Спартак. Бунт непокорных

24

Спартак шел по серой, словно запорошенной пеплом земле.

Сквозь тонкую пелену пыли оружие мерцало, как далекие звезды на грозовом небе.

Он остановился, поднял голову.

Каждый день, когда наступали сумерки и море становилось цвета крови, вершина Везувия исчезала в черных облаках.

— Посмотри, — сказала Аполлония. — Дионис заснул.

Она взяла Спартака за руку, сорвала гроздь чахлого дикого винограда с толстыми узловатыми ветками, похожими на руки гладиатора.

— Это земля Диониса! — воскликнула Аполлония.

Она раздавила виноградину пальцами, намазала губы липкой мякотью.

— Это кровь Диониса! — сказала она.

Спартак высвободил руку и подошел к краю плато, за которым начинались крутые, отвесные склоны. До сих пор они взбирались на гору бегом, прыгая со скалы на скалу, боясь, что их настигнут римские войска. Рабы, работавшие в полях, сказали им, что войска вышли из Капуи. Эта новость передавалась из поместья в поместье, от одного раба к другому.

У подножия горы пастух показал им равнину, простиравшуюся до Капуи:

— У них три тысячи пехотинцев, — сказал он. — Ими командует претор Клавдий Глабр. Среди солдат есть стражники из школы гладиаторов Лентула Батиата. Говорят, будто ланиста уже объявил, что скоро покажет жителям Капуи игры, равных которым еще никто никогда не видел. Он заставит драться гладиаторов, сбежавших от хозяина. Даст им возможность умереть достойно, доказать свою храбрость. Одним он выколет глаза, другим отрубит руки или ноги. Это будет битва раненых, обезумевших от боли, утративших человеческий облик людей.

Пастух проводил их до склонов Везувия, сказал, что там, на вершине горы, находится жилище богов, которые иногда, рассердившись на людей, заставляют землю дрожать. Под их жилищем находится плато, широкое, как ладонь великана.

Туда ведет единственный путь — через ущелье, такое узкое, что в него можно протиснуться только по одному, да и то боком. Это плато, где скрываются беглые рабы, и никому и в голову не приходит искать их там. Любого, кто появится в ущелье, можно убить метко брошенным камнем.

— Сквозь эту серую землю пробивается дикий виноград. Там раб становится равным свободному человеку, — добавил пастух.

Они направились к склону горы. Впереди пастух, за ним — Аполлония, жрица Диониса, ведь Везувий был жилищем богов.

Следом шел Спартак. Так решили гладиаторы: «Ты, фракиец, пойдешь впереди».

За ним — Крикс-галл, Эномай-германец и Виндекс-фригиец.

Они остановились в нерешительности, и один из них указал на Иаира. Тот ворчал, но его подтолкнули к проходу, и он прошел по нему вслед за четырьмя вожаками.

Затем гладиаторы подошли к Курию, оружейнику школы:

— Ты пойдешь последним.

Поднявшись на плато, Спартак поставил пятерых часовых на выходе из ущелья. Они должны были убивать любого, кто попытается проникнуть туда.

Затем приказал завалить проход валунами.

Началось томительное ожидание.

Гладиаторы были голодны. Они срывали гроздья дикого винограда — кислые, терпкие, зеленые. Выкапывали коренья, пытались ловить мелких зверьков. Они копьями выгоняли их из норок и убивали. Делили между собой жесткое сырое мясо.

Развести огонь они не могли.

Они также подстерегали птиц, гнездившихся в углублениях скал, ели змей и больших пауков.

Некоторые гладиаторы, особенно итальянцы, упрекали Спартака в том, что он привел их в это проклятое место. Они объявили, что собираются спуститься в долину — там есть фрукты, ячмень и мясо, виллы, которые можно грабить, и женщины.

Они сбежали из школы в Капуе не для того, чтобы снова мириться с несправедливостью. У Спартака есть женщина, а у них нет.

Аполлония вышла вперед, распахнула тунику и вскричала:

— Пусть меня возьмет всякий, кто хочет!

Никто из мятежников не осмелился дотронуться до нее. Спартак указал на единственный выход с плато и сказал, что любой волен уйти, но на равнине ждет смерть. Но даже если покинувшему плато чудом удастся выжить, обратного пути ему не будет.

Гладиатор, по имени Генуэзец, проскользнул между глыбами и скрылся в ущелье. Остальные разошлись по хижинам.

Они испытывали жажду и, опустившись на колени, пили воду из грязных луж. Когда ливень стекал по склонам, они собирали воду в связанные узлом тряпки. Несколько дней спустя они выжимали их, обсасывали, надеясь найти хоть каплю влаги. Аполлония говорила, что боги послали дождь для того, чтобы они оставались здесь и римляне не могли до них добраться.

Однажды, в безветренный день неизвестно откуда появившаяся пыль накрыла склоны Везувия.

Гладиаторы подошли к краю плато и услышали трубы и барабаны армии претора Клавдия Глабра.

Ослепленные бликами солнца на броне и копьях, они увидели длинные вереницы пехотинцев, которые медленно взбирались на гору вслед за знаменосцами.

Претор Клавдий Глабр шел в окружении шести ликторов. Один из них нес древко, на верхушке которого расправил черные крылья римский орел.

Некоторые гладиаторы закричали, что нужно атаковать, пока легионеры заняты подъемом, а не ждать, когда они поднимутся на плато. Гладиаторы умирают от голода и жажды. Как они выживут, если начнется осада?

Все знали, на что способна армия Рима. Легионеры будут ждать столько, сколько понадобится. Может быть, разожгут огромные костры, чтобы выкурить мятежников, как крыс.

Спартак подозвал Крикса, Эномая, Виндекса, Иаира и Курия, чтобы они сели рядом с ним в круг.

Аполлония закрыла глаза. Откинув голову, она стала кружиться все быстрее и быстрее, наклоняясь, и вскоре кончики ее светлых волос коснулись пепельной земли.

— Мы убьем их! — объявил Спартак громко, чтобы его услышали гладиаторы, стоявшие вдалеке.

Он указал на ущелье.

