Создатель звезд

1

После появления Джефа Джефферсона перед комиссией конгресса его жизнь заметно изменилась. Теперь актеру звонили сценаристы, которые никогда прежде не были его поклонниками. Ни одно светское мероприятие, связанное с киноиндустрией, не обходилось без участия Джефа.

Все его время было заполнено до отказа. Его потребность ощущать себя необходимым обрела удовлетворение. Ему начали присылать сценарии. Джефу не предлагали главные роли в больших фильмах. Но это были хорошие сценарии с достойными вторыми или характерными ролями.

И все же его жизнь не была такой благополучной, какой она казалась. В ней существовала Джоан. Через несколько недель должно было состояться присуждение «Оскаров». Напряжение Джоан нарастало. Она больше пила, меньше ела. Ее фотогеничное лицо с великолепными точеными скулами становилось слишком худым; оно выдавало ее душевное состояние.

«Что, если Джоан проиграет?» — спрашивал себя Джеф. Да, она была фавориткой. В отличие от бродвейских звезд, вызывавших к себе неоднозначное отношение, Джоан сделала карьеру, восхищавшую большинство настоящих голливудских ветеранов, начавших с самого низа и с помощью упорного труда поднявшихся на вершину. Они, конечно, будут голосовать за актрису, повторившую их путь.

К тому же Джоан успешно справилась с ролью, которую многие люди считали слишком сложной для нее. Она как бы забыла о своей красоте, чтобы сыграть простую, необразованную девушку в весьма трогательной истории. Эта роль была далека от тех комедийных ролей, которые она играла раньше. Голливуд гордился Джоан и, похоже, хотел присудить ей свою высшую награду.

Джеф желал Джоан победы, потому что боялся ее реакции на поражение. Однако его раздражало, что она может получить премию, в то время как он ни разу не попал в номинацию. Он начал читать присылаемые ему сценарии, ища не только хорошую историю, но и выигрышную роль, способную принести «Оскара». Если не главную, то хотя бы вторую.

Уже оказавшись на грани отчаяния, он нашел ее — роль, которая произвела на него сильное впечатление. Она была не главной, а характерной, и могла принести «Оскара». Однако Джеф боялся ошибиться. Утром следующего дня он в третий раз перечитал сценарий, потом позвонил Доктору, собираясь сказать ему, что наконец отыскал идеальную роль. Он огорчился, когда Элиза сообщила ему, что Коун все еще находится в Нью-Йорке. Она обещала оставить Доктору сообщение с просьбой позвонить Джефу немедленно по возвращении.

Но, вернувшись в Калифорнию, Доктор не позвонил Джефу. И на следующий день тоже. Он связался с актером лишь в середине третьего дня. Это не было случайной небрежностью, вызванной накопившимися делами. Доктор расчетливо, сознательно заставил Джефа ждать. Это было частью большого плана, вызревшего в голове Коуна во время перелета. Позвонив наконец актеру, Доктор извинился за задержку. Сообщив Джефу о том, что в Нью-Йорке по-прежнему говорят о его выступлении перед комиссией, Доктор продемонстрировал готовность выслушать актера. Джеф рассказал о сценарии и роли, способной принести ему успех.

— Кто будет режиссером? — спросил Доктор.

— Хатауэй, — ответил Джеф.

— Хатауэй прекрасно подойдет для такого фильма! Я на всякий случай проверю это! — сказал Доктор. — Позволь мне прислать к тебе человека за сценарием, — добавил он. — Я сам прочитаю его за уик-энд.

Впервые за много месяцев Джеф обрел покой. Если Доктор находил время для прочтения сценария, это означало, что, одобрив его, он сам займется этим проектом. Когда сценарий нравился Доктору, дело начинало двигаться. Нужный режиссер оказывался свободным. Чудесным образом появлялись исполнители других ролей. И бюджет был всегда щедрым.

Уик-энд казался бесконечным. Джеф не сообщил Джоан о сценарии. За несколько недель до присуждения «Оскаров» у нее хватало своих проблем, хотя киностудия тратила тысячи долларов на рекламную кампанию, способную принести актрисе необходимое для победы количество голосов. И все же до получения «Оскара» она не могла расслабиться. Джоан потягивала датский джин из изящной голубой фарфоровой кружки.

Для Джефа, не прибегавшего к помощи алкоголя, время тянулось еще медленней. В воскресенье он не выдержал и позвонил Сэму Хаусману — автору, которого актер знал весьма поверхностно. Однако после выступления Джефа Сэм держался с ним весьма дружелюбно, сердечно. Сэм был превосходным теннисистом. Сэм должен был знать, не устраиваются ли где-то в Беверли-Хиллз теннисные соревнования. Оказалось, что Джек Уорнер организовал у себя любительский турнир. Сэм, конечно, получил приглашение. Несомненно, все обрадуются появлению Джефа. Актер поехал к Уорнеру.

Джеф не слишком сильно любил Уорнера, но хотел убить время. Вечером он решил пригласить Джоан в ресторан. Ей не помешает появиться в «Чейзене» или «Романове», когда рекламная кампания находилась в самом разгаре.

Зайдя в ее комнату, Джеф увидел, что она спит. Она выпила слишком много джина. Ему придется коротать вечер одному.

Телефон зазвонил на следующий день, в одиннадцать часов утра.

— Привет, малыш!

Джеф тотчас вспомнил, что таким приветствием Доктор готовил собеседника к отрицательному ответу. Значит, сценарий ему не понравился.

— Позволь мне сообщить тебе мое впечатление, — сказал Доктор. — Эта картина может принести деньги. Эта роль способна обеспечить тебе успех. При условии, что главная роль не заслонит тебя. Контракт тут не менее важен, чем сама роль. Мы потребуем одинаковых со звездой титров! И того гонорара, который ты получил за последнюю картину!

— Но ты сам сказал, что пора снизить цену.

— Это было до твоего великолепного выступления перед комиссией. Теперь ты не просто звезда. Ты — важная фигура в индустрии. Лицо всего кинобизнеса! — подчеркнул Доктор.

— Знаю. Но я хочу получить эту роль. Я вижу, как я ее сыграю. И что она способна принести мне! — почти умоляющим тоном произнес Джеф.

— Конечно! Именно поэтому ты справишься с ней лучше, если получить хорошие деньги за рекламу! Положись на меня! Прежде всего я позвоню и скажу, что ты заинтересовался ролью и готов рассмотреть предложение. Попрошу сообщить детали. О'кей?

— Хорошо, — согласился Джеф и добавил: — Послушай, Доктор, я хочу получить эту роль! Ты понял меня?

— Джеф, дорогой, кто понимает тебя лучше, чем я?

Коун положил трубку.

В конце дня Элиза напомнила Доктору, что он хотел позвонить на студию по поводу Джефа. Когда она связалась с главой студии, Коун сказал:

— Бенни? Это Ирвин. На моем столе лежит сценарий, который вы прислали Джефу Джефферсону. Интересная вещь. Мы хотели бы обсудить цифры. Что вы предлагаете?

Бенни Ганц прежде руководил коммерческим отделом студии. Он заговорил таким же ласковым тоном, как и Доктор:

— Ирвин, вы знакомы с нашей политикой. Мы не любим торговаться. Мы заплатим столько, сколько он получал в течение последних шести месяцев.

Бенни не хуже Доктора знал, что Джеф Джефферсон не работал почти год. Глава студии лишь дипломатично констатировал этот неприятный факт.

— Вы имеете в виду его последний гонорар? — сказал Доктор.

— За истекшие шесть месяцев, — повторил Бенни.

Ответ был ясным.

— Забудем на некоторое время о долларах, — сказал Доктор. — Реклама — важная вещь. Джефферсон должен получить такие же титры, что и исполнитель главной роли, или мы откажемся.

— Ирвин, Ирвин, — взмолился Бенни, — вы знаете, что я не могу гарантировать Джефферсону одинаковые со звездой титры. Я обещаю сделать в этом отношении все зависящее от меня. О'кей?

— Бенни, вы можете засунуть ваше обещание себе в задницу!

— Ирвин, почему вы так говорите со мной? Если я даю обещание, я выполняю его, — возмущенно произнес Бенни, хотя они оба знали, что он лжет.

— Послушайте, Бенни, если бы речь шла о старом Джефе Джефферсоне, я бы не стал звонить вам сам. Но мы в ТКА смотрим на него, как на совершенно новую личность. После слушаний он обрел новый статус!

— Конечно! — согласился Бенни. — Но отразится ли это на кассовых сборах?

— Мы думаем, что отразится, — сказал Доктор.

— Я из Миссури, где не верят на слово. Мне надо все показать.

На самом деле Бенни, урожденный Бенсонхерст, родился в Бруклине.

— Послушайте, Бенни! Одинаковые титры и такой же гонорар, какой он получил за свой последний фильм, или мы отказываемся! — твердо произнес Коун.

— Последний фильм? — с мукой в голосе произнес Бенни. — Он уже год не получал никаких гонораров!

— Бенни, я сделаю вид, будто вы этого не говорили. Потому что если Джефферсон узнает об этом, контракта не будет. Вы не смеете обращаться так со звездой из ТКА! Fahshtest?

— Ирвин, эта студия не погибнет, если мы не получим Джефа Джефферсона. Мы заплатим ему последний предложенный вами гонорар, то есть сто пятьдесят тысяч за картину, а также включим в контракт обещание насчет одинаковых титров.

— Я передам это моему клиенту, — с подчеркнутой обидой в голосе произнес Коун.

— Ирвин, вы хотите услышать совет старого друга?

— Да? — настороженно сказал Доктор.

— Не играйте на тех слушаниях слишком долго. У людей из этой индустрии короткая память, особенно когда заходит речь о плате за оказанные услуги. Куйте железо, пока оно горячо. Через две недели время может уйти.

Внезапно Доктор спросил себя о том, догадывался ли Бенни Ганц о его истинных планах. Коун хотел, чтобы эффект от выступления Джефа исчез. Доктор знал, что приливная волна откатится назад. Необходимо лишь обеспечить, чтобы Джеф достаточно долго оставался без работы. Нет, поскольку Бенни не знал о замысле Доктора, он не подозревал об избранной им стратегии.

Поэтому Доктор ограничился следующей фразой:

— Бенни, я передам все моему клиенту и сообщу вам ответ.

Он положил трубку и решил ничего не говорить Джефу. Это усилит его волнение. Ожидание — самая мучительная пытка для безработных актеров. Оно заставляет их задыхаться, парализует волю, в конце концов делает предельно сговорчивыми. Завтра, сказал себе Доктор, завтра — более подходящий день для звонка.

Во вторник Джеф уже не мог притворяться. Он не скрывал своего волнения.

— Малыш, — начал Доктор, — я только что говорил с Бенни Ганцем.

— И что? — слишком быстро спросил Джеф.

— Я считаю, Джеф, сейчас самое время проявить твердость. По двум причинам. Во-первых, слушания подняли спрос на тебя. Во-вторых, и, по-моему, это более важно, мы не должны, повторяю, не должны демонстрировать слишком большой интерес к этой роли.

— Конечно, — согласился Джеф, подавляя желание закричать: «Получи для меня эту роль, и плевать на деньги!»

— По-э-то-му… — произнес по слогам Доктор, — я сказал ему, что мы не требуем слишком многого. Мы лишь хотим получить тот же гонорар, что заплатили тебе за последнюю картину.

— Тот же гонорар? — Джефу не удалось скрыть свое изумление. — И что сказал Бенни?

— Что всегда говорит Бенни? Мы требуем кусочек луны. Хотим разорить студию.

— На чем вы остановились?

— Он поговорит с Нью-Йорком. А я — с тобой. Что я и делаю.

Джеф мысленно увидел на лице маленького человека самоуверенную улыбку.

— Прояви твердость, Доктор, — сказал Джеф. — Только не упусти контракт. Я хочу получить эту роль!

— Малыш, я не стану ради одной маленькой роли сбивать твою цену на ближайшие пять лет. Позволь мне действовать так, как я считаю нужным.

— О'кей. Только не потеряй эту роль!

Около пяти часов Доктор позвонил Бенни Ганцу. После обычного обмена любезностями Доктор заговорил о деле.

— Что сказали в главном офисе?

— Нет.

— Просто «нет»? — с наигранным разочарованием в голосе спросил Доктор.

— Просто «нет», — невозмутимо повторил Бенни.

— Они даже не стали кричать и возмущаться? — спросил Доктор.

— Я не услышал ни одного бранного слова. Нью-Йорк даже не грозил прогнать его из кинобизнеса. Они не рассердились. Просто сказали «нет», и мы заговорили о других актерах.

Бенни был спокоен. Слишком спокоен. Очевидно, что-то грядет, почувствовал Доктор. Бенни Ганц без угроз — это не Бенни Ганц.

— Ирвин, знаешь, что я думаю? Это не для протокола. Если я снова позвоню им и скажу, что мы можем получить Джефферсона за его последнюю цену — сто пятьдесят тысяч, — нам удастся подписать контракт. Затем я воспользуюсь моим весом и сломаю его в отношении титров. Тогда мы оба сможем сказать, что проделали за день неплохую работу.

Не услышав реакции Доктора, Бенни спросил:

— Ирвин, вы меня слышите?

— Да, да, — печально произнес Доктор. — Просто я думаю. Если я скажу этому человеку, который в тяжелую минуту заслонил собой всю киноиндустрию, что вы не согласны заплатить ему более ста пятидесяти тысяч долларов, это разобьет его сердце.

— Получив полторы сотни, он переживет это, Ирвин!

— Актер не способен пережить такое!

— Знаю, знаю, — согласился Бенни, полагая, что после этой преамбулы Доктор снизит цену.

— Бенни, позвоните в главный офис и скажите им, что я, Ирвин Коун, не позволю разбить сердце этого человека таким унизительным предложением!

Голос Доктора звучал так непреклонно, что Бенни счел себя обязанным предупредить агента:

— Ирвин, скажу честно — я не блефую. Они не согласятся. Сто пятьдесят тысяч.

— Тогда позвольте мне сказать кое-что. Я тоже не уступлю. Его последняя цена, или мы отказываемся. Ясно? Позвоните мне, я буду ждать у себя!

Доктор положил трубку.

Через двадцать минут Бенни Ганц позвонил Коуну.

— Ирвин, сто пятьдесят. Им нужен ответ к завтрашнему утру.

Бенни Ганц произнес это без всяких эмоций. По его тону Доктор понял, что это — последнее слово главы студии.

Следующим утром, в девять пятнадцать, Доктор позвонил Бенни Ганцу и сказал, что сделка не состоится. Днем, управившись с другими делами, он попросил Элизу соединить его с Джефом Джефферсоном. Актер тотчас спросил:

— Ну? Что они сказали?

