Советские супертанки

ТАНКИ СМК и Т-100

В апреле 1938 года для ускорения проектирования нового тяжелого танка прорыва АБТУ Красной Армии подключило к этой работе Ленинградский Кировский завод и завод № 185 им. С. М. Кирова. На первом создавался танк СМК — «Сергей Миронович Киров» (ведущий инженер А. Ермолаев), на втором — Т-100 (ведущий инженер Э. Палей).

До августа 1938 года, не имея договоров на производство новых машин, заводы вели главным образом эскизное проектирование. Полным ходом работы развернулись только после принятия постановления Комитета обороны при СНК СССР № 198-сс от 7 августа 1938 года, в котором были определены тактико-технические требования и установлены жесткие сроки изготовления новых образцов танков: СМК — к 1 мая, Т-100 — к 1 июня 1939 года.

Создание нового танка взамен Т-35 представляло собой довольно сложную проблему. Вооружение из трех пушек (2 — 45 мм и 1 — 76 мм) при противоснарядном бронировании и ограничении массы до 55 т делало невозможным изготовление такой машины на базе Т-35 даже при условии сохранения на нем только трех башен. Снятие пулеметных башен не давало ощутимой экономии массы для наращивания толщины брони.

Чтобы уложиться в заданный вес, необходимо было уменьшить геометрические размеры танка, перейдя к новой компоновке. Выбор же решений оказался невелик. Можно было, например, уменьшить длину корпуса, разместив две башни с 45-мм пушками рядом спереди, а большую башню возвышенно над ними. Но, к сожалению, ширины корпуса для этого не хватало. Расширить корпус было нельзя, так как при сокращении длины танка, для того чтобы не возросло удельное давление на грунт, пришлось бы расширять и гусеницы, а общая ширина машины ограничивалась железнодорожным габаритом. (Использование сменных гусениц, как на «Тигре», нашими конструкторами даже не рассматривалось.)

КБ Кировского завода решило использовать схему, как на Т-35 (с диагональным расположением орудийных башен), но постараться сделать компоновку более плотной.

Для этого малые башни как можно больше сдвигались к бортам танка, на надгусеничные полки. Двигатель также сдвигался к борту и соединялся с КП специальной передачей (гитарой). При этом задняя орудийная башня и ее боевое отделение размещались с левой стороны задней части корпуса, а мотор — с правой. Правда, совсем не оставалось места для радиаторов системы охлаждения двигателя, которые в отечественных танках того времени обычно ставились по бокам. Поэтому и их, и вентилятор обдува разместили перед двигателем, а отверстие для выброса воздуха сделали в борту корпуса, под башенной коробкой главной башни.

Такая компоновка позволила сократить объем корпуса и соответственно снизить массу. Подвеска предполагалась по типу Т-35 или опытная торсионная, над которой на Кировском заводе уже работали.

Башни танка задумывались коническими. Причем главная очень напоминала главную башню Т-28, с размещением пулеметных установок в нише и у места командира. Но, несмотря на все принятые меры, полностью защитить весь танк 60-мм броней не удалось. Чтобы вписаться в требуемые 55 т, кое-где пришлось поставить броню 50 мм.

Завод № 185 пошел другим путем. Рассудив, что если ширины корпуса не хватает для установки двух малых башен рядом, то ширина танка сделать это вполне позволяет. Поэтому они применили компоновку, обратную Т-28. Главную башню разместили в передней части корпуса, а за ней возвышенно, на подбашенной коробке, две 45-мм башни. Правда, ни одна из башен не имела кругового обстрела, но в широком носовом секторе, в отличие от СМК, могли стрелять все три.

Деревянные макеты в натуральную величину и чертежи боевых машин рассматривались специальной макетной комиссией под председательством помощника начальника АБТУ КА военинженера 1-го ранга Коробкова 10 и 11 октября 1938 года.

Оба проекта произвели на членов комиссии неоднозначное впечатление. С одной стороны, и по массе, и по броне, и по вооружению все требования были выполнены. Но какой ценой?

У СМК боевое отделение задней малой башни постоянно бы нагревалось от расположенного рядом двигателя, а в случае плохой герметизации его экипаж мог еще и угореть. Так же и у Т-100: боевое отделение главной башни нагревалось бы от радиаторов.

