Давно известно, что классический детективный роман строится на динамичном сюжете, развертывающемся в поисках ответа на вопросы, кто, как и зачем совершил преступление (чаще всего убийство). Тайна преступления, раскрытием которой занимается главный герой, детектив-профессионал или любитель, — вот основная схема детективного романа, долгое время остававшаяся неизменной, несмотря на бесчисленные вариации, удачные и неудачные попытки как-либо обогатить и расцветить эту схему (например, переставить местами звенья в традиционной цепи жертва — детектив — подозреваемый).
В последние сорок-пятьдесят лет, особенно после второй мировой войны, широко распространилась (прежде всего в США, а затем и в Западной Европе) новая разновидность этого жанра — «роман преступления», в котором преступление не расследуется, исходя из логического анализа, а описывается. Такой роман даже не ставит вопрос, кто убил и почему, автор детально описывает, как происходит убийство, как преследуют преступника, чаще всего с первых страниц известного читателю, действующего в открытую. Крайнее проявление этой тенденции в западной детективной литературе — так называемый «черный роман», смакующий убийства и насилие. Чем больше убийств, драк, пыток, насилий, а также секса, садизма и просто порнографии, тем сильнее, по замыслу авторов, такое чтение бьет по нервам читателей. Авторов подобных произведений интересует не интеллектуальный процесс раскрытия тайны преступления, а эксцесс, похождения героя, ловкого, беспринципного, циничного и жестокого супермена, который заменил героя классического романа, благородного детектива, стража порядка и законности.
Появление «черного романа» свидетельствовало о кризисе жанра детектива, вызванном духовным кризисом буржуазного общества, его идеологии. Успех «черного романа» и эксплуатация им многих существенных моментов более традиционного детектива связаны с новым типом массовой культуры, рассчитанной на самую широкую аудиторию. Этот тип культуры насаждается средствами массовой информации и возник под влиянием социально-экономических процессов, характерных для капиталистического мира. Облик массовой культуры в этом мире определяют коммерциализация, рынок сбыта низкопробной культурной продукции, вульгарной и примитивной по содержанию, рекламирующей потребительские модели поведения.
Однако эти отрицательные явления вовсе не определяют самой сущности массовой культуры — феномена технико-экономического и социального развития современного мира, более того, и в капиталистическом обществе не вся продукция массовой культуры носит антигуманный характер. Необходимо различать объективно общее в типе массовой культуры, возникшей в индустриально развитых странах с разным общественным устройством, и конкретное содержание и формы этой культуры, ее стиль, определяемый характером общественного строя, культурной политикой. Если коммерческая массовая культура Запада, в том числе детективный роман, пропагандирует социальный конформизм, потребительские стереотипы поведения, культ силы, секс и снобизм, то задачей массовых видов искусства при социализме является воспитание строителя зрелого социалистического общества, расширение идейного и культурного кругозора масс, пропаганда новых этических образцов, воплощающих принципы социалистического гуманизма.
И к детективному роману, одному из видов массовой культуры, в социалистическом обществе предъявляются высокие требования: не потрафлять отсталым эстетическим вкусам, а, используя специфику жанра, способствовать формированию социалистического образа жизни и мышления, социалистической морали, повышать эстетическую культуру, воспитывать художественный вкус нового человека социалистической формации.
Развитие массовой культуры в последние десятилетия показало, что в ее рамках могут быть созданы значительные произведения, она вызвала к жизни оригинальные средства художественного выражения, которые широко используются «серьезным» искусством.
Возвращаясь к искусству словесности, следует отметить воздействие детективного романа на современную прозу, которое отнюдь не сводится к использованию мотива преступления или других элементов детективного жанра. Интересно проследить, как функционирует мотив загадки, тайны (типичный для детектива), часто определяющий структуру «серьезного» художественного повествования. Один из лучших представителей современной польской деревенской прозы Юлиан Кавалец строит свой роман «К земле приписанный» как размышления прокурора о причинах двух убийств, которые совершил крестьянин Войцох Трепа. Между этими убийствами миновало тридцать лет, по их общая причина коренится в волчьих законах жизни довоенной польской деревни: в молодости Трепа убил жениха сестры из-за клочка земли, опасение быть разоблаченным толкнуло его спустя многие годы на второе убийство.
