Совсем другая жизнь

Наше время

— Не верю, не верю, не верю, — человек, который стал теперь Найденышем, сидел на тюремной кровати, вцепившись пальцами в волосы, — это какое-то сумасшествие…

Глава 1

Моздок, Северная Осетия

Она ждала несколько дней. Прислонившись к дереву на остановке. Отрешенно провожала взглядом проезжавшие машины. Ее видели многие, но никто не присматривался.

В то утро фыркающий автобус ЛАЗ, как обычно, собирал военных летчиков и гражданских служащих по городу. Пилотов забрал из гостиницы «Моздок». Вольнонаемные жили в городе и выходили к определенным точкам на маршруте.

Последняя остановка была сразу после железнодорожного переезда. Сюда подходили те, кто живет на северо-восточной окраине Моздока. Чуть раньше здесь проехал автобус из части ПВО, собиравший своих. Девушка пропустила его.

Когда двери ЛАЗа из авиаполка распахнулись, девушка оторвалась от дерева. Она пристроилась в хвост толпе людей, заходивших в автобус.

— Постой, а ты кто такая? — остановил ее на входе прапорщик с усыпанными веснушками лицом.

— Жена офицера, — с акцентом произнесла девушка, смотря вниз.

— Стой! Какого офицера? Назад. — Прапорщик выставил руку вперед, не пуская ее в автобус. — Посторонним нельзя.

Она подняла глаза и посмотрела на военного. Он успел отметить ее восточную красоту («Может, все-таки взять?» — мелькнула мысль). Но его ужаснули глаза девушки. От них веяло космической пустотой и холодом. То был взгляд из другого мира. И это было последнее, что увидел в своей жизни прапорщик. Потому что в следующее мгновение прогремел взрыв. Автобус тряхнуло. Человеческие тела превратились в бесформенное месиво.

Прапорщика с веснушками — чью кудрявую голову любила ласково трепать жена, а годовалая дочка ездила у него на плечах и радостно кричала: «Пяпа, мой пяпа!» — разорвало в клочья. Лицо с веснушками превратилось в кровавую кашу.

Рыжие волосы перемешались с человеческим мясом в салоне автобуса.

Девушку-смертницу раскидало на мелкие кусочки. Лишь голова осталась цела и теперь лежала рядом со взорванным автобусом. Мертвый рот был приоткрыт, а от глаз по-прежнему веяло космической пустотой.

Москва

— Отдел расследований, какие у вас будут заявки? — Ответственный секретарь посмотрел на вошедшего Ветрова.

— Никаких, — ответил Андрей, прислонившись к дверному косяку, — но мы будем держать руку на пульсе.

Он окинул взглядом комнату дежурной бригады. Вокруг овального стола сидели ответственный секретарь, выпускающая бригада и дежурные по отделам. Свободных стульев не было.

— Как никаких? — Ответсек снял очки. — А взрыв в Моздоке?

— Ах, в Моздоке, — Ветров не знал, что случилось в Моздоке, потому что опоздал на утреннюю планерку и не успел посмотреть перед ней ленту новостей. Но сделал вид: ему все известно в мельчайших деталях и ничего интересного он в этом не видит. — Это пусть отдел информации делает. Или корсеть. У нас есть собкор в Моздоке? — Андрей едва удержался, чтобы не зевнуть.

— Нет. Это будете делать именно вы. Позвоните в Моздок, в МЧС, в МВД, в Минобороны, возьмите комментарии.

— Есть. — Ветров пожал плечами — мол, если вы так хотите…

В тот день было его дежурство. По графику. Он называл это заступить в наряд мальчиком по вызову, так как ведущий редактор звонил дежурным каждые пять минут. И надо было либо идти в зал верстки что-то исправлять в полосе, либо строчить заметку в номер.

Андрей уже несколько лет работал в «Советском труде». Уволился из пограничных войск в чине капитана. До этого непрерывно служил в Таджикистане. Проблем у него не было: Вольдемар Толочко скоро уволился на пенсию, Игнатьев (о существовании которого Ветров даже не подозревал) был переброшен в Чечню. А вскоре случился рейд Басаева на Буденновск, и это заняло первые полосы газет в России и в мире. Скандал с миротворцами в Таджикистане тихо умер. А прокурорская проверка ничего не нашла…

После знакомства с Антониной Ветров стал лучше. Гораздо лучше. В его арсенале появились такие вещи, как расческа, обувная щетка и дезодорант. Перед каждым свиданием он подолгу приводил себя в порядок. Потом Антонина ушла из его жизни, а хорошие привычки остались…

О том, что Антонина уже не его женщина, он узнал еще в Москве, в госпитале. При малейшей возможности Андрей набирал номер ее телефона. Ответом были длинные гудки. Наконец на том конце провода ответили.

— Алло, — произнес до боли родной голос.

— Здравствуй. — Андрей был готов разорваться от радости. Но…

— А, это ты. Привет, — как-то расстроенно ответила она.

По ее тону он понял все!

— Как у тебя дела? — задал в принципе уже лишний вопрос.

— Хорошо.

— Чудненько. Я скоро приезжаю. Ты не рада?

— Андрей, ты очень хороший парень, и я тебе благодарна за все… Но… понимаешь…

Он понимал. Он все понимал… Так что оставалось только попрощаться.

— Тебе было хорошо со мной? — зачем-то спросил Андрей, стараясь оставаться спокойным.

— Да, но…

— Не в моральном плане, в физическом…

— Что ты имеешь в виду?

— Ты кончала со мной по-настоящему?

— Это не телефонный разговор.

— Я понимаю. Но мы ведь, скорее всего, больше не увидимся. Так что ответь, пожалуйста, честно, ты кончала?

— Один раз — да.

— Спасибо и на этом. До свидания.

Он положил трубку.

Все остальное было несущественно. Главное — она не притворялась в те, самые важные, моменты. Значит, он смог принести ей хоть капельку радости. И это уже само по себе хорошо.

«Неплохо и то, что она бросила меня, а не я ее, — рассуждал он, — все равно страсть остыла бы, рано или поздно. Меня бы начал утомлять наш затянувшийся роман (так всегда бывает). А бросить ее я бы не смог, потому как привык отвечать за тех, кого приручил. Поэтому никого и никогда не бросал сам… Вообще-то, это очень больно, когда бросают тебя. Хорошо, что эту боль я взял на себя, хорошо, что Тоня ушла легко и свободно, по доброй воле. А я сильный. Я справлюсь».

Только… почему же так щемило сердце?

Больше он с ней не встречался. Не знал: где она, что с ней. Вернувшись в Таджикистан, Андрей регулярно отсылал репортажи в «Советский труд». А потом уволился, приехал в Москву и устроился работать в эту газету…

После планерки Андрей пошел в свой кабинет. Отдел расследований сидел в большой распашонке: предбанник и две комнаты друг против друга. Слева сидел начальник отдела, справа — бойцы (как говорил в минуту хорошего настроения шеф).

— Привет, Андрей, — секретарь отдела уже была на своем месте, в предбаннике, — ты был на планерке?

— Только что оттуда.

У нее было экзотическое имя — Сталина. С этой женщиной у Ветрова установилась душевная связь. Это был тот вид душевности, когда до практического интима остается один шажок. Но этот шажок они так и не сделали.

Некогда Сталина была очень красивой женщиной. Одни только белокурые локоны, ниспадавшие до плеч (натуральный цвет) уже возбуждали мужчин. А добавьте к этому большие синие глаза — какое мужское сердце не дрогнет? Правда, теперь все сильнее сказывался ее возраст — морщины, отвислые груди. Неизменно элегантные наряды не спасали положения. По виду Сталина могла одинаково быть хорошо сохранившейся женщиной пятидесяти лет или потрепанной — тридцати. Впрочем, мешки под прекрасными глазами сомнений не оставляли: сказывались следы бурной молодости.

Она держалась несколько надменно. И поначалу Андрей ее сторонился. Но как-то раз в отделе что-то отмечали, и они оказались рядом. Разговорились. Когда Сталина начала рассуждать о литературе (со знанием дела, диплом МГУ, между прочим), ее лицо стало одухотворенным.

— Фет всю жизнь старался выбраться из нищеты, — произнесла Сталина, на глазах расцветая, — стихи были для него так, между прочим. А однако сегодня все, к чему он так стремился (и чего достиг) — богатство, дворянство, уважение в обществе, — давно позабыто. Кто сейчас знает, что Фет был офицером или мировым судьей? Его помнят как раз за стихи. Причем, чем хуже у него становился характер, тем пронзительней и чище были стихи…

Внезапно Ветрову захотелось завалить эту женщину. Прямо здесь. На столе. И заняться безумным, диким, безудержным сексом. Так подействовала на него ее причастность к искусству. Естественно, он сдержался. Но Сталина заметила искру, вспыхнувшую в его глазах, и все правильно поняла. С тех пор между ними и установилась незримая связь.

— Видела тебя вчера по телевизору, — произнесла она, — ты фотогеничный.

— Спасибо на добром слове. — Ветров улыбнулся. — Если меня, тьфу-тьфу, уволят, пойду на телевидение. Дашь рекомендацию?

В сегодняшнем номере у него вышла статья «Бен Ладен прячется в Таджикистане?». Еще когда она готовилась к печати, на одном из телеканалов прочитали анонс и статьей заинтересовались. Съемочная бригада приехала прямо в редакцию и взяла у Ветрова интервью. Вечером его показали в обзоре газет.

— Ты прочитал последнюю книгу Мураками? — спросила Сталина. С некоторых пор она старалась почаще говорить с Ветровым о литературе.

— Да. До сих пор под впечатлением…

Но обсудить книгу им не дали. У Сталины зазвонил телефон.

— Алло, слушаю, отдел расследований, — произнесла она в трубку. — Да, да, Ветров — наш сотрудник. Нет, адрес его не могу дать. А какие, собственно говоря, претензии? Погодите минутку… — Сталина зажала рукой мембрану телефона:

— По поводу твоей статьи какой-то псих звонит. Будешь разговаривать?

— Давай, — Ветрову не хотелось начинать рабочий день с разговора с психом. Но он решил, что прятаться за спину женщины — позорно.

— Слушаю, это Ветров. — Андрей взял трубку.

— Гетворан, варио хум сычим, — раздалось злобное шипение. — Все копаешь? Тебе не жить, сука.

Глава 2

Возле главного корпуса госпиталя имени Бурденко остановился джип с мигалкой. Из машины, держа вешалку с парадным полковничьим мундиром, выбежал майор, на ходу показывая дежурным какие-то корочки, непривычной для этого заведения рысью проследовал в терапевтическое отделение.

— Саня, переодевайся в темпе, — сказал он, передавая мундир человеку, который ждал его в палате.

— Уже опаздываем? — спокойно спросил Игнатьев, сбрасывая больничный халат.

— Да.

— Успеем. — Мощный торс Александра покрывали густые черные волосы, которые кучерявились на груди и спускались от плеч по рукам вниз до самых запястий. Зато высокий лоб плавно переходил в залысины.

— Гони, — сказал майор водителю, когда офицеры сели в джип.

Машина привезла их к белому зданию Генерального штаба на Арбате. На первом этаже их пропустили без проблем. А вот на третьем — министерском — охрана долго сверяла их пропуска со списками.

В приемной министра обороны сидел начальник Главного разведывательного управления.

— Прибыли? — Увидев вошедших офицеров, он встал. — Пошли.

Майор, который был у генерала порученцем, остался в приемной. А полковник Игнатьев вместе с начальником ГРУ вошли в кабинет. Министр, встречая их, вышел из-за стола. Александр вытянулся в струнку и представился:

— Полковник Игнатьев, по вашему приказанию прибыл.

— Вольно, — улыбнулся министр и подал руку.

«Что это за министр, — недовольно подумал Игнатьев, отвечая на рукопожатие, — даже пиджак при докладе не застегивает». Министр обороны всегда носил штатское. И хоть и был генералом КГБ в запасе, среди военных считался человеком сугубо гражданским.

— Указом президента вам присвоено звание Героя России. — Министр протянул полковнику обтянутую бархатом коробочку и удостоверение.

— Служу Отечеству, — ответил Игнатьев. Он знал о награде заранее, успел неоднократно отметить ее в более теплой компании и теперь воспринимал происходящее как пустую (хоть и приятную) формальность.

Звезду Героя всегда вручает президент. Лично. Во время официальных мероприятий. Но Игнатьева наградили закрытым указом за секретную операцию. Поэтому и вручали без помпы, вдали от лишних глаз.

— Садитесь. — Министр показал офицерам на стулья.

«Что еще? — удивленно подумал Александр. — Неужели еще и по рюмке нальет? Или пустой болтовней займемся?» Но что бы министр ни сделал, он бы не смог ни на каплю прибавить себе авторитета в глазах полковника.

— У меня есть еще одно хорошее известие для вас, — сказал министр, глядя на Игнатьева, — вы назначены на должность начальника направления…

Вот это новость!

Игнатьев даже подумал, что ослышался…

Так не бывает!

Вернее, бывает, но только в кино. На генеральскую должность, которую предложили Игнатьеву, так просто не назначают. Тем более — не назначают неожиданно. Обычно на такие места очередь, в которой заранее все расписано. А тут бах — и сразу перекинули через пару служебных ступенек…

«Блатные, что ли, в штабе перевелись?» — удивленно подумал полковник и вслух, после положенной благодарности, произнес:

— По вашему тону я слышу, что есть какое-то «но».

— Совершенно верно, — ответил министр, — сегодня утром в Моздоке смертница взорвала автобус с летчиками.

«Не первый и не последний раз», — со скепсисом подумал Игнатьев.

— У нас есть данные, что это только начало, — продолжил министр.

«Проснулись, ребята, — Игнатьев мысленно усмехнулся. Зло усмехнулся, такой смех — последняя стадия разочарования во всем на свете. — Это не начало, это уже конец. В Чечне каждый месяц что-то взрывают. В Москве «Норд-Ост» захватывают. А большие начальники тут сидят и с важным видом говорят: у нас есть секретные данные, что это только начало».

— Мы получили информацию, что организация «Братство во имя истинного ислама» планирует развернуть на территории России и в странах СНГ сеть тайных центров по подготовке смертников, — произнес генерал-полковник, начальник Главного разведывательного управления Генштаба. — За этим стоит шейх Мансур, правая рука Бен Ладена. Радиоперехват зафиксировал переговоры Мансура с полевыми командирами незаконных вооруженных формирований в Чечне.

— Насколько это возможно? — вопросительно посмотрел на обоих министр. — Можно ли поверить, что загнанный американцами в горы Бен Ладен, прячущийся неизвестно где, способен угрожать России?

«Что в этом такого? — снова со скепсисом подумал Игнатьев. — Если вон даже американцы его поймать не могут, чего ему бояться?»

— Но деньги-то у него не кончились, — вслух произнес он, — так что вполне возможно.

— Президент принял решение, — сухо сказал министр, не мигая глядя на полковника, — при Совете безопасности создается федеральная антитеррористнческая комиссия. Ее задача — упредить возможные действия по организации масштабных террористических актов на территории России.

«Как же ты их упредишь?! — Александр вновь впал в насмешливый скептицизм. — Они же никого заранее в известность не ставят».

— Вы будете работать в тесном взаимодействии с этой группой, но ваша задача — первым найти организаторов террористической сети. — Министр решительно ткнул пальцем в полированный стол. — А также обеспечить безопасность России от действий международной террористической организации Бен Ладена. Если возникнут проблемы, разрешаю напрямую обращаться ко мне. А я организую содействие на самом высоком уровне…

Было понятно, о каком содействии говорил министр: он был другом президента. А это в России много значит.

— Вы прекрасно знаете: чтобы получить генеральское звание, необходимо год прослужить на генеральской должности, — продолжил министр, — так вот, ровно через год мы встречаемся здесь, в этом же составе. Вы, товарищ полковник, будете докладывать о результатах работы. А мы — решать вашу судьбу. Вам все ясно?

— Так точно.

«Не быть мне генералом», — все с тем же скепсисом подумал Игнатьев.

Министр чрезвычайных ситуаций Таджикистана Усмон Налибшоев прилетел в Москву на арендованном самолете. Утром у него была встреча с министром ЧС России. Говорили о наводнении в Таджикистане: чем может помочь Россия? Усмону предложили палатки, консервы, медикаменты. На будущее пообещали организовать курсы для таджикских спасателей.

Затем Усмона провели по Агентству мониторинга чрезвычайных ситуаций, свозили в Центроспас. Но это были протокольные мероприятия. Налибшоев бродил со скучающим видом. А когда все закончилось, даже не скрывал облегчения.

Визит в МЧС был всего лишь поводом для командировки. Своего рода прикрытием. На самом деле он приехал в Москву с одной лишь целью — увидеться с генералом Толочко. Встречу назначили вечером в ресторане «Дастархан».

Они полулежали в VIP-кабинете на топчанах, покрытых мягкими персидскими коврами. Перед ними на скатерти на большом блюде блестел от жира золотистый плов. Истекали соком нежные кусочки шашлыка, так что скулы сводило от желания.

— Давай, за нас. — Усмон поднял резной кубок с красным вином. — Я рад встрече, друг.

— Да, Усмон, сколько лет, сколько зим…

Толочко не обольщался. Он хорошо изучил восточный менталитет. Поэтому знал: Усмон никогда бы не приехал просто так. Раз он здесь, значит, Толочко ему нужен. Зачем? Скоро выяснится.

Вообще-то Вольдемар был рад звонку Усмона. После скандала в Таджикистане Толочко тихо уволился на пенсию. Друзья не списали его со счетов (как сделал бы он). Пристроили в некую ассоциацию главой общественного фонда «Опора армии». По сути, это была обычная кормушка, специально созданная для пополнения карманов верхушки Генерального штаба и очень близких к ней людей. Так что, в принципе, отставной генерал остался и при деньгах, и при власти.

Но именно, что при, а не во власти. Он уже не был Человеком, принимающим решения. Теперь ему просто позволяли сидеть возле кормушки. Но в любой момент могли отогнать пинком, чтобы очистить место кому-то другому.

Восточные люди всегда чувствовали разницу между человеком, которому надо оказывать почтение и человеком, которому надо было оказывать почтение, вчера. И то, что Усмон позвонил и пригласил его в ресторан, было чертовски приятно. «Не все так плохо, — думал он. — Толочко еще в силе. Он поднимется. Про него заговорят!»

— Холодно у вас, — с одышкой произнес Усмон, — где солнышко-молнышко? Где травка-муравка? Весна ведь. Приезжай, друг, ко мне в Таджикистан. Поедем с тобой в Варзоб. Отдохнем. Барана-варана лично для тебя зарежу.

— Здесь тоже шашлык хороший. — Вольдемар снисходительно улыбнулся. Но поймал себя на мысли, что Усмон его раздражает. Вспомнился старый анекдот: в советские годы у министра культуры среднеазиатской республики спрашивают, почему у вас говорят офис-мофис, помидоры-момидоры, вино-кино. Тот отвечает: культур-мультур у народа слабоват.

«Ты же с гор спустился, — думал Толочко, глядя на собеседника, — обычный бандит. А мозги у тебя так и остались мозгами прапорщика. И вот на тебе — ты министр, и я сижу в полном дерьме. Где справедливость? Старался, Родине служил. А теперь все заслуги коту под хвост. Зато этот, моджахед, мать его, развалился передо мной. Какой он, к черту, министр? Как был ворюгой-прапорщиком, так и остался».

— Как ты живешь, друг? — спросил Усмон.

— Хорошо, — ответил Толочко.

Они еще некоторое время говорили о пустяках. Так что Вольдемара начинал утомлять этот разговор. Но он терпеливо ждал. Восточные люди не приезжают просто так, у них всегда есть конкретное дело. Но торопить разговор нельзя.

— Мне взрывчатка нужна, можешь достать? — Усмон наконец перешел к главному.

— Я все могу, — ответил Толочко. — Только почему ты именно ко мне обратился? У тебя же, насколько я знаю, раньше никогда не было проблемы со взрывчаткой?

— Э-э, то раньше было. — Усмон махнул рукой. — Сейчас я для министерства хочу закупить. Ледники взрывать. Надо, в общем.

— Так какие проблемы? Обратись в Рособоронэкспорт. Сейчас, по-моему, они и у вас в Таджикистане открыли представительство.

— Э-э, с ними год надо договариваться, потом еще год контракт-мантракт заключать. А ты, Вольдемар-ака, деловой человек. Я ж тебя знаю.

«Что-то не то, — подумал Толочко, — темнишь, брат».

— Какая взрывчатка нужна?

— Пластит.

— Сколько?

Усмон нарисовал на бумажке количество и цену. Много и дорого. Это был серьезный заказ.

— Да этим можно весь Памир взорвать, — улыбнулся Толочко.

— Мы людей спасать будем. — Голос Усмона был с хрипотцой, а легкая одышка придавала речи увесистость, присущую баям. — Ледники взрывать, чтобы сель-мель не сошел.

Вольдемар нисколько не обманывался: Усмону взрывчатка была нужна не только и не столько для горно-подрывных работ. Для чего именно — его проблемы. Главное — здесь можно было неплохо заработать. Но Усмон хитрый черт. Не подставил бы, как в прошлый раз.

— Я подумаю. — Толочко стал уже мысленно прикидывать варианты, что можно сделать.

— Подумай, дорогой. А я хлебушком с тобой поделюсь. Ты меня знаешь, я добро умею ценить.

— Дело не в хлебушке, Усмон. Тебе проще заказать все через свое правительство. Таджикистан ведь закупает взрывчатку.

— Там кулябцы сидят, ты знаешь. — Усмон рубанул ладонью. — С ними нельзя дела делать.

— К американцам обратись. Они же помогают вам.

— Да-а, американцы гап нест, базара нет, — Усмон покачал головой, — помогают по-высшему. Сто раций дали, два вертолета. Летал на американских вертолетах? Ни шума, ни тряски — мечта просто. Высшие вертолеты у них. Но они ничего не продают: так дают. Что сами захотят, то и дают. Я взрывчатку просил, сказали — нет. Жлобы все-таки.

«Он сам себе противоречит, — подумал Толочко. — Хотя чему удивляться? Восточный человек! Ему сколько ни дай, все мало. Благодарности не дождешься».

Усмон же поднес к блестевшим от жира губам кусочек шашлыка. Вольдемару вдруг стало противно. «Ведь мне из-за этого козла жизнь поломали», — пронеслось у него в голове. Ему захотелось накинуться на этого вальяжного самодовольного чурку (это слово буквально вспыхнуло в мозгу) и сомкнуть руки на его горле. Но, конечно, сдержался. Даже заставил себя улыбнуться.

— Я с афганцами недавно встречался, — начал говорить Усмон, прожевывая мясо.

— С карзаевцами? — спросил Толочко.

— Какие карзаевцы! — Усмон поморщился, продолжая жевать. Вольдемар видел, как мясо во рту собеседника превращается в кашицу. Поэтому поднес руку к губам, сдерживая позывы тошноты.

— Кто такой Карзай? — продолжал Усмон. — Сидит на штыках американцев в Кабуле. А что контролирует? Ничего не контролирует! Я с нашими ребятами встречался. Они Афганский Бадахшан держат, масудовские места тоже за ними. Грант от ООН получили на организацию спасательной службы на Памире. Со мной будут договор-моговор заключать. Я помогу, чем могу. Там тоже взрывчатка нужна. В Афганистане много ледников.

Вольдемар внимательно посмотрел на Усмона. В Афганистан вкачивали большие деньги: ООН, правительства развитых стран. Естественно, официально средства шли на восстановление страны, но расходовать их доверяли обычно своим. Но даже среди своих за эти деньги шла борьба. Странно, подумал Толочко, что создавать спасательную службу на Памире доверили самим афганцам, да еще, судя по всему, далеким от клана действующего главы Афганистана Хамида Карзая. Но чего не бывает?

Внезапно Вольдемар почувствовал, что настроение улучшается. Пусть медленно, но раздражение и злость исчезали. В груди же теплело. И вот уже хотелось улыбаться и смеяться по-настоящему, а не из вежливости.

С чего бы это?

Ну уж не потому, что ему нравилась компания или воодушевляло сомнительное предложение. Может, это было хорошее предчувствие? Но что именно оно хотело сказать?

— Что загрустил, Вольдемар-ака? — Усмон рассмеялся. — Давай выпьем.

— Давай. — Вольдемар не загрустил, а задумался.

Он вспомнил про теракт пару дней назад в Центре Кабула, когда взорвали немецких солдат. А до этого под Кандагаром сбили американский вертолет. Недавно Толочко беседовал со знакомым генералом из ГРУ. Тот считал, что США наступили в Афганистане на советские грабли. Легко вошли. Установили свою власть. Встали гарнизонами. А теперь их начинают потихоньку щипать.

«У Усмона большие связи на той стороне, — размышлял Вольдемар, — а там не все довольны Карзаем и американцами. Просто в Госдепе забыли, что афганцев нельзя купить надолго. Их надо покупать постоянно. И то нельзя быть уверенным, что афганец не нанесет удар в спину. Это же афганцы! В их языке нет слова «предательство». Есть понятие: ему больше заплатили. Это — самая уважительная причина».

Толочко решил, что Усмон связался с каким-то афганским сопротивлением. Не обязательно с талибами. Сейчас в Афганистане черт ногу сломит — где какая группировка и кто против кого. «Но это детали. Усмона же можно использовать». Это был его шанс вернуться в закулисье Большой Политики. У России есть свои интересы там, рассуждал Вольдемар. Американцы, конечно, не враги. Но и не друзья. Поэтому надо обзаводиться контактами и в сопротивлении. Это Большая Политика. Здесь все непросто.

«Можно использовать Усмона, как агента влияния», — подумал он. Воображение уже рисовало радужные картины. Вот Вольдемар начинает мелькать в коридорах власти, решая те или иные проблемы по Афганистану. Постепенно его подключают к более серьезным вопросам. Он возвращается в обойму. А там, само собой, найдется и какая-нибудь должность с подобающим ему статусом. И вот он уже из человека, решающего вопросы, превращается в человека, принимающего решения. Не просто решения, а большие решения.

«Достану ему взрывчатку. А потом надо взять его за жабры и тесно с ним работать».

На следующий день Вольдемар навестил одного своего знакомого в Генштабе, который как раз мог раздобыть взрывчатку.

— Списать, конечно, не проблема, — говорил товарищ, когда они уединились в комнате отдыха, — у меня как раз есть, сколько тебе нужно. Но пойми, здесь такой политес, что все надо продумать.

Они пили дорогой коньяк. А Вольдемар смотрел на рубашку с генеральскими погонами, небрежно висевшую на стуле, и такая ностальгия его прохватывала.

— Я все предусмотрю, — ответил Толочко, — ты же меня знаешь. Схемы отработать — не проблема. Можно даже через наше МЧС передать. Оформим официально, не подкопаешься.

— Это все понятно. У меня твой кадр доверия не вызывает. Всплывет завтра наша взрывчатка у каких-нибудь басмачей — нам с тобой задницу на японский крест порвут. Меня в народное хозяйство погонят. А я не хочу на твоем месте оказаться, бутылки от пенсии до пенсии собирать. Гы-ы, не обижайся: шутка. Пей давай.

Вольдемара задело высказывание товарища. Но виду он не показал.

— Значит, тебе деньги не нужны? — произнес Толочко, пригубив коньяк.

— Да разве ж это деньги, гы-ы. Возни больше. И риска. — Они так свободно беседовали в казенных стенах, потому что генерал заранее включил прибор, ставящий помехи жучкам.

— Тут недавно контр-адмирала одного осудили, он продал плавучий док, — продолжал генерал, — восемьдесят миллионов баксов на троих со своими начальниками распилил. Прокурор узнал про это, пришел долю просить. Они его на три буквы. Так он дело возбудил и давай мужиков трепать. Еле откупились. Чуть без штанов не остались. В итоге с двоих сняли обвинения — мол, ничего не знали. А этому контр-адмиралу дали четыре года и тут же амнистировали. Ни дня не сидел. Легко отделались. А у нас с тобой, Вольдемар, не пароход. Взрывчатка! Чуешь разницу? У нас столько денег не будет, чтобы откупиться.

— Тогда забудь. — Толочко хотел встать, но товарищ положил ему руку на плечо и посадил обратно.

— Тебя жизнь ничему не учит, — покровительственно сказал генерал, — торопишься слишком, так и норовишь в дерьмо вляпаться. Тут обмозговать все надо.

Вольдемара покоробил тон товарища. «Так вот ты какой! Хорошо, я запомню».

— Взрывчатку можно в Чехии купить, — произнес генерал, — «Семтекс» — хорошая вещь. Очень популярна у террористов. Гы-ы: шутка. Закупить проще простого: создаем подставную фирму. Покупаем для горно-подрывных работ, скажем, в Казахстане. Нанимаем самолет и перевозим. С таможней, правда, придется повозиться, чтобы разрешение получить. Так что выйдет гораздо дороже. Ты сможешь своего кадра развести, чтобы цену набавил?

— Постараюсь.

— Так действуй! Всему тебя учить.

После беседы у Толочко остался неприятный осадок от хамства товарища. «Раньше он себе такого не позволял. Вот что значит быть пенсионером. Каждый мудак тебе в лицо тычет».

Он созвонился с Усмоном. Тот поторговался. Но согласился добавить. Это улучшило Вольдемару настроение. Он откинулся назад в кожаном кресле, завел руки за голову и начал просчитывать варианты.

Бред, конечно, надеяться вернуться на госслужбу. В обойму очень трудно попасть снова. Его там уже никто не ждет. Но разве раньше было иначе? Разве кто-то ему принес на блюдечке генеральское звание? Нет! Он добился его своим горбом.

На полированном столе работал радиоприемник. Новости сменились бойкой песней. По-мальчишески звонкий голос пел от лица боксера. («Голос от лица, какая глупость!» — хмыкнул Толочко.) Мол, меня побили. Я лежу без сил. Но точно знаю: встану. И точно знаю — буду бить. Я им еще задам жару! Ведь можно только стоя жить!

«Да, я встану!» Песня воодушевила Вольдемара. Варианты один краше другого побежали перед глазами. Через десять минут он искренне поверил, что все пойдет по самому лучшему сценарию. Иначе и быть не может. Поэтому Толочко стал даже прикидывать, куда ему пойти после того, как вернется в обойму. «В Минобороны точно не вернусь. Я уже перерос этот уровень. В Совет безопасности? Это отстойник. Нет, лучше в правительство. А еще лучше — в администрацию президента. Там все рычаги власти». Нет, конечно, туда попасть будет не просто. Но он знает свою цель. А это полдела.

«Когда попаду в администрацию, растопчу этого урода. Будет знать, как хамить».

Глава 3

Найденыш больше не видел снов. Современные события он реконструировал во время допросов, очных ставок, прочих следственных действий. Ему давали читать протоколы с показаниями свидетелей. Но это была чужая жизнь. От нее никакого следа в сердце.

Почему же таджикские сны были такими яркими, а тут словно обрубило? Видно, перепахала его Азия. Еще тогда. Что-то такое произошло…

Восток вообще затягивает человека. От него (из него) трудно вырваться. И все равно он будет преследовать в снах. Тянуть обратно. Туда, где жизнь неспешно тянется тысячелетиями…

«Может, я еще там сошел сума? — думал Найденыш. — Или здесь сошли сума все вокруг? Откуда взялись эти бумаги, допросы. Этого же не было, потому что не могло быть никогда. Они пытаются убедить, что я… я… но это же невозможно!»

Антонина увидела Ветрова по телевизору. И разволновалась. Ее кожа стала горячей. Грудь переполнило. А сердце громко и сладко заухало.