— Ты, Виндекс, будешь стрелять по ним камнями из рогатки. Если тот, в кого ты попал, поднимется, другие разрубят его на части. Ни один римлянин, который носит оружие, не должен пройти через ущелье. Они не могут взобраться на скалы или поднять к лагерю осадные машины, так что нам нечего бояться. Нам покровительствует Дионис.

Он посмотрел на вершину Везувия.

— Мы все равно погибнем, — заметил Крикс. — Мы голодны, нам нечего пить. Наши силы иссякают. Где ячмень, фасоль, сухие фрукты, мясо и вино, которых было вдоволь в школе гладиаторов? Там мы были обречены на смерть, но страдали только в бою. Здесь мы свободны, но каждое мгновение причиняет нам страдания.

Спартак поднялся.

— Тот, кто сожалеет о том, что оставил рабство, волен поступить, как Генуэзец.

— Я лишь хочу сказать, что нам не стоит гнить здесь! Нужно бороться! — воскликнул Крикс.

— Мы должны дождаться подходящего случая, а потом бежать, — возразил фракиец. — На охоте во фракийских лесах иногда приходится ждать в засаде несколько дней и ночей, прежде чем удастся убить медведя или волка.

Каждый день, с тех пор как претор Клавдий Глабр разбил внизу лагерь, Спартак подходил к краю плато и внимательно разглядывал огромную армию, которую, казалось, ничуть не беспокоило, что над ней нашла себе пристанище сотня беглецов.

Вначале римляне пытались атаковать их, но многие погибли, так и не пройдя через ущелье, и Клавдий Глабр решил прекратить попытки штурма. Смерть сама заберет рабов, у которых нет ни еды, ни воды, ни огня.

Нужно просто ждать.

Вверх, к плато поднимался аромат жареных баранов и ячменного супа.

Спартак лег. Ему казалось, что он вот-вот пошатнется и упадет в пропасть. Стал жевать ягоды и листья дикого винограда.

Он смотрел на отвесную гладкую скалу, которая спускалась к лагерю.

Ночью можно было бы соскользнуть вниз и застать врасплох солдат, которые пьянствуют и спокойно храпят в палатках, не выставив ни одного часового.

Спартак начал сплетать тонкие стебли виноградной лозы, которые не смог разжевать. Получилась веревка.

Он перевернулся на спину, и взгляд его стал блуждать по склонам, заросшим диким виноградом так густо, что не было видно земли.

Спартак поднялся и пошел к хижинам. Он растолкал гладиаторов, смотревших на него мутными от бездействия, голода и жажды глазами.

— Побеги винограда! — воскликнул он. — Срезайте их и несите сюда!

Чтобы собрать все побеги, хватило дня. Спартак взял один и приготовился плести веревку из виноградных плетей, когда раздался возглас Виндекса.

Они подошли к краю плато.

Внизу посреди римского лагеря возвышался крест, на котором висел человек. Его голова склонилась на левое плечо, а тело было залито кровью. Птицы кружили вокруг.

— Это Генуэзец! — воскликнул Крикс.

Рабы застыли, глядя на крест.

Когда Спартак повернулся и отошел от края плато, за ним последовали все.

25

Спартак посмотрел на небо.

Луна была похожа на глиняный черепок, ее то и дело закрывали облака и постепенно она исчезла за ними.

Он наклонился над черной бездной, в которой гасли костры, поскольку римляне не давали себе труда поддерживать огонь.

— Сейчас! — сказал фракиец.

За ним стояли обнаженные гладиаторы, тела их были покрыты пеплом. В руках они держали длинные веревки, сплетенные из виноградной лозы.

Несколько дней подряд они вили веревки и проверяли их на прочность. То и дело они бросали работу и начинали роптать: «Гладиаторы так не воюют!»

Крикс то и дело подходил к Спартаку, качая головой. Спутанные волосы спадали ему на лоб.

— Мы сломаем себе шею, — говорил он. — Им останется только перерезать нам горло.

— Я спущусь первым, — ответил Спартак.

Дождавшись безлунной ночи, они начали спуск.

Сброшенные вниз веревки раскачивались вдоль скалы в тылу римского лагеря, который никто не охранял.

Разве претор мог предвидеть, что обнаженные гладиаторы спустятся по скале с кинжалами в зубах и нападут на легионеров, мирно спящих после веселой пирушки?

— Я за тобой, — сказал Крикс.

Эномай спустился последним, предварительно скинув вниз копья.

Аполлония оказалась внизу вместе с остальными. Она сказала:

— Я тоже хочу убивать. Я умею!

Был слышен только гул ветра. Он дул с моря, поднимался по склонам Везувия, уносил с собой звуки: удары тел и веревок о скалу, приглушенный возглас, звон упавшего в траву оружия.

Плато, на котором претор Клавдий Глабр велел разбить лагерь, было покрыто плодородной рыхлой почвой, среди скал били родники. У подножия креста, на котором был распят Генуэзец, тек ручей. Иссохшее тело казненного терзали черные птицы. Острыми клювами они рвали остатки от его плоти.

Спартак пригнулся, сжимая в левой руке кинжал, а в правой — копье. Он указал на большую палатку претора Клавдия Глабра, расположенную в центре лагеря.

— За меня, — сказал он.

— И за меня! — поддержал его Крикс.

К ним присоединился Виндекс.

Иаир сидел, скрестив ноги. Он покачал головой и сказал, что не станет убивать.

— А я буду! — повторила Аполлония.

Ее волосы были покрыты землей. Она подняла руки, в каждой был зажат кинжал.

— Вперед! — приказал Спартак.

Ликторы спали у входа в палатку претора Клавдия Глабра.

Они умерли, не успев издать ни звука.

Претор спал, раскинув руки.

Спартак зажал ему рот ладонью, коленом наступил на грудь. Глабр в ужасе открыл глаза.

— Я свободный человек из Фракии, — сказал Спартак.

Глабр попытался вырваться, но затем вытянулся и замер. Спартак обернулся. Крикс и Виндекс вонзили свои кинжалы в бока претора, хлынула кровь. Фракиец встал. Он хотел что-то сказать, но вдруг раздался крик, который, становился все громче:

— Убей! Убей! Убей!

