Союз креста и меча (Церковь и война)

I. РЕЛИГИЯ И ЦАРСКАЯ АРМИЯ

В классовом, антагонистическом обществе люди разделяются главным образом не по религиозным, а по политическим признакам, которые в конечном счете отражают в корне противоположные экономические интересы различных классов, социальных групп. Однако религия не равнодушна к этому явлению. Она всеми средствами стремится закрепить классовое разделение, убедить угнетенные массы в божественном происхождении деления людей на богатых и бедных. Кроме того, для удержания угнетенных в повиновении, для подавления их сопротивления господствующие классы создают аппарат насилия, важное место в котором принадлежит армии. Церковь принимает самое активное участие в организации и укреплении этого аппарата, ибо с самого своего возникновения религия была призвана идеологически подпирать «власть предержащих», быть им верной помощницей и заступницей. «Все и всякие угнетаю цие классы, — писал В. И. Ленин, — нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях; в функции палача и в функции попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы (это особенно удобно делать без ручательства за „осуществимость“ таких перспектив…) смягчения бедствий и жертв при сохранении классового господства, а тем самым примирять их с этим господством, отваживать их от революционных действий, подрывать их революционное настроение, разрушать их революционную решимость»1.

В царской России господствующие классы нуждались в послушной и мощной армии, которая смогла бы выполнять и функции палача, душителя протеста угнетенных масс. Царским властям создать такую армию без православного духовенства было невозможно. Русское православное духовенство к тому же само было крупнейшим собственником, землевладельцем и заинтересовано в вооруженной защите своих интересов. Общими заботами и стараниями господствующих классов и религии в царской России создается прочный союз креста и меча. Особая роль церкви в организации и укреплении царской армии объясняется рядом причин. Прежде всего особенностями рекрутирования армии царским самодержавием и теми дикими порядками, которые отличали солдатские казармы.

Петр I, впервые создавший регулярную армию в России, специальным указом потребовал от каждых двадцати крестьянских дворов выставлять одного рекрута «сроком на всю жизнь». Добровольно бросаться в этот омут охотников было мало. Тогда царь отправил специальные отряды, которые рыскали по глухим селам и силой брили лбы молодым крестьянам. Под конвоем везли в казармы, где их ожидали грязь, голод, болезни, фельдфебель и духовный пастырь. Церковь освящала пожизненную солдатскую службу, ссылаясь на святых праведников и отшельников, которые-де всю свою жизнь смиренно служили богу.

Солдатские казармы в то время и по внешнему виду и по внутренним порядкам походили на тюрьмы. В окнах — решетки, на ночь солдат запирали, как арестантов, в камерах, а наиболее беспокойных заковывали в кандалы. Немудрено, что со службы бежали, как с каторги.

При Екатерине II срок службы определялся в 50 лет. Рекрутчина фактически оставалась пожизненной каторгой. К тому же такой каторгой, на которой с утра до вечера одолевала человека изнурительная муштра.

Александр I уменьшил солдатскую службу до 25 лет. Вся армейская служба держалась на муштре и жестоких наказаниях. В специальном циркуляре военного министра отмечалось: «Всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном наказании». Солдат били плетками, палками, розгами. Часто пример в издевательствах над нижними чинами подавали высокопоставленные царские особы. Очевидцы рассказывают, как военный министр граф Аракчеев, солдафон и невежда, лично рвал солдатам усы, избивал до полусмерти, а однажды в ярости даже откусил рядовому ухо. Может, православная церковь осудила его за эти зверства? Наоборот, она благословляла порядки в аракчеевских военных поселениях, где «военная наука» сводилась к ежедневным построениям, на которых пропускали сквозь строй провинившихся солдат, нещадно били шпицрутенами. Некоторые выдерживали такую пытку до трех тысяч ударов, тогда «заботливые» отцы-командиры стали назначать четыре тысячи ударов, а это уже верная смерть.

В XIX в. царское правительство стало лавировать. Развитие капитализма и начало революционного движения в стране вынудило царизм отменить крепостное право, сократить постепенно срок службы. В царствование последнего отпрыска правящего дома Романовых солдаты стали служить в пехоте по три года. Но нечеловеческие издевательства над солдатами продолжались: их ставят под ружье, избивают, всячески унижают человеческое достоинство.

Офицеры, представители господствующих классов в армии, оставались вершителями судеб и жизни солдат. Унтер-офицеры и фельдфебели, дорвавшиеся до власти, глумились над нижними чинами. Вся система казарменного уклада была направлена на то, чтобы вытравить из солдата все человеческое, превратить его в бездушный автомат. «Сознание для солдата так же нужно, — поучал царский министр офицеров, — как для лошади шелковые чулки. Офицер должен раз и навсегда принять к сведению, что солдат — мужик, животное, обладающее даром речи и только». А священники ежедневно внушали солдатам, что офицеры и фельдфебели действуют в соответствии с божьей волей. Противиться им — значит гневить самого бога.

В обстановке нарастающего всенародного гнева самодержавие не спускало глаз с армии — единственной и реальной опоры прогнившего режима. Без нее царизм не мог долго просуществовать. Армию все чаще и чаще бросали на подавление крестьянских волнений. Против своей воли шли солдаты стрелять в своих отцов и братьев. В казармах зрел пока еще подспудный протест. Один кулак офицера не мог удержать в повиновении солдатские массы. И тогда в качестве испытанного помощника царских генералов выступала религия. Только она могла замутить сознание солдата, забить его голову библейскими сказками и зажечь надежду на лучшую жизнь в потустороннем мире. Только она могла удержать его в состоянии животной покорности и слепого повиновения господам офицерам.

Постоянное участие в подавлении народных выступлений убеждало царских генералов в необходимости иметь в армии штатных священнослужителей. Этот вопрос ставился не раз перед синодом. Ускорил его решение кризис самодержавно-крепостнического строя, который катастрофически нарастал со второй половины XVIII в. Царизм не успел справиться с крестьянской войной под водительством Пугачева, как в стране началась серия новых крестьянских волнений. Только с 1796 по 1799 г. в стране произошло около 300 выступлений в селах. В те годы военное ведомство не раз обращалось с слезными прошениями к царю: дать в армию священника, иначе не справиться с подавлением народных бунтов.

Включение священнослужителей в постоянный штат армейских частей было необходимо и для укрепления армии, чтобы она могла вести завоевательные войны в интересах правящих классов России. И царизм откликнулся: в армию были назначены обер-полевые священники, а на флоте — обер-иеромонахи. С самого начала они получили неограниченные права и подчинялись только главнокомандующему армией. Это, конечно, не значит, что военные священники появились в армии только в конце XVIII в. Церковь всегда интересовалась положением в армии, «всеведущие духовные пастыри» несли «божье слово» даже тогда, когда в России еще и не было регулярной армии. Сохранился интересный документ — указ царя Алексея Михайловича, где он под страхом смертной казни предписывает солдатам говеть, исповедоваться, выкладывать духовному отцу все свои сомнения и опасные для государя мысли. А уж духовные наставники сумеют распорядиться полученными сведениями. Но штатных священников в армии не было, и появились они позднее.

Император Павел специальным указом от 4 апреля 1800 г. создает отдельное и постоянное управление всем духовенством военного ведомства. Отныне военное духовенство по поручению царя и военного министерства становится «специальным органом религиозно-воспитательного воздействия». А на самом деле военное духовенство становится двойником командного состава.

С 1890 г. во главе религиозно-воспитательного органа становится протопресвитер военного и морского духовенства. Его избирал синод и утверждал царь. При протопресвитере существовало духовное управление, которому подчинялись дивизионные благочинные, полковые, судовые, тюремные, госпитальные и иные священники. Штаты священнослужителей росли с каждым годом: в 1885 г. в армии было 500 военных священников, в 1908 г. — 975, в 1914 г. — 5000. В 1910 г. только дивизионных благочинных насчитывалось 126 человек. Причем это были непросто священники, а офицеры в рясах. Все должности военных пастырей приравнивались воинскими уставами к соответствующим офицерским и генеральским чинам, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Главный священник гвардии приравнивался к генерал-лейтенанту, главный священник военного округа — к генерал-майору, дивизионный благочинный — к полковнику, нештатный протоиерей — к подполковнику, священник — к капитану. Даже псаломщик ходил в чине подпрапорщика.

Духовное правление имело свечной завод с годовым доходом 100 тысяч рублей, церковь в Галерной гавани в Петербурге, которая также приносила немалый доход. По свидетельству В. Д. Бонч-Бруевича, известного историка атеизма и религии, в 1909 г. царское правительство выделило из казны на содержание православного духовенства и служителей других культов в армии колоссальные суммы. И это помимо тех средств, которые перепадали армии от синода, имевшего миллионные доходы[1].

За что же такие милости? Золотой дождь сыпался на военных духовных пастырей за верную службу «царю батюшке». Всеми доступными и недоступными средствами церковники в армии внушали нижним чинам, что служба царю есть служба богу. «Присяга, — записано в своде военных постановлений за 1869 г., — есть клятва, которую солдат дает перед лицом божьим на кресте спасителя и на святом его евангелии: служить богу и государю верою и правдою… смело и весело идти в бой за царя, Русь святую и веру православную. Изменнику же присяги не будет пощады ни на белом свете, ни на страшном суде божьем».

Военное духовенство не только принимало присягу от имени бога, но и постоянно заботилось о сохранении благостного настроения нижних чинов в каждый день военной службы. Офицеры в рясах поддерживали божественное восхищение солдатской массы тем, что курс военной науки нижних чинов начинался с «Отче наш…», изучения символов веры, десяти заповедей.

В скудной солдатской библиотеке на полках стояли только «священные» книги и специально состряпанное чтиво для нижних чинов вроде «троицкие» и «почаевские» листки, журналы «Верность», «Чтение для солдат», брошюры «За веру, царя и отечество», «Священная преданность царю» и другие религиозные книжонки.

Вся жизнь солдата регламентировалась военными уставами и церковными правилами. Солдатский день начинался с молитвы: перед обедом — молитва, перед ужином — молитва, после ужина — молитва, после вечерней проверки — молитва. Кроме того, каждому солдату настоятельно рекомендовалось почаще молиться в образной ротной комнате, где можно было найти икону любого святого и кружку для сбора солдатских копеек на пожертвование. «Божье слово» солдат воспринимал на занятиях по словесности и во время душеспасительных бесед с духовным пастырем.

Религиозность пронизывала каждый элемент воинской службы. Каждый полк царской армии имел своего небесного покровителя. Офицеры предпочитали иметь святыми заступниками богородицу, Николая угодника, Георгия победоносца, архангела Михаила. В ряде частей небесными покровителями были святые более низшего ранга. На знамени каждого полка славянской вязью вышивались слова древней молитвы: «С нами бог…» Строй почитался как святое место, всякое нарушение его каралось и воинскими уставами, и церковными средствами. Военный священник стал видной фигурой в армии, и всей своей деятельностью стремился доказать, что он не зря ест царев хлеб.

