Советские спецслужбы и Красная армия

Глава 1. «В материалах… Я. М. Свердлова, В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого»: Оперод Наркомвоена на защите Революции

Октябрь 1917 г. стал рубежом в отечественной истории. Основным театром его стал Петроград, но и в Москве революционные события разворачивались до крайности бурно. Из дневника москвича: «Повреждений… не исчислишь. Они и там, где я их видел (в особенности у Никитских ворот, где разбито и сожжено дотла несколько домов, от которых остались одни полуразрушенные стены. Там все погибло в огне: много живущих… и все добро, все имущество от подвалов до чердаков. И дома многоэтажные, с сотнями квартир.) В Кремле снаряды попали в Успенский собор, в Чудов монастырь, в церковь 12-ти Апостолов, в Малый дворец и вообще, должно быть, пострадал наш Святой и седой Кремль больше, чем от нашествий иноплеменных. Пишут о многих разрушениях, пожарах, расстрелах» (8 ноября 1917 г.)[32].

11 марта 1918 г. из Петрограда, спасаясь от наступающих германских частей и собственной социальной базы – рабочих, переехал в Москву Совет народных комиссаров. Московский обыватель пометил в дневнике 14 марта: «Царя не обожали, а «обожаемым» все время называли. Буду для краткости Совет нар[одных] ком[иссаров] называть тоже «обожаемым». Для дебюта в новой столице обожаемый председатель обожаемого совета Ленин выступал вчера в двух заседаниях московских обожаемых советов и везде ему «бурно аплодировали». Нового он ничего не сказал, но здорово ругнул экс-царя, Керенского и буржуазию. Первого назвал «идиотом», второго «пустым хвастунишкой», а буржуазию «бездарной и глупой», а ее «прихвостней – глупыми». (Теперь я, по крайней мере, знаю свое политическое лицо: подлый прихвостень бездарной, глупой буржуазии…) Во всех последних речах Ленина, сказанных в Петрограде и здесь (в Москве. – С. В.), одни просьбы «не увлекаться революционной фразой», т. е. не говорить империалистам, что мы закидываем их шапками, а сделать «передышку», принять позорный мир и исподволь готовиться сделать немцу отпор революционной силой. Завтра московские газеты должны выйти без объявлений, которые являются теперь монополией «обожаемых» «Известий»… С переездом обожаемых в Москву здесь в спешном порядке, порой в 24 часа, реквизируются особняки, гостиницы, магазины, целые небоскребы, или частью, чтобы разместиться всем «правительственным» учреждениям и служащим в них. Многие семьи буквально выбрасываются на улицу со всем своим скарбом. Что церемониться с бездарными, глупыми и подлыми буржуями!»[33]

На фоне развала старой армии, сформирования красногвардейских отрядов и переезда государственного аппарата в Москву стал стремительно развиваться новый орган военного управления, которому был уготовлен поистине революционный взлет.

Первым советским центральным военным органом, отвечавшим за формирование воинских частей и их всестороннее (политическими работниками, картами, снабжением, подарками) обеспечение, осуществлявшим оперативное руководство нарождавшимися частями Красной армии, взявшимся за организацию советских разведки, военной контрразведки и военной цензуры, стал Оперативный отдел Наркомата по военным делам (Оперод Наркомвоена). Оперод, соединивший в себе функции, условно говоря, Ставки Верховного главнокомандующего, Главного разведывательного управления и Особого отдела ВЧК, до сих пор не стал предметом самостоятельного исследования. В поле зрения историков попадали в лучшем случае отделения Оперода (Отделение военного контроля в исследованиях военной контрразведки И. И. Васильева и А. А. Здановича, Отделение военной цензуры – П. В. Батулина[34]).

Основным источником об его организации и деятельности, вкладе в удержание большевиками власти в 1918 г. остаются конъюнктурные воспоминания заведующего Оперода Семена Ивановича Аралова, не свободные от характерных для мемуаристики «ошибок памяти» (книга вышла в 1962 г.). Аралов, сломленный в заключении во время репрессий, приписал себе заслуги Оперода, преувеличил вклад В. И. Ленина в организацию Красной армии. К чести Аралова стоит заметить, что он не умолчал о работе в Опероде и роли в строительстве армии левых эсеров и военных специалистов, даже назвал в числе последних фигурантов дела о «заговоре в Полевом штабе Реввоенсовета Республики» генштабистов Н. Н. Доможирова[35], Б. И. Кузнецова[36], Г. Я. Кутырева[37] и др.[38]

Лишь в последнее время стали доступны документы арестованного в марте 1919 г. по приказанию председателя Особого отдела ВЧК (ОО ВЧК) большевика Михаила Сергеевича Кедрова консультанта и фактического создателя и руководителя Оперода Георгия Ивановича Теодори[39], прежде всего – написанный им в Бутырской тюрьме по «предложению» заведующего Оперативным отделением Особого отдела ВЧК Мартына Яновича Лациса[40] «Краткий очерк деятельности Оперода Наркомвоена с 27 мая по 10 ноября 1918 г. (с конца марта по 27 мая 1918 года при М[осковском] о[кружном] комиссариате)»[41]. Документ дает информацию об организационной истории Оперода и его вкладе в удержание большевиками власти летом 1918 г., когда положение большевиков становилось «критическим» и Лев Троцкий признался германскому послу В. фон Мирбаху: «Мы уже мертвы, но нет еще никого, кто мог бы нас похоронить»[42]. Кроме того, в очерке содержатся сведения об атмосфере советского военного строительства 1918 г., группировках в советском военном руководстве «высшего и среднего звена», неизвестных сторонах военно-организационной деятельности большевистских лидеров (Владимира Ленина, Якова Свердлова и Льва Троцкого). «Краткий очерк…», а также ряд других, выявленных нами, документов Российского государственного военного архива и Российского государственного архива социально-политической истории об Опероде и его структурных подразделениях освещают неизвестные ранее страницы советской военной истории. В мемуарах Аралова Теодори даже не упомянут: он был репрессирован в 1937 г. как участник контрреволюционной организации.

После победы революции в Москве указом Моссовета военным комиссаром Московского военного округа (МВО) назначили большевика Николая Ивановича Муралова[43]; все ответственные посты в округе заняли партийные работники.

Муралов, как опытный партийный организатор, прекрасно понимал: сделать аппарат военного управления из воздуха невозможно. Он принял решение взять за основу доставшийся победителям дореволюционный московский военный аппарат, располагавшийся на Пречистенке (дома 37 и 39) и бывший очагом московской контрреволюции. По предложению Муралова 14 ноября 1917 г. Совнарком и Наркомвоен утвердили Революционный штаб МВО. В конце января 1918 г. создали Чрезвычайный штаб МВО. Штаб непосредственно подчинялся не Наркомвоену, а Моссовету, т. е. формально не был органом военного ведомства. Из машинописной записки бывшего сотрудника Чрезвычайного штаба МВО о борьбе с контрреволюцией на местах следует, что уже в первые месяцы Советской власти штаб осуществлял военное управление подчас в масштабе всей Советской республики, в частности – организовал подавление очагов контрреволюции в Нижнем Новгороде, Калуге; сформировал отряды для ведения Гражданской войны на Юге. В конце января 1918 г. в составе Чрезвычайного штаба организовали «Особый оперативный (фронтовой) отдел» (уже тогда будущий Оперод был направлен на ведение Гражданской войны в рамках всей Советской России[44]). 28 февраля в составе Фронтового отдела появился Оперативный подотдел, ведавший до заключения 3 марта Брестского мира созданием и руководством так называемых «партизанских отрядов» – иррегулярных частей, красногвардейских отрядов[45]. Вот как описывал «красногвардейцев» Москвы 10 ноября 1917 г. московский обыватель Н. П. Окунев: «Молодые, плохо одетые люди из тех, которые вечно ищут мест и которые в былые годы жались к Хитрову рынку и составляли собой так называемую «золотую роту». У них через плечо висели на веревочках винтовки. У некоторых был просто глупый или даже идиотский вид. Возможно, что какая-нибудь сотня или даже несколько сотен вступили в «Красную гвардию» идейно, но громадное большинство по озорству или недоразумению…»[46] 10 апреля оперативный подотдел фронтового отдела реорганизовали в Оперативный отдел штаба МВО. С января по апрель 1918 г. «Особый оперативный» отдел Чрезвычайного штаба МВО и приемники его оперативного подотделения отправили на фронт около 700 тысяч красногвардейцев и красноармейцев, а также и наспех созданных из них же небольших партизанских отрядов для противодействия наступающим частям германской армии и восстаниям, организованным контрреволюционными группами на границе с Украиной, Доном и т. д. У партизанских «отрядиков» было много недостатков, тем более что многие из них организовали левые эсеры, выступавшие в целом против строительства регулярной армии. В тот период и среди большевиков очень незначительная часть партийных работников сознавала необходимость создания массовой регулярной Красной армии. Партизанские отряды, несмотря на все свои недостатки, принесли определенную пользу: в частности, спасли от наступающих германских частей многомиллиардное военное имущество[47]. Естественно, эта работа не осталась незамеченной[48].

В середине апреля 1918 г. руководством военного ведомства, главой которого был Л. Д. Троцкий, было принято решение реорганизовать Оперативный отдел штаба МВО в Оперативный отдел Наркомвоена (Оперод), выделив С. И. Аралова и часть его сотрудников из Московского окружного военкомата, т. е. изъяв из подчинения Муралова. Уже к 15 апреля один из находившихся на военной работе партийных организаторов Михаил Карлович Тер-Арутюнянц разработал «Проект организации Оперативного отдела при Народном комиссариате по военным делам». Согласно выработанному проекту, Оперод должен был решать следующие задачи: разработка общего плана боевых действий и боевых приказов по фронтам, планов отдельных операций; объединение и координация действий фронтов; урегулирование и контроль за снабжением и финансированием войск; учет вооруженных сил большевиков и их противников; составление сводок боевых действий на фронтах, маневров войск РККА и ее противников, приказаний и планов тогдашнего высшего военного коллегиального органа – Высшего военного совета; разведка и контрразведка. Заведующий отделом должен был регулярно отчитываться перед коллегией Наркомвоена. В составе Оперода «для целесообразного распределения работ» предполагалось выделить 2 подотдела – «внутренних революционных фронтов и внешнего фронта». Первый отдел предлагалось разделить на три отделения (Оперативное, Дежурного генерала, Снабжения) и Финансовую часть; второй – на два отделения (Агентурное и Общее) и Канцелярию[49]. 16 апреля член коллегии Наркомвоена К. А. Мехоношин[50] подписал мандат М. К. Тер-Арутюнянцу на командировку в Оперативный отдел при Московском окружном военкомате (МОВК) «для ознакомления с постановкой дела в отделе и для переговоров по вопросу об объединении Оперативного отдела при МОВК с организуемым Оперативным отделом при Наркомвоене»[51]. Надо полагать, переговоры прошли успешно: более того – реорганизация свелась к обычному переименованию отдела и его переподчинению.

11 мая Московский областной военный комиссариат переименовали в Московский окружной военкомат и подчинили Наркомвоену[52]. В тот же день приказом наркома по военным делам Л. Д. Троцкого от 11 мая оформили передачу Оперода из МВО в Наркомвоен. Деятельность Оперода к этому моменту фактически далеко вышла за рамки окружного масштаба, а накопленный за два с лишним месяца организационный опыт и установление связи с местами представляли определенную ценность для высшего военного руководства[53]. При этом в самом Опероде творился подлинно революционный хаос. И Семену Аралову нужно было срочно приводить дела в порядок, тем более что нарком Троцкий рьяно взялся за организацию строительства армии и прежде всего ее аппарата[54]. Приказом по военному и морскому ведомству, собственноручно им написанным и введенным в действие по телеграфу, Троцкий объявил 30 мая: «В некоторых управлениях и учреждениях военного ведомства, как в центральных, так [и] в окружных и городских, наблюдается недопустимая небрежность в деле выполнения отданных распоряжений. Эта неисполнительность принимает открыто преступный характер, особенно когда дело касается спешной мобилизации частей для тех или иных операций. Неряшливость идет рука об руку с контрреволюционным саботажем. Чрезвычайная комиссия уже арестовала вчера ночью несколько десятков военнослужащих, оказавшихся наемниками контрреволюции. По имеющимся у меня сведениям арестованы еще не все. Предупреждаю, что за всякие проявления неисполнительности, неряшливости, а тем более саботажа виновные будут караться самым суровым образом. Напоминаю, что Москва объявлена Советом народных комиссаров на военном положении. В военном ведомстве военное положение получит вдвойне суровый характер. Приказываю комиссарам, начальникам управлений, отделов, командирам строевых частей строжайшим образом следить за точным, быстрым и добросовестным выполнением отданных приказов и распоряжений. За все упущения первыми ответчиками будут лица, поставленные на руководящие посты. Народный комиссар по военным и морским делам, председатель Высшего военного совета Л. Троцкий»[55]. 8 или 10 мая приглашение Аралова приехать в Москву «переформировать» (вернее, создать) Оперод получил генштабист 1918 г. выпуска Г. И. Теодори[56]. Первоначально он занимает должность консультанта оперативного отделения Оперода, с 16 июля – 1-й консультант Оперативного отделения[57], не позднее 10 сентября – начальник штаба Оперода.

Георгий Иванович родился 18 октября 1887 г. в г. Евпатория, по национальности – грек. Образование получил в Николаевском кадетском корпусе (1904), окончил Михайловское артиллерийское училище (1906). На военной службе находился с 1904 г. (стаж в 1918 г. – 14 лет). Офицер 2-го Финляндского стрелкового артиллерийского дивизиона. Участник войны в Галиции на Юго-Западном фронте, контужен в спину; старший адъютант в Генштабе, капитан.

По воспоминаниям генерал-лейтенанта А. С. Лукомского, в условиях начавшегося слома старой армии «в Петрограде в Военном министерстве с первых же дней революции выделилась группа молодых офицеров Генерального штаба (прозванных «младотурками»), которые, желая выделиться и выдвинуться в период революции, начали проповедовать необходимость ломки «старых, отживших и реакционных» отношений между офицерами и солдатами; требовали введения всюду комиссаров и комитетов, уничтожения погон и т. д.»[58] Теодори прошел ускоренные курсы Николаевской военной академии (1918), созданные вследствие нехватки офицеров-генштабистов на фронтах Первой мировой.

После Октябрьского переворота Николаевская военная академия раскололась на противников и сторонников работы за Советскую власть. Первую группу составил ряд слушателей (гвардейцы уехали сразу после революции) и профессура – из бывших гвардейцев и конницы. Вторую группу составил старший курс, лидирующее место в котором уже тогда занял староста курса Теодори. Староста курса – посредник между профессорско-преподавательским составом академии и слушателями, лицо очень важное[59]. Именно по предложению Теодори, поддержанному начальником академии профессором А. И. Андогским[60], академия стала сотрудничать с Советской властью еще во время контрреволюционного саботажа служащих в Военном министерстве[61]. Андогский потом способствовал переходу Академии Генштаба к белым, что неудивительно: профессора высших военно-учебных заведений утверждались в должности лично императором, притом что офицеров, окончивших полный курс академии, отвозили в Царское село и представляли императору, а затем они вместе с монархом завтракали в одной из дворцовых зал. По воспоминаниям выпускника 1898 г. генерала А. А. Самойло[62], «царь выслушивал фамилию офицера и каждому подавал руку, пристально вглядываясь в глаза, как будто желая прочесть в них что-то»[63]. Естественно, служить новой власти такие генштабисты, мягко говоря, не стремились. На призыв большевиков после вторжения германских частей на территорию Советской России, вспоминал позднее Теодори, откликнулись лишь генералы Д. П. Парский[64], В. А. Ольдерогге и Ф. А. Подгурский[65], а из выпуска 1917 года уже в конце февраля – начале марта 1918 г. 19 генштабистов добровольно отправились на Кавказ, по 11 – на Ямбургский, Лужский, Старорусский и Великолуцкий участки.