Охотно используют приемы и структуру детективного романа многие польские прозаики, пишущие на «производственные» темы — их произведения часто строятся как расследование причин и обстоятельств катастрофы на шахте, аварии на заводе, корабле и тому подобное, — а также авторы художественно-документальных произведений из истории Польши, из времен второй мировой войны. К форме детектива неоднократно обращался хорошо известный советским читателям фантаст Станислав Лем. Так, в переведенном на русский язык остросюжетном романе «Насморк»[4] писатель имитирует детектив. Расследуется таинственное преступление: герой и его помощники анализируют возможные причины происшествия, в романе намечен ложный след и наконец дается решение загадки. Загадка, правда, оказывается не столько детективной, сколько научной и социальной, но читателю это становится ясным лишь в конце увлекательного чтения. Напряжение поддерживается умело дозированной информацией об обстоятельствах поездки бывшего американского астронавта по следам загадочно погибшего человека. Кульминация нарастает в сцене террористического акта в римском аэропорту: здесь сосредоточены негативные, даже патологические черты жизни общества потребления, общества легализованного насилия, ответом этому обществу и является терроризм. Научные открытия в мире потребления и насилия используются для создания новых средств уничтожения людей, ученые не останавливаются перед опаснейшими экспериментами на людях, а бесконтрольная деятельность бизнесменов, заинтересованных лишь в наживе, приводит не только к разрушению среды обитания человека, но и к смерти людей.
В итоге расследования «убийцей» нескольких человек оказывается современная химия, точнее, косметическая промышленность, и невероятное стечение ряда обстоятельств. Но это лишь на первый взгляд. Пусть не найден конкретный виновник — ответственность за гибель людей несет капиталистический строй.
Использование атрибутов классического детективного романа в современной прозе разных тематических пластов свидетельствует о жизненности детективного жанра, эффективности его приемов. Но вместе с тем заставляет задуматься над дальнейшими путями его самостоятельно-го развития, над взаимоотношениями детективного жанра с другими литературными жанрами, от которых он в свою очередь немало заимствует. Традиционный детективный роман тоже не исчерпал своих возможностей. Характерные его особенности общеприняты, однако в самом жанре противоборствуют разные тенденции. Радикальный спор ведется о том, является ли детективный роман только развлечением для ума, логической головоломкой, сконструированной по определенным правилам, или же этот жанр способен в той или иной мере передать правду жизни.
Выдающийся итальянский марксист Антонио Грамши отмечал, что уже на заре возникновения «в детективной литературе имелись два течения: одно — „механическое", сюжетное; другое — „художественное"»[5]. Блестящим и уже классическим образцом детективного романа-ребуса стали романы Агаты Кристи, однако многие произведения современных представителей этого течения ничего общего с литературой не имеют. Идеальную модель, по мнению некоторых западных теоретиков, представляет собой детективный «роман» — папка с показаниями свидетелей, снимками отпечатков пальцев, заключениями экспертов-криминалистов и врачей, зафиксированными на месте преступления вещественными следами — окурками, пятнами крови, волосками и т. п. Задача читателя состоит в том, чтобы изучить все материалы и самому ответить на вопрос: кто убил? Для нетерпеливых читателей к «делу» может быть приложен конверт с верным решением ребуса. В таком «романе» вообще нет автора, повествователя и всего того, что связано с понятием «литература».
Стремясь противостоять вырождению жанра, представители «художественного» течения стремятся продолжать традиции одного из родоначальников жанра — гениального (по словам А. В. Луначарского) Эдгара По. Эти традиции обогащают детективный роман бытовыми зарисовками, социальной и психологической мотивировкой событий, морально-философской проблематикой (характерный пример — творчество Сименона). Именно такого рода художественность ценил в творчестве английского мастера детективной прозы Г. К. Честертона А. В. Луначарский. Честертону, писал он, «блестящая форма остроумной детективной новеллы нужна для того, чтобы прикрыть ею социальную тенденцию, социальная тенденция у него на первом плане»[6].
