Инструктор при виде меня с хрустом потянулся:
– Опаздываете, мадам.
– Всего на пять минут, извините.
– Ладно, – благодушно засмеялся парень, – значит, маршрут такой: по набережной, мимо здания парламента, направо вверх до Красной Пресни, а там тормознем.
Я уверенной рукой ухватила баранку, весьма ловко отъехала и покатила по набережной. И ничего трудного в управлении машиной нет, подумаешь!
– Отлично, – одобрил парень, когда мы миновали Хаммеровский центр, – объясняю новый прием. Ну-ка, затормози у светофора на горке.
Я покорно нажала на педаль. Тут же свет изменился на зеленый.
– Давай, – велел учитель.
Я отпустила тормоз, хотела выжать сцепление, но не тут-то было. «Жигуленок» покатился назад, раздался тревожный сигнал. Я глянула в зеркальце. Прямо за мной стоял роскошный, сверкающий, серебристый «Мерседес».
– Ну еще разочек!
И вновь бедный «жигуль» рванулся вниз. Сзади уже гудели не переставая.
– Значитца, так, – совершенно спокойно резюмировал парень, – не получается, а почему?
– Может, отведешь машину в сторону и объяснишь?
– Ща сама поедешь!
– Так сигналят!
– Пусть объезжает, козел, у нас на стекле знак «Ученик за рулем»!
– Он не может, видишь, машин сколько!
– Купил «шестисотый» «Мерседес», придурок, а водить не научился, – фыркнул парень, – ничего, объедет. Слушай сюда, берешь ручник, поднимаешь, отжимаешь сцепление, газуешь и медленно отпускаешь ручник! Поняла?
– Ага, – кивнула я.
– Действуй!
Несчастный «Мерседес», очевидно, понял, с кем имеет дело, и покорился судьбе. Я принялась мучить «жигуленок». Светофор успел поменяться шесть или семь раз, когда несчастный автомобильчик наконец-то прыгнул вперед, проехал метров сто и очутился на трамвайных рельсах. Тут же раздался оглушительный звон.
– Сдай назад, – спокойно приказал учитель.
Я, в ужасе наблюдая, как на нас на огромной скорости надвигается ярко-красный трамвай, тут же послушалась.
– Блин! – заорал инструктор.
«Жигуль» мгновенно встал, хотя я и не нажимала на тормоз. Сзади раздался неприятный скрежещущий звук, от неожиданности я пребольно стукнулась грудью о баранку.
– А ну, вылезай, идиот! – завопил хозяин «мерса».
– Сиди, – велел инструктор и вышел.
– Белены объелся, ты мне фару разбил! – проорал мужик лет сорока, в дорогом летнем костюме.
– И где у тебя фара, на лбу? – спокойно поинтересовался шофер. – Над слепыми глазами? Чего же ты ее раньше не включил? На стекло глянь – «За рулем ученик». Значит, следовало держать дистанцию. Ща ГИБДД вызовем и поглядим, кто из нас ху!
– Сейчас доумничаешься, гондон, – прошипел водитель «мерса». – Эй, ребята!
Дальше события разворачивались словно в дурном анекдоте. Из салона выбрались двое юношей весьма характерного вида.
Несмотря на жуткую жарищу, от которой плавился асфальт, мальчишки были втиснуты в черные рубахи, того же цвета брюки и тупоносые кожаные ботинки на толстой подметке. Представляю, как у них потеют ноги!
– Не волнуйтесь, Игорь Серафимович, – сказал один, самый высокий, – ща мы этому козлу объясним, что почем!
Инструктор слегка побледнел, но стойко выдержал «наезд».
– Сам козел.
– Глянь, – протянул второй качок, – еще и разговаривает.
Нехорошо усмехаясь, юноши двинулись к моему учителю. Тот, мигом нырнув в «жигуленок», достал монтировку. Я испугалась до жути и кинулась к хозяину «Мерседеса», который преспокойно курил, облокотясь на капот.
– Погодите, он не виноват!
Игорь Серафимович вздернул правую бровь, смерил меня сверху вниз оценивающим взглядом и поинтересовался:
– А ты кто?
– Да я сидела за рулем и не посмотрела назад, трамвая испугалась!
