Союз любви

НАША БАБА ТАТА

СВЯТАЯ РУСЬ

РУССКИЙ СЧЕТ

Что такое есть "один"?

Это значит - Бог един.

Ну, а что такое "два"?

Стал Он Богочеловеком,

Два в Нем было естества.

Так считай, дойдем до трех.

В лицах трех - Единый Бог.

Смысл такой тут кроется –

Пресвятая Троица.

Словно крылья ангелья,

Четыре Евангелья.

Пред Распятым падай ниц.

На Распятом пять язвиц.

На руках - следы гвоздей.

На ногах - следы гвоздей.

А еще меж ребер рана,

Все Он вынес за людей!

Дальше счет ведет стихира:

За шесть дней - созданье мира.

Семь - собор святых отцов.

Восемь у Креста концов.

Девять чинов ангельских,

Также и архангельских.

Десять Заповедей Божих.

Посмотри-ка - даже счет

Русь на святость переложит,

С Православием сплетет!

Х Х Х

Как лица женщин в церкви хорошеют!

Льет свет на них высокий потолок,

На лист похож касающийся шеи

Повязанной косынки уголок.

Они стряхнули праздное, пустое:

Тщеславья пыль, обыденности след.

На них печать традиций и устоев

Лишь оттеняет женственности свет.

Быть иль не быть? Вопрос издревле главный.

Но не поглотит разума разлад,

Пока под оводом церкви православной

Молящиеся женщины стоят.

Надежда Веселовская

НИКОЛАЙ УГОДНИК

Исцелить ли душу пожелай,

Устоять ли в горести тяжелой -

Не отринет просьбы Николай,

На Руси зовущийся Николой.

Он - заступник бедных и сирот,

Всякой справедливости оплот.

Сухощав, стремителен и прям,

С небольшой бородкой поседелой,

Николай всегда являлся там,

Где должно свершиться злое дело:

Отмыкал темницы без ключа,

Не давал разбойникам покою,

Страшный меч убийцы-палача

На лету задерживал рукою...

Скор на помощь он в любой беде.

Милостыню подает в нужде...

И в честь Николая

Во дни урожая

Народный обычай таков:

Останется в поле

"Бородка Николе" –

Нетронутый ряд колосков.

Для старых, для малых,

От странствий усталых,

Бредущих с чужбины домой.

Для сирых, убогих –

Для многих и многих,

Кто ходит с холщовой сумой.

В нерадостной доле

"Бородка Николе"

Ослабит и голод и гнет,

Как дар от Святого,

От люда простого

Бедняк подаянье возьмет.

Надежда Веселовская

РОЖДЕСТВО

Во всем имеет

дед Мороз достаток.

Но вот рисует каждый раз одно:

Еловой ветки

светлый отпечаток

В морозный день гофрирует окно.

Живет природа в вечной круговерти:

Слетит

и вновь рождается листва,

Лишь елка,

чей покров не знает смерти,

Знак вечности

и символ Рождества.

На фоне стекол, стынущих сурово,

В алмазах, в блеске – елки негатив,

И вся зима –

в честь праздника Христова,

И Он грядет –

Божественное слово,

И даст бессмертье,

землю просветив.

ГОВОРЯТ ВОЛХВЫ

/Рождественское стихотворение/

- Мы звездочеты, мы провидцы,

Мы в тайны все посвящены.

Идем Младенцу поклониться

Мы каждый из своей страны.

- По гласу Божьего веленья

Ведет нас яркая звезда –

Через пустыни и селенья,

Через леса и города.

- Прозреньем движимы во всем,

Дары Младенцу мы несем.

- Он - Царь царей; и значит, надо

Нести Ему в подарок –

злато...

И вот оно, горит как жар,

Богомладенцу первый дар!

- А я несу совсем иное:

Благоухающий сосуд,

Здесь смирна.

Смирну и алоэ

При погребенье возлиют.

Увы! Я знаю наперед:

младенец за людей умрет.

Но посрамятся ложь и злоба,

И Он воскреснет ото гроба!