По мнению Бертольта Брехта, большого знатока и ценителя жанра, полноценный детективный роман — это «особый срез реальной жизни». Причины его популярности Брехт видел в интеллектуальном удовлетворении, которое дает «установление причинности человеческих поступков», и в «тяге читателя к необычайным приключениям, к напряженности и т. п., которой он удовлетворяет. Он доставляет удовольствие уже тем, что показывает людей действующих, дает читателю возможность сопереживания действий»[7].
Все эти размышления по поводу жанра позволят нам более точно определить координаты современного польского детективного романа, его специфические черты, место и роль в движении жанра.
Детективная проза в Польше весьма популярна — после войны было издано несколько сот произведений этого жанра, оригинальных польских и переводных. Большинство современных польских «детективистов» склоняются к брехтовскому пониманию детективного романа. В произведениях наиболее известных писателей этого жанра расследование преступления почти всегда ведется в исторически конкретных условиях жизни современной Польши, в определенной социальной среде.
Таковы и включенные в предлагаемую книгу романы «Завещание самоубийцы» Ежи Эдигея и «Белое пальто в клетку» Казимежа Коркозовича. Соблюдая основные законы жанра, авторы этих романов затрагивают злободневные, часто болезненные проблемы жизни польского общества, выявляют социальную родословную преступников, показывая, что наличие частного сектора в польской экономике, особенно в ремесле, торговле, обслуживании, создает почву для расцвета буржуазно-собственнической психологии, для стремления к быстрому и незаконному обогащению, часто любой ценой, вплоть до самого тяжкого уголовного преступления.
В романе Е. Эдигея, например, владелец (как потом выясняется, мнимый, но это не меняет сути дела) частного предприятия по производству предметов религиозного культа рассказывает: «Я не жалуюсь. С тех пор как существует мир, лучше всего можно заработать на предметах культа». За огромным состоянием, нажитым с помощью наемного труда, на эксплуатации религиозного сознания верующих, и охотится в романе преступник.
Романы Эдигея и Коркозовича написаны в первой половине 70-х годов, однако затронутые в них социальные проблемы остаются актуальными и для сегодняшней Польши. Отмечая в феврале 1982 года на VII Пленуме ЦК ПОРП негативные явления в общественной жизни страны, Войцех Ярузельский говорил о том, что справедливое возмущение трудящихся вызывают «бюрократическая косность, тунеядство, спекуляция, взяточничество, обогащение не за счет труда, слишком высокие доходы по сравнению с вложенным трудом… В борьбе с преступными элементами мы будем непримиримыми и последовательными»[8].
Непримиримая и последовательная борьба польской милиции с уголовными преступниками, с расхитителями народных средств увлекательно описывается в романах польских прозаиков. Оба романа заканчиваются победой положительных героев, представителей власти и закона, что, конечно, вполне естественно, поскольку конечное торжество добра и правды — неотъемлемое свойство жанра детективного романа вообще. Именно поэтому М. Шагинян называла детективы «здоровым чтением»[9]. Но примечательно, что в подавляющем большинстве польских детективных романов, как и в романах Эдигея и Коркозовича, добро и правду олицетворяют представители народной милиции, что дало основание некоторым польским критикам выделить жанровую разновидность — «польский милицейский роман». Это придает польскому детективному роману особый не только познавательный и воспитательный, но и моральный, отчасти даже морализа-торский пафос.
