Сотый шанс

ПОДЗЕМНАЯ ДОРОГА

Железной скобой под нарами Аркадия Цоуна прорезали доски. Их надрезали наискосок так, чтобы лаз в подполье можно было закрывать теми же половицами. Это был невероятный труд, но он открывал путь к свободе, и тут нет такой тяжести, которую не одолеть.

Наконец, трое спустились в лаз. Барак стоял на деревянных сваях, обшитых снаружи тесом. Между полом и землей оставалась пустота примерно в полметра.

— Здесь будем трамбовать грунт из тоннеля.

Кравцов первым руками начал разгребать землю.

Все поверили в спасительный тоннель, все стали «забойщиками».

Ложками, котелками, жестянками вгрызались, углубляясь в землю.

Полчаса работы — смена. Составили график.

Копали только ночью, после изнурительного дня на рытье канав в болоте, на погрузке песка в карьерах, на Строительстве бараков — с востока, из других лагерей, сюда привозили узников.

Вечером, раздав пайки хлеба, охрана захлопывала двери, закрывала окна глухими ставнями. Но в окнах были проделаны щели. Возле них становились наблюдатели за часовыми. Поснимав с себя всю одежду, очередная смена уходила в «забой». Подкоп вели неглубоко — на метр-полтора. К ноге «забойщика» привязывали тонкий шнур: если близко подходил часовой, дважды дергали за веревку. Ушел стражник — один рывок.

Одежду снимали, потому что грязная она могла вызвать подозрение.

Работа шла медленнее, чем хотелось бы. Много ли наковыряешь ложкой или миской? Они ломались. И аккуратные, педантичные немцы могли это заметить.

Нужна была лопата.

Девятаев намекнул про нее Алексею Ворончуку из соседнего барака: он знал, что летчики из лазарета что-то затеяли.

… Командир истребительного звена Алексей Ворончук и его ведомый Алексей Федирко вылетели на штурмовку железнодорожного узла.

На станции стояли воинские эшелоны, паровозы под парами.

Летчики огнем пробрили эшелоны. На втором заходе их нужно было сосчитать.

Взвыли зенитки.

На выходе из атаки в машину Ворончука впился снаряд. Алексей тянул подбитый самолет на восток, к дому. Но он не слушался его, катастрофически терял высоту.

Федирко, оберегая его, шел рядом, но не мог помочь товарищу, и Ворончук грохнулся в расположении немецкой обороны. Выскочив из машины, побежал по полю. А Федирко уже заходил сюда на посадку.

Он успел.

Выбросил свой парашют, вдвоем уместились в тесной кабине.

На взлет! Скорее! Уже бегут немцы, стреляют из автоматов.

На взлет!

Самолет бежит по полю. Быстрее и быстрее. Сейчас отрыв.

И вдруг — межевой столб.

Удар был таким, что отвалилась левая плоскость.

Оба раненых летчика — в руках у немцев.

Когда пришли в себя, их «успокоили»:

— Господа офицеры, вы счастливы, война для вас окончена. Мы вас отправим в глубокий германский тыл. Там в прекрасном живописном месте мы отпразднуем победу. Скоро в ходе войны наступит решающий перелом. Фюрер применит оружие, перед которым ничто не устоит. Вы можете и здесь искупить свою вину.

Летчиков разъединили. Две недели добивались от них согласия перейти на службу в германскую армию. Были и шантаж, и посулы.

— Ваш друг согласился,— объявили Ворончуку.

— Ворончук подписал с нами контракт,— сказали Федирко.

Летчики потребовали встречи. Им отказали. Тогда они объявили голодовку…

Ворончука и Федирко привезли в Кляйнкенигсберг. Как и другим, им выдали номерные жетоны — «удостоверения личности». Кормили, как и всех, раз в день: двести граммов полугнилого, с опилками хлеба, литр брюквенной или шпинатной похлебки. И каторжная, иссушающая душу и тело работа.

Команда Ворончука клала кирпичные фундаменты под служебные здания, цементировала полы. Группа Федирко обносила его проволочной оградой.

После работы инструмент сносили в отведенные места, мастера его пересчитывали, докладывали старшему конвоя. Летчиков отводили к посадке на автомобили.

В пути дважды обыскивали: при посадке в грузовик и при входе в лагерь.

Охотясь за лопатой, это учли Ворончук и Федирко. Решили как можно чаще, под видом необходимости, занимать друг у друга рабочий инструмент.

На следующий день «огражденцам» понадобилась лопата. Федирко с разрешения мастера взял ее у бетонщиков.

После работы вернул.

Так продолжалось пять дней.

На шестой вечер мастер, видимо, забыл послать пленного отнести инструмент. Улучив момент, Ворончук спрятал лопату, а черенок забетонировал в пол.

После работы в команде Ворончука обнаружилась недостача.

— Они,— Ворончук показал в сторону, где строилась ограда,— опять, наверное, взяли.

— Гут,— поверил мастер.

В лагере Ворончук рассказал об этом Девятаеву.

— Завтра не трогайте,— предупредил Михаил.— Могут догадаться. Станут хорошенько обыскивать.