— Мне не понравился их тон, — начал Доктор.

— Плевать на тон! Что они сказали?

— Я не позволю проявлять неуважение к моему клиенту! — возмущенно произнес Доктор.

— Что они сказали? — снова спросил Джеф.

— Я даже не хочу повторять их предложение! — взорвался Коун.

— Оно такое плохое?

— Никаких гарантий по титрам. Мне просто неудобно называть тебе цену.

— Назови ее.

— Какие-то жалкие семьдесят пять тысяч, — убитым голосом сказал Доктор.

— И это все? — изумленно спросил Джеф.

— Все? Мне пришлось сражаться за эту цифру. Сначала они предложили еще меньше.

— Господи!

— Джеф, Джеф, послушай, малыш, я понимаю твои чувства. Я оскорблен не меньше твоего. Джеф, ты меня слышишь?

— Док, роль так хороша, она подвернулась весьма вовремя…

Поняв, что собирается сказать Джеф, Коун перебил его:

— Джеф, послушай меня! Сейчас необходимо проявить выдержку! Выстоять! Ты погубишь свою карьеру, согласившись играть за такие деньги. Иногда самое мудрое, что может сделать актер, — это сказать «нет»!

— Это отличная роль, Док!

— Я видел и лучшие.

— Прошел уже год, — сказал Джеф.

— Они тоже так считают. Последнюю стоящую роль Джефферсону предлагали год тому назад. Он готов работать за любую цену. Не подтверждай это, принимая их предложение. Я охотнее заплачу тебе из моего собственного кармана, чем позволю тебе так легкомысленно снижать твою цену.

— Послушай, Доктор, я понимаю…

— Малыш, тебе нужны деньги? ТКА выдаст тебе аванс. Ты только скажи.

После такого вопроса, даже если бы Джеф отчаянно нуждался в деньгах, он мог произнести только одно: «Нет, конечно, нет!»

— Тогда наберись терпения. Кто-нибудь предложит нам хорошую роль и хорошие условия.

— Ты уверен, что они не уступят?

— Я даже не хочу торговаться с ними! Пошли они к черту! — яростно заявил Доктор.

Он положил трубку.

Коун откинулся на спинку кресла и оценил вероятность того, что Джеф узнает об истинном предложении Бенни. Глава студии появлялся в ресторанах, лишь когда из Нью-Йорка прилетали боссы. Джеф не был членом «Хиллкреста», так что вряд ли они встретятся до начала осуществления второй фазы плана. Вероятность разоблачения была весьма маленькой. Если это случится, он, Ирвин Коун, сумеет выкрутиться.

Прошла неделя. Джеф почти не получал известий от ТКА. Один раз позвонил Доктор. Это был туманный, дразнящий звонок, содержавший намеки на какие-то возможности, на благоприятное развитие ситуации, на новый сценарий, которого с волнением ждали от одного из лучших авторов — клиента ТКА. Один раз позвонил Бадди Блэк. Он также не сообщил ничего определенного. Позже он прислал два сценария для заурядных вестернов. Джефу предлагали главную роль в одном из них, но она была скучной, слишком стереотипной, и не заинтересовала его. Дочитав второй сценарий, Джеф решил, что в обоих случаях речь идет о дешевых, торопливых постановках с посредственными режиссерами. Они представляли опасность и не сулили ничего хорошего. Он справедливо заподозрил, что Бадди прислал их лишь для того, чтобы сымитировать активность.

Все тревоги прошедшего года начали возвращаться. По каким-то причинам Доктор отнял у него единственную понравившуюся ему за долгое время роль, соблазнил его обещанием лучших ролей, однако пока что они не появлялись.

И все же, ободрял себя Джеф, Доктор — самый умный человек в этом бизнесе. Если он настоял на отказе Джефа, значит, он сделал это по какой-то веской причине. Джеф утешил себя обычным для безработных звезд аргументом: «Доктор не может заработать на мне и цента, пока я не получу гонорара. Стал бы он без всяких оснований отказываться от своих комиссионных за мой счет?»

Шли дни; новые сценарии больше не появлялись; день присуждения «Оскаров» приближался. Напряжение и страх Джефа усиливались. Возможно, это — конец его карьеры и брака. Отсрочка, дарованная слушаниями, заканчивалась. Его жена-алкоголичка получит «Оскара» в то время, когда он не может найти работу.

Речь, которую его пригласили произнести в качестве президента Гильдии киноактеров на церемонии награждения, могла стать его прощальной речью. Он даже подумал о том, не следует ли ему отказаться. Но Эйб Хеллер уже сочинил хороший текст, и Джеф в конце концов решил выступить.

Он постоянно ждал звонка от Доктора, Бадди Блэка или любого другого сотрудника ТКА.

2

Вечером в день присуждения «Оскаров» лучи прожекторов пронзали темное голливудское небо. Киноиндустрия, как бы бросая вызов самой природе, пыталась проторить дорогу на небеса своим собственным звездам. Джеф издалека увидел снопы света, блуждающие в вышине. Пересекаясь между собой, они образовывали своеобразные геометрические фигуры.

Подавшись вперед на сиденье лимузина, он смотрел вдаль через лобовое стекло. В другой ситуации он поехал бы на своем «кадиллаке» с откидным верхом, но эта церемония требовала прибытия на лимузине с шофером, чтобы они с Джоан могли выйти из машины, не заботясь о таких мелочах, как парковка. Они сразу же окажутся перед объективами фотокамер и толпой шумных поклонников.

Конечно, сегодня крики ликования будут адресованы Джоан. Репортеры и любители пари уже сделали ее своей фавориткой. Ими руководили чувства и расчет.

Джеф знал, что его обязанность — стоять рядом с ней и улыбаться. Он был супругом принцессы — обаятельным, безликим, не имеющим власти. Он должен благодарить людей за их овации и одновременно демонстрировать свое восхищение Джоан. Это улучшит ее имидж. И, конечно, его тоже. Идеальная американская чета — так их называли почти во всех журналах, посвященных кино. Два красивых человека, любящие друг друга и лишенные эгоизма. Муж радуется успеху жены, а она застенчиво и смущенно готовится принять высокую честь, которую ей собираются оказать. Джоан лучше всего удавались роли добрых, простых, беспомощных девушек, нуждавшихся в мужской защите. Она отлично справится с такой ролью и сегодня.

И Джеф подыграет ей. Будет изображать уместную гордость, чрезмерное волнение, чуть отойдет в сторону, когда на нее обрушится шквал приветствий. После того, как аплодисменты и крики стихнут, он заботливо возьмет ее под руку и поведет в зал мимо новой батареи фотовспышек.

Джеф приготовился к этому вечеру. Он знал свою речь почти наизусть. И все же он испытывал некоторую неловкость, словно ехал не на торжество, а на похороны. Он сел на переднее сиденье машины рядом с водителем, как в день отцовских похорон. Тогда мать, две тетки и престарелый дядя расположились сзади. Чтобы не причинять им неудобство вторым откидным сиденьем, он сел рядом с шофером. На самом деле он не хотел находиться возле матери. Когда она позвонила ему в Голливуд, чтобы сообщить о смерти отца, ее голос звучал сухо, в нем сквозили ноты облегчения. Однако, прилетев в Айову, он застал там мать в роли плачущей безутешной вдовы. Его тетя Мейта сказала, что страдания могут свести ее сестру в могилу раньше срока.

За полтора дня после прибытия Джефа мать пролила больше слез, чем за всю свою тяжелую жизнь. Возможно, она действительно скорбила по мужу. Возможно, чувства, которые она скрывала за стеной из холодной религиозной морали, наконец вырвались наружу. Однако Джеф не верил в это. На кладбище он стоял поодаль от матери, пока священник не оторвал взгляд от молитвенника и не попросил Джефа с помощью жеста подойти ближе.

Сегодня он снова сидел в машине рядом с водителем.

Хотя на сей раз не по собственному желанию. Его изгнание началось, когда студийный парикмахер заканчивал укладывать волосы Джоан. Ее прическа должна была соответствовать платью, сшитому специально для этого вечера. Для студии было важно, чтобы ее самая главная кандидатка появилась на публике в необыкновенном туалете.

Платье, костюмер и стилист прибыли в дом Джефферсонов. Студия даже подготовила речь, которую Джоан предстояло произнести в случае получения премии. Там упоминались лица, которых следовало поблагодарить, а также был отмечен момент, когда будет уместным и трогательным пустить слезу.

Перед тем, как Джоан приготовилась к отъезду, костюмер, жеманный гомик, заявил, что он лично усадит Джоан в машину и расправит складки ее платья. Он так боялся, что оно помнется, что Джефу не осталось иного выбора, как сесть впереди, чтобы не испортить творение из драгоценного ламе.

Когда автомобиль остановился в квартале от кинотеатра, чтобы занять место в колонне машин, движущихся к навесу, Джеф покинул переднее сиденье и открыл заднюю дверь. Толпа ожидала увидеть счастливых супругов сидящими рядом друг с другом. Джоан не сдвинулась с места, словно не только ее волосы были склеены лаком, но и сама она прилипла к сиденью. Джеф прижался к двери, чтобы не касаться драгоценного ламе. Он сидел в неудобной позе все время, пока автомобиль преодолевал расстояние до входа в кинотеатр.

Последние пятьдесят метров полицейский в форме, точно телохранитель президента, бегом сопровождал автомобиль. Джеф уже видел лица зевак, смотревших в окна и пытавшихся узнать пассажиров. Когда им удавалось это сделать, начинались овации. Ни один император не удостаивался больших почестей. Ощущая себя статистом, Джеф тем не менее улыбался и махал рукой. Даже Джоан вяло отвечала на приветствия.

Крики звучали все громче. Зрители, успевшие занять места на временных трибунах, вскочили со своих мест. Тысячи людей, собравшихся перед кинотеатром, обступили лимузин, мешая ему двигаться. Но шоферу удалось в конце концов добраться до ярко освещенного навеса. Толпу удерживали не столько малиновые бархатные канаты, сколько полицейские в темно-синей форме. Дверь автомобиля открыл человек в смокинге, в чьи обязанности входило провести королевскую чету к микрофону, где ей предстояло задержаться и дать интервью.

Первым из машины вышел Джеф. Затем, изобразив на лице теплую улыбку, он повернулся, чтобы помочь жене. Она положила свою руку на его ладонь и впервые с момента посадки в лимузин сдвинулась с места. Джеф всегда отмечал, как красиво она встает с кровати, чтобы пойти в ванную после секса, или выходит из автомобиля навстречу ликующим поклонникам. Она никогда не торопилась. Возможно, это было тем немногим, что ему еще нравилось в Джоан. Она все, вплоть до измен, совершала изящно.

Крики толпы обрушились на них; люди могли прорваться сквозь оцепление, состоявшее из дюжих полицейских. Администратор вовремя взял Джоан за руку и быстро подвел к микрофону, где ведущий, некогда знаменитый актер, с подобающим почтением представил Джефферсонов.

— А сейчас перед вами первая молодая актриса со времен Мэри Пикфорд, заслуживающая титула «Возлюбленная Америки», удивительная красавица, прекрасный человек, а прежде всего — великая актриса, Джоан Уэст!

Снова зазвучали аплодисменты, крики, приветствия. Когда шум стих, ведущий продолжил:

— И ее муж, неизменно популярный Джеф Джефферсон!

Эта фраза прозвучала менее восторженно и была встречена значительно более сдержанными аплодисментами.

Почему, спросил себя Джеф, в Голливуде человека, потерявшего свою популярность, всегда называют «неизменно популярным»?

Ведущий не попытался приблизить Джефа к микрофону; все его внимание было сосредоточено на Джоан.

— Джоан, дорогая, — сказал он, хотя никогда не был знаком с нею лично, — как ты чувствуешь себя в эту волшебную ночь, когда все указывает на то, что ты завоюешь самую желанную награду? Какое у тебя настроение, милая?

— Вот что я скажу тебе, Нейл, — Джоан удалось быстро вспомнить имя экс-звезды. — Попасть в номинацию — это такая честь, о которой я даже не смела мечтать. Это стало сюрпризом, который я запомню на всю жизнь, даже если не получу премии, — выдохнула актриса, напоминавшая сейчас послушницу, дающую обет у алтаря.

«Какая чушь», — мысленно произнес Джеф.

Еще несколько нелепых вопросов, несколько неискренних ответов, и долг принцессы был исполнен. Джеф взял жену под руку и аккуратно, чтобы не помять ламе, повел ко входу в зал. Там началось нечто худшее. Когда Джефферсоны зашагали вдоль прохода, публика встала со своих мест и зааплодировала. Джоан принимала приветствия с нежной улыбкой; Джеф подвел ее к двум крайним креслам, которые обычно оставляли для фаворитов номинации.

Поскольку Джоан и Джеф прибыли в числе последних гостей, им не пришлось долго ждать начала церемонии. Президент Академии киноискусства, писатель, обладатель «Оскара», зачитал текст приветствия. Голливудский праздник «чествования мастеров кино, людей творчества и блестящих звезд» начался.

Джоан предстояло пережить мучительные моменты, предшествовавшие присуждению премий по номинациям «Лучший актер», «Лучшая актриса» и «Лучший фильм». Когда Джеф, представленный как «мужественный борец за свободу искусства, президент Гильдии киноактеров, выдающаяся кинозвезда», направился по проходу вниз, Джоан аплодировала ровно столько, сколько требовали приличия. Она боялась испортить прическу и помять платье. Она уже почувствовала появление под мышками пота. Джоан боялась, что к тому времени, когда ей придется встать и пойти за премией, на платье выступят влажные пятна. Она даже стала принюхиваться к себе — разумеется, тайком, — чтобы определить, не заметен ли запах. Она, как и звезды-мужчины, игравшие с ней, знала, что в минуты волнения от нее пахло, как в спортивной раздевалке после баскетбольного матча. Во время съемок она дюжину раз за день пользовалась дезодорантами. Собираясь лечь в постель с кем-то, включая Джефа, она проявляла особую осторожность. Сейчас она вдыхала исходивший от нее едкий запах.

Она не слушала речь Джефа и надеялась, что присуждение главных премий начнется раньше, чем пятна появятся из-под ее короткого жакета. Чем дольше читал Джеф текст своего выступления, тем сильнее ненавидела его Джоан. Наконец она стала проклинать мужа за то, что он нарочно замедляет темп речи, чтобы она опозорилась.

Когда он вернулся на свое место, Джоан злобно прошептала:

— Ты не мог говорить еще дольше?

При этом она не забыла улыбнуться.

Почему-то он обрадовался тому, что разозлил ее. Джоан украдкой сунула под жакет носовой платок.

