Не женщина, а динамит в изящной упаковке… Маленького роста – ну прямо-таки карманное издание Венеры, – высокогрудая, гладкобедрая, с тонкой талией, огромными карими глазами и волосами цвета спелого ячменя. Весила она не более ста фунтов, была очень хороша и жужжала, как рассерженная оса.
Учтивый хозяин коктейль-бара пытался растолковать ей что-то. Но у нее, похоже, было свое мнение и свои планы.
Эту девушку, такую крошечную и восхитительную, вполне можно было принять за фотомодель, из тех, кого так обожают ухажеры средней руки. Могла она сойти и за стюардессу, один взгляд которой бросает пассажира в сладостную дрожь.
Ее большие темные глаза сверкали гневом:
– Вы что, принимаете меня за уличную девку?
– Ну что вы, – объяснял хозяин бара. – У нас такое правило, закон, – если хотите, политика, наконец: дамам без кавалеров входить не разрешается.
Хозяин бара, продолжая говорить, уважительно и, можно даже сказать, галантно поддерживая ее под руку, постепенно выводил ее за пределы коктейль-бара. В конце концов, они оказались в вестибюле гостиницы. Таким образом, хозяин бара сделал свое дело и не стал больше задерживаться. Он улыбнулся, поклонился, повернулся и быстро удалился.
Она осталась стоять в некоторой нерешительности.
Услышав голоса, я выглянул из-за краешка газеты, которой прикрывался. Она окидывала холл блуждающим взглядом. Я хотел было притвориться, что читаю газету, но не успел. Мы встретились глазами. Она довольно долго смотрела на меня, потом отвела взгляд и задумалась. Я сложил газету. Она подошла, села в кресло напротив и принялась меня изучать. Сообразив, что она намерена рассмотреть меня во всех подробностях, я начал внимательно читать свернутую газетную страницу. Наконец я почувствовал, что ее глаза увидели все, что им положено было увидеть, и отложил газету. Она быстро отвернулась.
Теперь я, в свою очередь, принялся оценивать ее достоинства, насколько позволяли обстоятельства, разумеется.
Неожиданно мы опять встретились глазами. Она вскинула голову и улыбнулась мне. У нее была красивая белозубая улыбка.
– Привет, кавалер, – сказала она.
– Привет, – ответил я.
– Откровенно говоря, я обдумывала, как мне поступить: то ли платочек уронить, то ли кошелек на виду оставить, то ли просто подойти и спросить, располагаете ли вы временем. Все эти варианты я отвергла. Не люблю ходить вокруг да около.
– Итак, вы хотите попасть в бар? – спросил я.
– Да.
– Зачем?
– Ну, может, я выпить хочу.
– Возможно, – оказал я.
– Может, вы мне нравитесь.
– Очень мило.
Она открыла кошелек, вытащила двадцатидолларовую бумажку и сказала:
– Экспедицию финансирую я, естественно.
– Вы думаете, она вам обойдется так дорого?
– Не знаю.
– Поговорим об этом потом.
Я встал и предложил ей руку.
– Трудно будет туда попасть? – спросила она.
– Не думаю.
Мы направились к бару. Хозяин бара стоял у входа.
Я сказал:
– Послушайте, в чем дело? Почему вы не впустили мою сестру?
– Сожалею, – сказал он, – у нас такой обычай, правило, закон, наконец. Дамам без кавалеров входить не разрешается.
– Извините, – сказал я, – но я не знал и велел своей сестре ждать меня в вашем баре.
Он холодно поклонился и проводил нас к свободному столику. Затем он отошел и что-то сказал бармену.
Пришел официант и взял у нас заказ.
– Сухой мартини, – сказала она.
– И мне тоже, – сказал я.
Официант поклонился и исчез.
Она взглянула на меня и сказала:
– А вы славный.
– А я охочусь на женщин, может быть. Ваше тело, разрезанное на куски, найдут завтра утром где-нибудь на пустыре, может быть. Нельзя заговаривать с незнакомыми мужчинами.
– Я знаю. Мама предупреждала меня. – Она помолчала несколько секунд, потом сказала: – Я однажды пыталась остановиться в автокемпинге, но и там не обслуживают дам без кавалеров.
Я ничего не ответил.
– Если кавалер сопровождает даму, то ее практически невозможно обвинить в аморальности, – заметила она.
– Но вам-то не доставляет особого труда найти себе кавалера.
– Нет, – сказала она и быстро добавила: – Но, поверьте, я не хотела делать этого так, как сделала. А вы славный. Как вас зовут?
– Лэм, – сказал я. – Дональд Лэм.
– А меня Люсиль Харт. И раз уж мы брат и сестра, то давай без церемоний.
Вернулся официант с двумя бокалами коктейля. Он поставил их на стол и рядом положил счет.
