соньку в большую, довольно неухоженную комнату, швырнули на пол.

От сильного броска из рук Соньки вылетела сумка с крадеными вещами, а следом развязалась на животе наволочка с золотыми ложками, чашками, блюдечками. Все рассыпалось по грязному полу.

— О, — протянул Васька. — Как мы и предполагали, с добычей. — Он склонился к пленнице. — Здорово ты, курва, князька обчистила.

Сонька с трудом села, посмотрела на него, затем на второго захватчика. Из соседней комнаты вышел еще один мужик — здоровенный, мрачный, с закатанными, как у мясника, рукавами.

Второй, тот, что был в фаэтоне, стал подбирать добычу, тщательно укладывая ее на подоконники.

Васька присел на корточки перед девушкой, оскалился.

— А мы ведь вели тебя. Видели, как нырнула в кабак, как вытащила оттуда князька, как отправились в ювелирку. Все видели, Сонька. Так что от нас, милая, не скроешься. Придется теперь работать на нас.

— Не придется, — усмехнулась девушка. — Скорее вы потрудитесь на меня.

— Слыхали? — повернулся к товарищам Васька. — Умничает. — И вдруг коротко и сильно ударил ее по лицу.

Голова Соньки болтнулась и упала на грудь.

Лютый приподнял ее, снова заглянул в глаза.

— Чего сказала, курва? Может, повторишь?

Она вытерла рукавом разбитую губу, снова усмехнулась.

— Пожалеешь, Васька, о содеянном.

Тот задумчиво помолчал, махнул мрачному:

— Веди.

Мрачный скрылся во второй комнате и вскоре вытащил оттуда окровавленного Левку. Бросил рядом с Сонькой.

— Когда тебя атасили, и родственничка заодно поймали, — объяснил Лютый и попросил: — Лев, повтори, что давеча говорил нам.

Левка посмотрел на девушку, отрицательно повел головой.

— Сонь, не надо идти против них. Они — сила… Надо лечь под Ваську. Давай сообща с ним. Мы дорожку топчем, он по ней идет. Так вернее. Сонь. Будь умной жидовкой.

Мужики громко засмеялись.

— Арон тоже там? — спросила она.

— Пока что нет, — ответил Васька. — Но вскоре будет. От нас хрен куда денешься.

— Дай воды, — попросила Сонька Ваську.

— Принеси, — распорядился тот одному из соратников.

Второй мужик дал девушке попить, она тяжело поднялась, прополоскала окровавленный рот, выплюнула в раковину в углу.

— Зачем сразу бить? — спросила она Ваську. — Можно ведь сначала поговорить, потом уже кулаками махать.

— С кем? С тобой говорить? Ты — сукаха щенная, харатка, и с тобой можно о чем-то говорить?

— Вась, может, я приложусь? — спросил разрешения здоровенный мужик-палач.

— Успеешь. — Васька снова повернулся к Соньке. — Так о чем с тобой говорить, лялька? О том, как легла под князька и как ломанула его? Ну, ломанула, и какой толк? Все ваше стало нашим.

— Ненадолго, Васька. Верни чужое, отпусти с миром меня и Левку и завтра приходи для разговора.

— С тобой?

— Со мной. Рано или поздно все одно придется.

Васька с сожалением посмотрел на нее, повернулся к друзьям:

— Нет, не понимает баба. — И попросил мрачного: — Улюкай, потрудись над дамочкой. Может, после этого кой-чего поймет.

«Мясник-Улюкай» уволок Соньку в соседнюю комнату, и оттуда послышались глухие удары.

Вскоре Улюкай вернулся.

— Крепкая бабенка. Ни стона, ни звука, ни просьбы. — Он вытер тряпкой красные руки и предложил: — Пусть маленько полежит. Оклемается — пойдем по новой.

— Пожалейте девушку, — жалобно попросил Левка. — У нее ведь мозги золотые!

— А мы чего делаем? — заржал Васька. — Мы как раз мозги ей и прочищаем!

В окна уже пробивалось белесое утро, когда Сонька пришла в себя.

С трудом перевернулась с боку на бок, с еще большим трудом села. Огляделась: в комнате, где ее оставили, не было ни души.

Она осторожно приоткрыла дверь в большую комнату, увидела спящих мужиков — кто где. Васька и могучий Улюкай на диване, еще один мужик просто на полу, рядом с тихо стонущим Левкой.

Он увидел Соньку, одними глазами показал ей, чтобы не совалась сюда, и снова стал тихо стонать.

Она тем не менее на цыпочках подошла к подоконнику, на котором была свалена вся ее добыча, сунула кое-что из драгоценностей в собственную сумочку и вернулась назад в свою комнату.

Подошла к окну, попробовала его открыть. Окно не поддавалось — было крепко заколочено гвоздями.

Сонька пробралась к еще одной небольшой двери, толкнула ее.

Это был вход в туалет.

Она встала на какой-то ящик, дотянулась до окна под самым потолком, потянула на себя.

Окно поддалось. Сонька вцепилась в раму, невероятным усилием подтянулась до плоского подоконника и влезла на него. Прямо перед ней уходила вниз ржавая пожарная лестница. Соня нащупала ногой верхнюю перекладину и начала спускаться.

Ей удалось добраться до дома братьев незамеченной. Через час Соня уже лежала в постели, возле нее на стульях сидели мрачный Арон и задумчивый Левит Санданович.

— Надо так понимать, девочка, что вам воры Питера объявили войну, — произнес старик. — А это дело опасное, если не смертельное.

— Левку жалко, — сказала Сонька. — Из-за того, что я сбежала, они могут добить его.

— И добьют, можете не сомневаться, — вздохнул Левит Лазаревич.

— Может, я пойду к Ваське? — подал голос Арон.

— Хорошая идея, — поддержал Левит. — Будем хоронить не одного из братьев Фиксман, а сразу двоих. Все меньше траты.

Старый вор еще помолчал, нехотя произнес:

— Есть одна маленькая идея, но ее надо хорошенько обложить мозгами. А мозги уже не те, скудные… Но дайте мне день-два, и я сумею предложить вам нечто оригинальное.

Он встал, попросил Арона:

— Проводите меня, молодой человек. Боюсь в темноте подъезда споткнуться и вытряхнуть остатки того, что в народе называют серым веществом. — Улыбнулся, подмигнул Соньке: — Я ведь в свое время, детка, чуть не получил звание доктора медицины.

Левит Санданович и Арон вышли из мрачного подъезда, миновали большой двор и уже на улице, под забором, увидели человека, ничком лежавшего на брусчатке.

— Если меня не подводит интуиция, — произнес старик, — это должен быть ваш родной брат.