В инструкции 1890 г., определявшей обязанности военного духовенства, говорилось: «Военные священники обязаны ограждать воинских чинов от вредных учений, искоренять в них суеверия (?!) и исправлять нравственные их недостатки, увещевать… порочных нижних чинов, предотвращать отступления от православной церкви и вообще заботиться об утверждении воинских чинов в вере и благочестии». Помимо всего прочего полковому священнику предписывалось усердно следить за «вредными элементами», предпринимать меры против распространения крамольной литературы, регулярно проводить полковые церковные церемонии (богослужения, крестные ходы, религиозные праздники и т. д.), наблюдать за арестованными солдатами, постоянно информировать офицеров о настроениях солдатской массы.

Царская армия официально считалась «христолюбивым воинством», поэтому каждый командир и воинский начальник заботился о своей церкви. «Каждому полку, — писал благочинный 52-й резервной бригады в рапорте от 13 февраля 1907 г., — более всего нужен храм, где солдатик отдыхает душой, успокаивается или по крайней мере чувствует себя только человеком; в обстановке не обыденной, не казарменной, но в вечно новой и прекрасной, как само небо, приводит он в порядок свою душу». Отдавая должное настроениям военных священников, военный министр генерал Куропаткин еще в 1900 г. предложил изыскать средства для постройки церквей при всех частях. Средства эти были изысканы. Только за пять лет, с 1901 по 1906 г., военное ведомство построило около 300 новых церквей в частях. Храмы и молитвенные здания стали действенными центрами обработки нижних чинов. Здесь проводились пышные богослужения в праздничные и предпраздничные дни, регулярные общеполковые молитвы, воздавались почести дому Романовых в царские дни.

Командный состав царской армии особенно бдительно следил за посещением солдатами церквей. Попытка уклониться от богослужения рассматривалась как тягчайшее воинское преступление. В предпраздничные дни издавались специальные приказы, где расписывался порядок посещения храмов.

Во исполнение приказов во всех казармах и на кораблях солдаты и матросы выстраивались для следования в храмы на торжественные богослужения. Там их ожидали «божье слово» и умиротворение, может, поэтому они так покорно сносили зуботычины и издевательства своих командиров.

— Что, что, а молебны в армии я не забуду по гроб, — рассказывал в одном из писем автору Андрей Пименович Кузин из Харькова, служивший в царской армии накануне первой мировой войны. — Может, потому и помнятся они, что в казарме творился ад, а в храм попадешь — будто рай. Тут тебе и для глаз, и для души — все радует. Батюшка ласково поучает, да так пробирает, аж слеза на глаза наворачивается. Хор поет — туда голосистых солдат подбирали, — свечи мерцают. И сам обогреешься, и на душе теплее становится. Прямо-таки рай. А вышел из храма, тут и начиналось… Кого водили строем к обедне, тот никогда этого не забудет.

Помню, было это в году тринадцатом, справляли тогда праздник в честь царского дома. На завтрак дали нам до полфунта колбасы и булке — для солдата праздник что надо. Потом команда строиться. Выгнал нас фельдфебель за час до обедни, стоим ждем. Тут дождик начался такой нудный, до костей пробирает, а он все ходит, усы крутит. Обычно фельдфебель и без опозданий встречал через одного тумаками. Кому в ухо, кому в зубы — все сносили. А в этот раз опоздал в строй молодой солдат Харченко. Выскочил он, фельдфебель даже матерщину не прервал, выставил кулак, так тот и наткнулся на него. Глядим, глаза закатил и мешком у ног фельдфебеля свалился. Наконец-то двинулся строй. Идти нам до храма минут десять, а водили по часу. Одним словом, попали не сразу мы в храм. Стоим все мокрые, пар валит. Батюшка соловьем заливается, чему-то нас все учит, а нам не до молитвы, рады передышке. Потом уж стали прислушиваться.

Гляжу я на Харченко, и не верится, что его мордовал фельдфебель. Глазенки засияли, на лице улыбка заиграла, забыл все горе свое. Так больно мне стало за него: «Сколько же, думаю, тебе надо, чтобы забыть солдатскую каторгу. Чуток поманили его царствием небесным, он и размяк. Забыл о выбитых зубах, о крови на губах и о том, что завтра ждет». Так обидно стало за человека!

После молебна отвели нас в казарму, и тут-то началось повое «богослужение». Фельдфебель заставил Харченко залезть на стол и кукарекать. Почитай, до обеда так измывался над парнем. После обеда в казарму пришел священник и давай нам снова рассказывать, какой у нас богоданный царь да как ему служить надо.

Такая была служба царю да богу, — закончил рассказ Андрей Пименович. Полвека прошло с тех пор, внуки давно в Красной Армии отслужили, а я, как сейчас, помню царские молитвы.

Вот так и проходили торжественные церковные богослужения в «христолюбивом воинстве». Крест и кулак правили всем.

Религиозное воспитание солдат не ограничивалось посещением церквей. Военные священники, помимо проповедей в храмах, читали их в казармах, проводили беседы после обеда в присутствии дежурного офицера. Перед внебогослужебными беседами в казармах зажигали лампадки, начало и конец беседы сопровождались пением псалмов и чтением молитв. Нередко священнослужители приносили с собой проекционные, или, как их тогда называли, волшебные, фонари и показывали нижним чинам картинки на библейские сюжеты или о том, что ждет солдата на том свете, если он нарушит клятву царю и богу. Такие солдаты, по рассказам церковников, попадали в ад, зато примерные солдаты лечили свои раны в раю.

Внебогослужебные беседы особо почитались военным духовенством. Из донесений благочинных видно, что полковые священники проводили их почти ежедневно. В ходе таких бесед сознание солдат постепенно разъедалось религиозным дурманом. Им объясняли значение молитв, заповедей, символов веры, забавляли сказками о житиях святых и праведников и больше всего рассказывали о «помазаннике божьем» — русском царе-самодержце, за которого только и надо молиться, а если придется, и отдать жизнь.

Духовные отцы постоянно внушали нижним чинам, что офицер — слуга божий. «Не держите в сердце злобы на своих командиров, — говорили церковники, — если они вас и обижают иногда, то не по своей воле, а по божьему внушению. Поэтому их надо беречь как зеницу ока».

«И против военных священников не растравляйте своего сердца, — ласково пели святые отцы, — они тоже божьи слуги. Все их помыслы направлены только на службу богу. Земное их не интересует. Если бы не заботы о грехах ближних, они давно бы отошли от мирской суеты. Духовный пастырь — ваш наставник и отец родной. Слушайте его и берите пример с него».

Священнослужители с первого дня службы вручали новобранцу казенный молитвенник и вдалбливали ему в голову, что военная служба угодна богу, что и у бога есть свое воинство под командованием архангела Михаила, а войны бог посылает на землю для людской пользы. Не было бы грехов у людей, не было бы войн, но и в войне есть свои преимущества. Если солдат распростится с жизнью на поле брани, то его душа прямым ходом отправляется в рай. В этом — огромное преимущество воинов. Простые смертные попадают в рай через цепь непрерывных мытарств, а для солдата сразу открываются объятия святого Петра.

Для вечной райской жизни от нижних чинов многого не требуется: терпение, смирение и покорность. Конечно, при этом всегда надо помнить, что «глаз божий наблюдает за всеми действиями солдата и рано или поздно, но строго карает тех, которые нарушают клятву».

Особенно большое значение религиозному воспитанию придавалось в учебных командах, где готовились унтер-офицеры. Здесь еще чаще строились на молитвы, чаще ходили в церкви на литургии и всенощные бдения.

В поте лица трудились военные священники над поддержанием религиозного угара в солдатских массах. По всякому поводу, имеющему хотя бы мало-мальское отношение к армии, устраивались крестные ходы, молебны, окроплялось святой водой новое оружие, устраивались церемонии вокруг «чудотворных» икон с пением «Коль славен». И все это для того, чтобы внушить людям: «солдат есть жертва, принесенная на алтарь отечества в силу священнейшей потребности оного». Все было направлено на то, чтобы оставить след в умах и сердцах воинских чинов, заставить их переживать трогательные минуты высокого подъема религиозных чувств.

Религиозная обработка достигала самого широкого размаха в крупные религиозные праздники, особенно на пасху. В полках и дивизиях издавались праздничные приказы, определявшие порядок пасхальных торжеств. «Поздравления по случаю праздника пасхи, — говорится в приказе по 22-й артбригаде от 20 апреля 1907 г. за № 105, — начальник гарнизона будет принимать только в Софийском соборе по окончании заутрени в первый день. В первый день празднования св. пасхи командиры батарей и господа офицеры прибудут для христосования с нижними чинами батареи к 9 часам утра…» Так приказом командиров утверждалась «любовь» между подчиненными и начальниками.

После молебнов в каждой части разыгрывался спектакль единства офицеров и нижних чинов. Господа офицеры целый год издевались над солдатами, а в первый день пасхи прибывали для христосования. В девять утра они целовали солдатские губы, на которых кровоточили раны от офицерского кулака, целовали в щербатые рты, зубы которых они повыбивали. Целовали и приговаривали: «Кто старое помянет…»

На третий день пасхи для солдат устраивались крестные ходы. После обеда полк в полном составе выходил с иконами, хоругвями, оркестром или под пение церковного гимна «Коль славен». Медленно шли вокруг казармы, не менее четырех раз останавливались, читали евангелие, кропили солдат святой водой и самозабвенно кричали: «Христос воскрес!» Мозг солдата постепенно тупел, обволакивался божественным елеем, воля размягчалась, и он забывал на время о каторжной службе, помнил одного бога и распрекрасную загробную жизнь, ради которой можно вынести любые страдания.

Отзвучали пасхальные песнопения, и снова пошел гулять кулак офицера по солдатским зубам. А духовные наставники оправдывали зверское обращение с солдатами, ссылаясь при этом на порядки в небесном воинстве. «Вспомните, — поучали офицеры в рясах, — как строго поступил начальник небесного воинства архистратиг Михаил с дерзким нарушителем порядка, восставшим против бога ангелом: он низверг его в бездну. Бойтесь же, воины, нарушить порядок, воинскую дисциплину, оказывать неповиновение начальникам».

Не менее изощренно обрабатывали в царской армии солдат других вероисповеданий: католиков, старообрядцев, сектантов, иудеев и представителей других вероисповеданий.

Подпрапорщик Кондратьев рассказывал, как приводили к присяге солдат других вероисповеданий. Однажды к ним в роту прибыл мариец. Долго думали, как принять присягу от него, но безрезультатно. Выручил местный мулла, знакомый с обрядами и бытом марийцев. Он взял шашку, нож и кусок хлеба. Наколол на конец ножа хлеб и протянул новобранцу. Тот, прежде чем взять в рот хлеб, дал клятву и призвал в свидетели своего бога Иьмо (марийский бог солнца — Г. С.), что будет честно служить и повиноваться командирам. Смысл этого обряда сводился к тому, что солдат ест хлеб через казенное оружие.