Наступил главный момент. Только что вручили «Оскара» за лучшее исполнение мужской роли. Остались две премии — по номинациям «Лучшая актриса» и «Лучший фильм». Лауреат «Оскара» за прошлый год, знаменитый актер, зачитал список кандидатов, среди которых были Бетт Дэвис, Оливия де Хэвилэнд, Мадлен Кэролл и малоизвестная французская актриса. Когда прозвучали фамилии и названия фильмов, представитель «Прайс-Уотерхауз», чье присутствие сообщало происходящему торжественность церковной церемонии, вынес драгоценный конверт. Вскрывая его, спонсор изображал волнение. Наконец он улыбнулся и объявил ликующим голосом:

— Победитель… Джоан Уэст!

Зал взорвался аплодисментами. Джеф встал, подал Джоан руку, помог ей подняться с кресла и, торопливо поцеловав в щеку, отправил вниз по проходу к славе. При этом он мысленно произнес: «Господи! Ну и запах!»

Она поднялась на сцену, позволила поцеловать себя и приготовилась к вручению маленькой статуэтки. В нужный момент по ее щекам потекли слезы, вызвавшие новый шквал аплодисментов. Когда вторая волна оваций стихла, Джоан подошла к микрофону и произнесла речь. Она поблагодарила режиссера, сценариста, продюсера и «сотни других людей, являющихся кровью картины, без которых никто из нас не смог бы играть и даже существовать».

Замолчав, еще сжимая золотую статуэтку, она поспешила за кулисы, чтобы позировать фоторепортерам. Снимки, опубликованные в журналах и газетах, принесут вторую жизнь картине и миллионы долларов — студии. Тем более в данном случае: фильм с участием Джоан был назван «Лучшей картиной года».

После вручения последнего «Оскара» Джеф, как и вся публика, встал, чтобы отправиться в отель, где гостей ждал поздний ужин с танцами. Он задержался в проходе, чтобы выслушать поздравления по случаю успеха Джоан. Когда он попал за кулисы, всеобщее возбуждение вокруг Джоан начало стихать. Она позировала для иностранной прессы с той же счастливой улыбкой, уже немного усталой. Джеф увидел предательские пятна, появившиеся из-под жакета. Джоан еще ничего не сказала, но он знал, что она захочет поехать домой, принять душ, переодеться перед ужином.

На ее лице было то выражение, которое появлялось, когда Джоан действительно нуждалась в Джефе. Он протиснулся к ней через толпу фотографов и сказал:

— Мисс Уэст ждут на ужине. Пожалуйста, извините нас.

Он повел ее мимо назойливых фотографов к двери сцены.

Джеф разыскал их лимузин, и они помчались в сторону Беверли-Хиллз. Джоан трогала пальцами ненадписанную статуэтку, служившую символом до того момента, как ей пришлют настоящего «Оскара» с выгравированной фамилией актрисы. Джеф отметил, что она ласкала статуэтку, словно маленькая девочка, получившая в подарок новую желанную куклу.

Она завоевала «Оскара». Теперь она не боялась помять дорогое платье из ламе, испортить прическу, не стеснялась того, что пахла, как портовый грузчик, весь день проработавший под жарким солнцем. «Оскар» принадлежал Джоан, что бы она ни делала до конца ее жизни.

Они подъехали к дому. Джоан выскочила из лимузина; Джеф попросил шофера подождать. Он заметил более дюжины телеграмм, лежавших на столе в холле. Джоан не стала читать их и устремилась в ванную, под душ, чтобы избавиться от собственного ненавистного запаха. Уже на лестнице она начала снимать с себя жакет.

Джеф принялся вскрывать желтые конверты. Он слышал, как Джоан открывала двери, хлопала ими. Он улыбался, пока не прочитал одну из телеграмм: «Как бы я хотел находиться рядом с тобой сегодня. Но скоро. Скоро. С любовью, Мел». Каждое послание заканчивалось словами «С любовью» и чьим-то именем, но это вызвало у Джефа особое раздражение. Телеграмма была прислана Мелом Ле Вином, режиссером картины, принесшей Джоан «Оскара». Сейчас Ле Вин находился на натуре в Коннектикуте.

Ее связь с Ле Вином была не плодом воображения Джефа, а предметом голливудских сплетен. Джоан не вернулась домой вечером после предварительного просмотра фильма в «Тарзане». Такое случилось впервые за все годы их брака — за исключением тех дней, когда кто-то из супругов находился на натуре. Ее объяснение со ссылкой на затяжной ливень, который иногда обрушивается в январе на Калифорнию, могло быть правдивым, но Джеф отнесся к нему с недоверием. Он сделал вид, будто поверил ей. Поступил так ради них обоих. Длительное бездействие уже начало влиять на его способность четко оценивать ситуацию и давать выход гневу. Профессия предавала его в такой же степени, как и жена со своим режиссером-евреем.

Джеф не считал себя антисемитом, но почему-то Ле Вин с липовым написанием явно еврейской фамилии раздражал его сильнее, чем другие мужчины, в связях с которыми он подозревал Джоан. В чем была причина — в национальности Ле Вина или в том, что он поставил фильм, принесший Джоан этого проклятого «Оскара»? Прежде Джефу не приходили в голову такие мысли. Но сейчас, стоя в холле своего большого дома с кипой телеграмм в руке, помня о лимузине, который повезет их на ужин, где на Джоан обрушатся многочисленные поцелуи и поздравления, а он будет улыбаться и ждать, Джеф внезапно понял, что этот вечер — финал их брака. Вот почему он ненавидел Ле Вина. Одной картиной, одной ролью режиссер не только вознес Джоан на вершину кинобизнеса, но и навсегда отнял ее у Джефа. Ненавидя жену, он еще сильнее любил ее. Еще больше нуждался в ней. Или, возможно, в ощущении безопасности, покоя, которое давали ему в течение последних пятнадцати месяцев этот дом и далеко не идеальный брак.

Он закончил просматривать телеграммы, бросил их на столик, подошел к бару. Твердые кожаные каблуки громко зацокали о мраморный пол холла. Идя мимо кабинета, Джеф заметил там тусклый свет. В центре комнаты стояло ведерко для охлаждения вина, которое они купили в Лондоне во время посещения серебряных усыпальниц четыре или пять лет тому назад. В нем лежала зеленая бутылка с пробкой, завернутой в золотистую фольгу. Он подошел ближе и увидел намокшую карточку, прикрепленную к бутылке.

Он решил, что это подарок от Марты. Красивый жест. Взяв карточку, Джеф обнаружил, что бутылку прислал Генри Уотерман, писатель, создавший сценарий двух последних картин Джоан. Джеф взглянул на послание.

«Моей принцессе в ее великий вечер. С любовью, Генри».

Злость, которую пробудила телеграмма Ле Вина, усилилась. Джеф смял карточку, бросил ее в ледяную воду. Затем, поддавшись внезапному порыву, схватил бутылку и швырнул ее в стеклянную дверь, ведущую на веранду. Сверху донесся взволнованный крик Джоан:

— Джеф, что случилось? Джеф?

Помолчав, она закричала снова:

— Джеф? Где ты? Что случилось?

Не ответив ей, он вернулся в холл. Увидел возле верхнего конца лестницы обнаженную Джоан, которая вытирала себя толстым изумрудно-зеленым полотенцем. Он начал медленно подниматься по ступеням с решимостью, заставившей ее спросить:

— Джеф, что случилось? Что это был за шум?

— Ничего, — сказал он.

— Стекло разбилось, — увидев выражение его лица, она замерла. — Джеф? Что это был за шум?

— Просто кто-то бросил бутылку шампанского в стеклянную дверь, — небрежным тоном произнес Джеф.

— Бутылку шампанского? Кто мог совершить такой безумный поступок?

— Я, — ответил он.

Стоя на две ступени ниже Джоан, он вырвал полотенце из ее рук.

— Джеф, — с мольбой и возмущением в голосе промолвила она.

Он в ярости швырнул полотенце в сторону, схватил Джоан за обе руки и неистово поцеловал в губы. Он почувствовал прикосновение ее нежной кожи к его лицу, хотя она и пыталась освободиться. Когда ее сопротивление усилилось, он ударил Джоан по лицу и поднял в воздух; его большие руки так крепко сжимали ее тонкую талию, что она едва не задохнулась. Он яростно поцеловал ее сначала в одну грудь, потом в другую. Затем укусил нижнюю губу Джоан. Она ахнула от боли и заплакала.

Держа Джоан так, чтобы она не могла пошевелиться, он отнес ее в их спальню и бросил на кровать. Она резко вдохнула воздух, попыталась отдышаться. Джеф быстро снял с себя смокинг, сорвал с шеи галстук, освободился от рубашки, не потрудившись убрать золотые запонки от Картье с сапфирами, подаренные ему женой когда-то давно к одному счастливому рождеству.

Когда она попыталась перекатиться по кровати к двери, Джеф схватил ее за руку с такой силой, что следы остались на долгое время. Он притянул Джоан к себе; другой рукой он снял трусы, бросился на Джоан; она ощутила твердость его члена.

— Хорошо, Джеф, дорогой, — тихо, почти умоляюще сказала она. — Хорошо, только не делай мне больно.

Она раздвинула бедра, ожидая, что сейчас начнется обычная прелюдия. Вместо этого он вошел в нее яростно, без подготовки. Джоан пронзила такая боль, что она даже не смогла закричать. Ее влагалище сжалось столь сильно, что Джеф поморщился. Но это его не остановило.

Он начал двигаться; ее сухое влагалище перемещалось вместе с его членом. Испытываемая им боль говорила ему о том, что Джоан тоже больно, поэтому он не останавливался. Постепенно ее внутренности увлажнились. Она начала реагировать; когда боль прекратилась, желание Джефа иссякло.

Так и не кончив, он вытащил из Джоан свой член; он с радостью избавлялся от нее. Они полежали в темноте. Он ощущал едкий запах ее испуга.

Поняв, что его ярость прошла, она немного успокоилась. Однако она чувствовала себя неуверенно. Ей хотелось броситься в ванную, снова принять душ, одеться и поехать на торжественный ужин. Но, боясь разозлить Джефа — он впервые так обращался с ней, — она протянула к нему руку, коснулась его члена, сказала:

— Мы попробуем еще раз.

Прежде чем Джеф снова испытал возбуждение, он отбросил от себя ее умелую руку. Джоан расценила это как разрешение покинуть кровать. Он слышал, как она зашагала по толстому ковру, увидел ее силуэт, исчезнувший в освещенной ванной. Заметил лобковые волосы между точеных бедер — даже сейчас она двигалась неторопливо. Даже после неудачной попытки изнасиловать ее уход был красивым.

Спустя мгновение раздался ее крик:

— Проклятый негодяй! Посмотри, что ты натворил! Я не могу поехать туда! Не могу! Не могу! Не могу!

Она разрыдалась.

Он шагнул к двери ванной; обнаженная Джоан склонилась над позолоченной мраморной ванной; она прижимала к губе окровавленную салфетку.

Она повернулась к нему.

— Подлый тип, посмотри, что ты сделал!

Она убрала салфетку и показала кровоточащую губу.

— Ты сделал это нарочно! Ты не хотел, чтобы я вернулась. Ты не мог вынести это. Завидовал мне. Потому что я получила «Оскара»! Тебе это не светит, даже если ты будешь сниматься ближайшие сто лет! И ты не вынес моего успеха. Поэтому поступил так. Признай это, бездарный негодяй! Признай это!

Она снова заплакала. Скорее от злости, чем от разочарования. Почему-то это позабавило его.

Он тихо произнес, улыбнувшись одними губами:

— Я всегда хотел узнать, насколько приятно трахать лауреата премии академии. Теперь я знаю. Это удовольствие преувеличено. И весьма сильно.

Она села на крышку унитаза. Джоан плакала, как обиженный ребенок. Он повернулся и вышел из ванной, собираясь спуститься вниз, но внезапно зазвонил телефон. Джеф поднял трубку.

Это был Ирвин Коун.

— Джеф?

— Да, Доктор. Что случилось?

— Что случилось? Тут все сходят с ума! Где она?

Джеф представил себе пенсне Доктора, дрожащее на его носу.

— Дома. Она устроила тут маленькие семейные торжества.

— Семейные торжества? — закричал Доктор, впервые за долгие годы их знакомства теряя выдержку. — Она обязана быть здесь!

— Хорошо, Доктор, я скажу тебе, что случилось. Успех разволновал Джоан так сильно, что у нее возникла потребность заняться сексом. Ты знаешь, какой она бывает, когда ее охватывает похоть. Она не может ждать. Может трахнуться с кем угодно. Даже со своим мужем.

Джоан вырвала трубку из его руки.

— Он лжет! — сказала она. — Он избил меня. Поэтому я не могу приехать! Я в крови! Я не смею показаться на людях!

Она снова заплакала.

Джеф забрал у нее трубку. Он молча слушал маленького человека. Голос Коуна звучал изумленно и сердито:

— Как он мог сделать такое? Он сошел с ума? Джоан, Джоан, дорогая, послушай меня. Жди дома, я пришлю врача. Нет, я сам приеду.

Не ответив, Джеф бросил трубку. Возможно, он впервые оборвал Ирвина Коуна. Затем Джеф надел шелковый халат, спустился по лестнице вниз, зашел в бар и смешал себе виски с содовой. Он отнес бокал к бассейну, сел в кресло и стал слушать, как колышет ветер сухие листья пальм. Со второго этажа доносились плач и брань Джоан.

Минут через пятнадцать возле дома появился лимузин Доктора. Машина остановилась почти у самого гаража. Коун незаметно прошел через калитку бассейна. Джеф не сдвинулся с места. Он лишь поднял бокал. Он слышал, как открылась дверь машины, как заскрипела калитка, как маленький человек шел к нему.

— Господи, Джеф! Что произошло? Что ты с ней сделал?

— Не знаю, — ответил Джеф. — Но все равно рад этому.

Доктор посмотрел на него, подумал о том, не следует ли ему возмутиться, потом повернулся и зашагал к дому. Вскоре Джеф услышал голоса. Он не различал слов, но было понятно, что Джоан плачет и обвиняет, а Доктор пытается успокоить ее.

Джефу показалось, что прошло много времени. Наконец Доктор вернулся и обнаружил актера с новым бокалом виски.

— Она не может ехать. С таким лицом. Почему ты так поступил? Ты все погубил! Все! В первую очередь себя самого!

Джеф не ответил; он не стал защищать себя, пускаться в объяснения. Сидя в темноте, он задавал себе один вопрос. И не находил ответа. В прошлом он делал глупости, о которых сожалел, но он хотя бы понимал или думал, что понимает их причины.