Она была поражена и напугана этой реакцией. Прошло столько времени. Антонина вышла замуж, родила Игнатьеву сына. В ее жизни все было ровно и спокойно. И вот будто ворвался вихрь из прошлого… Она не могла сидеть на месте. Ее буквально носило по квартире. Малютка, оставшись без присмотра, успел залезть в холодильник и побить яйца, поджечь спичками салфетки и рассыпать муку на кухне. Антонина даже не заметила этого.

Ночью она просто затерроризировала усталого мужа в постели. Но при этом несколько раз чуть не назвала его Андрюшей. Утром, сдавая сына в детсад, она дала себе твердое слово, что больше не будет вспоминать про Ветрова. И уж точно не попытается найти его.

— Дайте «Советский труд», — попросила Антонина в первом попавшемся на глаза газетном киоске. «Почитаю статью, интересно же, — сказала она сама себе. — И все. О Ветрове больше ни слова. Забыла о нем».

Статью она так и не прочитала. Зато нашла телефоны редакции и позвонила по ним. «Что я делаю? Что я делаю? — мысленно кричала женщина. — Надо бросить трубку. Зачем мне это?»

— Добрый день, — мягко произнесла она, когда на том конце провода ответили, — вы не подскажете, как я могу позвонить Андрею Ветрову?

Андрей в это время беседовал со службой безопасности редакции. Его не на шутку встревожила угроза по телефону. Охранники утешили:

— Если бы серьезный человек был, то сразу бы убил. Зачем предупреждать? Угрожает шваль одна. Так что не волнуйся. А если все-таки будут убивать — приходи, поможем.

— Кому поможете — мне или им?

— Как получится. Ха. Не бери в голову, все будет нормально.

Услышав, что кто-то еще звонит по поводу статьи, он чуть ли не силой поволок рослого телохранителя к аппарату. Будто из трубки мог выскочить террорист.

А когда узнал, кто на проводе, замахал охраннику руками, мол: все, спасибо, не надо пока помощи. Сам разберусь.

Он удивился звонку. Но все же был тронут. «Надо же, не забыла». Эта мысль была приятна. Правда, он давно уже вычеркнул Антонину из сердца. Или, по крайней мере, считал, что вычеркнул.

Антонина что-то сказала про статью — мол, прочитала. Неплохо написано. Но по голосу, по тону, было понятно: она звонит не за этим. Ветров поначалу был настроен довольно холодно: поезд ушел. В одну реку не войдешь дважды. Но он не смог переброситься парой-тройкой незначительных фраз и закончить разговор, как это следовало бы. Выдержки не хватило. Он увидел, словно наяву, как Антонина выгибается и стонет. От этого даже немного закружилась голова.

— Могу я тебя пригласить на чашечку кофе? — произнес Ветров. — На правах старого друга, разумеется. Знаю как раз одну модную кофейню. Как написал известный глянцевый журнал, это наилучший уголок для задумчивости после внезапного свидания.

— Я согласна, — просто и ясно ответила она.

«Зачем она позвонила? — думал Андрей, когда шел в кофейню, в которой назначил свидание. Уж конечно не потому, что любит. Сама ведь меня бросила. Может, деньги нужны? Или муж бросил одну с ребенком, вот и решила выдернуть меня из запаса?» Но вариант «муж бросил» Ветров отмел сразу же, едва увидев Тоню за столиком кофейни. «Таких женщин не бросают. Изредка их убивают. Но никогда не бросают!»

Антонина отметила, что у Ветрова не осталось и следа от намечавшегося в Таджикистане животика. А плечи стали широкими.

— Отлично выглядишь, — искренне сказала она.

— Спасибо, ты тоже, — с жаром произнес он, уставившись на вырез платья на ее загорелой груди.

— Я правду говорю. Ты что, занимаешься спортом?

— Да. — Ветров не солгал. Но, конечно, не стал распространяться, что толкнуло его в спортзал. Однажды Сталина ущипнула его ниже спины. Да-да, взяла и ущипнула. То была какая-то игривая минута в их отношениях. Как раз говорили о литературе. И щипок, по идее, должен был подтолкнуть Андрея на следующий шаг. Но Сталина вдруг стала серьезной.

— Как-то у тебя слишком мягко. Как желе, — сказала она и отошла.

На Ветрова эти слова произвели шоковое действие. Оставшись один, он начал тыкать себя в ягодицы. Действительно, было очень мягко. Потом пощупал дряблые мышцы. Постучал по отвисшему животу…

После этого внутри него будто что-то переключилось. Андрей стал бегать по утрам. Записался в спортзал. Через несколько месяцев он, задержавшись как-то перед зеркалом в ванной, с удовольствием отметил, что живот подобрался, плечи стали шире. Потом ущипнул себя — там тоже появилась упругость. С тех пор Андрей часто проводил «контрольные» щипки, дабы убедиться, что тренировки достаточны.

— Я иногда бегаю, — сказал Ветров, — чтобы меньше болеть. Так сказать, бегом от простуды. Но это все ерунда. Ты лучше расскажи, как ты жила все эти годы?

— Ты не расстроишься, если я скажу, что хорошо?

— Нет, порадуюсь. Хоть у тебя все хорошо.

— А у тебя, можно подумать, плохо?

— Да, в общем и целом, нормально. Только вот недавно, понимаешь, меня зацепила одна мысль: мы не киты.

— Что, прости?

— Мы не киты, представляешь? Если об этом не задумываться, можно жить спокойно. Даже быть довольным собой. — Ветров отломил ложечкой кусок нежного вишневого штруделя. — Но потом — бац! — тебя настигает понимание, кто ты такой на самом деле.

— Не поняла.

— Может, оно и к лучшему. Вот, допустим, есть на свете киты — сильные и благородные гиганты. Они — воплощение всех достоинств. По сравнению с ними мы, люди, — мелкие животные, проводящие жизнь в бестолковой суете.

— А с чего это ты стал думать о китах? — Антонина обеспокоенно посмотрела на Ветрова: все ли с ним в порядке.

— Я прочитал «Охоту на овец» Харуки Мураками. Именно таким было жизненное кредо главного героя. Он понял это, когда увидел в океанариуме китовый пенис, похожий на ссохшуюся кокосовую пальму. Понимаешь? Людям до китов далеко. Во всех смыслах.

— Да-а, — Антонина задумалась, отрешенно посмотрев мимо Ветрова, — наверное, жаль, что мы не киты.

Они оба чувствовали некоторое воодушевление. Но разум говорил: на этом все и должно закончиться. Что было, то прошло. Теперь у каждого своя жизнь. Не стоит ее усложнять.

— Но с другой стороны, может, и хорошо, что мы не киты, — произнес Ветров, доедая штрудель. — На одном планктоне я бы долго не протянул. Даже с китовым пенисом. Точнее, тем более с китовым пенисом…

— Всегда приходится чем-то жертвовать.

В постели они оказались через несколько дней. Поскольку она теперь была замужем, любить друг друга им пришлось днем. Украдкой.

От этого (любовь на грани риска, любовь вопреки запрету, любовь-безумие!) Ветров распалялся еще больше, а Антонина изгибалась и стонала.

А потом из ее груди вырвалась радуга. В тысячу раз ярче обычной радуги.

В ту секунду в Москве была всего одна счастливая женщина. Но никому до этого не было никакого дела. Все остальные (десять с лишним миллионов) занимались своими делами. Примерно в то же самое время генерал-лейтенант Мазуров вызвал подполковника Филина.

— Разрешите? — Константин открыл дверь.

— Проходи, садись.

Окна в кабинете генерала выходили на «Детский мир». Когда Филина после академии взяли служить в главк (по протекции Мазурова, естественно, давно перебравшегося в Москву на повышение), он первое время часто отвлекался во время совещания на красивый вид из окна. Потом привык.

Но долго не верилось, что он обрел-таки тихую гавань и это уже навсегда. По ночам ему часто снился Таджикистан. Казалось, стоит открыть глаза — и увидишь за окном тутовник. А утром придется идти на остановку возле просыпающегося восточного базара. Ждать служебный автобус и ехать на работу под охраной бронетранспортера.

Ночью в него часто стреляли. Во сне. Он убегал. По желтым барханам. Пули, как град, стучали рядом. А ноги становились словно деревянные. Не слушались. Его охватывал ужас: вот-вот убьют. Где же автомат, почему нет в руках автомата? Беги же, беги! И тут он просыпался. Рядом мирно посапывала жена.

Не Леночка.

С ней он встретился еще несколько раз и все как-то мимоходом. Она приехала из Москвы совсем другой. Не его Леночкой. Чужой. Как Москва может перемалывать людей, он вскоре понял и сам, поступив в академию.

Мазуров выхлопотал ему квартиру в Митино. Об отношениях Константина и Леночки генерал ни разу не заговаривал. А вскоре Филин женился. Жена, хоть и москвичка, но из военной семьи. В начале нового тысячелетия у них родился сын. Подгузники, памперсы и детское питание надолго заняли очень важное место в жизни Константина Филина.

Но главное — у него появилась было мечта. Теперь он точно знал, чего хотел от жизни: свой дом! «Молодым еще можно жить в квартире, — рассуждал Константин, помогая жене стирать пеленки, — но к старости надо иметь свой дом, чтобы можно было обойти его». И еще, думал он, было бы хорошо, чтобы вокруг росли березки. А в соседнем пруду водилась бы рыба…

Правда, он и без пруда был абсолютно счастлив. Любил жену до безумия. На руках носил. По вечерам играл с сыном. А когда ночью слышал рядом с кроватью шепот чуть повзрослевшего сына: «Папа, можно к тебе?» — душа его просто переворачивалась.

Единственное, что чуточку омрачало счастье, это мысль-пятнышко — все когда-нибудь заканчивается. Даже безоблачное счастье. Как оно может заканчиваться, Филин прекрасно знал. Оттого и тревожился. И еще ему временами казалось, что однажды он не успеет проснуться и его убьют во сне. По-настоящему.

Найденыш не мог прочитать это в протоколе. Но он это знал. Потому что и сам видел точно такие же сны. В другой жизни.

— Нам придется сократить агентурные операции в странах СНГ, — сказал генерал Мазуров, — готовь предложения по зоне «Юг».

— Как же так? Это невозможно, — воскликнул Филин. — Узбекистан и Туркмения граничат с Афганистаном. А с Казахстаном у нас общая граница, которая практически открыта. Как можно свертывать операции?

— Что ты мне это доказываешь? Я сам все прекрасно знаю. Выполняй приказ.

— Есть выполнять приказ. — Филин вздохнул. — Неужели нет никакого выхода? Придется же резать по живому.

— Сократили финансирование.

— Надо что-то придумать, — задумчиво произнес Константин.

— Что? Думаешь, мы не перебирали варианты? Сидят генералы, ничего не понимают, а тут пришел подполковник и сказал, как надо делать.

У Мазурова было плохое настроение. Поэтому спорить не стоило. Но и сдаваться Филин не собирался. Надо было придумать на ходу выход, а потом забросить наживку. Сделать так, чтобы начальство поверило, будто это его собственная, начальства, мысль. Алгоритм известен, дело за малым: найти выход.

— В Узбекистане и Туркменистане приходится работать под плотной опекой контрразведки, — Константин рассуждал вслух, стараясь затянуть разговор, пока не придумает выход (или выход не найдется сам собой, как бывало не раз), — если сейчас откажемся от наработок, потом будет очень трудно восстановить оперативные позиции.

— И тем не менее, Костя. Я слишком долго тебя знаю и слишком хорошо отношусь, чтобы просто так послать к черту и выгнать взашей. Сделай милость: не нарывайся.

— Я тоже вас очень уважаю, — то была, конечно, лесть, но Филин говорил совершенно искренне, и это его немножко извиняло, — вы мой учитель. Вы же прошли всю Среднюю Азию, по кирпичику создавали агентурную сеть. Я просто не могу видеть, как дело, которое вы создавали, пытаются разрушить. Просто отказываюсь принимать в этом участие.

Мазуров как-то странно хмыкнул и встал из-за стола. Филин удивленно посмотрел на него. Генерал открыл шкафчик, достал с полок две хрустальные рюмки, полбуханки черного хлеба, завернутого в целлофан. Из встроенного в шкаф холодильника извлек запотевшую бутылку водки и твердый шмат сала.

— Давай выпьем, — сказал Мазуров, выставляя все это на полированный стол.

Константин обомлел. Такого с шефом никогда не бывало. Да, они давно служили вместе, и Мазуров покровительствовал ему. Но при этом все равно оставался начальником. А Константин — подчиненным. Дистанция соблюдалась. Даже роман с Леночкой не позволил перешагнуть эту грань.

— Вот такие дела, Костя. — Генерал нарезал швейцарским перочинным ножиком сало. Положил ломкие кусочки на хлеб.

В Азии им больше всего не хватало именно запотевшей водочки (доведенной в морозилке до кондиции слезы). Не какой-нибудь польской или местной «отравы». А качественной водки с мягким вкусом, что обжигает не сразу. Сначала бежит по стенкам пищевода холодок, который вдруг начинает горчить. Его сразу же надо закусить ломким кусочком сала (никак не теплым и мягким!) на черном хлебушке.

Закусывать хорошую водку колбасой — это моветон. Так делают только алкоголики. У них-то обычно и денег нет на хорошую водку. Богатые гурманы закусывают водку икрой. Гурманы победнее — малосольным огурчиком. Но только мужчины, что были вдали от родины, воевали в жарких странах, могут по-настоящему оценить, какое это удовольствие — качественная водка с холодным салом. В ней душевность, терпкость и немножко ностальгии.

— Возможно, все, что мы делаем, больше никому не понадобится, — с грустью сказал Мазуров, разливая по рюмкам.

— Почему? — Константин даже испугался, что невольно затронул у генерала какие-то струнки. Он намеренно пошел на лесть, чтобы размягчить начальника. Это был банальный прием, который сработал сверх ожидания. Почему же Мазуров, который сам был опытным разведчиком (иногда Филину казалось, что он даже умеет читать мысли), так легко клюнул?

— На столе президента лежит указ о передаче нас в ФСБ, — ответил генерал.

Слухи о том, что пограничников вернут в госбезопасность, ходили давно, наверное, с того самого момента, как ФПС вывели из КГБ (или как он назывался на тот момент?). Так что Филин им не верил. Но Мазуров, он-то опытный волк, как мог на такое купиться?

— Это не просто слухи, — хоть Константин и пытался скрыть свои мысли, Мазуров легко разгадал их, — у меня проверенная информация. Дело держится в секрете. Даже наш директор не знает. А я не могу ничего говорить. Все очень серьезно, и раскрывать источники я не имею права.

— Почему же вы мне рассказываете?

— Пей…

Они осушили рюмки, после этого генерал убрал водку обратно.

— Тебе все равно никто не поверит, — сказал Мазуров, — к тому же ты не будешь распространяться, я тебя знаю. А через пару дней это уже не будет секретом. Главк сократят в три раза. Мне уже дали понять, что разведка пойдет под нож первой. Мол, много дублирующих функций. Оставят пару отделов для работы за кордоном. А оперативные единицы, работающие в нашем приграничье и странах СНГ, сократят по максимуму. Теперь соседи будут заниматься оперативной работой.

— Паршиво. — Филину остро захотелось выпить еще рюмку. Но на столе остался лишь бутерброд с салом. Константин проглотил его.

«Возможно, придется искать работу», — подумал он. Впрочем, оставался шанс, что Мазурова подвели источники информации. Такого, правда, раньше никогда не бывало. Зато «проверенные данные» о передаче пограничников в ФСБ возникали уже не раз.

— Обидно, Костя, очень обидно, — с грустью сказал генерал, — я не держусь ни за должность, ни за звание. Понизят завтра — переживу. Но не хочется отдавать псу под хвост то, что вот этими руками создавал. Они же наверху ничего не понимают. Зачем-то создают комиссии по антитеррору… очередная бюрократическая выдумка. Кто там будет реальной работой заниматься? Только бумаги разводить мастаки. А прекрасно выстроенную систему ломают…

— Георгий Остафьевич, вы сами меня учили: настоящий разведчик должен применять оперативное искусство не только в поле, — с жаром произнес Филин, стараясь убедить не столько начальника, сколько себя. — Против начальства — оно, может быть, еще полезней. Вы сами это говорили.

— Говорил. А ты что хочешь этим сказать?

— Ничего. Я не знаю. У меня недостаточно информации, чтобы запланировать какую-нибудь оперативную комбинацию. Может быть, стоит как-то донести до руководства, что у нас основное направление, что не стоит ампутировать прекрасно работающий орган? Пусть даже слегка преувеличить опасность… у нас же масса взрывоопасной информации. Может, реализовать ее так, чтобы добиться у руководства понимания в этом вопросе?

— Никак ты этого не добьешься, Костя, — Мазуров отмахнулся. — Не волнуйся, тебе ничего не грозит. Ты специалист по Афганистану. Это направление будут только развивать. В крайнем случае — тебя с руками и ногами возьмут в службу внешней разведки. Я лично дам рекомендации. Так что не волнуйся. Иди, готовь предложения.

Филин ушел. Но он знал: зерно заброшено. Прорастет ли оно — другой вопрос. На следующий день по радио передали, что президент своим указом ликвидировал Федеральную пограничную службу, передав ее функции в ФСБ. В главке об этом заговорили все и сразу.

— Крантец нам, теперь все маши деньги будет ФСБ себе забирать, нам крохи достанутся, — говорили в курилках.

— Генеральские должности точно порежут. Не быть тебе, Михалыч, генералом. Так и умрешь полковником.

— А тебе что, светило генералом стать? Для нас ничего не изменится. Пусть начальство переживает.

В разведотделе тоже ходили разговоры. Филин обсуждал новости со всеми, но не говорил, что знал их заранее. А после обеда его вызвал Мазуров.

— У меня к тебе доверительный разговор, — произнес он, — в свете последних событий. Боюсь, наверху не представляют, какую угрозу таят действия террористов для России.

— Полностью с вами согласен. — Филин мысленно улыбнулся. «Кажется, сработало».

— Надо проинформировать руководство о планах террористов. Возьми наихудший вариант развития событий, — сам Мазуров искренне считал, что это его идея. Он много думал над этим, потом в разговоре с Филиным у него возникла какая-то смутная догадка. А окончательно план созрел… ночью. Ему приснилось, как он докладывает, что Бен Ладен украл атомную бомбу и собирается провезти ее через границу. Причем даже во сне он понимал нелепость этого вымысла. Ему, однако, поверили, и вопрос сокращения отпал сам собой.

Проснувшись, Мазуров знал, как действовать и кому конкретно положить на стол «страшилку».

— Какие у тебя есть данные по планам «Аль Каиды»? — спросил он.

— Все в этой папке.

— Докладывай сам.

— Есть данные, что «Аль Каида» создала своего рода дочернюю организацию — «Братство во имя истинного ислама», — произнес Филин. Это было чистой правдой, и докладывалось об этом уже не раз.

— Собственно говоря, ничего нового Бен Ладен не изобрел, — продолжал Константин, — этот метод придумал еще Абу Нидаль, которого сами иракцы убили в Багдаде перед американским вторжением. Он создавал организации-фантомы, которые брали на себя ответственность за теракты, а потом растворялись. Как бы то ни было, основная угроза сейчас исходит от «Братства». Вот лежит аналитическая справка, в которой я обосновываю это предположение.

— Говори конкретно, ты не на митинге. Что именно следует ожидать?

— Массовые теракты. — По глазам генерала Константин понял, что они уже обсуждали не реальную угрозу, а «страшилку», которую надо было придумать здесь и сейчас.

Собственно говоря, последние сутки Филин тоже размышлял над этим: какой бы придумать жуткий план, якобы разрабатываемый террористами? Угроза обязательно должна исходить из стран СНГ. По долгу службы Филин знал, что с агентурой у других российских ведомств неважно. После распада Союза вся база и сеть осведомителей остались у суверенных государств. Создавать новую было сложно. Тем более что против наших разведчиков работали бывшие коллеги, которые прекрасно знали формы и методы работы российской (читай: бывшей советской) разведки. Более того, часто были лично знакомы с теми, кто должен был создавать на их территории агентурную сеть.

К тому же ФСБ не имела права вести оперативную работу за рубежом. А СВР и так сокращала операции по всему миру. На создание работоспособных резидентур необходимы силы, средства и время, которых не было. Вот и выходило, что только разведка пограничных войск могла реально собирать информацию и проводить операции в странах СНГ. Так рассуждал Филин. Значит, надо убедить правительство, что террористы хотят нанести удар по России с территории СНГ.

— В Казахстане террористы планируют оборудовать подпольное производство отравляющих веществ. Кроме того, террористы проявляют интерес к психотропному оружию. Как сообщает наш агент, накануне в тайное убежище Усамы Бен Ладена в горах на границе Афганистана с Пакистаном прибыл шейх Мансур. Он продемонстрировал Бен Ладену некое отравляющее вещество, украденное в одной из секретных российских лабораторий.

— Производство? — задумчиво произнес генерал. — Не сильно ли ты хватил?

— Возможности у них есть. Если даже под Парижем пытались организовать производство отравляющих веществ, почему не могут сделать это в Казахстане? А там граница с Россией открыта.

— Хотелось бы более конкретно.

«Это уже деловой разговор», — подумал Филин. Он понял, что хотя это и не произносится вслух, но они здесь и сейчас вдвоем сочиняют небылицу. Страшную небылицу. Которая призвана стать ложью во спасение разведки пограничных войск.

Угрызений совести не было. Наоборот, он верил в правоту своего дела. Недавно он перечитал книгу братьев Стругацких «Жук в Муравейнике». Увидел ее совершенно другими, чем в детстве, глазами. Особенно задел за живое монолог главы КОМКОНа-2 (своего рода контрразведки). Его вполне можно было отнести и к современным спецслужбам: «Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность. И если в пашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения… мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И слава богу, если потом это окажется не так».

«А сейчас воняет не серой — порохом, — рассуждал Филин, — и мы обязаны спасти свою агентурную сеть».

— Источник предполагает, что это был препарат девипам, — на выдохе произнес Константин, дальше пошло само. — Этот препарат — модификация новейшего психотропного вещества, разработанного в наших лабораториях, которое можно использовать как оружие массового поражения.

— Психотропное вещество как оружие массового поражения? — переспросил генерал. — Ты думаешь, что говоришь? Это же бред.

— Так сообщает агент. — Филин развел руками (на самом деле это была импровизация). Мазуров, кстати, не обманывался в этом, а подключался к процессу творчества. Константин же считал: раз мысль вылетела, ее надо развивать и заканчивать. Вдруг это озарение?

— Я не химик, — произнес он, сочиняя на ходу, — психотропные вещества опаснее обычных отравляющих хотя бы потому, что их применения не ожидают. Нет разработанных систем защиты. Недостаток психотропных веществ: их надо вводить внутривенно. То есть долгое время они оставались непригодными для массового применения. Но есть информация, что девипам имеет воздушно-капельное действие. Его нужно распылять. Или им можно отравить водопровод. В результате получаем целый город, сошедший с ума.

— Девипам, девипам… Ничего не слышал…

— У меня тесть работает в одном из «ящиков». Случайно проговорился. Также он сказал, что организовать массовое производство девипама нетрудно — это, мол, оружие двадцать первого века. С одной стороны — оно не смертельное, вроде как гуманное. Но человек фактически превращается в овощ. И противоядия нет никакого.

— Значит, если я тебя понял, «Аль Каида» планирует организовать массовое производство девипама в Казахстане, а потом устраивать теракты в России?

— Да.

— Готовь справку. Только не напирая на девипам. Не надо. Пахнет бульварщиной. Пиши через запятую: отравляющие и психотропные вещества.

— Есть.

— Бумага чтобы через час была у меня на столе.

Найденышу предъявили обвинение еще и в фальсификации документов. Следователь спросил: что вы можете объяснить? Ничего, ответил Найденыш, откуда мне знать?

«Это кошмар. Это какой-то кошмар, — думал он, — я хочу проснуться. Или уснуть, но оказаться там, в Таджикистане. Чем я прогневал тебя, Господи? За что ты наказываешь меня так? Ты ведь знаешь, что я не убивал! Я не мог убить! Да они вообще принимают меня за другого. Объясни им их ошибки, Господи!»

— Мы тебя грохнем, сука, — услышал Ветров знакомый голос.

— Кто вы такой? — Голос журналиста дрогнул. «Спокойно, — мысленно приказал себе Андрей, — нельзя показывать страх. Да и кого бояться? Это же шваль».

— Я — твоя смерть.

Глава 4

…Константин Филин чуточку опоздал на совещание Федеральной комиссии «Антитеррор». Он впервые был на Старой площади и потому не сразу нашел нужный подъезд. Лейтенант в форме Федеральной службы охраны изучил его удостоверение и стал искать фамилию в списках.

— Вот она — двадцать пятый номер, Федеральная пограничная служба, — Константин указал на свою фамилию, желая помочь медлительному лейтенанту и тем самым ускорить процедуру.

— Оружие у вас есть? — флегматично спросил лейтенант.

— Нет.

— Проходите. Вот здесь. Через рамку.

«Как в аэропорту», — подумал Филин. На совещание, проходившее в администрации президента, он попал в самый последний момент. Вообще-то от Федеральной пограничной службы был записан заместитель начальника разведывательного управления генерал-лейтенант Георгий Мазуров — прямой начальник Филина. Но тот в последний момент узнал, что никого из первых лиц там не будет, и тоже послал подчиненного.

— Если будет обмен информацией, прочти донесение Ключника, — напутствовал генерал, — то, что ты вчера составил. А так молу и. Не вылезай без надобности. Когда будут обсуждать план совместных мероприятий, постарайся, чтобы мы лишний раз не мелькали, но в самых важных пунктах, фигурировали.

Филин прекрасно понимал, какие пункты считал самыми важными генерал: те, под которые могло быть предусмотрено дополнительное финансирование. Сейчас как раз обсуждался бюджет на следующий год.

Поначалу он думал, что ехать надо в Кремль. Оказалось — всего лишь до станции метро «Китай-город» — на Старую площадь.

— Куда вы прете, молодой человек? — Тетка с плечами отставной пловчихи оттолкнула Константина и встала впереди на эскалатор.

Люди в метро не знали, что этот человек с приплюснутым носом, которого они безжалостно пихали локтями, которому оттаптывали в толпе ноги, нес очень важную информацию в администрацию президента. А если бы и знали, им, признаться, было бы на это глубоко начхать. Пусть хоть что несет, лишь бы сам не толкался.

В коридорах администрации президента царила заповедная тишина. Практически все двери были закрыты. Кроме одной — в комнате совещаний. Картинка внутри на миг показалась Филину сюжетом из Кафки: на стульях, расставленных вдоль стен и вокруг прямоугольного стола, в полном молчании сидели люди. Они были в строгих костюмах или военной форме. Их глаза смотрели в одну точку — на пустое кресло во главе стола. Ни вздох, ни кашель — ничто не нарушало заповедной тишины.

Филин молча вошел и сел. Огляделся. Знакомых лиц вроде бы не было. Посмотрел на часы: судя по времени, совещание уже шло десять минут…

Наконец отворилась одна из дверей позади кресла. В зал вошел невысокий полненький человек. При его появлении все встали.

— Садитесь, — сказал вошедший, занимая место во главе стола.

Совещание началось с обсуждения повестки, а потом первый докладчик стал долго и нудно рапортовать об успехах.

— Я ничего не пропустил? — прошептал вошедший человек, занимая место рядом с Филиным.

Но прежде чем Константин услышал этот голос, он почувствовал запах. Тонкая струйка терпкого одеколона влетела в ноздри. От вошедшего человека шел легкий аромат душистого перца, перемешанного с дорогим табаком, — запах модного парфюма. Но сквозь него пробивался свой запах, который не мог перебить никакой одеколон. Который не поистерся со временем и который Филин отличил бы от миллиона других. То была слабая ленточка шафрана, незримо тянувшаяся от человека. Для Филина именно она была визитной карточкой Дровосека.

— Ты как раз вовремя, Александр, — прошептал Константин. Он сразу вспомнил это имя, хотя опп не виделись с тех самых пор…

— Какими судьбами? — улыбнулся Игнатьев. Неожиданно он поймал себя на мысли, что рад видеть этого пограничника. «Сколько лет-то прошло? Сразу и не вспомнишь». А Филин подумал: может, попробовать запустить дезу через него? Когда информация приходит из нескольких источников, это всегда убедительней…

— Распишитесь вот здесь, — следователь протянул протокол.

— Зачем, я же ничего еще не сказал, — удивился Найденыш, протягивая руку сквозь решетку клетки.

— Это о том, что вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний.

— Думаете, есть смысл предупреждать? — Подследственный улыбнулся. — Я же все равно ничего не помню.

— Тем не менее вы заявляете, что вас подставили.

— Да.

— Но откуда вы это знаете, если у вас отшибло память?

— Я что-то смутно припоминаю. — Найденыш покрутил ладонью вокруг головы. — Это такие смутные образы. Но, по-моему, это было, точно было. Стрелял другой человек. А потом вложил пистолет в мою руку.

— Вас опознал свидетель.

— Он подошел гораздо позже.

— А говорите, что ничего не помните. — По голосу следователя было ясно: тот не верит ни единому слову обвиняемого.

Найденыш вздохнул.

Уже несколько недель он носил вновь обретенное имя. Но оно было будто с чужого плеча.

Странное дело, раньше казалось: стоит обрести свое «я» и все станет ясно. Однако все стало лишь запутанней. А сам он оказался в пропахшей влажными тряпками и человеческим потом камере. Вот куда его завели поиски имени!

— Распишитесь. — Следователь подал Найденышу протокол допроса.

— У вас хороший почерк. — Обвиняемый просмотрел писанину. — В армии писарем были?

— Я не служил. — Следователь резко застегнул молнию на кожаной папке

В «Советском труде» был вечерний перекрут. Так называли планерку по выпуску номера на Москву. Ответственный секретарь черкал красным маркером по макетам полос.

— Сюда ставим комментарий на расформирование ФПС. Ветров, готов материал?

— Всегда готов, — ответил Андрей, — вернее, давно готов.

— Предлагаю заголовок: «Пограничные собаки станут гэбистскими суками», — дежурный редактор рассмеялся.

— Можно, но это не наш формат, — ответил ответсек. — Придумайте что-нибудь попроще. Вроде — «Перешли границу ФСБ».

— Гениально, — воскликнул Ветров, — так и сделаем.

— А здесь что, — ответсек перевернул макет полосы, — что это за центровик такой?

— Интервью с вице-премьером, единственной женщиной в правительстве, — ответил редактор отдела политики.

— Она сказала что-то умное?

— Что умного может сказать женщина?

— Тогда зачем ставить центральным материалом на полосе? Уберите в колонку.

— Так она же вице-премьер! Можно сказать, наш ньюсмейкер.

— Хорошо, только вам не кажется, что заголовок «Главному меня научила мама» несколько скабрезен? — Ответственный секретарь загадочно улыбнулся.

— Можно поменять: «Не надо бояться перемен».

— Он тоже несколько скабрезен…

— А почему тебе не нравится про маму, объясни, — с напором спросил редактор отдела политики.

— Ну как бы сказать… — ответсек как-то неуверенно улыбнулся и не стал продолжать.

— Я имел в виду, — «политик» стал водить ручкой по тексту, — что, мол, мама меня научила не лгать, честности, доброте, не бояться работы. А что ты имел в виду?