Гладиаторы и рабы выкрикивали слово, которое слышали на арене от жадной до зрелищ толпы. Теперь пришла их очередь убивать.

Воины римской армии, охваченные ужасом, бросались вниз с высоких скал.

Гладиаторы опрокидывали палатки, разбивали сундуки, погружали головы в глиняные плошки с вареным ячменем. Вино из амфор пили так жадно, что оно текло по груди, оставляя борозды на серой пыли, покрывавшей тела.

Спартак ходил по лагерю, переступая через убитых.

«Убей! Убей! Убей!»

Он опустился на землю рядом с Иаиром. Тот словно окаменел. Сидел неподвижно, закрыв глаза, сжав руки и опустив голову на грудь.

— Запах крови, — сказал он. — Как на арене. Человек становится похожим на дикого зверя.

— Здесь кровь проливается ради жизни, — ответил Спартак. — А там, в Капуе…

Иаир положил руку на колено Спартака:

— Человеческая кровь всегда одного цвета. Это цвет страдания.

Спартак резко оттолкнул Иаира, подошел к кресту и крикнул, что нужно предать погребению тело Генуэзца. Он принялся разрезать веревки и отгонять птиц. Ему нужна была помощь. Он пытался остановить проходивших мимо гладиаторов, но они делали вид, что не слышат, не понимают его.

Он взвыл от отчаяния. Занимался рассвет, и десятки птиц кружили над лагерем.

Иаир подошел к Спартаку, и тот сел у подножия креста, обхватив колени руками. Рядом он почувствовал плечо Иаира.

— Таковы люди, — сказал целитель. — Лишь немногие помнят о смерти и уважают ее.

26

Спартак обернулся. За ним шли Аполлония, Иаир, Крикс, Эномай, Виндекс, а дальше, среди шумной толпы рабов и гладиаторов, — Курий, оружейник гладиаторской школы Капуи.

Вдалеке Спартак увидел скалы Везувия, вершину, уже окутанную легкой дымкой.

Он прищурил глаза. Ему казалось, что он видит черную тучу хищных птиц, которая отбивает у волков тела римских солдат.

Он представил себе претора тело Клавдия Глабра, прибитое рабами к кресту, с которого сняли Генуэзца. Едва они распяли претора, как птицы выклевали ему глаза.

Тогда Спартак побежал по склонам вниз к долине Кампании.

Он не заботился о том, следуют ли за ним остальные. Но едва потянулись первые фруктовые сады, виноградники, ячменные и пшеничные поля, как он увидел мужчин, женщин и даже детей, которые пробирались среди апельсиновых и лимонных деревьев, яблонь и виноградников. Целые толпы шли по обочинам дорог.

Среди них были пастухи и погонщики быков. Они сказали, что бросили стада, чтобы примкнуть к армии свободных людей, победившей армию претора. В Кампании узнали об этом, увидев, как перепуганные римляне бегут в Нолу и Капую.

И пастухи, и погонщики быков заявили, потрясая острыми кольями, что умеют драться — они охотились на волков и смогут отразить врага. Некоторые из них были старыми легионерами, свободными людьми, римскими гражданами, но нищета и голод преследовала их, как рабов.

Они полагали — разгром армии претора Клавдия Глабра свидетельствует о том, что боги защищают рабов и бедняков, желая, чтобы они объединились, поделили между собой богатства — поля, сады и виллы. Хлеб и ячмень, корзины полные сушеного имбиря, амфоры и бочки с вином в запертых амбарах. Богатство повсюду, достаточно лишь завладеть им и разделить между людьми, которые каждый день трудятся на полях, обрезают деревья и побеги винограда, собирают зерно и фрукты, выжимают виноград и получают за это, как собаки, миску дурно сваренной каши и гнилые овощи. А тех, кто поднял голову, в чьих глазах управляющие и хозяева увидели вызов, нещадно бичевали, бросали еще живыми в свинарники и псарни, где свиньи и собаки пожирали их яростней, чем дикие звери.

Спартак выслушал, но ничего не ответил, и они замолчали, оставили его одного.

Через несколько шагов он обернулся и увидел нищих, женщин и детей, смешавшихся с толпой гладиаторов и рабов Капуи, которые следовали за ним, спустившись со склонов Везувия. В первых рядах шли Крикс, Эномай, Виндекс, Иаир и Аполлония.

Спартак опустил голову и улыбнулся.

Позже он увидел, как к его отряду подошли около пятидесяти мужчин, вооруженных трезубцами и сетями, короткими мечами и кинжалами.

Не останавливаясь, он приказал им идти рядом. Они рассказали, что были гладиаторами в городе Кумы и сбежали, чтобы присоединиться к нему и гладиаторам ланисты Лентула Батиата. Даже в Кумах, в порту, расположенном на другом берегу залива, далеко от Везувия, стало известно, что три тысячи римских воинов потерпели поражение от беглых рабов и гладиаторов, претор Глабр был распят, сотням пехотинцев перерезали горло. У победивших рабов теперь наверняка есть оружие, туники и щиты римской армии. Они захватили знамена и искромсали мечами крылья римского орла.

Движением головы Спартак указал на эмблему легионеров, которую волочил один из рабов.

Затем он ускорил шаг, стремясь снова остаться в одиночестве. Кумские гладиаторы, отстав, смешались с его войском.

Обернувшись, фракиец увидел огромную реку людей, в которую постоянно вливались новые ручейки. Мужчины и женщины обнимались на обочине дороги, останавливались, чтобы сорвать с дерева яблоко или грушу, и, едва надкусив, отбрасывали прочь.

Иаир догнал Спартака и пошел рядом с ним.

— Это почти целая армия, — заметил он. — Пастухи, гладиаторы, несчастные, но свободные люди. Многие из них раньше были легионерами и умеют сражаться. Они хотят справедливости. Посмотри, их уже несколько тысяч, — сказал Иаир, обернувшись. — Но пока это всего лишь стадо. Они разоряют виноградники, грабят и пьют. Им необходим пастырь, иначе достаточно будет одной центурии, чтобы обратить их в бегство. Римляне перережут их как скот, а гладиаторов вытолкнут на арену с отрубленными руками. Ты ведь помнишь Гэла-кельта!