Иногда морально-воспитательные сентенции в польском, романе звучат публицистически-назидательно, как, например, в размышлениях героя романа «Завещание самоубийцы» Е. Эдигея: «В борьбе между преступником или даже хорошо организованной бандой, с одной стороны, и аппаратом правосудия — с другой, все преимущества на стороне государственных сил. Рано или поздно преступнику не уйти от правосудия». В романе И. Хмелевской «Что сказал покойник», стоящем в этом ряду несколько особняком (о его специфике еще будет сказано), героиня, мечущаяся по странам Европы и Америки, доверяет только «родной польской милиции»: «Нет, в Польшу! Только в Польшу! Там нет преступных синдикатов. Там нормальная, честная, неподкупная милиция. Там много друзей, там покой и безопасность…»
Разумеется, постановка социальных и моральных проблем, психологический анализ мотивов поступков, сознания человека, реалистическое жизнеописание для произведений этого жанра не самоцель. Эти вопросы куда успешнее решаются другими жанрами прозы. Детективный роман допускает много условностей, неприемлемых для «серьезной» реалистической литературы; события здесь конструируются и компонуются более или менее искусственно. Реальные элементы психологии, общественной жизни, экономики и т. д. важны лишь постольку, поскольку они образуют необходимый фон повествования, способствуют созданию тайны преступления и ее раскрытию.
«Элементы действительности в такие романы включаются, но скорее можно сказать, что она вталкивается в повествование, врывается в него, обычно обосновываясь на второстепенных линиях, которые отражают жизнь, как небо надо льдами отражает их свинцовую белизну»[10]. Это замечание об условных жанрах, в том числе детективном романе, известного советского теоретика В. Шкловского применимо и к рассматриваемым произведениям, однако польские романисты сознательно стремятся к жизненной достоверности поступков своих героев, многих деталей, портретов, сцен, диалогов повествования, в целом заведомо условного, сконструированного часто (как у К. Коркозовича) недостаточно правдоподобно.
Интересно мнение Е. Эдигея по поводу того, является ли детективный роман реалистическим произведением. В интервью, данном газете «Трибуна люду» по случаю исполняющегося в 1982 году семидесятилетия писателя, Ежи Эдигей без колебаний сказал: «Конечно, является. Если через тысячу лет кто-нибудь будет писать о нынешней повседневной жизни в Варшаве либо другом польском городе, лучшим источником описания улиц, трамваев, автомобилей, интерьера, одежды, обычаев будут детективные романы, ведь в них нельзя ошибаться в так называемых малых реалиях»[11].
Распространенным приемом приближения вымысла к жизни является изображение действия в реальных городах с подробным описанием улиц, домов, ресторанов, кафе, с точным указанием маршрутов автобусов, рейсов самолетов и т. п. Польские критики высчитали даже, что действие 60% польских детективных романов 1970-х годов происходит в Варшаве, в 20% случаев — в других городах, хорошо известных каждому поляку: Сопоте, Закопане, Вроцлаве и прочих, — и лишь в оставшихся 20% — «где-то в Польше».
В Варшаве развертывается действие романов Эдигея и Коркозовича — ради убедительности повествования авторы широко используют варшавский «географический колорит». Вот один только из многих возможных примеров из романа «Завещание самоубийцы»: «На площади Люблинской Унии водитель облегченно вздохнул. Главная опасность миновала. На центральных улицах, несмотря на поздний час, было еще оживленное движение. Здесь была меньшая вероятность, что случайно задержат. Проехав спокойно Маршалковскую, он свернул в Иерозолимские Аллеи, обогнул площадь и выехал на Новый Свят. Еще два поворота: первый на Фоксаль, потом на Коперника и затем вниз по Тамке.
У статуи Сирены на берегу Вислы, видной издалека, машина остановилась».
«Завещание самоубийцы» Е. Эдигея вообще можно считать «классическим» образцом современного польского детективного романа. Ежи Эдигей (псевдоним Ежи Корыцкого) — автор опытный и плодовитый, написавший начиная с 1963 года более сорока произведений этого жанра. В упомянутом интервью с писателем сообщается, что его книги переводились на семнадцать языков (в том числе на японский, монгольский, казахский), изданы общим тиражом более трех миллионов в Польше и более двух миллионов за рубежом. По числу переводов на другие языки Е, Эдигей уступает в польской литературе только С. Лему.