Смущало также, что 76-мм пушка имела ограниченный сектор обстрела, а командир танка, находящийся в главной башне, — ограниченный обзор. Но при этом стало ясно, что конструкторы сделали все возможное в пределах предложенного техзадания, поэтому последнее необходимо было менять, уменьшив количество башен с трех до двух.

Уже позже, с легкой руки Котина, родилась легенда о том, как на заседании Комитета обороны, состоявшемся в Кремле 9 декабря 1938 года, Сталин экспромтом снял одну башню с макета СМК, а затем и с Т-100, и оба танка превратились в двухбашенные. На самом же деле все экспромты вождя были почти всегда очень хорошо подготовлены и основывались на заблаговременных консультациях с признанными специалистами.

На том же заседании представители Кировского завода получили разрешение изготовить и однобашенный вариант танка прорыва, «аналогичный по своим характеристикам танку СМК». Чуть позже он получил обозначение КВ.

Естественно, что простым снятием одной башни дело не обошлось, и обоим заводам пришлось в корне переработать свои проекты, мало что оставив от прежних вариантов.

В январе 1939 года чертежи всех танков были переданы в производство. К первомайским праздникам Кировский завод сумел «выкатить» СМК. Изготовление Т-100 и КВ затянулось примерно на два месяца. 25 июля, после обкатки и устранения мелких недостатков, СМК и Т-100 передали на полигонные испытания.

Компоновочные схемы танков отличались от классической размещением вооружения в двух диаметрально-возвышенных башнях. При этом у Т-100 обе башни были установлены строго по продольной оси танка, а у СМК малая башня немного смещена влево. Большие башни на обоих танках устанавливались на высоких подбашенных коробках. Одинаковым было и размещение членов экипажа: в отделении управления по оси машины располагался механик-водитель, справа от него — радист (в СМК — стрелок-радист); в малой башне — наводчик (командир башни) и заряжающий, в большой — командир танка, наводчик и заряжающий. Кроме того, в каждой машине было предусмотрено место для техника.

В большой башне танка Т-100 устанавливались 76-мм пушка Л-10 и спаренный с нею пулемет ДТ. Углы наведения пушки находились в пределах от -5,5° до +26° в вертикальной плоскости.

На крыше главной башни размещалось то, что иногда называют пулеметной, а иногда командирской башенкой. На самом же деле это была закрытая зенитная турель.

Командир танка на Т-100 сидел так же, как на СМК и Т-35, то есть справа от пушки, и вел наблюдение за полем боя в перископ. А стрелял из зенитного пулемета заряжающий, стоя на своем сиденье и пользуясь специальным перископическим прицелом. Пулемет занимал все пространство башенки, и всунуть туда голову можно было, только задрав его ствол вверх на 90°. В таком положении можно было воспользоваться смотровыми щелями, прорезанными по периметру башенки уже после изготовления танка, поскольку поле зрения перископического прицела было мало и стрелок мог потерять ориентировку. Теоретически из башенки можно было стрелять и по наземным целям, правда, очень удаленным, так как пулемет не имел угла снижения.

Вооружение большой башни танка СМК было несколько иным. В ней устанавливалась 76-мм пушка Л-11. Орудие и спаренный пулемет ДТ имели углы вертикального наведения от -2° до +33°. Зенитный пулемет размещался открыто на турели башенного люка. В кормовом листе большой башни СМК был смонтирован еще один ДТ.

Вооружение малых башен обоих танков было идентичным — 45-мм пушка 20К и спаренный пулемет ДТ. Угол горизонтального наведения 45-мм пушки танка Т-100 составлял 256°, танка СМК — 270°.

На танке СМК, кроме того, имелся курсовой пулемет ДТ в шаровой установке. Огонь из него вел стрелок-радист. Механизмы поворота башен оснащались ручными и электромеханическими приводами.

Для ведения огня и наблюдения за полем боя использовались панорамные и телескопические прицелы ПТК, ПТКУ, ТОП, ПТ-1, ТОД и ТЗП (последние два только на Т-100).

В кормовой части корпуса обоих танков размещался 12-цилиндровый карбюраторный четырехтактный V-образный авиационный (точнее, морской глиссерный) двигатель жидкостного охлаждения ГАМ-34-ВТ мощностью 850 л.с. при 1850 об/мин. На Т-100 двигатель располагался по оси машины, а у СМК он был смещен к правому борту (наследие трехбашенной схемы).