Наступило долгое молчание.

— Они будут преследовать нас, что бы мы ни делали, — наконец произнес Спартак. — Захотят отомстить за претора. — Я собирался обменять жизнь претора на нашу свободу.

— Галлы, германцы, кельты, фригийцы, пастухи, гладиаторы, рабы и свободные люди — каждый из них стремится к чему-то своему, — возразил Иаир. — Если ты позволишь им делать все, что они хотят, то лучше сразу подставить горло и руки под римский меч!

Аполлония схватила Спартака за руку.

— Слушайся Диониса, — сказала она. — Он ослепил римлян, наслал на них сон. Он позволил нам победить и защитил тебя!

Спартак оттолкнул Иаира и Аполлонию на край мощеной дороги, пересекавшей Кампанию.

В долине они не встретили ни одного препятствия. Виллы были покинуты. Рабы рассказывали, что хозяева бежали в Нолу, Нуцерию, Абеллин. Некоторые направились в порт Кумы.

Рабы кричали, что теперь они свободны и больше не позволят заковать себя в цепи, что хотят сражаться.

Некоторые гнали перед собой быков и баранов, говоря: «Они наши! Все наше, нужно только взять это!»

— Они похожи на стадо диких зверей, — заметил Иаир. — Ты должен сделать из них армию свободных людей.

Спартак замедлил шаг, будто на него внезапно навалилась усталость.

— Единый Бог, — продолжал Иаир, — и Владыка Справедливости говорит, что человек должен стать тем, кто он есть. Стань тем, кто ты есть, Спартак: пастырем стада. Веди их!

27

Спартак смотрел на распростертые тела, которые лежали среди мраморных статуй и цветников.

Он стоял на террасе виллы. Сад и виноградник были такими обширными, что казалось, будто они простираются до горизонта, к Везувию и морю. От горы их отделяли ряд кипарисов и несколько раскидистых сосен.

Он прислонился к балюстраде, опустил голову, будто это зрелище вызывало у него тошноту. На земле валялись рабы, гладиаторы и женщины, многие были нагие. Некоторые сидели, опершись спиной о цоколи статуй с отрубленными руками и головами.

Спартак долго стоял, глядя перед собой, затем вошел в дом.

Повсюду он видел перевернутую мебель, разлитое по мозаичному полу вино, смешанное с кровью сторожей, которые пытались остановить рабов, ворвавшихся на виллу, чтобы разграбить ее.

Они погибли, так и не успев понять, что ничто не может помешать этому натиску. Их тела были истерзаны, каждый стремился вонзить в кинжал в тех, кто прежде бил, насиловал и унижал рабов. Рабы отрубили стражникам головы и бросили их вместе с головами статуй — они хотели показать, что стали свободны.

Спартак пересек атрий, затем комнаты, где в полумраке обнимались парочки. Мужчины, закрыв глаза, продолжали пить, хотя у них уже не было сил поднять сосуд и поднести его к губам. Они валились набок и засыпали в лужах блевотины.

Спартак перешагивал через их тела.

Люди это или дикие звери?

Армия или шайка?

Он вернулся на залитую солнцем террасу. Ослепленный, в первый момент он различил лишь Везувий и море. Там, в нескольких днях плавания, находились леса Фракии, стаи волков, зимняя охота, небо детства.

Ему захотелось сжать кулак, грозить богам за то, что они оторвали его от земли, лесов и неба родины и бросили сюда, в гущу этого стада. Нужно спуститься к берегу, захватить корабль, заставить моряков взять курс к берегам Фракии, к ее бухтам и заливам, которые видны от храма Кибелы.

Или лучше встать во главе армии, победить легионы, которые отправит за ней Рим, перейти через реки и горы и увидеть вдалеке мрачные леса Фракии, услышать песни и речь его народа?

Нужно бы…

Он спустился по ступенькам, ведущим в сад.

Тел было так много, что земли и выложенных плитками дорожек почти не было видно.

Повсюду вокруг костров сидели люди. На огне жарились бараны, козлята, куски говядины. Ветви фруктовых деревьев были обломаны, гроздья винограда растоптаны. Все статуи изуродованы, не осталось ни одной целой. Животных резали ради одного куска мяса. Их туши валялись на земле. Птицы клевали внутренности.

Он ушел. Вокруг раздавались громкие голоса, но он не понимал этого языка. Наверняка это германцы, раз они сидят возле Эномая.

Спартака окликнули. Ему протягивали амфору и кусок только что зажаренного козленка.

Пусть он ест! Пусть пьет!

Галлы во главе с Криксом приглашали его подсесть, выпить вместе с ними. Держась за распухшие животы и запрокинув головы, мертвецки пьяные, они смеялись.

Если бы из-за кипарисов и раскидистых сосен внезапно появилась горстка римских всадников в сопровождении центурии, то галлы, кельты, фракийцы, даки — гладиаторы, сбежавшие из Нолы и Кум, пастухи и рабы, бросившие стада, поля, рабство, — превратились бы, даже не успев услышать скачущих лошадей и шаги врагов, в трупы и лежали бы среди изуродованных статуй, искромсанных туш, сломанных деревьев, растоптанных фруктов и цветов.

Спартак долго бродил по винограднику и саду.

Эти мужчины и женщины напоминали ему огромный поток, вышедший из берегов, поток, куда стекаются все реки, который вскоре затопит все вокруг, унесет деревья, быков и людей, разрушит стены вилл. А потом обмелеет, иссякнет, высохнет.

Кто тогда вспомнит о его былой мощи?

Спартак остановился. Среди амфор и осколков статуй он заметил римский барабан, захваченный в лагере Клавдия Глабра. Высокий цилиндр, обтянутый кожей, опоясывали ремни; за них были заткнуты палочки. Спартак принес барабан на террасу, где сидел Иаир, скрестив ноги и опершись спиной о стену, и поставил перед ним барабан.

— Бей, — сказал он, — бей!

