Союзник

Глава XIII

Рассвет медленно разгорался над океаном. Солнце растекалось алым по бледнеющей темноте, а волны, словно Прометей, несли это пламя в своих пенистых ладонях, чтобы оставить его на берегу. Так рождался очередной день прекрасного нового мира…

Ему не хотелось никуда идти. Не хотелось надевать костюм и повязывать галстук, не хотелось садиться в машину и заводить мотор, не хотелось ехать на встречу с людьми, которых он презирал. В такие моменты он часто задумывался над тем, что как бы человек не пытался стать свободным, все равно найдется тот, кто будет им управлять. Если не деньги, то любовь, если не любовь, то ответственность, если не ответственность, то какая-то надуманная цель. А если и цели нет, то люди всегда будут ограничены временем — если смерть приказывает идти за ней, отказаться уже не получится.

Другое дело — полукровки. Они, как никто другой, умеют торговаться и обманывать старуху с косой. И нет, речь идет не о тех, кто является потомками «высокородных» — эти хоть и живут дольше обычных людей, но они тоже смертны. Речь идет о таких, как он — потомках «низших» или, как их еще презрительно называют, «паразитов».

Вспомнив это унизительное определение, Бранн невольно усмехнулся. Когда-то он сильно переживал, что не может жить нормально, если рядом никто не подыхает в страшных муках. В «спокойные времена» он походил на мертвеца, который чудом еще не начал разлагаться. Первые годы своей жизни Бранн прожил лишь благодаря отголоскам энергетики Первой Мировой войны.

В то время как воздух все еще звенел, пронизанный человеческой ненавистью, болью и отчаянием, худощавый болезненный мальчик по имени Кристиан Мареш ютился на окраине Бухареста в обшарпанном детском доме. Причину его плохого самочувствия врачи не могли установить, да и не особо пытались. Для них это был еще один безпризорник, чьи родители либо погибли, либо настолько обнищали, что не нашли ничего лучше, чем оставить ребенка умирать в заброшенном доме. Кристиана лишь чудом обнаружили какие-то мальчишки, забравшиеся в здание, чтобы поиграть.

Его жизнь изменилась в тот день, когда порог детского дома переступил мужчина, облаченный в дорогое черное пальто. Игравшие на ступеньках дети немедленно умолкли, уставившись на незнакомца удивленно и одновременно напуганно. Впервые в этих стенах они видели столь красивого и богатого человека. В гробовом молчании мужчина снял шляпу, после чего с вежливой улыбкой поприветствовал воспитательницу. Они обменялись несколькими фразами, а затем незнакомец скользнул внимательным взглядом по собравшимся здесь детям. И от этого взгляда по коже Кристиана побежали мурашки. Синие глаза незнакомца впились в него, словно желая пронзить насквозь, а затем мужчина едва заметно усмехнулся.

«Я нашел тебя», — говорили его глаза.

А спустя еще каких-то четверть часа странная бумага, выданная воспитательницей этому незнакомцу, возвестила о том, что мечта одного здешнего мальчика стала явью — беспризорник наконец обрел семью. Вот только Кристиан не желал такой семьи. Одно только присутствие этого человека вызывало у него панический страх. И, когда незнакомец приблизился к нему, мальчик почувствовал, что у него перед глазами все темнеет…

Бранн снова усмехнулся, отгоняя от себя это воспоминание. Если бы он, будучи ребенком, знал, что человек, забравший его из детского дома, станет для него самым важным человеком в его жизни, то еще тогда бросился бы ему в ноги. А сейчас ему оставалось только гадать, почему чистокровный «охотник», имея задачу истребить детеныша «паразита», в итоге не смог этого сделать. Вместо этого тот человек увез его в Соединенные Штаты, так как знал, что вскоре там будет более-менее благоприятная энергетика для этого несчастного ребенка. И он был поразительно прав: вскоре в Америке началась Великая Депрессия.