Механическая силовая передача танков СМК состояла из многодискового главного фрикциона сухого трения, пятискоростной коробки передач, многодисковых бортовых фрикционов сухого трения с ленточными тормозами и двухступенчатых бортовых передач.

В трансмиссию танка Т-100 входили трехдисковый главный фрикцион сухого трения, пятискоростная коробка передач, многодисковые бортовые фрикционы сухого трения с ленточными тормозами и простые однорядные бортовые редукторы. Бортовые фрикционы и тормоза имели пневматические сервоприводы управления и дублирующий механический привод.

Радиатор системы охлаждения емкостью 70 л у танка СМК продувался воздухом с помощью вентилятора, посаженного на носок коленчатого вала.

На Т-100 имелось два радиатора общей емкостью 100 л. Они продувались с помощью вентилятора, установленного горизонтально на тумбе на коробке передач.

В конструкции моторно-трансмиссионного отделения Т-100 была сделана попытка защитить танк от нового противотанкового средства, широко применявшегося в Испании, — бутылок с горючей смесью. Крыша МТО не имела отверстий для забора и выброса охлаждающего воздуха и была наклонной — чтобы горючая смесь быстрее стекала с корпуса. Забор и выброс воздуха осуществлялись сбоку, над крыльями, через специальные броневые карманы.

На чертежах это решение выглядело неплохо, но испытания танка и его боевое применение внесли свои коррективы. Первые же выезды шасси Т-100 (еще без башен) показали, что мотор сильно перегревается. Охлаждающий воздух, проходя через броневые карманы, и так испытывал большое сопротивление на входе и выходе, а поскольку карманы находились рядом, то система охлаждения засасывала горячий воздух, едва выброшенный из танка. Пришлось заделать отверстия для выброса воздуха в борту корпуса и прорезать их в крыльях. Теперь отработанный воздух выбрасывался на верхние ветви гусениц. Это частично решило проблему охлаждения, и на втором шасси (будущий Т-100Y) МТО перепроектировали так, что выброс воздуха вниз на гусеницы стал штатным, а заодно туда же вывели и выхлопные трубы.

При дальнейших испытаниях Т-100 появились новые проблемы с системой охлаждения. Вентилятор с такой силой засасывал воздух, что при езде по лесу сетки воздухозаборника быстро забивались сорванными с деревьев листьями!

Впоследствии боевое применение Т-100 выявило, что броневые карманы ненадежно защищают мотор и радиаторы танка. Так, однажды при попадании снаряда от малокалиберной пушки в броневой карман осколками был помят радиатор. Если бы снаряд оказался более крупного калибра, то, несмотря на непробитие брони, танк был бы выведен из строя.

Емкость четырех топливных баков танка Т-100 составляла 1160 л, а трех у СМК — 1400 л.

Пуск двигателя на обоих танках осуществлялся сжатым воздухом или электростартером.

Ходовая часть танка СМК (применительно к одному борту) состояла из восьми двухскатных опорных катков с внутренней амортизацией и четырех обрезиненных поддерживающих катков. Ведущие колеса — заднего расположения, со съемными зубчатыми венцами. Подвеска — индивидуальная торсионная, без амортизаторов. Направляющие колеса имели винтовой механизм натяжения. В каждой гусенице — 113 траков шириной 660 мм, шаг трака — 165 мм.

В ходовой части Т-100 использовалась индивидуальная кривошипно-балансирная подвеска с листовыми рессорами на семи узлах подвески на борт и буферной рессорой на переднем опорном катке. Всего в ходовую часть одного борта входили восемь опорных и пять поддерживающих обрезиненных катков. Опорные катки изготавливались штамповкой, и в них должны были быть прорезаны отверстия для облегчения, но на Т-100 их прорезали не на всех катках, а на T-100-Y они вообще отсутствовали. Из-за просчета с толщиной дисков снаружи на катки наваривались ребра жесткости. В каждой гусенице имелось 107 штампованных траков.

20 сентября 1939 года СМК, Т-100 и КВ участвовали в правительственном показе серийных и опытных танков, проходившем на полигоне в Кубинке. На нем присутствовали К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Н. А. Вознесенский, А. И. Микоян, Д. Г. Павлов, И. А. Лихачев, В. А. Малышев и др.