Арон со страхом подошел к телу и с трудом перевернул его.

Это был Лева. С синим лицом, избитый до неузнаваемости.

— Вот теперь, — после паузы печально подмигнул Левит Лазаревич, — мое серое вещество проснулось и начало работать. Давайте-ка, молодой человек, вернемся к нашей умненькой Сонечке. Мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Я убью… — пробормотал Арон, сжимая кулаки. — Буду убивать каждый день по одному, пока не перебью всех.

— Именно к этой схеме мы и постараемся приблизиться, — согласился Левит Лазаревич и одобрительно похлопал его по спине. — С вас, юноша, начинает улетучиваться дурак, а осадок производит весьма приятное впечатление.

Сонька, закутавшись в плед, стояла у окна, смотрела на темный вечерний двор дома, о чем-то напряженно думала. Левит Лазаревич и Арон сидели в этой же комнате и ждали ее решения.

— Нет, — наконец повернулась она к ним, — я не пойду на мокрое. Я не хочу остаток жизни провести на каторге.

— Милая девочка, — утешил ее старик, — к сожалению, каторга все равно от вас не уйдет, и рано или поздно вы там окажетесь. Это вам говорю я, старый мудрый вор.

— Значит, лишнее время побуду на свободе.

— Если получится. Но, скорее всего, в самое ближайшее время вы окажетесь в ласковых и вечных объятиях Господа нашего Бога. Убитый Левочка принес нам самую полезную и своевременную весть. Надо действовать. Сегодня же. Завтра будет поздно.

Сонька вернулась к постели, со вздохом спросила:

— Что мы должны делать?

— Моя карта давно уже бита, и здесь я выступаю всего-навсего как советчик. — Левит Лазаревич налил из чайничка остывшего чаю, неторопливо глотнул. — Примерно то, что желает проделать Арон, но элегантнее. Необходимо обезглавить все воровские шайки, а потом взять эти шайки голыми ручками в свое распоряжение. — Он повернулся к Арону: — Сколько примерно таких шаек в Питере?

— Серьезных? — переспросил тот.

— Шушеру мы не имеем в виду.

— Шаек двадцать.

— Значит, двадцать головорезов должны в спешном порядке отправиться в интересную прогулку, из которой больше никогда не вернутся.

Сонька с усмешкой смотрела на старого вора.

— Можете сказать то же самое, но по-человечески?

— По-человечески? — тихо засмеялся старик. — По-человечески такие вещи не говорят. — И поинтересовался: — У вас имеется что-то такое, что можно дорого продать?

— Можем добыть, но на это уйдет время, — сказал Арон.

— Есть золото, серебро, камни. — Соня взяла свою сумку. — Я все-таки успела кое-что унести.

— Тысяч двадцать пять сумеем выручить?

— Думаю, сумеем.

— А почему именно двадцать пять? — не понял Арон.

— Выслушайте мою арифметику, молодой человек, — повернулся к нему Санданович. — На двадцать воров нужно двадцать уважаемых приставов. То есть по тысяче каждому. Множим, и сколько у нас получается?

— Двадцать тысяч.

— Правильно, хорошо считаешь.

— А куда еще пять?

— Я подумал, что хорошо было бы погрузить наших воров на старую дырявую баржу и отправить их прогуляться по Финскому заливу.

— И что?

— Вода — самая святая жидкость на свете. Принимает как праведников, так и грешников. И потом — не расстреливать же воров! Шум будет такой — мало не покажется. А вода проглотит, и дело с концами.

— Пять тысяч за дырявую баржу? — воскликнул Арон.

Старик с укором посмотрел на Соню, цокнул языком:

— Перехвалил молодого человека! — И объяснил ему: — Баржа вообще ничего не стоит, но человек, который будет стоять у руля и управлять этой гиблой посудиной, должен получить хорошие деньги! За хорошую работу надо платить хорошие деньги и не жлобничать. Запомни это, Арон, на будущее. Если, конечно, будущее у тебя будет.

— Хозяин тоже с ворами пойдет на дно? — с испугом спросила Сонька.

— Если полный идиот, то пойдет. Но, надеюсь, он придумает что-то такое, что поможет ему спастись. Это его проблемы, детка!

Была пауза, после которой опешившая от такого плана Сонька тихо спросила:

— А приставы… они пойдут на это?

— Приставы? — переспросил Левит. — Они загребут всех воров до одного. А куда им деваться? Во-первых, деньги. А во-вторых, полиции эта жестокая публика так надоела, что они просто будут нам благодарны. Это будет тот редкий случай, когда мы и полиция будем делать одну работу.

Со стороны зрелище, должно быть, выглядело более чем странно: возле набережной Невы, на окраине города, стояла старая, видавшая виды баржа. По хлипким деревянным мосткам на нее — под усиленным надзором полиции — направлялась понурая толпа из двадцати человек.

Погода была типично петербургская — дул ветер, моросил затяжной мелкий дождь. Зевак собралось достаточно, но никто не понимал, что происходит. Сонька и Арон тоже были в числе наблюдающих. Но сидели они в повозке и смотрели на происходящее через мокрое стекло.

В числе тех, кого конвоировали на баржу, были Васька Лютый, Степка Косой, Сеня Ясный, Лексей Шарик и другие видные воры города.

Степка Косой поднял голову на стоявшего наверху хозяина баржи, крикнул:

— Куда повезешь, хозяин?

— По желанию! — оскалился тот. — Вас тут много, вот и будем крутить.

Неожиданно Васька Лютый рванул с помостков и бросился в воду.

— Держи! — бессмысленно заорал кто-то из полицейских.

Васька широченными аршинками стал загребать поперек течения, беря направление на другой берег.

— Назад! Будем стрелять! — послышалась команда.

Лютый плыл дальше.

— Внимание! — раздалась команда. — Ружья на взвод! Пли!

Послышались сухие щелчки, кто-то в толпе закричал от страха.

Вокруг беглеца запрыгали фонтанчики.

— Пли!

Снова раздались выстрелы, и снова фонтанчики.

— Пли!

В карете Сонька, вцепившись в руку Арончика, не сводила глаз с убегающего вора.

— Уйдет, — прошептала.

— Хреново будет, если уйдет, — качнул головой парень и некстати переспросил: — А почему воров на баржу? Проще или на рудники, или под пули.

— Идиот ты, Арон, — огрызнулась Сонька. — Как говорит Левит Лазаревич, вода — самая святая жидкость на свете!

Тут раздался еще выстрел, Васька неожиданно вскинул руки, резко повернул голову к стреляющим и вдруг ушел под воду. Шли секунды, ждали зеваки на набережной, ждали полицейские с ружьями, но вор больше не вынырнул.