— Бранн, — мягкий женский голос вырвал Киву из паутины воспоминаний, и мужчина обернулся. За его спиной, полностью обнаженная стояла Ксения Петрова, знаменитая русская балерина, которая теперь радовала своими выступлениями «избранных».

— Почему ты так рано проснулся? — спросила она, приближаясь к Бранну и ласково целуя его в плечо. — На встречу совета тебе еще только через четыре часа…

— Не знаю, — сдержанно улыбнулся Киву. — Просто проснулся и всё. Взгляни, какое красивое небо…

Забота этой девушки его мало интересовала — еще неделю назад вместо Петровой в его постели была Джессика Адамс, которая привлекала его не столько внешностью, сколько своим потрясающим оперным голосом. Киву давно отучил себя привязываться к женщинам. В каком-то смысле он боялся, что снова научится любить, и это сделает его уязвимым. До тех пор, пока будет продолжаться истребление «паразитов», у него никогда не будет спокойной жизни и уж тем более счастливой семьи. Высокородные «охотники» будут искать беглых и их потомство до тех пор, пока всех не уничтожат. И он, Бранн, уже потерял одну семью. С него хватит.

На собрание Совета Тринадцати Киву приехал в мрачном расположении духа. Он до последнего сомневался, стоит ли ему подавать заявку на рассмотрение своей кандидатуры в качестве советника, но в итоге решил, что лучше он будет узнавать все новости от первоисточника, нежели гадать, когда с ним захотят покончить. Глава совета до сих пор не мог простить ему утечки антидота на территории России, и, если бы не заступничество Лонгвея, то, быть может, Бранн вряд ли бы любовался сегодняшним рассветом.

На встречу он приехал самым первым. Так он делал всегда, когда немного нервничал, и только наличие под боком «убедительного» Лескова на некоторое время избавило его от этой привычки. Теперь же разговаривать приходилось самому, и ничтожества, которые провозгласили себя властелинами мира, имели наглость относиться к нему пренебрежительно. Нет, они не хамили в открытую, но их взгляды были красноречивее слов. Все они считали, что именно из-за Киву Россия до сих пор еще не стала страной-призраком. Подобные утечки антидота случились еще в некоторых странах, но почему-то выжившие в России раздражали больше всего.

Собрание началось со стандартных вопросов: обсуждался прогресс в очищении планеты от человеческого «мусора», количество уничтоженных «чистильщиков», поведение выживших городов в целом.

— Я уже начинаю задумываться над тем, чтобы перестать торопить события и позволить всему идти своим чередом, — с улыбкой произнес Джордж Уилсон, который, несмотря на серьезный промах с Эриком Фостером, по-прежнему оставался во главе Золотого Континента. — Да, сейчас все, кто могли, укрылись под землей, но как долго они смогут там оставаться? Рано или поздно у них закончатся лекарства, боеприпасы и продовольствие, и тогда дзями закончат нашу работу. Стоит ли затрачивать ресурсы на создание уменьшенной версии механических солдат?

— Определенно, стоит, — ответил Лонгвей. — Дзями, конечно, весьма эффективны, и то, что они сделали с одной из станций Санкт-Петербурга, яркий тому пример. Однако даже они не могут проникнуть сквозь закрытые двери. Игра в прятки может затянуться на десятилетия, и меня подобный расклад не устраивает.

— Меня тоже, — возмутился Карл Флетч, бывший владелец одного из крупнейших алмазодобывающих предприятий. — Наши ресурсы все еще находятся на их территории. Как бы эта проклятая чистка не затянулась до тех пор, пока у нас не закончатся наши запасы. Роботы — это хорошо. Но я настаиваю на том, чтобы в войну были введены полукровки. А именно — бестелесные! Сыграем на порядочности наших врагов: эти идиоты как всегда примут с поверхности «несчастных выживших», и тогда им конец! Полукровки устроят диверсию, и на этом чистка будет завершена.