Люсиль попыталась сунуть мне под столом двадцатидолларовую бумажку. Но я не обратил на нее никакого внимания, вытащил из кармана пиджака свой бумажник, вынул из него две однодолларовые бумажки и положил на стол. Официант дал мне сдачи – две двадцатипятицентовые монеты. Я взял одну, официант – другую.
Люсиль подняла свой бокал и сказала:
– Выпьем за преступление.
Я тоже поднял свой бокал, на дне которого лежала одинокая оливка, и сделал маленький глоток. В коктейле определенно было процентов шестьдесят воды, несколько капель сухого вермута и, возможно, чайная ложечка джина.
Люсиль поставила свой бокал, сделала гримаску, подмигнула мне и сказала:
– Мне кажется, мы им не понравились.
– По-видимому, нет, – подтвердил я.
– Во всяком случае, они не хотят, чтобы мы напились.
– Верно.
Я уселся поудобнее и, потягивая коктейль, время от времени оглядывал бар, пытаясь определить, что же здесь было такого, из-за чего ей так не терпелось проникнуть сюда. Надо сказать, что я не очень-то старался.
Была суббота. Я пришел в эту гостиницу «на хвосте» у человека, за которым давно и тайно следил. Теперь же я ждал прихода ночной смены, надеясь собрать о нем побольше информации. Но это могло подождать. У меня вся ночь была впереди.
Я еще раз оглядел зал. Здесь каждый вел свою игру. Здоровенный грузный детина лет шестидесяти предлагал себя крашеной блондинке лет двадцати. Видно было, что он переживает лучшую пору своей жизни. Она же никак не могла решить, как ей быть. Она улыбалась его остротам, но в то же время глаза ее холодно и трезво оценивали его. Да, она была твердый орешек.
Компания из четырех человек с трудом преодолевала первый этап очередной попойки.
Длинноволосый юноша с выразительными глазами взволнованно излагал хорошенькой девчушке свои политические взгляды. Она наверняка слышала все эти разглагольствования и раньше, однако слушала внимательно, явно им восхищаясь.
Мужчина и женщина средних лет пытались скрасить однообразие семейной жизни выходом «в свет». Они честно старались изобразить взаимный интерес, то и дело переходивший в обычную скуку, которая неожиданно сменялась всплесками поддельного оживления.
И наконец, я увидел пару, которая интересовала Люсиль.
Мужчине было лет тридцать – тридцать три. У него был вид очень серьезного и ответственного человека. Решительно сжатый рот говорил о том, что он привык принимать самостоятельные решения. В его поведении была та самая вежливая настойчивость, которая отличает коммивояжеров. Однако он был явно чем-то встревожен и походил больше на подстрекателя, чем на соблазнителя.
Женщина была моложе лет на пять-шесть. Она была не такая уж красавица, рыжеволосая, сероглазая. Однако в лице ее читался характер, а в манере держаться было что-то от человека, решившегося на опасную операцию. Она смотрела на мужчину преданными глазами. Но это была преданность, смешанная с уважением. В ней не было страсти.
Я сделал еще пару глотков и отодвинул бокал. Коктейль был таким слабым, что в нем даже привкуса джина не чувствовалось. Я решил, что именно эта рыжеволосая задумчивая женщина интересует Люсиль.
– Я не могу пить это отвратительное пойло, – сказала она.
Официант порхал вокруг нас и многозначительно покашливал.
– Еще два мартини, – сказал я официанту. – Мы увлеклись разговором, и, пока беседовали, коктейль согрелся. А я, видите ли, теплых коктейлей терпеть не могу.
– Да, сэр, – сказал он, убирая бокалы. – Понял, сэр.
– Зачем ты это делаешь, Дональд? – спросила она.
– Что?
– Даешь им еще один шанс посыпать соль на наши раны.
– Не знаю. Так уж я устроен.
– Скажи, а ты пытался бы меня подцепить, если бы я не сделала это первой? – неожиданно спросила она.
– Не знаю. Наверное, нет.
– Тебе хочется знать, что мне здесь нужно, верно?
– Нет.
– Что?! – изумилась она. – Конечно же, да.
Я сказал:
– Ты рвалась сюда из-за вон той рыжей с серыми глазами, так ведь?
Глаза ее округлились от удивления.
– Послушай, кто ты такой? – спросила она, бросив на меня подозрительный и хмурый взгляд.
– Забудь, – сказал я, – зря я это сказал.
– Что ты мне шьешь? – Она была настроена весьма решительно.
– Забудь, – сказал я.
Официант принес еще два мартини и счет. Я дал ему два доллара. Он дал мне сдачи – две монеты по двадцать пять центов. Я взял их и положил на стол десятицентовик и еще два цента.
Пока он сердито разглядывал мелочь, я сказал громко:
– Съешь оливку, Люсиль, пока в нее не просочилась вода.