— Продолжать посадку! — закричал старший полицейский чин, и движение на мостках возобновилось.

Сонька сидела перед зеркалом и приводила с помощью кремов лицо в порядок, когда в спальню буквально влетел Арон. В руках у него было несколько газет.

— Читай, чего пишут! — закричал он. — Весь город на ушах стоит! Про наши дела пишут! Во всех газетах пишут!

Соня не спеша отложила баночку с кремом, аккуратно взяла одну из газет, развернула ее. На первой полосе было крупно напечатано:

— Читай вслух, — попросил Арон.

— Так чего гадать? — не выдержал Арон. — Потому как дырявая!

Сонька бросила на него насмешливый взгляд и продолжала:

Арон сжал кулаки.

— Это за тебя, за Левку… За всех!

Сонька промолчала, взяла крем и снова принялась за лицо.

Арон присел рядом.

— Чего молчишь. Соня?

— Такого в моей жизни больше быть не должно, — тихо произнесла она, машинально разглаживая кожу лица.

Арон побелел, неожиданно схватил девушку за воротничок сорочки.

— Они убийцы! Это не люди — звери! Знаешь, сколько на их руках крови?

Она спокойно отцепила его руки от сорочки.

— А на твоих?

— Я — стопарь, штопорило! Я ворую, а не убиваю!

— Так убил. И я вместе с тобой. Мы вместе убили двадцать человек. И на наших руках теперь тоже кровь.

— Их должны были убить.

— Не нам судить. Над нами есть Тот, Кто судит.

— И я свои руки больше в кровавом деле не замараю.

Было ветрено и сыро. Сонька под большим зонтом шла по проспекту. Казалась, она ни на что не обращала внимания. Зонт иногда заворачивало от сильных порывов ветра, подол ее платья был мокрым, туфли тоже промокли, но девушка продолжала шагать.

С нею поравнялась небольшая повозка, из нее высунулся Левит Лазаревич.

— Госпожа Софья, — позвал он, — не желаете ли спрятаться от непогоды в моем экипаже?

Она подумала мгновение, перешагнула через большую лужу и нырнула под верх повозки.

— Что-нибудь стряслось? — участливо спросил старик.

Она не ответила, уткнулась ему в плечо и стала тихонько плакать.

Санданович молча гладил ее по спине и иногда вздыхал.

Этой ночью Сонька и Арон, обняв друг друга, спали в одной постели. По окнам хлестала непогода, свистел ветер в расколотых стеклах, громко хлопала разбитая парадная дверь.

Молодые люди ничего не слышали, они крепко спали, утомленные событиями и любовью.

На следующий день в гостиной дома было непривычно людно. Со стороны это походило на какой-то странный прием, на котором присутствовали одни мужчины. Серьезных криминальных людей собралось здесь человек тридцать. Разместились кто где: одни сидели на полу, другие пристроились на подоконниках, прочие расположились на стульях и креслах. Среди приглашенных был мрачный Улюкай, который избивал когда-то Леву и Соньку.

Левит Лазаревич сидел совсем незаметно в дальнем углу. Прикрытый пледом, он внимательно изучал воров. Арон находился рядом с Сонькой. Она, хрупкая, изящная, беспомощная, спокойно стояла среди этого сброда. Внимательно обвела взглядом собравшихся, с полуулыбкой произнесла:

— Вроде все?

— Тебе виднее, — откровенно недружелюбно бросил вор по кличке Красавчик. — Кого звала, тот и пришел.

— Значит, все, — подвела черту девушка. — Прежде всего я хотела бы помянуть наших дорогих братьев, которых недавно сгубили лихие люди.

— А тебе откуда знать, что их сгубили? — снова подал голос Красавчик. — Может, они возьмут да и вернутся. Вот будет история-то!

— Помолчи, Красавчик, — одернул его Улюкай. — Пусть дамочка поупражняется.

— Для нас гибель воровских предводителей — большая утрата, — продолжала Сонька, не обратив внимания на реплики.

— Для нас — это для кого? — хмыкнул вор Кочерга.

И тут Соньку взорвало.

— Для нас — это значит для всех! Для меня, для тебя, для тех, которых здесь нет. Мы — одна семья. У каждого из нас свои интересы, свои пристрастия, свои таланты, своя судьба. Но все равно мы называемся одинаково — воры. И мы отвечаем за то, что происходит с каждым из нас. Если мы будем жить и работать без помощи и взаимоподдержки, нас переловят, пересажают, передавят! Посадят на дырявую баржу, вывезут в какой-нибудь залив и утопят, как утопили наших братьев, которыми мы все гордились, с которых брали пример. Поэтому я призываю вас не искать врагов среди своих, не догонять и убивать друг друга по зависти или подозрению, а помогать выжить. Мы — товарищи. Мы — одна семья. В этом наша сила, наше спасение, наше будущее!

После страстной речи девушки в комнате повисла тяжелая и задумчивая тишина, а через некоторое время низкорослый вор Тимка попросил:

— Хотелось бы услышать уважаемого вора Левита Сандановича.

Все взоры устремились в сторону Левита Лазаревича, он нехотя и медленно встал, покряхтел, поклонился.

— С ворами надо разговаривать стоя.

— Чтоб вовремя смыться? — сострил Красавчик.

— Чтоб показать свое уважение и почтение братьям по профессии. — Санданович помолчал, пожал плечами. — Что я, старый и больной вор, могу сказать после тех слов, которые произнесла эта красивая и на вид слабая девочка Соня, или — как ее у нас величают — Соня Золотая Ручка… Скажу, уважаемые воры, самое главное. Девочка права. Потому что жить по отдельности нам нельзя. Потому что нас перетопят, как слепых котят. Вот такие мои слова, если они кого-то интересуют. И еще одно хочу донести до вашего слуха, господа воры. Мы не можем даже допустить мысли, что нами будет управлять женщина. Этого не может быть, потому что не было такой женщины. Но вот редкий и, вероятно, счастливый случай, когда такая женщина появилась. Проявите к ней уважение, терпение и понимание, господа.

Была поздняя осень, погода премерзейшая — ветер, дождь, холод; и дачные места питерцев, расположенные в десяти верстах от города, казались вымершими и безлюдными.

На дороге, ведущей к поселку, появились три повозки. Мчались они быстро и уверенно, словно хорошо знали эти места.