— Складно у вас получается, мистер Флетч, — тихо произнес Бранн, глядя на раскрасневшееся лицо Карла. — Однако позвольте вам напомнить, что есть еще возможные участники этой войны. И надо молить Бога, или кому вы там молитесь, чтобы они, почувствовав активную энергетику «бестелесных», не прибыли сюда, чтобы уничтожить всех.

— Людям ничего не угрожает, — усмехнулся Уилсон, с иронией посмотрев на Киву. — Кайрамов боитесь только вы, «паразиты».

Договаривать то, что привлечение кайрамов для очистки земли от полукровок, это уже третий шаг, Джордж не стал. Однако Бранн понял, к чему он клонит.

— Кайрамы и впрямь не желают вмешиваться в деятельность людей, — Киву улыбнулся в ответ. — Это не их планета, и они давно перестали ее посещать из-за загрязнения. Однако не стоит игнорировать тот факт, что половина «охотников», которые прибудут сюда для уничтожения полукровок, может случайно вспомнить, что здешние «высокородные» полукровки — это их дети. И кто знает, как отреагируют сердобольные родители на то, что их потомков собираются убить какие-то «недоразвитые людишки»…

Заметив, как помрачнели лица «недоразвитых людишек», Бранн вежливо добавил:

— Это фрагмент цитаты одного кайрама, не мое личное мнение. Я, напротив, считаю, что среди людей немало выдающихся личностей. Например, Леонардо да Винчи, Никола Тесла, Альберт Эйнштейн…

— На что вы намекаете? — усмехнулся мистер Флетч.

— Я намекаю на то, что не стоит привлекать внимание кайрамов ненужной активностью «бестелесных», — со свойственной ему вежливой улыбкой пояснил Бранн.

— Что же вы тогда предлагаете? — поинтересовался Уилсон.

— Позволить выжившим самим разбираться между собой. Британцы уже выразили свое желание сотрудничать с нами. Французы, думаю, тоже в итоге согласятся.

— Зато немцы отказались. Интересная нация… То они тысячами вырезают людей, то внезапно вспоминают о благородстве. Смешно.

— А еще говорят, что история ничему не учит, — улыбнулся Лонгвей. — Берлин сдастся. Как только немцы поймут, что их соседи идут на них войной, боевой дух арийской расы быстро угаснет. Меня больше тревожат Москва и Санкт-Петербург. Эти полностью закрылись под землей, никаких вылазок на поверхность. Донесения из Петербурга прервались. Последнее, что нам известно — это то, что петербуржцы вводят в свое правительство полукровок.

— Проклятье! Даже они сообразили, — взорвался Карл. — Надо заканчивать с ними. Если мы и дальше будем слушать Киву, мы потерпим поражение. Из-за него эти два города до сих пор упоминаются на собраниях. Если бы не его глупость…

— Позвольте, мистер Флетч, — ледяным тоном прервал его Бранн. — По-моему это было как раз вашей глупостью не позволить Лескову переехать в Сидней вместе с тремя или четырьмя его друзьями. От нас бы не убыло, зато Петербург давно бы уже числился нашим городом. И Москва скорее всего тоже.

— Довольно ссориться, господа, — улыбнулся Уилсон. — Сколько можно укорять мистера Киву в его недальновидности, как и мистера Флетча в нежелании принимать на Золотой Континент Дмитри Лескоу и остальной мусор.

— Согласен, — румын сдержанно кивнул. — Я уже устал повторять, что считаю Лескова своим главным разочарованием. Думал, он будет умнее.

Тем временем, находясь по другую сторону океана, «главное разочарование Бранна» прохаживалось по кабинету Волкова. Его день тоже не задался с самого начала, так как в очередной раз у него случился конфликт с остальными участниками совета. Многих раздражало, что Лесков, будучи «процветающим», пытался тянуть одеяло на себя, выдвигая все более странные требования. В первую очередь он настаивал на том, чтобы временно были прекращены любые вылазки, в том числе и спасательные, что вызвало немало протестов.

