Советский директор в Америке. Взлёты и падения страны доллара

К далеким берегам

Канун нового, 1959 г. Самолет ТУ-104 на старте Внуковского аэродрома. Последнее прощание с Москвой.

Мы в воздухе. Начинается обычная жизнь на борту самолета. Воздушный корабль берет курс на Копенгаген, а затем на Париж и дальше, Нью-Йорк.

Мои думы уносят меня в город Горький, откуда я уехал. С этим городом связано многое, что оставляет неизгладимые следы. В моей работе там были и неудачи и успехи. А в целом это интереснейший период жизни, полный бурной деятельности.

Ту-104

С особым волнением вспоминается ветеран русской промышленности – завод «Красное Сормово», где мне посчастливилось работать. Думаю о прекрасных людях, с которыми работал в промышленности, в сельском хозяйстве Горьковской области. При всяком путешествии разные мысли, как по чьей-то команде, непрошено заполняют медленно ползущее время. Чем дальше от родной земли, тем яснее очертания лиц товарищей, тем неотвязнее картины былых дней.

А сколько, оказывается, поэзии в обычном труде, плоды которого видимы и ощутимы вот теперь, когда анализируешь свершившееся! Кому непонятны переживания человека, покидающего родину, которую любишь глубоко и честно, которую как-то по-особенному начинаешь ценить, ощущать ее теплоту, когда ее контуры на глазах исчезают в дымке зимнего неба.

Говорят, что созерцание прошлого – удел стариков. Возможно, что это и так. Однако мысли о прошлом, если картины его ярки, будоражат любого человека и помогают ему переступать порог грядущего.

…Объявляется, что скоро Копенгаген. Родина далеко-далеко, а образы ее по-прежнему близки и даже кажутся рельефнее, отпечаток прошлого острее и ярче, потребность еще раз посмотреть на родную землю настойчивее.

Под впечатлением охвативших чувств не хочется поддерживать разговор с соседом, да и сосед ограничивается отрывочными фразами. Видимо, и он «перелопачивает» прошлое.

Пассажиры в самолете менее общительны, чем в поезде. Возможно, причиной тому скорость, сокращающая время пребывания в пути.

Мой сосед, вместе с женой и дочкой, летит через Париж для работы в нашем торговом представительстве в Лондоне. Это все же не Нью-Йорк, ближе к родным местам. Кроме того, с ним рядом его семья, а это очень много значит. Я лечу один, так как жена больна и пока осталась дома.

Впереди Атлантический океан. Как-то он встретит нас? В первую мою поездку, летом 1957 года, океан принял наш самолет в объятия шторма. Бушевала сильная гроза, самолет бросало то вверх, то вниз, кренило с одного борта на другой. Поминутно сверкающая молния беспрепятственно проникала через плотную ткань занавесок и слепила глаза.

Теперь мы летим зимой, когда гроз обычно не бывает. Внизу виднеется мозаика фермерских участков Дании. Самолет садится на аэродроме Копенгагена. На улице тепло. Ярко светит солнце. Слегка прохладный, но ласкающий ветерок и зеленая трава заставляют почувствовать на плечах тяжесть старательно сшитого в столичном ателье демисезонного пальто, рассчитанного на московскую холодную осень.

Мне уже достаточно знаком аэровокзал этого города. Разумно построенное помещение, без громоздких колонн и башенок, с хорошим полом и удобной мебелью. В зале ожидания мягкий свет. Здесь же расположены магазины с различными товарами. Много привлекательных сувениров. Рядом с настоящим финским ножом, которым можно заколоть быка, продаются распятие Христа, плитки шоколада, статуэтки женщин, крест для ношения на шее, итальянские конфеты, гаванские сигары. Всюду рекламные плакаты, стойки для тех, кто пожелает выпить пива или вина, кофе или фруктового сока. В изобилии всякие продукты датского сельскохозяйственного производства.

Неожиданная встреча с советской делегацией, следовавшей из Египта домой, скрасила минуты ожидания. Даже самые отдаленные знакомые и просто незнакомые, но свои, советские люди бывают как-то особенно близки и дороги при встрече вдали от Родины.

Товарищи, отсутствовавшие дома всего только около месяца, засыпали нас вопросами, попросили свежую московскую газету. Им казалось, как, впрочем, и большинству советских людей, кто хотя бы короткое время отсутствовал в Советском Союзе, что за это время совершилось многое. Динамичная жизнь в нашей стране каждый день рождает новые события.

Дан сигнал на посадку в самолет. Последние рукопожатия и взаимные пожелания доброго пути. Мы вновь в воздухе. Курс на Париж. С борта самолета виден каракуль облаков. Солнце светит ярко и больно бьет в глаза.