Повозки остановились возле двухэтажных строений, спрятанных за высокими заборами. Из них вышли люди, в основном мужчины, крепкие и мрачные. Мужчин было девять человек, в том числе Красавчик, Улюкай и Кочерга. Среди них была и Сонька. Она достала из кармана черного длинного пальто изящные часики, распорядилась:

— Разбиваемся на тройки, через час все должны вернуться. Со мной идут Арон и Красавчик.

Налетчики быстро разбились по трое и тут же двинулись по выбранным домам. В каждой группе несли по несколько сумок из толстой кожи.

Сонькина команда подошла к ближайшим воротам, Арон подергал калитку — все было заперто. Недолго думая. Красавчик легко перемахнул через забор, открыл калитку с обратной стороны, и компания бесшумно прошла во двор дачного дома.

В доме было пусто и черно. Арон двинулся к нему первым, увлекая за собой остальных. Поднялись на веранду, попытались открыть дверь — она тоже была заперта. Арон наклонился к замочной скважине, фомкой поколдовал над нею, и дверь со скрипом поддалась.

Когда воры вошли в дом. Красавчик достал из сумки два керосиновых фонаря, зажег их.

— Я на второй этаж, — негромко сказала Сонька, взяла один из фонарей и двинулась наверх.

На втором этаже было то ли три, то ли четыре комнаты. Сонька, освещая дорогу фонарем, вошла в ближайшую. Это, похоже, была детская. Воровка принялась профессионально выдвигать ящики в столах и шкафчиках, но ничего стоящего не обнаружила. На всякий случай прихватила детский браслет и пару серебряных ложечек и направилась в соседнюю комнату.

Там Соня первым делом открыла платяные шкафы и от неожиданности даже присвистнула: здесь было чем поживиться — дорогие шубы, пальто, шапки, обувь.

Девушка принялась извлекать одежду из шкафов, и в это время до ее слуха донеслись чьи-то осторожные шаги. Она замерла. Шаги приближались — тихие, крадущиеся.

Сонька раздраженно спросила:

— Кто? Ты, что ли, Арон? Ждите внизу, я позову!

В ответ раздался женский голос:

— Кто здесь? Что вам надо?

Девушка прижалась к стенке за дверью и в тот миг, когда неизвестная переступила порог, подняла фонарь.

Он неожиданности она вскрикнула. Сонька не могла ошибиться — это была пани Елена.

— Что вы здесь делаете? — строго спросила пани. — Что нужно?

— Пани! — громким шепотом воскликнула Сонька и кинулась к женщине. — Боже, пани Елена, это вы?

— Кто это? — опешила пани и тоже узнала девушку. — Сура? Неужели это вы?

— Я, пани Елена! Это я — Сура! Соня Золотые Ручки. Узнали?

— Господи, как я испугалась… Что вы здесь ищете, Сонечка?

— Вас, пани Елена! Вас ищу. Искала несколько лет и вот нашла.

— А кто там внизу? Что они хотят?

— Мои товарищи. Они помогли мне найти вас.

— Ничего не понимаю.

— Ждите меня здесь, я сейчас.

Сонька скатилась вниз по лестнице, негромко позвала:

— Арон, Красавчик, сюда!

— Сонь, — подал голос Арон, — тут есть чем поживиться.

— Сюда, сказала!

Мужики нехотя и с удивлением оставили работу, подошли к Соньке.

— Быстро на улицу, ждите меня там.

— А чего стряслось? — не понял Красавчик. — Напоролась на кого, что ли?

— Потом объясню. Быстро на улицу! И не вздумайте что-нибудь вынести отсюда.

Воры в полном недоумении удалились, а Сонька снова бросилась наверх.

Пани Елена в растерянности стояла над сваленными на пол шубами и пальто и, увидев девушку, спросила:

— Что это значит? Зачем ты все это повыбрасывала?

— Это я искала себе подходящую одежду, — быстро нашлась Сонька. — Решила, что вас здесь уже нет, а на улице дождь и холод. Видите, в чем я? Но я бы непременно вам все вернула! Клянусь, пани Елена.

— А как ты узнала, что я именно на этой даче?

— Соседи сказали.

— Марья Петровна, наверно?

— Не помню… Милая пожилая дама.

— Да, это Марья Петровна. Я больше никого не стала посвящать в то, что задержусь на даче еще на пару дней. Устаю, Сонечка, от города: люди, толкотня, нечем дышать. А здесь легко, хорошо. Вы почувствовали, какой здесь воздух? Даже в наших Повонзках такого не было!

— Да, конечно… А не боитесь одна?

— А кого бояться? Я старая, чтоб кого-то серьезно опасаться. Даже если ограбят или, не дай бог, убьют, значит, так угодно Богу.

Пани Елена и Сонька стали развешивать шубы и пальто в шкаф, и пани поинтересовалась:

— Вы давно из Польши?

— Давно, уже три года.

— Боже… И чем занимались все это время?

— Разным. Но больше — торговлей.

— Значит, в отца. И чем торговали?

— Что под руку попадалось.

— Определенно в покойного Лейбу! А муж, дети?

Сонька усмехнулась.

— Был и муж, и дети. Все было, пани Елена.

— А что так печально? С мужем рассталась?

— Рассталась.

— Так, может, посидим, поговорим, — обрадовалась пани. — Я разожгу камин, согрею чаю. Оставайтесь ночевать, Сура… Простите, Соня. Я помню, что вы не любили свое имя.

— В следующий раз. — Девушка взяла руку немолодой женщины, поцеловала. — Я нашла вас и теперь не потеряю. Я к вам обязательно вернусь, пани.

— Адрес хоть помнишь? У вас, молодых, память дырявая. — И напомнила: — Обводный канал, дом шестнадцать.

— Помню, спасибо!

Сонька еще раз поцеловала руку пани и быстро покинула комнату.

Три повозки лихо неслись в сторону города. Дождь не унимался, ветер швырял вслед ездокам грязь и старые листья.

Всю дорогу Сонька задумчиво молчала, Арон тревожно посматривал в ее сторону. Не выдержал, спросил:

— Кто там был? Кого увидела, Сонь?

— Свою прошлую жизнь, — тихо произнесла она.

— Кого-о?

— Жизнь, в которую уже не вернешься.

— Ничего не понял.

— И не надо. Это мое.

— А добычу почему не велела брать? Красавчик даже разозлился. Да и товарищи недовольны.

Сонька повернулась к нему, внятно сказала:

— Запомни, дурачок: из былой жизни, так же как с кладбища, ничего с собой уносить нельзя. Это смертельный грех, Арон.

День был пасмурный, в окна бил мелкий дождь. Сонька сидела в глубоком кресле, завернувшись в шаль. Услышала громкий стук сапог в прихожей, с улыбкой пошла навстречу — домой вернулся Арон. Он был крепко пьян. Девушка попыталась обнять его, он грубо оттолкнул ее, в сапогах протопал в глубину квартиры. Сонька двинулась следом.