Теодори по успеваемости занимал 61 позицию из 233, т. е. закончил академические курсы по 1-му разряду[66]. 12 марта 1918 г. выпускники старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. были распределены между Северным (Петроградским) и Западным (Московским) участками Завесы – иррегулярных частей, созданных для противодействия германской оккупации. Лидер выпуска Теодори стал начальником отделения оперативного отдела штаба Северного района Завесы, где сразу же столкнулся со «старыми генштабистами». В частности, Теодори обвинил в измене военного руководителя Северного участка отрядов Завесы выдающегося военного инженера генерала А. В. Шварца[67], его начальника штаба генерала Б. В. Геруа[68] (оба «антантовцы», а потому противники «позорного», по признанию самого В. И. Ленина, Брестского мира и сторонники демократической республики) и начальника оперативного отдела штаба Северного района Ф. И. Балабина[69]. Через полтора месяца обвинения Теодори подтвердились: все трое, как и ряд «генштабистов из гвардейцев», эмигрировали на Украину к гетману П. П. Скоропадскому.

Ф. И. Балабин на допросе в ОГПУ в 1931 г. показал: «Я лично ушел из штаба [Северного района] после неприятности со своим помощником, на почве личных отношений. Мои помощники – офицеры… курсов Генштаба, выразили мне порицание за высокомерное обращение, говорили, что за глаза я называю их недоносками и т. д. Условия службы создавались очень тягостные…»[70] Этим помощником и был Теодори.

На следующем допросе Балабин охарактеризовал выпуск 1917 г. более подробно. Здесь же он дал предвзятую характеристику выпуску, но, вероятно, достаточно точную характеристику Георгию Ивановичу: «П. А. Мей[71], Теодори, Колесников и несколько других сотрудников моего оперативного отделения, все молодые генштабисты, окончившие ускоренный курс академии в 191[8] году, малознающие (? – С. В.), малоопытные, [с] сильно развитым духом критики в отношении старых генштабистов – особенно Теодори, демагогические выпады которого ясно показывали на стремление сделать быструю карьеру; самолюбивый, настойчивый, он являлся безусловным идеологом сплоченной группы своих товарищей, подчеркивал эту сплоченность и, когда считал это нужным, выступал с протестами от сомкнутого фронта своих товарищей-единомышленников. По полит[ическим] убеждениям все они, кажется, примыкали к эсерам»[72]. Следует заметить, что при Временном правительстве такие политические «убеждения» были весьма выгодны, но весной 1918 г. были явным анахронизмом. Генштабисты, занимавшие высокие должности, подчеркивали недостаток опыта выпускников подготовительных курсов и старшего курса академии, причисленных к корпусу офицеров Генштаба еще в сентябре 1917 г. За «аттестованных» таким образом Балабиным генштабистов Тита Степановича Косача и Владимира Федоровича Тарасова[73] вступился Теодори. За это его уволили со службы. Ключевым событием стало состоявшееся 30 апреля 1918 г. заседание причисленных к Генштабу сотрудников Северного участка и Петроградского района Завесы. Собравшиеся решили твердо отстаивать свои права, признав «случай с Теодори» «общим делом»[74]. Так на основе выпуска сложилась группа офицеров, лидером («идеологом», по выражению Балабина) которой стал Теодори. В конечном итоге «генштабисты 1917 года» отстояли свои права. Начальник оперативного отделения штаба Северного участка и Петроградского района Завесы П. Боровский в мае 1918 г. принял «Инструкцию», в которой возложил обязанности дежурств после окончания занятий в штабе (между прочим, это после 16 часов) на однокурсников Теодори, а ведение дежурств конкретно на П. А. Мея. Причисленные к Генштабу наделялись Боровским правом «обращаться ко мне всегда, не исключая случаев, когда я занят переговорами с другими лицами, не подлежащими к составу оперативного отделения». Все столы отделения возглавили однокурсники Теодори: 1-й – Иван Дмитриевич Чинтулов[75], 2-й – Павел Алексеевич Мей, 3-й – Константин Хитрово, 4-й – Владимир Юлианович Стульба[76].

Позже, 15 февраля 1919 г., Теодори заявил своему начальнику Семену Аралову, признанному ныне первым руководителем ГРУ: «Я с трудом и большими усилиями сохранил выпуск в феврале и марте 1918 года, спаял его за лето». По его словам, «генштабисты 1917 года» вступили в конфликт со старыми генштабистами дореволюционных выпусков, но завоевали доверие Главнокомандующего Восточного фронта, с сентября 1918 г. – Главнокомандующего всеми вооруженными силами Республики бывшего подполковника старой армии[77] Иоакима Иоакимовича Вацетиса. В итоге представители выпуска 1917 г. заняли ответственные должности на фронтах, но старому генералитету удалось убрать однокурсников Теодори «из главных управлений» военного ведомства, то есть из центрального военного аппарата[78].

27 мая Теодори прибыл в Москву и стал консультантом Оперода. Все ли было гладко в новорожденном органе военного управления? – Отнюдь: на момент приезда Теодори было сформировано лишь Разведывательное отделение (во главе левый эсер Краснов), полусформированы Оперативное отделение (левый эсер Николай Васильевич Мустафин, возглавивший чуть позднее Военно-цензурное отделение), названное в отдельных документах Секретным оперативным отделением[79], и Организационно-учетное отделение (большевик Н. Г. Семенов); кроме того, большевик Сергей Чикколини запланировал формирование Отделения военного контроля[80].

До заключения Брестского мира в оперативном подчинении предка Оперода – «Особого оперативного» отдела Чрезвычайного штаба МВО – находился левоэсеровский Центральный штаб партизанских формирований[81]. Заведующим штабом в этот период был бывший гельсингфорсский матрос левый эсер П. И. Шишко. В конце марта или начале апреля 1918 г. центральный штаб переименовали в Особо-разведывательное отделение Оперода. При отделении, вроде бы по поручению Ленина, организовали школу подрывников, где политическую и военную подготовку получали в т. ч. и приезжие партизаны (занятия велись в помещении школы, практические – за городом)[82]. Как утверждает С. И. Аралов, весной 1918 г. Шишко, по поручению Ленина, руководил повстанческой работой в оккупированных областях, партизанские дела вместо него в Опероде вел А. И. Ковригин, которому, несмотря на членство в ПЛСР, Ленин доверял. К воспоминаниям о «доверии» следует относиться критически: Аралов пишет, что Ковригин предложил помощь большевикам в день левоэсеровского выступления, а Теодори свидетельствует в «Кратком очерке…», что налицо в Опероде были только С. И. Аралов, Г. И. Теодори и помощник Аралова В. П. Павулан[83]. Судя по отчетам и очеркам Г. И. Теодори, консультанты-генштабисты не имели никакого отношения к работе Особо-разведывательного отделения[84], скорее всего, Ковригин подчинялся непосредственно Аралову (и то формально)[85].

Все остальные составляющие Оперода, – свидетельствовал в 1920 г. Г. И. Теодори, – представляли собой «хаос из нескольких тысяч лиц, приходивших питаться и получать деньги» (первый приказ по Опероду Павулан подписал только 20 июля 1918 г.[86]). Из руководства налицо были С. И. Аралов, его помощник В. П. Павулан и заведующий квартирами, хозяйством и довольствием большевик Шешунов; «показывались раза два в сутки с огромным шумом и угрозами» большевики С. В. Чикколини и бывший комиссар Управления начальника штаба Верховного главнокомандующего при Полевом Революционном штабе А. Ф. Боярский[87]; пару раз в неделю приходил консультант Аралова Генштаба полковник А. Д. Тарановский[88]. 28 мая Теодори доложил Аралову: «Собственно говоря, Оперода Наркомвоена нет. Есть лишь две комнаты со столами, на коих грудами лежат нераспечатанные телеграммы, остатки от пищи и человек 15–20 матросов с «их женщинами», разъезжавшие на автомобилях связи. Работать на таких условиях, да еще в чужом помещении (…у т. Муралова) невозможно. Тов. Аралов согласился»[89]. Удивляться нечего: по воспоминаниям Г. А. Соломона (Исецкого), в 1918 г., когда проходило расселение переехавшего из Питера государственного аппарата в Москве, «сильные советского мира устраивали своих любовниц («содкомы» – содержанки комиссаров), друзей и приятельниц. Так, например, Склянский[90], известный заместитель Троцкого, занимал для трех своих семей [на] разных этажах «Метрополя» три роскошных апартамента. Другие следовали его примеру, и все лучшие помещения были заняты беспартийной публикой, всевозможными возлюбленными, родственниками, друзьями и приятелями. В этих помещениях шли оргии и пиры»[91]. Ну а раз руководители Советского государства позволяли себе такое, что удивляться на революционный «пролетариат»?

В Опероде, по свидетельству Теодори, в этот период служили «пайковые» и «подозрительные» служащие, причем некоторые, как Н. В. Мустафин, исчезали, когда надо было ездить на телеграф или дежурить после формального окончания работ (16 часов); много было «хозяев и просто безответственных», отменяющих распоряжения С. И. Аралова и Л. Д. Троцкого – большевики С. В. Чикколини, А. Ф. Боярский, П. С. Плотников и даже некий Цабичей, будущий участник военного переворота, организованного подполковником М. А. Муравьевым[92] (правда, летом 1918 г. Чикколини «поставил на место» лично нарком Троцкий, как не без злорадства заметил позднее Теодори, отбив всякое желание отменять распоряжение ответственных руководителей)[93].

Руководство Оперода было «под стать» общей массе «служащих». Один (Аралов) – карьерист, другой (Чикколини) – маньяк. Чтобы не показаться голословным, я приведу некоторые подробности дальнейшей биографии обоих. С. И. Аралов, что характерно, переложил всю свою работу на консультанта Оперода – Г. И. Теодори: последнему с подачи Семена Ивановича постоянно приходилось «прикрывать своей подписью расходы, которые делались различными лицами в Опероде» помимо Теодори; причем Теодори (напоминал генштабист Аралову в декабре 1918 г.) «обходили потому, что знали, что расход незаконен и при мне не пройдет»[94]. С. В. Чикколини в Опероде, в котором он проработал до июля 1918 г., принимал на службу «массу лиц, преимущественно женщин»[95], а в ноябре 1918 г., с согласия В. И. Ленина и Я. М. Свердлова, снят с должности председателя Революционного военного трибунала (РВТ) Южного фронта и предан суду после жалобы членов РВТ: Чикколини, по их заявлению, терроризировал всех сотрудников, не исключая коммунистов. Члены РВТ жаловались, что «сотрудники работают под страхом возможности дикой над ними расправы, вплоть до расстрела, по капризу Чикколини; …он неоднократно пытался совершить гнусное насилие над честью работающих в трибунале сотрудниц. Без суда и следствия производятся расстрелы, по единоличному приказу Чикколини. Вместо применения целесообразных репрессий Чикколини наводит панику на всех, не исключая коммунистов, вызывая в них справедливое чувство ненависти и злобы к трибуналу… Чикколини довел до невыносимой крайности эксплуатацию сил товарищей сотрудников трибунала, бесцельно расточая их на пустяки вместо направления их для серьезной работы. Работу трибунала Чикколини превратил в мальчишескую игру, невыносимо опасную по своим последствиям…»[96]. В «Известиях ВЦИК» позднее уточнялось, что для расстрела одного из железнодорожников имелись определенные основания, но признавался тот факт, что для расстрела второго нужен был более тяжкий поступок, более того – железнодорожнику Ольховацкому обвинение было вынесено уже после расстрела. В той же газете: «Вспыльчивый, нервный и резкий Чикколини терроризировал и своих сотрудников, отношение же к сотрудникам-женщинам проявлялось в непристойных приставаниях. Врачи, свидетельствовавшие подсудимого, признали его психически вменяемым. В свою защиту подсудимый указал на обстановку своей деятельности, на критический момент, требовавший чрезвычайных мер в борьбе с красновцами. Не было никаких инструкций, которые бы точно определили деятельность [ВРТ], и, в сущности, ему была предоставлена свобода действий. Обвинитель указывал, что своими действиями Чикколини навел панику на всех, вызвал чувство злобы и ненависти к трибуналу, довел идею Красного террора до абсурда, подрывая тем [самым] авторитет Советской власти. Обвинитель требовал сурового приговора, который поставит точку бессмысленного террора, проводимого единоличным усмотрением. Подсудимый, возражая на обвинение, будто он случайно выброшен на гребень революционной волны, указывает на свое политическое прошлое, на годы скитаний по тюрьмам, и признает себя виновным только в том, что в его поступках было только заблуждение, ошибки, но не злой умысел»[97]. Судьба покарала мерзавца: в 1920 г. он получил свою пулю на фронте.

Примечательно, что по партийному признаку 2 из 5 руководящих кадров структурных подразделений Оперода – левые эсеры, а сам С. И. Аралов до вступления в партию большевиков был меньшевиком-интернационалистом. Высокий процент левых эсеров объясняется и вкладом временных попутчиков большевиков во власти в военное строительство.

Уже 28 мая Теодори впервые предложил Аралову проект коренной реорганизации Оперода, но в тот же вечер стало известно о выступлении Чехословацкого корпуса[98], а также выяснился отказ воен ного руководителя Высшего военного совета генерала М. Д. Бонч-Бруевича от руководства боевыми действиями против чехословаков (это, считал генерал, «внутренний фронт»). Мнение Бонч-Бруевича разделяли и отдельные сотрудники Оперода (например, полковник А. Д. Тарановский), над которыми, по-видимому, у Аралова в этот период не было реальной власти. Аралов предложил Теодори принять руководство операциями против Чехословацкого корпуса, формально вошедшего в вооруженные силы Франции, и помочь «со всем остальным»[99]. Теодори согласился – по свидетельству будущего главнокомандующего войсками Восточного фронта И. И. Вацетиса, Высший военный совет, «стоявший во главе тогдашнего военного аппарата, оказался совершенно не приспособленным к кипучей и практической работе», и все обязанности этого Совета «исполнял Оперод, а в составе Оперода – Теодори»[100]. Генерал старой армии Ф. В. Костяев[101], которого, кстати, уважал и ценил Г. И. Теодори, высказался менее лестно: к лету 1918 г. «из центра операциями никто не руководил: Высший военный совет потому, что он не ведал внутренними фронтами, а образовавшийся Оперод Наркомвоена не был для того приспособлен»[102].

У Георгия Теодори была идея фикс – Большой Генеральный штаб, т. е. такой Генштаб, который будет играть ключевую роль в политике и влиять на экономику. Попав в Оперод, Теодори начал перетягивать за собой верных однокурсников и соратников и расставлять их на ключевые посты в отделе. Ранее остальных в Опероде оказались Георгий Оттович Маттис (консультант Организационно-учетного отделения с 23 июня по 8 июля, консультант Оперода не позднее чем с 9 июля[103]) и И. Д. Чинтулов (26 июня)[104]. Остальные пришли позднее: консультант Разведывательного отделения Б. И. Кузнецов – не позднее 1 августа[105]. Гавриил Яковлевич Кутырев и Иван Дмитриевич Моденов стали консультантом и помощником консультанта Оперативного отделения 1 августа[106], Тит Степанович Косач – консультантом при Оперативном отделении 7 августа. 15 августа Моденов стал вторым консультантом Оперативного отделения[107]. Владимир Андреевич Срывалин был назначен помощником консультанта Отделения связи 7 сентября[108], В. Ю. Стульба – помощником консультанта Оперативного отделения с 13 августа[109]. Любопытно, что Чинтулов был назначен на основании телеграммы Льва Троцкого от 13 июня № 0729/591. Это свидетельствует о том, что отдельные генштабисты уже попали в поле зрения главы военного ведомства. С 6 по 15 июля консультант Разведывательного отделения Оперода Ю. И. Григорьев находился в командировке «по делам службы в города Российской Советской Федеративной Республики»[110] (не понятно, как можно было организовывать разведку за столь короткий срок). 15 июля откомандировали консультанта Оперода Г. В. Семенова, «находящегося в командировке в Высшей военной инспекции в качестве сотрудника»[111]. По состоянию на 6 августа заведующими отделениями Оперода были В. П. Павулан, Е. В. Гиршфельд[112], А. Ф. Боярский, Семенов, Пладо и помощник Аралова Ю. Гузарский; консультантами – Киселев, Максимов[113], Маттис, Моденов, Теодори[114]. Не позднее 3 октября Е. В. Гиршфельд, Б. И. Кузнецов и Т. С. Косач были отправлены в командировку с Л. Д. Троцким[115]. 24 октября консультанты Отделения связи Г. Я. Кутырев и В. А. Срывалин переводились в Разведывательное отделение на должность консультантов, причем на последнего возлагалось временное исполнение обязанностей консультанта Отделения связи[116].