Действие большинства его книг происходит в современной Польше. Мотивы преступлений берутся из жизни, по словам писателя, это, как правило, «месть, разоблачение позорящей тайны, подделка документов об образовании, понемногу уходящее в прошлое сведение счетов еще со времен гитлеровской оккупации Польши». Установка на типичность мотивов преступления, а также множество подробностей повседневного городского быта в романах Эдигея повышают к ним читательское доверие.
Эмоциональное воздействие на читателя оказывает и обращение автора почти в каждом романе к трагической странице польской истории — годам второй мировой войны и оккупации Польши, к героическому Варшавскому восстанию 1944 года. Действие романа «Внезапная смерть болельщика» (1978) строится вокруг необъяснимого на первый взгляд убийства преуспевающего доцента. Выясняется, что причина убийства кроется в далеких годах войны, когда будущий доцент выдал своих товарищей по подпольной организации. В разговоре адвоката Рушинского (роман «Завещание самоубийцы») с одним из свидетелей по делу о завещании детально прослеживается ход боев на улицах Варшавы во время восстания. «Это уже история, давняя история, которую каждый объясняет по-своему, — говорит Рушинский в ответ на пространное изложение клиентом своей версии причин разгрома Варшавского восстания. — Я лично думаю, что судьба восстания решалась на Воле. Прорыв гитлеровцев по Вольской, Хлодной и Мировской к Саксонскому саду и дворцу Брюля предопределил судьбу всего дела. Захват немцами других районов уже был только вопросом времени». В этом же романе преступник использует факт из военной биографии одной из своих жертв, применяет нестандартное орудие убийства — не разорвавшиеся в годы войны авиабомбы. Отметим, кстати, изобретательность автора. В одном из лучших его романов, «Баба Яга теряет след» (1967), действие которого происходит в криминогенной среде частников-спекулянтов, роль «исполнителя» преступления отводится дрессированной собаке.
В «Завещании самоубийцы» ярко проявилась отмеченная выше тенденция многих польских писателей: произведение Е. Эдигея насыщено элементами социального анализа, польской истории, автор стремится к воспитательному воздействию на читателя. При этом, как и положено в хорошем детективном романе, он заботится о хитроумных и логичных перипетиях сюжета, о том, чтобы читатель имел равные шансы с героем, ведущим расследование, — и тот и другой располагают равными сведениями для разгадки тайны преступления, — тщательно монтирует ложные следы, следит за тем, чтобы преступник с самого начала находился в поле зрения читателя, за прочими непреложными требованиями детектива, свод которых сам писатель охарактеризовал так: «Преступник не может быть болен психически или пьян, не может действовать с помощью сложных технических устройств. Он должен появиться уже в первых главах. Он должен быть разоблачен и наказан. Обязательное условие — показать, что преступление себя не оправдывает. Читатель должен начинать догадываться, кто убил, прочитав три четвертых романа, но окончательно утвердиться в подозрении лишь на последней странице».
В этом своде требований не упомянут важнейший элемент — образ положительного героя. В отличие от многих других писателей у Эдигея нет постоянного героя-детектива, хотя во многих его книгах, начиная с романа-дебюта «Чек для «белого» ганга» (1963), в главной роли выступают майоры милиции, которые носят разные фамилии, но похожи друг на друга как две капли воды. Соблюдена «майорская» традиция и в «Завещании самоубийцы». Майор Лешек Калинович, «мужчина по-спортивному подтянутый, светловолосый и загорелый», как и его предшественники, как большинство работников милиции в польской детективной прозе, допоздна засиживается на работе, да и дома его «ждет толстая папка с документами, которые он должен просмотреть к завтрашнему дню», он не берет отпуска, он неудачлив в личной жизни («неудачный супружеский опыт»), но может быть галантным кавалером и, когда захочет, «интересным собеседником».