— То есть Спасскую пора переименовывать в Трусливую? — насмешливо поинтересовался Евгений Рогов, отвечавший за эвакуацию местных жителей. — Люди все еще идут в Петербург в надежде получить помощь. А вы предлагаете позволить им умереть? Мужчинам, которые могут стать нашими солдатами, женщинам, которые помогали бы в хозяйстве, в конце концов детям, которые являются нашим будущим!

Смерив Лескова презрительным взглядом, он добавил:

— Хоть вы и пытаетесь стать одним из нас, но говорите вы, как типичный «процветающий». Не понимаю, почему вы не уехали на Золотой Континент, когда у вас была такая возможность.

— Может быть, для того, чтобы сейчас выслушивать обвинения от того, кто жив только благодаря принесенному мною антидоту? — тем же тоном предположил Дмитрий.

Конфликт разросся настолько, что совет разделился на два лагеря. Были даже вовлечены руководители соседних станций, а затем и вовсе — Московские. И для Евгения стало потрясением, когда «кремлевские» заявили, чтобы питерские не вздумали подниматься на поверхность до тех пор, пока не будет разработано оружие против «костяных». Тогда нервы Рогова сдали, и он сообщил, что уходит на Владимирскую. Плюнув себе под ноги, он заявил, что никогда не будет следовать приказам «процветающего», после чего решительно покинул кабинет.

На этом собрание закончилось, но спустя час Волков вызвал Дмитрия к себе и сообщил ему, что кроме Рогова на Владимирскую ушла большая половина совета, а вслед за ними намерены уходить и горожане.

— Пусть уходят, — сухо ответил Лесков. — Если им хочется умирать, пускай делают это где-нибудь в другом месте.

— Неужели ты не понимаешь, что подобная ситуация подрывает дух людей? — Александр внезапно повысил голос. — Народ и так в отчаянии, а руководители, которые должны думать, как спасти их, грызутся между собой. Посмотри, что творится? Сейчас от нас уйдут опытные военачальники и останутся только эти твои… полукровки. Люди напуганы, Дима, а ты вместо того, чтобы поладить с остальными участниками совета, устраиваешь междоусобицы. Скажи мне прямо, ты так хочешь стать главным, что готов идти по головам своего народа?

— Я видел, что случилось со станцией, где во главе были люди, — ответил Дмитрий. — И среди предателей тоже были только люди — ни одного «иного». Может быть, вы все же попытаетесь предположить, почему я отныне верю только полукровкам.

— Это кому же? Эрику Фостеру? Или этому Одноглазому?

— Пока что ни тот, ни другой не виноваты в уничтожении Адмиралтейской. И они не тыкают в меня пальцем, обвиняя во всех смертных грехах.

— Послушай меня, парень! Ты заигрался, если полагаешь, что сможешь удержать Спасскую самостоятельно. Люди никогда не доверятся чудовищам, чья кожа покрывается чешуей. Если они узнают, кто ты, для тебя все будет кончено.

— Как и для Альберта Вайнштейна, который разрабатывал для них антидот?

— Может, и для Альберта тоже. Во всяком случае тебе пора понять одну вещь: люди не хотят иметь дело с полукровками. Особенно с таким, как твой Фостер. Они панически боятся этого ублюдка, а ты позволил ему разгуливать среди горожан. То и дело происходят стычки.

— Если бы солдаты не трогали его, он бы не давал сдачи.

— Он Соболеву чуть глаз не выбил!

— Я в курсе той ситуации. Соболев сам напросился. Не надо было его провоцировать. Эрик ни разу не нападал ни на кого первым. И то, что он отделал тех пятерых солдат, было правильно. Он защищался.

— Соболев говорит обратное.

— Соболев может говорить все, что угодно. Я знаю, что Фостер защищался.

— А с Агнессой Щербак этот подонок тоже защищался? Он грязно домогался ее. Чуть не изнасиловал.

— Если бы ему нужно было кого-то изнасиловать, поверьте мне, эта девица его бы даже не заметила. К тому же Фостер предпочитает женщин из высшего общества. Он сказал, что никогда бы не опустился до изнасилования какой-то там кухарки. И я склонен ему верить.