Летом 1918 г. Теодори добился перевода своих однокурсников в Генштаб. По воспоминаниям Иоакима Вацетиса, «молодые академики с охотой пошли на войну, начавшуюся на востоке. Не было поэтому налицо никаких причин отказывать им в переводе в Генеральный штаб. Хлопоты на этот счет взял на себя Теодори. С первых же шагов он встретил сильное сопротивление в лице представителей верхов старого Генерального штаба, сгруппировавшихся около Высшего военного совета и Всероглавштаба. Имея близкое соприкосновение с Военным комиссариатом (Наркомвоеном. – С. В.), старики сумели внушить тем, от кого зависело решение вопроса, что выпуск 1917 года – недоучки, что им надо сначала откомандовать ротой, а потом вернуться снова на академическую скамью и написать 3 военно-научных доклада, как это сделали когда-то они – старые генштабисты. Ходатайство Теодори было отклонено. Тогда Теодори обратился ко мне за содействием и просил меня походатайствовать перед Л. Троцким. Я взял у Теодори заготовленный проект приказа о переводе в Генеральный штаб молодых академиков выпуска 1917 года и список этого выпуска и явился к Л. Троцкому. Я привел целый ряд мотивов, говоривших в пользу этого революционного выпуска. Л. Троцкий уважил мои доводы и тут же при мне написал приказ о переводе в Генеральный штаб всего выпуска 1917 года. Тов. Теодори отплатил мне тем, что в эту тяжелую для меня минуту (назначения главнокомандующим войсками Восточного фронта. – С. В.) он откровенно и правдиво обрисовал мне военное положение РСФСР и развернул передо мною всю картину той организационно-оперативной галиматьи, которой занимался М. Д. Бонч-Бруевич»[117]. Георгий Иванович и Михаил Дмитриевич с большим удовольствием делились впечатлениями друг о друге.

Эпопея с причислением выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. не закончилась даже после принятия формального решения: 13 августа 1918 г. начальнику штаба Западного участка отрядов Завесы В. Н. Егорьеву[118] был послан следующий запрос: «Приказом по Всероссийскому главному штабу от 27 июня с. г. за № 18 поименованные в прилагаемом при сем списке лица, выпуска из академии 1917 года, были переведены в Генеральный штаб, причем сведения о занимаемых ими должностях были не полны и не точны. В настоящее время составляется проект приказа Народного комиссариата по военным делам о переводе их в Генеральный штаб, а потому крайне необходимо точно установить занимаемые ими теперь должности, почему и прошу срочно сообщить о вышеуказанных лицах следующие сведения: 1) имя и отчество; 2) бывший чин и наименование части, где раньше служил; 3) какую и с какого именно [времени] занимает в настоящее время должность и Генерального ли штаба эта должность или нет и 4) краткую записку о службе для включения в общий список лиц Генерального штаба. Указанные выше сведения прошу выслать также и о тех лицах выпуска 1917 г., которые не помещены в прилагаемом при сем списке, но которые в настоящее время состоят на службе при штабе военрука Западного участка отрядов Завесы и в штабах отрядов и дивизий участка. Кроме того, если на ведении Вашем не окажется ныне на службе кого-либо из поименованных в списке лиц (выпуска 1917 г.), то прошу сообщить, когда и куда именно они получили новое назначение»[119]. Аналогичные запросы, без сомнения, были посланы по всей армии. Любопытно, что прошло уже 2 месяца. Дело в том, что автор запроса – начальник Оперативного управления Всероглавштаба Сергей Кузнецов был членом военной организации Всероссийского национального центра и, следовательно, контрреволюционер, всячески препятствовавший скорейшему включению фактической опоры новой власти в военном ведомстве в корпус офицеров Генштаба. При этом отдельных выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. и вовсе забыли включить в списки[120].

Сразу же за принятием решения о переводе выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. в Генштаб на Теодори и его однокурсников фактически «повесили» всю работу, которую должны были выполнять генштабисты в армейских штабах. Эфраиму Склянскому (а заодно и Льву Троцкому) в оперативной телеграмме 21 августа 1918 г. была послана жалоба: «Считаю необходимым обратит[ь] внимание как нар ком воен[а] [на] то, что со штабов участков снимаются только представители моего выпуска. Остальные генштабы почему-то задерживаются [в] центре и на пассивных участках. Считаю это сознательным перекладыванием работы на людей и без того перегруженных и несущих все тяготы боевой и военной политической жизни уже пятый год. Неся ответственность перед выпуском в настоящем и будущем, [я] не могу допустить его изолированности в смысле ответственности и отдыха. Поэтому прошу распоряжения: снимат[ь] целиком штабы одновременно с войсками. Член коллегии выпуска 1917 года Генштаба Теодори»[121].

30 сентября приказом Аралова заведующие отделениями Оперода обязывались обо всех уволенных и принятых на службу лицах докладывать начальнику штаба (так теперь называлась должность Георгия Ивановича) Теодори[122]. А с 4 октября прием сотрудников на работу предписывалось осуществлять не иначе, как по резолюции Теодори, Аралова или Павулана[123]. Фактически с этого момета подбор и расстановка кадров Оперода находились под контролем Теодори.

Летом 1918 г. всех выпускников старшего класса 2-й очереди военного времени Николаевской военной академии 1918 г. перевели в Генштаб[124]. К июлю 1918 г. число «генштабистов 1917 года» в Опероде увеличилось с двух до десяти[125]. Пришедшие в Оперод военные кадры (условно говоря, «высшей квалификации») сразу взялись за фактическое преобразование этой аморфной структуры Московского окружного военкомата в мощнейший центральный военный орган.

«С 29 мая Оперод реорганизует отделения: Оперативное, Военного контроля, Связи, Учетное, Передвижения и Общее», – говорится в составленном Г. И. Теодори отчете о работе Оперода Наркомвоена (датируется приблизительно октябрем 1918 г.). Кроме того, следствием перегруженности функциями Всероссийского главного штаба (ВГШ), – одним из проявлений которой был кризис издания карт, – стало появление в структуре Оперода Топографического отделения[126].

Несмотря на то что Разведывательное отделение Оперода было сформировано весной 1918 г., масштаб его деятельность приобрела уже при консультанте Г. И. Теодори. Левого эсера Краснова сменил однокурсник Теодори Б. И. Кузнецов. При нем отделение разрослось, что позволило Кузнецову сосредоточиться на вопросах военной разведки. Именно Разведывательное отделение Оперода положило начало формированию войсковой разведки; кроме того, в отделении осуществлялись: агентурная разведка на Украине, на Дону и в Сибири; перехват иностранной военной секретной периодической печати, сводок, книг и документов военного содержания; получение свежих номеров прессы, перевод всех добытых на русский язык источников; сбор сведений от прочих штабов. По итогам тщательного анализа информации составлялись разведывательные сводки и «выводы из данных». Отделение осуществляло контроль над оперативным и разведывательным отделами Всероглавштаба и Высшего военного совета (благодаря чему была вскрыта «подрывная деятельность» Морской регистрационной службы и Регистрационной службы Военно-статистического отдела Оперативного управления Всероглавштаба во главе с полковником Андреем Васильевичем Станиславским, бывшим сотрудником известного российского разведчика генерал-майора Генерального штаба Павла Федоровича Рябикова)[127]. Здесь сразу надо пояснить: Регистрационная служба – в старой армии орган военной контрразведки. Н. С. Батюшин писал: «Удержать в памяти ту массу лиц, которые проходят в агентурных сведениях по подозрению в военном шпионстве, нет возможности, а потому им ведется учет по системе. Различаются 2 разряда лиц: одни, просто проходящие по шпионским делам, другие же – заподозренные в военном шпионстве. На первых лиц регистрационные карточки делаются белого цвета, а на вторых – красного. В карточки заносятся все данные о регистрируемых лицах до их личных примет и адресов включительно, при этом делаются ссылки на номера дел контрразведывательного отделения»[128].

По свидетельству Аралова, В. И. Ленин придавал аппарату Кузнецова «первостепенное значение», требовал «обязательной» присылки печатного материала противника, советовал подробно допрашивать пленных, поручал собирать материалы о снабжении противника, моральном состоянии солдат, политическом настроении населения в районе ТВД[129].

Несмотря на занятость в связи с подавлением выступления Чехословацкого корпуса, в начале лета 1918 г. Оперод перевели в собственное здание на Пречистенку, 37 и 39 – он отделился от Московского окружного военкомата в прямом смысле этого слова. Если первоначально Оперод ютился в двух комнатенках, то теперь в его распоряжении находились два огромных здания. Такое переселение не могло состояться без санкции Ленина или Свердлова: распределением ордеров ведал Моссовет во главе с Львом Борисовичем Каменевым, для которого Аралов авторитетом не был. «Кабинет Теодори, – вспоминал позднее И. И. Вацетис, – располагался в небольшой подслеповатой комнате. На стенах висели карты и схемы с детальным расположением всех вооруженных сил РСФСР, как на фронтах, так и внутри страны»[130]. После новоселья начались срочные работы по организации Оперативного отделения и Отделения связи[131].

Оперативное отделение (заведующие – левый эсер Николай Васильевич Мустафин, затем de facto большевик Евгений Владимирович Гиршфельд) после своего сформирования не только разрабатывало вопросы оперативного характера, но и контролировало деятельность Высшего военного совета по управлению войсками. В отделе находились сведения о ходе боевых действий, реальной численности армии и степени ее материального обеспечения; осуществлялся прием докладов с мест о военном положении, состоянии воинских частей, командного состава и т. п. По итогам составлялись ежедневные сводки для политического руководства, военного и дипломатического ведомств Советской России (непосредственно сводки получали председатель Совнаркома В. И. Ленин, председатель ВЦИК руководитель Секретариата ЦК РКП(б) Я. М. Свердлов, председатель Высшего военного совета и нарком по военным делам Л. Д. Троцкий, его заместитель Э. М. Склянский, члены Коллегии Наркомвоена К. А. Мехоношин, Н. И. Подвойский[132] и И. И. Юренев (К. К. Кротовский)[133], член Реввоенсовета Восточного фронта П. А. Кобозев, руководители Оперода С. И. Аралов и Г. И. Теодори, руководители НКИД Г. В. Чичерин и Л. М. Карахан). Для Ленина, Свердлова, Троцкого, Склянского, Чичерина и Карахана составлялись также специальные, еженедельные сводки – с выводами Теодори (подписывал сводки С. И. Аралов). Кроме того, Оперативное отделение осуществляло: организацию шифровального дела (ответственный – зав. отделением Е. В. Гиршфельд); ежесуточную запись всех распоряжений наркомвоена Л. Д. Троцкого, С. И. Аралова и Г. И. Теодори по вопросам ведения боевых операций и организации войск. Не ранее июля 1918 г., на основании специального распоряжения Л. Д. Троцкого, в составе Оперативного отделения было создано подотделение учета и проверки распределения артиллерийского и технического имущества для пресечения «безудержной» раздачи Центральным управлением по снабжению армии, Всероссийской коллегией по вооружению (расформированной, по инициативе Теодори, 13 июля на заседании в Наркомвоене под председательством Л. Д. Троцкого) и комиссиями по снабжению фронтов оружия, броневых машин и боеприпасов[134]. Оперативное отделение Оперода, по состоянию на 16 июля 1918 г., насчитывало 17 сотрудников, в том числе 4 руководителей (заведующего Н. В. Мустафина, 2 консультантов и помощника заведующего), 11 служащих и 2 посыльных[135]. К 14 октября в отделении служило на 6 человек больше: 5 руководителей (зав. отделением, консультант, 3 помощника заведующего), 15 служащих и 3 посыльных[136]. В процентном отношении увеличение сотрудников только данного отделения Оперода составило 26 %, при этом число руководящих сотрудников возросло на 20 %, специалистов – на 26,6 %, технических сотрудников – на 50 %.

Отделение связи (зав. отделением – большевик А. Ф. Боярский) занималось организацией различных видов связи – почтово-телеграфно-телефонной, радиотелеграфной, технической (мотоциклетки, автомобили и самокатчики) и людской (курьеры и уполномоченные); контролем и наблюдением за связью на всей территории Советской республики, за порядком ее несения в Штабе Высшего военного совета, штабах участков Завесы и штабе единственного на тот момент Восточного фронта. Отделение обслуживало всеми видами связи сам Оперод и организовывало прямую и секретную связь с Кремлем, Восточным и Южным фронтами, НКИД и коллегией Наркомвоена и Всероссийским бюро военных комиссаров (Всебюрвоенкомом).

Административно-учетное отделение, «полусформированное», по признанию Теодори, еще весной 1918 г., к осени уже ведало вопросами, связанными с укомплектованием армии командным и рядовым составом, а также лошадьми, осуществляя: учет, регистрацию и пополнение личным составом управлений, учреждений и заведений тыла, армии и округов; учет, регистрацию и составление соображений по всем вопросам пополнения армии лошадьми; составление сведений о численном составе воинских частей, управлений, учреждений и заведений; подготовкой материала для военно-статистических обзоров и описаний военных округов и ТВД. Поскольку функции отделения частично дублировали функции управлений Всероссийского главного штаба – По командному составу и По ремонтированию армии, – отделение взялось контролировать деятельность обоих управлений, а также штабов участков Завесы[137].

25 июля 1918 г. приказом по Опероду разграничивалась компетенция отделений Оперативного и Учетного: «§ 1. Все распоряжения по передвижению войск должны исходить исключительно от Оперативного отделения. В случаях если по неотложным обстоятельствам подобного рода распоряжения исходили бы от Учетного и других отделений, то последним принять к неуклонному руководству – об этом немедленно сообщать Оперативному отделению. § 2. Учетному отделению ежедневно к 16 часам представлять мне (С. И. Аралову. – С. В.) и копию Оперативному отделению сводки сведений о всех отправляемых за истекшие сутки на разные фронты войсковых частях – как из Москвы, так и из других пунктов по нижеследующей форме[138]. Сведения, требуемые для составления сводки, Учетному отделению получать из отделений Оперативного и По передвижению войск»[139]. Приказ не проводился в жизнь, и 17 августа Аралов вновь подтвердил его «к неуклонному руководству»[140]. Надо полагать, с таким же успехом…

Отделение военного контроля (ОВК), создание которого еще весной 1918 г. входило в планы большевика С. В. Чикколини[141], как и сам Оперод, первоначально формировалось без ограничений в штатном расписании. Основным подразделением ОВК стала активная часть, осуществлявшая руководство внутренней агентурой и наружным наблюдением. С лета 1918 г. ОВК занималось организацией контрразведки и наблюдением за личным составом Оперода, Штаба Высшего военного совета и т. п. В первые месяцы своего существования ОВК не имело подчиненных органов на местах[142].