Сейчас он не мог найти удовлетворявшего его объяснения. Возможно, он и правда позавидовал ей. Она удостоилась награды, которую он никогда не получит. Или дело было в том, что ее взлет совпал с упадком его карьеры? Или он приревновал ее к другим мужчинам? Все началось с телеграммы от того еврея. Может быть, он, Джеф, страдает антисемитизмом. Если это так, тут есть частичная вина маленького человека, стоявшего сейчас перед ним. С того момента, когда Доктор посоветовал ему «держать цену» и он потерял роль, которую хотел сыграть, Джеф стал мысленно называть Коуна «надменным маленьким евреем». Он испытывал сильное желание разбить вдребезги пенсне Доктора, потом схватить его за лацканы сшитого на заказ смокинга и засунуть обратно в лимузин. Вместо этого Джеф продолжал молча сидеть в кресле.

— Знаешь, — сказал Доктор, — ты выбрал для этого самое неподходящее время. Для вас обоих.

Он рассчитывал услышать какой-то ответ, но Джеф только смотрел на собеседника.

— Значит, она не появится сегодня. Это можно даже обернуть на пользу, — продолжил Доктор. — Когда я уходил с ужина, глава студии уже сочинял пресс-релиз с сообщением о том, что Джоан потрясена победой и не в состоянии явиться на прием. Такого еще не случалось. Это вызовет сочувствие, симпатию. Рассказ о захвативших ее чувствах поможет ей попасть на обложки всех журналов мира, посвященных кино.

— Но если правда всплывет…

Перебив Доктора, Джеф посмотрел на него.

— Конечно, это станет известно, — с долей злости сказал Доктор. — Ей придется пойти к врачу. Завтра ее захотят фотографировать. На следующей неделе Джоан должна была приступить к работе над фильмом. С таким лицом она ничего не может делать. Почему, Джеф?

Джеф отвернулся, уходя от ответа.

— Поползут слухи. Сначала люди свяжут это с ее пристрастием к спиртному, но доктор поймет, что она не падала. Через час после визита к нему весь город узнает о случившемся. Джеф Джефферсон может трахнуть свою жену, только изнасиловав ее. Это было изнасилованием. Не настоящим, но все же изнасилованием. Даже я, последний раз осматривавший женщину в свою бытность интерном двадцать пять лет назад, смог бы безошибочно установить это. И я спрашиваю тебя — почему? Почему?

Джеф не удостоил его ответа.

— Это ревность? Профессиональная ревность?

Джеф покачал головой.

— Значит, обыкновенная! У нее были другие мужчины.

Гнев, появившийся на лице Джефа, не остановил Доктора.

— Посмотрим правде в глаза — ты тоже небезупречен. Несколько звездочек. Две стюардессы. Даже хостесса из клуба в Санта-Монике. Да, профессия обязывает меня знать все о моих клиентах. И, конечно, та маленькая техасская история.

— Что, черт возьми, тебе известно об этом?

— Достаточно.

— Одна ночь. С тех пор я не виделся с ней.

— И не говорил? — спросил Доктор.

Джеф красноречиво промолчал.

— Значит, у тебя нет прав ревновать. Всем мужчинам не нравится, когда это происходит. Что бы ни делали они сами. Но это случается. Иногда…

Доктор заколебался, думая о том, поможет ли откровенность достижению его цели. Наконец он произнес:

— Как, по-твоему, я себя чувствую? Моя жена! С бисексуальным дизайнером, помогавшим ей выбирать антикварную мебель для ТКА. Такое случается со всеми. Важно, как мы справляемся с этим.

Телефон снова зазвонил.

— Это меня, — сказал Доктор.

Он шагнул в беседку и взял трубку.

— Да, да, это я. Нет, извини, Сол. Ты можешь сказать прессе, что она взволнована победой и не может появиться сегодня на людях. Завтра? Посмотрим.

Доктор перевел дыхание. Заданный вопрос заставил его закричать в ярости:

— Причина именно такая — нервное истощение!

Набрав воздуха в легкие, он произнес более медленно:

— Нет, ничего страшного. Ничего такого, что нельзя вылечить с помощью нескольких таблеток успокаивающего и двухдневного избавления от фотографов, студий и любопытных администраторов вроде тебя! Хорошо, ты можешь называть меня нахалом! Называй меня как хочешь, но сегодня она там не появится!

Он, как обычно, бросил трубку. Приготовил себе слабый напиток, сделал один глоток, потом сказал:

— Сейчас важно сохранить видимость гармонии. Когда она снова начнет появляться в общественных местах, ты будешь сопровождать ее. Все увидят идеальную американскую чету. Это нужно тебе, а не ей. Тебе!

— Я обойдусь без этого! — сердито сказал Джеф.

— Ты думаешь, что обойдешься без этого. Возможно, считаешь, что в Техасе трава на пастбищах более сочная и зеленая. Несомненно, та особа очень богата. По моим сведениям, у нее больше миллиарда долларов. Но это не твоя среда. Джеф, послушай Доктора. Твое будущее еще только начинается.

— Ну конечно! — с горечью и злостью сказал Джеф.

— Я говорю тебе — оно только начинается. Я не могу объяснить все сегодня. Но скоро сделаю это. Важно сейчас сохранять видимость мира. Все видят в вас любящую пару. Ни слова о происшедшем. Я даже не позволю ей пойти к вашему врачу. Ты сознаешь, что сделает с твоим имиджем известие об изнасиловании?

Ты поживешь здесь, будешь появляться с ней на людях. Затем через три-четыре месяца вы сможете тихо разойтись. Пусть мир интерпретирует это, как ему угодно. К тому времени публика будет на твоей стороне. Традиционный вариант в мире кино. Один из супругов добился большего успеха и эгоистично решил отделиться. Ты превратишься в верного, преданного мужа, который женился на начинающей актрисе, помог ей стать знаменитой и был брошен.

Эта идея понравилась Джефу, однако он начал задавать себе вопросы. Почему сейчас? Почему сегодня, когда его клиентка завоевала самую желанную награду, Доктор разрабатывал стратегию, обращенную против нее?

Коун четко прочитал его мысли.

— Почему я так забочусь о тебе? Я сказал тебе это несколько мгновений тому назад, но ты не поверил мне. Потому что, мой мальчик, — Доктор поставил бокал и посмотрел Джефу в глаза, — потому что твое будущее только начинается. Тот факт, что я готов рисковать ради тебя ее карьерой, — достаточное доказательство.

Джеф поглядел на Коуна, спрашивая себя, можно ли верить ему. Аргументом в пользу доверия было то, что Доктор открыл ему два опасных секрета. Он сказал, что Джоан не была важнейшим клиентом ТКА. И он признался, что его жена изменила ему с английским гомиком. Если бы у Коуна не было серьезных намерений, он никогда не сказал бы о таких вещах.

Доктор по-отечески похлопал Джефа по руке.

— Делай, что я говорю. Поживите спокойно и благополучно несколько недель. Как прежде. Ты даже можешь увезти ее куда-нибудь.

— Но ее новая картина, — начал Джеф.

— Я добьюсь отсрочки. Не беспокойся. Главное, чтобы не было публичных ссор, внезапных раздельных поездок. Все, как обычно. Ходи на заседания гильдии. Читай сценарии. И отклоняй их.

— Все? — недоумевающе спросил Джеф.

— Все, — твердо ответил Доктор.

— Даже хорошие?

— Для тебя сейчас нет хороших сценариев, Джеф. Но это даже к лучшему!

— Почему? — растерянно спросил Джеф.

— Я сказал тебе — доверься мне.

Он похлопал Джефа по плечу и направился к ждущему лимузину.

Когда автомобиль отъехал, Джеф встал. Он все еще испытывал недоумение. Войдя в дом, он медленно поднялся по лестнице. Из ванной доносился шум воды. Джоан проведет остаток жизни под душем, пытаясь избавиться от собственного запаха.

Джеф прошел в свою гардеробную, достал шелковый пижамный костюм и заметил на полке голубую рубашку Дорис Мартинсон. Как Доктор узнал об этой женщине?

Джоан выключила душ в своей ванной. Джеф надел халат и зашел туда. Джоан вытиралась новым изумрудно-зеленым полотенцем.

— Если ты прикоснешься ко мне, я тебя убью! — серьезно сказала она.

Хотя, если бы он вздумал снова наброситься на нее, она вряд ли смогла бы сейчас по-настоящему защищаться.

— Я лишь хотел сказать, что я сожалею.

— Посмотри на это.

Она подняла свое лицо вверх, чтобы он лучше увидел поврежденную губу. Ее щека еще горела от удара.

— Извини.

— «Извини»? Пошел ты к черту!

Она стала вытирать подмышки, обрызгала их дезодорантом, посыпала пудрой, наконец воспользовалась туалетной водой.

— Доктор сказал, что мы должны проявить выдержку. Все должно происходить, как обычно.

— То же самое он заявил мне, — раздраженно сказала она. — Но я хочу, чтобы весь город узнал, какой ты негодяй! Если ты еще раз дотронешься до меня, я расскажу людям все! Ты — животное, вот ты кто!

— Внизу есть две телеграммы для тебя. Одна — от Мела Ле Вина.

— И что? — она с вызовом посмотрела на Джефа.

— И бутылка шампанского. От Генри.

— Ну и что? — с яростью в голосе спросила она.

— Я просто пытаюсь объяснить, — сказал он.

— Ты хочешь погубить мою карьеру. Вот чего ты добиваешься. В мой самый важный вечер…

Ему показалось, что ее злость снова сменится слезами.

— Доктор прав, — сказал Джеф. — Пусть все будет как обычно. Дома тоже. Давай вообще не разговаривать.

Он повернулся и начал спускаться по лестнице, чтобы уснуть на первом этаже в спальне для гостей. Это было концом брака. Только без раздела собственности.

Сидя на заднем сиденье лимузина, Ирвин Коун держал свои нервные пальцы на телефоне. Ему хотелось позвонить кому-нибудь. На Западном побережье была глубокая ночь, в Нью-Йорке еще не наступило утро. Парни из местного офиса ТКА еще находились на торжественном ужине. Он беспокойно барабанил пальцами по аппарату, оценивая события истекшего вечера.

Тут были затронуты две карьеры.

Карьера Джоан казалась самой многообещающей, однако ей кое-что угрожало. Не надо было быть врачом, чтобы узнать симптомы зарождающегося алкоголизма. Они были написаны на ее прелестном, нежном лице.

Что касается ее игры, то она всегда зависела от режиссера. На самом деле Джоан не играла сама. Роль играла ею. Требовательность Ле Вина, проявлявшаяся как в постели, так и на съемочной площадке, позволила Джоан получить премию.

Неважно, как был завоеван «Оскар». Она удостоилась его, и это — главное. Обычной практикой после «Оскара» было заключение контракта на один фильм с максимальным гонораром. Это устанавливало уровень оплаты на все последующие картины. Если бы Джоан была более надежной, стабильной актрисой, Доктор поступил бы именно так.

Но учитывая долгосрочный прогноз ее физического и психического состояния, он решил добиваться контракта на пять картин с правом одобрения сценария и режиссера, а также возмещением простоя при отсутствии приемлемой работы. Это защитит Джоан и ТКА на ближайшие пять лет. Если она продержится до конца этого срока, он подумает о ее будущем.

В первую очередь по этой причине Ирвин Коун решил не пускать ее сейчас к врачу. Никто не должен знать о развивающемся у Джоан алкоголизме.

Он нарочно сказал Джефу о том, что боится слухов. Коун сочинил историю о своей жене и дизайнере. Она была ложью. Он придумал ее, чтобы завоевать доверие Джефа, заручиться его готовностью к сотрудничеству. Это было необходимо Доктору для осуществления его плана.

Возможно, он потерял чувство меры, оклеветав жену, признался себе Доктор. Но это не очень важно. В городе, где сплетни и домыслы интересовали людей сильнее, чем истинные факты, Мельба уже становилась объектом более серьезных наговоров. Несколько раз ему доводилось слышать, что она занимается любовью с женой главы студии. Иногда, в моменты ссор и раздражения, он верил в это. Еще одна ложь, сорвавшаяся с его уст, не принесет вреда.

Он соврал в интересах дела. Джеф был необходим Доктору.

Ирония заключалась в том, что Джеф сильнее всего усомнился в единственном абсолютно правдивом высказывании Доктора относительно начала его будущей карьеры.

Но время для обсуждения плана еще не настало. События этого вечера принесли значительную пользу. Доктор не мог придумать ничего лучшего. Они обеспечили дальнейшую незанятость Джефа, его изоляцию, убили в нем веру в новый успех и себя самого. Когда Доктор приготовится к очередному шагу, Джеф с неизбежностью согласится.

На следующий день, около десяти часов утра, дав Джефу возможность без помех позаниматься гимнастикой, поплавать, выпить кофе, Доктор попросил Элизу позвонить актеру. Шесть раз оба номера оказались занятыми. Конечно, это Джоан принимала поздравления. Ближе к полудню Элизе удалось связаться с Джефом. Она вызвала Доктора нажатием кнопки.

— Джеф, малыш, как дела?

— Все нормально. Спокойно. Только телефон не умолкает. Звонят из Лондона, Рима, Мадрида, Парижа.

— Хорошо, хорошо. А Джоан?

— Все в порядке.

— Как она выглядит?

— Ну… ее губа…

— Так я и думал, — вздохнул Коун. — Не пускай ее к вашему врачу!

— Хорошо.

— Если что-то изменится, тотчас звони мне. Особенно если она начнет нервничать. Может быть, вам обоим стоит отправиться на неделю-другую в Спрингс. Воспользуйся моим домом. Он абсолютно уединенный. Спокойная неделя под солнцем не повредит вам обоим.

— Я скажу ей, — обещал Джеф, давая понять, что беседа заканчивается.

Это послужило для Доктора сигналом. Он перешел к истинной цели звонка.

— Да, Джеф, пока я не забыл… вчера вечером я кое-что сказал.

— Что? — Насчет твоей карьеры.

— Да? — насторожился Джеф.

— Проводи время с женой, пока она не вернется к работе. Тогда мы вдвоем, ты и я, сядем и обстоятельно поговорим. Вдали от «Чейзена», «Романова», Беверли-Хиллз. Возможно, съездим в Ла-Джоллу. Потолкуем спокойно, неторопливо.

— О чем? — спросил Джеф.

— Узнаешь, когда она снова начнет работать. — Доктор положил трубку.

3

Доктору, разумеется, удалось перенести начало съемок Джоан на более позднюю дату. Поскольку каникулы были единственным приемлемым способом избежать фотографов, Джеф и Джоан отправились в Палм-Спрингс, в дом Коуна.

Джеф погрузил чемоданы в багажник. Хотя летнее утро выдалось жарким, Джоан потребовала поднять стекла автомобиля и натянуть убирающуюся крышу. Только после этого она проделала короткий путь от дома к машине. Губа ее стала сине-желтой. Закрыв нижнюю часть лица платком, словно при сильной простуде, она уселась в машину; никто ее не заметил. Джеф выехал на улицу.