Убедить солдата, что он ест свой горький хлеб через казенное оружие, было главным мотивом проповедей духовных пастырей других вероисповеданий. Священники других культов, несомненно, оказывали большую помощь царю-батюшке в укреплении религиозного духа нижних чинов. Однако главной опорой царизма в армии оставались православные иереи. Их боялись иной раз гораздо больше, чем фельдфебеля.

О взаимоотношениях нижних чинов и священнослужителей хорошо рассказывает писатель Леонид Соболев в своем произведении «Капитальный ремонт».

Матрос Кострюшкин выполнял приказание строгого боцмана. Он бежал со всех ног по чистым кубрикам и, перескакивая высокий комингс двери, споткнулся, согнулся почти до палубы, стараясь удержаться на бегу, и со всего разбега ударился головой во что-то мягкое и обширное. Сверху охнуло басом. Кострюшкин обомлел: поп.

Отец Феоктист тучен, медлителен и злопамятен. Он смотрит на матроса гневно, раскрыв от боли рот. Скажет ротному — настоишься потом под винтовкой. Кострюшкин — матрос лихой, хитрый и соображает быстро. Он сложил руки лодочкой и, оставшись в невольном поклоне, сказал раньше, чем успел что-либо вымолвить отец Феоктист:

— Благослови, батюшка!

Батюшка закрестил его торопливым мелким привычным крестом, а губы сами выпустили слова, которые невольно может вышибить из человека удар в живот:

— Ох, мать в перемать, в перемать мать, бог благословит, во имя отца и сына и святого духа…

Потом он отнял левую руку от губ Кострюшкина, погладил ею живот и спросил подозрительно:

— Чего тебе вдруг благословляться приспичило? Как фамилия?

— Раб божий Никифор. Помолитесь, батюшка, день рождения мой нынче.

Ответ дипломатичен и сразу ставит вещи на свое место: священник — духовный отец, матрос — духовный сын, при чем здесь фамилия?

Отец Феоктист посмотрел на Кострюшкина испытующе: смеется матрос или нет? Но голос у Кострюшкина умильный, лицо елейное, только в глазах прячется матросская хитринка, беспроигрышная и смекалистая, рожденная двухлетней школой уверток и самозащиты. Отец Феоктист покачал головой и изложил краткое поучение, стараясь, чтобы оно было доступно понятиям слушателя и чтоб имело на него благодетельное, нравственное влияние, как требует того Морской устав в главе пятнадцатой разделе третьем.

Скрепя сердце простил отец Феоктист находчивого матроса, простил до поры до времени, чтобы припомнить при случае [2].

Большинство военных священнослужителей являлись опытными осведомителями царской охранки, зорко стоявшими на страже интересов господствующих классов.

Согласно инструкции Синода военные священники являлись для всех военнослужащих духовными отцами, которые регулярно исповедовали их и отпускали грехи. Исповедь же была хорошим средством для контроля за убеждениями солдат. Религиозные в своей массе, они рассказывали духовным отцам все, что могло заинтересовать царскую охранку.

В своде военных постановлений специально предписывалось: «Начальники полков и команд обязаны иметь наблюдение, чтобы все воинские чипы как положено исповедовались и причащались». Это требование соответствует указу Синода от 2 мая 1722 г., недвусмысленно определявшего назначение исповеди: «Если кто при исповеди объявит духовному отцу своему какое-нибудь не совершенное, но замышляемое еще воровство, наиболее же измену или бунт на государя или на государство и на фамилию его величества, то о таковом лице немедля да объявлено будет властям предержащим. Сим объявлением духовник не преступает правила, но еще и исполняет веление господне».

«Вестник Военного и Морского духовенства» неоднократно обращался к этому указу, напоминая военным священникам, чтобы они выуживали во время исповедей ценные сведения и «доносили вскоре о том, где надлежит»[3]. Короче говоря, духовные отцы обязаны были сразу же после исповеди строчить доносы на опекаемых ими солдат.

Напрасно церковники ссылались на бога, который-де не спускает глаз с солдат. Не бог, а попы, офицеры в рясах этим занимались. И занимались они этим прежде всего во время исповеди, от которой нижние чины не освобождались ни под какими предлогами. Ни болезнь, ни отпуск, ни арест не могли избавить солдата от исповеди.

Она позволяла каждому военному пастырю заниматься в армии тем же, чем поп Гапон занимался в рядах рабочего класса.

Перед каждым постом, во время которого пропускали всех нижних чинов через исповедь, попы вместе с командирами составляли обширный плач выуживания у солдат необходимых сведений. Вышестоящие военные иереи рассылали в части указания по организации отпущения грехов. Вот какие советы получали полковые священники: «Зная умственную неразвитость значительной части своей паствы, слабость и лукавство человеческой природы, духовенство заблаговременно может предупредить говеющих начинать свою исповедь с главных грехов, с более тяжких или часто совершаемых».

Военный священник обязан был принять все меры, чтобы заставить солдата откровенно рассказать о своих сомнениях, внушить духовному сыну, что тяжко на исповеди признание, зато как легко и благостно будет после.

Гораздо худшее случится, если скроешь, не все расскажешь. Ведь на страшном суде все откроется, и тогда нет прощения.

Священник 203-го Гайворонского полка Магницкий лицемерно убеждал солдат: «Вы должны открыть духовному отцу всю свою душу, ничего не стыдясь и не боясь. Стыдиться и бояться священника нечего: он такой же человек грешный, как и все. Слух его открыт для грехов, но язык связан и не может никому передать из слышанного на исповеди ни слова».

Магницкий явно обманывал солдат. Ему отлично было известно, что о результатах исповеди он обязан доносить командирам и благочинным во исполнение указа Синода. Солдаты об этом указе не слыхали, они верили духовному наставнику и раскрывали свою душу. А после удивлялись, как становятся известными офицерам и фельдфебелям все их сокровенные думы, настроения. В архивах святейшего Синода сохранилось немало документов, свидетельствующих об использовании исповедей для борьбы с революционными убеждениями.

Нет, тайны исповеди в русской православной церкви никогда не было. Какая уж там тайна, когда не успевал солдат покинуть храм, как его духовный отец садился и строчил донос! Все мало-мальски значительные сведения немедленно становились известными Жандармам, а те принимали соответствующие меры. В армии о результатах исповеди доносили по команде. Вот только один рапорт благочинного Севастопольского гарнизона о результатах одной исповеди в 1910 г.: «Явно неверующих не встречается. В политических движениях против властей участвовал разве только один; знакомства с политиками вели десятки, хотя в партиях не участвовали. Пьяниц почти не было, выпивают более половины» [4].

Главной своей обязанностью военные священники считали выяснить, не проникла ли «революционная зараза» в армию. Как свидетельствуют документы Синода, с этой обязанностью военные пастыри в целом справлялись неплохо.

Военный священник П. Кашпуров в приказе за № 574 от 15 мая 1904 г. особо отмечался командиром полка за то, что «доводил нижних чинов до раскаяния и они сознавались в своих преступлениях, которые раньше хотели скрыть». Протопресвитер, отмечая в 1903 г. успехи военного духовенства в пресечении революционной пропаганды в 32-й дивизии, восторженно писал: «Тамошние военные священники бодро стоят на страже, зорко следят за волками и умело оберегают от них своих овец». Волками, конечно, протопресвитер называл революционеров, а овцами — солдат.

Так служили царскому самодержавию православные военные священники. Сегодня это признается духовенством, но оно при этом ссылается на полную зависимость церкви от царского правительства. «При царском правительстве, — говорится в изданной Московской патриархией книге „Русская православная церковь“, — церковь находилась в услужении у государства… Правительствующий Синод всецело подчинялся царю и являлся его орудием, так как состоял из епископов и духовенства, назначавшихся туда по распоряжению царя… Русская православная церковь получала большие средства от царского правительства, что являлось еще одной из причин ее зависимости от него и от царя»[5].

Безусловно, многие неблаговидные деяния военных священнослужителей объяснялись зависимостью духовенства от царского самодержавия, но что изменилось, если бы духовенство действовало не по приказу царевых министров. В любом случае церковники оставались бы носителями религиозной идеологии, в корне противоположной интересам народных масс.

Известно, что главная ось, на которой вращается вся система религиозных воззрений, — вера в бога, призыв жить «по божьим заветам». Награда за веру — райская жизнь в загробном мире. Чтобы туда попасть, надо свято выполнять заповеди, которые будто бы даны господом богом: «Повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего»; «не укради»; «не противься злу насилием»; «терпи и страдай»; «смири гордыню»; «не убий»; «не думай о завтрашнем дне» и многие другие. Если вдуматься в их смысл, то станет ясна цель религии — заставить трудящегося человека в эксплуататорском обществе поступать не так, как ему выгодно и требуют его интересы, а как угодно господствующим классам. «Главное преимущество церквей заключается в том, — писал немецкий социолог Р. Штейн-метц, — что они делают граждан, прежде всего бедняков, послушными из страха перед божьим наказанием и в надежде на вечную жизнь; отчасти они ослабляют естественный страх смерти, что чрезвычайно важно с точки зрения военной».

Религиозная идеология, обещая «царство небесное в награду за рабство земное», делает рабочего и крестьянина, солдата и матроса покорными и послушными воле правящих эксплуататорских классов. И эта сущность религии не изменяется от характера ее взаимоотношений со светской властью.

Неотъемлемый спутник эксплуататорского общества — войны. Господствующие классы, а к ним в России относилось и духовенство, как сословие, социальная группа, ведут войны с угнетенными массами за незыблемость эксплуататорских порядков, воюют с другими государствами во имя захвата чужих земель и ограбления других народов. В войне правящие классы продолжают свою политику средствами насилия, вооруженной борьбой. Но они никогда открыто не говорят о своих захватнических целях, скрывают правду о причинах войн. Наиболее удобная форма маскировки захватнических целей — религиозная идеология.

Отстаивая интересы угнетателей, религия утверждает, что войны неизбежны, что они всегда были и будут, поскольку являются результатом божественного промысла. Причины войн на небе, говорят богословы. А если это так, то какой смысл искать правого и виноватого, надо браться за оружие и воевать.

В царской армии, где основная масса солдат была неграмотной и религиозной, подобным объяснениям происхождения войн верили и покорно переносили испытания и страдания, вызванные захватническими устремлениями правящих классов. Ссылками на библию оправдывали войну и мир, убийство и милосердие.

Когда же на борьбу против поработителей поднимались народные массы, служители культа находили в «священном писании» достаточно «свидетельств», чтобы осудить богом проклятые бунты, грозили небесными карами, проповедовали покорность и терпение.