Официант сгреб деньги, потом подошел к хозяину и что-то сказал ему.
– Все в порядке? – спросил хозяин бара, подойдя к нашему столику.
– Все прекрасно, – ответил я. – Ты за рулем, Люсиль?
– Да, – сказала она.
– Тогда тебе больше десяти-пятнадцати таких коктейлей нельзя.
Она улыбнулась, и мы выпили.
Хозяин ждал у стола, пока я распробую коктейль и выскажу свое мнение.
– Отменный вкус у этого коктейля! – воскликнул я.
Он неохотно удалился.
– Валяй, выкладывай всю подноготную, – потребовала Люсиль.
– Боюсь, что ты мне не поверишь.
– Давай, давай! Не стесняйся. Выкладывай.
Я вынул из бумажника визитную карточку и протянул ей.
Она прочла вслух:
«Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования».
– Успокойся, – сказал я, когда она сделала попытку встать из-за стола. – Все произошло совершенно случайно.
– Что – все?
– Все с самого начала. Сегодня ведь суббота, выходной день. А я не женат, поэтому и зашел сюда пообедать. А перед обедом решил почитать газету, меня интересуют скачки. А работа у меня обыкновенная. В ней нет ничего романтического. И тебя я никогда раньше не видел. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из наших клиентов был с тобой знаком. Поэтому не бойся. Никто мне не платит, чтоб я следил за тобой. Тебе нужен был кавалер, и ты его подцепила. А им оказался сыщик. Здесь уж моей вины нет. Я на тебя даже не смотрел.
– Смотрел. На мои ноги.
– Ну а кто не стал бы?
– Кул, это кто?
– Берта Кул, – сказал я.
– Женщина? – спросила она.
– Совершенно верно.
– О! – воскликнула она, удивленно приподняв брови. – Вы… между вами…
– Нет, – объяснил я. – Берта Кул – женщина средних лет, весит 165 фунтов, у нее широкая улыбка, бульдожья челюсть, крошечные, блестящие, жадные глазки, и с ней так же трудно и опасно иметь дело, как с мотком колючей проволоки. К тому времени когда я появился на горизонте, она владела сыскной конторой вот уже несколько лет. Я получил юридическое образование и был готов на любую работу, поэтому она и наняла меня и просто замучила этой работой. Ну а потом я стал совладельцем фирмы.
– А какую работу вам приходится делать?
– Берта Кул, – ответил я, – занимается разводами, автокатастрофами и еще кучей мелких дел, которыми большинство агентств не станет заниматься. Я даже не могу точно описать, чем мы занимаемся. Вообще-то я часто жертвую принципами ради дела, и поэтому нам везет.
– Ты хочешь сказать, что просто делаешь деньги?
– Да. Но это только часть дела. Мы еще и отлично стреляем.
– А в каких случаях?
– В разных.
– Гнусный сыщик, – сказала она.
– Жаль, что ты не знакома с Бертой Кул. У вас много общего.
– Много общего?! – Она возмутилась. – Широкая улыбка, бульдожья челюсть.
– Я имею в виду образ мыслей, особенно когда дело касается суждений о моей профессиональной пригодности.
– Ты считаешь, что меня интересует эта рыжая с серыми глазами?
– Да.
Она презрительно засмеялась.
– Ну тогда давай уйдем из этого притона. Я и войти сюда хотела только потому, что меня не пускали. Если хочешь знать, у меня сердечная рана. Я хотела залить ее вином. Человек, в которого я влюбилась, оказался подонком. Конечно, у меня есть другой парень, я могла бы прийти с ним сюда и нагрузиться как следует. Но я его держу про запас и не хочу, чтобы он знал об этом. Через несколько недель, когда я отойду ото всего этого, я хочу дать ему шанс… Я говорю глупости, да?.. И вкус их так же горек, как вкус куриной печенки, приготовленной плохим поваром, неосторожно разрезавшим желчный пузырь. Беда с вами, сыщиками, в том, что вам чудится покойник за каждым фонарным столбом. Когда я поняла, что мне придется искать кавалера, я подумала, что ты подойдешь для этой роли – у тебя вполне приличный вид. Теперь же ты меня раздражаешь.
– Итак, ты решила надрызгаться в гордом одиночестве?
– Чертовски верно сказано. Что же до тебя, то я… Нет, погоди-ка. Я передумала… Пожалуй, мне придется соблазнить тебя, чтобы загладить свою грубость. Да и вряд ли мне удастся нализаться без кавалера. Я… Ну ладно… Давай сматываться отсюда.
Мы встали из-за стола и направились к двери.
– Все в порядке? – спросил хозяин бара учтиво.
– Замечательно, – заверил я его. – Никогда в жизни я не ел таких вкусных оливок.