Не позднее 13 июля 1918 г., по поручению В. И. Ленина (так, по крайней мере, пишет С. И. Аралов), при Опероде организовали бюро [по снабжению] Северо-Кавказского военного округа (СКВО) во главе с М. К. Тер-Арутюнянцем, организовавшее в т. ч. экстренную помощь Бакинской коммуне[143] (Тер-Арутюнянц указал в автобиографии: «После Брестского мира работал на обороне Дона. Должен был возглавить экспедицию на выручку Шаумяна. Но не удалось»[144]). Причины создания бюро изложены в воспоминаниях М. К. Тер-Арутюнянца: в июле 1918 г. «еще не была налажена работа» ряда доставшихся в наследство от Военного министерства управлений военного ведомства (Главного артиллерийского, Главного военно-инженерного и др.): многие «старые военные специалисты», возглавлявшие эти управления, «всякими правдами и неправдами тормозили выполнение наших предписаний», и в ряде случаев приходилось обращаться лично к В. И. Ленину (так, председатель СНК потребовал от начальника ГАУ В. С. Михайлова[145] отправить «в Баку оружие и боеприпасы под угрозой отправки «на Лубянку, к Ф. Э. Дзержинскому»)[146].

Военно-цензурное отделение (ВЦО, во главе с перешедшим из Оперативного отделения Н. В. Мустафиным) перехватывало донесения противника и сообщения шпионов по телеграфу и почте; контролировало сведения, проникающие из Наркомвоена в печать, и главное – переписку, в т. ч. иностранных граждан (как на территории Советской России, так и за ее пределами); делало еженедельные сводки сведений из печати и вырезки из газет по различным отраслям[147]. Мустафин, его заместитель Пряхин и старший цензор Алмазов, взяв за основу дореволюционные положения и перечни по военной цензуре 1914–1917 гг., разработали «Инструкцию военным цензорам», приложенную к утвержденному 21 июня 1918 г. Л. Д. Троцким и членом коллегии Наркомвоена К. А. Мехоношиным «Положению о военной цензуре газет, журналов и всех произведений печати повременной». Целевым ее назначением, как установил П. В. Батулин, было неформальное обучение цензоров: цензура печати ограничивалась военными вопросами, но «в самом широком объеме» (так говорилось в пункте об обязанности цензоров задерживать подозрительные статьи, корреспонденции и телеграммы); так, в деятельности отделения изначально выявилась тенденция «выходить за рамки положения и перечня» – «с лета 1918 г. ВЦО занималось работой, не упоминаемой ни в каких нормативных документах» (снабжало разведывательное отделение Б. И. Кузнецова и лично Г. И. Теодори непропущенными в печать материалами)[148]. Сбором информации о потенциальных противниках военная цензура не занималась, притом что, как пишет разведчик Н. С. Батюшин, разведотделение штаба Варшавского военного округа до Первой мировой войны выписывало массу столичных и провинциальных газет на немецком и польском языках», «не говоря уже о военных журналах и книгах. Весь этот материал распределялся между знающими немецкий язык строевыми офицерами округа, которые в свободное от службы время делали выдержки из них на русском языке по заранее установленной программе сбора сведений военно-политического характера о наших противниках». Это привело к созданию, выражаясь современным языком, базы данных по Польше и Германии[149]. Впрочем, с тогдашним аппаратом подобную задачу вряд ли кто-либо мог и замыслить… В Военно-цензурном отделении сменились 3 заведующих. Мустафина сменили Яков Андреевич Грейера и Николай Николаевич Батурин. Судьба последнего достойна пикарескного романа. Николай Батурин (Замятин) родился 6 (18) декабря 1877 г. на станции Чертково Воронежско-Ростовской ж. д., что на границе Воронежской и Донской областей. В 1896–1897 гг. участвовал в местном социал-демократическом кружке молодежи. По окончании Воронежской гимназии в 1898 г. поступил на естественный факультет Петербургского университета, но в следующем году исключен за участие в революционных беспорядках и уехал за границу, учился в Берлинском, Цюрихском и Лейпцигском университетах (естественный отдел философского университета). В Берлине и Цюрихе близко познакомился с некоторыми народовольцами, учился у А. Д. Брейтфуса. В Берлине и Цюрихе собирал нелегальную литературу для транспорта и намеревался устроить тайную типографию в России. Авантюра не удалась: охранка узнала о приготовлениях от близкого к народовольцам провокатора Байтнера, с которым познакомили Батурина. По возвращении в Россию в начале 1901 г. Батурин пробыл некоторое время в Воронеже, где близко сошелся с социал-демократическим кружком, «американцами» (Л. Карповым, А. Любимовым и др.). По рекомендации Карпова брату будущего наркомпроса Луначарского вступил в социал-демократическую организацию Киевского комитета, но вскоре был арестован. Просидев в Киевской тюрьме около года, был выслан предварительно в Вятку, откуда, после оглашения приговора (ссылка в Восточную Сибирь на 3 года) благополучно в январе 1903 г. бежал через Финляндию в Стокгольм, при содействии финляндских буржуазных революционеров. В 1903–1904 гг. находился в эмиграции в Цюрихе и Женеве, участвовал в заграничных кружках содействия партии. В Женеве вместе с В. Д. Бонч-Бруевичем и др. организовал библиотеку и архив ЦК РСДРП, впоследствии слившихся с Куклинской библиотекой. Осенью 1904 г. нелегально вернулся на Родину, работал в Тульском комитете. Зимой 1904/05 г. переехал на Урал, вступил в Уральский комитет; в январе, вскоре после выпуска прокламации 9 января, был арестован и заключен в Екатеринбургскую тюрьму вплоть до перевода весной в николаевское арестное отделение (на севере Пермской губернии). В июле с рядом товарищей бежал через подкоп, готовившийся две недели. Всех пятерых поймали и избили. Через несколько дней выяснилось, что зря бежали: освободили на поруки с согласия прокуратуры, полученного еще до побега. Далее совершеннейший абсурд: снова арестован в Перми – теперь уже по делу о побеге. Освобожден из екатеринбургской тюрьмы, как указал в анкете, «после амнистии, но больше под давлением собравшейся у екатеринбургской тюрьмы толпы». В день освобождения вступил в Екатеринбургский комитет, в котором в это время работали Я. М. Свердлов, его супруга Клавдия Тимофеевна Новгородцева, Иван (Николай Бушев), Сергей Егорович Чуцкаев и др. Между прочим, написал в анкете, «на практике открытой работы был организован маленький «Свердловский университет», пропагандистские кружки были распущены и слушатели собрались в большую аудиторию в нанятой квартире, читали лекции Чуцкаев, я и др.». В конце зимы 1906 г. переехал в Воронеж, где также работал в комитете; в апреле вступил в Московский комитет, где заведовал пропагандой. В конце лета 1906 г. занялся составлением книги «Очерк истории социал-демократии в России», в основу которой положил лекции в пропагандистских кружках. Осенью 1906 г. был арестован как нелегал и посажен в Бутырку. Весной 1907 г. вышел на свободу и переехал в Питер, работал по составлению «Календаря для всех» (т. е. для рабочих, издательство «Зерно»), тираж которого был конфискован, но до этого распространен в большом количестве среди рабочих (в календаре публиковалась статья В. И. Ленина о Штутгартском международном конгрессе). В конце лета вступил в Петербургский комитет, осенью арестован и отсидел около года. В 1908 г. ездил на Урал – судиться по делу о побеге. На Урале был избран на Парижскую конференцию, по возращении снова работал в Петербургском комитете, а также во фракции Государственной думы. Летом 1909 г. Батурина вызвал в Москву известный партийный работник Виктор Павлович Ногин и передал решение большевистского Центрального комитета кооптировать Батурина в свой состав и предложение работать агентом ЦК. Не повезло: по воспоминаниям Батурина, «собрание, на котором эта кооптация должна была состояться, было арестовано». По возвращении в Петербург Батурин продолжал работу во фракции Государственной думы, безуспешно пытаясь войти в контакт с остатками разрушенной организации. Снова арестован как нелегал, отсидел 9 месяцев и этапирован на Урал. Зимой 1910 г. судился как «уголовный» за побег из тюрьмы и проживание по фальшивому паспорту, причем по делу о побеге он был оправдан, за проживание по фальшивым документам осужден на 3 месяца. По возвращении в Питер был посажен и отбывал срок по старому делу Петербургского комитета. С основанием газеты «Звезда» принимал в ней участие как сотрудник и редактор. С закрытием «Звезды» стал редактором «Правды» (не мытьем, так катаньем), но скоро был арестован. Всю зиму 1912/13 г. шел по этапу в Черный Яр Астраханской губернии. 300-летие Дома Романовых принесло Батурину незаслуженную амнистию – в конце 1913 г. он выслан по болезни за границу. Лечился в Давосе и Тессинском кантоне в Швейцарии. В начале Первой мировой войны был отрезан от России до 1918 г. С приездом в Швейцарию работал в Советской миссии – организатор и заведующий бюро печати, вернулся в Россию по «дипломатическому» паспорту. В 1918–1919 гг., помимо работы военным цензором, член редакции газеты «Правда» (удобное совмещение должностей). Впоследствии – член коллегии Центроархива (с 1922), со времени основания Истпарта перешел на работу туда; с 1926 г. читал лекции по истории ВКП(б) и ленинизму в Воронежском с.-х. институте. Умер 23 ноября 1927 г. в Ливадии от туберкулеза[150]. Как видим, наибольшее соприкосновение Н. Н. Батурин имел в своей революционной работе с Я. М. Свердловым. И это не случайно.

По свидетельству Г. И. Теодори (подтверждаемому воспоминаниями И. И. Вацетиса), «часто бывал в Опероде» ценивший Теодори Я. М. Свердлов[151]. Здесь Георгий Иванович явно сказал лишнее: Свердлов был заинтересован в Опероде значительно больше Ленина – фактически через Оперативный отдел Наркомвоена глава Советского государства получил возможность проводить свою политику в военном ведомстве, тем более что в Опероде было его «карманное отделение». В первых числах августа 1918 г. было закончено формирование Военно-политического отделения Оперода. Во главе встал жесткий большевик член ВЦИК Александр Григорьевич Васильев – отделение фактически подчинялось не Аралову и его консультантам, а непосредственно Я. М. Свердлову, направившему Васильева в Оперод. В функции отделения входили агитационно-пропагандистская и партийно-политическая работа в армии, «военно-политическая информация советских учреждений, управлений и т. д.». Отделение было призвано помогать Всебюрвоенкому в подборе политических работников и агитаторов на фронт, отправке в войска литературы. По воспоминаниям С. И. Аралова, Васильев и его подчиненные «нередко бывали на фронтах, проверяли политико-массовую работу». По свидетельству Г. И. Теодори, отделение положило «начало политотделам в армиях и на фронтах»[152]. В документах Я. М. Свердлова отложился ряд поручений Опероду, направленных А. Г. Васильеву[153]. В качестве руководителя Секретариата ЦК РКП(б) Я. М. Свердлову приходилось решать и кадровые вопросы в ведомстве Л. Д. Троцкого – так, в удостоверении ЦК РКП(б) он просил оказывать «всяческое содействие» Лесову, командируемому Оперативным отделом Наркомвоена в распоряжение Оршанского военкома «для ответственной партийной работы»[154]. Документ был выдан «на основании личного заявления т. Васильева»[155].

К октябрю 1918 г. в составе Оперода появились Секретариат и др. отделения.

Секретариат представлял собой личную канцелярию руководства Оперода (заведующего Аралова, его заместителей Чикколини и Павулана, начальника штаба Теодори) – печатал доклады по разрабатываемым Теодори вопросам; организовывал прием и допуск лиц к Аралову; принимал почту и распределял ее по отделениям[156].

Отделение передвижений (фактически – военных сообщений) занималось организацией этапной и транспортной служб в пределах штабов армий, военных сообщений на внутренних линиях для подавления восстаний и «Чехословацкого мятежа»; осуществляло контроль над выполнением оперативных перевозок по нарядам Высшего военного совета, штабов Северного, Южного и Западного участков Завесы и т. д., а также обслуживало Оперод, отделы Наркомвоена и Всебюрвоенком по вопросам передвижения и составления маршрутов для командируемых. Отделение также осуществляло контроль, а в исключительных случаях (отделение должно было всегда иметь наготове план наиболее вероятных перевозок и перегруппировок на стратегических направлениях) – непосредственно занималось составлением соображений по определению размеров воинского движения и плана воинских перевозок; по улучшению, усилению и развитию путей сообщения в районах армий; соображения по исправлению мостов и иных сооружений в районах армий (например, исправление Сызранского моста у Самары и Сызрано-Златоустовской ж. д.) и их охране[157].

Общее отделение (по сути, Управление делами) занималось финансовыми вопросами и отчетностью по ним, осуществляло продовольственное снабжение агитаторов Оперода и красноармейцев. Отделение состояло из казначейской, бухгалтерской, журнальной, хозяйственной и комендантской частей, литографии, типографии[158].

Основная трудность в работе Оперативного отдела Наркомвоена, по признанию Теодори, заключалась в том, что с 27 мая по 20 июля (дата словесного утверждения штатов) «Оперод фактически работал на свой страх [и риск], без утверждения в правах и штатах с исключительно мизерным содержанием – ниже ставок всех остальных учреждений», а «у ответственных руководителей не было твердо установившегося взгляда на задачи Оперода Наркомвоена: то его считали высшим контрольным органом, то оперативным, то оперативно-организационным, [то] контрольным»[159].

После прибытия в Оперод Георгия Теодори работа в этом органе Наркомвоена стала вестись круглосуточно: было учреждено особое суточное дежурство из одного ответственного партийного работника с ответственным «консультантом» – генштабистом; само руководство Оперода – Аралов и Теодори – находилось в Опероде ежедневно с 9 утра до 12 часов вечера, а то и до 2–3 часов ночи.

В июле 1918 г. Г. И. Теодори воспользовался уходом С. В. Чикколини и сократил число «пайковых» служащих до 565 человек, более-менее наладив работу Оперативного отдела[160]. Для сравнения: общая численность служащих центрального военного аппарата Советской России к весне 1918 г. составляла менее 2 тыс. человек[161], к осени – около 3 тыс. без учета Оперода[162].

В мае 1918 г. Оперод находился в состоянии частичной изоляции: не было никакой связи – ни телефонной, ни телеграфной, ни уполномоченными коммунистами; начальник связи большевик А. Ф. Боярский ездил на Центральный телеграф и из-за одной телеграммы останавливал работу на 3–4 часа, пока ему не давали сразу 4–5 пунктов для прямых переговоров; «аппараты ожидали, пока из народа на железнод[орожную] станцию и т. п. придет вызванный комиссар для приема словесного приказания», затем приезжали С. В. Чикколини или Н. В. Мустафин, отменявшие первое распоряжение – «и так без конца». Теодори не сомневался, что в результате передаваемые в присутствии всех служащих распоряжения попадали в руки врагов[163]. В снабжении царила полная неразбериха: поступали требования на оружие от многочисленных лиц с мандатами, которые невозможно было проверить. Учет оружия не велся, расход велся Всероссийской коллегией по организации и формированию Красной армии (Всеросколлегией), а также личными приказаниями члена Всеросколлегии большевика Я. И. Весника[164], руководящих сотрудников Оперода – большевиков С. В. Чикколини, А. Ф. Боярского, И. С. Плотникова и в отдельных случаях В. П. Павулана (последний подписывал распоряжения крайне осторожно и лишь в присутствии С. И. Аралова), левого эсера Н. В. Мустафина. Георгию Теодори Советская республика была обязана прекращением преступной раздачи оружия (срочный доклад о недопустимости полного удовлетворения требований Всеросколлегии и Главного артиллерийского управления генштабист подал лично наркому Л. Д. Троцкому). Теодори и Б. И. Кузнецов позднее доложили Троцкому и о «преступном расходе» и расхищении интендантского, вещевого и прочего имущества.

Оперод сразу столкнулся со страшным расходом денег на «мертвые души»: при первом же приказе о выступлении на фронт выяснилось – огромное число красноармейцев-добровольцев существовало только на бумаге; точные сведения о советских войсках и отрядах отсутствовали (доходило до курьезов: точные сведения о 4-й армии представил Л. М. Карахан в виде… французской сводки на французском языке о «большевистских силах» на Востоке)[165].