Поддерживая военную политику правительств угнетателей, священнослужители разжигали религиозный фанатизм, проповедовали веронетерпимость, говорили о неправильном поклонении богу. Активно воздействуя на религиозные чувства, господствующие круги создавали необходимые настроения, готовили страну к войне.

Религия помогала угнетателям держать в повиновении армию, идеологически оправдывала войны, используя религиозные чувства, посылала рабочих и крестьян воевать за чуждые им интересы. В этом суть. И она не зависит от правовых взаимоотношений церкви и правительства. Цели у них одни, иные только средства осуществления. Это особенно хорошо видно на примере поведения церквей в годы войны.

В 1904 г. русское самодержавие увязло в войне на Дальнем Востоке, где столкнулись интересы японского и российского империализма. Правящие классы Японии уже давно грабили Китай, зарились на Маньчжурию и Корею. Здесь же искала новые рынки русская буржуазия. Подталкиваемая американскими и английскими империалистами, Япония вероломно нападает на Россию. Царизм принимает вызов. Он надеется приобрести новые рынки, а главное — победоносной войной задушить революцию.

Православное духовенство восторженно встретило начало войны. 28 января Синод предписал 50-тысячной армии духовных пастырей: срочно огласить во всех церквах царский манифест об объявлении войны Японии и тщательно разъяснить его. К распоряжению Синода прилагалась специальная молитва о даровании победы российскому воинству.

По всей стране церковники спешили выразить царскому правительству верноподданнические чувства. Петербургский митрополит Антоний, ежедневный доход которого составлял 710 рублей, обратился к царю с письмом, в котором писал: «Располагай нами и имуществом нашим. Нужно будет — церкви и монастыри вынесут драгоценные украшения святынь своих на алтарь Отечества!»

Святая церковь, умиленно разглагольствуя о любви и братстве, поспешила благословить царя на успех в войне. Тон религиозной шумихи вокруг войны задало петербургское духовенство, с помпой проводившее в далекий путь генерал-адъютанта Куропаткина, только что назначенного главнокомандующим Маньчжурской армией.

Новоиспеченный главнокомандующий не мог сразу из Петербурга отправиться в далекую Маньчжурию, где уже полыхала война. Прежде всего Куропаткин решил запастись духовным «оружием», за которым он прибыл в Троице-Сергиевскую обитель. 29 февраля архимандрит Никон передал главнокомандующему два складня. Один — маленький, серебряный, другой — большой, написанный на «гробовой доске преподобного Сергия». По утверждению церковников, этот складень принимал когда-то участие во многих походах, начиная со времен царя Алексея Михайловича.

Дальше путь вел Куропаткина в Москву, где особо готовились к встрече главнокомандующего Маньчжурской армией. Все духовенство вышло на проводы Куропаткина. Пышные молебны, литургии, напутствия божьим словом, пожелания скорой победы, икона архистратига Михаила и масса иконок прочих божьих, угодников должны были воодушевить русских воинов, разжечь военный угар.

Вместе с Куропаткиным в Маньчжурию отправлялась огромная свита священнослужителей во главе с Голубевым, назначенным Синодом главой военного духовенства действующей армии.

Колокольный звон над первопрестольной заглушал орудийный грохот на полях Маньчжурии. Царь сам разъезжал по воинским частям и благословлял иконами отправлявшихся на фронт солдат. Одним словом, русская армия имела в достатке икон, складней, попов и божественных благословений. Дело оставалось за малым: не хватало оружия, толковых командиров, военной мудрости и благородной цели, за которую шел бы в бой русский солдат. Русско-японская война была несправедливой, она противоречила интересам и российского и японского народов. В ее огне за интересы империалистических кругов Японии и России гибли тысячи солдат. Японская армия, более подготовленная, наносила одно поражение за другим русским войскам. Героизм русских воинов не смог восполнить слабую подготовку царской армии и бездарное руководство невежественных генералов и адмиралов. Царская Россия терпела поражение.

Церковники оправдывали войну, перекладывая вину за ее развязывание на народ, который будто бы погряз в грехах, в бунтах, за что бог и наслал испытание. «Война, — говорил омский епископ Михаил, — есть бедствие, попускаемое богом в наказание за грехи людские».

В полках священники уговаривали солдат очистить свою совесть перед предстоящим ратным трудом, покаяться в грехах, не утаивать ничего. Повсеместно срочно организовывались дополнительные исповеди и причащения, в ходе которых выведывали сведения о недовольных и бунтовщиках. Духовенство торопилось, как бы нужные сведения не ушли вместе с солдатами в могилу.

Отправляющиеся на фронт войска провожали с молебнами, на крупных станциях во время остановок устраивали крестные ходы, водили солдат на поклон могиле Серафима Саровского. Пустынник Серафим — основатель Саровского монастыря — даже и не подозревал, какую роль ему придется сыграть в русско-японской войне. В целях усиления религиозного настроения населения накануне первой русской революции церковномонархические круги в 1903 г. канонизировали Серафима святым. Церковников нисколько не смутило то, что вместо его «святых мощей» при вскрытии гроба обнаружили труху и истлевшую вату. Вот этот новоиспеченный святой и стал главным ходатаем перед богом за русскую армию в Маньчжурии.

В Маньчжурскую армию часто прибывали поезда с иконами, крестиками, церковными хоругвями и прочими предметами религиозного культа. Протопресвитер Военного и Морского духовенства слал тюки с евангелиями, листовками и брошюрами, рассказывающими о праведной жизни Серафима Саровского и других чудотворцев. Томский монастырь отправил в войска 2000 просфор.

Иоанн Кронштадтский, протоиерей Андреевского собора в Кронштадте, мракобес-монархист, черносотенец, разразился специальным посланием к войскам. Война началась, писал он, «от праведного и всеблагого провидения за то, что русские забыли бога своего, спасителя своего так, как не бывало никогда». Кронштадтский пастырь оправдывал царизм: не царь виноват, что русские люди гибнут в чужой земле, а народ, развращенный революционерами. Иоанн организовал и послал в действующую армию отряд братьев милосердия из сорока человек. Многие епархии и монастыри посылали в Маньчжурию свои отряды.

Помимо братьев-волонтеров в войсках вели религиозное воспитание сотни штатных военных священников, которых в трех маньчжурских армиях возглавлял полевой главный священник. Главному священнику Голубеву помогали секретарь, священник для специальных командировок, дьякон, три псаломщика и писарь, а всего в действующей армии насчитывалось более 300 священников.

В отличие от нижних чинов военные пастыри на фронте жили привольно. Полковой священник, например, получал около 300 руб. в месяц. К тому же за военными священниками сохранялись места jb приходах, откуда они ушли в армию.

Царское правительство не скупилось, оно щедро оплачивало услуги духовных пастырей. Крайне непопулярная война вызвала глухой протест в солдатской массе, а поражение русской армии вплотную подводило их к вопросу: во имя чего они проливают кровь? Боевой дух войск таял с каждым новым поражением. Поднять его можно было только с помощью религии.

Военные священники, прибывая в действующую армию, сразу же оборудовали походные церкви, которые отправлялись на фронт срочным грузом. Другой не менее важной заботой священников была организация церковных хоров. Создав эти опоры, попы приступали к систематическому религиозному воспитанию нижних чинов. В ходе молебнов, богослужений и внебогослужебных бесед духовные пастыри внушали солдатам, что единственные виновники войны — безбожные японцы. Но они просчитались, начиная эту войну. На стороне русского воинства сам бог и Серафим Саровский, заступничество которых гарантирует нашу победу. Кто сложит свою голову на маньчжурских полях, пусть не печалится: с поля боя для души прямая дорога в рай.

Командиры полков и начальники дивизий Маньчжурской армии придавали большое значение религиозной обработке солдат. Нередко они обращались за помощью к вышестоящим иерархам церкви, слали им срочные депеши с просьбой отслужить молебен за победу того или иного полка или дивизии. Так, командир Выборгского полка отправил телеграмму протоиерею Тихомирову с просьбой «отслужить молебен о милостях божьей матери на будущее время». Ответ гласил: «…Молебен царице небесной знаменью о здравии, спасении Выборгского полка невредимым от всех козней и вражьих стрел отслужен. Мужайтесь, молитесь и веруйте. Матерь господня повсюду с полком. Протоиерей Тихомиров».

Для поднятия боевого духа священники ездили по частям с иконой «Явление божьей матери преподобному Сергию», проводили беседы, богослужения. Как утверждали сами церковники, результатом таких выездов в войска был повсеместный подъем боевого духа солдат. «Приходится слышать, — писал в отчете полевой главный священник, — не только от офицеров, но от начальников дивизий: теперь хорошо бы в бой пойти. Пошли бы мы спокойно с божьим благоволением».

Однако вера в небесное покровительство и знания, почерпнутые из Жития Серафима Саровского, мало помогали в борьбе с хорошо подготовленным и вооруженным противником. Тысячи убитых солдат навсегда оставались в далекой маньчжурской земле. Церковники вынуждены были собирать пожертвования для семей погибших. Из собранных средств каждой семье погибшего солдата должно было достаться несколько копеек. Но и эти жалкие солдатские копейки не дошли до сирот и вдов.

Немалые услуги оказывало духовенство военному ведомству в усмирении революционных выступлений в войсках. В обстановке революционного подъема и поражений на фронте среди солдат все чаще возникают волнения. В апреле 1905 г. на станции Пенза взбунтовался воинский эшелон. Офицеры, уже наученные революционными выступлениями рабочих и крестьян, в страхе разбежались. Казалось, нет такой силы, которая загнала бы взбунтовавшихся солдат в вагоны. Офицеры слезно молили губернатора прислать надежную часть для подавления бунта. Но до этого дело не дошло. Из вокзала вышел священник Е. Перовский, упал на колени перед восставшими нижними чинами и… смирил их. Вековая привычка бездумно воспринимать слова духовных наставников, замшелые традиции сработали безотказно. Всплеснувшийся гнев солдат не вылился в пламень, угас.

Так было в действительности. А в официальных черносотенных газетах, во всех епархиальных ведомостях до небес превозносились героические подвиги военного духовенства. Выпускались листовки в честь их «славных деяний», солдатам рассказывали сказки о том, как тот или иной военный пастырь один поверг в бегство сотни японцев. Сам генерал Куропаткин счел необходимым подчеркнуть бесстрашие русского православного духовенства. Но это самая низкопробная ложь. Позже сами церковники в своем вестнике вынуждены были признать, что поведение военных священников в русско-японскую войну было далеко не героическим: «…B японскую войну полковые священники прятались в обозе 2-го разряда».

Ратный «подвиг» военного духовенства не вышел за рамки религиозных призывов, бесед и стихотворений, подобных тому, которое сочинил военный священник Арбузов:

В ответ на эти стихотворные упражнения духовного отца солдаты сочинили свои стихи:

Подвел прогнивший царский режим, пославший солдат умирать за неправое дело, за чуждые народу интересы.