— Потому что он — полукровка?

— Потому что я — полукровка. И, если мне нужно узнать правду, мне ее рассказывают до мельчайших деталей.

На этом разговор был исчерпан, однако произошедшее все же оставило свой отпечаток. Дмитрий делал вид, что уход людей со Спасской его ничуть не задевает, однако он не мог не замечать ненависти в глазах здешних обитателей. Не мог не замечать этого и Эрик Фостер. В такие моменты он буквально смаковал прогулки с Дмитрием, но в тоже время у наемника все чаще закрадывалось ощущение нестабильности. Поначалу он был уверен, что Черный Барон заправляет целым Петербургом, и все буквально трепещут при виде него. Ему казалось, что у Лескова есть четкий план, как дать отпор Золотому Континенту, как уничтожить «костяных», и, главное, как защититься от врага. Но вместо этого он разглядел лишь зыбкую трясину, на которую Дмитрий пытался установить свой шаткий трон. Черный Барон, который так напугал Эрика в первый момент их встречи, оказался куда менее влиятельным, чем казалось на первый взгляд. Так неужели он, Фостер, просчитался? Быть может, стоило занять позицию Васильева, который являлся главным противником Лескова и Волкова. Именно о нем наиболее тепло отзывались люди, считая, что только этот человек сумеет вышвырнуть зарвавшегося «процветающего» со Спасской. Возможно, стоит попытаться предложить свои услуги ему?

Не менее интересно обстояли дела с Альбертом Вайнштейном. В последнее время Эрик развлекался только тем, что доводил врача до белого каления какими-то мелкими идиотскими пакостями, начиная от добавления соли в его кофе и заканчивая открытыми насмешками. Эти двое ругались постоянно, и как Лесков не пытался наладить между ними контакт, Фостер упрямо продолжал винить Альберта в том, что тот сломал его прекрасную жизнь, помешав ему убить Дмитрия.

Однажды Эрик даже рискнул подлить в суп Вайнштейна яд, который несчастный врач старательно разрабатывал для уничтожения «костяных». Он умудрился попасть в лабораторию вместе с Дмитрием и незаметно утащить один из образцов. Эрик знал, что яд не убьет Вайнштейна, поэтому не сильно опасался гнева Лескова, однако прекрасно понимал, что врачу придется хорошенько помучиться, прежде чем регенерация возьмет свое. Да, Лесков будет в ярости, но сейчас Фостер все больше убеждался, что Барону он гораздо нужнее, чем тот ему.

Они ужинали втроем. То была примирительная трапеза трех полукровок, которые должны были научиться работать вместе. Альберт сам решил пойти навстречу своему надоедливому врагу, поэтому попросил Лескова организовать им подобную посиделку. Дмитрий воспринял эту наивную идею подружиться скептически, но спорить не стал.

Поначалу все шло гладко. Вайнштейн был приветливым до посинения, Эрик ему подыгрывал, поэтому вскоре даже Лесков стал положительно оценивать их заливистое щебетание на английском языке. Сам же он предпочитал ограничиваться краткими ответами, которые скорее напоминали попытку отбить мяч, нежели перехватить беседу. Никто и не заметил, как Фостер как бы между делом подлил Альберту яд такой концентрации, что можно было убить стадо слонов.

Эрик уже предвкушал долгожданное зрелище, когда Альберт поднес с губам ложку отравленного супа. Однако пробовать «угощение» наемника Вайнштейн почему-то не стал. Несколько секунд он тупо пялился в принесенное ему блюдо, чем вызвал недоумение со стороны Лескова, а затем поднялся с места, взял тарелку в руки и демонстративно перевернул ее прямо на голову Фостера.

Послышалась отборная американская брань, после чего Эрик весело расхохотался. Таким образом он попытался скрыть свое разочарование. Несколько секунд Лесков ошарашенно наблюдал за их поведением, пытаясь понять, что побудило обычно уравновешенного врача облить Эрика супом.