— Да примерно то же самое, только все равно скабрезный заголовок. Ладно, оставь «Не надо бояться перемен». Но подумай еще, может, родится что поприличней. А то заголовок, как в заводской многотиражке. Есть еще какие-нибудь заявки?

— Есть, — произнес Ветров, — заметка про «потеряшек». Очень интересная тема: люди теряют память. Это целая эпидемия. Я как раз хотел предложить заметку в номер.»

— Нет, у нас сегодня плотный номер. Материал про «потеряшек» я читал. Он хороший. Мы его сунем в один из ближайших номеров. Но не сегодня. А вообще, было бы неплохо, если бы отдел расследований занялся шахидами.

— Их подготовкой? Или мишени им подыскать? — съязвил Ветров.

— Разработайте тему. — Ответсек пропустил замечание мимо ушей. — У нас стали часто совершать теракты камикадзе. Откуда они берутся? Сначала они были только в Чечне, потом появились в Осетии. Возможно ли, что завтра шахиды придут в Москву? По-моему, очень интересная тема, поработайте над ней.

— Поработаю, — согласился Андрей, — тем более на меня как раз охотится один террорист. По всему — камикадзе. Возьму у него интервью.

Ветров шутил, хотя на самом деле ему было страшно. Рассчитывать он мог только на себя. Телохранителей никто не приставит. Чего ожидать от психа — неизвестно. Но Ветров решил не менять образ жизни. «Захотят достать — все равно достанут», — рассудил он. После подписания номера Андрей пошел в бар на углу улицы «Правды». Все журналисты так и называли его «На углу». А еще — у Хоттабыча. Официально у бара было какое-то иное название. Хозяином здесь был пожилой ассириец, которого все звали Хоттабычем. Его настоящего имени (как и названия заведения) никто не помнил.

По стеклам ползли капли дождя. Дул осенний ветер, хотя на календаре была весна. Ветров любил осень, и эта весна с привкусом осени ему определенно нравилась. Хотя когда-то давно одна девушка сказала: осень — время плакс. «Как же так, — воскликнул.!. — А Пушкин? Болдинская осень? Разве Пушкин был плакса?»

«Плакса», — ответила девушка.

Вскоре Ветров с ней расстался. Не потому что она не любила осень и дурно отзывалась о Пушкине. Просто так сложилось.

Пушкина Ветров любил. А еще он любил сидеть у Хоттабыча, пить пиво с фисташками и смотреть, как капли дождя ползут по окнам…

В такие минуты все остальное казалось мелким и несущественным… Даже призрачные бриги…

«Зациклился ты на них, — думал Андрей, отпивая глоток прохладного немецкого пива. — Конечно, важно знать, чего от жизни хочешь. Без этого жить трудно. Но вон пиво какое хорошее, разве ради него не стоит жить?»

— Хоттабыч, а почему у тебя нет национального колорита? — весело спросил хмелеющий Ветров. — Я не понял: где шаурма, люля-кебаб, шашлык?

— Хочешь шашлык? — Хоттабыч, улыбаясь, подошел к столу. — Скажи, сейчас принесут. Для тебя совершенно бесплатно…

Он подсел к Ветрову за стол.

Хоттабыч часто подсаживался за стол к постоянным клиентам. А Ветров был здесь очень постоянным клиентом.

— Да нет, не надо, — ответил Андрей, — я так спросил.

— У вокзала тоже моя палатка стоит, там шаурма и шашлык, — так же мягко произнес хозяин, — хочешь — принесут.

На подхвате в баре работали русская официантка и двое молодых ассирийцев. А сам Хоттабыч общался с клиентами. Отчего атмосфера в баре была теплой, почти семейной.

— Знаешь, чего я не понимаю. — Ветров отхлебнул пива, почувствовал во рту приятную горечь. — Все религии проповедуют любовь и тут же, через строчку, призывают убивать во имя веры. Один джихад чего стоит!

— Мало кто знает, что такое настоящий джихад, — мягко произнес Хоттабыч.

— По-моему, про джихад теперь все все знают.

— Есть три вида джихада, — стал мягко пояснять Хоттабыч. — Малый джихад — война оборонительная. Если на тебя напали, изгнали из дома, убивают близких — война нужна. Но сражаться надо на поле битвы, только с войском, а не мирными людьми. По Корану война — пожарище, которое надо потушить. Соблюдение справедливости обязательно, даже если враг ненавистен. Джихад средний — личная смелость, личный подвиг говорить правду своему вождю, султану, президенту, ничего не утаивая. Здесь надо больше смелости, чем в бою. Но самый важный — это большой джихад: война внутри тебя между божественным и дьявольским в тебе. Понимаешь меня?

— А ты ведешь какой-нибудь джихад?

— Каждый из нас ведет какой-нибудь джихад. — Хоттабыч вздохнул.

«Похоже, у Бога задумки-то были неплохие. А люди, как обычно, все испоганили», — подумал Ветров, глядя на бармена. Хоттабыч был смуглым, маленьким и круглым. Грядка седых волос подковой окружала лысину. Лицо — широкое и доброе. Весь облик Хоттабыча был теплым и уютным. Так что Ветрову захотелось заказать еще пива.

— Но ты же не мусульманин, — заметил Андрей, — откуда ты это знаешь, про джихад и все остальное?

— Ассирийцы всегда жили среди мусульман. Когда тесно общаешься с соседями, узнаешь про них больше, чем они сами про себя знают… Люди про себя вообще мало что знают, все больше про чужих… О чем пишешь сейчас? — спросил бармен, после того как официантка принесла Андрею пиво.

— По всей России люди теряют память, причем теряют вопреки законам медицины. Ты что-нибудь слышал об этом?

К вящему удивлению Ветрова, Хоттабыч ответил: «Да».

— Что? — Андрей не поверил Хоттабычу. «Что-то путает… Или привирает…»

— Пару лет назад чеченцы где-то раздобыли девипам.

— Девипам? Откуда ты знаешь про девипам? — Ветров и сам узнал про этот препарат недавно. И случайно. Набрал в поисковой системе в Интернете: «Потеря памяти». Высыпало огромное число ссылок. В основном — мусор. Но среди бесчисленных шарлатанских сайтов и глупых форумов он нашел интересную ссылку. Форум на одном из сайтов, посвященных психиатрии. Некто писал: «Все мысли и чувства человека — это сплошная химия. Любовь, ненависть, гнев — всего лишь химические реакции внутри нас. Познай химию, и познаешь себя. Что вы слышали о девипаме? Ничего. Это секретный препарат. А между тем он может стереть вашу личность. И записать на чистый лист новые чувства. Новые воспоминания. Всего лишь капля этого препарата — и перед нами новый человек».

Другая ссылка привела Ветрова на непонятный сайт. Даже не сайт, а так — страничку безымянного текста, висевшую в Интернете. «Девипам — препарат, разработанный в секретной лаборатории одной из российских спецслужб. Он стирает личностные воспоминания человека, оставляя навыки и умения. Из человека, которому ввели девипам, можно сделать послушного работника или наемного убийцу. Он будет прекрасным исполнителем, который не помнит ничего лишнего…»

Вот и все, три упоминания на более чем тысячу ссылок. Потом Андрей пытался по всем каналам навести справки про девипам. Но везде только пожимали плечами. А сейчас перед ним сидел пожилой бармен (который, по мнению Ветрова, может, и про Интернет ничего не слышал) и рассказывал про загадочный препарат.

— Девипам — это таблетка такая, — сказал Хоттабыч, — выпил, и все забыл.

— Хоттабыч, откуда ты знаешь про девипам? — возбужденно переспросил Ветров. — Но это полдела. Откуда чеченцы узнали про девипам? Я наводил справки в Минздраве, в ФСБ. Там никто не слышал о нем. Хотя я спрашивал у таких людей, которые если б знали — сказали бы. А по роду службы они обязаны знать много. Но они не сказали. Значит, девипама нет. Так как же чеченцы добыли то, чего нет?

— Наверное, у них больше возможностей, — спокойно произнес Хоттабыч.

— Не верю. Если бы они добыли, то подсыпали бы военным…

— Девипам достали московские чеченцы. Из группировки, что держит ночной клуб «Шик», гостиницу и казино, держит бензоколонки на северо-западе, пару рынков, крышует угонщиков дорогих автомобилей, ну и так, еще что-то по мелочи. У них в Подмосковье было какое-то подпольное производство. Заставляли там трудиться рабов. А потом давали тем девипам, чтобы ничего не помнили.

— Откуда ты знаешь?

— Земля слухами полнится…

Хоттабыч не стал уточнять, что несколько его братьев были не последними людьми в преступной группировке, тесно сотрудничавшей с чеченцами. Собственно говоря, поэтому Хоттабыч и жил так спокойно.

— Значит, все люди, потерявшие память, трудились у чеченцев? — спросил Ветров.

— Нет. Но многие.

— Интересно. Спасибо.

— Еще девипам хотели купить талибы — через Хаттаба. Тот имел какие-то связи с этими чеченцами. Но Хаттаба убили. Теперь талибы ищут какого-нибудь другого посредника.

— Извини, Хоттабыч, я тебе не верю. Если это правда, зачем ты мне это рассказываешь, я же могу написать? И почему, если о планах талибов и девипаме можно запросто узнать в обычном баре, спецслужбы об этом еще ничего не знают?

— Я рассказал тебе, потому что знаю тебя, — Хоттабыч нисколько не обиделся, — ты хороший человек. Но ни менту, ни фээсбэшнику я этого никогда не расскажу. Хочешь писать — пиши. Но ты же еще и разумный человек…

Хоттабыч намекал, что трогать эту тему опасно. Но Ветров все равно собирался написать. Правда, без ссылки на Хоттабыча. Ему даже в страшном сне не могла присниться фраза «Как рассказал мне бармен после третьей кружки пива», украшающая статью про девипам…

Найденыш не мог поверить, что он — это он. Казалось, стоит переключить какой-то тумблер, и все изменится. Он начнет жить совсем другой жизнью, в которой не было этого жуткого убийства и вообще ничего плохого не было. Об этом он думал, когда сидел в кресле, опутанный проводами. Перед ним мигала яркая лампа. On жмурился. Но огоньки пробивали сквозь закрытые веки. А за спиной жужжала аппаратура.

— Быстрого эффекта ждать не приходится, — сказал мужчина в белом халате, проглядывая тетрадку с графиками, — электрическая активность коры с тенденцией к дезорганизации, альфа-активность недостаточно регулярна. Но признаки дисфункции имеют стремление к затуханию.

— И что это значит? — Следователь перевел взгляд с доктора на Найденыша и обратно.

— Память постепенно должна вернуться, — ответил доктор, — по крайней мере, никаких необратимых изменений не выявлено.

— Отлично, я позвоню вам, когда все вспомню. — Найденыш улыбнулся доктору и следователю.

Заместитель начальника 5-го сектора Управления по защите конституционного строя ФСБ полковник Сергей Опарин задержался на работе после дежурства. Начальник отдела отписал ему несколько документов, которые надо было отработать. Сергей раскрыл синюю папку. Поверх всех бумаг лежала вырезка из «Советского труда»: статья «Люди из ниоткуда». К ней было подколото письменное указание: проверить.

Сергей перечитал статью. Зевнул. Отложил в сторону. «Писаки, — с неодобрением подумал он, закрывая рот кулаком, — напишут ерунду, а ты потом разбирайся. Пять против одного: чья-то фантазия. Зря время потеряю. Постой-ка, постой-ка…» Он обратил внимание на фамилию автора, которую сначала пропустил.

«Ветров, подлюга, — мысленно воскликнул он. — Опять за свое. Может, встретиться, по башке настучать?» Ленивым движением он достал из стола папку. Аккуратно вывел: «Дело оперативной проверки №…» «Пустая голова». Набросал план действий. Написал запрос в военную контрразведку с просьбой выслать дело оперативной разработки капитана Андрея Ветрова. В принципе, нужды в нем не было. Но жизнь научила Сергея: чем больше бумажек будет подшито, тем лучше. Тем более что добыть эту бумажку труда не составляло: он точно знал, куда писать и что именно спрашивать.

Из Таджикистана Опарин перевелся совсем недавно. В Москву попал по знакомству: старый товарищ, с которым когда-то вместе начинали службу, перевелся в территориальные органы (военные контрразведчики называли их еще — «театральные»), Занял высокую должность в Департаменте защиты конституционного строя и борьбы с терроризмом. Предложил Сергею место.

«Не думал, что на старости лет стану театралом», — подумал Опарин, но на перевод согласился. Чем больше проходило времени, тем теплее становились воспоминания о Таджикистане, и людях, с которым служил. Даже если эти люди раньше были чем-то неприятны…

— Опять ты глупости всякие пишешь, Андрей. Таджикистан тебя ничему не научил?

Они встретились с Ветровым в баре у Хоттабыча. Сели за угловой столик, спрятанный за барьером.

— Когда я последний раз писал глупости? Напомни, вы там в ФСБ лучше знаете.

Разговор шел в грубовато-дружеском тоне. Опарин и Ветров хоть и не были в Таджикистане друзьями, но сейчас сразу перешли на «ты».

— Да вот взять «потеряшек» твоих, — говорил Сергей. — Зачем накручиваешь? Ударился кто-то башкой, забыл что-то. А ты на всю страну раздуваешь.

— А ты читаешь нашу газету? Слушай, я в восторге. Не знал, что кто-то читает мои статьи!

— Да я не читаю. Опарин пожал плечами. — Один раз в туалете случайно наткнулся…

— Вот видишь. Моя работа все равно хоть иногда приносит пользу, а ты можешь так сказать про свою?

— В глаз хочешь?

— Нет.

— Тогда не задавай глупых вопросов.

— У нас свободная страна, и ты не можешь просто так угрожать дать журналисту в глаз. Сейчас госбезопасность действует более мягкими методами. Так что ты хотел узнать про «потеряшек»? »

— Ничего абсолютно. Просто к слову вспомнил. — Опарин выпил пиво, закусил орешками. — Помнишь, ты писал про Толочко? У тебя остались какие-нибудь документы?

— Нет. Я все хранил дома. Когда приехал после ранения, из квартиры все выгребли. Даже не знаю кто.

— Таджикские менты проводили обыск.

— Тогда понятно.

— Больше у тебя ничего не осталось?

— А ты почему интересуешься, ты же вроде ушел из военной контрразведки?

— Так и Толочко больше не служит, — парировал Опарин. На самом деле история с миротворцами была прикрытием основной цели разговора. Привычка шифроваться сидела у Опарина в крови. Он основательно навел справки про давнее дело, чтобы создать у Ветрова впечатление: ФСБ интересуется именно этим. А зачем? Да мало ли…

Потом в ходе разговора Сергей вновь как бы между делом ввернул вопрос про «потеряшек». Андрей легко разговорился. Ему было приятно показать чекисту, что журналисты порой осведомлены не хуже, чем ФСБ. Остальное — ненавязчиво уточнить и запомнить конкретные факты, фамилии, названия больниц — было для Опарина уже делом техники.

После беседы чекист все тщательно записал. Установил адреса, телефоны. Проверил: абсолютно все факты подтвердились.

Ветров не врал.

Опарин, признаться, такого поворота не ожидал.

Глава 5

«Почему весь мир ополчился на меня? — думал Найденыш, меряя шаги в прогулочном дворике. — Я никому не сделал зла. Я всегда был справедлив».

Ему почудилось, что откуда-то сверху — через натянутую сверху металлическую сетку, ограждавшую заключенных от неба — долетела капелька весеннего запаха. То была легкая сладость распускающейся почки с небольшой примесью морозной свежести. Вместе с этим ароматом возникло воспоминание из далекого детства.

Первое сентября тысяча девятьсот забытого года. Ему семь лет. Он стоит в школьной форме. Перед ним на коленях мама, собирающая портфель. «Это пенал, здесь ручки, это линейка, это тетрадь в клеточку, а вот в линейку», — объясняет она, подробно рассказывая, для чего нужен каждый предмет. Он смотрит на нее сверху вниз и чувствует (хотя идет в первый раз в первый класс), что сегодня ничего из этого не понадобится, и не надо объяснять так долго. В конце концов он сам разберется.

Он торопит: мама, заканчивай быстрей. И не понимает малец, что мама любит его, беспокоится о нем, как никто и никогда. Ничего более ценного, чем ее любовь и забота, в его жизни не будет. Знал бы это тогда, ни за что бы не поторопил ее. Ему до боли захотелось вернуться в тот момент и сказать маме: люблю тебя больше жизни! Эти слова она так ждала, пока была жива, по не дождалась.

В чьей жизни это было? Найденыш уже и не мог сказать. Возможно, это было у каждого, кто ему снился: у Ветрова, у Опарина, у Филина. Но Найденыш знал: в его собственной жизни это было точно. Независимо от того, что бы сейчас ему ни говорили и что бы он ни вспоминал.

«Ах, если бы знали все те, кто сейчас меня ненавидит, — сглатывая слезы, думал Найденыш, — как меня любила мама, они бы никогда… никогда не посадили бы меня в тюрьму». Ему пришло на ум, что неприязнь к человеку растаптывает в первую очередь любовь его матери. Она ведь душу в него вложила!

— Съездишь в Кантемировскую дивизию, — сказал Ветрову редактор, — фонд «Опора армии» проводит благотворительную акцию.

— А как же шахиды? Я разрабатываю тему, которую заказал мне секретариат.

— Шахиды подождут. А с фондом у нас рекламный договор.

На следующий день Ветрову пришлось рано утром вставать и тащиться на Кутузовский проспект, где в отдельном особнячке недалеко от Триумфальной арки располагался фонд «Опора армии».

У ворот уже стояла вереница «Волг», «мерседесов» и «газелей». Особняком была припаркована черная «Чайка». Андрей нашел человека, распоряжавшегося отправкой, — бойкого генерал-майора. Тот посадил журналиста в «Волгу».

Процессия приехала в артиллерийский полк. Из машин вывалила толпа генералов. В самом главном Ветров с удивлением узнал… Толочко.

— Я председатель фонда «Опора» Вольдемар Толочко, — представился тот с трибуны актового зала, заполненного лысыми худенькими новобранцами, — мы берем под шефство ваш полк. Будем помогать служить. А вы не забывайте о своей великой миссии — защищать Родину и тех, кто вас ждет дома.

— А солдаты-то не наши, — услышал Ветров голос за спиной; говорили офицеры в песчаной форме, — это сборы, а у нас в полку и солдат-то почти нет. Хватает только, чтобы в караулы через день ходить.

После выступления Толочко вручил командиру полка два телевизора и кофеварку. После этого ватага генералов прошла в офицерскую столовую.

Застолье затянулось. А после раскрасневшиеся генералы как-то очень быстро разъехались. Машина, на которой приехал Ветров, куда-то испарилась. Перед столовой осталась только «Чайка». Ветров стоял рядом с ней в растерянности.

— Кто еще едет в Москву? — спросил Толочко, спускаясь по ступенькам столовой.

— Я, — робко ответил Ветров.

— Садитесь, молодой человек, — вальяжно произнес генерал, — подвезу. Только вперед — рядом с водителем.

Ветров заметил, что у Толочко появился забавный животик. А лицо со времен службы в Таджикистане заметно округлилось. Под выпученными глазами появились припухлости.

— Вы откуда молодой человек? — спросил генерал, развалившись на заднем сиденье.

— Из «Советского труда».

Они разговорились. Когда Ветров назвал свою фамилию, — Толочко сразу же ее вспомнил. Но виду не подал. «Забавно», — подумал генерал, у которого было хорошее настроение. Перед ним сидел человек, который сломал его карьеру. Несколько лет назад он был готов убить этого журналиста. А теперь подвозит его на своей машине. И видит в нем не монстра, но приятного молодого человека, чем-то похожего на его сына. «Хотя, наверное, надо разорвать договор с «Советским трудом», а то получается, что я этому подонку плачу», — подумал Толочко.

Как только «Чайка» въехала в Москву, она сразу же попала в пробку.

— Черт! — воскликнул водитель. — Пешком быстрее идти.

— Много, очень много машин, — с ленцой в голосе заметил Толочко. — Откуда только берутся? В Москве надо ездить на метро.

Водитель поддакнул.

— В час пик в метро толпа, — возразил Ветров, — пробки такие, что можно на полчаса у эскалатора застрять. Так что быстро не пройдешь. Уж лучше медленно ехать в машине, чем толкаться в людской пробке…

— Да? — генерал искренне удивился. — Так много людей пользуются метро?

Толочко попытался вспомнить, когда он последний раз ездил на метро. Выходило, что еще в советские годы. Или в самом начале девяностых. А потом как-то незаметно метро перестало для него существовать. Однако, к удивлению Толочко, оно после этого никуда не исчезло.

— Хотите, я подарю вам свою книгу? — Ветров вдруг полез в сумку. — Я как раз про Таджикистан написал.

— Да?

— Упс, кажется забыл. Ой нет, вот она.

— Молодой человек, а что такое «упс»?

— Ну, это такое американское выражение, вроде — ой, блин. Или опаньки.

— Буду знать. — Толочко снисходительно улыбнулся.

Ветров протянул литературный журнал (он всегда носил в сумке пару экземпляров, чтобы при случае перед кем-нибудь похвастаться и вручить).

С книгой (точнее, повестью) вышла целая история. В Москве Ветров не забыл про свою ГЦЖ (Главную цель жизни). Он сел за книгу. Написал про Таджикистан, назвал бесхитростно: «Причал шахидов» (после чего автор этого «причала» обвинил его в плагиате — краже названия). Повесть была жутко сырой: характеры не проработаны, сюжет натянут. Но ее опубликовали в малоизвестном литературном журнале. Правда, Ветров сильно поспорил с редактором.

— Скажите, а зачем так широко раскрывать образ Бен Ладена? — спросил красный как рак редактор. — Он в книге ни к селу ни к городу. Только действие замедляет.

— Как же без него, — удивленно произнес Ветров, — да без него бы ничего и не было. Он же сыр-бор там и заварил.

— Он неинтересен, поймите, — редактор говорил возбужденно, краснел все сильнее (хотя, казалось бы, куда уж сильнее?). — Выйдите на улицу, спросите: кто такой Бен Ладен? Вам никто не ответит. Если уж вам так нужен плохиш-террорист (а с отрицательными героями у вас действительно полный завал), возьмите Басаева или Масхадова. Реальные персонажи. И у всех на слуху.

— Но их не было в Таджикистане. Они же из Чечни…

— Печально, — редактор задумался. — Послушайте, а вы не можете перенести действие в Чечню? Это же очень просто: меняете Душанбе на Грозный, а все остальное остается прежним. Тем более Таджикистан уже все забывать начали, а Чечня еще долго на слуху будет. Как я придумал, а?

Редактор довольно потер ладони, но Ветров возразил:

— Не получится. Это совершенно разный материал…

— Жаль… Но Бен Ладена все равно сокращайте, и не просто сокращайте, а выбрасывайте совсем…

Разговор состоялся 10 сентября 2001 года. А через пару дней редактор сам позвонил Ветрову и сказал:

— Я тут подумал: пожалуй, кусок про Бен Ладена можно и оставить. Вы не будете возражать?

Толочко высадил журналиста возле метро. Андрей, выйдя из «Чайки», нырнул в подземку. Каждому в метро отмерен свой отрезок жизни. Эта жизнь (как и вся жизнь) проходит в тупом движении. Вперед, и только вперед. Даже если точно знаешь: ничего хорошего там не ждет.

Поначалу карта метро была для Ветрова картой столицы. Выходя наверх, он робко жался к станциям, боясь потерять из виду заветную букву «М». Город не был для него единым целым. Скорее — группой станций метро. Вокруг каждой — свой мир. Но эти миры были так же далеки друг от друга, как планеты. Переход из одного в другой для Ветрова был только через мрачный тоннель метро…

Однако со временем черная труба, засасывающая людей, стала давить ему на нервы. Он начал искать другие маршруты передвижения: автобусом, трамваем. И открыл совсем другую Москву, которая была одним единым городом. С Красной площади можно было спокойно дойти до Арбата. А с Китай-города запросто доехать троллейбусом по узким улочкам до Рязанского проспекта. И не надо хоронить себя заживо, пусть даже на несколько минут.

Но в этот раз Ветрову быстрее было на метро. Его подхватил людской поток и понес вниз по эскалатору, по трубам и переходам. Андрея буквально забросило в вагон метро. Но сумка осталась снаружи зажатой в толпе. Ветров дернул за лямки, вырвал и повалился на других пассажиров. Те зашипели.

— Осторожно, молодой человек, — с неприязнью бросила невысокая женщина с пережженными химией волосами.

— Извините, — небрежно ответил Ветров…

Женщина повернулась к нему боком. В руках она держала литературный журнал. «Тот самый, номер!» — Андрея словно обожгло. Он осторожно заглянул ей через плечо. Женщина читала «Причал шахидов»! Это был момент, когда отчаянный военный журналист избил трех громил, завалившихся к нему в квартиру. Те просили пощады, потому что видели: парень крут. В одном из незваных гостей герой узнал однокурсника…

Читательница перевернула страницу. Она преобразилась в глазах Ветрова. Он заметил, что у нее милые кудряшки и удивительно правильный носик. «Знала бы она, кто стоит рядом», — не без гордости подумал Андрей и вдруг представил себя со стороны. Суетливый молодой мужчина с взлохмаченными волосами и бегающим взглядом. Он часто дышал, еще не успокоившись после давки. («Наверняка от меня еще и потом разит, — со стеснением подумал Андрей, — а эту куртку давно пора выкидывать».) Он решил: женщине лучше не знать, кто стоит рядом. Зачем разрушать тот образ мудрого и степенного писателя, который она наверняка уже создала в своей прекрасной головке?

Ветров лишь расставил руки пошире, ограждая женщину от толчков других пассажиров. Три станции он охранял покой единственной своей читательницы, которую видел в лицо. И был абсолютно счастлив.

На следующий день Андрею потребовался справочный материал про фонд «Опора». Без этого статья получилась куцей. Он созвонился с секретаршей Толочко. Та сказала: сейчас вышлю. Но потом оказалось, что электронная почта барахлит. «Скорее всего, эта курица не умеет ею пользоваться», — со злостью думал Ветров, которому пришлось тащиться на Кутузовский проспект в офис фонда. Потому что факс у секретарши тоже не работал. «Как в каменном веке, честное слово!» — мысленно ругался журналист. Он мог бы написать материал за полчаса. А так — с поездками — у него уходил день. Ему было жаль убивать столько времени на проходную рекламную статью, под которой и фамилию-то свою ставить стыдно.

Секретарша оказалась молоденькой девчонкой, у которой вечно все падало. «Тогда все понятно, — про себя ворчал Ветров, которого угощали кофе без сахара. — Хотя нет, непонятно: она же из поколения пепси. Должна быть с компьютером на «ты». Эй, девочка, хватит там возиться, давай мне дискету, и я пошел. Все-таки вежливый я человек, другой бы вслух тебя обматерил. А я только мысленно. Ничего не попишешь — джентльмен».

На диске, который секретарша отдала журналисту, оказалась масса файлов. «Дура, полная дура, — ругался он, мысленно обращаясь к секретарше, — намешала черт знает что. Ну вот, что за фигня: проект договора фирмы «ОАО Трейд лтд» с какой-то такой же. Зачем он мне нужен? Я тебя просил это копировать, дура? Ничего, Толочко тебя быстро научит уму-разуму. У него методы жесткие, я знаю. О, нашел. «Цели и задачи фонда «Опора». Ну и белиберда. Да ладно, чего я буду голову ломать. Скопирую вот так, опа. И вставлю. Как тут и было. Пойти, что ли, пива выпить?»

«Интересно, каково это: начать жизнь с чистого листа? — думал Опарин. — Хотел бы я попробовать?» Он попытался представить, что бы стер в своей жизни, выпади ему такая возможность. Не нашел ничего. Хмыкнул. «Мне что стирай память, что не стирай, все равно в итоге стану полковником ФСБ. Это судьба», — мысленно пошутил он, набирая номер телефона.

Опарин созвонился с заместителем директора Института Сербского Гурамом Джанашвили.

— ФСБ? Это серьезно. — Чувствовалось, что человек на другом конце провода улыбнулся. — Чем могу служить?

Они договорились о встрече. Опарин приехал в институт.

— Мы сами только недавно узнали о таких расстройствах психики, — сказал психиатр. — Но наука еще нуждается в доказательствах. Однако если амнезия наступает в молодом возрасте — это необычно.

То есть это аномалия?

— Абсолютная. Но это полбеды. Дело в том, что структура человеческой памяти послойна. Как пирог. События жизни в память записываются по годам. Мы считали, что человек запоминает все вместе — и себя, и окружающих. Можно забыть кусок жизни, ничего страшного. Но здесь же совсем другое: стирается весь автобиографический стержень! Я умею писать, читать и рисовать, я помню, какие были фильмы и песни!. А кто я такой — в упор не помню!

Джанашвили возбужденно подался вперед:

— То есть, оказывается, личностный стержень существует отдельно от памяти. А вот это уже настоящая беда! Значит, можно придумать нечто такое, что воздействует только на этот стержень. Это хуже, чем атомная бомба!

— А как можно воздействовать?

— Есть психотропные средства и психотронные (технические). Кстати, этими разработками очень активно занимаются спецслужбы.

— Я открою тайну: ФСБ этим давно не занимается.

— У вас может не быть необходимого допуска секретности, — парировал психиатр. — Вы слышали про пятый НИИ «Медприбор»?

— Что-то слышал, — произнес Опарин, хотя название ему ни о чем не говорило.

— Это институт в Сокольниках. Кому он принадлежит, не знаю, то ли ФСБ, то ли Минобороны. Я слышал, что там велись секретные разработки на эту тему. Это только слухи. — Психиатр пожал плечами, показывая, что сам не склонен верить слухам. — Но говорят о некоей вакцине девипам, которая стирает личностный стержень. Может быть, кто-то украл этот препарат и воспользовался им в своих целях? Только пятый НИИ — очень серьезная организация, никакие утечки оттуда невозможны…

Возвращаясь из Института Сербского, Опарин специально сделал крюк на своей машине и заехал в Сокольники. Психиатр примерно объяснил, где находится институт. На указанном месте Сергей увидел высокий забор, вдоль которого прогуливались милицейские патрули. У проходной не было никакой вывески. Опарин сунулся туда. Внутри возле вертушки его остановил милиционер.

— Вы к кому?

Опарин показал удостоверение.

— Это пятый НИИ? Мне нужен отдел военной контрразведки.

— Я не могу вас пропустить.

— Хорошо. Могу я отсюда позвонить в отдел военной контрразведки?

— Нет, — жестко ответил милиционер.

«Странно!» — подумал Сергей. Впервые за годы службы он столкнулся с тем, что магическое удостоверение ФСБ не действовало. Его грубо отфутболили, словно какого-то бомжа.

«Даже телефонов не дали. В Кремль проще пройти». Уходя, Опарин бросил взгляд на доску документации рядом с милиционером. Там висели образцы пропусков. На них Сергей успел прочитать название организации: «Пятый НИИ Медприбор».

Вернувшись на Лубянку, Опарин быстро написал отчет о встрече с психиатром, составил справку за день. Потом набросал еще один запрос в Управление военной контрразведки по поводу пятого НИИ. («Если институт военный, то его должен опекать отдел ФСБ, — рассуждал Опарин, — надо связаться с этим подразделением».)

Понимая, что бумага может ходить долго, Сергей попытался навести справки про НИИ через бывших сослуживцев по военной контрразведке. Он обзвонил несколько приятелей, но те никогда не слышали про «Медприбор».