Однако с разрухой в Оперативном отделе Наркомвоена Теодори со товарищи сразу справиться не могли. Показательно, что приказ № 1 по Опероду датируется июнем 1918 г. (подписали Аралов и заведующий «делами Канцелярии», в другом документе «заведующий общей канцелярией», в третьем «заведующий делами» Алексей Иванович Иванов)[166] – фактически до прихода в отдел Теодори никаких нормативных документов отдел не издавал. Из дальнейших приказов видно, как дела в Опероде постепенно приводились в порядок. 26 июня жестко регламентировались служебные командировки; при этом указывалось, что «в случае невозвращения в назначенный срок из отпуска» сотрудники подлежат «строгому замечанию и даже увольнению со службы»[167]. 27 июня приказом № 15 за подписью Аралова и военного консультанта А. Д. Тарановского назначалась ревизионная комиссия в составе партийных работников Моисеенко, Митрофанова и Преображенского «для проверки денежной отчетности по всем отделениям Оперативного отдела». Ревизия должна была проводиться с 27 июня по 1 июля 1918 г.[168] 20 июля В. П. Павулан в приказе по Опероду уточнил: «Комиссии собраться в 2 часа дня 22… июля и о результатах поверки составить акт, который представить мне не позднее 25 июля[169]. Создавались и комиссии для ревизии отдельных структурных подразделений Оперода. 8 августа для «поверки денежной отчетности Разведывательного отделения» С. И. Аралов назначил комиссию под председательством Б. И. Кузнецова в составе членов Е. В. Гиршфельда и В. И. Максимова[170]; 15 августа из комиссии ушел Гиршфельд (он стал 2-м секретарем Аралова)[171]; 17 августа состав комиссии изменился на 100 %: Кузнецова заменил консультант Общего отделения Л. Г. Рейтер, В. И. Максимова – Комаров[172]. 15 августа для проверки денежной отчетности и кассы создали комиссию в составе Л. Г. Рейтера (председатель), «генштабиста 1917 года» капитана В. И. Максимова и П. С. Плотникова[173]. 23 августа назначили ревизию денежной отчетности Отделения военного контроля, – к 31 августа комиссия в составе Рейтера (председатель) и сотрудников отделения Комарова и Менцендорфа доложила, что денежная отчетность «в отличном порядке»[174]. Для проверки Отделения связи впервые в состав комиссии ввели секретаря ОВК большевика латыша Варпа[175]. 10 сентября комиссия проверила денежную отчетность Оперативного отделения – там тоже в целом все сходилось, за исключением деталей, связанных «с неопытностью оставшегося за секретаря сотрудника»[176]. В октябре выяснилось, что денежная отчетность Учетного и Топографического отделений поставлена значительно хуже. По итогам обследования комиссия доложила: тетрадь Учетного отделения «для ведения инвентаря, хотя и находится в порядке, но по ней, как и в прочих отделениях, нельзя судить о правильности занесенного имущества, кроме купленного…»[177]; приходно-расходная книга Топографического отделения ведет учет имущества неправильно, а инвентарная тетрадь отделения «не отвечает своему назначению»[178]. Отдельные недостатки в финансовой отчетности комиссия обнаружила также в Общем и Военно-политическом отделениях[179].

Только 25 июля для рассмотрения штатов при Оперативном отделе Наркомвоена приказом С. И. Аралова назначалась комиссия в составе: В. П. Павулана (председатель), консультантов Г. И. Теодори, Б. И. Кузнецова, И. Д. Чинтулова и всех заведующих отделениями. Последние обязывались к 27 июля представить Павулану проект штата отделений с объяснительной запиской о назначении и работе своего отделения. Дату сбора комиссии определил В. П. Павулан[180].

17 августа Аралов констатировал в приказе по отделу: «§ 1. Сегодня… в 10 час. утра во всех отделениях чрезвычайно мало было служащих, а, как известно, работа должна начинаться в 10 час. утра. Об этом писалось, говорилось и приказывалось, но сотрудники до сего времени не исполняют приказа. Ставлю на вид всем заведывающим отделениями, что подобное отношение к делу в такое трудное время недопустимо, и с 18 августа предлагаю вести регистрацию прибывающих и убывающих; следить за регистрацией – обязанность дежурных, назначаемых по расписанию отделения. § 2. Приказываю всем отделениям представить списки дежурств будничных и праздничных, предварительно усилив их так, чтобы работа в отделениях отнюдь не задерживалась. Списки представлять в Общее отделение на каждый месяц к 1 числу. Дежурство в Оперативном отделении назначаю до 10 час., в Отделении передвижений круглые сутки. В остальных отделениях – до 9 час. вечера. § 3. Всем отделениям принять к сведению, что, кроме воскресных дней, все праздники отменяются, а какие дни будут считаться неприсутственными, будет отдано предварительно в приказе по отделу»[181]. 10 сентября Аралов отметил в приказе «случаи чрезмерного, не вызванного делами службы, требования автомобилей». В результате – «машины, прибывающие к требуемому месту, простаивают… ожидая выхода лица, которому подана машина. Некоторые отделения, пользуясь автомобилями, не комбинируют поездки, а на каждый случай просят отдельного наряда, иные требуют наряда по маловажным делам, которые могут быть исполнены другими способами»[182].

А 25 сентября раскрылась в полном объеме оперативность работы Оперативного отдела: по свидетельству Семена Аралова, «около 18 часов начальником Штаба [Теодори] было послано в Учетное отделение… спешное приказание о командировании [военного] консультанта [отделения Анатолия Николаевича] Виноградова. Дежурный по отделению т. Щалдыкин, сообщивший сначала по телефону, что знает адрес, направил пакет по неверному адресу», в результате Виноградов получил приказание, лишь придя на работу на следующий день. Аралов приказал «иметь во всех отделениях точные списки адресов сотрудников, которые должны быть известны дежурным, и наладить дело связи таким образом, чтобы каждый сотрудник – и тем более ответственный – мог быть вызван в любое время»[183]. Заметим, что точные списки сотрудников Оперода в фондах РГВА пока что не выявлены.

За денежной отчетностью стали пристально следить лишь после выхода приказа по Опероду № 57 от 26 августа 1918 г., которым устанавливалось – все ордеры на выдачу сумм проверяют заведующий или консультант Общего отделения (А. И. Иванов и Л. Г. Рейтер), подписывают и направляют бухгалтер С. И. Аралов или В. П. Павулан. Только после этой процедуры казначей обязывался выдать деньги[184].

«Молодые генштабисты» Оперода, привыкшие решать вопросы «в плоскости Советской власти», сразу стали в оппозицию занимавшим ключевые посты в Штабе Высшего военного совета и Всероссийском главном штабе «старым генштабистам». Заявление военного руководителя Высшего военного совета генерала М. Д. Бонч-Бруевича о том, что подавление выступления Чехословацкого корпуса – «внутренний фронт», Г. И. Теодори опротестовал, указав: «Есть только один фронт… – борьба со всеми нападающими на Советскую Республику»[185]. Тем не менее в ряде случаев Оперативный отдел Наркомвоена был вынужден заниматься и пресечением разведывательно-подрывной деятельности германцев. 29 июля 1918 г. военный консультант Отделения военного контроля И. Д. Чинтулов доложил С. И. Аралову – 10–12 августа может состояться наступление германских частей. Германцы вели пораженческую агитацию в частях Красной армии и среди латышских стрелков. Руководство Оперода – Аралов и Теодори – переадресовало рапорт Троцкому за своими подписями. Консультант Оперода пометил: рапорт должен быть уничтожен после прочтения[186].

1 июня 1918 г. Г. И. Теодори сделал обстоятельный доклад в присутствии члена Коллегии Наркомата по морским делам Ф. Ф. Раскольникова, члена ЦК РКП(б) Г. Я. Сокольникова[187], зам. наркома по иностранным делам Л. М. Карахана и Н. И. Муралова, а 3 июня – наркомвоену Л. Д. Троцкому о переводе части Балтийского флота на Волгу (предложение Теодори было принято, и в результате в середине августа 1918 г. четыре «сокола» приняли деятельное участие в подавлении выступления Чехословацкого корпуса). Теодори проигнорировал протест большевиков С. В. Чикколини и А. Ф. Боярского (начальников отделений Военного контроля и Связи) и организовал сбор точных данных о боевом составе и численности противостоящих чехословакам красноармейских отрядов, наладил с ними связь и управление. Это позволило разбить разрозненные отряды Чехословацкого корпуса и предотвратить ряд взрывов мостов чехословаками.

Отчасти решимости консультанта Оперода Теодори большевики были обязаны успешной ликвидацией предпринятой в июле 1918 г. М. А. Муравьевым попытки военного переворота: необходимые указания о группировке отрядов дал членам РВС Восточного фронта Г. И. Благонравову[188] и П. А. Кобозеву Аралов под диктовку своего консультанта[189].

Оперод занимался и отправкой на фронт интернациональных отрядов Красной армии (об этом известно из телеграфного распоряжения Л. Д. Троцкого от 18 августа 1918 г.). Известно, что сосредоточение интернациональных отрядов в Перми курировал венгерский социалист Самуэль[190].

Отдел озаботился даже материальным поощрением бойцов Красной армии – в его структуре появилась Комиссия по подаркам[191]. 30 сентября ее переименовали в Особую комиссию по снабжению Красной армии подарками и пособиями, в октябре передали в непосредственное подчинение Реввоенсовета Республики[192].

Фактически Оперод, под руководством видного московского большевика из меньшевиков-интернационалистов С. И. Аралова, умело заручившегося поддержкой своих «консультантов» – молодых генштабистов, становился все более многофункциональным органом. Так, параллельно с Всероссийским главным штабом (Всероглавштабом) Оперод издавал карты (Военно-топографическое отделение); с началом действий против Чехословацкого корпуса Оперод занялся агитацией в войсках (Военно-политическое отделение); озаботился даже материальным поощрением красноармейцев (Комиссия по подаркам)[193]. В результате Оперод быстро разрастался, а его руководство явно нацеливалось на полную автономность и организационную самодостаточность. Об этом свидетельствует уже перечень отделений Оперода к октябрю 1918 г.: Оперативное, Разведывательное, Военного контроля (контрразведывательное), Связи, Учетное, Передвижения (фактически – военных сообщений), Общее (управление делами), Военно-топографическое, Военно-политическое, Военно-цензурное (!) плюс Секретариат и «Комиссия по подаркам» (эмбрион Наградного отдела РВСР)[194].

Когда в Опероде осталось 565 сотрудников, необходимых, по мнению руководства отдела, для нормальной работы, высшее военное руководство начало кампанию по направлению засидевшихся в тылу военспецов на фронт. Призвали, в основном, военных специалистов (в Отделении связи – помощника заведующего и специалиста; в Разведывательном – переводчика; в Оперативном – столоначальника и уполномоченного; в отделениях Канцелярии и Военного контроля – 4 специалистов)[195]. На мобилизацию руководство Оперода ответило аппаратными мерами: «для выяснения действительной необходимости оставления на местах прежней службы Оперативного отдела призванных на службу» в РККА 4 июля в составе Оперода появилась комиссия для обсуждения вопроса об оставлении на службе призываемых в ряды Красной армии. Комиссия собралась уже на следующий день и по итогам направила в Наркомвоен просьбу об оставлении на службе в Опероде 18 призванных[196]. О значении, которое придавалось работе комиссии, свидетельствует тот факт, что ее председателем 13 июля стал и без того обремененный многочисленными обязанностями Г. И. Теодори[197]. 13 июля появление комиссии было оформлено приказом Аралова, по которому в состав комиссии входило по одному представителю от каждого отделения (представителей назначали заведующие отделениями). Комиссии предлагалось собраться 18 июля в 10 часов в помещении по усмотрению Теодори[198]. К 17 июля все заведующие отделениями обязывались представить Теодори списки сотрудников[199]. Но и тут возникли сложности – первое заседание комиссии уже 18 июля перенесли на 20-е число: очевидно, списки со всех отделений сотрудники комиссии так и не получили[200]. Дело не обошлось без неприятных сюрпризов. Так, например, 13 июля 1918 г. был взят для отправки на фронт, несмотря на постановление комиссии, служащий Разведывательного отделения Ф. М. Мельничук. Военный консультант отделения Б. И. Кузнецов направил С. И. Аралову записку с просьбой добиться разрешения Опероду «вести переписку законным путем с освобождением от фактического участия во всех формальностях призываемых, за счет непрерывности их работы во 2-м отделении». К ходатайству Кузнецова присоединился Г. И. Теодори. Последний указал, что «срыв работников таких главных отделений, как Операт[ивное], Разв[едывательное], Военного контроля, пагубно отражается на деле». С пометой Теодори «вполне» согласился Аралов. Не позднее 20 числа Мельничук был «освобожден впредь до рассмотрения [вопроса]»[201]. На данном этапе Аралову удалось «отмазать своих сотрудников», но к осени 1918 г. ситуация изменилась: к 13 сентября в действующую армию призвали 55 сотрудников Оперода, большинство из которых занимало ответственные должности и считалось сотрудниками «совершенно незаменимыми». Их призыв, докладывал С. И. Аралов фактическому руководителю центрального военного аппарата Э. М. Склянскому, приведет «к неминуемому расстройству работы»[202]. Ходатайство Аралова не помогло: несколько позднее Оперод препроводил в мобилизационный отдел Военного комиссариата г. Москвы список на 63 человека, в том числе – 1 консультанта (!), 5 столоначальников, 2 помощников столоначальника[203].

Второе «наступление» на Оперод развернула в августе 1918 г. ВЧК, арестовав сотрудников Военно-цензурного отделения С. Д. Михно, Д. С. Михно, В. С. Михно и А. С. Сумароцкого. 30 августа по приказанию С. И. Аралова зав. Оперативным отделением Е. В. Гиршфельд запросил заведующего Отделения военного контроля М. Г. Тракмана[204] о причинах ареста сотрудников отделения[205]. Кроме того, в октябре 1918 г. Оперод получил из ВЧК сведения о своем арестованном сотруднике Горине: он находился в отделе ВЧК по борьбе с контрреволюцией. С. И. Аралов, к его чести, направил заведующему отдела ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н. А. Скрыпнику записку с аттестацией Горина, «независимо от предъявленного ему обвинения, как исключительно честного и преданного делу Революции товарища»[206].

Несмотря ни на мобилизации служащих центральных военных органов, ни на их аресты ВЧК, Оперод находился летом 1918 г. в зените своей славы, развернув под руководством опытного и амбициозного Теодори строительство советских вооруженных сил. Теодори и Аралов впоследствии вспоминали ужасные условия, в которых приходилось работать. Теодори в этот период «провел исключительно опасную, самую ужасную, тяжелую, полную личных оскорблений, издевательств и нападок жизнь в период постоянных приездов «самозванных», «кустарных» и настоящих главкомов, комов и других с Дону, Кавказа и Украины»: осторожные большевики С. И. Аралов и С. В. Чикколини «при появлении этих буйных лиц предусмотрительно уходили в секретную комнату»[207]. Рассказ Теодори (за изъятием признания собственной «осторожности») полностью подтверждается в мемуарах С. И. Аралова: «Ежедневно шли сотни телеграмм, приезжали увешанные гранатами, маузерами, пулеметными лентами матросы, солдаты, начальники существующих и несуществующих отрядов, главковерхи, командированные от различных районов. Всех надо было выслушать, просьбы одних удовлетворить, просьбы других отвергнуть, доказать, что у них и отряда-то нет, или есть всего 50 человек, а командир его требует 1 тыс. винтовок. Приходили анархисты, эсеры, ругались и доказывали, что только они и умеют воевать, что они в два счета разбили бы врага, если бы им не мешали это делать. Голова пухла от всех этих разговоров, требований, угроз»[208]. Видный большевик и председатель созданного осенью 1918 г. Реввоентрибунала Республики К. Х. Данишевский[209] назвал лето 1918 г. периодом «захвата разными подозрительными отрядиками оружия в целях товарообмена»: Теодори в этот период отобрал документы у «многих лиц, иногда даже с «подлинными» мандатами, направляя их в ВЧК с опасностью для своей жизни» – все это, несмотря на страшные во время послереволюционного хаоса угрозы расстрелами и жалобами партийным бонзам[210].