К концу ноября пробег СМК составил 1700 км, Т-100 — более 1000, КВ — около 600. С началом советско-финской войны (30 ноября 1939 года) было решено эти танки направить в действующую армию — для проверки во фронтовых условиях. При этом было несколько изменено вооружение машин: на Т-100 76-мм орудие Л-10 заменили более мощным Л-11 (для чего пришлось переделать маску), на КВ 45-мм орудие заменили пулеметом ДТ, а на СМК пулемет ДТ в нише большой башни — на крупнокалиберный ДК.

Проверка боем проводилась силами заводских испытателей, для чего было получено специальное разрешение из Москвы. Рабочие, отобранные для этой цели, прошли специальную подготовку на ЛБТКУКС по вождению машин, обучению стрельбе из пушки и другим навыкам, необходимым в бою.

Командиром экипажа СМК назначили старшего лейтенанта Петина, помощником командира сержанта Могильченко, стрелком-радистом и наводчиком — двух красноармейцев. Кроме того, в состав экипажа вошли трое рабочих Кировского завода: механик-водитель В. Игнатьев, моторист А. Куницын и трансмиссионщик А. Тетерев.

Экипаж Т-100 состоял из военнослужащих 20-й тяжелой танковой бригады: командира лейтенанта М. Астахова, артиллеристов Артамонова, Козлова, радиста Смирнова и рабочих завода № 185 им. С. М. Кирова — водителя А. Плюхина, запасного водителя В. Дрожжина и моториста В. Капланова.

СМК, Т-100 и КВ составили роту тяжелых танков под командованием капитана Колотушкина. 10 декабря 1939 года рота прибыла на фронт и была придана 90-му танковому батальону 20-й тяжелой танковой бригады.

Боевое использование СМК и Т-100 было достаточно подробно описано в книге «Конструктор боевых машин» (Лениздат, 1988). В частности, там описан такой эпизод: «Танк СМК двигался во главе танковой колонны и в этом бою[1] долго находился под обстрелом… У развилки Кямаря — Выборг водитель не заметил груду ящиков и, видимо, наехал на них. Раздался сильный грохот, бурым дымом заволокло все вокруг. Танк остановился. Дождавшись, когда дым рассеется, старший лейтенант Петин вышел из танка и осмотрел подбитую машину. СМК стоял у большой воронки. Взрывом мины или заложенного здесь фугаса повредило ленивец и гусеницу, сорвало болты трансмиссии. Вышло из строя электрооборудование, прогнулось днище корпуса машины. Стоял 40-градусный мороз, но снег вокруг танка от взрыва почти полностью растаял…

Двухбашенный танк Т-100 и КВ подошли и встали рядом. В составе экипажа Т-100 находились добровольцы-испытатели Ленинградского завода опытного машиностроения имени Кирова, и среди них Е. Рощин. Вспоминая об этом бое, он рассказывал: «Подойдя к подбитому СМК, наши машины прикрыли его своей броней. Т-100 встал впереди и правее, а КВ тоже впереди, но чуть левее, таким образом, из трех машин образовалась треугольная бронированная крепость. В таком построении мы не только продержались несколько часов, но и пытались поставить СМК на ход, соединяя разбитые гусеницы… Но повреждения были слишком велики — кроме гусениц пострадали катки, и тяжелую машину с места сдвинуть не удалось.

Эвакуационная группа лейтенанта Торопова пыталась вытащить поврежденный танк СМК, используя в качестве тягача 25-тонный танк Т-28. Работали по ночам под огнем противника, но вытащить эту громадину, прочно засевшую в воронке, не смогли. Поврежденный ленивец и разорванная гусеница полностью лишили танк подвижности. Пришлось оставить его на нейтральной полосе».