– Всякий раз, как вам захочется оливок, приходите, милости просим, – ответил он.
– Ждите. Я вас, возможно, удивлю, – сказал я.
Мы миновали стол, за которым коммивояжер беседовал с рыжеволосой женщиной. Люсиль не выказала никакого интереса. Женщина тоже окинула ее равнодушным взглядом и неожиданно пристально посмотрела на меня. Ее спутник продолжал говорить о чем-то очень серьезно и не обратил на нас никакого внимания.
Уже на улице я сказал:
– Ну, Люсиль, прощай. Желаю тебе хорошо провести время.
Она внезапно предложила:
– Давай поедем в одно местечко, где можно выпить по-настоящему. У меня во рту так гадко, как будто я помоев напилась.
Я колебался.
Она притронулась к моей руке:
– Сегодня мне нельзя отказывать, понимаешь?
– А ты расскажешь мне о твоей несчастной любви?
– Во всех подробностях, – пообещала она, – ничего не утаю. Обещаю, что буду развлекать тебя, как Шахерезада развлекала своего повелителя. Я, конечно, была не права. Взбесилась, обозвала тебя вшивым сыщиком. Теперь твоя профессиональная гордость уязвлена, я понимаю. Но мне без тебя не обойтись. Если ты сейчас уйдешь, то еще неизвестно, повезет ли мне со следующим кавалером. Ведь он может быть ужасен. А ты славный. И только твои детективные способности издают скверный душок. Итак, я расскажу тебе о своей несчастной любви, о своем разбитом сердце… Кстати, что ты предпочитаешь: пикантные подробности или психологические мотивы?
– Психологические мотивы, – сказал я.
– Боже мой, как ты изменился! – воскликнула она.
– Ничего подобного. Это ты изменилась. Это обыкновенное развлечение, запомни. Я собирался в кино, но с тобой, я вижу, веселее.
– Ну да. Романтичнее. Я-то ведь не стану в отличие от киношников сдавать сценарий в сценарный отдел.
Мы прошли, наверное, полтора квартала, пока не нашли другой бар. Здесь в коктейль добавляли ликер.
Люсиль очень старалась, сочиняя историю трагической любви. Правда, детали кое-где не состыковывались, но главное я понял – уж если она на что-то решилась, то идет до конца.
Она была очень хороша… глаза, фигура… После второго коктейля я понял, что она что-то замышляет.
Мы заказали обед. Люсиль захотелось еще коктейлей. А потом и виски с содовой.
Потом она вышла в дамскую комнату, и я заметил, что по дороге она сунула официанту записку.
Я подозвал его к столу.
– Чего хотела девушка? – спросил я.
– Ничего, – сказал он с невинным видом.
– Она дала тебе пять долларов, – сказал я, – за что?
Он кашлянул виновато.
Я показал ему десятидолларовую бумажку.
Он ухмыльнулся и сказал:
– Она просила подавать ей пиво вместо виски всякий раз, как она будет его заказывать.
Я отдал ему ассигнацию и сказал:
– Удвой.
– Вы хотите сказать, что и вам подавать пиво вместо виски? Я правильно вас понял?
– Да.
– Но цены-то будут как за виски с содовой, – предупредил он.
– Конечно, – подтвердил я.
Мы пообедали и выпили пива. Она выпила свою порцию и притворилась опьяневшей, наблюдая за мной, как ястреб за добычей, когда я не смотрел на нее.
Я тоже выпил свое пиво и тоже прикинулся пьяным, наблюдая за ней в те минуты, когда она отворачивалась.
Была суббота. И хотя выпивка стоила дороже, чем билет в кино, зато сценарий не надо было редактировать, как остроумно заметила Люсиль. Я напряженно ожидал продолжения игры.
Когда началось представление, она отправилась в дамскую комнату, но не прямиком, а как-то в обход, делая большой крюк, и выскользнула незаметно. Ее не было целых двадцать минут.
– Скучал без меня? – спросила она, когда вернулась. – А меня стошнило. Со мной всегда так, если я слишком быстро пью.
– Конечно же, я скучал, – заверил я ее. – Но здесь показывали стриптиз… очень красивая девушка… И это меня несколько утешило.
– О, так тебе нравятся такие номера, когда раздеваются и дразнят?
– Да.
– А что больше, когда раздеваются или когда дразнят?
– Когда дразнят. Но мне бы не хотелось, чтобы меня дразнили, если при этом не раздеваются.
– А я думаю, что ты смог бы вынести раздевание, если бы тебя при этом не дразнили.
Я помолчал.
– Честно говоря, я не очень-то задумывался над этим вопросом.
– Тебе пришлось бы, если бы ты был женщиной. Давай выпьем еще горячительного, а то я что-то трезвею. Теперь я уж не буду так спешить.