Хотя основной поток двигался во встречном направлении, путешествие заняло более двух часов. Когда они покинули скоростное шоссе, быстрая езда стала опасной из-за транспорта, появлявшегося с прилегающих дорог. Джеф понял, что не стоит его обычной гонкой усугублять нервное состояние Джоан.

Она не раскрывала рта, наказывая Джефа молчанием. Она по-прежнему закрывала лицо носовым платком, боясь, что другие водители узнают ее даже в солнцезащитных очках.

Возле Редлендса Джеф впервые за истекший час заговорил с ней. Он спросил Джоан, не хочет ли она остановиться и выпить кофе.

— Чтобы все увидели, что ты сделал со мной? — сказала она злым тоном.

Он молча поехал дальше, думая о том, каким образом мог мужчина позволить всем увидеть, что сделала с ним женщина.

Автомобили ехали по Редлендсу медленно. Это был типичный для Южной Калифорнии городок с бензоколонками, супермаркетами, филиалами банков. Ни одно место в южной части штата не обладало своеобразием.

Они выехали в пустыню и покинули главное шоссе, свернув направо, к долине, где находился Палм-Спрингс. Почва была сухой, песчанистой, пыльной. Горы меняли свой цвет в зависимости от положения солнца. Кое-где пробивалась скудная растительность, оживляя пустынный ландшафт пятнами зелени. Миновав перевал, Джеф поехал вниз, в долину. Наконец перед ними раскинулась сезонная столица киномира.

Он знал путь к дому Доктора — левый поворот с Палм-каньон, правый поворот на авенида Лас Пальмас. Трехэтажный дом Ирвина Коуна находился между виллами Джека и Бенни и Кэри Гранта. На почтовом ящике было выведено: «Gasa del Isidro», то есть «Дом Айседора». Это была шутка Доктора.

Подъездная дорога заросла тропической зеленью. Джефу всякий раз казалось, что он может исчезнуть здесь навсегда. Снаружи дом выглядел так, словно в нем живут. Подобное впечатление производят монастыри. Здесь находилась обслуга, она убирала пыль, готовила пищу, подавала на стол. В доме часто останавливались гости, хотя почему-то никто не видел их. Внешние проявления жизнедеятельности наблюдались, лишь когда Доктор и его жена приезжали сюда и устраивали приемы.

Джеф всегда испытывал на подъездной дороге странное чувство. Ему казалось, что какое-то гигантское плотоядное растение может поглотить его навеки.

Возле дома стояли только два «кадиллака». Они были двухлетними, и Джеф понял, что они принадлежат слугам. Другие машины могли находиться в гараже либо на стоянке, занимавшей большую площадь. Она напоминала бетонную взлетно-посадочную полосу в бескрайних тропических джунглях.

Не успел Джеф выключить зажигание, как Келвин, дворецкий, уже приготовился поднести его чемоданы. Дождавшись ухода Келвина, Джоан открыла дверь и быстро вошла в дом. Она удалилась в крыло, где находились комнаты для гостей. Когда дворецкий внес в апартаменты чемоданы и поставил их, она вошла туда, избегая его взгляда. Потом Джоан закрыла за собой дверь и заперла ее.

Джефу пришлось подергать ручку, прежде чем она впустила его. Он начал поднимать шторы, чтобы взглянуть на бассейн.

— Не трогай их! Ты хочешь, чтобы все увидели меня?

— Ты собираешься провести в темноте следующие десять дней?

— Пока я не посмею показаться на людях, — заявила она.

Джоан хотела сказать что-то еще, но в дверь тихо постучали.

— Да?

— Это я, мисс Джоан. Мима.

Это было сокращением от «Джемима»; на самом деле женщина носила другое имя, но Мельбе Коун нравилось называть ее так. По мнению жены Доктора, это звучало шикарно.

— Помочь вам разложить вещи?

— Нет, спасибо. Пока нет. Я… — начала импровизировать Джоан, — должна сначала отдохнуть.

— Понимаю, — мягко произнесла Мима. — Вы скажете мне, когда будете готовы.

Джоан сделала вид, будто намерена отдохнуть. Она сбросила туфли, легла на двуспальную кровать, у изголовья которой Келвин поставил ее багаж, и закрыла глаза. Джеф наблюдал за этим, скорее забавляясь, нежели испытывая раздражение. Как долго она будет сохранять эту позу? Он начал разбирать чемодан. Не пошевелившись, Джоан спросила:

— Ты ведь не собираешься располагаться здесь?

— Доктор сказал — все, как обычно, — напомнил он ей.

Подумав, она сдалась:

— Хорошо. Но если ты прикоснешься ко мне хоть одним пальцем, я убью тебя! Понял?

Он вышел к бассейну, где Келвин накрывал столик с зонтом для ленча на двоих.

— Миссис Джефферсон не будет есть на воздухе, — сказал ему Джеф.

— Может быть, Мима подаст ей что-нибудь в комнату? — без интереса или любопытства спросил Келвин.

— Нет, я сам принесу что-нибудь позже, — сказал Джеф.

— Вы не хотите поплавать перед ленчем?

— Хорошая мысль.

— Вы найдете все необходимое в кабинке, — предложил Келвин, подумав, что Джеф не захочет возвращаться в апартаменты за плавками.

Он съел ленч, выпил кофе со льдом, прикоснулся к великолепному клубничному пирогу, испеченному Мимой. Затем он решил отправиться в теннисный клуб и поискать там свободного партнера на несколько сетов. Собираясь покинуть дом, он вспомнил про Джоан, подошел к бару и взял нераспечатанную бутылку джина. Джеф постучал в дверь; не дождавшись ответа, открыл ее и тихо произнес:

— Я принес тебе ленч.

Она не пошевелилась, пока не услышала звон бокала. Посмотрев на бутылку, сказала:

— Иди ты к черту!

Джеф удалился.

Он взял у Келвина теннисную ракетку и мячи, отъехал от дома и направился в «Рекет-клаб».

В это межсезонье в клубе царило затишье. Игра шла только на двух из пяти передних кортов. Он прошел по узкой дорожке, которая вела к бассейну и ресторану со столиками под открытым небом. Джеф увидел знакомые лица — менеджера из компании «Фокс», с которым он встречался во время переговоров в гильдии, молодого актера, поглощавшего ленч за маленьким столиком с девушкой, выглядевшей, как актриса. Заметив Джефа, молодой человек вскочил, бросился к нему, протянул руку:

— Привет, Джеф!

Джефферсон не любил фамильярных малознакомых ему коллег еще больше, чем назойливых, развязных поклонников. Молодой человек явно хотел произвести впечатление на свою подругу.

— Скотт Берджесс, — назвал себя актер. — Я играл с вами в «Змеиной реке».

Джеф снялся в этом фильме четыре или пять лет назад.

Представившись, актер выдал свою неуверенность. Он, очевидно, сомневался в том, что его знают.

Однако Джеф, улыбнувшись, протянул руку. Если малыш хочет поразить свою девушку, жену или шлюху, подумал актер, что ж, ради бога.

— Перекусите с нами?

— Спасибо, я только что съел ленч.

— Кофе? — с надеждой спросил Берджесс.

Джеф решил вознаградить его настойчивость.

— Кофе выпью.

— Отлично!

Молодой человек повел его к столику.

— Дорогая, это Джеф Джефферсон!

Затем он добавил, как бы извиняясь:

— Это Шарлен.

Оказалось, что Шарлен — не жена и даже не девушка Скотта. Они познакомились лишь вчера в клубе. Она была не актрисой, а дочерью богатого чикагского еврея.

Она обладала развитой речью; Джеф удивился ее познаниям в области кино, пока не выяснилось, что ее семья владела большой сетью кинотеатров на Среднем Западе. Шарлен воспитывалась на фильмах. Ее первые детские воспоминания были связаны с домашними просмотрами. Она видела все фильмы Джефа; она смотрела их с семилетнего возраста. Этот факт не обрадовал Джефа. Но она хотела подчеркнуть этим свое восхищение, а не разницу в возрасте.

Когда она встала из-за стола, Джеф понял, что она почти не уступает ему в росте. Она обладала роскошной фигурой; Джефа сильнее всего поразили не ее рост и длинные черные волосы, а искреннее, открытое выражение лица. У Шарлен были большие фиолетовые глаза с пронизывающим взглядом. Они словно заявляли о том, что у нее нет секретов. Говоря с Джефом, она не прятала их и не пялилась на него, что часто бывает при беседе обычного человека со звездой. Она смотрела ему в глаза. Джеф ощутил наличие у него половых органов. Там появилось покалывание. Откровенный взгляд Шарлен только усилил его интерес к ней. Джефа лишь обеспокоило то, что он оказался способным реагировать так на девушку, которой было года двадцать два — двадцать три.

— Вы не хотите сыграть смешанными парами, Джеф? — предложил Скотт Берджесс.

Если бы девушка не произвела на Джефа столь сильное впечатление, он бы отказался, сославшись на заранее назначенную встречу с другим партнером. Вместо этого он сказал:

— Я жду человека. Давайте поиграем, пока его нет.

Таким образом он подготовил путь к бегству, если игра окажется слишком скучной.

Теннисное платье отлично сидело на Шарлен. Из-под ее короткого подола виднелись красивые бедра. У девушки были длинные загорелые ноги и округлые ягодицы. Только груди Шарлен заставили его решить, что она не может быть первоклассной теннисисткой — он замечал, что женщины с большим бюстом редко становятся отличными игроками. Может быть, потому, что полные груди мешают свободе движений.

Поэтому Джеф не ожидал от Шарлен многого, когда они выходили на корт. Скотт отправился искать другую девушку, Джеф начал разминаться с Шарлен. Он накинул ей легкий мяч под правую руку и удивился, когда она ответила резким ударом в левую часть корта. Джеф едва отбил мяч, невольно укоротив и подрезав его так, что ей пришлось выбежать вперед. Она передвигалась большими легкими шагами, хотя обычно женщины в спешке семенят.

Это кое-что говорило о ней. Она имела хорошую теннисную подготовку и опыт. Обладала выдержкой. И хотела сразу показать ему, что умеет играть, что с ней не надо нянчиться, как с большинством женщин, играющих в теннис.

Вскоре они стали обмениваться стабильными ударами, не стараясь усложнять ситуацию для партнера, но постепенно увеличивая темп и резкость. После дюжины отбитых ударов Джеф направил мяч в левый угол, и Шарлен не успела дотянуться до него. Она пропустила мяч и крикнула без огорчения и зависти: «Хороший удар!»

Когда Берджесс появился с четвертым партнером, Джеф пожалел об этом. Девушка оказалась хорошенькой светловолосой звездочкой в исключительно элегантном теннисном платье. Ее эффектно уложенные волосы были украшены лентами. Джеф тотчас понял, что она — неважный игрок и будет весь день пытаться вступить с ним в контакт ради своей карьеры.

Чтобы уравнять силы сторон, Джеф выбрал себе в партнерши блондинку. Она, похоже, обрадовалась и сказала:

— Предупреждаю вас — я мало играла в этом сезоне. Была слишком занята.

Джеф улыбнулся.

— Не беспокойтесь. Мне нужна нагрузка.

Они начали играть. Почти тотчас стало ясно, что блондинка, имя которой Джеф не запомнил, мало играла не только в этом сезоне, но и в остальных тоже. И оказалось, что Шарлен играет лучше Берджесса. По безмолвному соглашению игра свелась к дуэли между Джефом и высокой девушкой из Чикаго. Джеф получал все большее удовольствие. Тайбрейк закончился при счете семь-пять, хотя Джеф мог выиграть при счете шесть-четыре. Блондинка испытала облегчение, когда сет завершился. Она улыбнулась и стала многословно извиняться. Джеф заверил ее, что она играла весьма неплохо и что им следует как-нибудь сыграть еще раз в таком же составе.

Когда звездочка покинула корт, уводя с собой Берджесса, Джеф повернулся к Шарлен:

— Выпьем?

— Конечно, — не скрывая радости, ответила девушка, — но не в баре.

Джеф удивился, и она добавила:

— В моем коттедже.

Он пошел с ней по красной бетонной дорожке, справа и слева от которой тянулись газоны, подстриженные так тщательно, что они казались искусственными. Воздух был насыщен запахами апельсиновых и грейпфрутовых деревьев, которые росли возле кортов.

Щурясь из-за яркого солнца, уже собиравшегося скрыться за покрытой снегом вершиной Сан-Джасинто, Шарлен сказала:

— Мне не нравится этот бар. Каждый мужчина считает тебя шлюхой или звездочкой. И, следовательно, доступной. Готовой на все.

Похоже, она сказала это, чтобы у него не возникло иллюзии по поводу приглашения в коттедж, подумал Джеф.

— Когда я готова на все, я не демонстрирую это публике, — добавила она.

Они пошли дальше молча. Бунгало Шарлен оказалось самым последним в ряду. Патио смотрело прямо на вершину Сан-Джасинто. Там стояли два залитых солнечными лучами кресла. Шарлен жестом предложила Джефу сесть в одно из них и спросила:

— Что вы пьете?

— Виски есть?

— Конечно. Как?

— Со льдом, содовой и лимонным соком.

Она скрылась за стеклянной дверью, бесшумно сдвигавшейся в сторону. Джеф опустился в кресло лицом к солнцу, закрыл глаза. Жара была такой сильной, что кожа горела. Внезапно Шарлен приблизилась к нему с двумя бокалами. Она дала Джефу виски с содовой, а себе оставила бокал с прозрачным напитком — вероятно, с водой и тоником.

Она удивила его неожиданным вопросом:

— Это правда?

— Что?

Он посмотрел на нее.

Она отвела взгляд в сторону.

— Вы действительно избили ее после присуждения премий?

— Нет, конечно!

— Я так и думала.

Казалось, она обрадовалась.

— Здесь много говорили на следующий день о том, что вы якобы напились и избили ее от зависти. Какой-то глупый негодяй даже сказал, что вы пытались изнасиловать ее.

— Вы этому не поверили?

— Нет, — сказала она. — Хотя, если бы это действительно произошло, я бы поняла вас.

Он посмотрел на Шарлен. Она сидела лицом к солнцу. Услышав, что он передвинулся, девушка добавила:

— Я считаю ее холодной, расчетливой шлюхой. Женщина, которая всегда идеально выглядит на людях, слишком любит себя, чтобы сделать счастливым мужчину.

Он ничего не ответил. В словах не было нужды.

— Она часто изменяет вам, — произнесла Шарлен. — Я бы не сказала это, если бы вы сами не знали. И если бы вы не нравились мне. Но вы мне нравитесь. Вы очень красивы. К тому же вы добрый человек. Я поняла это, когда вы играли с той глупой маленькой блондинкой. Большинство мужчин тотчас стало бы игнорировать ее, если бы они не хотели переспать с ней. Мне кажется, вы не любите обижать людей без нужды.