Однако, взглянув на Фостера, в темных волосах которого желтели кусочки лапши, Лесков понял, что виновником случившегося был не Альберт, а тот, кто его спровоцировал.

Когда же стала известна правда, Фостеру влетело так сильно, что он несколько дней провел в карцере. И, конечно же, это еще больше укрепило его ненависть к Дмитрию и Вайнштейну.

Был у Альберта еще один недоброжелатель. И если первый в прямом и переносном смысле отравлял доктору жизнь, то второй попросту его игнорировал. Эрика Воронцова не разговаривала с Альбертом с тех пор, как произошел тот инцидент с проектом. Как доктор не пытался объясниться с девушкой, та упорно считала его предателем.

Сегодняшний день ничем не отличался от других. На часах было уже около десяти часов вечера, а Альберт и Эрика по-прежнему были заняты в лаборатории. Вот только энергетика в помещении была настолько тяжелой, что Вайнштейну хотелось поскорее убраться отсюда. Ему даже невольно вспомнилось, как он сказал Лескову, почему не захотел отношений с Воронцовой — именно такая энергетика царила бы в их доме каждый раз, когда Эрика обижалась.

— Я больше так не могу, — устало произнес он, взглянув на свою коллегу. — Я не могу сосредоточиться на работе, когда ты пребываешь в таком настроении.

— А, то есть теперь вы желаете выставить меня за дверь? Чтобы Ваше Величество могло спокойно заниматься моим проектом в одиночестве.

— Я не это имел ввиду, — Вайнштейн нахмурился. — Я хотел сказать только то, что мне не нравятся наши нынешние отношения.

— А вы ожидали объятий и клятв в вечной дружбе? — Эрика бросила на него уничтожающий взгляд. — Если бы вы отказались выполнять приказ Лескова, я бы и дальше относилась к вам хорошо. Но нет, вы согласились, и тем самым продемонстрировали свое настоящее отношение ко мне.

— О каком отношении идет речь? — опешил Альберт. — Боже мой, Эрика. Ну что ты такое говоришь? Я глубоко уважаю тебя. Ты — хороший специалист и прекрасная женщина. Но сейчас такие обстоятельства, что приходится наступать себе на горло и делать то, что не хочется.

— А именно выполнять приказы «процветающего», который ни черта не смыслит в химии и в управлении станцией. От него все бегут, как крысы с тонущего корабля, только ты видишь в нем какой-то там «потенциал».

— От тебя тоже все бегут, но это не мешает тебе хорошо делать свою работу. А Дмитрий… Он не такой уж и плохой. Я не говорю, что одобряю все его методы — иногда он бывает жестким. Но ты вспомни, как он привязан к своим друзьям.

— Это единственное, что вызывает к нему уважение, — мрачно произнесла Эрика.

— В любом случае я не хочу, чтобы мы из-за него ссорились. Хочешь высказать свое недовольство, выскажи ему. Это Дмитрий поставил акцент на времени, а я всего лишь хотел тебе помочь. И я, правда, уважаю тебя. Заметь, я даже рисковал жизнью, чтобы достать твои разработки, а это значит, что я верю в тебя и твои способности. У меня, Эрика, несколько образований, которые я получил в престижных университетах мира. Я работал над серьезными проектами в самых лучших лабораториях. Но нигде прежде среди столь молодых женщин я не встречал такого прекрасного специалиста, как ты.

— Лицемер и подхалим, — ответила девушка, однако ее губы все же тронула тень улыбки. Она не понимала, что Вайнштейн пытается задобрить ее не только своими словами, но и мягкой энергетикой, в которую после всего напряженного дня хотелось окунуться с головой.

— Ничего подобного, — Альберт улыбнулся в ответ. — В данном случае я говорю чистую правду. Как думаю.