Выждали еще день.

Все обошлось благополучно. Мастер нехватки не заметил. Обыск был обычным. Решили действовать.

Учли особенности проверки. Охрана тщательно обыскивала тех, кто первым садился на машины или проходил в лагерные ворота. Потом немцы то ли уставали, то ли им надоело бесцельное однообразие: стукнет по спине — проходи.

В очередь к машине, спрятав лопату под рубахой, Ворончук встал одним из последних. В кузове незаметно передал ее Федирко. Тот при проходе контрольных ворот затесался в замыкающие ряды.

Подкоп пошел быстрее. «Забойщик» утягивал шнурок все дальше и дальше. До проволоки оставалось чуть больше пройденного. Настроение поднималось.

— Выходить будем,— распорядительно, как о вполне реальном, говорил неунывающий Китаев,— в ночь с субботы на воскресенье. По воскресеньям их летчики уходят в кирху богу молиться. На аэродроме остается жиденькая охрана. С ней-то мы справимся. А «юнкерсы» запускаются так…

И он рассказывал летчикам о чужих самолетах.

Во время занятий в такой, как ее окрестили, академии внезапно пришла тревога из подземелья.

«Крот» натолкнулся на трухлявую доску. Из-за нее хлынул удушливый смрад, полилась гнилая вода. Копавший едва не задохнулся в норе.

Вход в подкоп заложили досками, присыпали землей. Но зловоние успело туго набиться в барак, вырваться по щелям наружу.

В чем дело?

Оказалось, что подкоп уперся в выгребную яму, куда стекались нечистоты.

Всполошились охранники. Утром, зажав носы, отплевываясь, выскочили из барака и несколько дней в него не заходили.

— Руссиш швайн!

Крепко досталось врачу: почему допустил такое?

— Должно, наелись какой-нибудь дряни,— объяснил простодушно врач коменданту,— вот и пучит животы.

— Какая дрянь? Мы кормим всех одинаково. Почему другие не делают, как это у вас называется, пук-пук?

— Они же летчики. Привыкли к маслу, мясу…

— Я покажу масло!..

Но это осталось только угрозой. Другого комендант не предпринял.

Но и в бараке летчиков стало беспокойней. На участников первого заговора, на «тройку» посылались нарекания. Кое-кто шептал:

— Если узнают, передушат всех…

— В этой же норе и передушат…

Тех, кто нерешительно предлагал закрыть тоннель, решительные смогли переубедить. Открытым паникерам пригрозили.

В подземелье спустились Вандышев, Девятаев, Китаев. Пришли к выводу, что из тоннеля нужно выбрать жижу и укрепить его досками. Они рядом — это нижний, так называемый черный пол. Их надо отодрать, распилить — иначе в проем не войти.

Без шороха тут не обойтись. Нужно отвлечь охрану.

Вот тут-то и пришел на выручку «ансамбль» Шульженко. Был в лагере гитарист-балагур с такой фамилией. Наигрывая на семиструнной «Катюшу», он на все лады поносил фашистов. А те вовсю хохотали над его кривляниями. С ведома начальства Шульженко создал «джаз-оркестр», в котором музыканты стучали ложками по котелкам, били в ладоши, топали ногами. Они «репетировали» в бараке, а в это время под ним шла работа. Вырыли колодец и котелками перетаскали в него жижу, распилили и доски.

В лагерь прибыло пополнение. На этот раз — летчики. Их принимали тоже со всей «лаской»:

— Теперь это будет ваш дом. Очень надежный. Как видите, обнесен забором из колючей проволоки под электрическим током. Где надо, заминирован. Каждый метр территории простреливается пулеметами. Добро пожаловать!

Немцы на «гостеприимство» были не очень-то изобретательны.

Когда строй прибывших распустили из-под стражи, они первым делом — к тем, в ком признали своих, кто был хотя и в потертой, замызганной, но летной форме — пленников здесь, в Кляйнкенигсберге, не переодевали. У кого какое обмундирование было — в том и ходили.

«Старичкам» же хотелось узнать, как идут дела на фронте, а, может, и встретить знакомых. Ведь то, что их постигло в свое время, позднее могло постигнуть и других.

Михаил приметил старшего лейтенанта с погонами летчика. Сразу подумалось: не может быть?.. Присмотрелся, подал руку:

— Вот где свидеться пришлось…

Тот или обиделся или не понял участливости:

— Если б я взял тогда чуть правее, зенитка не попала бы… А такое свидание… пропади оно пропадом…

— Ты что, не узнаешь меня?

— Понятия не имею.

Конечно же, в том, кого он видел перед собой, не было ничего похожего на Девятаева, с которым восемь лет назад расстался сосед по школьной парте.

— А помнишь «Конопатого»? — такое прозвище было у рябого после оспы.

— Миша?!

На следующий день Воробьев сделал Василия Грачева «больным», и друзья детства оказались в одном бараке.

Таким же образом попал сюда и Шилов, которого порекомендовал Грачев.

Оба были со свежими силами и самыми крепкими в «забое».

Копать становилось все труднее. Под землей не хватало кислорода. Тех, кто уже долго находился в плену, от работы пока освободили.