— Спасибо, — сказал он, не скрывая своего раздражения тем, что его так тщательно изучали, хотя выводы и оказались благоприятными.

— Есть причина, по которой я говорю вам это, — сказала она. — Через несколько минут солнце скроется. Здесь будет холодно. Вам придется уйти. Или мне придется пригласить вас в коттедж, где воздух теплее. Прежде чем я это сделаю, я хочу кое-что узнать. Если что-то произойдет, это случится потому, что вы сердитесь на нее? Или потому, что я вам нравлюсь?

Прямолинейность вопроса изумила Джефа, хотя он с первых минут общения отметил откровенность Шарлен. Он заколебался.

Но в этот момент она сказала:

— Забудьте. Вам лучше уйти. Если пожелаете, приходите завтра. Я буду здесь. Мы сможем поиграть в теннис.

— Завтра днем? В то же время?

— В то же время.

Они поднялись одновременно, встали лицом к лицу. Джефу вдруг захотелось поцеловать ее, но он этого не сделал. Он обрадовался — глаза Шарлен говорили: «Спасибо, не надо». Он взял свою ракетку и зашагал по бетонной дорожке к автостоянке.

Мимо него проехал автомобиль. Джеф услышал сигнал. Кто-то произнес его имя, но он не узнал голос. Возможно, это был Берджесс. Или другой актер, с которым когда-то работал Джеф. Или агент. Или кто-то еще. Это не имело значения. Внезапно его жизнь обрела свежесть из-за этой девушки.

Это имело значение.

Когда он вернулся в дом Коуна, Джоан находилась в своей комнате. Он прошел к бассейну и нашел возле него почти пустую бутылку с джином. Очевидно, после его отъезда она сидела там и пила.

Он застал ее перед туалетным столиком. Она рассматривала свое лицо в зеркале. Услышав, как он вошел, она сосредоточила свое внимание на опухшей губе и слегка поврежденной щеке. Джеф знал, что таким образом она обвиняла его, но не отреагировал на укор. Он заметил, что ее кожа покраснела от жаркого дневного солнца.

— Значит, ты все-таки вышла из дома. Это хорошо, — произнес Джеф, чувствуя, что он должен что-то сказать.

— Я подумала, что солнце ускорит заживление. Или поможет скрыть следы, — сказала Джоан.

Сейчас она была одновременно жертвой и обвинителем.

— Я не могу показаться в городе в таком виде.

Не отвечая ей, он снял с себя теннисную одежду, шагнул в стеклянную душевую кабину, отдался во власть горячей воды и душистого мыла. Он тщательно вымыл свое тело, особенно вокруг половых органов, которые, казалось, ожили сегодня. При этом он думал о Шарлен. Надеялся, что она станет избавлением от скуки вынужденного заточения, на которое он согласился, чтобы избежать сплетен и слухов. Которые все же распространялись, несмотря на рекомендованную Доктором линию поведения.

Джеф пообедал в одиночестве и собрался лечь в постель. Зазвонил телефон. Джеф услышал приветливый, дружелюбный, слишком ласковый голос Доктора.

— Ну, Джеф, ты всем доволен? Как дом? Келвин, Мима?

— Все отлично.

— Ты вывозил куда-нибудь Джоан?

— Она сказала, что хочет несколько дней посидеть в доме.

— Еще есть следы? — печально спросил Доктор.

— Есть.

— Выведи ее. Грим все закроет. Вас должны видеть вместе. Особенно по вечерам. Поздравления поднимут ей настроение.

— Я сделаю все возможное, — сказал Джеф, надеясь, что в его голосе присутствует достаточная решимость, и зная, что Доктор позвонил с какой-то другой целью.

— О'кей. Не переживай слишком сильно. Я позвоню тебе через день или два.

Казалось, Доктор собирается положить трубку, но он неожиданно произнес:

— Да, между прочим…

Джеф насторожился. Он понял, что сейчас узнает главную причину этого звонка.

— Я слышал, ты встречался в клубе с дочерью Мо Рашбаума.

Голос Доктора прозвучал небрежно.

— С дочерью Мо Рашбаума?

На мгновение Джеф искренне изумился.

— Да, Мо Рашбаума. Сеть кинотеатров «Рашбаум Тиэтр». Он из Чикаго. Насколько мне известно, его дочь — весьма красивая девушка. Высокая, темноволосая. Ее зовут Шарлотта или как-то похоже…

— Шарлен. Да, мы сегодня играли в теннис. Парную игру.

Последние слова прозвучали как оправдание.

— Да? Она славная девушка? Я когда-то давно знал ее отца.

— Да, она славная. Ты хочешь, чтобы я передал ей что-то?

— Пусть передаст привет отцу.

— Хорошо.

— Если сможешь, вытащи Джоан из дома, пусть вас видят вместе — ну, как обычно.

Раздраженный такой слежкой, Джеф взорвался:

— Послушай, Доктор, если ты хочешь, чтобы нас видели вместе, это одно! Но «как обычно» — это нечто другое. Потому что в последние месяцы мы «обычно» не выходили вместе!

— Джеф, Джеф, не злись. Особенно сейчас, когда мы так близки. Может быть, я проявил излишнюю дипломатичность. Скажу все прямо. Шарлен Рашбаум — очень красивая девушка. Играть с ней в теннис — это одно, а заходить в ее коттедж, чтобы выпить и заняться кое-чем еще, — это другое. Держись подальше от «Рекет-клаб» без Джоан. Это змеиное гнездо. Источник сплетен.

— Доктор, раз уж мы так откровенны, не могли бы вы расшифровать, что значит «кое-что еще»?

Не услышав ответа, Джеф продолжил:

— Да, мы выпили! Но «кое-чего еще» не было! Ты доволен?

— Доволен, Джеф, — сказал Доктор тоном обиженного, неправильно понятого отца.

Он, конечно, первым положил трубку.

4

Следующим утром Джеф проснулся рано. Джоан еще спала, но ее обычного тихого храпа не было слышно. Взволнованный Джеф встал с кровати и склонился над Джоан, чтобы убедиться в том, что она дышит. Не включая света, он прошел в ванную. Солнечные лучи уже проникали сквозь шторы.

Он помочился, спустил воду и начал чистить зубы. Рассматривая свое отражение в зеркале во время бритья, понял, что делает это из-за предстоящей встречи с Шарлен. Каким видит его девушка, которая моложе его на двадцать лет?

Когда он тихо вышел из ванной, Джоан приветствовала его:

— Господи! Нельзя меньше шуметь?

— Я не издал ни звука, — сердитым шепотом возразил он.

— В следующий раз сделай одолжение — мочись в стенку унитаза!

Она отвернулась, спрятала голову под подушку, сделала вид, что хочет снова заснуть.

Джеф мысленно произнес: «Еще одно утро очаровательной американской пары, встречающей его в уютном любовном гнездышке над Беверли-Хиллз. Доброе утро, дорогая Джоан. Доброе утро, милый Джеф».

Прибыв в «Рекет-клаб», он заметил ее на дальнем корте для профессионалов. Она брала урок игры у сетки. Трикотажная тенниска обтягивала ее тело, подчеркивая линию бюста. Сейчас груди Шарлен выглядели еще лучше, чем вчера, когда она была в накрахмаленном платье.

Через несколько минут после появления Джефа Шарлен сослалась на усталость и прервала занятия. Преподаватель, приветливый, как все его коллеги, улыбнулся и отпустил девушку взмахом руки. Она взяла со скамейки полотенце и белый свитер, потом быстрыми шагами направилась к Джефу.

Он придержал для нее железную калитку. Когда Шарлен приблизилась к нему, он увидел на ее лице счастливую улыбку.

— Мне казалось, вы сказали, что придете днем.

Она явно пыталась скрыть радость, вызванную его неожиданным появлением.

— Я освободился раньше, чем предполагал, — соврал он.

— Сыграем? Я уже разогрелась, не хочу остывать.

— Конечно!

— Парную, — настойчиво сказала она.

В первый момент он испытал разочарование, но все же отправился искать двух других игроков. Вернувшись, он застал Шарлен склонившейся над фонтанчиком для питья. Он заметил, что ее длинное тело даже в такой неудобной позе выглядело красиво, изящно. Когда она выпрямилась, Джеф увидел на ее губах и щеке капли воды. Она собралась стереть их полотенцем, но Джеф перехватил ее руку и посмотрел на девушку. Он понял, что, возможно, влюбился. Что пребывает в ранней стадии влюбленности, когда все происходящее возвышает объект, а любое, самое незначительное и заурядное событие становится чудом, дарящим красоту и восторг.

Она тоже почувствовала это и дала ему понять свое состояние, мягко освободив руку и неохотно стерев с лица капли воды. С этого момента ее фиолетовые глаза излучали невинную радость. Она была прелестной, оживленной, наслаждаясь, как и вчера, его обществом. Но по какой-то неизвестной Джефу причине теперь она казалась чем-то озабоченной.

Джеф нашел двух других партнеров — продюсера и писателя, сбежавших из Лос-Анджелеса от телефонных звонков и студийной текучки, чтобы «обломать» сценарий. Это выражение всегда раздражало Джефа. Оно как бы намекало, что сценарий — это капризный ребенок или враг, которого необходимо подчинить с помощью плетки. Неудивительно, что большинство прочитанных Джефом сценариев воспринималось им с превеликим трудом.

Теперь Джеф и Шарлен были партнерами. Четверо игроков быстро разогрелись, играя двумя мячами. Шарлен обменивалась ударами с писателем, Джеф — с продюсером. Быстро выяснилось, что писатель играл лучше своего партнера; лишний вес мешал продюсеру быстро двигаться, хотя отдельные удары выдавали хорошую школу.

Эта пара не оказала серьезного сопротивления Джефу и Шарлен. Девушка играла хорошо; она выигрывала мячи, удивляя своих противников.

Продюсер продержался только два сета; он предложил закончить игру, и они покинули корт.

Когда Джеф помогал Шарлен надеть свитер, она шепнула ему:

— Пригласите их на ленч.

Он заколебался, не будучи уверенным в том, что правильно ее понял. Поэтому она повторила:

— Пригласите их на ленч!

Недоумевающий Джеф сделал то, что, казалось, представляло для нее важность. Ленч был стандартным: за «Кровавой Мэри» последовали крабы с горчицей. Разговор вращался в основном вокруг Джефа. Писатель, восхищенный его выступлением перед комиссией конгресса, приписывал Джефу левые взгляды, которые актер на самом деле не разделял, хотя он предпочел не объяснять это сейчас. Продюсер говорил о громадной услуге, которую Джеф оказал киноиндустрии.

Их комплименты стали такими щедрыми, что Джеф испытал облегчение, когда продюсер наконец сказал:

— Идем, раб! Нас ждет работа!

Они оба встали, и Шарлен спросила:

— Сыграем завтра?

Предложение удивило их, но продюсер принял его от имени обоих.

Когда мужчины отошли от стола, Джеф спросил:

— Что это была за идея?

— Иначе я не смогла бы съесть ленч с тобой, — объяснила она.

— Почему?

— Потому что мне тоже позвонили.

— Кто? — спросил Джеф, проклиная Доктора.

— Папа. Которому позвонил…

— Не говори мне! — перебил ее Джеф. — Ирвин Коун.

Она кивнула.

— Ты не несешь ответственности за то, что происходит со мной или Джоан.

Его голос прозвучал громче обычного.

— Ты ошибся, — прошептала она тихо, чтобы заставить его понизить тон. — Он ничего не сказал папе о твоей карьере, паблисити или Джоан. Он лишь произнес волшебное слово.

— Какое?

— Goy! Он просто позвонил моему папе и оказал ему услугу. Сообщил, что его единственная дочь связалась с кинозвездой нееврейского происхождения. И что отношения становятся серьезными, поскольку нас постоянно видят вдвоем.

— Постоянно? Один день?

— Один день может быть большим сроком, — задумчиво произнесла Шарлен. — Один взгляд может быть большим сроком. Когда я подняла голову над фонтанчиком и увидела твой взгляд, этот момент показался мне долгим. Потому что тогда я поняла. Это не произойдет. Это уже произошло. И отныне моя жизнь будет другой. Все закончится болью. Но остановиться уже нельзя. Поздно.

Она смотрела на него, одновременно умоляя отпустить и взять ее.

— Вот почему мы играли с партнерами, и ты попросила пригласить их на ленч?

Она кивнула.

— Ты боялась, что тебя увидят наедине со мной.

— Сплетни. Я хотела оградить тебя от них.

— Спасибо, — сказал он. — Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе.

Он пожалел о своих поспешных словах.

— Почему все должно закончиться болью?

— Это неизбежно.

— Разница в возрасте? — растерянно предположил он.

Она покачала головой.

— Тогда что?

— Я тебе уже сказала.

— Это будет иметь большое значение?

— Для папы — да. Он всю жизнь работал, чтобы стать важным, могущественным человеком. Чтобы ощущать себя таким, он должен помогать евреям. Всем евреям. Особенно после Гитлера. Он больше времени работает на Израиль, чем на себя. Быть настоящим евреем для него сейчас не менее важно, чем некогда — быть богатым. Я не могу поступить с ним так.

— А ты? Разве ты не имеешь права получить от жизни все?

— Не за его счет.

— Значит, когда Доктор позвонил ему, а он — тебе, речь шла об этом.

— Я здесь, — без кокетства сказала она.

Сейчас Шарлен смотрела на него так, как тогда, у фонтанчика.

— Мой автомобиль стоит на дороге. Я оплачу счет и пойду к нему. Ты через некоторое время отправишься в свое бунгало. Я поставлю машину где-нибудь сзади.

— Нет, пожалуйста.

— Я не буду парковать ее возле твоего коттеджа, — тихо произнес он.

Она улыбнулась своими фиолетовыми глазами. Он подписал счет и неторопливо направился к главному входу.

Шарлен с закрытыми глазами докурила сигарету. Вытащила из пачки следующую, зажгла ее, сделала несколько затяжек. Затем, словно внезапно вспомнив о каких-то неотложных делах, посмотрела на часы и направилась к своему коттеджу.

Когда она оказалась возле него, Джеф уже лежал в шезлонге, глядя на Сан-Джасинто. Со стороны клуба актера не было видно.

Он не встал, чтобы встретить ее, а лишь протянул руку. Она взяла ее, и он усадил Шарлен на соседнее кресло рядом с собой. Они посидели неподвижно. Сейчас им было достаточно того, что они вместе, хотя Джеф уже ощутил охватившее его возбуждение. Однако желание посидеть рядом с Шарлен было более сильным, чем сексуальное влечение.