Напоследок он приберег главный козырь — заместителя начальника Управления военной контрразведки, которого когда-то знал лично. С трудом пробился к нему на прием.

— Есть такой институт, — подтвердил генерал-лейтенант. — Чем он занимается, рассказать не могу: у тебя нет необходимого допуска.

Опарин был поражен: он имел допуск секретности самой высокой степени. Оказалось, что мог быть выше…

— Мы проведем проверку по твоему сигналу, — сказал генерал, — но там очень высокий режим охраны, никакая утечка информации, не говоря уже о материалах, невозможна в принципе…

…Ветрова с утра просто распирало от счастья. Без всякого повода. Просто было хорошее настроение, и все. Ну, может, еще подогревало предстоящее свидание с Антониной.

Андрей зашел в кабинет. Сталина стояла возле своего стола. Смотрелась в маленькое зеркало и красила помадой губы. Ветров легонько ткнул ее пальцем чуть ниже ребра:

— Привет!

Она вздрогнула и отмахнулась.

— Ничего личного. — Андрей широко улыбнулся. — Это всего лишь тестостерон. Впервые был получен в Кристаллической форме в тысяча девятьсот тридцать пятом году из семенников быка. Играет в крови, понимаешь…

— Поиграй где-нибудь в другом месте.

— Брось, не будь такой зажатой.

На столе зазвонил телефон. Андрей поднял трубку и услышал знакомый шипящий голос:

— Перестань писать про девипам, сука.

— Хорошо, — спокойно сказал Ветров, но уровень тестостерона в его крови разом упал, — а про что именно мне писать?

— Я все сказал. Если еще хоть что-то напишешь — тебе не жить.

— А пока не написал, можно жить спокойно?. — Ветров почему-то почувствовал уверенность. — То есть предыдущие вы мне прощаете? Спасибо.

Андрей не знал, что звонивший человек не был швалью или психом. Он предпочел бы убить журналиста. Но по разным причинам не мог сделать это сразу. Поэтому решил его пока просто попугать. Чтобы не совался куда не следует. Этот план не отвергал убийства, просто откладывал его на время. Но ненадолго.

Александр Игнатьев поехал в НИИ «Медприбор» за консультацией. После того как он получил донесение от Филина, он решил его проверить.

О существовании пятого НИИ (еще его полуофициально называли Клиника) Игнатьев узнал всего несколько месяцев назад. Он вел охоту за Хаттабом. Точное имя террориста — Хабиб Абдул Рахман. Кличка — Черный Араб. Он приехал в Чечню летом 1995 года, после боев на таджикско-афганской границе. С ним была группа из двухсот ваххабитов, обученных и экипированных на деньги Бен Ладена. Очень скоро он развернул сеть лагерей подготовки террористов. А прославился засадами на колонны федеральных войск и организацией терактов в России, нападением на Дагестан и взрывом домов в Москве.

ГРУ и ФСБ пытались убить Хаттаба с 1996 года. Несколько раз полевой командир буквально ускользал из рук спецназа. В конце концов Игнатьеву удалось завербовать человека, входившего в отряд охраны Хаттаба. От него разведчики узнали, что Черный Араб окружил себя тройным кольцом охраны.

Агенту-боевику удалось пронести в лагерь Хаттаба в Ножай-Юртовском районе электронный маячок. Находившаяся в горах поисковая группа спецназа пошла на сигнал. Но операция сорвалась: мощности батареек хватило всего на полчаса работы маячка. За это время спецназ просто физически не успел дойти до места.

Тогда Игнатьев предложил отравить Хаттаба. Рапорт с предложением ушел наверх. Там долго думали, а потом Александра вызвал начальник ГРУ. Он приказал готовить операцию и дал телефон специалиста из пятого НИИ «Медприбор».

— Этот человек даст яд, — сказал генерал.

Так Игнатьев познакомился с Доктором, одним из сотрудников института. Тот обработал самым современным отравляющим веществом письмо, отправленное Хаттабу из Саудовской Аравии. (Его накануне перехватило ГРУ.) Любой контакт с письмом являлся смертельным. Причем действие яда со временем значительно усиливалось. Вся цепочка, по которой письмо затем отправили адресату, была обречена. С той лишь разницей, что человек, вскрывший послание, погибал сразу. А остальные — спустя несколько дней. Так что письмо убило не только Черного Араба, но около десятка приближенных к нему людей и курьеров.

Шамиль Басаев, проводивший расследование гибели Хаттаба, догадался об убойной силе письма. По его приказу конверт запечатали в полиэтилен и подбросили в схрон с оружием у селения Горный Аллерой Ножай-Юртовского района. Потом через чеченских милиционеров сообщили про этот тайник федералам.

Сержант из войсковой разведки, нашедший письмо первым, долго его рассматривал. Потом передал командиру батальона. Они оба погибли. А письмо как важнейший источник информации направили в Ханкалу, в штаб федеральных сил. Александр Игнатьев как раз в это время находился в Чечне. Ему принесли это письмо перед отправкой в Москву. Едва дотронувшись, Александр сразу же узнал знакомый конверт.

Он крепко выругался и схватился за трубку телефона, вызывая санитарный вертолет. Этим Дровосек спас себе жизнь. Но все равно получил отравление и попал в госпиталь. А письмо-убийцу уничтожили.

За операцию по ликвидации Хаттаба Игнатьев и получил звезду Героя России…

Доктор навещал Игнатьева в госпитале. Объяснял врачам некоторые тонкости действия яда. Поэтому Александр пообещал ему после выздоровления поставить бутылку хорошего коньяка.

— Я хочу отдать вам должок, — сказал Александр, позвонив Доктору.

— Думаю, вы мне должны гораздо больше, чем думаете, товарищ Герой России, — добродушно ответил Доктор.

Они встретились в прокуренной бильярдной на Кузнецком Мосту. Игнатьев поставил на стол-стойку бутылку армянского коньяка пять звезд. Купил бутербродов с семгой.

— Гарно, — улыбнулся доктор. Это был седой поджарый мужчина в больших круглых очках. Под бежевым плащом был старенький свитер.

— Откуда вы узнали про Героя России? — поинтересовался Дровосек. — Указ же не публиковали.

— Моего телефона тоже нет в справочниках, но вы же его знаете, — уклончиво ответил Доктор, скосив глаза на длинноногую девчонку, наклонившуюся над бильярдным столом.

Игнатьев не стал ходить вокруг да около. Доктор, хоть и служил в особо секретном учреждении ГРУ, но был не разведчиком, а ученым до мозга костей. Человеком простым и открытым, правда, зацикленным на науке. Поэтому Дровосек решил, что проще выложить карты на стол.

— Ты слышал, что Бен Ладен украл у вас девипам? — шутливым тоном спросил он после того, как они выпили по третьей и душевно поговорили на общие темы.

Доктор чуть не поперхнулся.

— И ты туда же. Вы что, сговорились? Только что комиссия была, все перевернула вверх дном. Вы, ребята, если не разбираетесь, так не лезьте! Вы же совершенно не представляете, о чем речь.

— Просвети.

— Да бред все это. Зачем тебе?

— Шифровка пришла из Афганистана. Агент какой-то (не наш) сообщил, что Бен Ладену показали девипам. Вот все и забегали. Но это — между нами.

— Этот агент анаши обкурился, — отрезал Доктор.

— Давай еще по одной. Уф. Хороший коньяк. А откуда вообще этот девипам взялся?

— Я же говорю: бред. Его еще при коммунистах начали разрабатывать. Тогда же геронтократия была, помнишь? Боялись, что политбюро совсем из ума выживет. Тем более у многих все признаки болезни Альцгеймера были. Дали задание разработать что-то для укрепления памяти. А тот, кому это поручили, был скрытый шутник. Назвал проект «Девипам», сокращенно от «Девичья память». Так оно в результате и вышло — совсем наоборот: препарат не укреплял, а снижал память.

— У нас всегда так, — Игнатьев хохотнул.

— Да, получилось, как всегда. Но институт, конечно, выбил деньги на доработку. Мол, суть процессов нащупали верно. Осталось понять, что сделали не так. Может, надо внести корреляции… Но тут случилась перестройка, и это стало неактуально. О девипаме забыли.

Доктор чуть покраснел от выпитого. Он говорил увлеченно — для выпившего человека нет более интересной темы, чем говорить о работе… Разве что еще о женщинах… Но женщины в данный момент не интересовали ни того, ни другого.

— Потом начался этот бардак, — продолжал Доктор, — в службе безопасности президента появился сказочник.

— Фамилия такая? — Игнатьев подлил еще коньяка.

— Какой там! Опа! — Доктор махнул рукой, опрокинув рюмку. На столе растеклась коричневая лужица.

— Не буянь, — Игнатьев улыбнулся.

— Налей еще… Так, на чем я остановился?

— Сказочник — фамилия?

— Нет, кличка. Его за глаза все так звали. Хотя, по-моему, у него латентная шизофрения была. Он в КГБ в каких-то отстойниках служил, вроде НИИ изучения стратегических проблем. Там бы и умер. Но в девяносто первом году резко поднялся наверх. Помнишь же то время, тогда много пены выплыло. Стал генералом, какой-то шишкой в службе безопасности. Специализировался на всяких экстрасенсах, астрологах, прочих паранормальных явлениях, был на них просто помешан. Чуть наш институт в цирк не превратил. Работать было невозможно: по коридорам ходили всякие шарлатаны. Отдельные экземпляры попадались почище, чем в кунсткамере. Однажды я настоящего шамана видел. С бубном. По лабораториям ходил. Ха-ха. Дурдом…

— А девипам при чем?

— Он услышал про препарат. Как обычно — на лету что-то схватил. Не разобрался толком. Да ему еще преподнесли, видимо, так: разработано по заданию политбюро. Он и схватился. Вбил в голову, что это средство для зомбирования. Начал носиться, идеи безумные двигать. Вроде — давать его террористам. Они забудут, кто такие, и будут белые и пушистые. Глупость. Потом, когда службу безопасности президента разогнали, он тоже куда-то исчез. И слава богу…

— И все? — удивленно спросил Игнатьев.

— Да. А ты что хотел? Про чудо-оружие услышать?

— Нет. Но все-таки. Вроде говорят: нет дыма без огня.

— Здесь как раз один дым. Сказочник раздул. С одной стороны, секретность напускал. С другой — направо и налево болтал. Вот и получилось: про девипам каждый что-то слышал, а толком никто ничего не знает. Миф. Пшик.

— Но он же как-то действует? Или совсем никак?

— Нет, память, конечно, стирает. И то непонятно: на всех действует по-разному. Одного может выбить полностью. А другого не проймет. Да у нас есть вакцины получше. Но их все надо вводить внутривенно. Даже твой девипам. Как оружие не годится. Так что Бен Ладену показывай его, не показывай — толку не будет.

— А если усовершенствовать препарат? Можно сделать, чтобы он действовал воздушно-капельным путем?

— Невозможно. Говорю же тебе. Эту идею еще Сказочник выдвигал. Ничего у него не вышло. А слухи с тех пор ходят. Вон, даже до Афганистана дошли. Один дурак скольких людей взбудоражил! Это же наука, зачем ее в балаган превращать?

Игнатьев не знал, что его Антонина в это время была совсем рядом. У нее было свидание с Ветровым. Они встретились в кофейне тоже возле Кузнецкого Моста, чтобы немного погулять, а потом пойти к нему домой. Но случилось непредвиденное. Тоня увидела на ширинке журналиста… след губной помады…

— Что это такое? — Она вскипела. Ревность и гнев так переполнили ее, что ей остро захотелось разорвать Ветрова.

Андрей растерянно посмотрел на брюки. Там действительно была маленькая красная полоска. Но откуда она взялась — Ветров не знал.

— Это не мое, — произнес он.

— Я вижу. — Антонина резко встала и влепила ему пощечину.

— Погоди. — Андрей схватился за щеку. — Я не помню, откуда это.

Бац! Вторую щеку Ветрова тоже обожгла затрещина. Антонина выбежала из кафе в слезах. Ветров хотел броситься вслед, но не решился. Почувствовал: это будет бесполезно. Ему вдруг почудилось, что не она сломя голову бежала прочь, а он сам.

Весь вечер он пытался вспомнить, откуда же взялся след губной помады? Потому что в последнее время с ним не случалось ничего, абсолютно ничего из такого, отчего у мужчины появляется след губной помады на ширинке. «Что, меня инопланетяне, что ли, похитили и, пока был в беспамятстве, испачкали ширинку? — размышлял Ветров. — Так и крыша легко может поехать. Может, это не помада вовсе, а кетчуп? Пролил, когда завтракал? Нет, вроде не кетчуп, хотя хрен его разберешь. Может, и кетчуп. Постой, постой…» Он вдруг вспомнил, как утром ущипнул Сталину, и она отмахнулась от него. При этом ее рука прошла ниже пояса. «А в руке была помада!» Ветров ясно представил эту картину. И чем больше вспоминал, тем крепче была уверенность: след оставила именно Сталина. Поэтому утром он прямо с порога кабинета возбужденно заявил ей:

— Сталина, ты мне испачкала ширинку губной помадой. Из-за этого у меня большие проблемы.

Она медленно подняла голову. Посмотрела на Ветрова и, отчетливо проговаривая каждое слово, произнесла:

— Пошел вон, дурак.

«Странно, зачем Косте понадобилось запускать эту лажу?» — подумал Игнатьев после встречи. Филин передал ему это сообщение и попросил проверить по своим каналам. Но завуалированно дал понять: неплохо бы включить информацию в справки, которые уходят политическому руководству. Или по крайней мере разослать в качестве информационного сообщения, которыми обмениваются спецслужбы в порядке взаимодействия.

Пока Дровосек раздумывал, как это подать, его вызвал шеф и дал точно такую же справку, только на бланке Службы внешней разведки. Начальник поставил визу — «Игнатьеву: Доложить предложения».

«По хорошему-то следует так и написать: разведка погранвойск мается дурью, вводит в заблуждение серьезных людей, — мысленно рассуждал Дровосек. — Но ведь Костя не просто так меня попросил. Ладно, старичок. Сделаю, но только для тебя». Он написал обтекаемый отзыв — мол, вопрос требует изучения и оперативной разработки. «…Специалисты НИИ «Медприбор» подтвердили, что девипам оказывает определенное воздействие на психику человека. Есть данные, что террористы проявляют интерес к отравляющим веществам и психотропному оружию». («Кто скажет, что это не так, пусть бросит в меня камень», — усмехнулся Дровосек, набирая текст на компьютере.) Он специально сочинил документ обтекаемо. Чтобы при беглом прочтении складывалось впечатление: информация подтверждается. А начнешь по фразам разбирать и станет ясно: ни черта автор не подтверждает, только воду мутит. Но Игнатьев знал: никто такие бумаги по фразам не разбирает.

Составлять подобные документы — целое искусство, без которого нет истинного разведчика. В заключение Дровосек сделал ряд предложений, которые легко можно было выполнить, не вставая из-за стола: написал пару-тройку бумаг — и все.

Он отнес бумагу в секретную часть. Зарегистрировал. Все. После этого документ начнет жить своей жизнью.

— Игнатьев, вы свои входящие будете забирать? — добродушно воскликнула полная делопроизводительница.

— Куда же от них денешься, — улыбнулся он и, расписавшись в журнале, получил на руки кипу бумаг.

К счастью, на этот раз было много информационных документов, на которых было достаточно поставить визу: «ознакомлен» и отравить обратно.

На рабочем столе Дровосека уже скопилась гора бумаг. «Надо разобрать, а то утону скоро», — подумал Игнатьев. Дома его ждала Антонина. Она обижалась, когда он задерживался, ревновала к работе.

— Ничего, вот разгребу завалы и начну приходить в семь, как все нормальные люди, — улыбался он.

— Эти завалы у тебя никогда не кончатся, — отвечала жена.

«Но теперь-то точно завал, — подумал Дровосек, принимаясь разбирать документы. — Тоня меня бросит. — Он вздохнул. — И будет права».

Сначала он взялся за свежие бумаги. Бегло пробегая глазами, ставил визу «Ознакомлен» и откладывал в сторону. На одном из документов его взгляд задержался. Это было сообщение из МОССАД, пришедшее по каналам обмена. Такие каналы существовали со многими разведками. Игнатьев не обманывался: зарубежные коллеги преследовали свои собственные цели. Поэтому сливали далеко не все, а то, что было им выгодно. Точно так же поступало и ГРУ. Но если израильтяне что-то сливали, это действительно было, что называется, в цвет.

«Фирма «ОАО Трейд лтд» закупила в Восточной Богемии крупную партию взрывчатки «Семтекс», — говорилось в сообщении. — Получатель — горно-металлургический комбинат «Казахстан метал». Груз будет направлен чартерным авиарейсом Прага — Москва — Джезказган. Осуществляет перевозку авиакомпания «Авиагруз». По имеющимся данным, истинный получатель взрывчатки — шейх Мансур, ближайший соратник Усамы Бен Ладена, находящийся в международном розыске за организацию террористических актов на территории разных стран. «ОАО Трейд лтд» — подставная фирма. Взрывчатка будет предназначена для проведения ряда террористических актов с участием смертников на территории Афганистана, Таджикистана, Киргизстана в отношении военнослужащих международной коалиции. На территории России — в отношении гражданского населения, в целях оказания давления на правительство и общественное мнение, с предъявлением требования о выводе федеральных войск из Чечни».

— Это серьезно, — вслух произнес Дровосек.

«Надоел уже этот Бен Ладен, — размышлял Найденыш. — Чуть что — сразу Бен Ладен. А Ветров полную ерунду написал. Ведь что это за человек, чем дышит на самом деле, кто знает? По-моему, Бен Ладен — это миф, созданный разведчиками».

— Полностью с тобой согласен, амиго, — раздался откуда-то голос.

Найденыш вздрогнул:

— Ты кто?

— Догадайся.

— Черт возьми, где я? — Найденыш огляделся. Вокруг был туман. — Это сон?

— Почти. — Из тумана вышел человек. До боли знакомый. Или очень похожий на кого-то знакомого. Определенно он его уже где-то видел.

— Я сошел сума? — расстроенно спросил Найденыш.

— Не принимай близко к сердцу. — Человек улыбнулся.

Где-то вдали журчала вода. Может быть, ручеек. Найденыш посмотрел вниз: под ногами была мокрая черная земля. Но откуда это здесь, в тюрьме?

— Лучше, чтобы это был сон, — произнес он. — Печально, если все окажется галлюцинацией. У меня и так большие проблемы с психиатрами.

— Для сумасшедшего ты рассуждаешь достаточно здраво, — человек опять улыбнулся, — так что не все так плохо. Не отчаивайся.

— Тебе легко рассуждать. Ты пришел из тумана и уйдешь в туман. А мне придется в тюрьме просыпаться. Ты что-то конкретное хотел? Говори быстрей, не задерживай. Я еще надеюсь эротический сон до утра увидеть.

— Боюсь тебя разочаровать, но эротического сна сегодня не будет. Может быть, завтра. Давай поговорим про Бен Ладена.

— Тебе больше нечем заняться?

— Представь себе: да, амиго. Понимаешь ли, вся наша жизнь состоит из мифов. Бен Ладен — это современная легенда, выдуманная от начала и до конца газетчиками. Образ из твоих снов создан тоже газетчиком — Ветровым. Чем же этот миф хуже общепринятого?

— Слушай, как там тебя, — Найденыш начал заводиться, — уйди! Я в полном дерьме! Я лежу на нарах. Я не знаю, кто я такой. Меня либо в колонию отправят париться, либо в психушку. А ты приходишь в мой сон и несешь какую-то чушь!

— Скажу тебе по секрету: это не сон, — спокойно ответил человек.

— Мать твою, — из горла Найденыша вырвался стон, — мать твою. Я — псих. Я так и знал. Смойся с глаз, привидение!

— Привидения не ходят по галлюцинациям, пора бы знать, — обиженным тоном произнес человек, — я хочу с тобой поговорить о серьезных вещах. Ты будешь слушать или нет, наконец!

— Пошел ты, так растак, — Найденыш начал ядреную тираду во сне, а закончил наяву: очнувшись в камере и что-то бормоча сквозь сон. Журчание не исчезло. Оказалось, то была вода в унитазе. Он встал, подошел к умывальнику. И вдруг увидел того человека… В зеркале.

— Ну, сука, — прошипел он, — это же был я. Увижу еще раз — убью.

Глава 6

Транспортный Ан-12 приземлился в Шереметьеве. По графику стоянка не должна была занять больше часа. Пилоты не стали выходить из самолета. Человек с рябым лицом спустился по трапу, показал паспорт пограничнице, подошедшей к самолету, и побежал в транспортный терминал. Плевое дело — поставить печать в таможне.

— Что у вас? — спросил таможенник, листая документы.

— Пластит, — ответил рябой, сопровождавший груз, — для горно-взрывных работ. Транзит.

— Где лицензия перевозчика на транспортировку взрывчатых веществ?

— Вот. — Рябой показал нужные бумаги.

— Хорошо, — произнес таможенник, с нарочито серьезным видом просмотрев документ. — А где разрешение Российского агентства по боеприпасам?

— Э-э, постойте… — сопровождающий замялся, — у нас ведь транзит…

— Необходимо разрешение на транзит через территорию России, — холодным голосом произнес таможенник.

— Погодите… погодите… у нас все договорено.

— С кем?

Самолет отогнали на специальную стоянку и оцепили. Сопровождающий позвонил посреднику, тот другому посреднику. Когда информация дошла до Толочко, тот похолодел от ужаса. Несколько мгновений он молча сидел в кресле, широко раскрыв глаза. В мозгу проносились самые худшие варианты развития событий, заканчивавшиеся тюрьмой.

Придя в себя, он позвонил знакомому таможенному генералу, с которым договаривался по поводу груза.

— Что случилось, Григорьич? — спросил Вольдемар.

— Не телефонный разговор.

— Что значит не телефонный? — воскликнул Толочко. — Ты мне объясни, почему самолет задержали.

— Потом, Вольдемар, потом. У меня сейчас совещание.

Они встретились через три часа. И генерал рассказал, что ничего страшного пока не произошло. Груз задержан под надуманным предлогом. («Хотя, ну что тебе, Вольдемар, трудно было это разрешение получить?» — «Времени не было. Ты тоже хорош: мог бы предупредить, что такая бумажка нужна».) О задержке настоятельно просили из ГРУ. Они сейчас что-то проверяют, но, по словам генерала, ничего найти не могут. По бумагам все чисто. А о договоренности с Толочко он, генерал, никому, естественно, не скажет.

— Фирма, отправившая груз, несомненно является подставной, — доложил Игнатьев своему непосредственному начальнику, — зарегистрирована по домашнему адресу генерального директора. Договор с Казахстанским комбинатом заключен. Но у комбината есть постоянные поставщики, с которыми они работают. Если фирма не выполнит свои обязательства, никто расстраиваться не станет, тем более что и предоплаты не было. Этот контракт мог быть просто прикрытием. Доставят груз в Казахстан, а там распорядятся по своему усмотрению.

— Это твои домыслы, — хмуро ответил начальник. — У тебя есть конкретная информация?

— Мы работаем над этим.

— Мне уже звонило руководство, спрашивало: что за самоуправство? После того как фирма оформит разрешение, самолет отпустят. Если ты к этому времени не найдешь ничего в свое оправдание, получишь выговор, понял?

На следующее утро к Толочко в кабинет зашел помощник, выполнявший особые поручения. Это был бывший офицер ГРУ, носивший в годы службы псевдоним Кот. Официально он не имел никакого отношения к фонду «Опора». Тем не менее выполнял для него наиболее деликатную работу.

— Вольдемар Николаевич, у нас проблемы.

— Я знаю, — ответил Толочко.

— Вчера похитили Фунта. — Так они назвали между собой человечка, согласившегося за небольшую мзду стать подставным лицом: генеральным директором «ОАО Трейд лтд».

— Кто? — Толочко похолодел.

— Двое человек, представились оперативными сотрудниками таможни.

— Как же так? — Вольдемар взволнованно схватился за телефон. — Я же договаривался, черт подери…

— Скорее всего, они не таможенники. Это прикрытие. Думаю, это были друзья из «аквариума».

— Мать твою, — выдохнул Толочко, — надо его найти.

— Уже объявился. Только что.

— Что говорит?

— Продержали неизвестно где. Божится, что ничего не сказал. Но думаю, выложил все.

— Что он знал?

— Практически ничего. Только мои установочные данные. Так что меня он наверняка сдал. Но это не страшно.

— Вот что. Съезди в отпуск. Отдохни. За границей. Деньги нужны? Бери.

— Спасибо. Но я все же утрясу кое-какие делишки.

На следующее утро Кот позвонил и сообщил, что к Фунту действительно приезжали сотрудники ГРУ. Руководил операцией полковник Игнатьев. Потом Кот попрощался, сказал, что давно мечтал махнуть на рыбалку на Алеанские острова. Вылет сегодня вечером.

Толочко нажал на кнопку селектора:

— Ниночка, позвони в Таджикистан, Усмону Налибшоеву.

— А что сказать?

— Со мной соедини, — рявкнул он.

— Вольдемар Николаевич, а вы не подскажете код Душанбе? Я забыла.

Ему захотелось ее убить. Или, по крайней мере, уволить. Но Ниночка была дочкой друзей его старого (и очень влиятельного) знакомого. Он и попросил пристроить ее. «Так же невозможно работать, — расстроенно подумал Толочко, — надо подыскать для нее что-нибудь попроще. Куда бы ее задвинуть?»

…А Игнатьев в это время принес начальству на утверждение план оперативной разработки бывшего сотрудника ГРУ, на которого указал источник Фунт. И неожиданно получил отлуп.

— Не трогай его, — сказал шеф.

Такого поворота Дровосек не ожидал. Но ему ясно дали понять: такова воля свыше — этого человека оставить в покое.

В этот миг Игнатьеву захотелось сорвать погоны и швырнуть их на стол начальству. Но он конечно же не стал этого делать. «Ничего, мы еще поборемся», — подумал он.

Найденыш никак не мог привыкнуть к своему имени. Его вновь обретенное «я» было словно с чужого плеча. «Почему я должен отвечать за действия чужого человека? — размышлял он. — Это несправедливо! Я другой. Я в любом случае другой. И это не я…»

Он ждал ночного гостя, чтобы сказать все, что о нем думал. Но гость где-то задерживался.

…Усмон немедленно прилетел в Москву.

— Что значит не получается? — прошипел он в кабинете Толочко. — Ты деньги взял?

— Возникли некоторые обстоятельства…

— Что мне твои обстоятельства-мобстоятельства! Этот товар такие люди-хлюди ждут, что, хлебом клянусь, они меня раком поставят и тебя раком поставят, если товара-навара не будет! — С Усмона слетела вся восточная слащавость. Теперь он был тем, кем на самом деле и являлся — обычным бандитом.

— Все будет сделано, ты меня знаешь, Усмон. — Вольдемару не понравился тон гостя, но сейчас было не до выяснения отношений. — У меня же к тебе будет маленькая просьба. Будь другом, сделай одолжение…

На следующий день квартира Фунта сгорела дотла. На кухне нашли обгоревшее тело хозяина. Голова лежала отдельно. А труп выпотрошен, как рыба. «Оперативно сработал Усмон, — думал Толочко, когда смотрел по телевизору криминальную хронику, — но пошел по легкому пути. Абрек хренов».

Толочко попросил Усмона решить две проблемы (за соответствующее вознаграждение, разумеется). Имена проблем: Фунт и… Александр Игнатьев. Если честно, сперва Вольдемар предпочел бы увидеть труп Дровосека. Но достать Фунта, разумеется, было проще. Впрочем, судя по тому, как быстро и эффективно выполнил просьбу Усмон, возможности у него были неслабые.

Это несколько удивило (и даже озадачило). Он прекрасно знал, что в Таджикистане у Усмона до сих пор были подручные боевики, готовые выполнить абсолютно любой приказ. Но то, что такие боевики были и в Москве (иначе Усмон не смог бы с такой скоростью провести акцию)… тут было о чем призадуматься и самому Толочко.

Неожиданно Найденыш опять вспомнил детство. Он был совсем малец. Каждое утро по дороге в школу он встречал одноклассницу. Вернее, она встречала его. От дома до школы было метров двести по прямой. Она жила посередине. Выходила из деревянного двухэтажного барака и стояла. Ждала Найденыша. (Или того, кем он тогда был.) Когда мальчик подходил она вручала ему свой портфель. Дальше они шли вместе.

Он всегда удивлялся этому совпадению. Как так получается, что они всегда выходили в одно и то же время? Будущий Найденыш мог выйти на десять минут раньше или чуть припоздать. Но она всегда стояла посередине и ждала его.

«А ведь она любила меня! — осенило Найденыша. — Куда она потом делась?» Смутно вспомнил: в классе седьмом-восьмом ее семья переехала. Она стала ходить в другую школу.

Найденыш пришел в возбуждение. Ему захотелось выломать решетки (он почувствовал в руках такую силу, перед которой падут и решетки) и вырваться из тюрьмы. И бежать, найти ее и крепко-крепко обнять. Пусть с опозданием. «Нельзя растаптывать чужую любовь. Она в сто раз ценнее, чем твоя собственная», — пронеслось в голове у Найденыша.

Только как узнать, любила ли она? Может, память опять его подводит?

— Да, она тебя любила! — сказал ночной гость. Он сидел в кресле возле камина. Что-то в нем изменилось. Нечто неуловимое. Это был тот и в то же время не тот человек. Потому Найденыш резко ослаб. Злость, ненависть, желание набить морду резко испарились. Он ведь хотел побить того, что в тумане. А этот, другой, сидит в черном костюме с бабочкой, курит сигару.

— Кого любила? — спросил Найденыш. — Филина, Ветрова, Опарина?

— Тебя. Именно тебя. А потом ненавидела, — продолжил гость, — потому что ты не замечал ее чувств. Ничего удивительного: ты был слеп. В молодости все слепы. Личная жизнь у нее так и не сложилась. Вышла замуж, но с мужем они только терзали друг друга. Развелась. Дети ударились в секту. Там и пропали. Несчастная женщина. А все потому, что ошибка вышла. Она была твоей половинкой. Ты — ее. Вы не должны были встретиться в детстве, когда люди слепы. Вас хотели свести в институте.

— Кто хотел?

— Не важно. Это там, наверху. — Человек показал глазами на потолок. — Но что-то не сработало. Кстати, она потом поступила в тот самый институт. Ваш институт. Но ты смешал карты — пошел в военное училище. И ей жизнь поломал, и себе. Жили бы сейчас с ней душа в душу. В тюрьму бы ты точно не попал.

— Где она сейчас? — Найденыш сделал шаг вперед. — Я найду ее.

— Поздно. Она умерла. Этой зимой. От рака. Три дня кричала: «Я не хочу умирать!» Весь больничный коридор слышал. Родня утешала: все будет хорошо, мы еще на юг поедем, ты с мужчиной познакомишься, счастье вернется. Да только все знали: вранье это. Не будет в ее жизни больше ничего: ни солнца, ни моря, ни счастья. Только темные зимние вечера. И боль. Так бывает, когда в жизни человека что-то пошло наперекосяк. У тебя ведь тоже все наперекосяк, правда?

— Что мне делать?

— Спасать свою жизнь. Ты ведь знаешь, что Усмон собирается тебя убить?

— Нет.

— Теперь знаешь.

— Я хочу жить.

— Кто бы сомневался.

Человек встал, помешал кочергой дрова в камине. Из огня полетели искорки.

— Вот что, друг, — произнес он, возвращаясь в мягкое кресло, обитое пушистой шкурой, — кончай под дурку косить. Становись самим собой.