— Ты чего?

— Устал! Мужик имеет право устать или нет? Поэтому не приставай.

Он прошел к дивану, со всего маху рухнул на него. Девушка присела рядом.

— Ты опять пьяный?

— Не пьяный, а выпивши.

— Тебе не надо пить, Арончик.

— Это почему?

— Отец моего ребенка должен быть трезвым и добрым.

От неожиданности Арон даже приподнялся.

— Это какого такого ребенка?

— Нашего. У нас с тобой скоро будет мальчик. Или девочка.

Парень удивленно уставился на нее.

— А с чего ты взяла, что это мой ребенок?

— А чей?

— Откуда мне знать? Может, Левита Лазаревича. У тебя с ним особые шашни.

— Что ты сказал?

— То, что слыхала!

Арон встал, его сильно покачивало.

— Вот что, Сонька Золотая Ручка, ты мне не жена, я тебе не муж. И чужих детей я растить не намерен!

Сонька тоже поднялась.

— Это такие твои слова?

— Это такие мои слова. По тебе, может, проехались все наши «товарищи». Вся воровская шайка!

И тут Сонька ударила его — сильно, по морде, со всего размаха.

От такого финта Арон даже опешил, но тут же взревел, ринулся на девушку и швырнул ее на пол. Он избивал ее по-пьяному жестоко и долго. Она закрывала лицо, подгибала колени, чтобы удары не достигли живота, не кричала, а лишь уворачивалась и надсадно стонала.

Самый богатый в городе ювелирный магазин Карла фон Меля располагался именно здесь, на Фонтанке.

В полдень возле него остановилась карета о двух лошадях, из нее, поддерживаемая сутулым лакеем, вышла шикарная дама с опущенной на лицо изящной вуалью и направилась в магазин. Дамой была Сонька, а в роли лакея выступал не кто иной, как вор Красавчик. Он остался ждать Соньку на улице, незаметно подмигнув сидевшему на кучерском сиденье Улюкаю.

Сонька, как только вошла в магазин, была немедленно встречена вышколенным продавцом, который помог ей снять дорогую шубу и препроводил к высокому худощавому Карлу фон Мелю, хозяину означенного заведения.

— Милости просим, сударыня, — вежливо раскланялся немец и поинтересовался с очевидным акцентом: — Что привело вас в наш магазин: любопытство или желание что-нибудь приобрести?

Сонька небрежно протянула ему визитку, тот удивленно развел руками.

— Вы — супруга доктора Лифшица? Самого знаменитого в городе психиатра?

Посетительница высокомерно промолчала, не спеша, прошлась вдоль прилавков.

— Желаю посмотреть, а потом приобрести. Покажите последнюю вашу коллекцию, — мило грассируя, велела она.

— Колье? Кольца? Броши? — Фон Мель был приятно удивлен уровнем запроса.

— Все, что имеется.

Немец с удовольствием принялся доставать самые дорогие и модные украшения, выкладывать их перед богатой клиенткой. Соня внимательно и придирчиво изучила предложенное, кое-что не приняла и отодвинула в сторону, оставив два колье, три кольца и три очень дорогие броши, сплошь усыпанные бриллиантами.

— Я это беру.

— Сумма приличная — тридцать тысяч рублей.

— Вы не расслышали?

— Простите. Как желаете платить? — вежливо изогнулся заинтригованный хозяин магазина. — Наличными или по счету?

— По счету. По счету моего мужа, Лифшица Самуила Эмильевича.

— Когда прикажете доставить покупку?

Соня взглянула на крохотные изящные часики.

— Сегодня, к трем дня. Адрес в визитке указан.

Продавец тут же помог ей надеть дорогую шубу.

Карл фон Мель самолично пожелал проводить молодую покупательницу до выхода. Красавчик помог Соньке сесть в карету, Улюкай ударил по лошадям, и карета понеслась в сторону Невского проспекта. Хозяин лавки, доверчивый немец Карл фон Мель, смотрел ей вслед ласково и благодарно.

Доктор, обладатель изящной профессорской бородки, смотрел на печальную юную посетительницу с пониманием и сочувствием. Она понуро сидела на краю кресла.

— Я много моложе своего мужа, — рассказывала Сонька. — Разница более тридцати лет. И он изводит меня, изводит бесконечно: ревностью, подозрениями, скаредностью! Он болен. Очень серьезно болен. Психически. Он патологически жаден. Вы не можете себе представить, что с ним начинает твориться, когда речь заходит о деньгах! Ему кажется, будто я транжирю их направо и налево, будто покупаю дорогие украшения, дарю их подругам, любовникам, просто случайным господам… Он способен ворваться к совершенно незнакомым людям и требовать оплаты каких-то счетов, к которым я не причастна! — Соня не выдержала, расплакалась. — Я не в состоянии с ним больше жить, он изводит меня. Мне стыдно выходить с ним в свет! Прошу вас, доктор, обследуйте его, вылечите. Я ведь по-настоящему люблю его. Но болезнь мешает мне чувствовать его как человека, как мужчину, как единственного моего господина…

— Да, — вздохнул доктор с пониманием, — мне знаком этот симптом, — и взглянул на прелестную девушку. — Запишите его ко мне на прием.

— Он не захочет. Его можно привести сюда только обманом.

— К примеру?

— К примеру, будто вы должны оплатить мои счета по покупке украшений.

Доктор рассмеялся:

— Но это же бред. Полный бред!

— Вот в таком бреду я живу, доктор.

— Ну так что же, я должен оплатить ваши счета? И на какую, допустим, сумму?

— Ну, скажем, на тридцать тысяч рублей.

Лифшиц рассмеялся еще громче.

— Спросить бы меня, когда и кому я мог купить на такую сумму украшений? Никому! Даже своей любимой Саре больше чем на сотню я ничего подобного не дарил.

— Пожалуйста, — Сонька умоляюще смотрела на него, — помогите! Подыграйте мне, будто я уже купила украшений на тридцать тысяч. А я их не покупала. Пожалуйста… — Она опустила глаза, негромко призналась: — Я ведь на четвертом месяце беременности.

Дом доктора, служивший одновременно лечебницей, находился совсем недалеко от Невского проспекта, потому повозка Карла фон Меля прибыла по адресу точно в назначенное время — к трем дня.

В сопровождении дюжего продавца хозяин ювелирного магазина вынес из повозки драгоценную коробку с украшениями, и тут же от ворот дома ему навстречу вышли лакей Красавчик и кучер Улюкай.