- Он - Божество, и оттого

Несу я ладан для Него,

Ведь ладан жгут во славу Бога,

Он - ароматная смола...

-Смотрите! Кажется, дорога

Нас в новый город привела.

- Звезда - ни с места.

- Значит, тут. Пусть нам ворота отопрут...

ЗАПОВЕДИ БЛАЖЕНСТВА

В трудах и изнурительной борьбе

Христианин стяжает совершенство.

Блажен, кто нищ желаньями к судьбе,

И кротким уготовлено блаженство.

Блажен, кто мучим совестью своей

За все дела,

где был неправ и грешен -

Чье покаянье

горше и полней,

Тот первым будет

радостно утешен.

Блажен, кто жаждет правды.

Ибо он

Узрит ее победу во вселенной.

Ложь, озлобленье - радости заслон.

Все люди, сердцем чистые –

блаженны.

Те, кто бывал за Истину гоним,

В духовном свете вечности

пребудут.

Блаженны милостивые – они

Когда-нибудь помилованы будут...

Блаженны миротворцы...

Смерти нет

Идущим добродетельной стезею...

Дочитан древний перечень-завет

И время говорить

с самим собою.

Надежда Веселовская

ПОМИНАЛЬНЫЕ ЗАПИСКИ

Идут года, теряют люди близких,

И вот старухи слабою рукой

Выводят поминальные записки,

Где значится вверху:

"За упокой".

За все они пред памятью в ответе!

Начнут с отца и матери своих,

А дальше - муж,

невыжившие дети,

В войну пропавший без вести жених...

Все имена спешат соединиться,

Сплестись в одну - незыблемую - суть;

Растущий список длинной вереницей

Среди листа прокладывает путь...

За ним лежат бескрайние просторы,

Туманной дымкой скрытые вдали...

А сам он служит

точкою опоры

Общения умерших

и земли.

БАБА ТАТА

Мне б ни серебра ни злата,

Ни какой красы иной.

Мне бы только - баба Тата

Навсегда была со мной.

Детству чуждого не надо,

Знаю истину душой;

Если рядом баба Тата –

Все на свете хорошо...

Вот прошли десятилетья,

Изменилось бытие,

Бабы Таты нет на свете,

Я же чувствую ее.

Только дом угомонится,

Замолчит в преддверье сна –

Все отступит, растворится

И останется – она.

Детство с Вечностью – соседи,

Вот и вышло, как тогда:

Что б ни делалось на свете,

Баба Тата – навсегда.

Надежда Веселовская

В СЕРАФИМО-ДИВЕВСКОЙ ОБИТЕЛИ

Как цветут в Дивеево цветы!

Флоксы в шапках розового цвета,

Пышных мальв высокие кусты

Чуть дрожат-колышатся от ветра.

Ноготки, петуньи, резеда,

Пышные гвоздики в три ряда,

Легкий рой ромашек разноцветных,

Чуть подальше - лилии вразброс,

Горделиво поднятые ветки

Держат свертки нежно-желтых роз...

Богомольцам просто благодать

Выходя из храма, отдыхать.

Дети так и бегают по травке

Меж цветочных грядок и куртин.

А вон там, за мальвами, один

Старичок в потертой камилавке,

В белом балахончике простом

И с большим,

поверх него,

крестом,

С детворой играет в салки, в прятки,

Кружит по дорожкам цветника...

Детям строить незачем догадки.

Взрослые не видят старика.

ДУХОВ ДЕНЬ

На Духов день,

едва начнется лето,

Как было с незапамятной поры,

Особый дождь -

сквозной и полный света

Несет на землю

свышние дары.

Шумят деревья, радуются травы,

Земные силы будятся от сна –

Сегодня кистью молнии кудрявой

Святая Русь с небес окроплена.

Х Х Х

Лес замер, дымкой солнечной об"ят.

В сплетенье веток бьют лучи тугие.

И чинно и торжественно стоят

Деревья, как во время Литургии.