Более 300 000 русских воинов было убито и покалечено. Тысячи безногих, безруких и слепых разбрелись по городам и селам, прося подаяние на пропитание. Среди них не было лиц духовного звания. Они только призывали отдать жизнь за царя, отечество и православную веру, а сами предпочитали божественную тишину обозов 2-го разряда. Из многочисленных документов периода русско-японской войны известно, что «прямой дорогой в рай с поля брани» воспользовались только отдельные военные священники.

Остальные военные священники с благословления войны переключились на молебны в честь наступившего мира. Они пели гимны мудрому царю и попрекали народ русский, из-за которого-де христолюбивое воинство проиграло войну. Православное духовенство хотело переложить на плечи русского народа не только все бедствия, вызванные войной, но и позор поражения. Главную причину поражения в войне церковь усматривала в революционных выступлениях рабочих и крестьян. Это была своеобразная идеологическая подготовка к решительной расправе с революционными силами. В 1905 г. православное духовенство нередко выступало запевалой в общем контрреволюционном хоре. Именно тогда о церковниках писал В. И. Ленин: «…Несть поистине числа тем гнусностям, которые чинят наши попы с нашей полицией»[6].

В первых рядах контрреволюционных легионов шли военные священники. В январе 1905 г. «Вестник Военного и Морского духовенства» с тревогой писал: «Тяжелым днем пользуются теперь и внутренние недруги нашего отечества, они злорадно сеют среди народов, особенно в провинции, крамолу и кривотолки». Духовное правление требовало от военных священников во что бы то ни стало удержать от революционных выступлений армию, а уж она сумеет справиться с восставшим народом. В церкви царизм видел реальную силу, способную сохранить армию и бросить ее на подавление рабочих и крестьян. И это был верный расчет.

Военные священники в годы первой русской революции еще пользовались доверием и авторитетом у неграмотной и забитой солдатской массы. Они способны были повести за собой нижних чинов на расправу с народом, но для этого требовалось хорошенько оболванить солдат. И церковники принялись за работу. Многие военные священники переселяются в казармы, чтобы быть ближе к солдатам в столь тревожное время.

Протопресвитер военного духовенства срочно организует издание специального журнала для солдат «Доброе слово», в котором внушалось солдатам, что их долг в годы революционного подъема остаться верными слугами царя-батюшки. Казармы наводнялись религиозными листовками и брошюрами. Каждому военному священнику вменялось в обязанность широко распространять подобное чтиво и доносить, кто и сколько распространил. Так, иеромонах С. Никитин только за семь с половиной месяцев 1905–1906 гг. раздал матросам 22 пуда религиозной литературы.

Военные священники умело воздействовали на солдат и матросов не только божественными проповедями. Зная, что волнует рядовых, они проводили беседы даже… о свободе. «Свобода, — говорили они, — это не то, о чем толкуют крамольники-революционеры и иные бунтари. Есть одна истинная, подлинная свобода. Свобода христианская, евангельская — освобождение от грехов». «Именно эта христианская свобода, — убеждал военный священник Рункевич, — от греховного рабства должна быть прежде всего и больше всего предметом наших дум и забот».

Такие беседы о свободе, безусловно, мешали распространению революционных идей в солдатской среде. Не зря подпольная большевистская газета «Казарма» предостерегала солдат и матросов: «Товарищи! Остерегайтесь попов на исповеди. Начальство для удержания за собой власти и чтобы не открылись глаза у солдат, содержит целую свору шпиков, в числе которых не последнее место занимают попы… Итак, товарищи, вместо того чтобы избавиться от мнимых грехов, вы можете очутиться на скамье подсудимых».

Опасения большевистской газеты были не напрасны. Военное духовенство в годы революции было серьезным противником, с которым следовало считаться. Деятельность церковников высоко оценивалась царскими генералами. Например, командир 5-го Белостокского полка радостно сообщал начальству, что в подчиненном ему полку бунта не было. «Не могу, — писал он, — не засвидетельствовать о похвальной и в высшей степени плодотворной деятельности вообще, а в это тяжелое время в особенности, полкового священника И. Брянцева, который не только постоянно вел с нижними чинами полезные беседы, но и в эти тяжелые дни не забывал своей паствы; без зова являлся он днем и ночью в полк, чтобы своим пастырским словом и теплым сердцем поддержать дух, вселить любовь — быть твердым и верным слугой царя и отечества и остаться верным долгу и присяге».

Гапоны в рабочем движении, брянцевы в армии стеной встали на пути большевистской правды. Они стремились отгородить армию от восставшего народа, от идей пролетариата. И кое в чем преуспели. Многие солдаты в то время так и не поняли ни характера, ни целей народной революции. Они остались в стороне от исторических событий, нередко даже сами сдавали полковым священникам «крамольные» листовки. Однако не везде было так.

Духовенству не удалось обмануть и увлечь за собой солдат в Харькове и Киеве, Минске и Ташкенте, Воронеже и Пскове, Владивостоке и ряде других городов. Революционная волна захватила моряков Севастополя и Кронштадта. Красное знамя взвилось над легендарным «Потемкиным». Здесь солдаты и матросы восставали и расправлялись с ненавистными командирами и заодно духовными пастырями. Вооруженная опора царского самодержавия начала колебаться. К армии с воззваниями стали обращаться не только военные священники, но и маститые иерархи православной церкви. Митрополиты и епископы лично проводили религиозную обработку частей, расположенных в их епархиях. «Христолюбивое воинство! — призывал новобранцев своей епархии епископ Волынский Антоний. — Господь призвал вас на подвиг: учиться воинскому искусству и защищать нашу родную землю от врагов внутренних — бунтовщиков… Если наш царь пошлет вас в поход на усмирение мятежников, вы должны жертвовать и здоровьем и самою жизнью для исполнения священной присяги и для спасения Руси православной».

Духовенство помогло самодержавию удержать значительную часть армии от революционных выступлений" В целом армия осталась опорой царя. Военные священники справились со своей задачей. Часто им удавалось даже предотвращать волнения в казармах. Когда в г. Остроге солдаты 2-го батальона Путивльского полка вышли на площадь и потребовали улучшить материальное снабжение, к возбужденным солдатам вышел полковой священник и успокоил их. Протест не вылился в открытое выступление.

Перед тем как отправить войска в карательные экспедиции, военное духовенство служило молебны, набивало головы солдат библейскими сказками о том, как хорошо приводить в христианскую веру своих родных братьев. И "умиротворенные" солдаты с богом в душе шли пороть мужиков, расстреливать рабочих.

Чтобы нижние чины не забыли божественных наставлений, полковые священники часто сами отправлялись в карательные вылазки. Многие из военных священников лично участвовали в карательных расправах над рабочими. Военный священник Соболев был награжден в 1905 г. высшей церковной наградой — синодальным наперсным крестом. За что? Об этом очень хорошо, хотя далеко не полно, говорит наградное представление: "Отряд неоднократно участвовал в боевых столкновениях с шайками мятежников и революционеров, и всегда священник находился безотлучно при отряде". Соболев не покидал отряд, когда расстреливали рабочих, он воодушевлял солдат личным примером при порке крестьян. Каким бы кровавым делом ни занимались солдаты, они видели своего пастыря и осеняющий их святой крест.

В наградных представлениях на других священников часто упоминается одна фраза: "Содействовал властям в получении сведений".

Растленную работу в армии церковники особенно усилили осенью 1905 г., когда был опубликован царский манифест от 17 октября.

Протопресвитер Желобовский вскоре после опубликования манифеста собрал всех военных священников для определения крутых мер против революционного движения. "Наша паства, — говорил он, — войско; оно защита веры, царя и отечества. Если войско поколеблется, где искать опоры?" А после он разразился большой статьей, где детально разобрал обязанности православной паствы. На земле, утверждал протопресвитер, первый человек, ради которого только и стоит жить, — царь. "Затем, — продолжал Желобовский, — после царя следуют пастыри духовные, которые руководят жизнью нашей души, сообщают нам о таинствах церковной божественной благодати и наставляют нас честной и трудолюбивой жизни". Далее он перечислял начальников гражданских, военных и прочую челядь царских канцелярий и призывал защищать их. Журнал военного духовенства не уставал твердить: "Царь есть представитель божьей власти на земле. Отстоять веру — значит защитить царя".

Церковники применяли самые изощренные методы духовного оболванивания нижних чинов: фарисействовали, обманывали, выпытывали сведения на исповедях, следили, доносили, пускались во все тяжкие. Армию они удержали в своих руках, в целом она осталась верной престолу. Однако "властям предержащим" и духовенству не удалось удержать в повиновении рабочий класс.

В декабре 1905 г. рабочие Москвы вышли на баррикады. Над Пресней взвились красные флаги. Впервые русский царизм оказался под дулами ружей восставших рабочих. И тогда православная церковь показала всему миру свое истинное лицо. В то время в Москве насчитывалось 563 церкви, 42 часовни, 25 монастырей. Многие из них превратились в опорные пункты контрреволюции.

На колокольне церкви Покрова пресвятой богородицы, расположенной на Кудринской площади, установили пулемет, который бил по рабочим на баррикадах и даже по прохожим. Страстной женский монастырь превратился в настоящую военную крепость, откуда артиллерия обстреливала Большую Бронную. Ощетинились штыками и пулеметами колокольни других московских храмов. На колокольню можно проникнуть только через храм, и духовенство угодливо открывало врата церквей для жандармов с пулеметами и солдат с винтовками.

Солдаты лейб-гвардейского Семеновского полка шли против рабочих с винтовками в руках и с пастырским благословением. Отравленные религиозным дурманом, они спокойно добивали раненых во дворе Прохоровской мануфактуры, имея в карманах брошюры "Внебогослужебные беседы пастыря с воинами о высоком значении воинского звания", выданные им накануне расправы с восставшими рабочими. В одной шеренге с душителями Красной Пресни шли военные священники. За это их щедро награждали.

Военный священник Сергей Голубев из Семеновского полка за особое усердие и личное участие в расправе над рабочими Пресни в 1905 г. получил "орден св. Владимира с мечами, митру и золотой крест на георгиевской ленте из кабинета его величества". Такие же награды получили и другие духовные пастыри.

Всего духовенство в грозовые 1905–1907 гг. получило 755 наград за усердие в борьбе с внутренними врагами.

Все награды — за предательство рабочих, за обман солдат, за контрреволюцию. Святейший Синод старательно вел счет "боевых" подвигов духовных пастырей.

От православного духовенства не отставали священнослужители других культов.

В октябре 1905 г., когда зашатался царский престол, руководители религиозных сект, напуганные революционными выступлениями, приветствовали кровавые расправы царских сатрапов над восставшими рабочими и крестьянами. Царь не ошибся, когда рассчитывал на поддержку сектантов. Он ее получил и от руководителей других религиозных вероучений.

