Сорок дней на Донбассе

(фото из личного архива А. Доброго)

Донецк провожал меня колючим, порывистым ветром. Снежная крупа обжигала руки, лицо, била по щекам, но я не замечал ее уколов – перед глазами, одним рядом, стояли события последних дней. Короткий отрезок моей Судьбы стал поворотным моментом, навсегда изменившим её. Сорок дней – это много или мало? По мне, так целая жизнь!

В 2014 году я не помчался «с шашкой наголо» на Донбасс, хотя мои симпатии, естественно, были на стороне ополчения. Мне хотелось разобраться, что там происходит, самому, без телевизора. И мы с супругой дважды ездили в Донецк – не в воюющий Донецк, а в одноимённый город Ростовской области, на границе с ЛНР, в лагерь беженцев, чтобы поговорить с людьми, которые видели всё своими глазами. Сколько вранья было вокруг этих несчастных – что их машины ломятся от вывозимого добра. Я видел, как они приезжали в августе 14-ого, в разгар наступления украинской армии – в одних шортах и майках, с маленькими детьми, без смены белья, без продуктов, с которыми уже был огромный дефицит на Донбассе. С попутчиками, что подобрали по дороге и везли даже в багажниках, видимо, предварительно выгрузив оттуда свой нехитрый скарб. Но, самое страшное – это глаза! Глаза, безмерно уставшие, ошалевшие от увиденного и пережитого, в то же время, опустошённые – без веры, без надежды, смотрящие куда-то в прошлое и вглубь себя.

Мы собирали любую одежду у друзей и знакомых, покупали элементарные продукты и везли в лагерь беженцев, где принимали всё. Людей там кормили, кое-как одевали, за пару дней оформляли, собирали в группы и отправляли всё дальше и дальше от дома, по необъятным просторам нашей снова общей Родины.

«Аллах Акбар», – услышал я за спиной, вздрогнул и обернулся – передо мной стоял невысокий, худой кавказец с чёрными глазами и чёрной бородой, которая изображала подобие улыбки, больше похожей на волчий оскал. Его насмешливый и внимательный взгляд, как будто, говорил: «Ты хоть понял, куда попал?»

Я принял решение, что должен взять в руки оружие и ехать в Донецк, перед Новым Годом. И 10 января 2015-ого прибыл в расположение отряда «Суть Времени», батальона «Восток». Меня коротко спросили, что я умею, посмотрели, как обращаюсь с автоматом и уже на следующий день отправили в Донецкий аэропорт, в самую гущу грядущих событий. Такая торопливость объясняется тотальной нехваткой личного состава в рядах ополчения – на позициях было по три-четыре человека, люди почти не спали и очень редко бывали на базе, чтобы просто помыться и нормально поесть.

Когда мне говорят про кадровую российскую армию и «специально обученных людей», я просто пожимаю плечами – смеяться уже устал. За три года, что ездил на Донбасс – ни разу не видел. А «специально обученные» – в лучшем случае, служили «срочную» в Советской Армии. Перед тем, как принять окончательное решение, совершенно случайно, я познакомился с моим будущим другом и названным братом, у которого, так же случайно, оказался свой друг в отряде «Суть Времени». А так как случайности не случайны, я и стоял в посёлке Весёлое, у самого аэропорта, и смотрел в глаза этому кавказцу.

(фото из личного архива А. Доброго)

Посёлок представлял собой удручающее зрелище – разбитые дома с пустыми глазницами окон, разваленные заборы, кирпичный и бытовой мусор, многочисленные воронки разных размеров и глубины, провалившиеся крыши, обрубки израненных деревьев и стаи брошенных, голодных собак, которые днём рыскали в поисках пропитания, а ночью охраняли свои дома, ещё недавно полные жизни. Несколько стариков оставались тоже, упрямо возвращаясь, даже после настоятельной эвакуации ввиду возможного прорыва танков противника. Мы делили с ними свой небогатый паёк, взамен нас одаривали вареньем и мёдом, необычайно вкусным, ещё пахнущим миром и счастьем.