– Ага, – хмыкнул Игорь Серафимович, – и давно рулишь? Права когда получила?
– Я только учусь.
– Пока за рулем ученик, за все его действия отвечает инструктор, – возразил хозяин «мерса».
– Не надо его бить, – взмолилась я, – давайте я заплачу за вашу фару, и делу конец.
Игорь Серафимович вытянул губы вперед и переспросил:
– Значит, денег дашь? И сколько?
Я подумала секунду и сказала:
– Ей-богу, не знаю, сколько стоит такая фара. Двести пойдет?
Игорь Серафимович тяжело вздохнул.
– Триста, – быстро добавила я, – только простите, больше с собой нет.
Парни в черном с большим интересом вслушивались в нашу беседу.
– Давай, – сказал хозяин.
Я открыла кошелек, вытаскивая розовенькие бумажки, и протянула Игорю Серафимовичу:
– Вот.
– Что это?
– Как? Деньги. Только же договорились, триста рублей.
Внезапно хозяин «шестисотого» начал хохотать, одновременно залились смехом и парни в черном. Даже мой инструктор хихикнул. Я откровенно не понимала, в чем дело.
– Вот что, берите деньги, хотя мне их ужасно жаль, но, раз я виновата, делать нечего, и давайте разъезжаться.
Но Игорь Серафимович в изумлении рухнул на кожаное сиденье «Мерседеса» и затрясся в конвульсиях.
– Триста рублей! И тебе их жаль! Что же ты хотела с этой суммой сделать, горемыка?
– Фруктов детям купить, а себе романов детективных, нечего ржать, забирай, и все, – обозлилась я.
– Небось муженек у тебя круче Рокфеллера, – веселился наглый Игорь Серафимович, – отслюнил бабе целых триста рублей!
Вот тут я озверела окончательно. Кто дал право этому богатому придурку издеваться надо мной? Твердым шагом я подошла к «мерсу» и заявила свистящим шепотом:
– Нечего из себя самого богатого корчить, и покруче есть. Рядом с Биллом Гейтсом ты нищий, понял, урод? А триста рублей, между прочим, половина пенсии по старости. Небось у тебя у самого мать в детстве полы мыла за восемьдесят рублей в месяц! Забирай деньги и сваливай отсюда, козел!
Парни присвистнули. Инструктор, воспользовавшись тем, что они отвернулись, вскочил в «Жигули».
Игорь Серафимович внезапно серьезно спросил:
– И кем же ты служишь?
– Я не служу, а работаю, музыкантом, играю в ансамбле на синтезаторе, а вообще я – арфистка, окончила консерваторию.
– Что здесь происходит? – раздался грубый голос.
Я оглянулась, от белой машины с ярко-синими полосками на боках отделился кабанообразный милиционер.
– Так, – продолжал он и, моментально оценив ситуацию, накинулся на меня: – Назад не глядели? А что в правилах сказано, зачем водителю дано зеркало заднего вида? Ну? Зеркало заднего вида служит для подачи заднего вида в глаза водителя. И когда им не пользуются, выходит ДТП.
– Что? – окончательно обалдев, поинтересовалась я. – Что?
– ДТП, – вновь произнес три загадочные буквы мент, – ну, оформлять начнем?
– Погоди, – остановил его Игорь Серафимович, – я без претензий, она заплатила, целых триста рублей!
– Сколько? – захихикал постовой.
– Ты чем-то недоволен? – ледяным голосом произнес хозяин «мерса».
– Коли разобрались, так разъезжайтесь, – велел служивый, – живей, живей, освобождайте проезд, ишь, встали, пробку устроили…
Я пошла к «Жигулям», Игорь Серафимович высунулся в окно:
– Эй, арфистка!
– Чего тебе? – притормозила я. – Денег больше нет.
– Тебя как зовут?
– Евлампия.
– Умереть не встать! Врешь!
– Господи, как ты мне надоел! Уезжай, бога ради, и отвяжись! – взвилась я.
– Нет, скажи, как твое имя.
– Евлампия! Представилась уже!
Секунду мужик молчал, потом расхохотался и крикнул, отъезжая:
– До встречи, арфистка!