— Но я не знаю, кто я…

— Прекрасно знаешь, — отрезал человек. — Закончим на этом. Я тебе расскажу, что именно хотел Усмон. Даже не Усмон, он пешка. За ним стоял шейх Мансур. Впервые слышишь? Опа, какие мы наивные! Я тебе расскажу, а ты делай выводы, как спасти свою (и мою тоже) шкуру.

11 сентября 2001 года известный международный террорист Усама Бен Ладен смотрел на своей секретной базе «Тора-Бора» прямую трансляцию Си-эн-эн. На плазменном экране домашнего кинотеатра рушились небоскребы-близнецы.

То и дело повторялась картинка: «боинги» врезались в коробки Всемирного торгового центра. Причем это была частная (непрофессиональная) съемка. Она появилась на Си-эн-эн примерно через час после того, как стало известно о теракте. А это значило, что Бен Ладена… предали.

Снимали сами террористы, для того чтобы отчитаться перед Директором (одно из прозвищ Бен Ладена среди своих). Он и должен был увидеть эту запись первым. Однако исполнители продали пленку телекомпании.

«Никому нельзя верить! — с раздражением думал Усама, смотря телевизор. — Алчные скоты, сколько ни заплатишь, все мало». Но по большому счету он был доволен.

Несколько лет назад Директор впал в жуткую депрессию. Возня в Афганистане до смерти надоела. Никаких перспектив он не видел. А его осаждали террористы-прожектеры, мечтавшие выбить деньги на самые безумные затеи. Один из визитеров, например, на полном серьезе предлагал растопить лед в Гренландии, посыпав ее углем. По его мнению, растаявшая вода могла разом затопить США и Европу.

Ни одна идея не зажигала Директора. Он хотел выть с тоски! Дикой зеленой тоски человека, который может себе позволить абсолютно все, но абсолютно ничего не хочет.

— Старик, есть прекрасная идея! — Шейх Мансур ворвался в его кабинет и перешел к делу без всяких восточных церемоний. — Ко мне пришли парни, которые хотят угнать самолеты и направить их на Белый дом!

— Бред! Тебе нечем заняться? Иди выкури Масуда из Панджшера!

Но шейх Мансур был настойчив. Директор выделил денег, но в нагрузку приказал разобраться с Масудом (чье присутствие на белом свете уже давно его нервировало).

До самого конца Директор не верил в успех. Но 9 сентября 2001 года в резиденцию Ахмад Шаха Масуда в Панджшерском ущелье пришли двое арабских журналистов. Их провели к шефу. Интервью длилось всего несколько мгновений и закончилось смертью Масуда. В камерах у журналистов была бомба.

А 11 сентября 2001 года два «боинга» врезались в башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, еще один рухнул возле Пентагона.

Это был самый счастливый день в жизни Бен Ладена. Не потому, что сбылось невозможное (хотя это так). Но за ним открывались новые манящие горизонты! А по их кромке скользили ранее невиданные призрачные бриги.

— Вы вписали свое имя в историю борьбы с неверными! — льстили Директору сподвижники.

Жить без войны он уже не мог. Как только в крови закапчивался адреналин, жгучая боль начинала разрывать почки. Директора тошнило, а с мочой выходила кровь. Он обращался к лучшим врачам. Но ни одно лечение не помогало так, как война. Как только адреналин появлялся вновь, камни в почках загадочным образом рассасывались.

Поэтому, когда после 11 сентября 2001 года в Афганистан пришли захватчики, Директору полегчало. Он кочевал по горам верхом на лошади или верблюде вместе с шестьюдесятью телохранителями. Спал на дерюжке. И был абсолютно счастлив.

— У нас почти все готово, — доложил шейх Мансур.

— Почти — это как? — недовольно спросил Бен Ладен.

— Продавец попросил время, чтобы собрать крупную партию. Для него переправлять по частям более рискованно.

Они сидели на ковре в большой комнате затерянного в горах дома. Приютивший их хозяин то и дело наполнял пиалы, стоявшие перед гостями, козьим молоком.

— Что с людьми?

— Они ждут не дождутся своего часа, — с жаром воскликнул шейх Мансур. — Кабул, Москва, Берлин и Лондон превратятся в пылающие факелы. Они станут последними причалами для наших шахидов. Верных сынов Аллаха.

Шейх Мансур был заводной человек, любивший европейские костюмы. Он летал по всему миру, поэтому носил очень короткую бороду. В высшем свете Европы его знали как арабского бизнесмена и поэта (он действительно выпустил пару книжек стихов). Но это был воин. Они познакомились с Директором в конце восьмидесятых, когда еще шла война с советскими войсками. Мансур был одновременно и генератором идей, и прекрасным организатором, и исполнителем. Директор и не догадывался, что война была для Мансура всего лишь бизнесом. Последний проект, который продвигал Мансур, назывался «Причал шахидов». Цель — наводнить самоубийцами Афганистан, Европу и Россию. Выбив на это деньги, Майсур связался с Усмоном. И предложил поучаствовать.

… — Опять эти фантазии! — недовольно воскликнул Найденыш. — Кто из нас сумасшедший, я или ты?

— Ты. А я твой глюк, — ответил гость, — только очень качественный глюк.

На этот раз они мчались по автобану в красном спортивном кабриолете. Найденыша даже обдувал ветер. Настоящий реальный ветер. («Да, глюки что надо», — затесалась мыслишка.)

— В общем, ты прав, — сказал гость, поворачиваясь к Найденышу. (Так и хотелось воскликнуть: «На дорогу смотри!» Потом вспомнил: это же все равно бред, тут не разобьешься. И успокоился.)

— Таким Бен Ладена представил Ветров, — продолжал человек, — он писатель, имеет право.

— Как же мне это поможет спасти жизнь? Вранье ведь.

— Может, вранье. А может, и нет. Если мы не знаем, как там на самом деле, как можем утверждать: вранье или нет? А?

— Не усложняй. Объясни, чего ты от меня хочешь?

— Помочь тебе найти свое имя. Ты сейчас примеряешь чужие имена, как одежку. А у тебя есть свое хорошее имя.

— Я не могу поверить.

— Просто оно тебе не нравится. Но раньше-то ведь нравилось.

— Раньше я был другим.

— Таким же. Точно таким. Поверь мне. Знаешь, как трудно заработать себе имя. Настоящее имя. Причем не важно, чем ты занимаешься, имя нужно везде. Представь, ты модельер, и твое имя Пьер Карден. Здорово, правда? А теперь ты точно такой же модельер, но с фамилией Пупкин. Купит кто твое платье? Пусть оно будет не хуже, чем у Кардена. Но твое платье никому на фиг не нужно, пока Пупкин не станет точно таким же именем, как Карден. Или же пришивай бирку «Карден» к своему платью. Сейчас так многие делают.

— Я не модельер.

— Ну это так, для примера. Террористу тоже нужно имя, иначе его никто не будет воспринимать всерьез. Че Гевара — эх, какое имя, а?! Бен Ладен — тоже имя. Люди, они ведь как дети, покупаются на яркую обертку.

Ветер раздувал яркую гавайскую рубашку человека. Найденыш отметил, что тот опять несколько другой.

— Теракт, он ведь должен вызвать шум. Иметь прессу. Кому нужен теракт, если про него не напишут в газетах?.. Ух-х.

Автомобиль резко вильнул, обгоняя впереди идущую машину. У Найденыша аж захватило дух.

— Сделали мы их, — радостно воскликнул человек. — На чем я остановился? Ах да — две вещи правят миром: имя и торговая марка. Что, в принципе, одно и то же.

— Я хочу проснуться, — вдруг произнес Найденыш, которому этот разговор показался пустым.

— Уже скоро, — ответил человек, — сейчас приедем.

— А куда мы едем?

— В твою тюрьму. — Человек расхохотался. — Шутка. Я пытаюсь до тебя достучаться. Семь потов сойдет, прежде чем, начав с нуля, заработаешь свое имя. А у тебя уже было хорошее имя, мон ами. Зачем от него отказываться?

Глава 7

Андрей выждал время, потом позвонил Антонине, чтобы объясниться. Но было уже поздно. Она его разлюбила. Вначале Тоня переживала муки: расстаться с любимым человеком — это как отпилить себе ногу. Требует нечеловеческого мужества. Точнее, животного мужества. Но это надо стерпеть. Ведь любовь, как хвост у ящерицы: один отбросишь, вырастут два новых.

Разум с самого начала твердил ей: расстаться придется. Ради сына. «Почему я всегда люблю тех, кого любить нельзя? — корила себя Антонина. — Игнатьева любила. Разбила его семью. Теперь Андрюшу. Надо опомниться!» Губная помада словно отрезвила женщину. А пощечинами она выплеснула энергию, разрывавшую ее на части. И — странное дело — полегчало. Правда, дома Антонина еще поплакала, благо, что муж, как всегда, задерживался. Потом три дня поболела. И — как рукой сняло.

Ветров позвонил, когда уже ничего изменить было нельзя. Они вместе посмеялись над недоразумением.

— А почему ты так завелась? — спросил Андрей. — По идее, я должен ревновать. Кто из нас холост?

— Это ничего не значит. Если ты мой, значит, мой. Я ужасно ревнива. Ты еще легко отделался.

— Кармен наоборот? Это что-то новенькое. Или Отелло?

— Тебе видней. Кто из нас писатель?

Они перебросились еще парой-тройкой незначительных фраз. И положили трубку. Антонина так до конца и не поверила Ветрову. Но это было и не важно.»

Вечером Ветров забежал на угол к Хоттабычу. Взял пива и горячие сосиски. Хозяин подсел к нему.

— Здравствуй, Андрей. Как дела?

— Нормально. Завтра в командировку еду.

— Куда?

— В Оренбург. На пару дней.

— А-а… — Перекинулись еще парой фраз. Но Ветрову почему-то показалось, что у Хоттабыча есть к нему какое-то дело. Интуиция, что ли, подсказала?

— А ты-то как? — спросил Андрей и пристально посмотрел на хозяина кафе.

— Спасибо, хорошо. — Хоттабыч приложил руку к сердцу, затем немного задумался и после паузы произнес: — Есть разговор.

— Слушаю.

— В Москве появилось много чужих людей. Плохих людей.

— Удивил. — Андрей усмехнулся.

— Ты не смейся. Они к чеченцам приезжают. — Хоттабыч говорил тихим голосом. — К таджикам. Раньше просто работяги были. От них зла никакого. Но я же вижу — теперь совсем другие люди.

Хоттабыч знал, что говорил. Чеченцы, державшие рынки и занимавшиеся бандитским бизнесом, как ни парадоксально звучит, были за мир. Не во всем мире, конечно. А в Москве. Потому что здесь жили. И зарабатывали. Однако к ним приехали люди, которым нельзя отказать. Авторитетные в их кругу люди. Привели других людей и сказали: им надо помочь. Во всем.

А эти другие сразу дали понять, что терпеть мир не намерены. Они скапливались под видом рабочих. Высматривали людные места. Снимали помещения под склады. Вскоре стало ясно, что это — проводники шахидов. Самих шахидов привезут позже — непосредственно перед акцией. Под видом челноков ли, просто ли как туристов. Приведут на место — и вперед.

Московских бандитов планы гостей сильно напрягали. Но и прогнать других они не могли, вот ведь беда какая. Поэтому негласно было решено сдать гостей.

Последнее Хоттабыч, конечно, не стал рассказывать Ветрову. А об остальном поведал очень даже подробно.

— Зачем ты мне это говоришь? — ответил Андрей. — Я журналист, я ничего не могу.

— Кому мне еще рассказывать? Да я ничего от тебя не хочу. Может, и хорошо, что ты из Москвы уезжаешь.

— Так я ненадолго.

— А вот это плохо.

Честно говоря, Андрей Ветров был несколько озадачен. С одной стороны, Хоттабыч — человек серьезный. С другой — как-то не верилось. Нелепо получается: международная террористическая организация планирует крупный теракт в Москве. Все у них предусмотрено. А тут простой журналист (не очень-то и крутой) сходил в бар, попил пива и выведал все планы.

«Но даже если это правда, — размышлял Ветров, когда ехал в маршрутке в аэропорт, — что мне делать? Написать? Меня засмеют. Информация не проверена. А проверить ее невозможно. Не пойду же я к гастарбайтерам спрашивать: ребята, вы теракт случайно не планируете? Пойти в ФСБ к Опарину? Он меня пошлет, скажет: пить меньше надо, тогда и шахиды мерещиться не будут. Ладно, подумаю об этом после командировки».

В аэропорту он пошел в буфет, чтобы взять кофе. Но, увидев цены, ужаснулся. «Если я захочу, чтобы меня ограбили, то лучше выйду ночью на улицу, — подумал он, — а пить этот кофе не стану. Может, здесь где-нибудь автомат есть?» Он обошел толпу, стоявшую возле входа на досмотр и регистрацию. Навстречу ему двигалась группа женщин в форме пограничных войск. «Коллеги, — с улыбкой подумал он, — бывшие. Знали бы вы, девчонки, кто я такой, тут же бы записались в очередь ко мне на свидания. Особенно вон та, беленькая. Да и рыженькая тоже ничего. Пожалуй, даже лучше беленькой».

Вдруг он встретился взглядом с одной из женщин. Ему даже показалось, что они знакомы. Женщина — старший лейтенант пограничных войск — улыбнулась и направилась навстречу журналисту. Они были явно знакомы, но Андрей никак не мог ее вспомнить. «Интересно, я спал с ней или нет?» Это надо было обязательно знать, чтобы определиться, как себя вести.

— Приветствую, — Андрей неопределенно улыбнулся.

— Привет, солнышко, — сказала она. — Улетаешь куда-то? Ты где сейчас?

Солнышко! Конечно же, как он мог забыть: это была Леночка! Они обменялись телефонами. Переговорили накоротке. Что да как. Оказалось, что Леночка перевелась из Таджикистана в Москву (помог дядя Гоша). Теперь служила в отряде пограничного контроля «Москва».

Она не стала рассказывать всех подробностей жизни. О том, что клерк, с которым она завела самые тесные отношения, купил квартиру. Для них двоих. Но Леночка прописала там маму и брата, приехавших из Алма-Аты. Потом выставила клерка за порог.

Зачем это рассказывать? В отряде она познакомилась с бодро идущим в гору офицером-москвичом. У них завязался роман. Леночка перешла жить к нему, оставив маме с братом квартиру. С дядей она теперь почти не общалась: как-то не находилось времени.

Вскоре Леночка вышла за офицера замуж. Жить бы им долго и счастливо, как в сказке, а точнее — в отдельной квартире недалеко от Речного вокзала. Но в конце этого лета она съездила отдохнуть на недельку в санаторий «Пограничник». В пансионате познакомилась с офицером из Арктического регионального управления. Как же их закружило! Это был не роман, а весна в Париже, седьмое небо и девятый шквал одновременно.

От такой любви люди обычно истощаются. Но, к счастью, курортный роман — вещь недолговечная. Распрощались и забыли. Жизнь вернулась в привычное русло. Откуда же было ей знать, что любовник и муж вскоре поступят в академию и попадут в одну группу. Во время какой-то посиделки однокурсников любовник разоткровенничается: ух, с какой женщиной познакомился в санатории! И достанет фотографию, которую всегда носил с собой.

Дальше — немая сцена.

А потом они чуть не подрались. Муж пришел домой мрачнее тучи. Сказал: выметайся, сука. (И это называется интеллигентный человек!) Возвращаться в старую квартиру было стыдно. Но Леночка не собиралась сдаваться: в процессе развода она надеялась разменять двухкомнатную квартиру мужа.

Когда она увидела Ветрова, то с удивлением почувствовала ностальгию. Леночка и не думала, что может быть такой сентиментальной. Но оказалось, действительно она скучала по Таджикистану. Кто бы мог подумать! Впрочем, там было много хорошего. Отношения — чище, честнее, проще. Поэтому она обрадовалась, когда Ветров позвонил ей, вернувшись из командировки.

— Могу я пригласить бывшую коллегу и прекрасную женщину на ужин, чтобы вспомнить былое? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал бархатно. Получалось, правда, излишне слащаво.

Они встретились в ресторане суши. Ветров на все деньги заказал сырой рыбы. И теперь девушки в японских костюмах ставили с поклонами на стол дощечки с яствами, пахнущими весьма подозрительно.

— Вы извините, что я молчу, — произнес Андрей, пытаясь разобраться с палочками, — у меня от волнения дыхание перехватило. Да и язык заплетается.

— Что ж ты такой впечатлительный? — улыбаясь, спросила Леночка.

— Я всегда волнуюсь, когда рядом находится красивая женщина.

«Улыбка у нее прекрасная», — отметил он. У Леночки были белые зубы. Причем это были именно зубы, а не фарфоровые коронки, как принято нынче…

— Я предлагаю тост за свои гнусные намерения, — предложил Ветров, поднимая бокал с вином.

— Почему именно за гнусные? — женщина чуть не поперхнулась.

— Не буду скрывать, когда я смотрю на вас, меня переполняют желания, которые джентльмен обычно скрывает. Вы производите впечатление женщины, которая умеет пресекать домогательства таких грязных типов, как я. — Ветров говорил, захлебываясь от вдохновения. — Так что я не исключаю, что гнусные помыслы так и останутся помыслами. Может, оно и к лучшему. Но я все равно буду сверкать юмором и красноречием. Окружать заботой и вниманием. И все ради того, чтобы попытаться затащить в постель! Надеюсь, эти неумелые попытки позволят вам приятно провести вечер. И от души посмеяться. Так выпьем же за гнусные желания, из-за которых мы дарим радость другим людям!

Леночка рассмеялась, как показалось Ветрову, от души. «Нельзя останавливаться, — подумал он, — ее надо оглушить».

— Все-таки некоторые вещи лучше не говорить, — сказала оиа, пригубив бокал.

— Простите, у меня от волнения кружится голова, сам не понимаю, что несу.

Женщина отметила, что за эти годы журналист изменился. В лучшую сторону. Он стал следить за собой. На нем сейчас были дешевые, однако новые и чистые джинсы. Старый, но дорогой свитер. Потрепанные кроссовки «Найк» (не подделка). Даже косичка, которая у него появилась, шла ему. Он стал чуточку похож на благородного пирата.

— Хочу рассказать историю, — произнес Андрей. — Когда я служил еще в Таджикистане, в командировку приехал один мой товарищ из Москвы. Тоже журналист. Вечером он меня спрашивает: а есть ли у тебя знакомые подружки. Естественно, были. Как раз я обхаживал двух подружек. Но как-то без успеха. И вот мне стало интересно, как опытный мужчина, тем более из столицы, станет соблазнять женщину. Пошел с ним в гости к этим подружкам. Думал, будет своеобразный мастер-класс. Как же я был разочарован, когда он сказал: давай возьмем шампанского. Они выпьют, размякнут, тут мы их тепленькими и возьмем.

— Ну и что? — не поняла Леночка.

— Обидно: за всю историю человечества мужская половина не придумала лучшего способа соблазнить, кроме как споить даму и затащить в постель!

— Допустим, этим способом пользуются не только мужчины, — заметила она.

— Да-а? — Ветров очень удивился. — Стыдно за человечество. Оно превращает великую тайну природы в банальное приключение по пьянке. Каждый день миллионы пьяных самцов делают гнусное дело на разомлевших самках. Гнусно.

— Почему? Ты сгущаешь краски. Посмотри на собачек, разных зверюшек. Какая уж там тайна природы? Банальная физиология. Человек не лучше и не хуже.

— Собачки, по крайней мере, делают это на трезвую голову. Представь кобеля, который перед случкой шел бы в кабак?

Ветров понимал, что ведет себя абсолютно неправильно. Так не соблазняют женщину! Он просто все портил. Но Андрей вдруг осознал, что он и не стремился во что бы то ни стало переспать с Леночкой. Тем более еще не зарубцевалась рана от разрыва с Антониной.

Ему было приятно шутить, смешить Леночку. А еще он вспоминал былое. Как ни крути, в прошлой его жизни было много хорошего… «А Тоню надо забыть. У нее своя жизнь, — думал Ветров, — пусть она будет счастлива».

Расплатившись по счету в ресторане, он предложил заехать к нему, чтобы показать фотографии из Таджикистана (все-таки он уехал оттуда позже нее). Она согласилась. Но Ветров действительно рассчитывал только показать фотографии. И ничего большего!

Леночка смеялась весь вечер. Андрей просто заражал ее радостью и весельем. Но легла с ним в постель она не из-за этого. У нее давно не было мужчины. А ей было надо… По-женски надо.

Утром она больше всего боялась, что Ветров по-собачьи преданно заглянет ей в глаза и спросит: ну как я? (Как бывало не раз с другими.) И тем все испортит. Но он, обмотавшись полотенцем, пошел на кухню и включил рок-н-ролл. Потом спросил:

— Ты будешь на завтрак омлет, омлет или омлет?

И тем окончательно расположил к себе.

Потому что ночью он был неплох. Совсем неплох. Но знать об этом ему не полагалось.

Через день они снова встретились.

— У нас на пару дней самолет задержали со взрывчаткой, — сказала она, заполняя паузу в разговоре, когда они лежали в постели.

— Да? — Ветров заинтересовался. — Уж не шахидам ли случайно ее везли?

— Дурак, при чем тут шахиды! — Она шутливо ударила его в грудь. — В Казахстан, на какой-то металлургический завод.

— А кто вез?

— Откуда я знаю. Фирма какая-то. Что пристал? Не буду я тебе ничего рассказывать.»

— Признавайся, кто вез? — Он в шутку обхватил ее и стал трясти. — Кто вез? Кто вез? Признавайся!

Но тут как-то само собой получилось, что эта тема перестала интересовать обоих. И больше они к ней в ту ночь не возвращались. Но утром Ветров про нее вспомнил. Уже в редакции.

— В Шереметьеве задержан самолет со взрывчаткой. Сто строк, — заявил он на планерке.

Тема прошла «на ура». Особенно после того, как Ветров расписал ее в цветах и красках (хотя сам пока толком не представлял, о чем конкретно будет статья).

Застолбив место в номере, он позвонил пресс-секретарю аэропорта Шереметьево.

— А ты откуда знаешь? — удивился тот.

Они были близко знакомы, так как пресс-секретарь прежде работал в «Советском труде».

— У меня хорошие источники информации, — ответил Ветров.

— Было такое дело, но нам сказали — в прессу не давать.

— А ты и не даешь. Я сам все узнал. Просто скажи, самолет сейчас где?

— На стоянке.

— Кто груз отправлял?

— Фирма какая-то, сейчас посмотрю, ОАО… Вот, «ОАО Трейд лтд». Кстати, ее директора вчера убили. Так что перевозчики попали. За стоянку надо платить. По идее, это фирма должна делать, они документы неправильно оформили. Но теперь к кому претензии предъявлять?

— К фирме.

— Да там фирма такая… непонятная, что и концы найти трудно. Только я тебе ничего не говорил.

— Договорились. Я так и напишу: как не рассказал мне пресс-секретарь аэропорта Шереметьево…

Название фирмы показалось Ветрову знакомым. Но сразу он это не вспомнил и ломать голову над этим, по правде говоря, не захотел. Однако что-то у него засвербило. Такое чувство: вот летает рядом что-то важное, а не ухватишь. И не отделаться от этого чувства так просто. Поэтому Ветров лениво полистал блокноты. Пересмотрел папки. Набрал в поисковой системе в Интернете «ОАО Трейд лтд».

Пусто.

Он отодвинул нижний ящик стола, в который вбрасывал все подряд. Здесь россыпью лежали чужие дискеты (которые надо было кому-то отдавать, да все недосуг), пачки лапши быстрого приготовления, пленки для фотоаппарата. Взгляд упал на дискету, что принес от Толочко.

Проверил ее. И радостно воскликнул:

— Есть!

Это был контракт. Секретарша должна была его стереть. Она и стерла — только на жестком диске компьютера. А на дискете забыла — вылетело из головы.

«Значит, взрывчатку купил товарищ Толочко, — потирая руки, подумал Ветров, — это уже что-то. Надо было двести строк под материал просить». В его голове тут же выстроилась логическая цепь: Толочко — Усмон — шахиды. Тут все просто: Толочко и Усмон давно знакомы. Значит, теоретически могут поддерживать отношения. А шахидам, про которых рассказал Хоттабыч, нужна взрывчатка. Вот она!

Ветров допускал, что ошибается и на самом деле все совсем не так. Но ему надо было писать материал в номер. Причем так, чтобы читателя (и особенно редактора) зацепило. Значит, яркая обертка.

«Поехали!» — возбужденно подумал Андрей, начиная яростно стучать по клавиатуре компьютера. При этом он понимал, что прямых доказательств нет. А значит, надо было все сказать обтекаемо, чтобы ни один суд не придрался. Но это уже дело техники.

На следующий день номер «Советского труда» практически одновременно лег на стол Игнатьеву и Толочко. И вызвал примерно одинаковую реакцию:

— Япона мать, а это откуда?

Оба они тут же начали выяснять, откуда утечка. Ведь договаривались же: ничего в прессу. А их визави только разводили руками: сами не знаем!

Но хуже всего, что журналисты оборвали телефоны и в Шереметьеве, и на таможне, и в ФСБ. А оттуда, в свою очередь, уже звонили Игнатьеву или Толочко (смотря с кем сотрудничали) и жаловались: ну ты нас подставил, старичок…!

А статью «Шахиды остались без взрывчатки?» наперебой цитировали информационные агентства и радиостанции. Эту заметку признали лучшей публикацией дня на радиостанции «Эхо Москвы», и Ветрова пригласили выступить вечером в программе «Искренне ваш».

Целый день Андрей ходил по редакции и принимал поздравления.

— Это большой успех отдела расследований, — сказал главный редактор, пожимая Ветрову руку.

— Как говорил конь Боксер в «Скотном дворе» Оруэлла: я буду работать еще упорней! — бодро ответил Ветров.

— Вот и отлично. — Редактору ответ понравился.

«Правда, этого коня в итоге сдали на живодерню», — мысленно добавил Андрей.

На радиостанцию он приехал на час раньше срока (так боялся опоздать). Потом минут двадцать ждал лифта в подвале одной из многоэтажек, построенных в ряд в форме развернутых книжек на Новом Арбате.

«Эхо Москвы» занимало несколько верхних этажей. Ветров поднялся, представился охраннику.

— Проходите, подождите здесь. — Девушка с медными волосами и черными губами проводила его в комнату ожидания. Музыкальный центр на столе был настроен на радиоволну.

— В эфире обзор прессы, — неслось из динамиков, — «Советский труд» сообщает, что в Шереметьеве задержан самолет, доверху набитый пластитом.

— Чай, кофе? — спросила девушка.

— Лучше водки, — серьезным тоном ответил Ветров и сел в кресло спиной к ней. Он слушал радио и наслаждался.

— …Официально смертельный груз предназначается металлургическому комбинату, пишет газета. Но выяснилось, что у перевозчиков нет разрешения от Российского агентства по боеприпасам. Под этим предлогом самолет, представляющий собой, по сути, огромную адскую машину, был поставлен на специальную стоянку. Десятки тысяч пассажиров, отправляющихся в небо через Шереметьево, даже не подозревают, что в любой момент могут взлететь на воздух. Вернее, взлететь-то они в любом случае взлетят. Но есть риск, что полет будет не совсем таким, каким они себе его представляли, покупая билет в авиакассе.

Что-то заставило Андрея обернуться. Девушка так и стояла в дверях. Ее рот был открыт. Руки чуть приподняты, будто она хотела сделать какое-то движение, но замерла. «Зависла, — подумал Ветров, — как компьютер».

— Не беспокойтесь, водки не надо, — мягко произнес он.

— Да… конечно… видите ли… э-э…

— Я понял: травки у вас тоже нет. Шутка. Все нормально. Расслабьтесь.

— Да… да… шутка, — задумчиво произнесла девушка, медленно развернулась и ушла.

«Они здесь какие-то зажатые», — подумал Андрей, продолжая слушать радио.

— …Возможно, все дело действительно в неправильно оформленных документах. Но, по странному стечению обстоятельств, вскоре после задержания был убит генеральный директор фирмы, купившей взрывчатку. Да и сама фирма, как бы мягче выразиться, не внушает доверия. Так что даже не ясно, кто будет оплачивать стоянку самолета… Как стало известно «Советскому труду», истинными покупателями взрывчатки могут быть исламские террористы, которые планируют серию терактов в Москве. По крайней мере, человек, который, поданным газеты, может оказаться истинным хозяином взрывчатки, хотя и не является террористом, но имеет в этой среде обширные связи. Источники в спецслужбах сообщили корреспонденту «Советского труда», что в последнее время в Москве появились боевики террористических организаций, которые выбирают место для будущих терактов. Шахиды, как сообщает газета, ожидаются чуть позже.

— Здравствуйте, вы Ветров? Прекрасно, я буду с вами работать. — В комнату влетела невысокая полненькая женщина неопределенного возраста. Желтые волосы на ее голове были завязаны в две толстые косички. — Запомните: звонков будет много, вопросы обо всем, наши слушатели — это просто крантец какой-то. — Она двигалась быстро и энергично: швырнула свой рюкзачок в кресло, закурила сигарету, бросила на стол план эфира.

— Если вы пришли на радио, вам придется отвечать за все в стране, даже за пожары и наводнения, — продолжала она, — не бойтесь говорить, что вы не компетентны. Что сидите? Пойдемте.

Студия оказалась небольшой комнаткой, в которой, казалось, отовсюду свисали микрофоны. Ветров даже растерялся: в какой говорить.

— Садитесь здесь, говорите сюда. Поехали.

В динамике проиграла заставка.

— Добрый день, — произнесла радиохозяйка проникновенным хриплым голосом, — у нас в гостях Андрей Ветров, журналист «Советского труда», человек, который раскрыл коварные планы террористов. Куда смотрят спецслужбы? Чем они занимаются? Обычный корреспондент, не имеющий даже личного оружия, вывел на чистую воду «Аль Каиду». Почему это не может сделать ФСБ? Ей лень?

Она замолчала и сверкнула глазами на Ветрова. Это был взгляд футболиста, отдающего пас во время голевой атаки.

— Э-э… добрый день. — Андрею вдруг стало страшно. «Елки-палки, она на ФСБ наезжает! Да меня же с работы завтра выгонят. Мать твою!» До сего момента он считал, что ему нечего терять. Теперь же остро понял, что больше всего боится потерять работу. А если сейчас еще ляпнуть в эфире что-то не то — можно запросто с нее вылететь. Рынок, знаете ли…

— Вы сгущаете краски, — взволнованно произнес он, — ФСБ знает свою работу. Самолет ведь в конце концов был задержан.

— Скажите, а могли террористы направить этот самолет на Кремль? — ведущая сделала большие и круглые глаза.

— Нет.

— Почему?

— Э-э, видите ли, я не пилот, не могу так сразу объяснить…

Весь запал мигом прошел. Его сковало. Эфир превратился в пытку. Андрей отталкивал от себя микрофон, словно змею. Но ведущая вновь и вновь отдавала ему пас.

— Вот вопрос, пришел от слушателя: а как вообще происходит контрабанда оружия и взрывчатки?

— Я не компетентен в вопросах контрабанды, простите меня.

— Я тут в пробке еду, — раздался в динамике голос слушателя, — и мне интересно: а много там взрывчатки? Если взорвать, сильно шарахнет?

— Сильно.

— А сколько конкретно стоит взрывчатка? Дорого?