Каждый пассажир не расстается с ценнейшим багажом, который не сдается носильщику и не досматривается таможенными властями, – со своими мыслями. Что греха таить, даже в лучших авиационных компаниях бывают случаи, когда пассажир летит в Лондон, а его багаж отправляют в Бейрут. Мысли же не расстаются с человеком, даже если он ими делится с другими.

Впереди Париж. Близок час, когда сойду с самолета советского производства. В нем кажется все хорошо – и скорость, и высота, и динамичность форм, и размах серебристых крыльев. Сделано прочно, добротно. Присматриваюсь к деталям. Соблюден ли принцип, которым мы руководствуемся, – все сделанное в нашей стране должно быть лучшим в мире? К сожалению, кое-что во внутреннем устройстве сделано без должного внимания. Над головой я обнаружил осветительную арматуру, напомнившую старинные волжские пароходы общества «Меркурий». Прямо передо мной протянуты резиновые шланги для кислородной маски. Чувствуется, что над многими деталями недостаточно поработал конструктор-художник.

А самолет в целом хорош. Он – доказательство технической зрелости, высокого мастерства советских рабочих, инженеров и ученых. Стремительные крылья реактивного самолета созданы золотыми руками рабочего класса, прекрасных сталеваров и кузнецов, литейщиков и мотористов, прокатчиков и токарей – в общем, замечательных умельцев многих отраслей нашей промышленности и науки.

Поток мыслей обрывается. Самолет приземляется в Париже. Париж оказал хороший прием. Яркое солнце, теплое дыхание ветерка. Предстоит ночевка, так как самолет отправляется завтра. Немного времени остается для самого беглого осмотра достопримечательностей. Елисейские поля, Стена коммунаров, могила Неизвестного солдата, Лувр, Собор Парижской богоматери, Оперный театр.

В городе уживаются прямо противоположные явления. У самого входа в Собор Парижской богоматери нам многократно предлагались альбомы с открытками непристойного содержания. На улицах, выходящих на Ели сейские поля, поздно вечером бездомные люди, пожилые и оборванные, грязные и небритые, не имеющие работы и крыши над головой, укладываются на ночлег прямо на обочине тротуара. А рядом – блеск богатства, море огней, роскошные магазины и кафе, толпы разодетых парижан.

На следующий день опять парижский аэропорт. Теперь мы во французском самолете «Эр Франс». Европа ушла вниз, окунулась в туман и исчезла из поля зрения. Под нами Атлантический океан. Милая французская стюардесса, улыбаясь, рассказывает пассажирам, как пользоваться спасательным жилетом, в какую дверь выходить при вынужденной посадке. Это в открытом-то океане! Из всего объяснения стюардессы для меня было совершенно понятно одно ее последнее слово: «мерси» (спасибо). Об остальном приходилось догадываться. Для успокоения пассажиров угощали французским вином.

Когда я заполнял потом различные дорожные документы на английском языке для таможенных властей и в других случаях, я задумывался почти над каждым словом, вновь и с новой силой чувствовал, как важно знать иностранные языки. Их изучение – дело большой государственной важности. Владеть иностранным языком надо так же свободно, как инженер владеет правилами чтения чертежа, без чего немыслима его техническая деятельность. «Кто не знает иностранных языков, тот не имеет понятия о своем собственном» (Гёте). Человек чувствует себя одиноким, когда он не знает языка, на котором говорят окружающие его люди. Даже самые близкие друзья, владеющие иностранным языком, часто забывают о тебе именно в тот момент, когда разговор приобретает особенно интересный характер. Это естественно, но и обидно.

В современных условиях незнание инженером ино странного языка нельзя оправдать даже словами известного французского писателя Сент-Экзюпери: «Я не хочу говорить на других языках. Нельзя хорошо писать на каком-либо языке, если пользуешься несколькими».

Самолет, плавно набрав высоту, устремился на запад, убегая от солнца, от утренней зари, как бы стараясь продлить ночь и дать пассажирам возможность поспать.

Но спать не хотелось. По-прежнему волновало удаление от Родины, носящей гордое имя – Союз Советских Социалистических Республик, и приближение знаменитых Соединенных Штатов Америки – твердыни капитализма. Четырнадцать с лишним часов потребовалось, чтобы прыгнуть через океан и увидеть чудовищные нагромождения ночного Нью-Йорка.

Теперь меня отделяет более 6 тыс. км от родной Москвы. Под ногами чужая земля. Я приехал в чужой дом с его иными традициями и законами, с капиталистической социальной системой и экономикой, с буржуазным искусством, наукой и образом жизни. Здесь мало что напоминает наш родной дом.

Итак, начинается моя жизнь в Америке.

Придется привыкать к новому режиму смены дня и ночи, к ночным воплям сирены полицейских и пожарных автомобилей, к жаркому и влажному лету, американской кухне, плохо знакомому мне английскому языку и многому другому, что характерно для Соединенных Штатов Америки.