И пахнет по церковному - смолой,

Нагретым крепко ладаном сосновым,

И впереди - торжественный налой

Под златотканым солнечным покровом.

Так в бесконечном следованьи дней

У всякой жизни, с нашею соседней;

У птиц, деревьев,

даже у камней,

Все так и начинается - обедней.

Нам недосуг, томительно и лень;

О, твой свободный выбор, человече!

А все живое,

славя новый день,

Кладет поклон

и зажигает свечи.

Надежда Веселовская

ГЕОРГИЙ

Чудовище - чешуйчатый дракон,

Прищурившись,

как будто сам лукавый,

Встал на дыбы -

но есть такой закон,

Что в страшной схватке

побеждает правый.

Глаза дракона - два сосуда зла,

А тело вьется,

словно в вихре оргий,

И тут не меч,

копье или стрела

Страшны ему -

а только сам Георгий...

Ничто не дрогнет в воине святом!

Он безупречной Истиной проникнут...

И бьет дракон поверженный

хвостом,

И два огня

в очах бесовских никнут...

X X X

Не так легко

задуть свечу России!

Там, где царит иное бытие,

Монахи, старцы, схимники святые

Воительствуют с адом за нее.

Там преподобный Сергий неустанно

Отмаливает праведность Руси.

Там ангелы едиными устами

О ней взывают:

Господи, спаси!

И там, для зла губительный и грозный,

Военачальник всех небесных сил,

Стоит с мечом Архангел Михаил.

А по преданью,

он России - крестный.

ЖИВАЯ ИСТИННОСТЬ СКАЗАНИЙ

X X X

Люблю твердить названия народные!

Душе светлей становится от слов:

Дурман-трава,

калужница болотная,

Гусиный лук,

речной болиголов.

Иван-да-Марья - брачные соцветия,

Чистяк болотный,

чина,

череда,

Татарник - красный памятник столетия,

Когда деревни грабила орда...

Бессмертник - вечный символ упования,

Фиалка-любка - стройная свеча.

Живой водой

от каждого названия

Напьемся,

как от чистого ключа.

Поля, леса, трясины непроходные –

Все обошла родимая молва.

Пока звучат названия народные,

Жив наш язык.

И Родина жива

X X X

Твердь литая,

доблесть славная!

Русь святая православная!

Ты в потемках,

вроде семени,

В нас, потомках,

спишь до времени.

И забьет потом,

как колокол,

И взойдешь цветком

и колосом,

И красу свою нетленную

Возвестишь

на всю вселенную...

Х Х Х

Там русский дух,

Там Русью пахнет!

А.С.Пушкин

Снова хочется ведать клады,

Знать сокрытую силу трав,

Петь старинные были-склады,

Горстью жемчуга их собрав,

Мерить бархатные уборы,

Любоваться на их узоры,

Да заглядывать в сундуки,

Что стоят у бабы Яги.

Словно рядом стена какая,

А за ней - отодвинь засов –

Русь давнишняя, колдовская,

Русь чудес и глухих лесов.

Русь немереного раздолья,

Русь Буяна и Лукоморья,

Русь кикимор и водяных,

Змей Горынычей и иных...

Русь, не знавшая потрясенья,

Безрассудная в те лета,

Но почуявшая спасенье

В славном знамении Креста.

Русь, что, сделавшись православной,

Укротила порыв свой нравный,

Чтоб взамен колдовских огней

Свет лампад засиял на ней.

ПЛАКУЧАЯ БЕРЕЗА

Слилась береза с Русью воедино,

И по лесам растет, и по долам;

Ведь все года,

где горе и кручина,

С родной землей

делила пополам.

Когда пожар горел до ослепленья

И уводили русичей в полон,

Вокруг взошло, наверно, поколенье

Берез плакучих,

с ветками внаклон.

Но чем они, казалось бы, покорней

Склонялись долу,

пряча рост и стать,

Тем глубже в землю впутывались корни,

Чтоб средь ветров разбойных

устоять.