В 1914 г. империалистические державы развязали первую мировую войну. К тому времени в России, по данным обер-прокурора Синода, насчитывалось более двухсот тысяч служителей культа. И вся эта огромная армия священнослужителей в первый же день войны была брошена на ее оправдание. Синод отдал распоряжение всем епархиям:

— опубликовать царский манифест об объявлении войны во всех церковных изданиях и огласить его во всех церквах;

— повсеместно провести, богослужение о победе, ежедневно устраивать молебны об успехах на войне;

— в монастырях, церквах, среди всего населения приступить к сбору пожертвований на войну;

— во всех церквах установить кружки сбора на военные нужды;

— свободные церковные помещения передать военному ведомству.

По всей России церковники с лакейской готовностью устраивали религиозные манифестации, в церквах звучали призывы к установлению классового мира: "Забудем несогласия, взаимные обиды, ссоры и распри". По рукам пошли гулять религиозные брошюрки, где рекомендовалось народу отдать все свои силы во имя победы над басурманами. В брошюре для солдат "Что должен помнить каждый воин" германский император Вильгельм II объявлялся другом дьявола, который хочет ввергнуть мир в бездну греха, а русский царь Николай II представлялся солдатам истинным голубем мира, вынужденным обнажить мечь в интересах только самообороны.

Протопресвитер Шавельский собственноручно написал для солдат брошюру "За веру, царя и Отечество". "Священный долг народа, — писал он, — стремиться не только к внутреннему, но и к внешнему величию. Такое величие для народа благословлено господом богом". Он ссылался на бога, отдавшего Аврааму и его потомкам всю землю, которую он видел, для размножения.

Синод в целях усиления религиозного воспитания нижних чинов вводит должности главных священников фронтов и флотов. При каждой армии также были главные военные священники, священники-проповедники, священники для командировок и другие церковные чины. Следует заметить, что все эти должности были предусмотрены Синодом еще в 1910 г. Заблаговременная подготовка Синода к войне позволила быстро обеспечить русскую армию духовными пастырями, которых к концу войны насчитывалось уже более 5000. В их распоряжении находилось более 15 тыс. денщиков и коноводов и 20 тыс. лошадей.

Церковники широко развернули сбор средств в пользу русского воинства. "Ваши деньги, — говорили они верующим, — превратятся в патроны и снаряды". И народ жертвовал. Церковники умели выманивать у народа последние копейки. Однако собранных средств не хватало. Церковники выделили на военные нужды часть средств из своей казны. Киево-Печерская лавра передала военному ведомству 12 фунтов 55 золотников золота, 45 пудов 37 фунтов 62 золотника серебра, 65 пудов медных монет. Троице-Сергиевская лавра, Николо-Перервинский монастырь, Ново-Афонская обитель и другие лавры сами производили снаряды, патроны и другое военное имущество. Каждый снаряд и патрон окроплялись "святой" водой, украшались крестиками и прочими знаками божественного благорасположения.

Местное духовенство организовывало специальные духовные отряды, которые помогали военным священникам воспитывать солдат в религиозном духе. Например, в Кишиневской губернии отряд из 45 священнослужителей побывал почти во всех частях Румынского фронта и везде внушал солдатам, что по заветам святого Афанасия Великого "убивать врага на поле брани законно и похвалы достойно". Архиепископы Анастасий Холмский, Евлагий Волынский были частыми гостями в войсках других фронтов. Они тоже несли солдатам "божьи слова", напоминали им поучение Иоанна Златоуста: "убийство вменяется в правду".

Военные священники нередко собирали фронтовые, армейские и дивизионные съезды, на которых обменивались опытом религиозного воздействия на солдат, разрабатывали меры усиления церковного воспитания нижних чинов. Командный состав поощрял рвение церковников, принимал активное участие в работе съездов духовенства. Так, командующий фронтом генерал Щербачев, контр-адмирал Колчак не только присутствовали на таких сборищах, но и часто выступали на них, давали советы, ставили задачи.

В первый год войны в армии (преимущественно в действующих частях) работало около 1000 походных церквей, были церкви и на каждом корабле. В каждой из них ежедневно внушалось солдату о его божественной обязанности отдать жизнь за царя, за веру и отечество. "Бойся бога, — говорили церковники, — и иди смело по пути трудов и подвигов воинских… Это путь спасения, это путь славы и торжества, который проложил Христос… Ангел твой и хранитель из капель твоей крови слагает на небе венец, которым украсит тебя Христос".

Священники не упускали из поля зрения ни одного солдата. Проводили беседы и молебны на марше, в окопах, во время отдыха. Правда, в окопах они бывали лишь в период продолжительного затишья.

Особой любовью у духовенства пользовались госпитали и лазареты. Здесь и безопаснее и быстрее можно выудить у человека нужные сведения. В страданиях человек полнее раскрывал душу духовному отцу. Священник отпускал грехи раненым, умирающим, а затем шел в свои покои и садился писать уведомления родственникам об "убиенном рабе божьем, отдавшем жизнь за веру, царя и отечество". Одновременно он строчил и донос по команде, где сообщал полученные сведения о революционерах, дерзких солдатах и настроениях нижних чинов.

Так, бывший солдат царской армии Локтев из Волжска, Марийской АССР, в своем письме в редакцию журнала "Наука и религия" (1962, № 9) рассказывает, как священники нарушали тайну исповеди. В 1916 г. он служил в царской армии и однажды за какую-то провинность получил наказание — 10 суток карцера. Дело было во время великого поста. Все солдаты шли на исповедь к полковому священнику. Пришел на исповедь и Локтев. Привыкнув в деревне считать священника избранником божьим и доверять ему как самому богу, Локтев рассказал на исповеди об издевательствах своего начальника полковника и назвал его зверем. Через несколько дней полковник вызвал Локтева к себе и страшно избил.

Узнав на исповеди о настроениях солдатской массы, военные священники проводили внебогослужебные беседы, в ходе которых стремились рассеять сомнения, воодушевить людей.

Внебогослужебные беседы имели не только религиозный характер. Главный смысл их сводился к тому, что войну начал германский кайзер с дьявольской целью и ведет ее безбожно. Преступник тот, кто плохо сражается, а тем более сдается в плен. В плену живется худо: ведь там живут без бога в сердце. Говорить сейчас о мире преждевременно и преступно. Мир наступит лишь после полной победы православного царя.

"Проповедовать об уничтожении войн, — писал священник Соколов в брошюре "Беседы о войне", выпущенной Синодом в 1915 г., — это значит проповедовать об уничтожении борьбы добра со злом, света с тьмою, святости с греховностью, — иначе сказать — проповедовать возврат и господство в мир зла, тьмы и греха… Война есть проявление наивысшего рода любви". Духовные пастыри говорили солдатам, что немцы доедают последний хлеб, терпят страшную нужду, а наши неудачи есть чистая случайность.

Рассказывали они и другие сказки, но, видимо, сами не всегда верили в благотворность их воздействия. Поэтому, наряду с поучениями, священники прибегали и к более практическим действиям. Вместе с офицерами следили, чтобы солдаты не отставали с целью сдаться в плен, обходили дома и будили спящих. Неустанно трудились на ниве "искоренения революционной заразы", которая все больше и больше захватывала солдатские массы.

Нередко духовные наставники прибегали к средствам массовой обработки солдат, инсценировали всевозможные чудесные знамения и широко распространяли слухи о божественных явлениях. Подчас эти выдумки церковников пользовались популярностью у неграмотных солдат. Из уст в уста передавались рассказы о частых явлениях богородицы.

Подобные явления так понравились генералам, что они стали делать заказы на чудеса, знамения и видения. И военные священники их выполняли. Скоро на всех фронтах по заказу стали совершаться чудеса.

В темную ночь с прифронтового аэродрома поднимался самолет, все вооружение которого состояло из проекционного фонаря. Глухо стрекотал самолет вверху, невидимо скользил узкий луч фонаря, и на облаках, используемых в качестве экрана, медленно, почти незаметно двигался образ богородицы или святителя Николая. Иначе говоря, с помощью проекционного фонаря изображали простую икону, но в небе — это само чудесное знамение, видение. Солдаты падают ниц, утром во всех полках проводят торжественные молебны. Слухи дополняются новыми деталями. Оказывается, богородица уже не просто показалась на небе, но и указывала на врага, благословляла воинов. Командиры от удовольствия потирают руки: "Завтра идти в бой, и солдаты пойдут без ропота".

Церковники для религиозного воздействия широко использовали плакаты и открытки. У многих солдат в мешках хранился плакат "Рождественская ночь на войне". Чем он приглянулся воинам? Лунная ночь, запорошенное снегом поле. Рождественская тишина… но за каждым бугорком притаилась опасность. Здесь пирует смерть, идет война. Однако не о ней думает отряд русских солдат, идущих в атаку. Что им смерть, когда над ними хор ангелов распевает рождественские песни!

Вот за эту деятельность царское правительство и благодарило церковников. По словам протопресвитера Шавельского, сам великий князь Николай Николаевич, будучи главнокомандующим русской армией, в порыве откровенности заявил: "Нам нужно поклониться в ноги военному духовенству за поддержку, которую оно оказывает нам в тяжелую годину войны". За эту поддержку самодержавие щедро награждало армейских священников. Многие из них, как Иван Коровкевич, удостоились милости самого царя. Не за боевые заслуги, не за кровь, пролитую на поле брани, а за "поддержание боевого духа у солдат и своевременное пресечение революционной пропаганды". Именно за борьбу с революционным брожением в армии получали церковники награды.

За золотые наперсные кресты, за ордена, за привилегии православные церковники звали солдат в бой: "Иди на порог вечности, иди навстречу смерти, иди не завтра, не через неделю, иди теперь же, сейчас же". Так обстояло дело с православными церковниками в годы войны. А что делали последователи других религиозных культов? Может, они стояли в оппозиции к военной политике царского самодержавия, уклонялись от службы в армии, проклинали войну? Нет.

Баптисты еще в 1906 г. дополнили свое вероучение 13 параграфом: "Правительство и в новом завете не напрасно носит меч, но имеет право и обязанность употреблять его против делающих зло в защиту обиженных, а потому мы считаем себя обязанными, когда нас потребует к тому начальство, нести повинность воинской службы".

В 1914 г. царь призвал сектантов в армию. Баптистский журнал "Гость" от имени всех своих единоверцев поклялся царю не пожалеть сил для победы. В качестве практической меры руководители баптистов обещали организовать фонд в пользу раненых. В первые дни войны среди "братьев во Христе" начались сборы пожертвований. В Петрограде только за один день (12 августа) журнал "Гость" собрал среди богатых "братьев" более 300 000 руб., тогда же приступили к организации "лазарета дома евангелия".