— Я уточню…

Когда время истекло, Ветров испытал неслыханное облегчение. «Вроде отбрехался, — думал он, спускаясь вниз на лифте. — Ерунду какую-то говорил, но зато не уволят. Не должны, я вроде ничего такого не сказал…»

А на шумящей улице, среди толпы прохожих, спешащих по своим делам, Андрей вдруг почувствовал эйфорию. «Эх, ребята, — мысленно обращался он к прохожим, — знали бы вы, где я сейчас был. Да меня пол-Москвы слушало… А вы тут идете и даже меня не замечаете…» И на него вдруг снизошло вдохновение. В его голове зазвучали хорошие и правильные слова, они складывались в блестящую речь. Которая, без сомнения, могла зажечь пол-Москвы. Аргументы были простые и доходчивые. Они трогали душу. Услышав их, люди бы расплакались. Жены перестали бы бранить припоздавших мужей. Водители — хамить друг другу. Ремни бы выпали из отцовских рук. А ночные грабители, выбросив ножи, провожали бы до дому одиноких и беззащитных. Вот какая сильная была речь! По дороге домой Андрей мысленно повторял ее, отшлифовывал раз за разом, подгонял словечко к словечку.

В итоге он сочинил потрясающий спич, который жег его душу изнутри. Будто огненный шар в груди. Ветрову даже хотелось вернуться на радио, ворваться в студию и выплеснуть эту свою речь в эфир.

Но было поздно. И Андрей это понимал. А потому по дороге домой купил горячих блинчиков с брусничным вареньем.

Дома заварил душистого чая. Поставил все это на поднос и сел перед телевизором. Блины были настолько нежными, что таяли во рту. Ягодный вкус (натуральное варенье, без добавок!) задерживался во рту чуть дольше. Жирными от масла руками Ветров брал чашку с чаем и запивал. Наступила сытость, теплая и сонливая. Она и затушила огненный шар. «Блинчики с брусникой — это просто праздник какой-то», — подумал Андрей, проваливаясь в сон. Непроизнесенное выступление забылось навсегда.

Но Игнатьеву и Толочко от неудачи Ветрова на радио было ни холодно, ни жарко. Они вообще не знали про это выступление. У них и без того хлопот прибавилось.

Игнатьеву дали втык за то, что задержание самолета привело, по сути, к международному скандалу. Иностранные пассажиры, узнавшие про самолет с бомбой в Шереметьево, резко бросились сдавать билеты в Москву. Авиакомпании понесли убытки и предъявили претензии аэропорту.

У Толочко, которого и без того настораживали проволочки, возникли проблемы с Росбоеприпасом. Посредники, утрясавшие этот вопрос, не раз говорили чиновникам нужные слова. Что-то вроде сакраментальной фразы: «Размер благодарности будет безграничен в разумных пределах». В ответ те кивали головой. Но дело всячески затягивали. Толочко хотел решить вопрос за два-три дня. Не вышло. Он чувствовал невидимую руку Игнатьева и еще больше злился. В конце концов его люди смогли продавить кого надо и разрешение было у него почти в кармане. Но тут вышла эта проклятая статья. Человек из Росбоеприпаса дал отбой.

— Сейчас нельзя. Давай подождем. Шум утихнет, и тогда все сделаем, лады? — сказал он посреднику.

Самое обидное, что с «Советским трудом» у Толочко был рекламный договор и выставлен блок на негативные публикации против него. Но в этой ситуации он даже не мог позвонить и потребовать назад свои деньги.

Единственное, как Толчок мог выплеснуть свой гнев, — это заказать Ветрова. Он даже хотел звонить Усмону, но заколебался: тот стал бы спрашивать про взрывчатку. А этот разговор был неприятен Вольдемару. И все же он почти решился, когда раздался телефонный звонок.

— Есть важный разговор, — услышал он голос старого знакомого, служившего заместителем начальника Генерального штаба. — Подъезжай сегодня ко мне.

Вечером за «рюмкой чая» товарищ поинтересовался, не возражает ли Вольдемар против работы в администрации президента? Советником.

Не возражает ли?! Господи, он еще спрашивает! Толочко аж в жар бросило.

По словам товарища, босс (то есть начальник Генерального штаба) хотел устроить туда своего (читай — лояльного и управляемого) человека. Недавно как раз освободилось местечко. Начальник Генштаба был в хороших отношениях и с президентом, и с главой его администрации. Поэтому не составило труда предложить помощь с поиском нужного человека. Советник ведь должен был курировать силовые структуры. Отсюда требования к нему: профессионал, желательно с генеральскими погонами. Кому же искать такого, как не начальнику Генштаба?

Тут весьма кстати всплыла фамилия Толочко. Конечно, были и другие претенденты. Но друзья Вольдемара подсуетились первыми.

«Нет, есть еще Бог на свете! — радостно думал Вольдемар по дороге домой. — Про Толочко вспомнили! Толочко еще всем покажет!»

Потом он долго крутился перед зеркалом в прихожей, делая преувеличенно серьезное лицо и повторяя басом:

— Советник Толочко, администрация президента… Сотрудник администрации президента Вольдемар Николаевич Толочко… Прошу вас, Вольдемар Николаевич…

Было только одно пятнышко, омрачавшее радость момента: история со взрывчаткой. «Надо разобраться с этим побыстрее. Дурацкая история. Зачем я в нее влез?» — подумал Вольдемар. Про Ветрова он уже забыл начисто.

Журналист и не знал, что в тот день его жизнь висела на волоске. Впрочем, так бывает: самые важные переломные моменты судьбы остаются за кадром. Так случилось и с самим Толочко. Он даже не знал, что накануне директор ФСБ посетил Разведывательное управление пограничной службы. И это событие кардинально изменило шансы Толочко на место в администрации президента.

Разведчики погранвойск узнали о визите, когда директор ФСБ со свитой уже шел по подземному коридору, соединяющему здания госбезопасности на Лубянке. Ничего хорошего это не обещало, так как люди такого ранга крайне редко ходят по кабинетам подчиненных (точнее, почти никогда не ходят).

— Докладывайте обстановку, — сказал директор Мазурову, исполняющему обязанности начальника управления.

Генерал начал отвечать, но директор тут же перебил его резким вопросом. Когда разведчик ответил, последовал еще один вопрос. В итоге доклад превратился в допрос.

Директор метал гром и молнии. Было видно: он пришел специально, чтобы устроить разнос. И не просто разнос (для простого разноса он мог вызвать Мазурова к себе), а показательную порку. С обязательным четвертованием в конце.

— Покажите мне управление, — сказал директор, выслушав Мазурова.

В итоге исполняющему обязанности досталось за все: за грязь в туалетах, за свалки бумаг в кабинетах, за неработающие розетки.

— Соберите начальников отделов, — грубо приказал глава ФСБ.

Через десять минут в зале совещаний сидели почти все. Старшие офицеры и генералы сжимали папки, лежавшие на коленях. Со стороны казалось, что люди боятся пошевелиться. Многие покрылись испариной.

— Зачем он приперся? — шептались в курилке офицеры, не допущенные на совещание.

— Сокращать нас, разве не видно?

— Короче: надо увольняться по сокращению штатов, пока предлагают. А то завтра по плохой статье вышвырнут.

А в зале на головы офицерам буквально сыпались взыскания. Больше всех досталось Филину, отвечающему за южное направление.

После собрания директор вернулся в кабинет Мазурова и пригласил туда, кроме генерала, Филина и еще двух генералов, отвечающих за южное направление.

— Я не просто так пришел к вам, товарищи офицеры, — сказал он уже более спокойно. — У нас есть информация, что «Аль Каида» разворачивает на территории Казахстана производство отравляющих и психотропных веществ. Эти сведения получены по очень серьезным каналам Службы внешней разведки…

Филину захотелось громко выругаться. Мазуров, который запустил эту справку не напрямую, а через друзей в СВР, стоял с каменным лицом.

— ГРУ это подтверждает, — продолжал директор, — мне странно, что вы об этом не знаете. Ведь это у вас под носом. Террористы планируют организовать на территории России массовые теракты с применением девипама и других отравляющих веществ. Поэтому необходимо плотно закрыть российско-казахстанскую границу, в первую очередь — оперативными методами. У вас срок — месяц. Я жду от вас конкретных результатов работы. После этого буду ставить вопрос о профессиональной пригодности каждого из вас. Вам все понятно?

— Так точно. — У Мазурова запершило в горле, и он чуть было не закашлялся. — Товарищ директор, из-за недостатка финансирования мы были вынуждены сократить часть штатных единиц на том направлении и закрыть ряд резидентур, что ограничило возможности нашей агентурной сети. В результате мы и получили ценную информацию с некоторым опозданием. В связи с создавшимся положением прошу рассмотреть вопрос о выделении дополнительных сил и средств для установления более качественного оперативного контроля на данном участке.

— Как только появится такая возможность, выделим, — твердо заявил директор. Но по его тону пограничники поняли: «появится возможность» — это, значит, после дождичка в четверг. А пока придется продолжить сокращения. Да еще при этом и результаты давать.

Мазуров проводил директора до лифта. Затем, вернувшись в кабинет, вызвал Филина.

— Ну что ж, по крайней мере, наша затея сработала, — с грустной иронией произнес генерал.

Константин стоял навытяжку и молчал. Он ожидал всего, что угодно. Но только не того, что последовало после этих слов.

— Такие дела, Костя, — генерал закурил.

Это значило, что его сильно задело. Мазуров регулярно бросал курить. Потом начинал снова, после какой-нибудь особенной встряски.

— Мне предложили должность в администрации президента, — продолжил он, — советником. Я, честно говоря, сомневался. Но после сегодняшнего решил: ухожу. Перейду ууда. Осмотрюсь. Думаю, там мне будут нужны люди, на которых можно положиться. Так что вполне возможно, что я предложу тебе послужить Родине в несколько ином качестве. Подумай. Время есть.

Это место Мазурову подыскали друзья из Службы внешней разведки. «Там освободилась должность, — сказал ему бывший однокашник по высшей школе КГБ. — Вояки, правда, своего двигают. Какого-то Толочко. Ты его, кстати, должен знать — тоже служил в Таджикистане. Но мы его обрубим: зам по кадрам наш человек. Служил в ПГУ».

Глава 8

Засыпанная опилками арена огорожена решеткой. В центр круга бьют прожектора. Откуда-то сверху доносится шум толпы. Найденыш поднимает глаза, чтобы посмотреть. Но его слепит вспышка света.

— Дамы и господа. — Человек в костюме с красной бабочкой стоит с микрофоном в центре круга. — Объявляю правила: правил нет!!!

Найденыш жмурится. Потом открывает глаза. Зрение медленно возвращается. Но половину обзора по-прежнему закрывает яркое пятно.

Человек в бабочке убегает через открытую для него калитку. А с противоположной стороны навстречу Найденышу идет… ночной гость.

— Скажи это имя! — кричит гость. — Скажи имя!

Он голый по пояс. Кисти рук обмотаны спортивными бинтами. Найденыш вдруг замечает, что на нем тоже только спортивные трусы. И руки точно так же обмотаны.

— Скажи имя, скажи им, кто ты! — слышит он крик.

— Я… я не могу.

Человек замахивается и резко бьет Найденыша по лицу. Переполненные трибуны взрываются аплодисментами.

— Признайся! — орет боец. — Хоть раз в жизни признайся! Ты же мужик!

Удары сыплются на Найденыша один за другим: левый боковой, правый прямой, ногой в солнечное сплетение. Найденыш падает, встает и снова падает. На опилки капает кровь. Его кровь! Он закрывает лицо руками, но от ударов спасения нет.

— Скажи имя! Одно только имя.

В какой-то момент Найденыш понимает: все это можно прекратить, лишь назвав имя, которое приписывают ему. Боец размашисто бьет в челюсть. Кость хрустит. Найденыш хочет бежать, но бежать некуда. Вокруг одни только решетки.

— Я… я… — Он широко расставляет ноги и вытягивает руки, словно упираясь в невидимую стену. — Я — Вольдемар Толочко…

В ту же секунду кулак прилетает ему прямо в нос. Найденыш падает. И вскакивает, проснувшись на тюремной кровати. Некоторое время он, ничего не понимая, озирается вокруг. Нос болит так сильно, что на глазах наворачиваются слезы.

— Этого не может быть, — прошептал Найденыш, — я не тот. Это безумие. Я даже ничего не знаю про него.

Затем он долго ворочался, пытаясь уснуть. В сон же провалился неожиданно для себя, когда уже совсем потерял надежду на это. Впервые за тюремное время Найденыш увидел что-то похожее на свои прежние сны. Где он был сильным и мужественным человеком.

Таким, как Опарин.

Сергей сидел за рабочим столом и работал с делом оперативной проверки «Пустая голова». Среди документов было и сообщение из СВР о планах террористов по производству девипама. Под ней Опарин подшил справку из ГРУ. Банальная, как вначале казалось, проверка перерастала в серьезную оперативную разработку. Сергей уже писал план оперативных мероприятий. Чертил схемы, в которых стрелочки соединяли квадратик «террористы» и кружочки «потеряшки».

Накануне ему сообщили, что дело на контроле у директора. Возможно, люди, потерявшие память (или их похитители), как-то связаны с террористами. А это уже очень серьезно! Поэтому у Опарина в груди было приятное теплое чувство. «Вот оно, настоящее дело! — как бы шептало чутье. — Есть шанс отличиться. Может, даже получится стать генералом». Ни вслух, ни мысленно Опарин это не проговаривал. Но чувствовал именно так.

В это время в кабинет заглянул Михалыч — отставной полковник, начинавший еще в СМЕРШе. Теперь он работал вольнонаемным делопроизводителем в секретной части, получая таким образом небольшую прибавку к пенсии. Но причина была не только в деньгах: скучно было дома старику без дела, вот старые друзья и пристроили.

— Привет, Сережа, — сказал он.

— Здравствуйте, Борис Михайлович. — Опарин автоматическим движением сложил все документы в папку и перевернул ее.

— Я слышал, что ты занимаешься потерявшими память.

Точнее было бы сказать «прочитал»: через Михалыча проходила служебная переписка, и он так или иначе знал, кто чем занимается.

— Да как вам сказать. — Сергея удивил интерес старика. Обсуждать чужие дела в их системе не принято. А Михалыч был до корней волос человеком системы.

— Я могу помочь… Можно? — Михалыч кивнул на стул, спрашивая разрешения сесть, но ответа не стал ждать.

— МВД тоже проводило проверку. — Пенсионер сел напротив Опарина. Перед выходом на пенсию он курировал МВД, поэтому до сих пор имел там своих людей.

— И что они установили? — спросил Сергей, рассматривая синие нарукавники ветерана.

— Я организую тебе встречу с одним человеком, он тебе и расскажет.

На следующий день Сергей пришел по указанному адресу. В квартире на третьем этаже уже сидел Михалыч с мужчиной с полуседой головой.

— Знакомьтесь, — сказал Михалыч.

Мужчина представился. Имя-отчество. Потом звание и должность: полковник, заместитель начальника второго оперативно-розыскного бюро Главного управления уголовного розыска.

— Очень приятно. — Опарин сел в предложенное кресло.

— Чай, кофе? — спросил мужчина.

— Чай. — Сергей отметил, что обстановка на конспиративной квартире — а это оказалась именно конспиративная квартира — была приблизительно такой же, как и на конспиративных квартирах ФСБ. Казенная однотипная мебель, фарфоровая посуда из дешевых наборов, круглый механический будильник. Только на старых простынях, покрывавших вместо скатерти стол, были печати ХОЗУ МВД СССР (вместо привычного Опарину ХОЗУ КГБ СССР).

Хозяин поставил на стол полные чашки, тарелку с печеньем и блюдце с засохшим вареньем. Потом стал рассказывать.

Все началось с того, что сыщики накрыли сеть подпольных заводов, принадлежавших крупной преступной группировке. На производствах трудились, по сути, рабы, которые клепали ширпотреб под известные марки. Большинство этих людей числились пропавшими без вести. Они рассказали, что были похищены. Кто-то напивался в дороге с незнакомым попутчиком, кто-то знакомился с преступниками (как потом оказывалось) в ресторане и в итоге попадал сюда, кто-то задолжал крупную сумму.

У бандитов нашли препараты, вызывающие беспамятство. Выяснилось, что преступники вводили их работникам, которых собирались «рассчитать» (не вечно же такого держать). Человека оставляли на улице. Если его личность устанавливали — розыскное дело, заведенное при его пропаже, закрывали. Соответственно преступники могли чувствовать себя спокойно: раз дело закрыто, то преступления как бы не было, значит, их никто искать не будет.

Был риск, конечно, что рано или поздно работник все вспомнит. С этой стороны убийство выглядело надежней. Но розыскное дело не закрывается да тех пор, пока не найдут человека (или его труп), а значит, теоретически какой-нибудь сыщик мог до чего-нибудь и докопаться. Так рассуждали бандиты. Человеческая память их не подвела: рабы так ничего и не вспомнили. Однако это не спасло преступников: их все равно поймали, правда, вышли на них другим путем.

Последнего члена банды взяли совсем недавно. Этого милиционер не рассказал Опарину, потому как для них обоих это не имело большого значения. Зато имело для Ветрова. Бывший бронзовый призер чемпионата России по вольной борьбе был не последним человеком в банде. Он решил, что милиция вышла на них после статьи журналиста. И решил отомстить. Но сыщики висели у него буквально на хвосте. Поэтому бандит на время залег на дно, а с Ветровым хотел рассчитаться позже. Его взяли случайно. Он столкнулся на джипе с «газелью». Избил водителя, который был однозначно виновен. Заставил принести деньги. Не думал, что тот побежит в милицию: очень был запуган. Но водитель заявил на обидчика. Дальнейшее было делом техники. Бандита взяли в момент передачи денег. А в каталажке уже знали, кто это такой.

— Неужели все так просто? — как-то разочарованно произнес Опарин. Весьма перспективное (с точки зрения карьеры и прочее) дело превращалось в банальную уголовщину. Тут лавров не снискать.

— Да. Так просто, — ответил полковник уголовного розыска.

Правда, это был не конец. Сначала милиционеры думали, что абсолютно все «потеряшки» прошли через подпольные заводы. Оказалось, что это не так. Проверяя нескольких пострадавших, сыщики выяснили, что на тех висят огромные долги. Кто-то взял кредит. Кто-то получил аванс под крупную партию товара. Причем часть из этих «потеряшек» влезла в долги уже после того, как исчезла.

По цепочке сыщики вышли на группу мошенников, которая никак не была связана с бандой, державшей заводы. Среди аферистов имелся врач, который вводил жертвам какой-то препарат. Люди становились послушными, выполняли все команды. А потом вовсе теряли память.

Еще одна категория пострадавших потеряла память, получив травму, объяснил полковник из МВД. Одних ударили по голове. У других вообще обошлось без криминала: попали, например, в аварию.

— Есть несколько человек, личности которых мы установили. — Сыщик завершал рассказ. — Но что с ними случилось, так и осталось загадкой. Есть случаи совершенно фантастические…

Он не стал продолжать.

— Спасибо за помощь, — безрадостным тоном сказал Опарин. План оперативных мероприятий, красивые схемы, внимание начальства (обычно оно неприятно, но этот раз мог стать исключением) — все летело к черту. И почему? Только потому, что менты влезли в это дело чуть раньше и свели все к банальной уголовщине!

— Всегда рады помочь товарищам из госбезопасности, — полковник улыбнулся, как показалось Опарину — с иронией.

— Я пришлю вам официальный запрос, — сказал Сергей. — Подготовите мне официальный документ? Чтобы к делу можно было подшить…

— Без проблем.

Беседа на этом не закончилось. Оказалось, полковник хотел рассказать кое-что еще. Даже более важное, чем история про «потеряшек», которая была скорее предлогом для встречи. Своеобразной затравкой для разговора.

Несколько дней назад на полковника негласно вышли чеченцы из той самой группировки, что держала заводы. Причем вышли сами лидеры. Потому против них и не нашлось никаких доказательств. Рассказали про своих братьев из организации «Братство во имя истинного ислама». Сыщик рассказал все то же самое, что Хоттабыч сообщил Ветрову, но — более детально.

Изначально бандиты хотели сдать террористов милиции. То, что информация дошла до Ветрова, — было банальной утечкой. Просто Хоттабыч хорошо относился к журналисту и подумал: если пресса узнает, хуже не будет. Наоборот, после публикации, рассуждал он, менты просто не смогут спустить дело на тормозах.

— Кстати, в Афганистане недавно немцев взорвали тоже «Братья», — продолжал полковник. — У них лагеря подготовки шахидов, как рассказали чеченцы, где-то на Памире. Там много глухих районов. С другой стороны — рядом граница с Афганистаном. А через Киргизию и Таджикистан можно хоть в Россию, хоть в Европу…

По данным чеченцев, террористы планировали в самое ближайшее время взорвать несколько живых бомб в центре Москвы. Шахиды уже давно готовы выехать в столицу России под видом челночников. Только вот со взрывчаткой вышла какая-то заминка.

— Почему же чеченцы решили сдать своих? — с сомнением в голосе спросил Опарин. Хотя в душе он уже чувствовал волнение: здесь пахло настоящим делом, не бумажной, а Серьезной оперативной работой.

— Можно только предполагать, — ответил сыщик. — У нас есть несколько версий. Но информация верная. За это я ручаюсь.

— Почему вы не хотите ее сами реализовать? — поинтересовался Сергей. Это было важно: ни одно ведомство не отдаст выигрышное дело. Если полковник МВД, который на этом легко мог заработать генеральские погоны (или, по крайней мере, имя и авторитет), дарил информацию ФСБ, значит, были и какие-то подводные течения. Так рассуждал Опарин.

— Мы не сможем без утечки провести операцию в Москве. — Сыщик поднес чашку к губам и сделал глоток остывшего чая. — Есть риск, что они разбегутся по норам. Конечно, можно взять пару шестерок, срубить палку, отрапортовать. Но что толку? Эти ребята все равно вернутся. И нас уже никто предупреждать не станет… А я хочу, чтобы мои дети спокойно ходили по городу и не боялись, что рядом взорвется какой-нибудь ублюдок-камикадзе.

Полковник говорил спокойно, но прочувствованно. Оттого в его голосе звучала искренность.

— Так что здесь не то дело, где надо тянуть одеяло на себя, — закончил он.

На Толочко крепко насел Усмон: где товар?

— Подожди еще немного, — убеждал боевика Вольдемар.

Но тот не хотел ждать.

— У тебя тоже не все получается, — заметил Толочко, — ты обещал принести голову Дровосека еще неделю назад. Где она?

— Э-э, какой-такой Дровосек-гомосек. — Усмон отмахнулся. — Он уже не жилец. Нет его. А ты, Вольдемар, хочешь долго жить? Тогда держи слово.

Угроза была реальной. «Подонок, — с ненавистью подумал Толочко, — я же тебя из грязи вытащил. Тварь неблагодарная. Где бы ты был, если б не я? Кто помог тебе в Таджикистане заработать? Кто спас от пограничников? Ну ничего, я еще загоню тебя обратно в горы. Будешь гнить на своем Памире».

Усмон тоже негодовал. Он был готов растоптать Толочко. Потому что без взрывчатки Усмона могли тоже списать со счетов. Может, и не убили бы, но жизнь вполне могла понестись под откос…

Свою должность Усмон обрел после мирных переговоров. Правительство заключило мир с оппозицией. Лидеры фронды и полевые командиры получили крупные должности по квоте. При дележе портфелей Усмону досталось МЧС. Не самое хлебное министерство — он рассчитывал на Госкомитет по нефти и газу или Министерство цветных и драгоценных металлов. Но в первом случае его обошли более ретивые коллеги, а второе правительство оставило в своих руках.

Так что МЧС оказалось не самым худшим вариантом. Но в последнее время против Усмона плелись интриги. Гражданская война забылась. И правительственный клан тихо выдавливал из власти людей от оппозиции. Усмон узнал, что за спиной бывшие сотоварищи сдали его и сидеть в кресле министра ему осталось недолго.

Поэтому, когда на горизонте появился шейх Мансур, Усмон даже обрадовался. С его помощью министр рассчитывал сохранить должность. Ведь если в Таджикистане зазвучат взрывы, правительству вновь придется заигрывать с исламской оппозицией. А Усмон не просто видный полевой командир, он до сих пор держит ситуацию под контролем. (Уж министр-то найдет, как донести эту информацию до нужных людей в правительстве.) Поэтому увольнять его очень опасно: опять начнется гражданская война.

Правда, была одна загвоздка. Мансур не хотел устраивать теракты в Таджикистане. Он собирался посылать шахидов в Кабул и Москву.

Все объяснялось просто. В Афганистане расположились международные силы. Можно было легко найти спонсоров на войну против них. (Тот же Бен Ладен или некоторые богатые исламские организации.)

А Россию Мансур собирался шантажировать. После серии громких терактов он намеревался негласно выйти на правительство и потребовать отступные. Иначе теракты бы продолжились. План не был фантастическим, хотя бы потому, что в истории уже имелись прецеденты. Правда, в других странах.

Ничего этого Усмон не знал. А знал бы — мнения не изменил. Ему была нужна война именно в Таджикистане. Когда Мансур твердо сказал: нет, Усмон ответил, что будет взрывать за свой счет.

— Валяй, — безразлично ответил шейх (в переводе на русский).

Но заминка со взрывчаткой срывала планы. Мансур дал понять: он жалеет, что связался с Усмоном, на которого нельзя положиться. В ближайшее время террористы достанут пластит по своим каналам. И тогда министру придется вернуть аванс (с процентами). Из дела его, естественно, выбросят. Поэтому Усмон был готов голыми руками разорвать глотку Толочко, лишь бы тот доставил товар.

Вольдемар это чувствовал. Поэтому вызвал из-за границы помощника по особым поручениям. По-хорошему тому следовало «погулять» еще, пока все не утряслось окончательно. Но он был нужен здесь.

— Есть выход, — сказал Кот, примчавшийся первым же рейсом, — взрывчатку разрабатывают в Советскоармейске, это в Подмосковье, пятьдесят километров от МКАД. Слышали о НИИ механизации? ГРУ с ним тесно работает. Там проводят испытания, потому взрывчатку легко списывать. Меня и вас там знают, поэтому вопросов особых не будет. Если что, намекнем, мол, секретная операция по линии разведки. Дело привычное. Единственное, они не смогут сразу доставить большую партию.

— Занимайся этим. — Вольдемар почувствовал прилив сил. — Пусть по частям, но сделай это. Все, пока. Я уехал.

Из своего офиса Толочко отправился на Старую площадь. В тот день у него было назначено собеседование с заместителем главы администрации президента, ведавшим кадровой политикой.

— Он служил в Чехословакии, — проинструктировал Толочко начальник Генерального штаба, приехавший на встречу, чтобы представить своего протеже, — поэтому обязательно скажи, что ты там тоже был.

Заместитель главы сидел во главе длинного стола для совещаний. Перед ним были разложены в ряд мобильные телефоны, которые постоянно трезвонили. Хозяин кабинета — суровый мужчина с небольшими прямоугольными усиками и треугольными бровями (вершиной вверх) — взглядом дал понять: времени у него мало. Разговор будет только по существу. Начальник Генерального штаба представил Толочко. Охарактеризовал его в самых лучших выражениях. Как бы невзначай упомянул про Чехословакию.

— Когда вы там служили? — спросил замглавы, его бесцветные глаза, казалось, чуточку потеплели.

Оказалось, что Толочко и бывший разведчик были в Чехословакии в одно время. Только хозяин кабинета служил в представительстве КГБ в чине полковника. Вольдемар тогда был пехотным капитаном. Мелкой сошкой по сравнению с полковником-чекистом. Поэтому они нигде не пересекались. Но ходили по одним улицам.

Чиновник с Толочко немного поговорили о Праге. Голос хозяина кабинета стал мягче. Усики, до того казавшиеся напряженными и словно щетинящимися в сторону собеседника, теперь будто обвисли. Чиновник, вспоминая Чехословакию, поглаживал их и чуть заметно улыбался. При этом на манжете сорочки, выглядывавшей из-под костюма от кутюр, поблескивала бриллиантовая запонка.

Толочко же был напряжен от волнения. В Генштабе знали, что СВР пытается пропихнуть своего человека, и чиновник вроде бы склонялся в ту сторону. Но многое зависело от собеседования.

— Хорошее было время. — Твердым тоном чиновник как бы подвел черту: обсуждение Чехословакии закончено. На его лице вновь появилось отчуждение. Толчко даже показалось, что высокий лоб хозяина кабинета опять стал каменным и непробиваемым.

— У меня есть данные про операцию «Шелковый путь». — Чиновник раскрыл папку, лежавшую на столе справа от него. — Не скрою, при обсуждении вашей кандидатуры меня это очень смущает.

«Я так и знал! — разочарованно подумал Толочко. — СВР постаралась. Что за низость: лить грязь за спиной!»

— Да, эта операция некоторым образом сказалась на моей карьере, — произнес он, стараясь держаться спокойно, — но хочу подчеркнуть: речь шла о геополитических интересах России в данном регионе. Дальнейшие события, в частности антитеррористическая операция международных сил в Афганистане, показали, что в целом мы двигались в правильном направлении. Нас подвела несогласованность между ведомствами. Я учел те ошибки. Нельзя недооценивать важность взаимодействия между различными структурами. Если мне доверят новый пост, я намерен уделить самое пристальное внимание этому вопросу. Все государственные органы должны работать в одном направлении.

Чиновник кивнул.

— Я не хочу вас обнадеживать, — произнес он, — мы сейчас рассматриваем несколько вариантов. Но если остановимся на вашей кандидатуре, хочу сразу предупредить: работы у нас много, подчас приходится работать в жестком режиме. Вы готовы?

— Да!

— Это серьезная ответственность: проводить политику президента. В первую очередь нам нужны люди с государственным мышлением…

Толочко слушал с подчеркнуто серьезным видом. Он смотрел на чиновника, стараясь показать, как внимательно ловит каждое его слово.

— Сегодня перед нами стоят масштабные задачи, — продолжал чиновник, — не побоюсь сказать — судьбоносные для страны. Необходимо провести реформу вооруженных сил. Решить вопросы безопасности России во всех компонентах. Готовы ли вы взвалить этот нелегкий груз на плечи?

— Я отдам все силы, — с чувством сказал Толочко, представив машину с мигалкой, казенную дачу, спецполиклинику. Он страстно хотел работать здесь. И действительно был готов отдать для того все силы.

— Хорошо. — Чиновник встал. — До свидания.

— Как все прошло? — с волнением спросил Вольдемар у начальника Генерального штаба, когда они вышли из кабинета.

— Думаю, ты ему понравился. С Чехословакией удачно получилось.

— Ты можешь гордиться собой, — усмехнулся ночной гость. Он развалился в кресле, закинув ногу на подлокотник.

— Пошел вон, — грубо ответил Найденыш, — мне не до тебя.

— Какие мы сердитые, уси-пуси, — человек рассмеялся.

«Это какое-то издевательство», — с гневом подумал Найденыш. И вдруг его осенило: перед ним сидел Толочко! Настоящий Толочко, чьи преступления сейчас пытались повесить на Найденыша.

«Мразь!» — он скривился и сделал шаг, чтобы схватить гостя (или хозяина?) за горло.

— Стой, — резко приказал тот. В руке у человека неожиданно появился пистолет.

«Он похитил меня, точно похитил, — размышлял Найденыш, — обколол наркотиками. Пытается убедить, что я — Толчок. Отсюда весь этот бред». Он только не мог понять, что же в его жизни по-настоящему: тюрьма или эти ночные встречи? Где реальность, а где глюк? «Надо поймать этого козла и перетащить в тюрьму, — размышлял Найденыш. — А если и тюрьма — инсценировка? Если он все подстроил?.. Что же делать?»