Внезапно он произнес:

— Я все еще не верю в это.

— Ты говоришь о моем отце?

— Нет, о тебе. При твоих возможностях… внешности… Такого со мной не случалось со студенческих лет. Такой внезапной любви.

Она вдруг отвернулась, и он понял, что сейчас в их беседе впервые прозвучало слово «любовь».

— Да, именно это, — сказал Джеф. — Если только ты не знаешь другого слова.

— Если это так, этого слова достаточно. Если нет, от теперешних слов позже будет только хуже.

Он не ответил. Она вытащила сигареты, закурила. Он забрал у нее сигарету.

— Ты куришь слишком много.

Она засмеялась.

— Нет, теперь я знаю, что это любовь. Когда начинают беспокоиться о том, что я много курю…

Она замолчала. Ее охватила печаль.

Шарлен взяла его руку и прижала к себе ниже груди. Это, похоже, означало, что теперь, когда они нашли друг друга, она боится потерять его. Джеф осторожно передвинул руку. Шарлен не стала останавливать его, однако не убрала свою руку с руки Джефа. Они полежали некоторое время молча, с закрытыми глазами. Затем электричество от его руки перешло к ее груди, и она сказала:

— Здесь становится холодно.

— Скоро солнце исчезнет, — произнес он, хотя они оба знали, что до заката остается еще час.

По-прежнему держа его руку, она встала, повернулась к стеклянной двери, за которой висели шторы. Она раздвинула их и вошла в коттедж. Он выждал несколько мгновений. Почему-то сейчас этого требовали хорошие манеры. Джеф обвел взглядом округу, проверяя, не следит ли кто-то за ними. Возле коттеджа не было никого — ни горничной, ни садовника. Он шагнул внутрь, задвинул стеклянную дверь и повернулся к Шарлен.

Она находилась в гардеробной. Джеф не мог видеть девушку, но он слышал шуршание одежды. Она снимала шорты и тенниску. Он шагнул к ней в тот момент, когда она освободилась от лифчика. Джеф взял бюстгальтер из ее рук и обнял девушку. Он впервые поцеловал Шарлен, крепко прижал ее тело к своему. Он чувствовал ее длинные ноги, хорошие бедра, а прежде всего — полные, упругие груди.

Он держал ее так довольно долго, прижимаясь к ней до тех пор, пока собственная боль не заставила его отпустить девушку, чтобы раздеться самому.

Когда он снова посмотрел на Шарлен, она уже не улыбалась. Он обнял ее, крепко прижал к себе. Она была нежной, податливой и сильной. А еще — молодой. Он ощутил это, целуя ее крепкую грудь. Ее соски набухли под его языком.

Она опустилась на кровать, вытянулась на ней с закрытыми глазами, словно боясь смотреть. Он стоял над ней и глядел на ее лицо, казавшееся сейчас почти детским. Джеф лег рядом с Шарлен, повернул голову так, что его рот коснулся ее груди. Потом он прижался к ее бюсту с такой силой, что она выдохнула воздух.

Отвечая на его страсть, ее теплое тело пришло в движение. Рука Джефа соскользнула с груди Шарлен и стала опускаться ниже, к талии, тонким бедрам, затем проникла между ними. Он обнаружил влагу на ее волосах. Шарлен была готова принять его. В какой-то момент она протянула руку, чтобы остановить Джефа, но потом она убрала ее, раздвинула бедра шире.

Он лег на нее, чуть опустился и начал входить в Шарлен. Она тихонько ахнула от боли. Он замер, но она заставила его войти в нее глубже. Затем обхватила Джефа своими ногами. Их тела слились в единое целое.

Первые несколько минут она не уступала ему в силе, жадности, желании. Страстно целовала Джефа, изучая языком его рот. Они кончили одновременно, что редко бывает при первой близости. Но если он в момент экстаза испытал облегчение, то она, похоже, сжалась от боли. Джеф скатился с Шарлен. Она отвернулась от него, пытаясь отдышаться.

Он молча лежал на спине, ожидая, когда она придет в себя. Наконец Шарлен взяла его за руку и прижала ее к своей щеке. Только тогда он заговорил.

— Я сделал тебе больно. Я не хотел.

Она тряхнула головой, еще сильнее прижала его руку к своей щеке и сказала:

— Я даже не знаю, как называть тебя. Когда люди влюбляются, это не должно происходить так быстро. Требуется время, чтобы обрести ласкательные имена, любимые песни, блюда. А у нас его не было.

— Значит, ты не отрицаешь, что мы влюблены, — медленно произнес он.

— Да, — печально сказала она.

— И я действительно причинил тебе боль.

— Тут нет твоей вины, — ответила Шарлен, желая закрыть эту тему.

— Следующий раз будет лучше, — обещал он.

Она кивнула с закрытыми глазами, зашуршав головой о подушку.

— Посмотри на меня, — попросил он.

Она покачала головой.

— Я должен кое-что знать, — заявил Джеф.

Шарлен открыла глаза, посмотрела на него в полумраке.

— У нас с Джоан все кончено. Вопрос только в том, как развестись тихо, без скандала. Твои чувства не изменятся к тому времени, когда это произойдет?

— Я всегда буду относиться к тебе так, как сейчас, — ответила она.

— Нет. Я имею в виду твоего отца, его отношение к… людям вроде меня.

— Ты всегда будешь моим любимым goy.

Она пыталась шутить, но он не сдался так легко.

— Я хочу знать. Это важно. Потому что при всех наших различиях нас связывает слишком многое, чтобы мы могли позволить себе потерять друг друга.

— Пожалуйста, не надо.

— Ты знаешь, что это правда. Так было с первого момента.

Она не ответила ему, только уткнулась лицом в его плечо. Джеф провел рукой по ее нежной коже, вдоль длинной спины, к ягодицам. Она обняла его за шею, прижала к себе; когда член Джефа поднялся, она впустила его между своих бедер. Они полежали так некоторое время, слившись друг с другом.

Затем Джеф начал постепенно двигаться, проникая в Шарлен все глубже. Темп и страсть нарастали; они оба полностью отдавались друг другу, забывая обо всем, желая как можно полнее слиться с партнером. Наконец их поглотил взрыв эмоций, и все закончилось.

В этот раз боли не было. Когда Джеф посмотрел на Шарлен, она улыбалась.

— Сейчас не было больно, да? — прошептал он.

Она покачала головой и откинулась назад.

— Тебе придется ответить мне, — сказал он. — Если не сейчас, то завтра. Или на следующей неделе, в следующем месяце.

— В следующем месяце меня здесь не будет, — тихо сказала она.

— Тогда в Чикаго!

— Нет! — впервые рассердилась она. — Ты не должен этого делать. Обещай мне!

— Это не может закончиться здесь, — возразил он.

Она кивнула, давая понять, что все закончится. Он прижал руки к ее грудям, пытаясь устранить все преграды и возражения, снова возбудив Шарлен. Но она встала и прошла в гардеробную. Он услышал шуршание одежды. Шарлен вернулась в комнату в халате, надетом на голое тело и завязанном под бюстом.

Она взяла со столика пачку сигарет.

— Пожалуйста, — произнес Джеф.

Она заколебалась, но решила, что хочет закурить сейчас сильнее, нежели уступить ему.

— Ты спрашиваешь, не было ли мне больно. Хорошо. Я отвечу. Да, мне было больно. Но я слышала, что несколько первых половых актов после аборта обычно сопровождаются болью, особенно если женщина испытывает оргазм.

Она помолчала, желая увидеть, какой эффект произведет на него ее неожиданное заявление. Он ничего не сказал.

— Я училась на третьем курсе в «Нортвестерн». Я должна была отправиться в колледж на восток, но в последний момент отец решил, что безопаснее оставить меня в Чикаго. Я — его единственный ребенок, к тому же дочь. Я попала в «Нортвестерн». Первые два года я встречалась с юношами из богатых еврейских семей.

Потом я случайно познакомилась с одним парнем. Он сидел напротив меня на занятиях по химии. Джон Робинсон. Он был высоким, симпатичным. Не красивым, а просто симпатичным. Светловолосым англосаксом.

— Вроде меня? — почти сердито сказал Джеф.

Она проигнорировала его вопрос.

— Мы начали заниматься вместе. Химия была последним уроком перед ленчем. Мы стали есть и учиться вдвоем. Постепенно влюбились друг в друга. Мы оба с самого начала знали, что это бесперспективно. Мы много раз говорили об этом, наверно, думая, что слова автоматически устранят опасность. По-моему, из-за этого мы потеряли бдительность. Мы уже начали думать, что это возможно. В конце концов я поверила не только в возможность нашего союза, но и в то, что я не могу жить без этого парня.

Я даже решила поговорить с моим отцом. Отправилась к нему в офис. Я не хотела втягивать в это мать. Она бы слишком сильно разволновалась.

Папа обрадовался моему приходу. Он гордился мной. Я была высокой, красивой, одежда хорошо сидела на мне. Он гордился мной не меньше, чем я — им. Он очень хороший человек, добрый, порядочный. Кое-кто говорит, что в бизнесе он жесткий, но я уверена в его честности. Поэтому я отправилась к нему.

Внезапно она перебила себя:

— Тебе скучно это слушать.

— Нет, пожалуйста, продолжай, — возразил он.

— Я знаю, что он приготовился услышать — что я хочу новый автомобиль или новую шубу. Его глаза выдавали готовность удовлетворить любую мою просьбу, хотя сначала он бы сказал «нет». Я сразу сообщила главное: «Папа, я влюбилась».

Он встал, обнял меня и сказал: «Я хочу, чтобы ты знала — я польщен тем, что ты пришла сообщить это мне прежде, чем твоей матери».

Я не могла слушать его дальше. Я сказала: «Папа, он — не еврей!»

Я поняла, что он не поверил своим ушам. На его лице застыла улыбка клоуна. Затем глаза наполнились слезами. Я подумала — если он заплачет, я убью себя за то, что причинила ему боль.

«Шарлен, дорогая, ты должна понять кое-что о мужчинах. О всех мужчинах. Пока они не находят ту единственную девушку, на которой хотят жениться, им нужно только одно. Еврейские парни достаточно плохи. Но goyim! Goyim — хуже, гораздо хуже. Особенно с еврейскими девушками! Овладеть еврейской девушкой для них — большая победа. Забавная проделка!»

«Но я люблю его». «Ну и что»?

«Я хочу выйти за него замуж».

Он не повернулся, чтобы посмотреть на меня. Лишь кивнул. Это не означало, что он дает разрешение. Так кивают евреи, когда на них обрушивается несчастье. Этот кивок означает, что беду ждали. Когда он повернулся, я увидела в его глазах слезы. Они не пролились, но блестели там. Он произнес всего несколько слов, но они причинили мне большую боль, чем та, которую я испытала бы, если бы он рассердился, начал грозить, кричать.

«У меня нет сына. А теперь и дочери».

«Не надо, папа».

«Думаешь, я подведу тебя к двери и выгоню, как это бывает в дерьмовых кинофильмах, которые я показываю? Нет, дорогая. Я не собираюсь кричать, угрожать, что я лишу тебя наследства. Я даже не скажу тебе, какой это позор! Я надеюсь, что ты не совершишь никакой глупости и справишься со своими чувствами. Ты можешь прожить прекрасную жизнь. Она ждет тебя. Поэтому не совершай необдуманных, поспешных поступков».

«А твое разрешение?» — спросила я.

«Это — единственное, что я не могу тебе дать».

Он шагнул ко мне, поцеловал меня. Я поняла, что отныне он никогда не поцелует меня, как прежде. Как бы я ни поступила, что-то изменилось в наших отношениях. Он не смог бы гордиться мною, как раньше.

Тогда меня это разозлило. Я была влюблена так, как это случается с девятнадцатилетней девушкой. А он не дал своего разрешения. Если он решил проявить упрямство, я захотела ответить тем же. Если на свете существует нечто худшее, чем близость с еврейским юношей до свадьбы, то это близость с неевреем.

После разговора с отцом я сделала это. Мы воспользовались моей машиной, потом квартирой его друга. Мы всегда были осторожными. Во всяком случае, Джон. Кроме одного раза. После нескольких тревожных дней я узнала правду. Я была беременна. Он хотел жениться на мне. Я не желала слышать об этом. Он должен был закончить колледж.

Я сама решила, что есть один выход. Возник только один вопрос. Как это сделать? Студентки прибегали к разным средствам.

Я не могла допустить, чтобы какой-то мясник забрался в эту мою часть своим скальпелем. Я остановила свой выбор на спорынье. Бедный Джон не знал, что ему сказать или сделать. Он лишь согласился. Я решила сделать это во время уик-энда. В Эвансоне должен был состояться футбольный матч. Все думали о футболе. Это сулило некоторую безопасность. Если я начну это дело в пятницу вечером и возникнут осложнения, мне станет плохо, я все равно успею поправиться к понедельнику и смогу пойти на занятия. А главное, я могла сказать родителям, что проведу уик-энд у подруги.

Мы получили разрешение воспользоваться квартирой его друга. Я приехала туда вечером в пятницу. Все необходимые мне вещи лежали в небольшой сумке. Мы с Джоном отправились обедать, но почти ничего не съели. Когда мы вернулись, я приняла спорынью и стала ждать. Ночью ничего не произошло. Мы оба не спали. К утру никаких симптомов не появилось, и Джон ужасно занервничал. Я понимала, какие мысли крутятся в его голове.

Что, если средство не подействует? Или произойдет худшее — оно вызовет такое сильное кровотечение, что я умру. Это могло погубить его карьеру, всю жизнь. Я отправила его на футбол. Он сделал вид, что не хочет идти, но я настояла. В конце концов он обрадовался моей настойчивости и ушел.

Боль появилась перед самым началом игры. Я слышала музыку, крики; к стадиону, сигналя, съезжались автомобили. Я решила, что коль скоро боли начались, все быстро завершится. Однако я ошиблась. Боль не проходила. Она постепенно усиливалась. Из окна доносились радостные возгласы, взрывы ликования.

Через некоторое время я спросила себя: «Почему он не здесь? Он должен был остаться, что бы я ни говорила». Когда боль усилилась, я сказала себе: «Этот goy! Вот почему он ушел! Он — goy, и ему нет дела до моих страданий!» Меня охватила ненависть к нему. Я забыла о том, что он испугался не меньше моего, что он хотел остаться, что сама отправила его. Я ненавидела Джона. Обвиняла его в том, что он — goy.

Затем это началось. Кровотечение. Я думала, что обрадуюсь, увидев кровь, но она испугала меня. Я подумала, что умру.