Летом 1918 г. под решительным нажимом Теодори реорганизовали Оперод и др. отделы Наркомвоена, на данном этапе на него обратил внимание член коллегии Наркомвоена, «правая рука» наркомвоена Троцкого хитрый Эфраим Склянский, не принимавший без визы генштабиста «ни одного штата, ни одной ассигновки».

В конце июля 1918 г. отдел под руководством Г. И. Теодори начал бессменную (в 1920 г. генштабист признался, что никому в это время не доверял) масштабную работу по направлению в распоряжение Л. Д. Троцкого и главкома Восточного фронта И. И. Вацетиса войск, снабжения, вооружения и военных специалистов. Теодори также наладил секретную телеграфную связь центрального военного аппарата с действующей армией.

При этом консультант Оперода постоянно контактировал не только со своим шефом (Араловым), но и с Л. Д. Троцким, Н. И. Мураловым, И. И. Вацетисом, Л. М. Караханом и даже председателем ВЦИК Я. М. Свердловым (Теодори заявил позднее, что у него были в этот период «полномочия и полное доверие Я. М. Свердлова, Л. Д. Троцкого и С. И. Аралова»). Из «Кратного очерка истории Оперативного отдела…» выясняется также, что ежедневно вечером Аралов и Теодори делали доклад по телефону лично В. И. Ленину! Более того, председатель СНК дважды лично принимал в Кремле доклад от Георгия Ивановича: один раз в присутствии В. Г. Иванова-Кавказского[211], другой раз – в присутствии И. В. Сталина[212]. Даже ненавидевший Теодори со товарищи генерал М. Д. Бонч-Бруевич признался позднее, что Оперод с его молодыми, энергичными кадрами «живо интересовал Ленина»[213]. Информация «Краткого очерка…» существенно дополняет представления о военно-организационной деятельности В. И. Ленина: в его «Биографической хронике» зафиксировано лишь, что с 24 мая по 7 ноября 1918 г. С. И. Аралов лично получал распоряжения Ленина или непосредственно докладывал председателю Совнаркома 10 раз (24 мая, 1 и 3 июня, 2 июля, 3 июля, 16 августа, не позднее 17 августа, не позднее 19 августа, 22 августа, 7 ноября), один раз (8 июня) – получил распоряжения Ленина в составе делегации руководителей военного ведомства[214]. Аралов в воспоминаниях писал, что Ленин, как правило, звонил по утрам и требовал сообщить обстановку на фронтах и нередко (? – С. В.) вызывал с докладом; по его словам, доклад делался «около карты. Ильич требовал совершенно откровенного и объективного освещения обстановки на фронтах, подробного объяснения причин неудач и поражений. И тут же давал советы, прямые директивы и приказы, за точным исполнением которых он неослабно следил»[215].

Выход из подчинения Н. И. Муралову не помешал Опероду (в лице Г. И. Теодори) руководить, по просьбе самого московского окружного военкома, проведением всех маневров, тактических занятий, военного обучения и артиллерийских стрельб в МВО и рабочих полков. Составленные по просьбе Н. И. Муралова программы для рядовых красноармейцев, учебных команд, команд разведчиков, метателей ручных гранат и т. п. направили в военные формирования Московского и др. военных округов в количестве 10–12 тысяч[216].

Одновременно с организацией боевых действий на Восточном фронте Г. И. Теодори настоял на проведении под контролем Оперода (непосредственно – начальника Отделения военного контроля большевика М. Г. Тракмана[217]) регистрации генштабистов, состоявшейся 5 сентября 1918 г. Г. И. Теодори подробно описал процесс принятия решения: «Приехав по приглашению в Оперод и рассмотрев диаграмму утечки [лиц] Генерального штаба из [Советской] Республики на Украину, [в] Сибирь и Кубань, т. Склянский утвердил доклад»[218]. Естественно, «старые кадры» Генштаба (прежде всего, начальник Всероссийского главного штаба генерал А. А. Свечин[219], сумевший разубедить в необходимости регистрации генштабистов даже хитрого Эфраима Склянского) возненавидели за это Теодори. Регистрация остановила незаметную в чрезвычайных условиях «Республики в кольце фронтов», но огромную утечку генштабистов в ряды Белых[220]. Со Свечиным как одним из лидеров «старого Генштаба» у Теодори шла настоящая война. О своей гражданской позиции генерал, ничуть не стесняясь, написал в «Автобиографии» 1935 года (!): до марта 1918 г. был «враждебно настроен к Октябрьской революции». В марте он был на совещании в Смольном, после которого и поступил на советскую службу. Когда Свечин занимал должности в Смоленском районе Завесы, он вступил в конфликт с местными коммунистами. Последние, по заявлению генерала, «не выполняли приказов центра, которые я послушно проводил в жизнь. Напряженность этих отношений заставила меня согласиться на предложение Троцкого – принять должность начальника Всероссийского главного штаба. Эта должность занималась мной с марта по ноябрь 1918 г. Я держался по всем вопросам диаметрально противоположного мнения по сравнению с главнокомандующим Вацетисом. Троцкий всегда поддерживал последнего. Это обстоятельство и убедило меня в безнадежности моей работы и вынудило просить меня заменить другим, более пригодным и покладистым человеком»[221].

2 сентября 1918 г. один высший коллегиальный орган военного руководства (Высший военный совет), параллельно которому работали коллегия Наркомвоена и Оперод, сменил мощнейший Революционный военный совет Республики из партийных работников, который сразу принялся налаживать свой рабочий аппарат и ставить под свой контроль все центральные военные органы. После образования РВСР и Аралов с Теодори подтвердили, что отдел представляет собой рабочий орган РВСР, передающий его задания для формирования и снабжения Всероглавштабу и Главному начальнику снабжений[222].

После образования РВСР С. И. Аралов и Г. И. Теодори в специальном послании новому высшему органу военного руководства, на всякий случай, выдвинули весьма сомнительный тезис: Оперод представляет собой рабочий орган РВСР, передающий его задания для формирования и снабжения Всероглавштабу и главному начальнику снабжений. Оперод характеризовался в документе как орган: наблюдающий за деятельностью Всероглавштаба, передающий распоряжения ВРС (так в тексте назван РВСР. – С. В.) и следящий за оперативным выполнением заданий; принимающий «меры для устранения всяких трений, вызванных политическим моментом» в работе Всероглавштаба, и ускоряющий его работу; обеспечивающий работу военного управления в случае отказа Всероглавштаба от решения какого-либо вопроса. ВГШ обязывался сообщать Аралову обо всех полученных помимо Оперода заданиях и отвечать на все запросы Оперода[223]. Появление послания не случайно: в начале сентября 1918 г. над Оперативным отделом Наркомвоена, в частности над ОВК, нависла угроза слияния со Всероссийским главным штабом под эгидой последнего. 11 сентября Теодори заявил высоко ценившему его главкому И. И. Вацетису: «Я прошу категорически не соглашаться на влитие Оперотдела во Всероссийский главный штаб, ибо это равносильно уничтожению инициативной группы работников, которая растворится в массе саботантов (так в тексте, правильно – «саботажников». – С. В.), а потом нас постепенно рассеют или заарестуют… Особенно остро в случае передачи Оперотдела во Всероссийский главный штаб станет вопрос с разведывательным, военным контролем, оперативным и учетным отделениями… Если же все интриги и старания отдельных групп увенчаются успехом, то, безусловно, работать во Всероссийском главном штабе мы не будем, дабы не нести нравственную ответственность за тот характер работы, который там идет и будет идти. Предпочитаем тогда уйти в сторону от работы, ибо тогда фактически выяснится, насколько необходима была продуктивная работа отдела, та энергия и способность к творчеству и созидательному труду, которая за эти 2–3 месяца могла уже перейти к исполнению элементарных военных требований»[224]. Более того, 21 сентября Свечин обратился к Склянскому с жалобой (копию направил однокурснику Теодори начальнику штаба Восточного фронта штабс-капитану Парфению Матвеевичу Майгуру[225]) на Семена Аралова. 18 сентября телеграммой Аралова генштабист Павел Алексеевич Мей назначался начальником штаба Воронежской дивизии. Свечин заявил протест: дескать, назначение состоялось без его «ведома и согласия». Аралов повторил свой приказ о назначении. Свечин апеллировал к Склянскому, «испросив» согласия на отмену повторного приказания Аралова «и наложения взыскания на виновных», предположив: «главная ответственность падает на начальника штаба Оперативного отдела Наркомвоена Теодори». 22 сентября, получив копию обращения Свечина и приказание Склянского «т. Аралову представить объяснения»[226], дипломатичный Семен Иванович чуть ли не единственный раз в жизни позволил себе сорваться. Без всякого вступления: «Народному комиссару по военным делам т. Склянскому. 1) Назначение в советские учреждения всегда проходили лишь через Оперод Наркомвоена; 2) Ко мне, как к заведывающему Оперотделом, обращаются с просьбами дать ответственных работников. Генштаба [П.А.] Мей со службы ушел в июле месяце, на учете не состоял и был освобожден, как по ошибке арестованный, моим ходатайством и после этого по просьбе губвоенком[а] Голенко (тоже ответственного политического работника) был назначен в его распоряжение для назначения на должность на[чальника] шта[ба] див[изии]; 3) Я являюсь ответственным политическим работником, отвечаю за весь ход работ, не являюсь куклой в чьих-либо руках, а потому указания гражданина Свечина на виновность Генштаба Теодори считаю бестактными и недопустимыми: подпись под телеграммой была моя – Аралова. О назначениях лиц, находящихся в моем ведении или освобожденных под мое поручительство, дам Вам объяснения лично»[227].

Вероятно, с появлением Реввоенсовета Республики связано назначение 12 сентября Араловым «Особой (Специальной) комиссии по расследованию не только отчетности, но и всей постановки дела» в составе председателя В. И. Гайлита (бухгалтер Контрольной комиссии), Л. Г. Рейтера, А. Н. Виноградова (консультант Учетного отделения), Рахманинова и большевика Варп из ОВК[228]. Усилилась и отправка сотрудников Оперода на фронт – 22 сентября Аралов назначил на следующий день комиссию в составе И. Д. Моденова (председатель), В. П. Павулана, А. Г. Васильева и Е. В. Гиршфельда «для выяснения вопроса об оставлении [на] занимаемых должностях сотрудников отдела, подлежащих зачислению в Красную армию по мобилизациям»[229].

Однако концентрацию однокурсников Теодори решили разбавить – во избежание осложнений – сами генштабисты. 16 октября консультант Оперода «генштабист 1917 года» Н. И. Камкин был, как доложил Троцкому Теодори, «по собственному желанию» откомандирован к месту прежней службы: в штаб Московской дивизии[230]. Вероятно, выпуск 1917 г. таким образом расставил ряд своих кадров на ключевые посты в армии. Это позволяло решить сразу две задачи. С одной стороны, как того и желал Теодори, ставился в «исключительное положение» выпуск 1918 г.; с другой – усыплялась бдительность высшего военно-политического руководства, не желавшего складывания в центральном аппарате Наркомвоена военспецовской группировки.

Положение Теодори в принципе не изменилось и 2 октября, когда на заседании Реввоенсовета Республики в составе главнокомандующего, трех членов Совета (И. Н. Смирнова[231], С. И. Аралова и К. Х. Данишевского), двух генштабистов (Г. И. Теодори и И. Д. Чинтулова) и политкомиссара (М. Г. Тракмана) Оперативного отдела Наркомвоена было принято решение о непосредственном подчинении Оперода со всеми отделениями Реввоенсовету Республики и переименовании отдела в Управление делами (УД) РВСР. В УД РВСР должна была сосредоточиться вся разведка и контрразведка, для чего туда передавались материалы бывшего Высшего военного совета, а также Оперативного и Военно-статистического отделов ВГШ[232]. Управляющим делами должен был стать член РВСР, бывший зав. Оперода С. И. Аралов, его заместителем – бывший зам. зав. Оперода большевик В. П. Павулан; начальником штаба УД РВСР – генштабист Г. И. Теодори. РВСР предписал бывшему Опероду внести изменения в свои штаты[233].

7 октября 1918 г. Семен Аралов, предчувствуя скорую победу над Всероссийским главным штабом, направил Льву Троцкому штаты Оперативного управления ВГШ, указав в препроводительной, что в нем служит 28 чинов Генерального штаба, а в его Опероде всего 12. Аралов просил вернуть ему двух генштабистов, направленных в командировку, поясняя, что каждому из них «поручена ответственная и сложная работа и отсутствие кого-нибудь вызывает нарушение стройности работы всего Оперода», а в связи с переформированием отдела в Управление делами РВСР «потребуется большая ответственность работы, особенно по разведке и контрразведке». Аралов не преминул напомнить при этом: «налаживание служебного аппарата и деятельности Оперода создавалось с большим трудом в течение четырех месяцев»[234].

Постановление РВСР от 2 октября вызвало большую путаницу. 18 октября ВГШ перевел на его основании Реввоенсовету Республики кредиты на свою военную контрразведку 522 724 руб. и обязался перевести еще 2 371 302 руб. «по утверждении сметы и кассового расходного расписания на второе полугодие 1918 года». Финансовый отдел РВСР (ФИНО), явно не ожидавший прихода денег, 13 ноября запросил ВГШ, «по чьему распоряжению переводится упомянутый кредит Реввоенсовету Республики и на какой предмет»[235]. В ноябре 1918 г. руководство Военно-статического отдела Оперативного управления Всероглавштаба отписало ответ: «Согласно постановления Революционного военного совета Республики от 2 октября с. г., опуб ликованного в № 132 «Известий Народного комиссариата по военным делам», разведка и контрразведка Всероссийского главного штаба были переданы в Управление [делами] Реввоенсовета Республики, вследствие чего Оперативным управлением было сделано распоряжение о переводе кредитов, ассигнуемых по смете Всероссийского главного штаба на разведку и контрразведку Реввоенсовету Республики. В число переведенных кредитов входят также и отпускавшиеся ранее на вышеозначенные цели Высшему военному совету, включившему их особой графой в смету Всероссийского главного штаба и ныне, по указанному постановлению, вошедшему в состав Управления Реввоенсовета Республики»[236].

В реорганизации не сразу разобрался даже Лев Троцкий, написавший Эфраиму Склянскому: «Вацетис, очевидно, тоже осознал необходимость отделения организационной работы от боевой и переименовал штаб Раттэля в Полевой штаб Реввоенсовета[237], подчинив его главкому и возложив на него, таким образом, боевую работу» (машинописный вариант). Склянский напротив слов «переименовал штаб Раттэля в Полевой штаб Реввоенсовета» пометил: «в штаб «Главкома?». Таким образом, в сути реорганизации не разобрался толком даже сидевший на делах Эфраим. От руки Троцкий дописал: «Оперод переименован в Управление [РВСР] с функциями, контрразведки, военно-политической роли армии и т. д. Нет, таким образом, органа в Москве, который являлся бы представителем Реввоенсовета и руководил бы текущей работой центрального аппарата»[238]. Речь в документе шла о московской и арзамасской группах Реввоенсовета Республики.

Самое интересное, что в итоге – во изменение постановления РВСР от 2 октября 1918 г. – Управление делами (Управделами) РВСР создали на базе Управления делами Наркомвоена, а на основе Штаба Высшего военного совета и Оперода создали Полевой штаб РВСР. Благодаря работе Г. И. Теодори к моменту переформирования в Полевой штаб Реввоенсовета Республики число сотрудников Оперода сократилось с 9–10 тысяч до 295 человек[239]. Реорганизация положила формальный конец притязаниям Аралова и поддерживавшим его «генштабистам 1917 года».