Эрика хотела было ответить что-то примирительное, однако идиллия была прервана появлением Лескова. Слова девушки так и замерли не произнесенными, отчего в комнате возникло напряжение. При виде Дмитрия Эрика вспомнила, как несколько дней назад губы этого мужчины ласкали ее губы, и от этого воспоминания ее бросило в жар. Ей сделалось ужасно неловко, однако Эрика изо всех сил пыталась вести себя, как ни в чем не бывало.

Дмитрий поздоровался с ней, и девушка как всегда предпочла ограничиться легким кивком. Когда Альберт переключил внимание посетителя на себя, она мысленно вздохнула с облегчением и попыталась продолжить заниматься работой, как вдруг поймала себя на мысли, что Вайнштейн отчитывается Дмитрию о результатах проекта. Вайнштейн, а не она, кто числится руководителем. И от этой мысли девушке сделалось обидно. Неужели ее теперь до конца жизни будут считать незаметной ассистенткой Альберта, и даже придуманный ею препарат не в силах изменить подобное отношение.

В какой-то момент терпение Эрики лопнуло, и она, обернувшись на мужчин, произнесла:

— Доктор Вайнштейн, будьте любезны: принесите из моего кабинета результаты последних исследований. Думаю, Лескову будет проще разобраться, глядя на графики.

Альберт прервался, удивленно посмотрев на Воронцову. Ему показалось, или она действительно только что посмела им командовать? Но уже через секунду до Вайнштейна дошло, что девушка всерьез решила бороться за свой проект. И, если Альберт согласился на звание помощника, придется им быть не только на словах.

— Хорошо, сейчас вернусь, — миролюбиво произнес врач, все-таки решив затолкать свое самолюбие куда подальше. Конечно же, ему не понравилось подобное поручение, но спорить с девушкой он не стал. И уже через секунду обрадовался своему решению, почувствовав в энергетике Эрики искреннюю благодарность.

«Детский сад», — подумал он, с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. Конечно же, это была очередная показуха для Лескова, и Эрика нарочно подчеркивала свою значимость.

Альберт послушно покинул кабинет, и, когда дверь за его спиной захлопнулась, Эрика тут же пожалела, что столь опрометчиво выставила Вайнштейна из лаборатории. Она осталась с Лесковым наедине и теперь снова начала нервничать.

«Веди себя нормально!» — приказывала себе девушка. Однако как бы она не пыталась сконцентрироваться на своей работе, она чувствовала на себе взгляд Дмитрия, который впервые не посчитал нужным скрывать свой интерес.

«Может, хватит уже на меня пялиться?» — сердито подумала девушка. И в тот же миг колба, в которой она так тщательно перемешивала ингредиенты, выскользнула из ее пальцев и разбилась вдребезги.

— Да что же это за день такой! — с досадой вырвалось у Эрики. Ее лицо предательски вспыхнуло, когда Лесков приблизился к ней и принялся собирать осколки. — Прекратите! Вам не нужно этого делать. Где-то здесь был робот… Проклятье! Куда Альберт его дел? Я же просила его не забирать! Вечно он утаскивает его в свою лабораторию…

— Успокойтесь, — ровным тоном ответил Лесков. — Это всего лишь стекло.

— В этом стекле была моя работа, — сердито ответила Эрика, желая хоть как-то отвлечься от своего смущения. Затем она принялась помогать Дмитрию. — Я вам сто раз говорила, что посторонним нельзя находиться в лаборатории. Или, если собираетесь приходить, то хотя бы согласовывайте это со мной. Почему вы продолжаете обращаться к Альберту?

— Потому что мои приглашения зайти в мой кабинет вы игнорируете, — спокойно ответил Дмитрий. — Таким образом я пришел к выводу, что вы не хотите меня видеть.

— С чего это? — девушка с вызовом посмотрела на своего собеседника. — Если вы о том инциденте, что произошел в мой прошлый визит, то спешу заверить вас — я уже забыла о случившемся.

«Оно и видно» — мысленно усмехнулся Дмитрий, но вслух продолжил:

— Значит, я неверно истолковал ваше молчание. Поэтому решил обратиться к Альберту. Собственно, он и позвал меня зайти сегодня в лабораторию.