Во всех молитвенных домах баптистов и евангелистов прошли собрания, где руководители общин призывали своих единоверцев поддержать царя и развязанную им войну. Рядовым членам секты рекомендовалось не уклоняться от военной службы, смело брать в руки оружие и идти громить нечестивых врагов. Бог не посчитает это за грех, наоборот, когда потребуется, он впишет сей подвиг в графу добрых дел.

Горячую поддержку военной политике царского правительства оказали и духовные христиане: духоборы и молокане. Вопреки боязливым ожиданиям самодержавия, серьезных антивоенных выступлений среди них не было.

До войны духоборы выступали решительными противниками войны и службы в армии: "Нет нам, — говорили они, — сынам божьим, никакого дела до мирской суеты; мы особый народ, никому подчиняться не должны". Однако когда началась мобилизация, вожаки секты призвали духоборов поддержать военные усилия царского правительства. За всю войну было только 16 случаев, когда духоборы отказывались от военной службы, а десятки и сотни тысяч последователей духоборческой веры покорно служили в армии, в меру своих сил помогали царю-батюшке в борьбе с "безбожным немецким императором".

Руководители молоканских общин с самых первых дней войны стали выражать верноподданнические чувства русскому самодержцу. Журнал молокан "Духовный христианин" в передовице № 8–9 за 1914 г. призывал своих единоверцев не жалеть жизни для победы, четко выполнять распоряжение властей, не уклоняться от воинской повинности, жертвовать деньги на войну, прекратить внутренние распри, поддерживать все шаги "властей предержащих". Одновременно журнал напоминал своим последователям, что еще 35 лет назад молокане помогали царской армии в борьбе с неверными турками.

В ответ на призыв вожаков секты молокане собирали деньги, отправляли на фронт теплое белье, многие из них старательно служили в армии, нередко отличались в боях, за что получали боевые награды. Однако молоканские руководители мечтали о большем. Кавказскому наместнику лидеры молокан писали: "Просим ваше сиятельство поднести к стопам его императорского величества всеподданнейше чувства всех молокан и мольбу нашу, чтобы в нынешнюю тяжелую годину лучшим нашим образованным сынам по принятии присяги, по окончании установленных экзаменов предоставлено было право служить в рядах армии в офицерских чинах".

Молокане только мечтали об офицерских эполетах, а старообрядцы давно щеголяли в офицерских мундирах. Еще 11 августа 1901 г. высочайшим повелением царя старообрядцам разрешили обучаться в офицерских школах. Впрочем, старообрядцы намного опередили служителей культа других религий, у них были даже свои военные священники в армии. Старообрядческая церковь день объявления войны превратила в религиозно-патриотический праздник, который был пышно отмечен во всех общинах и храмах. Повсеместно собирали деньги на нужды войны, слали царю верноподданнические телеграммы. В свою очередь царь не раз отмечал готовность старообрядцев "не пожалеть живота своего ради нашей победы". А военный министр В. Сухомлинов восторженно писал: "Я был бы весьма рад, если бы таких служак, как старообрядцы, было в армии побольше. Они достойны подражания".

В царской армии служили люди самых различных вероисповеданий. И духовенство каждой религии оправдывало войну, призывало верующих грудью встать на защиту "помазанника божьего". Под водительством богородицы, под покровом самого господа и с молитвой всем святым гнали солдат в бой, заставляя их сражаться за неправое и ненужное народу дело. Посылали на смерть во имя обогащения небольшой кучки капиталистов и помещиков. Однако молитвы и горячая поддержка духовенства не помогли царю.

Война, с помощью которой царизм пытался осуществить захватнические цели и предотвратить революционный взрыв, обострила классовую борьбу в стране. В феврале 1917 г. царское самодержавие рухнуло, в стране произошла буржуазно-демократическая революция. К власти пришло Временное правительство. Тяжело переживала церковь падение "помазанника божьего". Переживала, но не теряла надежд.

Временное правительство, полностью воспринявшее внешнюю и внутреннюю политику царизма, не отделило церковь от государства и школу от церкви, продолжало выплачивать жалованье духовенству, в том числе и военному. Православное духовенство и сектантские руководители по достоинству оценили позицию новых властей. Слегка посетовав на неудачливую судьбу "божьего помазанника", они активно выступили на защиту Временного правительства, стремясь ввести революционный поток в нужное буржуазии русло.

В августе 1917 г. собирается высший церковный съезд. Он сразу же поддержал Временное правительство. Церковники от имени съезда направили приветственную телеграмму и икону генералу Корнилову, введшему смертную казнь на фронте. Всему духовенству дана была команда молиться за продолжение войны. Военные священники усиленно вели агитацию среди солдат. Если командирам не удавалось послать их в бой, то это стремились сделать духовные наставники. Но такая беспрекословная поддержка военной политики Временного правительства подрывала у солдат доверие к военным священникам.

Военное духовенство все чаще стало доносить в Синод, что среди солдат наблюдаются революционные и атеистические настроения, к "святой православной церкви они стали безразличны". Гарнизонный благочинный г. Костромы в письме Синоду отмечал: "У нас явилась такая мысль, что мы уже стали лишними". Из Барнаула духовный пастырь сообщал, что его "пасомые солдаты" больше занимаются собраниями, митингами и прочим, а для церкви у них нет свободного времени. Солдаты 698-й пермской дружины государственного ополчения возбудили ходатайство "о замене духовных бесед с ними дружинного священника лекциями по гигиене и по вопросам текущей политической жизни" [7]. Русская армия уходила из-под влияния офицеров и священников, армия шла навстречу пролетарской революции.

А что же делалось в армиях других воюющих держав? Ведь там служили тоже христиане. При всем различии в религиозной обрядности они молились одному и тому же богу, поклонялись часто одним и тем же святым.

Правда, по ту сторону фронта форма у солдат была иная, у турок даже вера иная, но религиозные методы обработки солдат были одни и те же.

Вильгельм II, кайзер немецкий, объявляя войну, писал: "Дух божий сошел на меня, так как я император германцев. Я являюсь орудием всемогущего. Я — его меч и его воля. Уничтожение и смерть всем, кто противится моей воле… Да погибнут все враги германского народа. Бог требует их уничтожения". Германский император потребовал от каждого немца, чтобы он обращался к богу с молитвой о даровании победы Германии, сочиненной лично им. А римский папа Бенедикт XV подтвердил слова Вильгельма: "Германия — это меч католической церкви".

На призыв императора тут же откликнулось католическое и евангелическое духовенство Германии. По всей стране прошли пышные молебны и богослужения, проводились сборы на войну, устраивались патриотические манифестации, ксендзы и евангелические пасторы спешили в солдатские казармы убеждать нижних чинов в божественной миссии немецкой армии. Немецкие богословы внушали народу, что как раз христианские заповеди требуют от него активного участия в войне. Военные священнослужители тоже ссылались на христианские заповеди, убеждая солдат, что как раз во имя христианского милосердия и любви они должны беспощадно уничтожать своих врагов.

Богослов Р. Зееберг показал, как надо правильно понимать христианскую заповедь о любви к ближнему. "Христос сказал: любите врагов ваших, — пояснял ученый церковник. — И мы, немцы, остались верны его заповеди. Мы любим наших врагов всей душой. Но наша любовь проявляется именно в том, что мы убиваем их, причиняем им боль и страдания, вторгаемся в их земли, в их дома. Германия любит другие народы и именно поэтому, ради их же собственной пользы, так больно бичует их".

Какой наглый цинизм, какая страшная людоедская "философия"!. Прикрываясь религиозными заповедями, немецких солдат уже тогда воспитывали в духе звериной ненависти к другим народам. Во имя христианского всепрощения их призывали уничтожать солдат и офицеров враждебных армий. Господин консисторский советник Дитрих Форверк даже составил специальную молитву для немецких солдат. "Пусть будет скуден хлеб войны, — говорилось в ней, — но ты сам посей смерть и горе среди наших врагов. Прости в милосердии и долготерпении своем каждую пулю и каждый удар, не попавшие в цель. Не введи нас во искушение, усмиряя наш гнев при исполнении твоего божественного приговора… Да поможет нам стальная десница твоя достигнуть подвига и славы".

С такими молитвами международный разбой превращался в богоугодное дело, убийцы — в ангелов, военные преступники — в святых праведников. Бездумная прусская муштра, человеконенавистническая по своей сущности идеология немецких милитаристов хорошо унавозили почву в годы первой мировой войны. Через двадцать лет на ней махрово расцветет законченный тип гитлеровского убийцы и садиста.

Человеконенавистническая религиозная пропаганда в немецкой армии и методы религиозного оболванивания мало чем отличались от приемов русских, французских и английских церковников. Так же как и "русское христолюбивое воинство", немецкая армия была наводнена военными священнослужителями, религиозными листовками и плакатами. Священники внимательно следили за настроениями солдатской массы, столь же ревностно пресекали "революционную заразу", убеждали солдат в божественном покровительстве немецкой армии и что служба в армии кайзера — служба самому господу богу.

Как и православные военные священники, ксендзы и пасторы доказывали, что немецкая армия непобедима, потому что ее ведет в бой сама мадонна. "Бог был и остается, — говорил германский кардинал архиепископ Кельнский Гартман, — на стороне наших героев солдат на западе и на востоке, на море и в воздухе… С именем бога наши солдаты идут на войну". Нечто подобное писал и протопресвитер русского военного духовенства Шавельский на страницах "Вестника Военного и Морского духовенства". Порой встречались такие религиозные открытки, что трудно сразу определить, кто ее авторы — православные священники или немецкие ксендзы и пасторы. Те же ангелы, распевающие рождественские песни, и те же солдаты, только форма иная, идущих в бой. Столь же мало отличались в немецкой армии и методы массового оболванивания солдат: рассказы о видениях и знамениях, инсценировки всевозможных "чудес" и т. д.

Турецкие муллы объявили священную войну неверным, призывая аллаха помочь германскому воинству. Еще до вступления Турции в войну мусульманское духовенство обратилось к своим единоверцам всего мира с воззванием "Священная война обязательна", в котором доказывалась необходимость истребления всех "неверных" народов. Короче говоря, империалистическая война объявлялась делом, угодным аллаху. А когда Турция втянулась в военные действия на стороне Германии, в декабре 1914 г. служители культа в Константинополе вместе с халифом провозгласили джихад — поход против гяуров ("неверных"). Агенты турецкого султана и немецкого кайзера стали пропагандировать джихад во всех странах, где имелась мусульманская религия.

Однако джихад не получил желательного отклика среди мусульман в странах Антанты. Мусульманское духовенство было не против священной войны, но на стороне своих правительств. Муллы, проживавшие в колониях Англии, Франции, России, убеждали правоверных верой и правдой служить правительствам английского, французского и русского империализма, они возносили молитвы тому же аллаху и просили его оказать помощь в победе над германскими гяурами.