Иаир ударил в барабан. Люди, лежавшие в винограднике и в саду, поднялись. Некоторым удалось дойти до виллы, и они уставились на Спартака, который, опершись о балюстраду, смотрел вдаль, на Везувий, на море.

Он подал знак Иаиру, и тот прекратил бить в барабан.

— Вы как дикие звери! — прокричал им Спартак. — Вы почти мертвы!

Он поднял руку.

— Мне нужны свободные люди, которые умеют сражаться, убивать и умирать!

— Тебе нужны гладиаторы! — крикнул кто-то.

Раздался смех.

— Ты хочешь занять место Лентула Батиата, стать нашим ланистой, нашим хозяином!

— Ты всего лишь один из нас. У нас больше нет хозяина!

Внезапно на балюстраду запрыгнула Аполлония. Она вскинула руки над головой. Выставляя груди и бедра, раскачиваясь, она трясла головой, и длинные волосы летели вокруг ее лица. Она кричала, что умеет читать знаки и предзнаменования.

— Все, что случается с людьми, происходит по воле богов!

Аполлония протянула руку к Везувию, и все, пастухи и гладиаторы, галлы и германцы, кельты и фригийцы, обернулись туда, куда она указывала.

— Кто считает, что Дионис, живущий на Везувии, не вел Спартака? Кто не верит, что Дионис усыпил римлян? Что он сплел веревки, вдохнув жизнь в наши руки, и подал нам мысль сбросить их со скал? Мы подчиняемся богам, и Спартак исполняет их волю! Спартак — ваш предводитель и воля Диониса!

Аполлония сбросила тунику и остановилась в наступившей тишине.

Над толпой взметнулись кулаки. Народ ревел и потрясал копьями, кольями и мечами.

Спартак обернулся к Иаиру.

Барабанная дробь заглушила крики.

28

В сумерках тело Аполлонии было похоже на статую, одетую в бордовую тунику.

Она прислонилась к одной из легких порфировых колонн, окружавших атрий и виллу.

Иаир стоял у стены, синеватые фрески таяли в темноте. Маленькая ниша, в которой прежде находились статуэтки ларов[5] и светильник, зияла черной дырой.

Все вокруг было разграблено, разбито.

Голоса Крикса, Эномая и Виндекса звучали в атрии, как в колодце.

— Боги хотят того, чего хотят люди! — сказал Крикс.

Он повернулся к Аполлонии.

— Твоя жрица выражает твою волю, Спартак, а не волю Диониса.

Он поднял руки.

— Мои руки и руки других гладиаторов, — он кивнул на Эномая и Виндекса, — плели веревки, и мы спустились со скалы, убили претора и его воинов!

Он ухмыльнулся.

— Я не видел рук Диониса. Не видел, чтобы он перерезал горло хоть одному римлянину!

Он указал на Спартака, который задумчиво сидел на краю имплювия,[6] время от времени касаясь пальцами воды.

— Ты просто хочешь быть нашим хозяином!

Он бросился в угол атрия и схватил Курия за руку. Оружейник оттолкнул Крикса, выхватил меч и выставил ногу вперед, готовый броситься в бой.

— Вот кем ты хочешь быть, Спартак, — продолжал Крикс. — Нашим новым хозяином, таким, как он!

Крикс сделал резкий выпад и, прежде чем Курий успел защититься, приставил ему меч к горлу.

— Я убью его! — воскликнул Крикс.

Он выбил у Курия меч, схватил за волосы.

— Если ты убьешь его, я убью тебя, — спокойно сказал фракиец и провел рукой по воде.

— Я поклялся, что больше никогда не убью никого из моих братьев, — продолжал он, — но если ты убьешь его, то сам умрешь раньше, чем высохнет его кровь.

Эномай и Виндекс отступили к колоннам и, скрестив руки на груди, делали вид, что все происходящее их не касается.

Иаир вышел вперед, в полосу багрового вечернего света. Он стоял между Спартаком и Криксом, который все еще держал меч у горла Курия.

— А кто будет кричать «Убей! Убей!»? — спросил Иаир. — Кого развлечет это зрелище? Кто решит, кому умереть — Курию, Криксу или Спартаку? Кто опустит большой палец? Вы знаете ответ: это Гней Лентул Батиат, римские преторы и воины центурий, которые уже в пути. Они мечтают отомстить за претора Клавдия Глабра и будут кричать: «Убей! Убей!» Вы подарите им свои жизни? Они наверняка обрадуются. Но они должны бояться вас. Вас несколько тысяч, к вам присоединились беглые рабы и гладиаторы. А вы убиваете друг друга! Я не знаю, может, вас ослепили боги, может, они хотят вашего поражения, решив, что вы не достойны быть свободными.

Целитель снова отошел в тень.

Крикс оттолкнул Курия, и тот, споткнувшись, упал между двух колонн.

Галл убрал меч в ножны, постоял в нерешительности и сел перед Спартаком.

29

Спартак лежал обнаженный, раскинув руки, на холодных мраморных плитках, в самой большой комнате, окна которой выходили на атрий виллы.

Аполлония сидела на нем верхом.

Он чувствовал ее тяжесть. Аполлония держала его за плечи, сжимала коленями и бедрами. Она выгнулась, затем прижалась к нему, накрыла своими волосами и стала лизать его грудь.

Он не хотел обнимать ее, ласкать, направлять. Удовольствие, которое она щедро дарила ему, было острым и мучительным, как боль, и ему хотелось остановить ее.

Она лежала рядом, разговаривала, покусывая за ухо, как это делают всадники, подбадривающие скачущую галопом лошадь.

— Дионис ведет тебя, — сказала Аполлония. — Не противься ему.

Она вонзила ногти в спину и затылок фракийца.

— Иначе он бросит тебя на землю, и ты будешь побежден.

Она снова изогнулась, задыхаясь. Ее хриплое дыхание наполняло комнату, усиливалось, учащалось.

— Ты слышал их — галлов и кельтов, фригийцев и германцев, гладиаторов, рабов, пастухов! Они идут за тобой. Дионис дал тебе силу стать их владыкой, предводителем рабов. Предсказания сбудутся, Спартак!