В этой же книге приводится почти детективная история о крышке люка (кстати, эта байка кочует по многим отечественным и зарубежным публикациям): «Известно, что и белофинны пытались буксировать танк СМК, но наша артиллерия поставила вокруг поврежденной машины плотный артиллерийский заслон и воспрепятствовала работам противника. Однако финские разведчики пробрались все-таки к танку и ухитрились снять с него крышку люка. Рассказывая об этом эпизоде, Ж. Я. Котин вспомнил любопытный случай, связанный со злополучной крышкой, украденной белофиннами. Суть дела заключалась в том, что завод, поставлявший броню на сборку, не прислал вовремя крышку одного из люков машины. Ждать было некогда, и инициативные мастера на Кировском заводе сами изготовили недостающую крышку, использовав для этого оказавшуюся под рукой малоуглеродистую сталь. Ставя импровизированную крышку на люк танка, они надеялись заменить ее, как только получат настоящую, броневую. Самым же забавным в этом деле оказалось то, что временная крышка, снятая белофиннами с танка СМК, попала на исследование к немецким танковым конструкторам, и они, недолго думая, решили, что корпус советского танка целиком сделан из сырой брони».

Однако проведенное исследование архивных документов показывает, что эта, не лишенная курьезности, история далека от истины. Кроме того, Е. Рощин, судя по документам, в тот момент не входил в состав экипажа Т-100, и поэтому его свидетельство не является достоверным.

Действительно, рота тяжелых танков участвовала в атаках 90-го танкового батальона в районе Сумма — Хоттинен 17–18 декабря 1939 года. Во время этих боев у танка КВ был прострелен ствол орудия, и машину отправили в ремонт. А СМК подорвался 19 декабря. В этот день 90-й танковый батальон 20-й танковой бригады прорвал линию финских укреплений. Вместе с батальоном за линию укреплений вышли СМК и Т-100 в сопровождении пяти танков Т-28. Подробности этого боя удалось найти в документе, направленном дирекцией завода № 185 в штаб Северо-Западного фронта в феврале 1940 года. Ниже мы приводим его полностью, с сохранением стиля и орфографии:

20 декабря 1939 года, по личному распоряжению начальника АБТУ РККА Д. Павлова, была предпринята попытка эвакуировать подбитый СМК. Однако сделать это не удалось. В 19.00 того же дня в штаб фронта из штаба 1-й танковой бригады поступило донесение следующего содержания: «На основании личного приказа комкора т. Павлова в распоряжение командира 20-й танковой бригады для спасения секретного танка была выделена рота 167-го мотострелкового батальона, 37-я саперная рота, усиленная двумя орудиями ПТО и одним пулеметом. Вся группа находилась под командованием капитана Никуленко, который имел для поддержки 7 танков Т-28. Весь отряд вышел за передние надолбы вперед на 100–150 м, где был встречен артиллерийским, минометным и пулеметным огнем. В результате рота 167-го мсб — 36 ранено, 2 убито, 37-я саперная рота — 7 ранено, 2 пропало без вести. Задание выполнить не удалось».

СМК простоял за финскими позициями до конца февраля 1940 года. Поврежденную машину осмотрели только после прорыва главной полосы «линии Маннергейма».

Небезынтересно привести выписку из «Акта осмотра машин Т-28, находящихся на поле боя в УР Хоттинен — Турта». Документ составлен старшим военпредом АБТУ на Кировском заводе военинженером 2-го ранга А. Шпитановым 26 февраля 1940 года и не требует комментариев: «Машина СМК стоит за линией ДОТ. Финнами взорвано отделение управления, пробито вниз днище и разрушена вся арматура и оборудование. Моторное и трансмиссионное отделение осмотреть не удалось: сверху люки закрыты толстым снежным покровом. Требуется расчистка специалистами-саперами, так как из-под снега просматриваются посторонние предметы. Снятые экипажем ведущие валы находятся на крыле. В основном корпус, за исключением нескольких разрушенных в носовой части днища листов, находится в исправном состоянии. Ходовая часть полностью исправна.

Машину можно в короткие сроки восстановить на заводе…»

Что же касается истории с крышкой люка, то дело обстояло так. По воспоминаниям механика-водителя СМК В. Игнатьева, действительно, сначала машина испытывалась с крышкой люка из обычной углеродистой (неброневой) стали. Но перед отправкой на фронт была изготовлена полноценная, броневая, которую Игнатьев собственноручно установил на танк.