«Пойдём обустраиваться», – сказал обладатель чёрной бороды. И мы пошли выбирать, более-менее уцелевший после ежедневных обстрелов, домик с крепким подвалом, где нам и предстояло жить сорок дней, которые я сам себе назначил. Зарплату мне никто не платил ни здесь, ни в России, поэтому надо будет вернуться домой, чтобы работать и кормить семью.

Пароль «Аллах Акбар – Воистину Акбар» ввели в обиход «спартанцы» и он стал своим родным для всех подразделений, так как чётко отражал «интернационал» ополчения. У нас сражались православные и мусульмане, иудеи и католики; испанцы, итальянцы, сербы, израильтяне, американцы и, конечно, русские всех постсоветских национальностей, включая грузин и украинцев. Беко – осетин, как и многие его земляки, приехал возвращать долг за помощь в августе 2008. Также объясняли свой порыв сербы и испанцы – кстати, на этой войне многие нации вспоминали свои старые счёты, поэтому на стороне ВСУ мы видели флаги Польши, Швеции, Грузии, Хорватии, Ичкерии и, конечно, США. Наши итальянцы и американцы на мой вопрос отвечали, что в их странах фашизм уже победил и Донбасс – единственное место, где можно ему противостоять.

Поражала целостность людей, добровольно вставших насмерть за свою Землю, за свои идеалы, за Память предков. В основном это были взрослые, семейные мужики, повидавшие жизнь, но радовала и молодёжь, которая в мирное время казалась напрочь потерянной. Иногда противоположных – «красных» или «белых» взглядов – мы были в одном окопе, плечом к плечу, перед общей угрозой. И я видел, как война меняла людей, будто скульптор, убирая лишнюю шелуху, день за днём вытёсывая Суть.

Свой домик мы назвали «Гаванью», а при смене жилья, он получил ещё более поэтичное имя «Старая Гавань». Жило нас в маленьком подвале от четырёх до семи человек. Мы его утеплили, поставили кровати, буржуйку, на которой разогревали банки тушёнки, правда не сильно, потому что «тушёнка» в горячем состоянии таяла, превращаясь в жижу. Изредка кто-то геройски варил суп или кашу, но это предприятие на нашей печке получалось очень и очень не быстрым.

Беко (рисунок А. Доброго)

Беко – удивительный человек. Казалось, он может достать всё – у него всегда был лишний магазин патронов или лишняя «гранатка», чем он, без раздумий, делился с нами. Этот осетин не раз бывал в местах «не столь отдаленных», характерно сидел на корточках, признавал только хозяйственное мыло, а говорил медленно и вдумчиво, как будто пробуя слова на вкус. Он очень легко находил нужные, волшебные выражения, чтобы любой человек подарил ему то, что понравилось. Будь то свитер, куртка, пистолет или нож – к последним Беко питал особую слабость. И это было как-то не обидно, потому что у него почти ничего и не задерживалось. Он всегда был готов снять с себя любую вещь, если кто-то, по его мнению, нуждался в ней больше. Однажды, после боевого выхода, он притащил в трофеях даже «Утёс». Всегда знал, где раздобыть еды, у кого взять патронов нужного калибра или разгрузку взамен порванной. И потому я не удивлялся, когда этот способный осетин, будучи в госпитале после контузии, доставал из-под матраса «лишний» автомат и просил поменять его на пулемёт.

Обстрелы увеличились по частоте и объёму, редкая тишина настораживала ещё больше – возрастал риск прорыва противника – движение техники на той стороне не прекращалось ни днём, ни ночью. Поэтому, когда домик начинал привычно подпрыгивать от близких разрывов, нам становилось спокойнее, а Беко со словами: «наконец-то», поворачивался к стенке и начинал храпеть. Наш цокольный этаж создавал лишь иллюзию защищённости – помню, как на «Мельнице» мина по касательной выбила приличную дыру в бетоне на уровне головы, только что спящего рядом счастливчика, который за пару секунд до этого вдруг решил почесать пятки. Он отделался контузией и ранением спины.