Зажав полотенце между ног, чтобы остановить кровь, я легла в ванной на пол; я боялась смерти и звала ее. В дверь постучали. Кто-то произнес мое имя. Я решила, что это Джон. «Он вернулся! Вернулся!» — подумала я. Значит, он не такой уж и goy. Но дверь была заперта изнутри. Я собралась с силами и подошла к двери, чтобы открыть ее. Там стоял не Джон, а мой отец.

Меня охватил стыд, но я испытала облегчение. Закричала: «Папа!» Больше я могла ничего не говорить. Он знал. Знал все. Он набросил мне на плечи свое пальто и повел по лестнице вниз к машине. Отвез меня к врачу, который был его другом. Там доделали то, что не успела сделать спорынья. Через несколько часов боль и опасность исчезли. Все время папа находился рядом со мной.

Днем в воскресенье ему разрешили забрать меня домой. В машине он не обмолвился о случившемся. Он не был рассерженным, враждебным. Он молча управлял автомобилем. Иногда убирал руку с руля и похлопывал ею по моей руке. Лишь когда мы свернули на нашу улицу, он произнес: «Мы ничего не скажем маме».

Шарлен помолчала.

— Я не могу снова причинить человеку такую боль, даже если бы он не был моим отцом.

Джеф крепко сжал ее руку.

— У нас такого не случится.

— Это было бы хуже, — сказала она. — Выйти замуж за обыкновенного goy — это уже достаточно плохо. Но за знаменитость?

— Мне нужна такая женщина, как ты. Способная любить меня. Нуждающаяся во мне. Я тебе нужен. Я вижу это.

Слезы в ее глазах подтвердили его правоту.

— Что ты скажешь?

Она печально покачала головой.

— Как ты поступишь?

— Думаю, появится какой-нибудь симпатичный еврейский врач или юрист, который сам будет преуспевать к тому времени, когда он женится на дочери Мо Рашбаума.

— И это на всю жизнь?

— Многие не имеют и этого. Я получу дом, мужа.

— А дети? — спросил Джеф.

— Мы возьмем малыша из приюта, — тихо ответила она. — Это доктор не смог исправить.

Он взял ее за руку, привлек к себе.

— Такая красивая девушка, как ты, должна иметь дочерей, много дочерей.

— У меня их не будет, — грустно сказала она.

Он обнял ее, но она освободилась и сказала:

— Тебе следует вернуться. Уже время обеда.

Он понял, что спорить бесполезно.

— Завтра?

— Я должна проявить твердость и отказаться от тебя. Но хорошо — завтра. И каждый день, пока ты здесь.

Он даже в темноте увидел улыбку на ее лице.

— Теперь ты знаешь — когда я влюбляюсь, я становлюсь беззащитной.

Джеф поцеловал Шарлен. Уходя, он снова почувствовал, что она нужна ему.

Оставшись одна, Шарлен опустилась на большую кровать, на которой они занимались любовью, и заплакала. Она не пошла обедать, не попросила принести еду в коттедж. Она просто сидела в темноте и плакала. Потом она заснула, не раскрывая постель.

Это продолжалось шесть дней. Они играли в теннис. Потом расходились в разные стороны, чтобы встретиться в коттедже.

Он не уставал от Шарлен, что говорило ему о многом. Прежде все его бурные романы быстро теряли яркость. Но каждое свидание с Шарлен становилось новым приключением. Джеф начал появляться в клубе все раньше и раньше.

На пятый день даже Джоан что-то почувствовала. Она проснулась одновременно с ним и без единого слова ясно дала понять, что не верит его объяснениям насчет теннисного матча, на который он спешит каждое утро.

На шестой день Джеф и Шарлен играли с преподавателем тенниса и его женой. Джоан появилась в середине сета. Шарлен первой заметила ее. Джеф повернулся, лишь увидев лицо Шарлен, которое внезапно стало напряженным. Они ничего не сказали друг другу. Весьма посредственно, без большого удовольствия закончили сет, проиграв его со счетом шесть-четыре. Когда они стали уходить с корта, Джеф заговорил первым:

— Я не ожидал… Она не сказала мне, что собирается приехать сюда.

— Тебе стоит подойти к ней.

— Хочешь познакомиться?

— Нет, если у меня есть выбор, — ответила Шарлен.

Она отвернулась от Джефа и пошла к бассейну, чтобы найти свободный столик и заказать напиток.

Джеф подошел к Джоан и наклонился, чтобы поцеловать ее. Она не помешала ему сделать это, но тут же стерла со щеки пот, оставшийся там от соприкосновения со щекой Джефа.

— Значит, это она, — сказала Джоан.

Он бросил на нее возмущенный взгляд, но она продолжила:

— Не пытайся отрицать. Это видно всем. Я все поняла в ту минуту, когда девушка-администратор посмотрела на меня. Если бы существовала сигнализация, предупреждающая неверных мужей об опасности, она бы сейчас звенела по всему клубу.

Он не отвечал, опасаясь ее любви к громким скандалам, которая могла смутить Шарлен.

— Скажу только одно — твой вкус улучшается. И она молода, очень молода, — сказала Джоан.

Похоже, этот факт раздражал ее сильнее, чем его обман.

— Ты съешь ленч? Или выпьешь? — спросил он, чтобы сменить тему.

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, вернусь в дом, — сказала она, вставая.

Он тоже поднялся.

— Я заберу машину и встречу тебя у входа.

— Не беспокойся. Келвин ждет меня. Ты вернешься к обеду?

— Да.

— Может быть, мы куда-нибудь сходим сегодня? Доктор сказал, что нас должны видеть.

— Хорошо.

— Или у тебя другие планы?

— У меня нет других планов. Мы сходим куда-нибудь.

Он проводил ее до входа, и она уехала.

Джеф вернулся к бассейну. Он застал Шарлен сидящей в одиночестве с бокалом «Кровавой Мэри». Жестом попросил официанта принести ему такой же коктейль, затем заглянул в фиолетовые глаза Шарлен.

— Извини.

— Рано или поздно это должно было случиться.

— Ты очень расстроена?

— Да. И нет.

— Нет?

— Нет, потому что она не любит тебя. Теперь мне это стало ясно.

— А почему да?

— Потому что у нас что-то отняли. Волшебство. Мы были двумя детьми, которые впервые влюбились. Теперь мы потеряли невинность и свободу. Больше нельзя притворяться.

Официант принес бокал, и она замолчала. Потом продолжила:

— Ради этого она и пришла сюда. Она — женщина. Она понимает других женщин. Она не хотела остановить это. Только испортить.

— Не позволяй ей! — настойчиво прошептал он.

— Этим нельзя управлять. Это просто происходит. Уже произошло.

Они помолчали. Потом он предложил:

— Давай уедем сегодня в горы, подальше от этого места.

— Как преступники, бегущие с места преступления?

— Не говори так!

— Хорошо, едем.

Они выехали на двух машинах из теннисного клуба. Затем запарковали ее автомобиль и поехали на его машине. С поднятой крышей выбрались из города на шоссе, нашли боковую дорогу, которая вела через песчаные холмы к зеленым горам, возвышавшимся над Палм-Спрингс. Шарлен положила голову на плечо Джефа.

Поднявшись к сосновой роще, они нашли площадку с хорошим обзором. Джеф поставил машину. Они уставились на широкую пустыню, простиравшуюся внизу.

— Теперь ты знаешь — она не любит меня, — сказал Джеф. — Это скоро закончится.

Она не ответила на его невысказанный вопрос. Он внезапно произнес:

— Ты не можешь допустить… чтобы один этот эпизод изменил в твоей жизни все.

— Но это случилось.

Она подняла голову; ей захотелось, чтобы он поцеловал ее.

— Как бы ты ни относилась к твоему отцу и что бы ни произошло, ты не должна губить свою жизнь. И мою. Это несправедливо!

— Несправедливо? — повторила она. — Моя национальность дает мне одно преимущество. Человек знает, что жизнь с первого дня будет несправедливой к нему. Он не ждет справедливости. И не гибнет, сталкиваясь с несправедливостью. Просто собирает осколки и отправляется в следующее место, в другую страну, начинает новую жизнь.

Он поцеловал Шарлен, надеясь изменить ее настроение. Она молча обняла Джефа, чтобы отдаться ему.

Когда они вернулись к тому месту, где стоял ее автомобиль, было уже темно. Он проводил Шарлен к машине, закрыл дверь, просунул голову в салон и поцеловал девушку.

— Я бы хотел, чтобы мы могли пообедать сегодня.

— Это невозможно, — сказала она, закрывая эту тему.

— Завтра?

Казалось, он сомневался в том, что она скажет «да».

— Да, завтра. И каждый день, пока ты здесь. Но это все.

Она поцеловала его, протягивая руку к ключу зажигания. Он проводил ее взглядом. Она развернулась и поехала мимо него в сторону клуба. Он махал рукой, пока она могла видеть его в зеркале.

Когда он подъехал к дому, вокруг бассейна горели фонари. Все казалось спокойным, но, оказавшись в их апартаментах, Джеф обнаружил, что Джоан собирает вещи. Он резко остановился у двери. Не повернувшись, Джоан сказала:

— Я решила вернуться завтра утром.

Она произнесла это будничным тоном, словно не было столкновения в клубе, другой женщины, неприязни.

— Да?

Он вместил в один слог все свое удивление и разочарование.

— Ты можешь остаться. Келвин отвезет меня. Мы договорились.

— Конечно, я должен вернуться! Для чего мы сюда приехали?

— Поступай, как тебе удобно, — сказала она, аккуратно складывая тонкий шелковый пеньюар и убирая его в сумку, стоявшую у изножья кровати.

— Хорошо. Утром мы поедем назад, — сказал он.

Обед прошел без слов. Джеф сотню раз испытывал соблазн встать из-за стола и позвонить Шарлен, но он не сделал этого. Потом Джоан удалилась в их спальню, захватив с собой бутылку коньяка. Джеф подождал некоторое время, затем очень тихо покинул дом и поехал в клуб.

Подойдя к бунгало Шарлен, он увидел, что шторы опущены, но в доме горел свет. Он осторожно постучал по стеклянной двери. Ему не ответили. Он постучал громче. Снова тишина. Он сел в шезлонг, откинулся назад, стал смотреть в сторону гор. Лунный свет серебрил снежные вершины.

В начале одиннадцатого он услышал шаги приближающейся к коттеджу Шарлен. Она была не одна. Прозвучал настойчивый мужской голос.

— Хотя бы пообедай со мной завтра. Что за радость постоянно обедать в одиночестве?

— Это верно, — со своей обычной обезоруживающей искренностью сказала она.

— Значит, завтра?

— Посмотрим, — уклончиво ответила она.

Его тон стал более резким.

— Послушай, это, конечно, не мое дело, но ты и Джефферсон… Это бесперспективно. Он женат. Даже будь он свободен, у вас все равно нет будущего.

— Ты прав в одном, — сказала она. — Это не твое дело!

— Извини, — сказал мужчина. — Я думал только о твоем благе.

— Знаю.

— Завтра вечером?

— Я сказала — посмотрим.

— Если не завтра, тогда в Чикаго? Обещаешь?

— О'кей, Мервин, в Чикаго. Обещаю.

Очевидно, он попытался поцеловать ее, потому что она тихо произнесла:

— Пожалуйста, не надо.

Джеф услышал, как мужчина зашагал по дорожке. Шарлен не сразу направилась к двери. Она постояла на лужайке, глядя на залитые лунным светом горы.

— Дорогая, — сказала Джеф.

Она повернулась в изумлении. Заплакала от неожиданности. Он вскочил, обнял ее.

— Прости меня, мне не следовало пугать тебя.

— Извини, я не должна плакать. Я обещала себе, что ты не увидишь меня плачущей, даже при расставании.

Она попыталась стереть слезы пальцами, но не смогла это сделать.

Пока она успокаивалась, он спросил:

— Кто это был?

— Мервин Берг.

— Твой друг из Чикаго?

— Я познакомилась с ним здесь. Он уже давно пытается назначить мне свидание.

— Он производит хорошее впечатление.

— Да. Он — порядочный молодой еврей. Адвокат, имеющий свою фирму. И неплохое будущее.

— Все требования удовлетворены, — почти с горечью сказал Джеф.

— Возможно, он — то, что нужно. Или же появится какой-нибудь другой Мервин Берг.

— Кто угодно, только не я! — сказал он.

Она прижала руку к его губам и сказала:

— Я дала себе два обещания. Первое — что я не буду плакать. Второе — что ты не испытаешь горечи. Теперь они оба нарушены.

— Извини.

Они стояли, прижавшись друг к другу.

— Я знаю, почему ты здесь. Утром ты уезжаешь.

— Она позвонила тебе? — разъяренно спросил Джеф.

— В этом не было нужды. Любая женщина знает, как поступит в такой ситуации другая женщина. Даже если она не любит мужчину.

Он поцеловал ее, возбуждая их обоих.

— Это — конец, — сказала она. — Не будем портить его разговорами. Обещаешь?

— И все же мы можем пожениться! — возразил он.

— Как раз этого мы сделать не можем, — она поцеловала его, не давая возможности ответить.

Он ответил на ее поцелуй страстно, пылко.

Они занимались любовью почти до рассвета. Джеф дважды засыпал, а просыпаясь, видел Шарлен опирающейся на локоть, глядящей на него с улыбкой. Оба раза они снова предавались любви.

Когда на востоке над горами начали появляться первые лучи солнца, Джеф понял, что ему пора уезжать. Она обхватила его лицо руками и сказала:

— Когда я подберу тебе подходящее ласкательное имя, я напишу тебе. И ты будешь знать, что до конца жизни стану мысленно называть тебя так.

Она поцеловала его, не раскрывая губ.

— Прощай, Джеф.

Они выехали из Палм-Бич. День выдался ясным, только со стороны Лос-Анджелеса по небу двигались легкие облака. Джеф и Джоан молчали. Говорить было не о чем. Но он ощущал мстительное удовлетворение, исходившее от Джоан. Она сидела, прижавшись к двери.

Джеф видел в происшедшем трагедию своей жизни. Он был красивым, привлекательным. Он нравился почти всем женщинам. Многие любили его. Но в конце концов им удавалось справляться со своими чувствами. В жизни, как и в кино, он обладал всеми качествами настоящей звезды. Кроме одного. Неотразимости. Он никогда не был неотразимым. Таким, как Гейбл. Купер. Или некогда Джон Гилберт.

Шарлен любила его. Хотела его. Но в конце концов сумела отказаться от него. То ли из-за отца, то ли из-за своего чувства вины. Однако все сводилось к одному непреложному факту — она смогла отказаться от него.

Джоан также не могла утешить Джефа. Когда-то она любила его. И в конце концов отвергла.

Он ехал молча. Впереди его ждали Доктор, Лос-Анджелес, неясное, дразнящее обещание насчет их встречи в тот день, когда Джоан вернется на киностудию.