И так же,

трепеща под тучей черной,

Сгоравшая едва ли не дотла,

Бывала Русь

подавленной и скорбной,

Но сломленной

вовеки не была.

Х Х Х

Высокий ствол отблескивает чисто.

Сучки на нем намечены едва.

А наверху,

как звонкое монисто,

Дрожит чеканно-круглая листва.

Не зная в древнем ужасе остуды,

Дрожа без ветра,

в печке не горя,

Живет на свете

дерево Иуды,

Что годно

лишь на кол для упыря...

Сорвешь да покусаешь листик - горько!

Но, все простив осине наперед,

Ее поутру розовая зорька

Сквозяще-нежным светом обольет.

И в этот миг расторгнется нежданно

С былым злодейством пагубная связь,

И вновь осина

кажется желанна

Всему вокруг,

с чем свыклась и сжилась.

МАСТЕРАМ

На земле - естество,

над землей - волшебство,

А звеном, что меж ними

издревле блестело,

Нам в наследство от предков

пришло мастерство,

Завершенье искусное

всякого дела.

Нужен меч-кладенец, чтоб осилить врага,

Нужен ключ расписной,

чтоб распались затворы.

Дышит сдобой

воздушная плоть пирога,

На холстах

петухами краснеют узоры...

Вникни в дело

и внутренне весь соберись.

Выжидай:

а в последний момент напряжения

Ухвати

промелькнувшие образ и мысль,

Не просрочь

подоспевшего к месту движенья!

Это - древняя битва,

живая игра

С хитрым духом непрочности,

порчи,

слабинки...

Словно воины в поле,

встают мастера,

Чтоб помериться силами

с ним в поединке.

Х Х Х

Недалеко от старого овина,

На три дороги головы клоня,

Растут береза, елка и осина

Из одного чернеющего пня.

За ними ждет таинственная чаща:

И впереди,

за елкою густой,

И слева, за осиною дрожащей,

И справа, за слепящей белизной.

Они растут по-древнерусски крепко,

Напоминая трех богатырей,

И каждый раз,

при злом напоре ветра,

Друг к другу прижимаются тесней.

Х Х Х

Подбросишь в печь еловых дров –

И побегут по дому скоро

Треск и шипенье, вроде слов

Языческого наговора.

А вот березы кругляши

Светлы на вид, усердны в деле.

Пылают в топке от души,

Огонь распихивая в щели.

У, как чадливы и горьки

Осины, проклятые роком!

А яблонь свежие сучки

В огне вскипают белым соком.

Мудрено ль дело - печь топить?

Но в пламя вперившись глазами,

Здесь можно вспомнить и постичь

Живую истинность сказаний...

Х Х Х

Когда услышу имя ВАСИЛИСА –

В глаза зеленым цветом полыхнет.

Листва и травы - сверху и донизу,

Леса, луга, цветение болот...

А МАРЬЮ вижу

только белым цветом,

Пустым, еще не затканным, холстом,

А КАТЕРИНУ -

красным, словно летом

Глядит полянка

ягодным пластом.

Как имя НАСТЯ звонко и упруго,

Как будто тесто шлепнулось о стол!..

Давным-давно полна была округа

Таких имен –

да видно, срок прошел...

А вот теперь, как к прошлому причастье,

Как связь времен,

что заново сплелись,

Вновь подрастает

много Катей, Настей,

И Марьюшек,

и даже Василис.

А это значит - гуще станет зелень,

И уродится ягода в свой срок,

И будет холст для вышивки

набелен,

И, что ни праздник, -

выпечен пирог.

Х Х Х

Стихи из школьных хрестоматий!

Про осень, лес, былые дни –

Как все свежей и горьковатей

Всплывают в памяти они...

Сквозь лет прошедших оболочку

Их хочешь высказать опять -

Так, чтобы вновь

за строчкой оторочку

Раздельно, звучно повторять.

И хлынет в сердце

все, что скрыто

За видом изб, рябин, берез,

И туч,

дождящих словно сито,

И в хляби вязнущих колес,

Все, что в таком стихотворенье

Трепещет с каждою строкой:

Боль,

восходящая в смиренье,

И чистой совести покой.