— Вы к госпоже Софье Андреевне? — пробасил Улюкай.

— Совершенно верно, — заулыбался немец. — Я доставил украшения, которые отобрала в моем магазине госпожа Лифшиц.

— Госпожа ждет вас.

Дюжий продавец остался в повозке, а фон Мель в сопровождении Красавчика направился в дом доктора. В холле, увешанном картинами, уже стояла Сонька. С открытой и радостной улыбкой она повела немца в одну из комнат.

— Вы по-немецки пунктуальны, — произнесла она, впуская ювелира в комнату.

— Я и есть немец, — весело рассмеялся тот, поставил коробку на стол, принялся открывать ее. — Должен вам признаться, я редко встречаю дам с таким изысканным и требовательным вкусом. Вы выбрали самые красивые вещи, которые имеются в моем магазине. И я готов даже сделать вам небольшую скидку.

— Благодарю.

Сонька вынула украшения, приложила колье в груди, примерила броши, полюбовалась кольцами.

— Сколько получается со скидкой?

— Двадцать восемь тысяч рублей, сударыня.

Девушка подошла к двери, показала на комнату в самом конце длинного коридора:

— Там, в кабинете, вас ждет мой муж. Ступайте, и он оплатит.

— Простите, имя мужа?

— Лифшиц Самуил Эмильевич.

— Ну конечно, Самуил Эмильевич! — Немец взял ручку девушки, облобызал ее. — Еще раз благодарю. Как говорят у нас в Германии, данке шён.

— Битте шён, — ответила она с очаровательной улыбкой.

Как только Карл фон Мель вышел из комнаты и исчез в кабинете доктора, Сонька быстро схватила коробку с украшениями, махнула Красавчику, который стоял на стреме.

Бегом они бросились вниз, промахнули на первом этаже мимо медсестер, которые вели на процедуры какого-то несчастного, и выскочили во двор. Нырнули в карету, Улюкай изо всех сил огрел лошадей, и они понеслись прочь от докторского дома, сопровождаемые удивленным взглядом продавца, сидевшего в повозке фон Меля.

Карл фон Мель вошел в кабинет, вежливо поклонился.

— Здравствуйте, господин доктор Самуил Эмильевич. Я — Карл фон Мель. Вам жена говорила обо мне?

Лифшиц с интересом смотрел на него, кивнул, указывая на стул.

— Говорила. И весьма подробно. Присаживайтесь.

— Благодарю.

Немец сел и с деликатным ожиданием уставился на психиатра.

— Рассказывайте, — предложил тот.

— Она назвала вам сумму?

— Да, тридцать тысяч рублей.

— Из уважения к вам и к очаровательной супруге я сделал скидку. Теперь сумма составляет двадцать восемь тысяч.

— Замечательно. И что же входит в указанную сумму?

— Два колье, три кольца и три броши.

— Она это купила?

— Да, она купила. Украшения находятся здесь, в ее комнате.

— Даже так? И в чем проблема?

— Вы должны платить.

Доктор опешил:

— Я?!

— Вы. Так сказала жена.

Доктор встал, с улыбочкой профессионала прошелся по кабинету.

— Такого интересного случая в моей практике еще не было. — Он остановился напротив немца и спросил: — Скажите, любезный… А почему именно я должен оплачивать покупки вашей жены?

Немец удивленно уставился на него:

— Не понимаю.

— Жена выбрала покупки, верно?

— Да.

— Вы их одобрили.

— У нее отличный вкус.

— Ну так и платите за ее отличный вкус!

— Но почему я? — вскочил Карл фон Мель.

— А кто — я?

— Вы! Конечно вы!

— Почему?

— Потому что вы муж этой прелестной молодой женщины?

— Я ее муж?!

— Вы!

— А вы кто?

— Я — немец! Владелец ювелирной лавки на Фонтанке!

— А я, по-вашему, император Наполеон?

— Почему? По-моему, вы доктор Лифшиц.

— А вы — сумасшедший! — окончательно вышел из себя Лифшиц. — И вас давно пора лечить! Ваша жена мне все о вас рассказала!

— Моя жена? Она ничего не могла рассказать. Ее здесь нет, она в Германии. Я здесь пока один!

— А кто эта молодая женщина?

— Которая покупала бриллианты? Ваша жена. Ваша молодая красивая жена!

— Моя жена — Сара! Она старая! И бриллианты никогда не покупала!

— Платите мне деньги, двадцать восемь тысяч! — завопил разъяренный немец.

— Санитары! — ринулся к двери доктор Лифшиц. — Свяжите его — он буйнопомешанный! В лечебницу!

В кабинет ворвались три санитара, набросились на испуганного ювелира и принялись связывать его крепкими простынями.

Вскоре Сонька уже была в гостинице. В сопровождении Красавчика и Улюкая она шла к своему номеру, неожиданно увидела в коридоре Арона. Он попытался придержать ее, она коротко приказала ворам:

— Уберите его.

Те взяли Арона за руки, он попросил:

— Два слова, Соня…

— Я все уже знаю.

— Не знаешь. Я хочу, чтоб ты простила меня.

— А я хочу, чтоб ты пошел вон.

— Соня!

— Вон.

Воры снова взялись за Арона, и Улюкай поинтересовался:

— Сонь, бить его?

— Отпустите. Он и без того жизнью вдаренный.

Когда Арона уводили по коридору, он, оборачиваясь, крикнул:

— Смотри, сучка, пожалеешь! Сама приползешь, да поздно будет — не прощу унижения, не приму! И выблядка твоего не признаю!

Воры оглянулись на хозяйку, и она кивнула:

— Пригладьте его. Только без увечий.

Гостиничный номер, где остановилась Соня, был большой и довольно дорогой. Воровка лежала на изящном диванчике и читала, когда раздался стук в дверь. Улюкай, дремавший в прихожей в качестве охранника, быстро поднялся, спросил через дверь.

— Прошу открыть, — послышался старческий голос. — Это здесь принимают бездомных и замерзших?

Сонька сразу узнала голос старого вора Левита Сандановича, бросилась к двери.

Улюкай впустил старика, и девушка с визгом повисла на шее гостя.

— Ну, ну, поаккуратней! — заворчал тот. — Если ты думаешь, что мне двадцать лет, то сильно ошибаешься.

Санданович прошел в номер, передал Улюкаю тяжелую трость и промокшую шляпу, сам с удовольствием рухнул в кресло.

— Хочу задать вам, девочка, вопрос. Почему так получается? Молодая и красивая дама обязательно живет в роскошных, дорогих номерах и наверняка в обществе красивых мужчин, а старому еврею достаются только его болячки, плохая погода и уродливые старухи?