В большинстве польских «милицейских романов», в том числе у Эдигея, действуют обычно трое представителей милиции: убеленный сединами полковник — воплощение жизненной мудрости и профессионального опыта (в «Завещании самоубийцы» существует, хотя и за кулисами, некий полковник Альбиновский), расторопный майор и менее расторопный капитан или поручик. Дополняет их добросовестный и честный служака-сержант, которому не хватает образования и знания всех деталей следствия.
Подобных героев мы встречаем и в романе К. Коркозовича. Как будто не избежала шаблона и И. Хмелевская в романе «Что сказал покойник», где действуют те же полковник и майор, однако писательница, высмеивая многие штампы, иронизирует и над полковником, «старым, опытным волком» (как он себя называет), которого «обвели вокруг жальца». Впрочем, и Е. Эдигей в «Завещании самоубийцы» пытается освободиться от клише. В роли главного героя на сей раз выступает привлекательный адвокат Мечислав Рушинский, способный трезво и логично мыслить. Он тесно сотрудничает с майором Калиновичем, а затем, проводя расследование самостоятельно, успешно решает загадку завещания странного самоубийцы.
Соблюдено одно из основных правил детективной «игры» и в романе К. Коркозовича «Белое пальто в клетку» — с самого начала очерчен круг лиц, подозреваемых в хищении крупной суммы денег из кассы одного предприятия и в убийстве вахтера. Правда, выбор читателю предоставляется небольшой, и, может быть, поэтому писатель пытается запутать расследование, нагнетая многочисленные убийства. Если в произведении Эдигея — при всей напряженности действия — привлекает в первую очередь логика размышлений адвоката-детектива, то в романе Коркозовича на первом плане оказывается событийная канва. Что ж, история детективного жанра знает немало примеров нагромождения убийств — это один из приемов, с помощью которого достигается нарочито условное изображение смерти, позволяющее избежать трагического восприятия ее читателем. Пожалуй, в романе Коркозовича преувеличена роль случайного стечения обстоятельств — случайные встречи, случайно подслушанные разговоры, случайно подсмотренная в окно сцена пытки, случайно похожие друг на друга женщины, у которых «совершенно одинаковый цвет волос и совершенно одинаковые стройные фигуры», и т. д. Это нарушает необходимое в детективном жанре правдоподобие в конструкции лабиринта ложных ходов следствия, из которого может вывести лишь путеводная нить логики.
События в романе излагаются разными персонажами. Основной рассказ ведет всезнающий повествователь, который иногда неуместно забегает вперед и скрывает известные ему факты, чтобы потом удивить несведущего читателя. «Когда были изучены найденные пули, удалось без особого труда установить, кому принадлежит пистолет, из которого стреляли, а значит, и кто был виновником их смерти», — заявляет, например, рассказчик где-то в середине романа. Впрочем, большая нагрузка падает на диалоги между представителями милиции, подозреваемыми, свидетелями и другими участниками событий. Диалоги сообщают действию необходимый динамизм (это характерно и для романа Е. Эдигея, и для польского детектива вообще). Основное повествование у Коркозовича перемежается записками одного из персонажей романа, ведущего расследование на свой страх и риск, художника Анатоля Сарны, которые не только двигают действие, но и создают шутливые, но психологически достоверные портреты самого Сарны, его невесты, его приятеля журналиста Кароля.
Привлекателен и образ майора милиции Выдмы — для своего звания он «был довольно молод, лет тридцати с небольшим, с резкими сухими чертами лица и гладко зачесанными темными волосами. Мундир он надевал только в случае крайней необходимости. Предпочитал гражданский костюм, который всегда сидел на нем безукоризненно, привлекая внимание прекрасного пола».
Конечно, такой образ героя — не новость в польском детективном романе, в котором частенько герой наряду с интеллектуальными достоинствами еще и внешне обаятелен. «Худой, седоватый, весьма привлекательный мужчина, словно сошедший с обложки модного английского журнала», — описывается майор Выдма в другом месте романа. Но обаятельный майор умеет действовать решительно и целеустремленно, что и приводит после разных осложнений к разоблачению и поимке опасного преступника. Упоминается в романе и курирующий следствие полковник, «наш старик» (как любовно называют ого подчиненные), который все происходящее воспринимает «поразительно спокойно». Он не перегружает своих работников ценными указаниями (в этом явное отступление от распространенной схемы) и проявляет к ним «подозрительную благосклонность», заранее предполагая, что его люди в конце концов обязательно распутают сложный клубок.