ОЩУЩЕНЬЕ ОБЫЧНЫХ ДНЕЙ

О СЫНЕ

Немало - девять месяцев. И все же

Срок обозримый, тут и года нет.

А сын во мне

за это время прожил

Десятки тысяч,

сотни тысяч лет.

Всех видов жизни

мерил он обличье:

Нес панцирь,

плавниками обрастал,

Лез в чешую,

рядился в перья птичьи.

Таился, полз,

и плавал, и летал.

Он видел взросший папоротник серый

И белый мир в период меловой;

При нем была

и суша с атмосферой,

И океан великий мировой...

А я жила как все. Считала сроки.

И много раз,

пока недели шли,

Мне вспоминались

школьные уроки

О древе жизни,

юности земли.

Х Х Х

Солома! Поле со жнивьем,

Кропленым синью васильковой.

Сейчас мешки свои набьем

Поскрипывающей половой.

Гнись-распрямляйся – древний ритм

Играет телом в этих взмахах.

Высь голубая,

и парит

Сухой, созревши-хлебный запах.

Назад дорога нелегка,

Но с благодатью незнакомой

Смотрю на мир из-под мешка,

Битком набитого соломой...

Х Х Х

Как-то раз, пути не замечая,

Мы пришли одной из диких троп

В гущу сочных стеблей Иван-чая

И на луг, где цвел гелиотроп.

Там по дну песчаного обрыва,

Расползаясь, клевер сладко пах,

И казалось -

где-то рядом живо

То, что раньше путалось в мечтах.

Сложный мир слегка приоткрывался,

Подавал душе любую нить, -

Только луг затем и показался,

Чтоб, исчезнув, следом поманить.

Каждый год, цветение встречая,

Я опять хочу его найти.

Розовеют кисти Иван-чая,

Дикий клевер вьется на пути,

Снова к солнцу

свой зеленый зонтик

Поднимает дикая морковь;

А до луга – как до горизонта,

Вечно близко, вечно далеко...

Х Х Х

Черемуха в кувшин вошла, как гостья,

Раскинулась кругом - не прикоснись,

Тяжелые белеющие гроздья

Ее слегка оттягивали вниз,

Всей величавой пышностью осанки,

Дымком кистей, застывших на весу,

Она тотчас напомнила красу

Степенной и медлительной крестьянки...

Взгляни, и вправду – чинная какая!

Как после утомительного дня

Вошла -

и распрямилась, отдыхая,

Как руки,

гроздья белые клоня.

ОЩУЩЕНЬЕ ОБЫЧНЫХ ДНЕЙ

Все устроить спешим заранье,

Жизнь торопим,

всего хотим...

И - не чувствуем дней дыханье,

Подменяем его –

своим.

Суеты неоглядной ради,

За особой гонясь судьбой

Мы отталкиваем не глядя

Жизнь,

что льется сама собой...

Но когда-нибудь

ненароком

Чем нечаянней, тем сильней

Нас пронзит светозарным током

Ощущенье обычных дней.

И такой аромат в нем слышен,

И такие сквозят цвета,

Что придуманный мир – излишен,

Все нездешнее – пустота.

Х Х Х

Чай, который выпит

горячит мне щеки.

Но часы пробили – кажется, пора.

Выхожу из двери

в полумрак глубокий

Старого, пустого

спящего двора.

Моросящий дождик

хмарь на ветки нижет,

Растворюсь я скоро

в темной глубине,

Но перед дорогой

всякий раз увижу,

Как рукою машет

бабушка в окне.

Сколько раз менялись

детские пальтишки,

Перед новой шубкой

это все старо...

Затаив дыханье,

я без передышки

Пробегу от дома

прямо до метро.

Здесь нагретый воздух

проскользнет за ворот,

И волна веселья

захлестнет опять,

Хоть кричи повсюду:

Как люблю я город,

Как люблю я вечер,

как люблю мечтать!

Где уж тут подумать, вспомнить, оглядеться...