Он не двигался, не отвечал, а она все теребила и мучила его, повторяя, что он должен немедленно встать во главе этой толпы из нескольких тысяч рабов. Крикс был прав: приближаются осень и зима, дожди обрушатся на землю, с деревьев облетят листья, виноград и пшеница будут собраны. Нужно идти туда, где есть вино, хлеб, сухие фрукты, — на виллы, к хранилищам съестных припасов, к амбарам.

— Прикажи им! Все повинуются тебе, потому что твоими устами говорят Дионис и другие боги, — добавила Аполлония.

Она прижималась к нему, лизала его шею, губы, и слова перетекали изо рта в рот.

— Наказывай и убивай тех, кто не повинуется тебе! — сказала Аполлония.

Он повернул голову, пытаясь отодвинуться от ее губ, от ее настойчивого языка.

Он хотел бы побыть один под деревьями, ветки которых гнулись под снегом. Он ушел бы в лесную чащу и погрузился в тишину, над которой проплывали зимние прозрачные облака Фракии.

— Они не поднимут мятеж, если ты будешь послушен воле Диониса, — продолжала Аполлония. — Убей их, пока побег и произвол не стали для них обычным делом!

Спартак закрыл глаза. Он чувствовал усталость. Усталость не покидала его все время, что он сидел в атрии, пока ливень не заставил Иаира, Крикса, Виндекса, Эномая и Курия укрыться в комнатах.

Они отдали в распоряжение Спартака и Аполлонии самое просторное помещение. Но прежде чем Спартак смог раздеться и лечь, ему пришлось выслушать их.

Крикс собирался стать центурионом, а Спартака предлагал сделать трибуном.

— Консулом, консулом! — воскликнул Эномай.

— При одном условии, — продолжал Крикс, — он хочет командовать всеми галлами. Виндекс будет главой фригийцев, а Эномай изъявил желание командовать германцами и кельтами.

Крикс снова достал меч и сказал, что кельты должны войти в состав галльской центурии, германцы примкнут к фригийцам, а фракийцы к дакам!

Курий держался на расстоянии, словно боялся, как бы Крикс снова не набросился на него. Он сказал:

— Пастухи и погонщики быков очень ловкие. Пастухи бегают быстрее, чем их собаки, а погонщики умеют усмирять быков. Но нужно научить их сражаться против легиона, когорт, центурий, которые наступают, прикрываясь щитами.

— Мы не станем сражаться как легионы, — возразил Спартак. — Римляне будут войском, а мы — стаей волков. Для нас не будет ни дня, ни ночи. Мы будем нападать, когда собаки и сторожа заснут.

Спартак склонился над имплювием, и все подошли к нему. Он медленно провел рукой по воде.

— Мы должны оставить после себя не больше следов, чем оставляет сейчас моя рука, — сказал он. — Мы будем появляться внезапно, пробивать в их рядах брешь, а потом исчезать.

Крикс заявил, что свободным и рабам, гладиаторам и пастухам равно необходимы вино и еда, женщины и ковры, огонь, чтобы согреться. Скоро начнутся дожди и ветер, за ними холод и снег и тогда, если они будут еще живы, им понадобятся крыша над головой, амбар и хлев. Человек, переживший сражение, должен насытить свое тело и отблагодарить его.

— Нам нужны города!

Эномай засмеялся.

— Мы будем устраивать игры! Римские граждане будут служить нам, станут нашими рабами, гладиаторами, а мы — их хозяевами!

Вот тогда Спартак и ощутил усталость и подумал, что командовать людьми — тоже своего рода рабство. Вероятно, быть свободным можно только тогда, когда идешь один по лесу, под небом своего детства.

По каменному полу атрия застучали первые капли дождя.

Крикс, Эномай, Виндекс, Курий и Иаир не шевелились.

— Нам нужны города, — повторил Крикс и посмотрел на небо.

— Сначала нужно победить, — сказал Спартак, поднимаясь.

Он потряс кулаком.

— Армия — это кулак, пальцы сжаты, готовы вместе нанести удар.

Он сделал несколько шагов к галерее. Аполлония стояла там, прислонившись к колонне.

— Без пальцев нет и кулака! — сказал Крикс. — Вот и дождь. Завтра наступит холод. Если мы не захватим города, то умрем с голода.

— Сначала нужно победить, — сказал Спартак и вышел из атрия.

— Возьми себе комнату хозяина, — сказал Крикс, смеясь. — Ты ведь наш консул!

— Победить! — повторил Спартак.

Аполлония вошла в комнату вслед за ним, обняла и стала раздевать. Он лег на мраморный пол и вздрогнул от холода.

Он лежал, раскинув руки. Аполлония сидела сверху и шептала, что он должен следовать за Дионисом, что если не исполнит волю богов, то будет побежден, повержен на землю. Его ладонь начала скользить по мрамору, ища оружие.

Меч лежал справа от него, копье — слева.

Спартак сжал их и больше не выпускал.

Лишь после этого он целиком отдался игре, в которую вовлекла его Аполлония.

30

Позы людей, смотревших на огни в долине, выдавали в них сильных мира сего.

Одним из них был претор Публий Вариний. Скрестив на груди руки, он стоял впереди всех на краю земляного вала, окружавшего кумский акрополь. Отсюда была видна вся долина — до Вольтурно на севере и до Везувия на юге.

Иногда претор поднимал голову, чтобы проследить взглядом за птицами, прилетевшими с моря, с островов. Привлеченные запахом смерти, они летели в глубь материка, чтобы желтыми и черными клювами рвать трупы римских граждан, уничтоженных взбесившимся стадом — пастухами, беглыми гладиаторами, рабами-варварами. Среди убитых был претор Клавдий Глабр, его нашли распятым посреди разоренного лагеря, заваленного телами сотен солдат, которых зарезали во сне.

Вариний, вытянув руку, медленно провел ею вдоль горизонта между Капуей и Нолой, розовеющими в лучах закатного солнца. Там пылали огни, сливаясь в один огромный костер. Дым затягивал небо, опережая и предвещая ночь.

— Они жгут поля, ячмень и пшеницу, — сказал Публий Вариний. — Этим крысам нужно вспороть живот!