Сонька рассмеялась:

— Пройдет время — я тоже стану старой, и ко мне в гости тоже начнут приходить болячки и уродливые старики.

Левит Лазаревич улыбнулся.

— Удивительно! Вы еще не стары, но уродливый старик уже пришел!

Девушка подсела к нему, обняла.

— Я соскучилась.

— Запомните, мадемуазель: сентиментальность — главный враг вора. Как только мы впадаем в это состояние, то теряем все, вплоть до свободы. Держите себя в руках, детка. Даже при виде меня. И еще — никогда не влюбляйтесь. Влюбленный вор — самое глупое создание в мире. У него в таком состоянии путь один — в острог. — Он рассмеялся и хитро спросил: — Признавайтесь, моя прелесть, это вы упекли господина Карла фон Меля в психушку?

— С чего вы взяли?

— С ваших ясных глаз! — Вор вынул из кармана мятую газету, положил на диван. — Мне, знаете, понравилась ваша выходка, изысканная и талантливая.

Улюкай принес поднос с чайным сервизом, громадными неуклюжими руками принялся разливать чай. Санданович ласково посмотрел на девушку, опустил взгляд к ее животу.

— Кого ждем — мальчика, девочку?

— Кого Бог пошлет.

— Но чтобы ребенок родился спокойным и здоровым, с профессией надо на время осадить! Это мой совет, детка.

— Попробую.

— Что значит — попробую? Вы не в состоянии остановиться?

— Трудно. Это как игра в карты. День не выйдешь на дело — и сходишь с ума.

Санданович с восторгом посмотрел на Соньку.

— Я могу констатировать — вы стали настоящей воровкой. Но настоящая воровка иногда должна становиться женщиной. Или когда любит, или когда носит в себе новую жизнь.

Номер в гостинице «Астория» был роскошный — множество комнат, зеркала во все стены, хрустальные тяжелые люстры.

Сонька как раз сидела у трюмо, читала какой-то модный роман, умудряясь подпиливать пилочкой длинные ухоженные ногти, когда раздался стук и в номер вошла молоденькая горничная.

— Госпожа Рейд, — сообщила она, — к вам господин из ювелирного магазина.

— Пригласите.

В номер вошел молодой человек с изящными манерами, в модной накидке. В руках он держал небольшой футляр, перехваченный яркой ленточкой. Посетитель низко склонил голову, представился:

— Иван Студенецкий, продавец.

— Софья Владиславовна. Проходите, — мило улыбнулась очаровательная девушка, демонстрируя глубокое декольте. — Проходите и показывайте.

Молодой человек поставил футляр на один из столиков, развязал ленточку и осторожно вынул переливающееся всеми цветами радуги дорогое изделие.

Глаза Соньки засветились.

— Прелесть.

— Да, сударыня, — согласился продавец, восторженно глядя на покупательницу, — это истинная прелесть.

Она взяла колье в руки, любовно стала рассматривать его, поворачивая вещицу то на электрический свет, то на свет от окна.

— Какова стоимость этого чуда? — воркующим голосом произнесла молодая женщина.

— Стоимость невероятная… Сто двадцать тысяч рублей, — ответил продавец и тут же добавил: — Но оно стоит того. В Европе таковых, пожалуй, не более десяти экземпляров.

— Верю, — кивнула Сонька и снова стала любоваться колье, затем кокетливо посмотрела на молодого человека. — А если я попрошу вас об одолжении?

— О каком, сударыня? Сделать одолжение для вас — счастье.

— Спасибо, милый. Дело в том, что мой муж — старый и в общем-то скупой господин. Для него даже небольшая скидка в цене — подарок. Не столько материальный, сколько моральный.

— И какая скидка устроила бы вашего супруга?

— Совсем небольшая. Всего десять тысяч рублей.

Продавец, продолжая с восторгом смотреть на молодую женщину, почти шепотом произнес:

— Софья Владиславовна, прошу меня великодушно простить… но если бы судьба одарила меня такой женой, как вы, я бы устроил бриллиантовую ванну, в которой отражалось бы восхитительное тело госпожи.

— Вы мне льстите, — опустила глаза Сонька.

— Я говорю искренне, Софья Владиславовна. Я практически влюбился в вас.

— О, нет! — рассмеялась девушка, подняв изящные пальцы. — Я мужняя жена и стараюсь не изменять супругу, хотя особых чувств к нему и не испытываю.

— Вы позволите хотя бы изредка навещать вас?

— Посмотрим… Но вначале о скидке.

Продавец, по-прежнему не сводя с нее глаз, как в гипнозе произнес:

— Конечно, мой хозяин может даже уволить меня за самоуправство, но я делаю вам скидку на пять тысяч. Чтоб вы могли носить это колье и блистать в нем.

Сонька с улыбкой поцеловала в щеку зардевшегося продавца.

— Вы — дивный! — Она выдвинула ящик стола, положила туда футляр с колье, одновременно вынув оттуда же портфель с деньгами. — Будьте внимательны, деньги любят счет.

Села на пуфик, продавец пристроился рядом, как бы невзначай приобняв девушку за тонкую талию.

Сонька стала считать сотенные кредитки.

— Пятьсот… две тысячи… шесть тысяч… десять… тринадцать тысяч…

Неожиданно в номер постучали. Продавец мгновенно отпустил талию девушки, поднялся. Сонька сунула портфель и отсчитанные деньги в ящик стола, недовольно крикнула:

— Кто там?

В номер снова вошла та самая горничная.

— Простите, сударыня, но вас просят выйти.

— Кто? — Сонька была раздражена.

— Какой-то господин. Говорит, по вопросу оформления доверенности от вашего супруга.

— Как всегда, некстати. — Девушка поднялась, просительно бросила молодому человеку: — Буквально пять минут! — Затем вынула из ящика стола портфель с деньгами и снова извинилась: — Деньги я возьму… Ведь я совершенно вас не знаю.

— Конечно, Софья Владиславовна! Я вас понимаю.

Сонька спешно оглядела номер, вспомнила что-то.

— Кстати, чтобы вы не скучали, — она взяла книжку, которую до этого читала, протянула продавцу. — Занимательнейший роман, самый писк французской беллетристики. Французским владеете?

— Безусловно, сударыня.

— Вот и почитайте, будет любопытно. — Она еще раз чмокнула продавца в щеку и покинула номер.

Молодой человек проводил ее влюбленным взглядом и открыл роман.