— Теперь обращайтесь исключительно ко мне, — чуть мягче ответила девушка. — Я не избегаю вас. Просто было много работы.

Они закончили убирать осколки, и в комнате вновь воцарилось неловкое молчание. Чтобы его прервать, Эрика уже сама заговорила об «эпинефрине». Лесков слушал, однако в какой-то момент он невольно поймал себя на мысли, что ему нравится эта девушка. Да, она была одной из тех своевольных и вспыльчивых стерв, которых Лесков на дух не переносил, но почему-то она привлекала его. Совсем не так, как Белова — этих девушек вообще нельзя было сравнивать. Катя была теплой, как летний вечер, Эрика, напротив, обжигающе холодной, словно жидкий азот. И если первую Дмитрию хотелось оберегать, то со второй у него было ощущение какого-то непонятного противостояния, из которого ему хотелось выйти победителем.

«Иван бы сказал, что я попросту изголодался по женскому телу», — промелькнула у него в голове насмешливая мысль. Вот только это было не совсем так. Если бы ему было плевать, с кем заняться сексом, то он не стал бы отшивать Оксану. И уж точно не ловил бы себя на мысли, что ему нравится Эрика. Быть может, где-то в подсознании он находил в Воронцовой сходство со своей первой влюбленностью — Миланой. Разве что в отличие от нее Эрика не была жадной до денег дурой.

— Вы меня слушаете? — спросила девушка, заметив, что взгляд Лескова снова переместился на ее губы и задержался на них дольше положенного.

— Эрика, на счет случившегося в моем кабинете…

Брюнетка почувствовала, как ее сердце пропустило удар. Теперь ее охватило странное предвкушение, словно Лесков наконец решился сказать ей то, о чем она хотела узнать с момента их поцелуя. Она надеялась услышать хоть какое-то внятное объяснения, но вместо этого услышала голос Вайнштейна:

— Простите, что задержался. Ко мне пристал мой бывший пациент, и я никак не мог от него отделаться… Ладно, давайте про диаграмму…

С этими словами Альберт приблизился к Лескову, и, сунув ему в руку какую-то распечатку, начал пояснять изображенное на графике.

— Постой, — внезапно перебил его Дмитрий. — Я — не химик, поэтому мне можно попроще и желательно покороче.

— Если покороче, то по мнению Альберта дело идет, вот только неизвестно куда, — ответила за врача Эрика. — Если верить полученным данным, моя сыворотка попросту убьет вас. Не буду лукавить, я бы с удовольствием на это посмотрела. Но мне жаль других полукровок, на которых вы наверняка тоже захотите поэкспериментировать.

— Может, и не убьет, — усомнился Вайнштейн. — Но последствия будут очень серьезными. В плохом смысле этого слова. Ни у меня, ни у Эрики пока нет никаких объяснений. Что-то не так с нашим «эпинефрином класса А».

— Класса А? — переспросил Лесков

— Ну да, не хочется путаться в наименованиях, когда речь идет об обычном синтетическом адреналине и нашим препаратом.

— Я понял. Что вам еще нужно, чтобы быстрее разобраться? Еще моей крови или…

— Только время, Дим. Пока нам нужно только время.

— Как раз-таки времени у нас и нет, — устало ответил Лесков. — Но в любом случае, спасибо.

Попрощавшись с обоими химиками, он покинул кабинет. Дмитрий понимал, что эти двое делают все, что в их силах, однако легче от этого не становилось. Ситуация была сплошь дерьмо.

Когда дверь за спиной Лескова закрылась, Эрика перевела взгляд на Альберта и угрожающе тихо произнесла:

— Мне показалось, или ты только что дал название моему препарату?

Глаза Вайнштейна испуганно расширились, как у человека, на которого снизошло какое-то неприятное озарение, а затем он поспешно произнес:

— Нет, я не это имел ввиду! Я бы никогда… О, Господи, ну неужели опять все сначала?