Нетерпеливо откинув полы плаща, он повернулся к стоявшим позади.

— Крысы быстро размножаются, — негромко сказал он. — У них бывает по десять, двадцать детенышей. Рабы из той же породы. Если оставить в живых беглеца, вокруг него соберется толпа таких же, как он. Помните восстание на Сицилии? Пришлось убить миллион рабов, чтобы на острове снова восторжествовали закон и порядок.

Вариний остановился, переводя дыхание.

— Риму нужен хлеб. Народу нужен хлеб. Мы не позволим крысам бросить вызов Риму.

Он яростно топнул ногой.

— Мы здесь, чтобы раздавить их.

Шагая вдоль земляного вала, Публий Вариний отдавал приказы. Он смотрел то на волны, бившиеся о пирс и стены крепости, то на долину, освещенную заревом пожара.

Претор велел легату Фурию на рассвете следующего дня взять на себя командование армией в две тысячи человек и уничтожить мятежников.

Фурий, молодой человек хрупкого телосложения, вышел вперед. Выслушав Вариния, он с поклоном удалился. Вскоре его голос раздался у подножия вала, где за пределами укрепленного города раскинулся римский лагерь. Зазвучали трубы, созывая центурионов, которые должны готовиться к походу на Нолу и Капую.

— Я хочу, чтобы долину очистили от сброда, — сказал Публий Вариний.

Он велел претору Коссинию на следующий день с наступлением ночи последовать за центуриями Фурия и схватить всех, кому удастся бежать от легата.

— Я хочу, чтобы эта долина стала могилой для рабов. Чтобы поймали всех, кто не ушел со своими хозяевами. Все глаза, видевшие восстание, должны быть выколоты, а языки, которые могут о нем рассказать, — вырваны!

Претор Коссиний, тучный человек с пальцами, унизанными перстнями, изумился.

— Но ведь достаточно просто перерезать всем горло! Скажи, Вариний, ты хочешь, чтобы их передавили, как крыс, или…

Публий Вариний перебил его и стал расхаживать вдоль земляного вала.

— Нескольких нужно оставить в живых, — ответил он, — но без языка, без глаз и рук. Их изуродованные тела станут единственным напоминанием о восстании.

Он указал на небо, красное от пожара, на охваченные огнем Нолу и Капую.

— От этих городов ничего не останется, даже пепла, но никто не забудет этих изуродованных крыс.

— Сколько человек ты хочешь оставить в живых, Вариний?

Претор пожал плечами.

— Договорись с легатом, пусть Фурий оставит тебе сотню пленных. Я знаю тебя, Коссиний. Ты опытный полководец. Ты настигнешь сотни крыс, которые убегут от Фурия. Он молод и не успел как следует повоевать. Он порывист и хочет красивой победы. Твоя охота будет удачной. Выбери самых молодых и сильных.

Публий Вариний остановился, положил руки на плечи Коссинию.

— Самым бойким прикажи отрубить ноги, но так, чтобы они выжили, слышишь? Чтобы жили долго и ползали в пыли, слепые и немые.

Он расхохотался.

— А еще вели выбить им зубы, чтобы лакали, как звери!

— Сегодня вечером у тебя особенно богатая фантазия, Вариний, — сказал Коссиний, удаляясь.

Внезапно поднялся ветер и принес на кумский акрополь запах гари.

31

Посидион отступил на шаг и опустил голову.

Его лицо, которое до сих пор освещали отсветы пожара, скрылось во мраке.

— Эти двое с тобой, не так ли? — спросил его Публий Вариний.

Претор остановился перед Посидионом, который слегка отвернулся.

Скорп и Алкей, два молодых раба, которые всегда сопровождали грека с тех пор, как были куплены в Риме, сидели рядом, прислонившись к стене кумской крепости.

— Твои любимчики стали твоими хозяевами? — продолжал Вариний.

Хриплый голос претора звучал насмешливо и угрожающе.

— Смотри, Посидион, как бы они не сбежали. Если их увидят за пределами Кум, или даже на этом берегу…

Вариний наклонился и указал на реку, огибавшую скалистый холм, на котором возвышался акрополь.

— Ты, должно быть, пообещал им свободу? Но разве ты сам не вольноотпущенник? Все вы, греки, таковы!

Его тон был суровым. Потом он ухмыльнулся.

— Ты слышал, что я сказал легату Фурию и претору Коссинию? Не ходите на равнину или на берег, там вы рискуете потерять глаза и уши, руки и ноги! Что делать, ритор, настало время покончить с этими грязными животными! Ты согласен со мной?

Он положил руку на плечо Посидиона.

— Ты только посмотри, что наделали эти крысы! Они сжигают города и поля. Смотри!

Посидион, идя с Варинием вдоль земляного вала, медленно поднял голову.

Так они вышли за пределы городских стен.

Из римского лагеря доносились отрывистые приказы центурионов и бряцание оружия.

— В Риме и Капуе, — сказал Вариний, — мне говорили о тебе. Трибун VII легиона, Кальвиций Сабиний, сказал, что ты бывал во всех провинциях республики, много писал, преподавал в Риме и даже на Родосе!

Он усмехнулся:

— Писатель, философ, греческий ритор! Ты, должно быть, знаешь все о том, как следует обращаться с рабами. В любом случае, ты их любишь. Ланиста Капуи, Лентул Батиат, сказал, что ты давал хорошие деньги за фракийца, гладиатора, который, говорят, возглавил это полчище крыс. Он что, в твоем вкусе?

Вариний присел на край земляного вала.

— Боги благосклонны ко мне, раз послали мне тебя именно сейчас. Ты расскажешь об этом фракийце все, что тебе известно. Только не говори, что он так же гладко выбрит, как твои любимчики! Я тебя слушаю.

Посидион молчал, устремив взгляд на краснеющий горизонт.

— Я спрашиваю тебя, Посидион! Претор Рима ожидает твоего ответа.

— Он называет себя Спартаком, — тихо начал ритор. — Он напал на меня по дороге во Фракию, убил моих рабов. Легионеры VII легиона поймали его. Я видел, как он сражался.