1 ноября вышел приказ о расформировании Оперативного отдела Наркомвоена. Все, кто не хотел покидать Москву и отправляться на место дислокации создаваемого вместо Высшего военного совета и Оперода Полевого штаба – Серпухов, обязывались сообщить об этом через своих начальников Теодори. Канцелярское имущество передавалось первому центральному органу руководства военными разведкой, контрразведкой и цензурой – Регистрационному управлению Полевого штаба РВС Республики (оно оставалось в Москве), кроме большой пишущей машинки Отделения передвижений Оперода – она досталась в итоге Курсам разведки и военного контроля. Регистрационному управлению перешел по наследству и караул Оперода. Здание Оперода на Пречистенке № 37 отводилось РУ, «разведывательный отдел» (так в тексте приказа, вероятно, предполагалось создание разведоргана не в составе РУ) и автобазе Полевого штаба; квартиры 23 и 1 по Пречистенке № 39 отводились под жилье слушателям Курсов разведки и военного контроля. А. Ф. Боярский уже получил приказ немедленно освободить помещение гаража для Курсов. Ликвидировали дела генштабист В. Ф. Тарасов, большевики В. Ф. Семенов и Е. В. Гиршфельд[240]. Однако пока формировали Полевой штаб и в частности его Регистрационное управление, Оперод продолжал свою работу.

Полевой штаб вполне мог возглавить однокурсник Теодори Парфений Майгур: он был начальником штаба у Вацетиса на Восточном фронте[241]. Не случилось – РВС Республики посчитал, что генштабист ускоренного выпуска недостаточно подготовлен для занятия столь ответственного поста. Но и начальник Штаба Высшего военного совета – РВСР, с которым Оперод был на ножах, не оказался на руководящей работе в новой Ставке. 22 октября 1918 г., сдавая должность Ф. В. Костяеву, начальник Штаба РВСР Н. И. Раттэль объявил в приказе по штабу: «В совместной работе с[о] многими из служащих штаба я провел непрерывно с конца февраля с. г. – сначала в должности начальника военных сообщений [Высшего военного совета], позже начальника Штаба Высшего военного совета и, наконец, в должности, сегодня сданной моему преемнику. Почти 8 месяцев, проведенных в непрерывной совместной работе по существу в одном и том же учреждении, сроднили меня с ним, и я с горячим сожалением покидаю дружные ряды тружеников штаба. Отправляясь к месту своей новой службы и выполняя веление сердца, прошу всех служащих штаба принять мою искреннюю признательность и сердечную благодарность за оказанную мне их работою помощь при выполнении моих обязанностей»[242].

5 ноября 7 служащих Оперода были переведены в Академию Генерального штаба РККА[243]. 4 ноября приказом по Опероду объявлялось решение о назначении в Полевой штаб 175 сотрудников Оперативного отдела Наркомвоена[244], 5 ноября еще 11[245]. Данные, вне всякого сомнения, неполные: в списке нет машинисток В. П. Троицкой и Н. А. Голубович, которые затем сыграют роковую роль как в судьбе Г. И. Теодори, так и всего Полевого штаба Реввоенсовета Республики.

Созданное в январе 1918 г. скромное особое оперативное отделение фронтового отдела МВО разрослось, попустительством московского большевика с темным политическим прошлым (даже не ясно, к кому все-таки тяготел Аралов – меньшевикам-интернационалистам, меньшевикам-оборонцам, большевикам?), в огромную махину из 9–10 тысяч служащих, деятельность которой почти сразу вышла за пределы Москвы и Московской области. Перейдя в мае 1918 г. из структуры Московского окрвоенкомата (из подчинения военкому Н. И. Муралову) в состав Наркомвоена (на первом этапе только формально), Оперод принялся решать такие задачи, которые не решали укомплектованные старыми кадрами военных профессионалов структуры центрального аппарата РККА. Весной 1918 г. руководство Оперода явно нацеливалось на полную автономность и организационную самодостаточность. Похоже, столь явное дублирование отделениями Оперода всех основных функций центрального военного аппарата стало на начальном этапе советского военного строительства одним из проявлений общей организационной слабости этого самого центрального аппарата. Только так можно объяснить весьма длительное попустительство «ведомственному сепаратизму» Аралова со товарищи, конец которому положил мощнейший коллегиальный орган высшего военного руководства – Реввоенсовет Республики. Оперативный отдел Наркомвоена, наряду со Штабом Высшего военного совета, лег в основу Полевого штаба Реввоенсовета Республики, в котором в 1918 г. были сосредоточены центральные военная разведка и военная контрразведка.

РГВА. Ф. 33987. Оп. 1. Д. 158. Л. 6–6 об. Подлинник – машинописный текст с автографом.

Гражданская война заканчивается. Подходит к своему заранее предрешенному концу и война с авангардом Запада – Польшей[251]. Еще десяток лет, и Великая Революция, перестроив взаимоотношения народов на новых политико-экономических началах, войдет в свои берега. И когда коммунист историк будет писать историю колоссальной борьбы Социалистической России почти со всем миром, то он, разобравшись в материалах Президиума ВЦИК за время Я. М. Свердлова, в бумагах председателя Совнаркома т. В. И. Ленина, в архивах наркомвоена Л. Д. Троцкого и Оперода Наркомвоена, в воспоминаниях-заметках тт. Сталина, Кобозева, Смирнова Восточного[252], Данишевского, Аралова и Муралова, поразится той огромной творческой, организационной и духовной работе, которую – при невероятных условиях распада в начале 1918 года, хаоса в его середине и исключительно запутанной и сложной обстановке августа месяца, осени и конца 1918 года – провел Оперод Наркомвоен. Но что ему особенно бросится в глаза, что ему придется, объективно рассматривая, подчеркнуть – это то обстоятельство, что нет ни одной области в жизни Красной армии, в военно-политической организации Советской Обороны, ее учреждений и управлений, в которой с удивительным даром предвидения не были бы намечены Оперодом Наркомвоена вехи, заложено прочное, фундаментальное основание для последующих работ. И настолько прочно был заложен первый фундамент-монолит, что, невзирая на смену ряда лиц, подчас «кустарей» с головы до ног, организм Советской Обороны все переварил и донес свою правильную, родившуюся в муках, крови и страданиях отдельных скромных мучеников-работников, организацию до победоносного состязания с Западом. И Запад, вооруженный до зубов, снабженный обильно всеми видами технических средств и могучей артиллерией, – спасовал перед цельным по единой идее организмом Красной армии.

Теперь перейдем к краткому, вернее кратчайшему, очерку деятельности Оперода Наркомвоен[а] и укажем лишь те основные работы, которые вывели добровольческие, партизанские и полубуйные отрядики в мощную Красную армию. Много в ней еще недоделанного, много параллельных организаций, но основное в ней ядро – сама Красная армия, ее управление, связь и идейное руководство на верном пути, а это главное.

В середине апреля [1918 г.] было решено сформировать Оперод Наркомвоен[а], выделив т. Аралова и часть его сотрудников из Москов[ского] окр[ужного] комиссариата, то есть изъяв его из подчинения т. Н. И. Муралова.

I). До этого [Оперод] формировал под руководством т. Аралова наспех небольшие отряды, хотя и случайного состава, но весьма ценные по настроению и решительности для устройства завес против наступающих немцев, отдельных нападений и восстаний, организуемых ими и контрреволюционными группами на нашей границе с Украиной, Доном и т. д. Было много недостатков в организации этих отрядов – это верно, но если считаться с теми условиями и тем упорством, с коим левые эсеры настаивали (и втихомолку проводили) на организации партизанских отрядов, то можно сказать, что отрядики свою задачу все же относительно выполнили. Мало того, часто и сами того не подозревая, спасали весьма ценные для нас грузы и материальную часть (особенно в районе Брянск – Унеча и Курск – Корене[во]).

II). Приступая к новому формированию Оперод[а] Наркомвоен[а], т. Аралов в первых числах мая (8 или 10) послал автору этого очерка т. Теодори телеграфное предложение приехать в Москву для совместной работы с ним. Тов. Аралов знал т. Теодори по делу о начальнике Оперативного отдела Северного участка Балабине, коего т. Теодори обвинил в шпионаже, саботаже и…[253] (подлинное дело хранится у т. Фельдмана[254]).

Так как гр[аждане] Балабин, Геруа и К° арестованы не были (вследствие добродушия тт. Смилги[255] и Лашевича[256]), то автор очерка, сдав свою прежнюю должность, выехал в Москву, куда и прибыл 27 мая. По приезде нашел Оперод Наркомвоен[а] в положении, показанном на схеме № 1, причем сформировано было лишь разведывательное отделение (во главе левый эсер Краснов), полусформированы Оперативное отделение (левый эсер Мустафин[257]) и Организационное-учетное[258] отделение (коммунист Семенов). Намечено было т. Чикколини формирование [Отделения] военного контроля. Все остальное представляло хаос из нескольких тысяч лиц, приходивших питаться и получать деньги. Налицо были тт. Аралов, Павулан и заведующий квартирами, хозяйством и довольствием т. Шешунов. Показывались раза два в сутки с огромным шумом и угрозами тт. Чикколини и Боярский. Раза два в неделю приходил консультант т. Аралова генштаба Тарановский. Уже утром 28 мая автор очерка доложил т. Аралову, что, собственно говоря, Оперода Наркомвоен[а] нет. Есть лишь две комнаты со столами, на коих грудами лежат нераспечатанные телеграммы, остатки от пищи и человек 15–20 матросов с «их женщинами», разъезжавшие на автомобилях связи. Работать на таких условиях, да еще в чужом помещении (отдел помещался на Пречистенке, [д.] 7, у т. Муралова) невозможно[259]. Тов. Аралов согласился. Мы засели с ним и разработали организацию Оперод[а] Наркомвоен[а] (см. схему № 2). Но уже вечером 28 мая пришли телеграммы о нападении чехословаков. Выяснилось, что Бонч-Бруевич – военрук Высшего военного совета – от руководства действиями против чехословаков, считая его «внутренним фронтом», отказался[260]. «Таким образом, – сказал т. Ара лов, – так как и генштаба Тарановский одного взгляда с Бончем[261], то прошу Вас принять руководство операциями и помочь мне со всем остальным».

К 31 мая выяснилось нижеследующее:

1). Разрозненность действий чехословаков, что дало нам весьма ценный элемент – время для организации борьбы.

Но зато оказалось, что:

2). Посланный еще 19 апреля доклад т. Теодори о срочном переводе части Балтийского флота для борьбы с немцами при их наступлении – частью в Архангельск, а частью в р. Волгу с ее притоками Камой и Белой – выполнен не был.

Оказалось, что генерал Шварц подлинный доклад задержал, а послал выдержки с указанием о невозможности выполнить перевод минной флотилии и крейсеров типа «соколов».

3). Не было никакой связи: ни телефонной, ни телеграфной, ни уполномоченными коммунистами. Начальник связи коммунист Боярский ездил на Мясницкую – Централь[ный] телеграф и (из-за одной телеграммы) останавливал работу на 3–4 часа, пока ему не давали сразу 4–5 пунктов для прямых переговоров. Аппараты ожидали, пока из народа на ж.-д. станцию и т. п. придет вызванный комиссар для приема словесного приказания. Затем приезжал Чикколини или Мустафин, которые отменяли первое распоряжение. И так без конца. И нет сомнения, [что] распоряжения, передаваемые таким путем в присутствии всех служащих, попадали в руки врагов.

4). Огромный расход оружия по требованиям лиц, мандаты коих будет трудно проверить.

5). Учета оружия не было; расход велся Всероссийской коллегией по вооружению и, кроме того, по подписям тт. Весника, Чикколини, Боярского, Мустафина, Плотникова[262] и лишь иногда т. Павулана (последний подписывал очень осторожно и лишь в присутствии т. Аралова).

6). Прихода оружия и технических средств не было. Автор очерка, подсчитав суточный расход и сверив его с данными об имеющемся оружии, затребованными от Всероссийской коллегии по вооружению и ГАУ, пришел в ужас и в особом срочном докладе, поданном т. Троцкому, указал, что через месяц мы останемся без оружия. Во втором докладе (имеется в делах ОО ВЧК), подписанном автором очерка и т. Кузнецовым, было указано на недопустимый, исключительно преступный расход и расхищение интендантского, вещевого и прочего имущества.

7). Отсутствие производительного аппарата снабжения и наличие громоздкого, многочисленного, сложного расходного аппарата, чрезвычайно облегчающего бесконтрольное расхищение и распродажу имущества.

8). Огромное число красноармейцев-добровольцев на бумаге (страшный расход денег на «мертвые души») и фактическое отсутствие их в отрядах, что выяснилось при первом приказе о выступлении на фронт.

9). Отсутствие финансового контроля; безотчетные расходы крупных сумм, средств и имущества даже низшими служащими учреждений.

10). Отсутствие сведений о наших войсках и отрядах. Например, о 4-й армии, оперировавшей в районе Пугачевска (Николаевск) и ст. Урбах, первые точные сведения нам дал т. Карахан[263], приславший… французскую сводку на французском языке о «большевистских силах» на Востоке.

11). Наличие в Опероде «пайковых» и «подозрительных» служащих, причем некоторые, как Мустафин, всегда исчезали, когда надо было ездить на телеграф или дежурить после 4 часов дня, т. е. после окончания работ. Много хозяев и просто безответственных, отменяющих распоряжения даже т. Аралова и т. Троцкого – Чикколини, Боярский, Плотников и даже некий Цабичей, потом оказавшийся участником «муравьевской» авантюры[264]. Но т. Троцкий поставил на свое место Чикколини, у которого пропала после этого охота отменять распоряжение ответственных руководителей.

12). Не было командующих группами и отрядами на Чехословацком фронте. Тов. Аралов согласился с необходимостью изменить эти недостатки. Для устранения их было сделано нижеследующее:

1) Заявление военрук[а] Бонч-Бруевича было автором очерка опротестовано с указанием, что есть только один фронт, общий и обязательный для всех – борьба со всеми нападающими на Советскую Республику. Руководство операциями на Самарском, наиболее опасном направлении, было возложено на Мясникова[265] и Соллогуба[266], куда оба и выехали.

2) Оперод срочно перешел в свое здание на Пречистенку, [д.] 37 и 39. Начались срочные работы по организации Оперативного отделения и Отделения связи.

3) 1 июня 1918 г. автор очерка сделал обстоятельный доклад в присутствии тт. Раскольникова, Сокольникова, Карахана Л. М. и Н. И. Муралова о переводе части Балтфлота в Волгу, а 3 июня 1918 года – т. Троцкому, результатом чего (хотя и на месяц позже, когда уровень воды значительно понизился) к началу августа, т. е. ко второму периоду наших операций против чехословаков, захвативших Казань, четыре «сокола» были на Волге[267], приняв деятельное участие в ликвидации чехословацкой авантюры (копия доклада сдана 15 августа 1919 г. т. Фельдман[у]).

4) Руководство операциями против чехословаков в силу невозможности добиться правдивых сведений с мест, неимения точных данных о боевом составе и численности наших войск, трения между Мясниковым и «главкомами» и постоянные перерывы связи – вызвали ряд энергичных, настойчивых и неуклонно проводимых Оперодом Наркомвоен[а] мер по организации непрерывной телеграфной связи (и почтовой через уполномоченных коммунистов) без загромождения Московской централи (установили свои аппараты). 18 июня 1918 года были получены первые плодотворные результаты (это важный исторический момент для Красной армии – эра в ее жизни, поворот к успехам и планомерной, продуманной организации ее): мы имели сведения о своих отрядах, начали их группировку и сведение в цельные войсковые организации, наладили связь и предотвратили: а) соединение отдельных групп чехословаков (уничтожая их по частям вдоль железнодорожных направлений, отрезая их по-эшелонно) и б) ряд подготовляемых ими взрывов мостов, что могло иметь для нас непоправимые последствия в будущем.