— Ты монстр, — произнес человек, — ты никак не хочешь это признать, и в том твоя беда.

— Нет! — крикнул Найденыш. — Ты все придумал! Отпусти меня!

— Не могу.

— За что ты меня держишь?

— Нравишься ты мне. — Человек нагло улыбнулся, поигрывая пистолетом.

— Скажи хоть, кто я такой.

— Е-мое! Ну сколько можно! — с досадой воскликнул ночной гость. — Ведь уже все ясно! Что ты воду мутишь?!

«Игнатьев я, Александр Игнатьев. Как я раньше не догадался?» Найденышу показалось, что теперь-то все стало на свои места.

Глава 9

За долгие годы службы Александр понял, что в любом ведомстве самые главные люди — это водители и секретарши. По тому, как они к вам относятся, можно судить, чего вы достигли.

Герой России полковник Игнатьев, судя по всему, еще ничего не достиг. Водитель «Волги», которую на время прикрепили к нему, опоздал на полчаса. А потом долго отказывался ехать на Лубянку, где была назначена встреча с Филиным и Мазуровым.

— У меня лимит — десять литров бензина, — выдал главный свой аргумент шофер.

— Ничего, нам хватит, — твердо произнес Игнатьев. Он знал: стоило дрогнуть хоть мускулу на лице, показать хоть каплю сомнения в своем праве распоряжаться — и придется всю жизнь ездить на трамвае.

— Пробки, мы не успеем.

— Успеем. — Игнатьеву с утра надо было приехать на Старую площадь — в администрацию президента — на очередное совещание рабочей группы Федеральной комиссии «Антитеррор». Затем на Лубянку. Расстояние небольшое, но в центре Москвы действительно легко застрять в пробке и никуда не успеть. Однако соглашаться с водителем — и тем давать слабину — было нельзя. Уж лучше опоздать на встречу. — Я покажу, как объехать пробку дворами.

— Как скажете. — Шофер сдался, но по глазам было видно: отвернешься — укусит.

**

Они собрались в кабинете Мазурова. Игнатьев, Опарин и Филин сели за стол для совещаний, на котором была разложена карта. Помощники генерала свернули карту и ушли.

В принципе все получилось довольно спонтанно: Опарин пришел в разведотдел погранвойск, поскольку шахиды должны были приехать из-за границы. Стало быть, к операции надо было подключить разведчиков. Конечно, можно было направить официальную бумагу, но личные контакты всегда лучше. С Игнатьевым же получилось иначе. Филин, когда услышал про заминку у террористов со взрывчаткой, сразу вспомнил про самолет. Как разведчик, он знал, кто стоял за требованием задержать груз. Поэтому и пригласили Игнатьева.

Мазуров переговорил по телефону и сел во главе стола. Филин встал, коротко доложил ситуацию.

— Какие будут предложения? — спросил генерал.

Игнатьев и Опарин получили разрешение на эту встречу у своего начальства. Официальная легенда: обсуждение все тех же вопросов координации.

— Эту операцию будет проводить ФСБ, — твердо произнес Опарин, — план оперативных мероприятий готов и утвержден. От вас только требуется выполнить конкретные поручения.

— Слушаюсь, товарищ полковник, — произнес Мазуров и сурово посмотрел на чекиста, пытавшегося командовать в его кабинете.

— Сергей, ты не борзей, — примирительно пробормотал Опарину на ухо Филин. — Здесь все свои, зачем шашкой махать?

— Хорошо. — Сергей послушно снизил обороты. — Дело тут серьезное, надо выйти на покупателей взрывчатки.

Все ячейки террористов, на которых указали чеченцы, были уже под наблюдением. Но пока в поле зрения были мелкие сошки. А нужны были организаторы.

— Мы все проверили, — сказал Игнатьев. — Один из посредников там — мой бывший коллега. Какие у него остались связи — не знаю. Но мне дали по рукам. Я дам фамилию. Ищи, Сергей, тебе и карты в руки. Только он сейчас за границей.

— Сейчас уточним. — Филин на десять минут вышел из кабинета. — В департаменте погранконтроля сообщили, — сказал он возвратившись, — что три дня назад этот человек вернулся в Москву.

За столом повисла тягостная пауза.

— Вам должно быть стыдно, товарищи офицеры. — Генерал бросил на стол номер «Советского труда» недельной давности со статьей Ветрова «Шахиды остались без взрывчатки?». — Может быть, зачислить этого Ветрова в штат ФСБ или ГРУ? Он, похоже, знает больше вас.

— Да ни хрена он не знает. — Филин махнул рукой. — Я же помню его: балабол. Нахватался верхов, остальное приврал.

— Откуда он узнал про самолет? — задумчиво изрек Игнатьев. — Это в прессу не сообщали.

— Так пойдите и спросите у него, — скептичным тоном сказал Мазуров, — он ведь, кажется, ваш знакомый.

— Есть хорошая идея, — произнес Игнатьев. — Я недавно с женой в Туле был. Там в местном кремле есть музей пыток: отличная вещь. Знаете, откуда пошла фраза «узнать всю подноготную»? Это когда людям под ногти иголки вгоняли. А про подлинную правду слышали? Длинник — это такой кнут.

— Что вы предлагаете? — серьезно спросил Мазуров, глядя на Игнатьева.

— Подвесить его на крюк за ребро, — Игнатьев осекся под взглядом генерала. — Извините, это я так, чтобы обстановку разрядить…

«Что-то я перенервничал, — подумал он, — теряю форму».

— С Ветровым необходимо встретиться, — произнес Опарин, — у него серьезные источники информации. Я встречался с ним. Многое, что он сообщил, подтвердилось. Возможно, у него даже есть какой-то выход на террористов. Вопрос в том, как его разговорить?

— Что он любит? — спросил генерал.

Стали вспоминать. Никто толком ничего не знал. Но что-то смутно припомнили про женщин. Впрочем, все мужчины (за редким исключением) любят женщин.

— Выпить он любит, — произнес Филин.

— Так, хорошо. Еще что?

— Вроде все… Хотя нет, по-моему, еще карты любит. Преферанс…

Тут же набросали план операции. Решили пригласить корреспондента на преферанс. Долго думали над местом. Надо было сделать так, чтобы Ветров как бы влился в давно сбитую компанию преферансистов. Значит, по легенде они должны были собираться где-то постоянно. Но все женатые — домой не пригласишь.

У Игнатьева была зимняя дача в Подмосковье — добротный дом из красного кирпича. Сошлись на ней. Потом тщательно продумали план беседы. Остальное было делом техники. Опарин еще раз вышел на связь с Ветровым. Спросил что-то несущественное. Потом в ходе разговора как бы проговорился:

— Здесь много наших, из Таджикистана. Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Редко, — с грустью ответил Ветров, — времени не хватает.

— А мы по субботам в преферанс играем. С Филиным, помнишь его? С нами еще один, из двести первой дивизии.

Ветров загорелся. И уже в следующую субботу он играл в преферанс за круглым столом возле электрического камина.

— До скольки? — спросил Опарин.

— Предлагаю до сорока очков. — У Ветрова в глазах заиграл огонек. — Реактивную.

— Это долго, — заметил Филин.

— Смотря как карта пойдет, — парировал Андрей. — Два мизера, две десятерных, и я закрылся. Смогу вам помогать.

У Филина возникло странное чувство: они говорили с Ветровым на одном языке. «Хотя что общего между мной и этим разгильдяем (я не выношу разгильдяев)?» — подумал Константин. Но общее было: он тоже любил преферанс.

— Ты так уверен в себе? — недобро улыбнулся Игнатьев.

«А журналюга неплохо играет», — с удивлением заметили все. Ветров думал на три хода вперед. Жил игрой. Видел ее насквозь, как картинку «Плейбоя».

«Спросите, за что я люблю преферанс? — радостно думал Ветров, раздавая карты. — Думаете, за азарт? Ничего подобного. Я редко играю на деньги. Вот и сейчас у нас пулька на интерес. Просто преферанс — это жизнь, разложенная на зеленом сукне. Разделенная на масти. И все равно непостижимая. Здесь мало быть умным, надо быть и удачливым. Все как в жизни: умники-неудачники никому не нужны».

— Хоронят мужика, — говорил Ветров, раскидывая карты парами по столу. — Позади гроба идут двое. Один шепчет другому: если бы ты пичку тогда снес, мы бы покойничку не пять, а все семь взяток на мизере вогнали. Второй отвечает: да ладно, и так хорошо сыграли.

Это были стандартные анекдоты, которые преферансисты рассказывают во время игры.

— Или вот еще, — продолжал Ветров. — Слушается дело об убийстве. Судья спрашивает обвиняемого: расскажите, как было дело. Обвиняемый: играем в преферанс. Оба вистуем. Я несу пичку, и покойничек пичку. Я опять пичку, и покойничек пичку. Судья: так за это же канделябром по башке. Обвиняемый: вот я так и сделал. Какую игру заказываем, господа?

«Может, он не такое уж и чудовище?» — ненароком подумал Филин. А еще он заметил, что у Ветрова изменился запах: пряность исчезла. Теперь это был более терпкий мужской аромат.

— После игры начинающий преферансист восклицает: как же так, господа, у меня туз козырный не сыграл?! Товарищи отвечают: расклад, батенька, расклад! — продолжал отвлекать игроков шутками и втихую выигрывать Ветров.

Удача в игре и жизни идет волнами. Пока она липнет к тебе, не теряйся: используй на полную катушку. Но не проморгай тот миг, когда удача отвернется. Тогда надо затаиться и переждать. Иначе пулеметная очередь невезения разнесет тебе башку.

— Твое слово, Сергей. — Андрей посмотрел на Опарина. — Судя по всему, ты должен заказать суперигру. Например, девять взяток. — У него было тепло в груди, оттого что его карта была гораздо лучше, чем у Опарина. — Или я ошибся: десять?

— Какая, на хрен, девятерная, — проворчал чекист.

«Как маленький, в самом деле, — с неодобрением подумал Ветров. — Кто же в преферансе правду говорит? Действительно, карта у тебя говно, но зачем же об этом орать?» Расклад у Опарина он вычислил, заглянув в карты Филина.

— Ты посмотри, Сергей, может, хорошая карта тебе за рукав завалилась? — Филин улыбнулся и прижал карты к себе, чтобы никто не подглядывал.

Внезапно Филин насторожился. Он почувствовал запах. В нем была опасность. Даже гениальному носу было трудно уловить эту слабую ниточку… Нет, не ниточку, а капельку, случайно заброшенную сюда ветром. Это был запах сушеного тутовника.

Филин переключил все свое внимание на этот запах. Капельки летели из машины, которая остановилась недалеко от ворот. Мысленно Константин разложил ароматы, пытаясь отделить одно от другого: двигатель пах бензином, колеса чуточку — горелой резиной. От людей, сидевших в машине, пахло афганским тутовником.

Каким образом Константин смог уловить запах на таком расстоянии — он не знал. Человек вообще до конца не знает своих возможностей.

В том, что он учуял, было еще что-то угрожающее. Филин не сразу понял, что именно, хотя на самом деле уловить этот запах было проще всего.

От гостей пахло порохом!

— Саня, у тебя подпол есть? — спросил Филин резко, сметая карты со стола.

— Есть, а что?

— Все вниз, быстро!

Во взгляде и голосе Филина было столько решительности, что никто не стал задавать вопросов. Как загипнотизированные, прыгнули в подпол.

Игнатьев едва успел захлопнуть за собой люк, как в окно влетела граната с огненным хвостом. Раздался жуткий грохот.

— Из «мухи» пальнули, — произнес Филин.

Второй выстрел, как им показалось на слух, попал в крышу. Затем повисла мертвая тишина. Казалось, даже огонь делал свое дело бесшумно. Зато мужчины услышали, как машина отъехала от дома.

— Как ты догадался? — спросил Опарин.

— Предчувствие, — спокойно сказал Филин.

На самом деле это и было почти предчувствием. Константина насторожил запах тутовника. В горах террористы часто питались только тутовником и сухой лепешкой. Бывало, по нескольку месяцев ничего другого в их рационе не было (зато сушеный тутовник сытный и питательный). Так что моджахеды буквально пропитывались запахом этого тутовника. Вот Филин и подумал: аромат тутовника в Подмосковье разноситься просто так не будет.

— Надо выбираться, мы здесь задохнемся, — сказал Игнатьев. Из подвала был еще один выход — на улицу.

Они вышли. Когда Дровосек увидел, что стало с его домом, он взорвался:

— Елки-палки, я же недавно крышу покрыл! — Он повернулся к Ветрову и схватил его за воротник. — Гнида, все из-за тебя.

Он вмазал журналисту, тот отлетел. Игнатьев и Опарин едва оттащили от него Дровосека.

— Саня, тебе не мешает быть повежливей с людьми, глядишь, и стрелять в тебя меньше будут, — спокойно сказал Ветров, поднимаясь и вытирая кровь с губы. — Мне-то за что досталось?

— Андрей, не обижайся. — Филин подошел к Ветрову, Опарин продолжал держать Игнатьева. — Нам надо знать, откуда тебе стало известно про самолет со взрывчаткой?

— А вы не могли просто спросить, без мордобоя? — воскликнул Андрей. — У меня с детства аллергия начинается, когда меня бьют.

— Прости, Андрюха. — Филин похлопал журналиста по плечу. — У человека дачу спалили, вот он и не сдержался.

— Ну так пусть бы врезал тебе, — опять спокойно сказал Андрей, — по-моему, это гораздо интересней, мы бы все вместе посмеялись… А про самолет мне любовница рассказала. Она в Шереметьево работает. Фамилию не скажу. Можете убивать прямо здесь.

— А откуда про шахидов узнал?

— Из Интернета, — ответил журналист.

— В Интернете? — удивленно переспросил Опарин. — И все?

— Мужики, я две трети информации выкачиваю из Интернета!..

Это было чистой правдой. Андрей просто вечером взял бутылочку пива, положил перед собой распечатки из Интернета. И проанализировал всю имеющуюся там информацию. Разумеется, был еще один источник — рассказ ассирийца Хоттабыча. Но про него Андрей решил не рассказывать.

Поскольку точных данных у него все же не было, Ветров постарался написать свою статью обтекаемо. Он не сообщал, а как бы задавал вопрос, подчеркивая, что источники информации, конечно, сомнительные, но есть над чем подумать.

— Надо подключить Интернет, — пробормотал себе под нос Опарин.

— Почему вас так заинтересовала эта статья? — поинтересовался Андрей.

— Написана хорошо.

— Это успех: редко за какую статью из восхищения бьют по морде. Надеюсь, вы не постоянные подписчики нашей газеты? — задумчиво произнес Ветров. — Кстати, когда партию доигрывать будем?

А еще он подумал, какое это совпадение: Леночка, Опарин, Филин. Их судьбы оказались странным образом взаимосвязаны… Хотя, по идее, они вообще могли бы не пересечься после Таджикистана.

Андрей мысленно заметил, что такие совпадения бывают только в жизни. Авторы книг и фильмов слишком стараются быть правдоподобными, чтобы использовать такие приемы. Они выдумывают что-то более оригинальное. Иначе их обвинят в том, что произведение натянуто и нереалистично. («В моем «Причале» точно нет таких натяжек», — отметил Ветров.)

Но это люди, авторы. А судьбе, которая ткет ткань жизни, чего стесняться? Кто ей скажет в лицо: мол, ты, судьба, что-то неоригинальна, натянута. Не ленись, придумай что-нибудь новенькое… Никто не осмелится. Вот она и уверовала в свое величие. Вот она и использует затертые и банальные совпадения, кое-как закрывает дыры в непрочной ткани жизни. («Да ее даже сценарист дешевой мыльной оперы за пояс заткнет», — отметил Ветров.)

— Ладно, поехали в город, — Филин безнадежно махнул рукой. — Я так и знал, что это пустышка.

— Какая пустышка! — Ветров обиделся. — Я — пустышка? Да идите вы к черту.

— На хрена ты пишешь про то, чего не знаешь?

— Кто не знает? Я не знаю?! — Голос журналиста сорвался. — Да я все знаю!

— Даже то, кто купил взрывчатку?

— Да.

— Кто?

— Толочко. Что вы так смотрите? Не знали? Ну вы, парни, даете!.

Глава 10

Днем Найденыша отвезли на следственный эксперимент в коттедж, где произошло убийство. Это место казалось арестанту знакомым. Следователь показал, где лежал труп. Сказал арестанту, как, по данным экспертизы, он должен был стоять.

— Я стоял не здесь, — произнес Найденыш.

— Вы готовы давать показания?

— Да.

— Вы все вспомнили?

— Нет.

Происходящее казалось ему страшным сном. Реальность для него начиналась ночью. Пусть это был бред, но в нем хотя бы не было решеток и наручников.

— Скажи им, что я не убивал, — потребовал Найденыш у ночного гостя.

— Сам скажи.

— Мне не верят.

— Почему ты думаешь, что мне поверят?

— Потому что ты — Толочко.

— А ты кто? — Ночной гость пристально посмотрел на Найденыша и улыбнулся.

— Кто угодно, только не Толочко! — воскликнул тот.

— Не обманывай себя, старичок. Ты, счастливчик, получил редкую возможность увидеть себя со стороны. Знаешь, сколько человек мечтают посмотреть на себя глазами других? Почему-то все думают, что увидят благородных красавцев. Но ты-то знаешь, что это не так.

— Это не так! — плаксиво вскрикнул Найденыш, приближаясь к гостю. — Я никого не убивал!

— Когда ты был Вольдемаром Толочко, ты одним приказом убивал сотни людей и как-то не особо парился по этому поводу.

— Это безнравственно.

— То была большая политика, старичок. В ней человеческая жизнь стоит копейки.

— Только чужая жизнь стоит копейки. — В голосе Найденыша звучали истеричные нотки. — За свою-то обычно трясутся. Это мерзко! Вы у матерей спрашиваете, когда их детей посылаете на войну? Кто им вернет убитых сыновей? Я ненавижу политику!

— Старичок, ты сошел с ума, — человек расхохотался, — несешь какую-то чушь.

**

Опарин и Филин встретились в кафе «Щит и меч» возле Лубянки. Сюда заходили в основном сотрудники госбезопасности: пообщаться с кем-то вне кабинета или просто выпить после работы. Вот и сейчас за столами вокруг сидели мужчины в строгих костюмах. Неслышно переговаривались. Почти все пили пиво и закусывали чебуреками, горячий сок которых капал на скатерти.

— Как наблюдение, есть результаты? — спросил Филин.

— Ноль, — ответил Опарин, — подожди еще.

— Нашего друга оформляют на Старую площадь. Приказ должен быть на днях.

Они не называли вслух фамилию — оба и так знали, о ком речь, а другим знать об этом не полагалось. Так что если кто-нибудь услышал бы случайно пару-тройку их фраз, никак не догадался бы, что разговор идет про Толочко, которому удалось-таки обойти на полшага Мазурова и его друзей. Не ударил в грязь лицом при собеседовании, а потом оказался сильней в подковерной борьбе. Сыграла свою роль и протекция начальника Генштаба.

— Жаль, придется давать отбой, — расстроенно произнес Опарин. — Ты же знаешь наших перестраховщиков…

— Надо что-то придумать.

— Что тут придумаешь? — Опарин не мог скрыть огорчения. — Так-растак, все дело насмарку.

Офицеры прекрасно понимали, что сам по себе советник из администрации президента (а тем более кандидат на этот пост) не такая уж и великая птица. Но в поле зрения наружного наблюдения могут попасть такие персоны, что потом на уши поставят всю Федеральную службу безопасности. Поэтому на оперативную разработку такого лица надо было получать особую санкцию. А ее никто не даст. Уж слишком деликатный вопрос, можно карьерой поплатиться. Ясно, что никто из больших начальников не захочет так рисковать.

— А если задробить его? — Опарин бросил в рот горсть орешков. — Приказ-то еще не подписан? Нет приказа — нет проблемы.

— Я думал об этом. Как?

— Может, через газету?

— Хорошая идея. Попробуй через мужиков из вашей пресс-службы публикацию протолкнуть.

— Пустое. — Опарин махнул рукой. — Они пока все согласуют, мы от старости умрем.

— Надо идти напрямую в газету. У тебя есть где-нибудь там свои люди?

— Нет.

— И у меня нет. — Филин вздохнул. — Что же делать? Может, нахрапом попробовать? Возьмем телефон «Комсомольской правды» или «Известий», созвонимся, подойдем, поговорим…

— Сомнительно как-то… Не люблю я вслепую тыкаться… Постой-ка, а Ветров? Давай его за жабры возьмем?

**

— Ну вы, мужики, даете! — воскликнул Андрей. — Кто же вам такое бесплатно поставит?

Они сидели втроем в кабинете Филина. Пили чай из пожелтевших кружек.

— Я не развожу вас на деньги, — поспешно добавил Ветров, заметив недоуменные (и осуждающие) взгляды офицеров, — лично мне ничего не нужно. Могу сделать по старой дружбе. Проблема в другом: материал не поставят в номер — это типичная заказуха.

Офицеры молчали. Филин позвякивал ложечкой, перемешивая чай, и этот звук показался Ветрову угрожающим. Он почувствовал еще большую неловкость. «Они думают, так все просто: принес в газету компромат, и его с руками оторвали, — взволнованно подумал Андрей. — Да все уже объелись этой грязи. К тому же кто такой Толочко, кто его знает, чтобы бесплатно про него писать? Елки-палки, еще не разберутся, что к чему, и решат, что я продажная сволочь. Скажут: армейскую дружбу предаю. Обидно!»

— К тому же именно в нашей газете вы ничего не опубликуете. — Сбивчивый голос Ветрова выдавал его неуверенность и неловкость. — У него блок проплачен.

— Что? — сухо переспросил Филин.

— Блок на негативные публикации. Заранее заплатил зато, чтобы ничего отрицательного про него не печатали. Но в другие газеты я такой материал могу пристроить: есть знакомые. Можете сами обратиться, если думаете, что я хочу на вас нажиться. Хотите, дам телефоны, сведу с нужными людьми…

Андрей с пиететом относился к мужикам, сидевшим напротив. Он всегда хотел быть таким, как они: сильным и смелым разведчиком. Мальчишкой Ветров мечтал стать оперативным сотрудником КГБ. Ему виделась красная корочка, которую он небрежно достает из внутреннего кармана пиджака. На лице собеседника — почтение и страх. «А что вы слышали про…» — спрашивал суперагент Ветров в грезах десятиклассника Ветрова. И спрашиваемые отвечали ему, как на духу. Шпионы спешили написать явку с повинной. А восхищенное начальство присваивало звания через ступеньку, как Гагарину… Но время прошло, мечты поблекли. В разведку Андрея так и не взяли. Чего-то не хватило в характере. А вот нынешние собеседники были точно такими, каким он хотел стать, да вот не смог.

— Хотя на самом деле многое зависит от того, чего вы собираетесь достичь, — задумчиво произнес Ветров. — Какие цели преследуете?

— Нам нужна публикация, вот и все, — равнодушным тоном сказал Филин. — Если хочешь — это личная просьба.

— Нет, так не пойдет. — Андрея вдруг осенило: «Они же ничего в этом не смыслят!» Да, перед ним сидели спецы. Настоящие волкодавы. Встретишь на узкой тропинке — разорвут. Но сейчас они были на его тропинке. Без него — пропадут.

— Скажите, зачем вам это нужно, — повторил он, — только без дежурной лабуды — мол, публикация нужна для возбуждения уголовного дела. Это не тот случай, как мне кажется. Поймите, чтобы был толк, надо знать, на кого и как воздействовать. Отсюда и плясать: выбирать газеты, способ подачи информации, прочее.

Андрей вдруг поймал себя на мысли, что ему льстит сидеть и объяснять прописные истины двум очень серьезным людям. Пусть поймут, что он не бесполезный щелкопер, как они, наверно, думают, а тоже дока в своем деле. И кое-что в жизни смыслит.

— Объясните, — еще более настойчиво потребовал Ветров.

— Толочко оформляется в администрацию президента, — сказал Опарин после некоторой паузы. — Этому надо помешать, иначе его будет трудно достать.

Филин промолчал. Он не сообщил ни Опарину, ни кому-то другому, что главным конкурентом Толочко на пост в президентской администрации был Мазуров. Зачем нагружать людей лишней информацией?

— Ну вы и наивные, мужики, — Ветров самодовольно улыбнулся. — Как не в России живете. Кого здесь компроматом испугали? Наоборот, визг в газете — признак слабости.

Во взглядах офицеров он заметил недоверие.

— Мужики, поверьте, я знаю, о чем говорю, — поспешно добавил Андрей, — только деньги зря потратите. Хотя… Есть одна идея. Правда, заплатить все равно придется.

— Сколько?

— Дело серьезное. — Андрей поднял глаза к потолку, прикинул. — Нужна большая статья. Полполосы. Нет, много. Четверть. Хватит четверти. Это… десять… нет — пятнадцать тысяч долларов. Плюс-минус. Где-то так. — Увидев кислые лица офицеров, Ветров добавил: — Не мне. Я с этого не получу ни копейки. Хотите верьте, хотите нет.

— Посидите здесь. — Филин встал и вышел из кабинета.

Он сходил к Мазурову. Проговорил с генералом примерно полчаса. Когда вернулся, сказал:

— Деньги будут.

— Слушайте. — Андрей вдруг почувствовал воодушевление от причастности к какому-то настоящему (и очень секретному) делу. «А права была та тетка с радио: простой журналист победил террористов!» — Я объясню, к кому подойти и что сказать. Но если что — меня вы не знаете.

Глава 11

Помощник Толочко по особым поручениям, у которого в ГРУ был оперативный псевдоним Кот, без труда договорился о взрывчатке.

— Надо было сразу так действовать, Вольдемар Николаевич, — сказал он, откинувшись на удобную спинку кожаного кресла и положив руку на блестящий от полировки стол в кабинете Толочко.

— Где же ты раньше был с твоими советами?

— Есть и плохие новости: за вами хвост.

— Что-о? — Толочко побледнел от страха. Затем стал медленно багроветь от ярости. — Что ты несешь?

— Это не ГРУ, даю руку на отсечение. Думаю, фээсбэшная наружка. Закладок в офисе вроде бы нет, утром проверяли. Но телефоны, скорее всего, на кнопке.

Толочко вскочил и заметался по кабинету.

— Черт знает что! Черт знает что! Ты уверен?

— Я знаю, — твердо произнес Кот.

— Что будем делать? — Толочко вдруг стало душно. Больше всего ему захотелось убежать и спрятаться.

— Действовать по плану, — спокойно ответил Кот. — Подарки спрячем на самом видном месте. Ни за что не найдут. А через пару-тройку дней, как только приказ на вас подпишут, наблюдение снимут. Никто не захочет связываться.

«Ах да: приказ. Надо узнать, на каком этапе его подготовка». — Толчок вернулся на свое место. Его рука несколько раз непроизвольно тянулась к сердцу, но он каждый раз отдергивал ее. Не хотел показывать свой страх перед Котом. «Не хватало еще, чтобы этот ублюдок самодовольный думал, будто бы я испугался». Толочко постарался напустить на себя важность. «Только бы приказ вышел. А уж там со всеми разберусь».

Когда Кот ушел, Вольдемар созвонился с управлением кадров. Приказ о его назначении уже лежал на столе и должен был со дня на день быть подписан. «Надо поторопить», — подумал Толчок, набирая номер начальника Генштаба.

Поговорил, мягко ввернул, что, мол, волнуется, что-то там задерживается. Начальник Генштаба ответил: вроде все идет хорошо. Но он перезвонит в администрацию президента, уточнит. Поторопит, если надо.

На следующий день друг из Генштаба сообщил Вольдемару: все в порядке, приказ будет подписан в среду. Кадровые приказы глава администрации всегда подписывал в среду — сразу все.

У Толочко отлегло от сердца. Он взял шампанское и отметил это. Кот тоже доложил: все идет гладко. Утрясли с Усмоном время передачи. Все это время на душе у генерала было необычайное умиротворение. Буря закончилась. Выглянуло солнце.

В среду он позвонил в кадровое управление, готовясь услышать хорошие новости. Ответ поразил как громом:

— Ваше назначение аннулировано…

— Как? — Внутри у него все омертвело. — Почему?

— Не знаем, — грубо ответил голос на том конце провода. — До свидания.

Толочко позвонил начальнику Генерального штаба, но порученец сказал:

— У него совещание, — и не стал соединять.

Это был какой-то обвал. Целый день Вольдемар не мог ни до кого дозвониться. А если дозванивался, с ним разговаривали очень холодно, не отвечая ни на какие вопросы. Он даже пошел на безрассудный шаг: попытался связаться с заместителем главы администрации президента. Секретарь, услышав фамилию, не стала даже разговаривать.

— Он уехал, — сказала она и бросила трубку.

Толочко снова набрал номер, чтобы спросить, когда приедет, можно ли переговорить.

— Не знаю, — раздраженно и отрывисто произнесла секретарша тоном человека, которого дергают, отрывая от более важных дел, — я доложу ему. Он перезвонит сам, если что. Ждите. До свидания.

Сам, естественно, не перезвонил. Вольдемар метался по кабинету, ничего не понимая. Сердце бешено стучало. Пальцы судорожно сжимались, словно кого-то душили.

— Что ж ты, мудак, наделал! — закричал самый близкий знакомый из Генштаба, который сам позвонил после обеда.

— Да ты объясни, что произошло? — вспыхнул Толочко.

— А ты не знаешь? Тебе совсем мозги отшибло? Так тебя растак!

— Е-мое, что ты разорался? Я ничего не понимаю. Можешь объяснить, что происходит?

— Не понимаешь? — взревел товарищ. — А какой козел разослал всем эту гребаную газетенку? Все ее читали. Все! Ты котелком своим пустым варишь? Ты что думаешь, один ты Д’Артаньян, остальные пидорасы? Пошел на хрен!

— Постой, постой, какую газету?

— Что ты тут целку строишь? «Советский труд», какую же еще? Ты, мудило гороховое, и себя подставил, и меня подставил. Толчок гребаный!

Бип, бип, бип… Толочко еще несколько секунд прижимал трубку к уху, слушая гудки. Звуки били по мозгам, как барабанные палочки.

— Принеси сегодняшний «Советский труд», — упавшим голосом попросил он секретаршу. Вольдемар еще не знал, что именно там написано, но понимал — это конец. Полный конец. Он разом сдулся.

— Вот, Вольдемар Николаевич, — секретарша положила перед ним газету.

Он вяло стал листать номер, внимательно просматривая каждую заметку. Когда закончил пятую страницу, подумал, что мир сошел с ума. «Газета как газета, что могло их зацепить?» Дальше начинались рекламные и неосновные полосы.

«Блин, что это, откуда?» — ударила ему в голову кровь на шестой странице. Половину полосы занимал громадный материал под заголовком:

«Вольдемар Толочко: во славу оружия российского!»

Над текстом большая фотография: Вольдемар сидел за столом и улыбался. Вроде фото как фото. Но улыбка была какая-то самодовольная. Мерзкая.

Толочко подался вперед и начал читать. Сначала он ничего не понимал: статья как статья. Но потом — строчка к строчке, у него начало подниматься давление. Он даже начал задыхаться. Рукой схватился за грудь, потом обхватил горло. Вскочил и тут же, согнувшись, рухнул на стол. Дрожащие пальцы потянулись к селектору. Но так ничего не смог сказать, прохрипел что-то, и изо рта у него пошла пена…

Девочка секретарша застыла в дверях. Увидев шипящего начальника, повалившегося туловищем на стол, она истошно закричала.