Крепко держа в руках портфель, Сонька спешно спустилась вниз по широкой лестнице. У входа в «Асторию» стояли прилично одетые Красавчик и Улюкай. Соня было направилась к ним, но в это время случилось непредвиденное. Ей навстречу двигался не кто иной, как князь Орловский. Как всегда, он был крепко подшофе.

— Господи! — воскликнул он, растопырив руки. — Вы ли это, долгожданная?

Сонька остановилась, жестко спросила:

— В чем дело?

— Да это же вы! — воскликнул гусар. — Определенно вы! Помните ночь в моем владении?

— Оставьте меня! — оттолкнула Сонька князя. — Вы пьяны!

— А вы — воровка. И я немедленно вызову полицию.

Он стал искать глазами полицейского, и тут к ним подошли Улюкай и Красавчик.

— Графиня, — произнес Сутулый, — вас ждет муж. У вас прием через час!

— Какой муж? Какой прием?! Никто никуда не опаздывает! — заорал князь, держа девушку за руку. — Сейчас мы во всем разберемся!

— Что вы себе позволяете! — Сонька оттолкнула гусара еще сильнее. — Вы будете иметь дело с моим мужем, графом фон Рейдом!

— С каким графом?

— Граф фон Рейд сегодня же разыщет вас, и вам придется отвечать за вашу выходку дуэлью!

— Так я с удовольствием продырявлю его тухлую башку!

— Либо он вашу! — бросила Сонька и заспешила — в сопровождении воров к выходу.

Тем временем молодой человек продолжал сидеть в номере гостиницы «Астория», увлеченно поглощая книжку. Наконец он опомнился, посмотрел на часы и обнаружил, что прошло уже более часа. Отложил чтиво, выглянул из номера, увидел совершенно безлюдный гостиничный коридор и вернулся обратно. Осторожно выдвинул ящик стола, в котором должен был лежать футляр с ювелирным изделием. Футляр был на месте.

Продавец открыл его и увидел, что колье там нет. Лихорадочно обследовал ящик снова, но ни изделия, ни денег не обнаружил. Бедолага опустился на пуфик в ужасе и отчаянии.

Роды принимали не в госпитале, а в номере гостиницы, где уже довольно давно обосновалась Соня. Людей было много: бегали туда-обратно повивальные бабки, молчаливо наблюдали за происходящим друзья воровки — Улюкай, Красавчик, низкорослый Тимка. Традиционно незаметно и тихо сидел в уголочке Левит Лазаревич Санданович.

Наконец раздался пронзительный крик младенца, и одна из повивалок, высунув голову из комната, где проходили роды, радостно сообщила:

— Девочка!

Красавчик от огорчения сплюнул, а Левит Лазаревич, взглянув в его сторону, изрек:

— Девочка, значит, в будущем мать. А раз мать, то будет рожать вас, идиотов. Так что лучше в мать не плевать!

Левит Лазаревич возвращался домой от Соньки поздно. Улочка была узкая и темная. До дома, где жил старый вор, оставалось совсем ничего, когда ему навстречу вышел высокий мужчина в длинном черном пальто и картузе. Санданович по-старчески подслеповато посмотрел на неожиданно возникшую фигуру, всплеснул руками.

— Арон? Вы не можете себе представить, но моя интуиция давно уже подсказывала, что я когда-нибудь встречу вас именно здесь. Что вам угодно, молодой человек?

Арон был весьма навеселе. Он обошел вокруг старика и сообщил:

— Поговорить.

— Самое подходящее место. Вы, конечно, хотите сообщить мне что-то весьма приятное?

— А я по-другому не умею. Откуда топаешь, хрычовник?

— Ну, у каждого человека есть право на тайну. Поэтому ваш вопрос считаю глупым и отвечать на него не собираюсь.

Левит Лазаревич попытался обойти парня, но тот придержал его.

— От Соньки топаешь?

— Хорошо, если вы так настойчивы, отвечу — от мадемуазель Софьи.

— А чего там делал?

— Пил чай, вел беседу, любовался младенцем. Вы ведь знаете, что мадемуазель родила?

— От тебя, что ли?

Старик печально и долго посмотрел на Арона, вздохнул.

— Я знал, что вы глупы, но не думал, что настолько.

Он снова попытался обойти пьяного человека, и — тот снова резко остановил его.

— Отвечай, чего делал у Соньки?

— По-моему, я уже ответил.

— Это из-за тебя она бросила меня!

— С чего вы этот бред взяли, Арон?

— Ты ее сделал главной среди воров. А я получился так, на подхвате. Бабе нельзя быть главной!

— Смотря над кем. Над вами, конечно, нельзя. Как можно быть главным над тем, кого нет?

— Это меня нет?

— А по-вашему, вы есть? Ой, Арон, не смешите меня в последние дни жизни! Хочу умереть серьезным. Вы ведь сейчас будете бить меня?

— Нет, глазки строить!

— Бейте, если не боитесь за себя, Арон.

Арон ударил его так сильно, что старик упал. Парень принялся бить лежачего, матерясь, сопя и подскальзываясь на грязи.

Глубокой ночью грязный и окровавленный Арон постучался в двери полицейского участка. Полусонный околоточный встретил его подозрительно, с неприязнью:

— Кто такой? Чего надо?

Арон разгреб пятерней скомканные волосы, махнул рукой в сторону двери.

— Там человек убитый.

— Какой человек? Где?

— В соседнем дворе. Старика убили.

Полицейский подошел к Арону, подозрительно заглянул в лицо.

— Ты почем знаешь, что старика?

— Пригляделся.

— Фамилия?

— Убитого?

— Твоя.

— Арон Фиксман.

Околоточный никак не мог понять, о чем говорит этот человек.

— Ты убил, что ли?

— Не-е! — тяжело завертел головой Арон. — Почему я? Видать, пришили по пьянке.

— А сам?

— Тоже маленько пьяный… Но убивал не я.

Полицейский взял тяжелую шинель, накинул на плечи.

— Пошли покажешь.

— Подожди, — неуверенно придержал его Арон. — Потом покажу. Сначала хочу что-то рассказать.

Полицейский нехотя опустился на стул.

— Ну, говори.

— Я знаю, кто убил! И вообще я многое знаю, — с прищуром посмотрел на околоточного, ухмыльнулся. — Про Соньку Золотую Ручку слыхал?

— Это кто?

— Воровка, бриллиантщица. Главная в городе. Это ее люди убили Левита.

— Левита? — Не поверил сказанному полицейский. — Левита Сандановича убили?

— Я ж говорю! А Соньку надо брать. А то уйдет, и больше не сыщете.

Околоточный окончательно пришел в себя, взял из шкафа наручники, приковал Аронову руку к своей.

— Едем на Литейный. Там все и расскажешь.