Я влезла в «Жигули», но на этот раз на место пассажира. Инструктор ловко повернул направо, и мы понеслись в потоке машин. Я чувствовала, как у меня бешено колотится сердце и слегка подрагивают ноги.
– Ну приколистка, – пробормотал шофер, – триста рублей такому парню предложила!
– Ну и что? Мало, да?
Парень хмыкнул.
– Фара от «шестисотого» «мерса» стоит как минимум пятьсот!
– Доложил бы еще двести и купил, я давала больше половины стоимости!
Инструктор глянул на меня, вздохнул и произнес:
– Долларов. Фонарик тянет на полтыщи «зеленых»!
Я чуть не лишилась чувств.
На следующий день около десяти утра я звонила в квартиру Яковлевой с твердым желанием заставить девчонку сказать правду. А то, что она мне наврала, теперь я знала точно. Вчера вечером я рассказала Ребекке о визите, и та сообщила страшно интересную информацию. Оказывается, папа никогда не звал ее Бекки, говоря, что эта кличка больше подходит для болонки. И еще, он, естественно, делал своим дамам дорогие презенты, никогда не забывал про дни рождения и праздники, но… но роз не дарил. По очень простой причине. У него была аллергия на них, причем не только на цветы, но и на варенье из лепестков и лосьон для лица «Розовая вода».
– У нас в саду полно всего растет, – пояснила Ребекка, – но королевы цветов нет! Отец начинал чихать, кашлять… Его секретарша Леночка съездила как-то в Болгарию на море и привезла духи «Розовое масло». Облилась с ног до головы и явилась на работу. Был настоящий скандал! Бедный отец чуть не скончался и отправил Леночку домой – переодеваться и мыться.
Так что таскать охапки роз «будущей жене» Славин не мог, впрочем, и называть дочь Бекки тоже.
Палец нажимал на звонок, наконец за дверью загремело, и высунулась девушка лет двадцати. На голове у нее было скрученное тюрбаном розовое махровое полотенце.
– Что надо? – весьма невежливо осведомилась она. – Трезвон подняла!
– Я к Лене.
– Так ей и звони.
– Простите, она говорила – три раза…
– А вы уже пять нажали, – злобилась девчонка.
Я протиснулась в щель и пошла по коридору. На стук никто не открывал. Я осторожно нажала на ручку, белая дверь приоткрылась.
– Лена, можно?
Ответа не последовало.
– Лена, разрешите?
Вновь ни звука. Я пошире открыла дверь и заглянула внутрь. Комната пуста. Хозяйки нет. Может, она только что встала и пошла мыться?
Но в огромной ванной, где угрожающе гудела газовая колонка, нашлась только крохотная девчушка, старательно чистившая зубы. Чтобы дотянуться до здоровенной раковины, ребенок взобрался на деревянную скамеечку.
Я продолжала поиски и зарулила на просторную кухню, утыканную столиками. С веревок, протянутых под потолком, свисало сохнущее исподнее, «семейные» трусы в голубой горошек, угрожающего размера розовые атласные бюстгалтеры и невероятное количество детских колготок всевозможных цветов.
На секунду мне показалось, что я нахожусь на съемках картины Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Тот же убогий интерьер, отбитая эмалированная раковина, сработанная в 50-х годах, две чугунных плиты с «крылышками», на дверях духовок написано: «Газоаппарат», и даже точь-в-точь такая же толстая бабища в красном ситцевом халате, жарящая с утра пораньше котлеты. От запаха жирного мяса меня замутило.
– Кого надо? – поинтересовалась тетка, подбрасывая на сковородку огромный кус топленого масла.
Стараясь не дышать, я ответила:
– Лену Яковлеву.
– Последняя комната по коридору.
– Ее там нет.
– Здесь тоже не бывает, – хмыкнула соседка, – она не готовит совсем, чай только пьет или по кабакам шляется, актриса!
– Не знаете, в каком она театре играет?
– В погорелом, – припечатала баба и перевернула котлету.
Стало понятно, что больше здесь ничего не узнать.
– Слышь, – неожиданно сказала тетка, – у Гульки спроси, они дружкуют, третья дверь от ванной.