Как ни условен образ положительного героя у Коркозовича, но именно здесь принципиальное отличие его прозы от «черного романа» преступления, хотя кое в чем и близкого ему по колориту. Герой «черного романа» обладает в меньшей степени умом, в большей — силой и ловкостью, а прежде всего незаурядным цинизмом и жестокостью. Ведя борьбу с преступным миром, он сам балансирует на грани преступления, часто переходит за эту грань.
Остроумный шарж на «черный роман», на «роман ужасов» создает Иоанна Хмелевская, шарж настолько изобретательный и тонкий, что увлеченный крутыми поворотами сюжета читатель может не сразу осознать пародийную направленность произведения.
И. Хмелевская за двадцать лет работы в жанре детективного романа издала немало книг, пользующихся заслуженной популярностью в Польше. В ее романах, таких, как «Все мы под подозрением» (1966), «Что сказал покойник» (1972), «Все в красном цвете» (1974), «Роман всех времен» (1975) и другие, привлекает не столько загадка преступления, сколько сам способ развития действия, иронично-шутливая манера повествования, что в сочетании с острой наблюдательностью над человеческими слабостями, привычками и обычаями придает ее книгам черты юмористического и сатирического бытового повествования. Читатель редко может удержаться от смеха, читая Хмелевскую, — вот единодушное и обоснованное мнение польской критики о ее книгах.
Занимательная интрига пронизана искрометным юмором, иронией и самоиронией. Самоиронией, потому что повествователь и главная героиня писательницы — Иоанна Хмелевская, симпатичная молодая особа, обладающая необыкновенными способностями впутываться в необыкновенные ситуации и рискованные приключения, не теряющая при этом самообладания и чувства юмора, неустанно подтрунивающая над собой и окружающими.
Роман «Что сказал покойник» характерен для творчества писательницы. Как уже известно читателю, он начинается с того, что героиню похищает в Дании международная шайка гангстеров и самолетом вывозит в Южную Америку. Темп и напряженность действия возрастают с каждой главой, с героиней происходят совершенно невероятные приключения. Неистощимая фантазия автора, кажется, не знает границ. Побеги и пытки, перестрелки и убийства, переодевания, предательства и измены, любовные истории, дворцы и сырые подземелья, яхты, лимузины, игра в прятки с вертолетом и даже морской бой, который героиня успешно ведет в одиночку на похищенной у гангстеров чудо-яхте.
Хмелевская мастерски создает сцены и ситуации, которые сделали бы честь авторам многих «черных романов», но ее прозу отличает великолепный юмор, писательница вышучивает все несообразности приемов, с помощью которых в «черном романе» рисуются похождения суперменов, — взять хотя бы эпизод, когда героиня, располагая одним лишь вязальным крючком, делает подкоп из подземелья средневекового замка во Франции, куда ее заточили гангстеры.
Роман остроумен и забавен еще и потому, что И. Хмелевская подсмеивается и над собой, точнее говоря, над присущими ее обаятельной героине стереотипами образа мышления и поведения, которые принято считать привилегией слабого пола: любовью к сплетням, к тряпкам, преувеличенной заботой о своей внешности, поспешными умозаключениями, «женской» логикой, влюбчивостью и т. д.
В современной польской прозе, отличающейся богатством творческих индивидуальностей, проблемным, стилевым и тематическим разнообразием, детективный роман занимает сравнительно скромное место, хотя в 60-70-е годы он заметно упрочил свои позиции, привлекая к себе все большее внимание. Советскому читателю небезынтересно было познакомиться с публикуемыми в этом сборнике романами трех писателей, представляющих польскую литературу детективного жанра.
В. Хорев