5) Попутно этот же период 12 и 14 июня 1918 г. по настойчивым указаниям и поданным двум докладам (т. Теодори и т. Араловым) т. Троцкому впервые произошли подготовительные совещания по всем вопросам снабжения всеми видами технического, артиллерийского и интендантского довольствий. Затем 16 июня 1918 г. – заседание у т. Троцкого, положившее конец Всероссийской коллегии по вооружению Красной армии и начало правильной организации снабжения и его производства[268]. С этого момента мы вступили на нормальный путь снабжения Красной армии, учета этого снабжения и всех запасов. До этого времени, мы, например, узнавали о существовании какого-либо склада часто даже в самых неожиданных и захолустных местах и станциях на Юго-Западе по взрыву какого-либо вагона или склада, происшедшего из-за разложения химического состава плохо хранимого пороха и т. п.

6) Пересмотрены производительность отдельных военных заводов, особенно Тульского, Брянского, Ижевского и Пермского; намечены работы и назначены комиссары на первые из них; два остальных были в опасной военной зоне. Надо отдать справедливость т. Орлову[269], матросу – старому партийному работнику, который усердно, без всяких придирок и фанатизма к честным работникам-артиллеристам – военспецам, взялся за Тульский оружейный, пулеметный и патронный завод, доведя его производительность к январю 1919 года до 10 тыс. винтовок в месяц.

7) В день выступления левых эсеров[270] Оперод Наркомвоена (в котором в этот день налицо были только тт. Аралов, Павулан и Теодори, ибо ожидалось нападение), руководя направлением отрядов в Москве, ни на одну минуту не прерывал работ по управлению фронтом: этим только и объясняется успешная ликвидация «муравьевщины»: Оперод не растерялся и своевременно шифром т. Аралов под диктовку начштаба[271] передал тт. Благонравову и Кобозеву ориентировку о событиях в Москве, указания о группировке отрядов и т. д.

8) С первых чисел июля Оперодом приняты решительные меры: а) по реорганизации Красной армии; б) по разработке, несмотря на крайнее противодействие военрук[а] Выс[шего] воен[ного] совета[272], баз снабжения и в) начаты работы по формированию и сведению в бригады, дивизии и армии отрядов, до сего времени разрозненно действовавших на Восточном фронте.

9) Была проведена Оперодом первая мобилизация срочно и при исключительно трудных условиях; затем разработку дальнейших мобилизаций вел по указаниям т. Склянского и с докладов т. Аралова нынешний начальник Полевого штаба Павел Павлович Лебедев[273].

10) Одновременно с этим организованы по указаниям начштаба Оперода и отделы Наркомвоена. С этого периода и до конца ноября 1918 г. ни один штат, ни одна ассигновка, ни одна смета не принималась т. Склянским, если на ней не было лителя[274] начальника штаба Оперода «проверено» (благодаря такому доверию и такой постановке дела – была спасена масса средств, денег и усилий).

11) Ввиду прекращения с марта месяца Всеро[глав]штабом карты[275] (доски, как оказалось, были почему-то отправлены в Екатеринбург) Оперотдел Наркомвоена начал в своем Военно-топографическом отделении издание карт. Издавались и печатались карты и схемы для рабочих, рабочих полков и советских военных организаций. Разработан декрет о запрещении держать частным лицам, не принадлежащим к составу Красной армии, карты, начиная с масштаба в 10 верст и крупнее.

12) С конца июля и конца августа 1918 г. идет тяжелая, бессменная личная работа начальника штаба Оперода по направлению в распоряжение тт. Троцкого и Вацетиса на ст. Шихраны, Нижний Новгород и район Симбирска войск, снабжения, оружия и работников. В этом заслуга исключительно начштаба т. Теодори, что подтвердят тт. Муралов, Аралов, Вацетис и в частности т. Л. М. Карахан, часто бывавший в Опероде и видевший огромную, напряженную работу т. Теодори в эти тревожные, тяжелые дни (захват чехословаками Казани, Симбирска и сел[ения] Шихраны). К сожалению, т. Я. М. Свердлов, хранивший все в своей памяти, не оставил никаких записок, но он особенно часто бывал в Опероде, подбадривая своим присутствием начальника штаба Оперода и выказывая ему исключительное доверие.

Исключительно быстро (ибо у начальника штаба Оперода было полное доверие Я. М. Свердлова, Л. Д. Троцкого и С. И. Аралова) была создана непрерывная секретная телеграфная и курьерами-коммунистами связь. В очень сложные и тревожные дни (дважды) приходилось по вызову председателя Совнаркома т. Ленина делать доклад лично ему, причем все выводы и предположения, сделанные Оперодом, полностью оправдались[276].

13) Организовано, сформировано и создано в первых числах августа [1918 г.] Военно-политическое отделение (смотри схему № 3) Оперода, положившее начало политотделам в армиях и фронтах. Во главе – член ВЦИК т. Васильев А. Г. Цель – посылка агитаторов, литературы, походных библиотек, газет, политическая работа в войсках, военно-политическая информация.

14) Одновременно с этими работами, начиная с 10 июня, Оперод Наркомвоен[а] (а особенно его начальник штаба) провел исключительно опасную, ужасную, тяжелую, полную личных оскорблений, издевательств и нападок жизнь в период постоянных наездов «самозванных», «кустарных» и настоящих главкомов, комов и других лиц с Кавказа, Дона и Украины[277].

В этот период (июнь, июль, август [1918 г.]), правильно охарактеризованный т. Данишевским периодом «захвата разными подозрительными отрядиками и авантюристами оружия в целях товарообмена», начальнику штаба Оперода пришлось раздокументить[278] многих лиц, иногда даже с «подлинными мандатами» от ответственных лиц, направляя некоторых даже в ВЧК с опасностью для своей жизни (Живодеров, Панасюк, Стрекалов, Трофимов, Саянов и другие). А сколько угроз расстрелами, именами и т. п. В двух случаях приходилось ездить лично к т. Ленину, дабы выяснить (раз в присутствии т. Иванова Кавказского[279], другой раз в присутствии т. Сталина) ложную картину докладов и требований с мест оружия[280] и т. п.

15) С доклада т. Аралова т. Троцкому произведена регистрация семейств офицеров (схема № 3). Эта мера имела огромное значение. Из дневника белого офицера Котомина[281] мы узнали, как эта мера прикрепила офицеров к Красной армии, лишив их возможности побега и предательства.

16) В первых числах сентября [1918 г.], попутно с организацией побед на Восточном фронте, начальником штаба Оперода [Г. И. Теодори] проведена мера по регистрации офицеров Генштаба. Это его личная, весьма важная работа и заслуга. Этот доклад, вызвавший крайнее раздражение и противодействие со стороны начальника Всероглавштаба[282], сначала под его влиянием не был утвержден т. Склянским. Но, приехав по приглашению в Оперод и рассмотрев диаграмму утечки Генерального штаба из Республики на Украину, Сибирь и Кубань, т. Склянский утвердил доклад, и 5 сентября 1918 года была проведена регистрация специалистов Генштаба под контролем Оперода (Военный контроль – тт. Тракман и Чинтулов). Эта мера останови ла тайную утечку Генерального штаба и сохранила нам часть профессуры и наиболее даровитых, жизнеспособных и боевых ее представителей, прикрепив всех к местам.

17) Разработан ряд мер по привлечению офицеров в армию, улучшено материальное положение, условия службы и работы (тогда некоторые коммунисты, в том числе и т. Кедров, были против такого привлечения – это было основной причиной недовольства и недоверия к начальнику штаба Оперода Наркомвоена, но жизнь оказалась за него: уже к концу 1919 г.[283] все призывались поголовно).

18) Все маневры, тактические занятия, план военного обучения и артиллерийские стрельбы Моск[овского] окруж[ного] комиссариата и рабочих полков прошли по просьбе т. Н. И. Муралова под непосредственным наблюдением, поверкой и руководством Оперода Наркомвоена в лице его начальника штаба т. Теодори. И в этой работе надо искать причины недовольства, а иногда и озлобления против т. Теодори отдельных комиссаров (тт. Марьясина[284], Берзина и некоторых других) и «кустарей», полагавших, что «военное обучение» также просто, как «печение булок» (12- и 24-часовая программа обучения, выдвигаемая некоторыми из них).

19) Разосланы составленные по просьбе Н. И. Муралова программы необходимых сведений для рядовых красноармейцев, учебных команд, команд разведчиков, гренадеров (метателей ручных гранат), наблюдателей и [неразборчиво] войска Москов[ского] окружного комиссариата и в прочие округа в количестве 10–12 тысяч.

20) Ежедневно посылались всем ответственным военным руководителям Советской Обороны сводки о положении на фронтах, в армиях и их тылах. Кроме того, еженедельно, в отделанных до чеканки, ясных словах рассылались еженедельные сводки только тт. Ленину, Свердлову, Троцкому, Склянскому, Чичерину[285] и Карахану Л. М. о военно-политической жизни сначала в отрядиках, затем в полках, потом в целых войсковых соединениях. Эти сводки составлялись на основании точных докладов коммунистов с мест и положении на фронтах от верных военспецов, ездивших с Мехоношиным и другими. Получалась в сжатом виде честная, правдивая, неприкрашенная, полная картина состояния Красной армии и степени ее боевой подготовки в данный момент с выводами, какие меры необходимы для устранения злоупотреблений. Они служили для вышеуказанных лиц материалами для соответствующих распоряжений и декретов.

21) Особенно тяжелая работа выпала на долю Оперод[а] Наркомвоен[а] при формировании Полевого штаба из бывшего [Штаба] Высшего военного совета и Оперод[а] Наркомвоен[а][286]. Надо было с 16 октября по 11 ноября 1918 г. (за 24 дня), ни на секунду не прерывая работ по управлению фронтами, сформировать Полевой штаб, Управление Реввоенсовета Республики, Регистрационное управление, Курсы разведки и военного контроля при Реввоенсовете Республики, заново создать военно-цензурный отдел и выделить работников к т. Троцкому. Задачи исключительно трудные, сложные и ответственные даже при нормальных условиях. А ведь их надо было выполнить при бедности политическими и военными работниками (сам автор очерка занимал три должности, работая по 17–18 и 20 часов в сутки), в революционное время и в период военных действий, с особенной силой вспыхнувших на Южном фронте (Краснов).

Тем не менее к 10 ноября были сформированы:

22) Полевой штаб, причем организация его, вопреки элементарным военным требованиям и опытам мировой и Гражданской войн, видоизменена была гр[ажданином] Костяевым[287] на свой лад. Результаты сказались. К весенним[288] и летним событиям штаб оказался неподготовленным.

23) (сформировано) Регистрационное управление, т. е. положено начало: организации военной агентурной разведки; [начало] контрразведке, или военному контролю. Фактически работа началась лишь в последних числах декабря [1918 г.], когда были собраны агенты; разработаны, совместно тт. Грейером и Батуриным, военно-цензурные положения. Как они были проведены в жизнь, автор очерка не знает, ибо был арестован.

24) К 26 октября [1918 г.] закончено формирование единственных в Европе Курсов военного контроля и разведки; основателем их [выступил] т. Теодори. Положения, штаты и инструкции одобрены и утверждены т. Троцким. В основу преподавания и практических работ положен богатый опыт [Первой] мировой и Гражданской войн.

25) Выделены тт. Троцкому, Мехоношину и [И.Н.] Смирнову-Восточному работники из Оперода; через некоторый срок вышеуказанные ответственные работники выразили т. Аралову свою благодарность за них, ибо все до единого оказались вполне соответствующими своему назначению.

Работа в Оперод[е] Наркомвоен[а] велась круглые сутки, ибо было учреждено особое суточное дежурство из одного ответственного коммуниста с ответственным консультантом. Кроме того, тт. Аралов и Теодори находились в Опероде ежедневно с 9 час. утра и до 12 час. вечера; иногда до 2–3 час. ночи.

10 ноября 1918 г. Оперод Наркомвоен был расформирован.

Вот основные вехи работ Оперативного отдела Наркомвоена. Но, помимо них, Оперод выполнил ряд специальных заданий наркомвоена и предреввоенсовета Республики т. Троцкого по командировкам в Берлин т. Антонова-Овсеенко[289] с генштаба Кузнецовым, т. Тарасова в Киев к Мануильскому[290], по формированию штабов Восточного фронта и 2-й армии, отрядов и поездов, групп агитаторов, оркестров, подарков на фронт, формирование батальонов лыжников, исследование и военно-топографическая разведка в Петрозаводском направлении и Мурманском, усиление личного состава 4-й армии и Кавказской и т. п.

Но очерк был бы не полным, если бы не указать на основную трудность работы, основной недостаток в постановках задач Опероду Наркомвоена. С 27 мая по 20 июля (словесное утверждение штатов) Оперод фактически работал на свой страх, без утверждения в правах и штатах с исключительно мизерным содержанием – ниже ставок всех остальных учреждений. Кроме того, у ответственных руководителей не было твердо установившегося взгляда на задачи Оперода Наркомвоен[а]: то его считали высшим контрольным органом, то оперативным, то оперативно-организационным, [то] контрольным[291]. Один лишь взгляд, к счастью для него, был постоянен: он был в чистом виде лишь военно-политическим советским организмом, ибо как во главе его, так и во главе его отделений (с 20 июля 1918 г.) стояли коммунисты и консультантами при них [те генштабисты], коих революция называла «большевистским выпуском» – 1917 года. Эта однородность состава, тесная связь между коммунистами и специалистами, взаимное понимание, доверие и даже любовь и были причиной колоссальной по полезным результатам, продуктивности и ценности работы, которая положила прочное основание Красной армии и ее учреждения. Чрезвычайно важна предусмотрительность, [прояв]ленная Оперодом, в вопросах артиллерийского и технического снабжения, авиации и карт, без коих войска не могли бы вести борьбу, т. к. запасы указанных предметов к августу месяцу были бы израсходованы.

Очерк составлен: бывшим начальником штаба Оперода Наркомвоена, консультантом Регистрационного управления, основателем и первым заведующим Курсов разведки и военного контроля и преподавателем Академии Генер[ального] штаба Рабоче-крестьянской Красной армии Генштаба Г. И. Теодори[292]

19 15/VIII – [19]20 г.

РГВА. Ф. 33221. Оп. 2. Д. 216. Л. 77–82 об. Автограф черными чернилами.

№ II. (по схеме № 3) Секретариат

– личная канцелярия тт. Аралова, Теодори и заместителей т. Аралова (Чикколини и Павулан); печатание докладов по вопросам, разрабатываемым начальником штаба; прием и допуск лиц, приходящих к т. Аралову; прием срочных курьеров, почты и т. п., распределение их по отделениям: в помощь ежедневно дежурный по Опероду Наркомвоена консультант и один из заведующих отделениями – коммунист.

(по схеме № 3)

№ 1. Оперативное отделение

а) разработка вопросов оперативного характера. Контроль над оперативными действиями прочих штабов (главным образом над Выс[шим] военным советом) и т. п.;

б) содержание сведений о ходе военных действий, боевом (а не численном) составе армии и степени обеспечения их всем необходимым;

в) прием докладов с мест от партийных работников и организаций о военном положении, причинах тех или иных событий, состоянии боевых частей, командного состава и т. п.;

г) составление ежедневных сводок по пп. б и в; из них по п. б для печати, а по пункту в только для тт. Ленина, Свердлова, Троцкого, Склянского, Чичерина, Л. М. Карахана, Юренева, Подвойского, Мехоношина, Кобозева, Аралова и Теодори. Такие же по пункту в – еженедельные сводки, но с выводами начштаба Теодори только для тт. Ленина, Свердлова, Троцкого, Склянского, Чичерина и Караха на Л.М. (за подписью т. Аралова);

д) составление, хранение и рассылка секретных ключей (коммунист А. В. Гиршфельд[296]);

е) ежесуточная запись всех распоряжений тт. Троцкого, Аралова и Теодори (наркомвоен[а], заведоперод[а] Наркомвоен[а] и начштаба [Оперода Наркомвоена]) по вопросам ведения боевых операций и организации войск;