Да и не нужно было финским разведчикам, рискуя жизнью, проникать в танк и что-то там скручивать. Танк стоял в глубине их позиций, на лесной дороге, почти в полутора километрах от переднего края. При необходимости финны могли отбуксировать СМК к себе. Ведь сумели же они отремонтировать и вывести в тыл два Т-28, а в качестве запасных частей для них снять со многих танков, подбитых в том же бою, что и СМК, и увезти не только оптические приборы, радиостанции, элементы внутреннего оборудования, но и двигатели М-17, радиаторы, коробки передач, бортовые фрикционы, вентилятор, детали ходовой части. Без сомнения, финское командование в качестве трофеев интересовали, в первую очередь, серийные Т-28, которые можно было восстановить и использовать, нежели одиночная машина неизвестного типа.

СМК удалось эвакуировать только в начале марта 1940 года. С помощью шести танков Т-28 его отбуксировали на станцию Перк-Ярви. Но из-за отсутствия подъемных кранов машину пришлось, разобрав на части, грузить на платформы и так отправлять на завод.

Танк Т-100 после ремонта двигателя 18 февраля 1940 года был снова отправлен в действующую армию (возможно, что Е. Рощин был включен в состав его экипажа именно в это время). Машина действовала совместно с танками КВ в составе 20-й (с 22 февраля по 1 марта) и 1-й (11–13 марта) танковых бригад. За это время она прошла 155 км и получила 14 попаданий снарядами противотанковых орудий (левый борт — 6, маска 45-мм пушки — 1, ниша большой башни — 3, левая гусеница — 3, левый ленивец — 1). Во всех случаях броня не была пробита. После окончания войны Т-100 прибыл на завод, где были произведены замена его двигателя и общий легкий ремонт. Всего к 1 апреля Т-100 прошел 1745 км, из них 315 км во время боев на Карельском перешейке.

База Т-100 послужила для разработки нескольких боевых машин, созданных по опыту боев в Финляндии. С самого начала советско-финской войны Красная Армия остро ощутила потребность в специальных бронированных инженерных машинах. Поэтому в середине декабря 1939 года Военный Совет Северо-Западного фронта обязал завод № 185 спроектировать и изготовить инженерный танк противоснарядного бронирования на базе Т-100. Эта машина предназначалась для выполнения задач по наводке мостов, перевозке саперов и взрывчатки и эвакуации поврежденных танков. Однако в ходе проектирования КБ завода получило от начальника АБТУ РККА Д. Павлова задание на «постановку 152-мм пушки или другой подходящей с большими начальными скоростями на базу Т-100» для борьбы с дотами. В связи с этим директор завода Н. Барыков обратился в Военный Совет Северо-Западного фронта с просьбой «об отмене решения по изготовлению инженерного танка и вынесения решения по установке на машине 100 130-мм морской пушки». Просьба была удовлетворена, и уже 8 января 1940 года чертежи корпуса Т-100-Х (икс) — такое обозначение получила машина — были переданы на Ижорский завод.

Т-100-Х отличался от Т-100 тем, что вместо башен на нем была установлена рубка клиновидной формы со 130-мм морской пушкой Б-13. Подвеска машины проектировалась торсионной, и ее изготовление поручили Кировскому заводу, имевшему опыт в этой области. В ходе изготовления бронедеталей для ускорения сборки машины форму рубки изменили на более простую. Новая самоходная установка получила индекс Т-100-Y (игрек). Бронекорпус T-100-Y поступил с Ижорского завода 24 февраля, 1 марта началась сборка машины, и 14 марта готовая САУ совершила свой первый выезд. Но война к этому времени уже кончилась, и испытать Т-100-Y в боевой обстановке не удалось.

В ходе советско-финской войны была сделана попытка модернизировать и вооружение Т-100. В январе 1940 года заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г. Кулик дал указание «усилить вооружение Т-100 установкой на него 152-мм гаубицы М-10 для борьбы с надолбами».

К середине марта 1940 года была изготовлена новая башня с 152-мм гаубицей М-10. Ею предполагалось заменить на Т-100 башню с 76-мм пушкой Л-11. Машина с 152-мм артсистемой получила индекс T-100-Z (зет). Но новая башня так и не была установлена на танк. В связи с принятием на вооружение КВ-1 и КВ-2, АБТУ РККА прекратило все работы по дальнейшему совершенствованию Т-100.