Мусульманская религия, как и христианство, помогала правительствам капиталистов и помещиков осуществлять колониальную политику, развязывать империалистические войны. Именно религиозный фанатизм придавал военным действиям наиболее ожесточенный характер. Этот вывод подтверждается деятельностью церковников любой страны Антанты и Тройственного союза.

Возьмем, например, английских религиозных пастырей. С первого дня войны они не только духовно готовили солдат к дальней дороге в рай через поле брани, но и вербовали солдат в королевскую армию. Поскольку в Англии не было всеобщей воинской повинности, духовенство англиканской церкви добровольно возложило на себя эту миссию по рекрутированию солдат. Выгодно ли это было английской буржуазии? Конечно, без помощи церковников у нее не было бы массовой армии, которая потребовалась в первую мировую войну. Английская армия была разбросана по всему земному шару в колониях "его величества английского короля". Взять все войска из колоний и послать их на Европейский театр английское правительство не решалось. Угнетенные народы могли изгнать непрошеных колонизаторов. Б то же время нельзя потерпеть поражение и в войне с Германией, ведь здесь тоже дрались за те же колонии. Где выход? Его давно подсказали церковники и "власти предержащие": рекрутировать армию из заморских подданных его королевского величества.

Лучшими вербовщиками в колониях явились миссионеры. Они туда принесли библию и крест, христианские заповеди и нравы капиталистического мира. Миссионер входил в хижину туземца добрым пастырем, делил с ним трапезу и кров, благословлял его детей, лечил "божьим" словом его жену, отпускал грехи и уводил от детей и жены отца и мужа. Кроткий облик вербовщика, ласковая речь не оставляли сомнения, что он уводит единственного кормильца семьи на справедливое и доброе дело. В действительности же он посылал его умирать на фронте.

Колониальные войска по своей численности составляли около половины всех вооруженных сил Британской империи. Только одна Индия выставила в качестве "пушечного мяса" 1700 тысяч солдат. Они проливали кровь, защищая интересы угнетающего их английского империализма.

Французские империалисты мобилизовали в армию почти полтора миллиона жителей колоний, что равнялось шестой части всех вооруженных сил Франции. "В империалистическую войну, — писал В. И. Ленин, — втягивались колоссальные массы народов. Англия тащила полки из Индии, чтобы сражаться против немцев. Франция призвала под ружье миллионы негров, чтобы сражаться против немцев. Из них составлялись ударные группы, их бросали в самые опасные места, где пулеметы косили их, как траву"[8].

Кровь, пролитая народами Азии и Африки за интересы английской и французской буржуазии, — на совести и христианских миссионеров.

Активную религиозную обработку военнослужащих проводили английские церковники. Они не скупились на беседы перед отправкой солдат на фронт, организовали торжественные молебны и богослужения, неустанно просили бога даровать победу английским войскам. Уже в первый год войны (21 декабря 1914 г.) английское духовенство устроило "торжественное поминовение" павших на войне. Лондонский епископ лично выезжал несколько раз на фронт, где вдохновлял солдат на ратные подвиги и заодно инструктировал военных священников по дальнейшему усилению религиозной пропаганды в войсках. В целом религиозное воздействие на английских солдат было поставлено широко — на каждый батальон приходился один военный священник — капеллан.

Духовным растлением народа усиленно занимались и французские церковники. С началом военных действий они опубликовали заявление, где утверждали: "Право войны — христианское по своему происхождению". Империалистическую войну они изображали как справедливую и богоугодную, так как она якобы ведется не за передел мира, не за новые рынки сбыта для воротил капиталистического мира, не за колонии, а в защиту веры христовой.

От официальных господствующих религий не отставали сектанты воюющих стран. Все они независимо от особенностей вероучения горой вставали на защиту своих правительств и молились за победу той или иной стороны. Американский баптистский проповедник Билли Сэндей составил для своих "братьев во Христе" специальную молитву: "Обнажи свою могучую десницу, о господи, и порази голодного, волкоподобного гунна, чьи зубы сочатся кровью, и мы вечно будем славить тебя". Что же? Условия перед баптистским богом поставлены конкретные: помогай, будем славить тебя, а не поможешь, еще посмотрим, хороший ли ты бог.

Богатые "братья во Христе" Форд, Морган и другие жертвовали баснословные суммы баптистским общинам с условием, что эти деньги пойдут на подъем религиозно-патриотического духа сектантов. Жертвовали они на войну, которая приносила им невиданные барыши.

В США, при обилии всевозможных сект, не было ни одной кроме секты квакеров, которая выступила бы против войны. Представители самых различных вероучений ратовали за истребительную войну против безбожных немцев. В американской армии служили тысячи баптистов, католических и прочих проповедников.

Сектантские проповедники особенно нетерпимо относились к тем, кто выступал против войны. Чарльз Итон из Нью-Йорка поучал своих "братьев во Христе" быть непримиримыми к "болтающим о мире"; "Если вы поймаете шпиона, — так он называл всех противников империалистической бойни, — то выведите его на болото, свяжите, бомбу привяжите на грудь. После этого зажгите фитиль, станьте поодаль и смотрите, как он полетит к своему кайзеру в ад".

Надо ли после этого удивляться, у кого учились современные американские головорезы? Не только у средневековой святой инквизиции, у рыцарей-крестоносцев, но и у американских преподобных "братьев во Христе".

В годы первой мировой войны сектанты в каждой стране вопреки недавним своим поучениям о "любви к ближнему", о "непротивлении злу насилием" призывали рядовых сектантов идти воевать. Один из руководителей всемирного союза баптистов, Ллойд Джордж, был в первых рядах вдохновителей империалистической войны, он же, несмотря на то, что его вера запрещала брать в руки оружие, был военным министром, посылал на смерть миллионы людей.

В сентябре 1914 г. генеральный секретарь всемирного союза баптистов И. Шекспир обратился к русским баптистам с воззванием молиться за своего царя и его успехи на войне. Однако он опоздал, русские баптисты не только молились, но и посылали "братьев во Христе" сражаться с оружием в руках. Немецкие баптисты также молились и воевали за своего кайзера. В Германии многие сектанты в годы первой мировой войны получили высокие знаки отличия за военные заслуги.

Всего в армиях стран Антанты и Тройственного союза в годы первой мировой войны находилось более 50 тысяч военных священников различных рангов и различных вероисповеданий, усилия которых были направлены на то, чтобы удержать в повиновении солдатские массы. Господствующие классы не скупились на расходы и готовы были послать еще несколько десятков тысяч церковников в армии, лишь бы они заставили рабочих и крестьян надеть солдатские шинели и послали их умирать во имя наживы империалистических кругов.

Для этих целей церковники лицемерили, обманывали народ, шли на подлог своих вероучений. Они даже не возражали, если в ходе боевых действий разрушались храмы. Правда, они возражали, если под огонь орудий попадали их церкви, и ничего не имели против, когда артиллерия сметала с земли храмы противной стороны.

Когда немцы бомбардировали Реймский собор, то церковники Антанты и печать этих стран подняли вой, что вот-де какие безбожные немцы, подняли руку на святая святых — на Реймский собор. Однако когда генерал Фош приказал разрушить соборы в Нюрнберге и других немецких городах, французские, английские и русские церковники сделали вид, что ничего предосудительного не произошло: идет война, приходится жертвовать христианскими святынями.

В тысячах церквей Европы возносились молитвы "единому христианскому богу" о даровании победы. Немцы умоляли всевышнего возглавить их воинство в борьбе с русскими, англичанами и французами; в русских, английских и французских церквах призывали бога на помощь своим войскам. В тысячах походных церквей военные священники той и другой воюющей стороны молили всевышнего о победе, украшали божественными символами даже снаряды и мины.

В 1916 г. в Черном море выловили мину с примечательной надписью "Христово воскресенье". Судя по всему, мину пустили гулять по волнам в канун христианского праздника пасхи, который отмечается под лозунгом "Все люди — братья, любите врагов своих, прощайте им все обиды, радуйтесь вместе с ними воскресению Христа". Что и говорить, хороший подарок церковники одной страны слали духовенству другой, он выражал сущность христианской любви к ближним и дальним.

— Христос воскрес! — И сотни ни в чем не повинных христиан отправляются на дно кормить рыбу.

— Христос воскрес! — Бьют колокола во всех христианских храмах, заглушая нужду и страдания обездоленных людей.

— Христос воскрес! — Бьют орудия на фронте, и тысячи православных и католиков остаются навсегда лежать под развалинами домов и в разрушенных окопах.

— Христос воскрес! — Клубы кадильного дыма обволакивают прихожан, дурманят рассудок, притупляют классовый протест.

— Христос воскрес! — Желто-ядовитые облака окутывают солдатские окопы на Ипре, и десятки тысяч христиан в страшных муках расстаются с жизнью.

В церквах бьют колокола; окуривают ладаном, усыпляют сознание "божественными песнопениями", елейными речами духовных пастырей. Здесь люди стремятся заручиться входным билетом в рай.

На фронте бьют пушки, травят людей ядовитыми газами, разрушают дома, уничтожают на корню хлеб. Здесь умирают обманутые солдаты, надеясь достигнуть библейского рая без тяжких земных мытарств.

Империализм, освящаемый религией в годы первой мировой войны, превратился в жестокое и неумолимое финикийское божество — кровожадного Молоха, который ежедневно, ежечасно и ежеминутно требовал человеческих жертв. И прав был голландский художник Альберт Хаан, предлагавший в те годы отразить кровавую сущность церкви во внешнем оформлении ее храмов.

В одном из журналов Альберт Хаан опубликовал рисунок — проект восстановления разрушенных храмов "в стиле, более соответствующем современной культуре". Отражая роль, которую сыграла церковь в войне, художник предлагал в качестве строительного материала использовать пушки, снаряды, каски, ружья, черепа и кости солдат, погибших на полях империалистической войны. Художник полагал, что строительного материала вполне хватит на все разрушенные соборы.

Страшен и безобразен памятник, который соорудили себе империалисты и святая церковь в годы первой мировой войны: 10 миллионов убитых солдат, 500 тысяч погибших в тылу от воздушных бомбардировщиков, 10 миллионов погибших от голода и эпидемий, 15 миллионов инвалидов.

Церковники обоих воюющих лагерей, независимо от оттенков в их вероучениях, благословляли эту войну и делали все, чтобы превратить ее в мировую бойню народов. Войну они объявили священной и богоугодной. Иначе относилось духовенство всех религий к освободительным войнам народа, к борьбе рабочего класса за свое освобождение. Такие войны, утверждали они, не предусмотрены "священным писанием", противоречат сущности христианской заповеди "любви к ближнему", богопротивны. Показательно в этом отношении поведение российских церковников в 1917 году. Когда народ взял судьбу в свои руки, духовные пастыри оказались по ту сторону баррикад.