Честно говоря, Андрей Ветров не рассчитывал, что затея сработает так сильно.

— Написать плохое — это банально, — объяснял он своим знакомым. — Высший пилотаж — похвалить так, чтобы поссорить со всеми.

Они собрались в квартире, которую снимал Ветров. Взяли пивка, сели вокруг компьютера-ноутбука.

«Современную Россию трудно представить без офицеров, которые пришли во власть, чтобы сделать страну сильной и процветающей, — бойко набирал Ветров. — Наш сегодняшний рассказ посвящен одному из тех людей, чье кредо: «За державу обидно», без которых российское государство обречено на прозябание, техническую отсталость и беззащитность перед современными угрозами…»

— Ничего не понимаю. — Филин пожал плечами. — Зачем это?

— Так надо, — отрезал Ветров, продолжая быстро стучать по клавиатуре. — Здесь поставим подзаголовок: «Генерал новой формации». По-моему, отлично!

«Карьера Вольдемара Толочко складывалась, можно сказать, обычно для жителя провинциального городка тех лет. Вопросов «кем быть?» не существовало. В те годы редкий мальчишка не хотел стать офицером. Закончив военное училище, он посвятил себя служению Отчизне. Задействовав свои прирожденные лидерские качества, не страшась черновой работы…»

— Здесь и нужен такой кондовый язык, — на ходу пояснил Андрей, — это ж вроде как платный материал, на правах рекламы.

«…и службы в сложных условиях, Толочко за короткий срок сумел пройти путь от лейтенанта до генерал-лейтенанта. В конце 1995 года Толочко делает, казалось бы, нелогичный шаг — бросает теплое кресло государственной службы и создает благотворительный фонд «Опора армии». Однако те, кто знает Вольдемара Толочко не понаслышке, не удивились его шагу…»

— Ха-ха, — рассмеялся Ветров, — мы ведь тоже знаем его не понаслышке и не удивились шагу, верно? Это же правда.

Его знакомые лишь отхлебнули пива и скептически посмотрели на монитор.

— Не дошло еще? Сейчас дойдет, — Андрей писал быстро и легко, едва поспевая за полетом мысли…

«…ведь им известно основное жизненное кредо Толочко: «Никто, кроме нас!» За внешней кажущейся напыщенностью этого девиза скрываются простые человеческие чувства человека…»

— Повторение: человеческие — человека, — сухо заметил Опарин.

— Даже хорошо, — радостно воскликнул Ветров, — это же дубовая хвалилка в стиле дивизионки. Как боевой листок. Не мешайте, у меня вдохновение!.. Так, чувства человека…

«…который не смог наблюдать за стагнацией российской оборонной промышленности, развалом армии, коррупцией во власти и решил собственными усилиями изменить ситуацию. Скажем сразу: большинство замыслов этого генерала с большой буквы воплотились в жизнь. Фонд «Опора» стал действительно опорой армии и Генерального штаба…»

— Уф, можно сделать передышку, — Ветров откинулся назад. — Что, ничего не понимаете? Дай глотнуть, Костя. Спасибо. Все же знают, почему Толочко уволился. И не он создал фонд, а начальник Генштаба его по знакомству туда пристроил. Но должно быть впечатление, что статья заказана самим Толочко. Тем более все знают, что с «Советским трудом» у него рекламный договор, так что сомнений ни у кого не будет. Нужные люди прочитают и обидятся, подумают: зазнался, нас ни во что не ставит. Да еще и врет, сволочь неблагодарная. Дошло? Теперь начинаем бить адресно. Надо проехаться по администрации президента. Предлагаю подзаголовок: «Вместе с первыми лицами». А что? Ударим крупным калибром:

«Глава фонда «Опора армии» вхож в самые высокие кабинеты. И к нему часто обращаются за советом. При обсуждении вопросов реформирования армии, оборонного строительства и даже военно-промышленного комплекса в Кремле, как правило, без Толочко не обходятся».

— Про ВПК зачем ввернул? — Опарин усмехнулся. — Он же тут совсем ни при чем.

— На всякий случай, — скороговоркой ответил Ветров. — Представляете, завалится Толчок в Кремль, а там скажут: это тот самый Толчок, без которого мы ничего не решаем? Да пошел он на три буквы! Кстати, давайте проедемся еще и по правительству, там же тоже армией занимаются, верно?

«Естественно, профессионалов ценят не только в Кремле, но и в российском Белом доме. Вольдемар Толочко…»

— Как бы мягко сказать: пинком открывает все кабинеты? О, придумал:

«…не отказывает в совете и исполнительной власти. Заметим, что консультации Толочко зачастую заполняют тот информационный вакуум, который не всегда может восполнить глава того или иного профильного ведомства».

— О, как мы его замочили! — Андрей рассмеялся. Ему показалось, что они сейчас похожи на казаков, пишущих ответ турецкому султану.

«…В этой связи многие специалисты полагают, что именно Вольдемар Толочко с его огромным опытом и знаниями смог бы наиболее эффективно помогать правительству на постоянной основе».

— Теперь ввернем мягкий наезд. Как бы оговорка по Фрейду: что он на самом деле про всех думает.

«Однако пока складывается впечатление, что у нас в вопросах реформирования армии больше разбираются инженеры, а не боевые генералы. Хотя неоспоримо одно: к мнению Вольдемара Толочко прислушиваются первые лица государства. И это говорит о многом!»

— Мы его по стенке размазали, — произнес Ветров, — дай еще глотнуть. Какое хорошее пиво! Вы где его брали? М-да, а там есть магазин? Надо заглянуть. Так, вернемся к нашим баранам. От кого зависит назначение? От зам главы администрации? Что про него известно? Они в одно время служили в Чехословакии. Но Толчок был тогда еще шнурком. А зам главы — полковником КГБ. Так и запишем:

«С одним из нынешних заместителей главы администрации президента Толочко был знаком еще в бытность, когда тот простым полковником КГБ служил в Чехословакии. Именно тогда, заприметив талантливого офицера, увидев в нем человека государственного склада, потенциального крупного руководителя, он принимает решение организовать скорейший перевод Толочко в Москву. Время показало, что выбор генерала был точен».

— Постой, он же вовсе не был тогда генералом! — заметил Опарин.

— Но сейчас он же генерал, — резонно ответил Ветров.

— По-моему, все решат, что у Толочко крыша поехала, — серьезным топом произнес Филин.

— А мы чего добиваемся? Да этот зам главы размажет Толчка по стенке. Ладно, мужики, не расслабляемся, материал еще маловат. Кого мы еще не задели?

— Думаю, надо более глубоко прописать Генштаб, — предложил Филин.

Дальше работа пошла еще живее. Офицеры подсказывали. Что-то вычеркивали, что-то правили… Иногда вытирали слезы от смеха.

«Российские олигархи, депутаты Госдумы и даже представители НАТО в Москве знают, что Вольдемару Толочко можно верить на слово, что он из той породы людей, одно рукопожатие которых сильнее и ответственнее, чем любой юридический договор».

— Какое иезуитство, — заметил Филин, — не зря журналистику называют второй древнейшей.

— Конечно, сразу убивать людей более благородно, — со скепсисом ответил Ветров. — Война — это ужас. Политика — тоже грязное дело. А пиво водкой разбавлять — разве не иезуитство? В мире столько лжи, столько фальши, что журналистика на этом фоне — просто образец благородства.

Андрей говорил возбужденно и чуточку невпопад, защищая свой цех.

— Мы, журналисты, не отправляем за решетки невинных. Не начинаем войн, на которых гибнут миллионы. Не подбрасываем наркотики. Не лишаем крова сирот. Не продаем еду с вредными добавками. Не разворовываем заводы, наконец. Мы всего лишь пишем заметки, которые одним нравятся, другим — нет. Так чего ж вы к нам пристали: вторая древнейшая, вторая древнейшая! Не отвлекаемся, мужики, работаем.

«Собственно, ни для кого не секрет, что, например, удержать вооруженные силы от развала в «смутное время» конца девяностых, вывести сегодня реформу армии на новый уровень, добиться стабильного повышения боеспособности частей удалось лишь после того, как начал свою деятельность фонд «Опора». Долгое время чехарда с руководителями Министерства обороны мешала не только нормальному строительству вооруженных сил, но и повседневной служебно-боевой деятельности. Генеральный штаб сотрясали и сотрясают постоянные интриги. Многозвездные генералы лоббируют интересы различных (читай — своих) родов войск, исходя из собственных амбиций, личной выгоды, ставя во главу угла узко корпоративные цели. Поэтому не всегда важные решения принимаются, исходя из государственных интересов. Нередко процветает тот род войск, чей клан захватил руководящие места в Генштабе и Министерстве обороны. Об этом уже много писали в прессе. Но важно, что, кто бы ни стоял у руля в Министерстве обороны, с Вольдемаром Толочко всегда устанавливаются и поддерживаются хорошие, деловые отношения, позволяющие эффективно работать. Поэтому обороноспособности России ничего не угрожает».

— И разослать эту статью всем генералам, — воскликнул Андрей.

— После этого ему останется только в монастырь идти, — усмехнулся Опарин.

— Кстати, о монастыре. — Ветров поднял вверх указательный палец. — Это очень хорошая идея. Следующий подзаголовок: Благословение Патриарха!

— Андрей, ты, по-моему, уж слишком разошелся, — произнес Филин.

— А что? У нас еще есть место. — Ветров посмотрел на счетчик строк. — Так отчего с Патриархом не поссорить? До кучи…

Он написал, что Толочко, не забывая о душе, считает своим духовным наставником Патриарха Всея Руси, хотя в некоторых богословских вопросах разбирается лучше иных деятелей церкви. А в плане морального облика может дать сто очков отдельным епископам, особенно запятнанным в некоторых скандалах.

— Вот теперь картина целостная, — удовлетворенно произнес Ветров. — Нужен последний аккорд. Подзаголовок: «Люблю я критиков моих». Знаете анекдот: поручик Ржевский говорит Пушкину: я иду на бал, подарите, Александр Сергеевич, мне какой-нибудь каламбурчик. Тот: «Весь мир бардак, все бабы дуры, лишь я виконт де Бражелон». Ржевский поблагодарил, приходит на бал. Выбирает момент, просит остановить музыку, выходит на сцену, говорит: свежий каламбур от Саши Пушкина. Все аплодируют, кричат: Ржевский, ты лучший. А он морщит лоб, короче, говорит, я немного его подзабыл, но суть такова: вы все подонки, а я Д’Артаньян. Вот что-то подобное должно получиться и у нас…

«Определенно невозможно достичь высот, не нажив себе врагов, не вызвав чувства зависти у менее успешных конкурентов. Особенно такая ситуация характерна для постсоветской России. Успехи фонда «Опора армии» и лично Вольдемара Толочко вызывают зависть у людей, которые не привыкли честно работать, не привыкли честно отвечать за результаты своего труда. Именно этим можно объяснить те гнусные нападки, которые нет-нет да и появятся в прессе. Вытаскиваются на свет божий дела давно минувших дней. В ход идет явная клевета. В каких только смертных грехах не обвиняют Толочко, даже в… торговле наркотиками, продаже взрывчатки террористам. Все идет в ход, любые факты подтасовываются и искажаются в угоду заказчикам. Таково правило черного пиара. А ведь многие известные специалисты знают Толочко как человека чести! Воистину, нет пророка в своем Отечестве! В свое время генерал провел в Таджикистане блестящую операцию «Шелковый путь», многие аспекты которой до сих пор нельзя разглашать. Но благодаря этой операции были нейтрализованы многие террористические организации, что помогло установить мир в Таджикистане, а Россия защитила свои геополитические интересы. Теперь нечистоплотные люди, жаждущие приклеиться к чужой славе, пытаются извратить историю. Не получится! Боевого генерала не взять подобными нападками, его характер закален, и он верен своему делу — приумножению славы оружия российского!»

— Только эта статья еще должна попасть на стол кому надо, — заметил Ветров. — Это, мужики, на вашей совести.

— Все будет нормально, — сказал Филин.

Эту часть операции взял на себя Мазуров. Его знакомые добились, чтобы статью прочитал и зам главы администрации президента, и начальник Генштаба, и министр обороны, и еще целый ряд высокопоставленных товарищей, кого статья могла задеть…

Толочко пролежал в больнице всего несколько часов. Как только стало чуть лучше, он уехал, несмотря на протесты врачей. Сразу же нагрянул в редакцию. «Кто напечатал это? Почему меня не известили? — накинулся он на начальника рекламной службы. — Мать вашу, у нас же договор!»

В ответ только развели руками. Рекламщики рассказали, что накануне пришел хорошо одетый человек (это был Опарин). Сказал: у его друга, Вольдемара Толочко, день рождения, он хочет сделать сюрприз. Принес статью, заплатил деньги.

— Так вас растак, — Толочко опять схватился за сердце, — какой, на хрен, подарок: у меня день рождения в октябре.

— Извините, проморгали как-то. Но мы почитали, статья вроде хорошая. Критики нет. Не нашли никакого криминала.

— Кто это был, вы хоть знаете?

— Нет. Закрутились все… Он представился как-то. На ходу. Я даже не вспомню. Мы думали, это ваш друг. Ему квитанция была не нужна. Вот так и получилось…

«Сволочи продажные, — Толочко просто кипел от ярости, — проститутки. Мать родную готовы продать. Всем только деньги нужны, что за страна такая!»

В Генштабе намекнули, чтобы Вольдемар искал себе какую-нибудь другую работу. Или уходил на пенсию. «Ничего, сейчас с Усмоном разберусь, потом утрясу все в Генштабе. Объясню все. Поймут. Уроды, поверили какой-то лживой писульке. Кто же меня так подставил?»

Внезапно ему захотелось упасть на подушку и заплакать. Как в детстве. «Кому я сделал что плохое? — Ему стало безумно жаль себя. — Это все зависть проклятая! Я же горбом своим карьеру делал. Никто не помогал!» Он дышал часто и глубоко. На глаза навернулись слезы. «У меня не было папы генерала, как у некоторых, дяди секретаря обкома. Почему меня не любят? Это жестоко! Ну почему в жизни все так плохо?» Но то была лишь минутная слабость. Он заставил себя успокоиться. «Не время сейчас раскисать. Я еще им всем покажу. Ох, куда я валидол положил?»

Глава 12

Кто чем занимался в тот вечер. Толочко сидел, поглаживая грудь, в своем кабинете. Ветров на радостях пил пиво. Мазуров ужинал в закрытом клубе вместе с зам главы администрации президента и своими друзьями из СВР. О его назначении в администрацию прямо не говорили, но это было как бы само собой разумеющимся.

В то же самое время к Москве ехал старенький «икарус». Внутри на драных креслах сидели в основном плечистые тетки челночницы. Среди них — смуглая Аминат. Всю дорогу — почти десять часов — она смотрела прямо перед собой. Не выходила даже в туалет.

Ее голова была повязана черным платком. Соседки видели, что мысли девушки где-то далеко. Поэтому и не пытались заговаривать. Но они даже не догадывались, что Аминат едет на смерть.

Полгода назад погиб ее муж Абу. Он до конца дней своих резал неверных, как собак. Ставил мины, устраивал засады, поджигал из гранатомета бэтээры — все умел ее славный Абу, которого она поклялась любить и почитать перед Всевышним. Когда трусливые кяфиры поднимали руки, Абу брал их за волосы, откидывал голову назад и резал горло. Но однажды эти звери окружили его. Свора подлых и жестоких федералов схватила ее милого и доброго Абу. Для них не было ни божьих законов, ни человечьих. Били и пытали беззащитного Абу. А потом вместо справедливого суда, где дядя Иса, тетя Айсет, брат Мурат и многие другие выступили бы свидетелями и доказали невиновность Абу, отвезли ее суженого в лес и расстреляли. С тех пор поселилась печаль в сердце Аминат.

Невыносимая боль терзала ее. Постоянно. И не было от нее никакого спасения: физическая боль во всем теле, как после тяжелой физической работы с непривычки. А Аминат была привычна к работе. Только эта боль была во много раз больше. Казалось, земля горела под ногами. Жгло ноги. Небо давило сверху. Воздух был горячим и душным. Вот какая боль накопилась в ней за годы войны и безысходности.

Друзья Абу поселили ее в горном селении, где федералы появлялись раз в год. Каждый день с Аминой беседовал мудрый Ахмет. Его голос убаюкивал и покорял. Он говорил, что надо отомстить за смерть Абу. Там, на небесах, ее ждет блаженство. Сестра Гульнара, которую тоже привезли в село, вскоре куда-то уехала. А потом Ахмет принес видеокассету, на которой было записано, как Гульнара взрывает в Моздоке автобус с неверными. Ее душа теперь спокойна, объяснил Ахмет.

Аминат не могла дождаться, когда наступит ее час. И вот она ехала в Москву, чтобы покарать неверных за смерть Абу. В этом же автобусе ехала беловолосая Ольга, которая следила за Аминат. На случай, если кого-нибудь из них схватят, они делали вид, что не вместе. Но именно Ольга должна была привести Аминат на квартиру, где ждали братья по борьбе.

Ольга — бывшая биатлонистка — войной кормила двоих детей, росших без отца и редко видевших мать. В Москву она ехала, как в отпуск. Задание простое — привести чеченку по адресу и получить свои деньги. Потом Ольга хотела сходить на Красную площадь или в Третьяковку. «Сто лет не была в Третьяковке. Только бы не попасть в одно время с этой. Надо узнать, когда ее собираются запускать…» И еще она оценила, как тонко все придумано: девушка из Чечни может приехать в Москву, не вызвав подозрений. Ее обвяжут взрывчаткой и поведут куда надо. Пути отхода для нее планировать не надо. А организаторы останутся за кадром. Никакого риска. И дешево. «Пояс шахида» баксов в пятьдесят обойдется, рассуждала она, да еще билет на автобус. Мне они за эту операцию тоже копейки заплатили. Если скоро так пойдет — от этих не спрячешься. Как накоплю деньжат, завяжу с этой жизнью — надо будет из страны уезжать. Или в деревне жить. Только что там в деревне делать? Алкаши одни. И работы никакой…»

В столице они без труда нашли нужный адрес. Их встретили. Накормили. Ольга взяла свои деньги и ушла. Аминат села в угол и стала беззвучно молиться. Она не слышала, о чем говорили мужчины за стеной. Они же собирались ехать за взрывчаткой.

**

— Это совершил совсем другой человек-, — произнес Толочко, листая материалы дела. — Почему я должен отвечать за действия другого?

— Все люди со временем меняются, — философски заметил следователь. — Вы же были тем человеком, который это совершил? Были. Какие вопросы? А то, что потом изменились, — это не юридический вопрос, а моральный.

— Если я скажу, кто убил, вы отпустите меня?

— Теперь вам придется говорить на суде.

— Но это не я.

— В ваших показаниях так и записано: вы не признаете себя виновным.

— Вы не понимаете, есть другой человек, — у него чуть не вырвалось: тот, кто приходит ко мне ночью. Но здравый смысл подсказал: этого не стоит говорить, — у меня с ним общее только имя. Может, еще чуть-чуть внешность.

— А еще отпечатки пальцев, паспорт, даже тело у вас общее. Просто вам оно досталось уже в несколько потрепанном состоянии. Так? — следователь усмехнулся.

— Почти. Но дело вовсе не в этом! — воскликнул Вольдемар. — Вы ничего не поняли. Я могу быть кем угодно. Я знаю всех досконально. Значит, они живут во мне: и Ветров, и Филин, и Опарин, и Игнатьев. Почему же я не стал одним из них? Это какая-то ошибка! Поймите. Я не тот, за кого вы меня принимаете.

— Может, это вы себя принимаете не за того? — следователь пристально посмотрел на обвиняемого.

Вольдемару надоел этот разговор. О чем он прямо и сказал следователю, попросив его не отвлекать от чтения дела.

А ночью Вольдемар увидел… Усмона.

— Это сон или явь? — спросил Толочко.

— Тебе решать.

— Ты пришел меня убить?

— Да.

**

На повороте с Минского шоссе на проселочную дорогу неожиданно выставили милицейский пост.

— Видимо, поиздержались гаишники, — весело прокомментировал водитель Усмона, поворачивая туда, — только не здесь надо нарушителей ловить, а вон там дальше, в кустах…

Проселочная дорога вела к населенному пункту с милым названием Митьково. Когда-то это была деревня. Теперь — коттеджный поселок. Здесь была дача Толочко.

— Сержант Погребной, — представился милиционер, остановив машину, — ваши документы.

— Отстань, сержант. — Водитель показал спецталон. — Есть вопросы?

Милиционер заглянул в салон, внимательно посмотрел на Усмона. Больше в салоне никого не было.

— Проезжайте, — разрешил он.

— Совсем обнаглели, — сказал водитель, когда они отъехали. Но Усмон отчего-то насторожился.

Узкая полоска леса шла вдоль Минского шоссе. А с обеих сторон проселочной дороги, уходившей перпендикулярно от шоссе, было чистое поле. Лишь где-то впереди маячили крыши коттеджей.

Усмон оглянулся и увидел, как с шоссе поворачивает микроавтобус «ниссан» с тонированными стеклами. За рулем сидели двое смуглых мужчин. У одного была короткая борода. У другого — гладко выбритое лицо со свежими порезами. Это были боевики, которые ехали вместе с ним за взрывчаткой.

— Предъявите ваши документы, — сказал им белобрысый сержант Погребной.

Водитель «ниссана» небрежно протянул милиционеру пятьдесят баксов.

— К брату еду, — с акцентом произнес он, — пропускай давай.

— Предъявите документы. — По глазам сержанта водитель понял, что тот не собирается брать деньги. И еще было во взгляде что-то такое, что не понравилось водителю.

Он тысячу раз проезжал через российские блокпосты в Чечне без всяких документов. Достаточно было заплатить. И по Москве за последние дни он достаточно поездил. Его останавливали гаишники. Но появление купюр снимало все вопросы! Так откуда же взялся такой неподкупный постовой?

«Это не милиционер!» — вдруг понял шофер и что-то крикнул по-арабски, выхватывая пистолет.

Пуля вошла сержанту между глаз. В следующую секунду микроавтобус резко подал назад. Неожиданно водителю показалось, что земля на обочине вскипела. Это, отбросив маскировочные сети, выскочил спецназ. Выезд на шоссе перегородил КамАЗ. «Ниссан» врезался в него задом. Пассажир выхватил автомат Калашникова, но не успел выстрелить: пуля снайпера пробила ему лоб. Водитель выдернул чеку гранаты. Но его прошила автоматная очередь. Граната выпала из рук…

— Ложись!!! — истошно заорал командир спецназа.

Рванул взрыв. Из микроавтобуса вылетели стекла и человеческие ошметки.

— Гони не сворачивая! — крикнул Усмон водителю.

Он увидел все, что произошло. Происшествие заняло доли секунды. Было ясно: это засада. Их вычислили! «Толочко предал, ишак!» — подумал Усмон. Он решил, что на даче его уже ждут.

Водитель сделал крюк и выехал на шоссе в другом месте. Усмон вернулся в гостиницу. А на следующий день улетел в Душанбе.

Засаду на обочине организовал Опарин. Накануне был перехвачен разговор Усмона с террористами. Они собирались ехать в Митьково. Брать Усмона не могли: тот имел дипломатическую неприкосновенность. А террористов решили задержать под предлогом проверки документов. Надеялись, что переодетый в постового чекист не вызовет подозрений и все пройдет тихо. Но просчитались.

В Митьково была дача Толочко. Наблюдение за генералом ничего не установило. В разговоре с Усмоном Вольдемар был предельно осторожен. Говорил иносказательно. Можно было понять, что он покажет, где товар (читай — взрывчатку). Но ни один судья не посчитал бы это доказательством. Поэтому санкции на обыск и задержание Толочко никто не дал. Опарин, Филин и Игнатьев решили действовать на свой страх и риск. Последнего убедили присоединиться, сообщив, что его дачу обстреляли по заказу Толочко.

На дело Игнатьев-Дровосек достал неучтенные стволы. (Применять их никто не собирался, но вдруг… так уж пусть лучше будут неучтенные, чем табельные.) Они вошли в особняк с трех сторон. Прислуги у генерала не было. В доме находились только он и Кот.

— Кто вы такие? — барским тоном спросил генерал, но узнал Дровосека. — Игнатьев, какого черта?

Толочко попытался осадить незваных гостей голосом, но голос испуганно дрогнул. Визитеры молча надели наручники на него и Кота. Последний попытался сопротивляться, но силы были неравны.

— Знакомые все лица, — сказал Дровосек, бросая бывшего коллегу на пол.

Филин достал шприц и сделал укол Вольдемару Толочко. Это была сыворотка правды, которую Дровосек взял у Доктора.

— Где взрывчатка? — резко спросил Филин. — Отвечай!

— В гараже и в подвале, — Толчок почувствовал невероятную расслабленность. Будто тысячи оков отпали от души. Душа улетела за облака.

— Елки-палки, как же ты решился ее дома спрятать? Не боялся, что рванет?

— Этот сказал, — Вольдемар кивнул в сторону Кота, — что все будет в порядке. Она же без детонаторов не взорвется. А спрятать лучше на самом видном месте. Он наблюдение засек.

Филин подумал: «Вот так и работает наружка: за километр видно». Но вслух не стал ничего говорить — это не для ушей противников.

— Последний вопрос, что ты сделаешь, если мы оставим вас в живых? — спросил Филин, когда они выяснили все, что хотели.

Душа Вольдемара на минуту замолчала. Нырнула вниз — под облака — и увидела прекрасную зеленую долину. С двух сторон она плавно закруглялась вверх. Там начинались склоны гор. На альпийских лугах мирно паслись козочки.

— Я убью вас всех, — сказал Толчок и по-детски трогательно улыбнулся.

У Кота в это время сердце билось медленно и ровно. «Как же я так облажался?» — крутилось у него в голове. Когда он заметил хвост, то решил, что это ФСБ. Чекисты проследили цепочку подставных фирм, покупавших «Семтекс», и вышли на Толочко. Но почему-то Кот, прекрасно знавший, как работают спецслужбы, не подумал, что террористы тоже были под колпаком. «Вот, значит, что. Это Усмои привел их к нам. Да, надо было это предусмотреть… Ладно, и на старуху бывает проруха… Надо искать выход. Эти просто так не отпустят нас, — думал Кот. — Санкции у них, похоже, нет. Если поднять шум — они убегут. Там у соседних коттеджей есть охрана. До окна метра четыре. Дровосек смотрит в сторону. Филин тоже отвлекся. Третьего можно вообще в расчет не брать. — Сердце забилось быстрей. — Успею!»

Филин почувствовал, как резко изменился запах у Кота. Пот стал теплым и чуть кисловатым… Такой запах появлялся у человека, который собирается броситься в атаку. Филин насторожился.

Неожиданно Кот вскочил и бросился к окну. «Добежать, прыгнуть, на улице закричать!» — колотилось в его мозгу. И тут его ударило что-то тяжелое. Он отлетел в сторону. Стукнулся боком о диван, упал животом на пол. Лицо уткнулось во что-то липкое и жидкое. «Это кровь», — понял Кот. Но откуда она взялась, он не мог понять. Да это было и не важно: он засыпал. А кровь вытекала и вытекала у него из головы…

— Черт, ты убил его, — воскликнул Игнатьев. — Мы же не собирались никого убивать!

— Ты бы предпочел, чтобы он выбежал в наручниках на улицу? — парировал Филин, убирая пистолет обратно в кобуру. (Как оружие оказалось в его руке, он и не помнил: все произошло автоматически.)

Ему было жаль, что так вышло. Просто рефлекс сработал: нельзя было дать Коту уйти.

— Беда, — тихо произнес Опарин. — Что же теперь делать?

Они рассчитывали встретить здесь Усмона и Толочко. Поговорить по душам. Возможно, сделать укол девипама, который Дровосек также прихватил на всякий случай. Но никак не убивать.

— Кто-то идет, — сказал Филин, глядя в окно.

К воротам дома действительно направлялся охранник соседнего дома.

— Скажи ему, что все в порядке. — Игнатьев ткнул пистолетом в спину Толочко.

— Не могу, — ответил тот, — действие сыворотки правды еще не кончилось.

Игнатьев громко и смачно выругался.

— Девипам, — воскликнул Опарин. — Давай, коли.

Ни секунды не думая, Игнатьев всадил в Толочко шприц.

— У вас все в порядке? — спросил охранник, подойдя к воротам.

— Да, — произнес Толочко, выглядывая в окно, — чистил пистолет, случайно выстрелил.

Секундой раньше эту фразу произнес Игнатьев приказал Вольдемару повторить ее в окно.

— Будьте осторожней! — Охранник ушел.

— Что теперь с ним делать? — спросил Опарин, смотря на замороженное лицо Толочко.

— Сними с него наручники, это теперь овощ, — ответил Игнатьев.

Взор Толочко стал чистым и светлым, как у идиота. Он стоял тихо, с безучастным видом.

После короткого совещания они вытерли с пистолета отпечатки пальцев Филина. А потом заставили Толочко подержать оружие в руках. Бросив ствол на пол, осторожно вышли из особняка через задний вход и ушли дворами вместе с Толочко.

Некоторое время его держали на конспиративных квартирах, которые находились в распоряжении Дровосека. А когда Игнатьев получил страховку за взорванную дачу, то предложил вывезти пленника куда-нибудь подальше и бросить.

Они заметили, что несколько часов после принятия препарата пленник был как зомби. Он выполнял любые команды. Затем взор Толочко становился осмысленным, но он ничего не помнил.

Рано утром Филин и Дровосек сделали Толочко укол девипама, затем привезли в аэропорт Домодедово. Договорились так: какой рейс уходит первым, на том и полетим.

Ближайший рейс улетал в Екатеринбург. На него и взяли билеты. Для Толочко Игнатьев специально раздобыл документ прикрытия.

В екатеринбургском аэропорту Кольцово они сели на автобус, идущий до аэровокзала. Поскольку и Филин, и Игнатьев были в Екатеринбурге первый раз, они решили: доедем до конечной (аэровокзал), там оставим «клиента» и сразу же поедем назад. В Москву можно было улететь в тот же вечер.

В автобусе они забрали у Толочко липовый паспорт, который Игнатьев должен был еще вернуть в свою контору».

— Молодые люди, а вы разве не выйдете здесь? — спросила кондукторша у троих мужчин, оставшихся в пустом автобусе.

— А в чем дело? — спросил Игнатьев.

— Все вышли.

— Но мы-то не вышли.

— Да вы понимаете, — кондукторша замялась, — у нас уже обед. Мы хотели уехать. А вам всего одна остановка осталась, может, вы выйдете?

— Ладно, пошли. — Филин толкнул Игнатьева, они подхватили под руки третьего и вышли. «Надо же, так рано, а уже напились», — неодобрительно подумала женщина, глядя на отвисшее лицо третьего.

— Ну и куда дальше? — спросил Игнатьев. — Не оставлять же его на улице. Холодно, замерзнет.

Филин посмотрел через дорогу и увидел надпись на здании: Автовокзал Южный.

— Вон туда. — Филин указал на вокзал.

В сутолоке вокзала никто не обратил внимания на троих мужчин, поднявшихся на второй этаж. В зале ожидания двое посадили третьего товарища на лавочку.

— Посиди здесь, братан, мы за пивом, — бросил мужчина с приплюснутым носом и чуточку кривыми ногами. И двое ушли…