Но не гаснет в сердце,

в самой глубине

Тот, запавший в память,

светлый образ детства:

В переплете рамы

бабушка в окне.

Х Х Х

Раздался треск в неровном гуле,

Духовка пышет – а внутри

Каленым золотом блеснули,

Устав сушиться, сухари.

Пшеничный хлеб родился снова –

Смертям и голоду назло

Он взял от вихря огневого

Его волшебное тепло.

Теперь он вечно не остынет,

И как сегодня,

так и впредь

Чешуйки ярко-золотые

На нем останутся гореть.

И вот сухарь в дороге стылой...

Когда скрипит морозный наст,

Он этот свет,

тепло и силы

С любовью

путнику отдаст.

ПЕРЕЖИТЬ БЫ НОЧЬ...

Х Х Х

Под пестрым тентом выставлены маски.

От них поверхность столика тесна:

Угрюмый вид,

пугающей окраски

Коричневые, темные тона.

И продавец присуствует, похожий

На этих всех чудовищ и горилл:

Свое лицо,

в котором - облик Божий,

Он дьявольскою маской затворил.

Неужто где еще такого встретим?

Да как отсюда люди не бегут?!

Надев ее,

он отказался этим

От светлых сил,

что душу берегут.

И людям он глаза отвел, заставил

Тесниться тут, протискиваться в ряд;

Он торжествует – чудище и дьявол,

Горилла злая и дегенерат.

Он продает свои эмблемы ада,

Символику, что к гибели ведет,

И денег брать бы, кажется, не надо,

Ведь ясно – счет на большее идет...

Х Х Х

Нищий мальчик

с матерью и братом

По вагонам просят на еду.

Как же жизнь оттенками богата:

Он совсем не чувствует беду.

Мама рядом. Брат-ровесник рядом.

А само метро - вот это да!

До чего же здорово, что надо

Здесь ходить

по светлым поездам...

Он приучен загодя к движенью –

Ручку всем протягивать свою;

Абсолютно чуждый униженью,

Чистый сердцем, как Адам в раю!

И от нас, не чуждых зла и срама,

От людей не неба, а земли,

Как с одежды грешного Адама

Облетают листьями рубли.

Х Х Х

Рев ветра одесную и ошую,

Внизу в глубинах – темная тоска.

И ты плывешь,

а океан бушует,

И под тобою – утлая доска.

Спастись нельзя; одно покуда можно –

Держаться от броска и до броска.

Что в будущем?

И думать безнадежно.

Что в настоящем?

Вот она, доска!

То вверх летишь, то вниз с волной ныряешь,

Минута - миг,

но в нем сквозят века...

Пока себя в себе не потеряешь,

Пусть злится рок,

но под тобой – доска.

ПЕСНИ ВОЕННЫХ ЛЕТ

Какие песни фронтовые

Последней сложены войной!

В них чувства, трепетно-живые

Встают безудержной волной.

Она сильна; ей правды хватит

Еще на много лет вперед, –

Она и нас с собой подхватит,

На самый гребень вознесет.

И словно трепетное чудо

В себе услышит осознав,

Что мы – причастны. Мы – оттуда,

Где клен зеленый раскудряв,

Где синий видится платочек

И соловьи поют порой,

Где каждый Вася-Василечек

Не просто парень,

а герой.

И надо всем - как в поднебесье,

Посмотришь – Родина видна,

Что и для тех,

из давней песни,

И для поющих нас – одна.

Х Х Х

К ночи закрываются цветы,

Пораженье? Может быть!

Но в этом –

Снятие щемящей остроты,

Пресыщенья этим знойным летом.

И порой, сжимаясь от тоски,

Сами мы,

как вечером растенья,

Вынуждены прятать лепестки,

В глубь себя

вгонять свое цветенье.

До чего же трудно, нету мочи!

Но не вечно время маеты:

Пережить бы ночь,

а после ночи

Снова

раскрываются

цветы.

[1] Текст взят из книги «Молитвы об усопших», Казак, М. 1996.