Тоннель проходили так. Один лежа копал, второй ползком выволакивал землю на железном совке. Но чем длиннее становился путь, тем больше уходило времени, медленнее продвигалось дело.

В барак тайно, как и лопату, пронесли веревку. С двух сторон привязали ее к жестянке-совку. Один конец у копающего, второй — у того, кто, скорчившись, сидел под полом.

Но встретилась новая трудность. Иногда «крот» от удушья в тоннеле терял сознание. К его ноге стали привязывать сигнальный конец — сделали из поясных ремней.

Теперь дежурный у входа в тоннель время от времени подергивал за ремень: как самочувствие? Если ответа не было, напарника вытаскивали, в подполье он приходил себя.

Наконец, колышком пробили небольшую отдушину. В тоннеле стало свежее. На границе подкопа выставили тонкий прутик.

— Смотрите, куда мы добрались.

— Теперь скоро…

Это придавало новые силы.

Группа верных друзей обсуждала десятки вариантов побега. Уйти за колючую проволоку с пустыми руками рискованно. Если не удастся захватить самолеты, то до фронта четыреста километров. Нелегко их пройти. К тому же, по опыту знали: сразу начнется погоня, будут облавы.

Нужно оружие.

Решили сделать ответвление от тоннеля. Копать еще под комендатуру.

Разведали: где ночью спит охрана, где стоят пирамиды с винтовками и автоматами. Получалось неплохо. Подкоп приведет к пирамиде с оружием.

Захватив его, пленные тихо ликвидируют спящую охрану, переодеваются в немецкую форму, нападают на часовых. Путь из лагеря свободен. На машинах мчатся в леса, там формируют партизанский отряд.

Когда в углу, на койке Пацулы, обсуждали детали этого варианта, Грачев следил в щелочку за часовым. Из темноты к бараку подбежала сторожевая собака, залаяла.

Все встревожились: неужели услышала шум под землей? Мигом легли на койки.

А вдруг проверка?..

Собака убежала, в барак никто не заходил до утра.

Руководители подкопа в деталях разработали и авиационный вариант. Как и первый, он известен был не всем — мало ли что может случиться…

Но был составлен боевой расчет, план захвата самолетов, назначены пилоты, техники, определены пассажиры.

Двадцать четвертого сентября летчики, как обычно, вернулись с работы. В лагерных воротах их как всегда обыскали. Но против обыкновения, у многих было приподнятое настроение. Тоннель выведен за ограду. Еще ночь, другая… А там… Там — свобода!

Цепочкой выстроились на плацу перед кухней. Раздавали по куску опилочного хлеба, в миску плескали черный «кофе».

В лагере были летчики из французского полка «Нормандия-Неман». Им не раз предлагали перевод в другой лагерь, где были собраны французы, бельгийцы, норвежцы… Французские летчики решительно отказались от посулов и теперь переносили все лишения наравне с советскими.

Но французы получали посылки, переписывались с родными. Однажды пришла такая посылка. На носовом платке были нанесены безобидные рисунки. Это была карта с маршрутом Берлин — Париж; позднее прислали карту Берлин — Москва. Их перерисовали. При побеге их должны были вручить командирам экипажей. Ребята раздобыли намагниченные иголки, из них сделали несколько компасов. Врач Воробьев принес небольшой пистолет. Все это хранилось в свертке под постелью Девятаева.

К побегу все было готово. Наступила и заветная ночь с субботы на воскресенье. Пришел назначенный час. Люди собрались у подполья. Оставалось одно: как обычно по субботним ночам, ждали налета английской авиации. В три утра завыли сирены воздушной тревоги. Наблюдатели доложили: весь лагерь немцами взят в кольцо. И там, где оставалось пробить тоннель на выход, рычали овчарки.

Что бы это значило? Неужели заподозрили? Ведь воздушного налета не было.

Решили дождаться следующей субботы.

В воскресенье никого на работу не вывели. По бараку пошли перешептывания, кое-кто не скрывал недовольства. Многим не хотелось ждать субботы. В последнее время охранники чаще обычного заходили в барак, пристальнее всматривались в стены, пол, заглядывали во все закутки.

Один из скептиков откровенно высказался:

— Напрасная затея. Мышиная возня. И передавят нас всех, как мышей.

— Заткнись! — оборвал его Девятаев.— Или рисковать боишься, хочешь спокойненько в сторонке остаться? Продашь — задушим.

На постели Пацулы играли в «козла». Карты были необычные. На стене висел портрет Гитлера. Вася Грачев пустил портрет на самое подходящее дело — разрезал на тридцать шесть игральных карт. Сколько ни искали его немцы — так и не нашли.

Михаил обеспокоенно рассказал о разговоре с нытиком. Но, пожалуй, уже было поздно.

Из соседнего барака заскочил человек:

— Ребята, комендант ищет подкоп!

Девятаев в тупом броске упал на свою постель. Дрожащими руками упрятал за пазуху сверток с картой, компасами, пистолетом. Все это полетело в туалет. Вещественных доказательств о тайне заговора не стало.