Небезынтересно привести выдержки из отчетов по полигонным испытаниям танков СМК и Т-100, составленных комиссией под председательством П. Ворошилова. Причем отчеты эти датированы 22 февраля 1940 года: в это время СМК стоял на поле боя, а Т-100 снова убыл на фронт.

В выводах по СМК отмечалась неудовлетворительная работа системы охлаждения двигателя и воздушного фильтра, а также ненадежность коробки перемены передач. В заключении говорилось: «Танк заданным ТТХ соответствует. Рекомендовать для принятия на вооружение Красной Армии нецелесообразно, так как заводом изготовлен и принят на вооружение танк КВ, обладающий более мощным бронированием и лучшей ТТХ».

В отчете по Т-100 отмечалось, что «недостаточно отработана система охлаждения, при движении по лесу сетки забиваются листьями, ненадежна работа вентилятора. Необходимо доработать механизмы управления коробкой перемены передач, конструкцию бортовых фрикционов необходимо пересмотреть в сторону усиления». Как достоинство отмечалось наличие пневматической системы управления танком. В заключении также говорилось, что «Т-100 заданным ТТХ соответствует. Рекомендовать для принятия на вооружение Красной Армии нецелесообразно, так как изготовлен и принят танк КВ».

Однако представители завода № 185 — директор Барыков и главный инженер Гидков — высказали особое мнение, которое состояло в следующем:

Компоновка танка Т-100:

1 — натяжной механизм гусеницы; 2 — смотровой прибор механика-водителя; 3 — 45-мм пушка 20К; 4 — сиденье командира (он же наводчик) малой башни; 5 — 76-мм пушка Л-11; 6 — сиденье командира танка; 7 — сиденье наводчика; 8 — пулеметная башенка; 9 — заглушка отверстия для стрельбы из личного оружия в борту башни; 10 — барабанная боеукладка 76-мм выстрелов в нише башни; 11 — заглушка отверстия для стрельбы из личного оружия в корме башни; 12 — укладка 76-мм выстрелов в подбашенной коробке; 13 — сиденье заряжающего; 14 — двигатель; 15 — вентилятор системы охлаждения; 16 — выхлопной патрубок; 17 — люк доступа к агрегатам трансмиссии; 18 — ведущее колесо; 19 — бортовой фрикцион; 20 — подмоторная рама; 21 — опорный каток; 22 — топливный бак; 23 — укладка 76-мм выстрелов на полу боевого отделения; 24 — аварийный люк; 25 — заливная горловина топливного бака; 26 — сотовая боеукладка 45-мм выстрелов; 27 — боеукладки пулеметных магазинов; 28 — сиденье механика-водителя; 29 — направляющее колесо.

Компоновка танка Т-100 восстановлена В. Мальгиновым на основе архивных чертежей узлов и агрегатов.

Но никакого решения по этому «особому мнению» принято не было. Тем не менее, в апреле 1940 года КБ завода № 185 разработало на базе Т-100 проект тяжелого танка для береговой обороны — «объект 103» (ведущий инженер проекта Шуфрин). Он вооружался 130-мм орудием Б-13 во вращающейся башне и тремя пулеметами ДТ. Однако проект остался только на бумаге.

Дальнейшая судьба последних советских многобашенных танков сложилась по-разному. СМК был доставлен на Кировский завод. По заданию АБТУ РККА в течение 1940 года завод должен был его отремонтировать и передать для хранения на полигон в Кубинке. Однако по неясным причинам до начала Великой Отечественной войны ремонт произведен не был, а по ее окончании СМК пошел в переплавку.

Танк Т-100 летом 1940-го передали для хранения в Кубинку, а когда началась война — эвакуировали в Казань, а затем в Челябинск. Здесь машина была передана в распоряжение опытного завода № 100, где и оставалась до конца войны. Дальнейшая ее судьба не установлена, но, по некоторым данным, до середины 50-х годов она находилась на территории Челябинского танкового училища.

Самоходная установка T-100-Y также попала в Кубинку летом 1940 года. В ноябре 1941-го T-100-Y, вместе с 152-мм опытными САУ СУ-14 и СУ-14-1, вошла в состав самоходного артиллерийского дивизиона особого назначения. Однако сведений о боевом применении СУ-100-Y обнаружить не удалось, но она сохранилась до настоящего времени и находится в Военно-историческом музее бронетанкового вооружения техники в подмосковной Кубинке.