Вариний пожал плечами.

— Сражался! Крысы кусаются, а не сражаются.

— Спроси у трибуна Амилла, который командовал армией Капуи, и у пехотинцев Клавдия Глабра!

Вариний резко поднялся, оттолкнул Посидиона, сделал несколько шагов, затем передумал и вернулся к ритору. Его лицо выражало крайнее презрение.

— Армия Амилла, воины Глабра!.. Это трусы, а не римские солдаты! Они отступили, даже не оказав сопротивления. Люди Глабра бежали от Везувия до самых Кум, как ягнята, за которыми гонятся волки. Если бы я не остановил их ударами бича, они добежали бы до Рима!

— Не Дионис ли внушает страх тем, кто преследует Спартака? — сказал Посидион. — За фракийцем следует прорицательница, жрица…

— Ты грек, поэтому веришь во все эти сказки, — сказал Вариний. — Батиат и Кальвиций Сабиний предупреждали меня, но я хочу услышать эти небылицы из твоих уст. Не забывай, что боги даровали Риму могущество. Они выбрали нас, чтобы управлять народами. Сегодня я велел зарезать быка, его кровь окропила меня. Эти крысы ничего не смогут сделать ни против меня, ни против людей, которыми я командую. Фурий и Коссиний уничтожат их. Я приглашу тебя посмотреть на казнь!

Он ткнул указательным пальцем в грудь ритора.

— Твоих бритых юнцов я оставлю у себя, чтобы быть уверенным в твоей преданности Риму. Они видели пожар. Я требую, чтобы они забыли о нем. До возвращения Фурия ты отвечаешь за них головой, Посидион! А дальше я решу, как поступить с ними.

Претор удалился, закутавшись в плащ, который развевался на ветру, пропитанном едким запахом жженой травы.

32

Спартак шел в раскаленном рыжем дыму пожара к человеку, стоявшему на коленях на террасе виллы.

— Он грек, — сказал Крикс. — Говорит, что знает тебя.

Человек стоял неподвижно, опустив голову. Спартак разглядел лысину и венчик растрепанных волос, грузное тело. Крикс приставил меч к затылку человека.

— Он пришел не один, — продолжал Крикс, указывая на двух юношей, которых держали Эномай и Виндекс.

— Они были в Кумах и видели римский лагерь. Претор Публий Вариний велел своему легату и другому претору отрубить нам руки, ноги, уши и выколоть глаза.

Крикс усмехнулся и ударил ногой стоящего на коленях человека.

— Нужно вернуть их греку с отрубленными кистями рук.

Юноши молчали.

Один был светловолосым, с кожей, гладкой, как у женщины. Другой, более хрупкий, походил на ибера или нумидийца, череп его был гладко выбрит, брови выщипаны. Первого звали Скорп, второго — Алкей.

Они метались, пытаясь пробиться к Спартаку, а когда Эномай и Виндекс заставили их встать на колени, застонали и начали быстро говорить, перебивая друг друга. Они рабы, но их хозяин, грек Посидион, обещал освободить их. Они хотят быть свободными и бороться. Они бежали из Кум вместе с хозяином, чтобы присоединиться к армии свободных людей.

— Они боятся. Претор сказал греку, что заберет их. А греки бывают сильно привязаны к своим любимцам.

Жестом Спартак попросил Эномая и Виндекса увести рабов, крикнул вслед, что нужно отвести их к Курию, чтобы он начал их обучать обращению с оружием.

Затем фракиец сжал запястье Крикса, велел убрать меч от затылка стоящего на коленях человека. Тот поднял голову, и Спартак узнал греческого путешественника, на которого напал во Фракии. Потом он видел его в Риме, на рынке рабов. Грек хотел купить его, но Лентул Батиат заплатил больше.

Спартак наклонился к Посидиону.

— Ты хотел видеть меня? Говори.

Он отвел глаза. Ему не нравился взгляд грека, мягкий и просящий, как у собаки, которая ждет кость.

— Что ты здесь делаешь? — продолжал он так зло, как будто бил ногой упрямое животное, чтобы подчинить его. — Ты свободный человек, гражданин Рима, рабовладелец. Может, ты — глаза и уши претора? Тогда ты лишишься и того, и другого.

Они вошли на виллу. Атрий был наполнен дымом. Спартак окунул голову в бассейн. Посидион сделал то же самое.

— Легат Фурий вчера покинул лагерь в Кумах с двумя тысячами воинов, он идет на тебя, — сказал Посидион. — Претор Вариний получил от Сената приказ убить всех рабов от Везувия до Вольтурно, от Нолы до Капуи и Кум.

— Ты дорожишь своими любимчиками, — заметил Спартак. — И боишься за свою жизнь. Ты римский гражданин, но остаешься греком: побежденным.

— Я не хочу, чтобы ты был побежден, — сказал Посидион.

Он опустил глаза, будто застеснявшись своего признания.

— Я хочу, чтобы ты жил! — продолжил он тверже и поднял голову. — Твоя победа станет победой всех, кого унижают римляне, всех побежденных ими народов. Я хочу остаться с тобой, чтобы написать о твоей войне. Я читал повествование Диодора Сицилийского о восстании рабов на его острове. Я расскажу о твоей войне.

— Будь осторожен, Спартак! — вскричал Крикс, выхватив кинжал. — Этот грек околдует тебя своими словами! Греки все таковы. Они затуманивают твой разум своими речами, но остаются верны хозяевам. Они всегда были и будут союзниками и слугами римлян. Не доверяй ему! Он выдаст тебя. Позволь мне убить его, Спартак, или вырвать ему язык.

— Кто будет угрожать ему, кто дотронется до него, кто унизит его, будет иметь дело со мной! — заявил Спартак. — Посидион свободен идти куда вздумается.

— Боги ослепили тебя, — сказал Крикс, удаляясь.

Спартак опустился на край имплювия и предложил Посидиону сесть рядом.

— Пожар приводит римлян в бешенство, — начал грек. — Они как звери, которых огонь пугает и злит. Им нужен урожай, а ты его уничтожаешь. Римлянам нужен хлеб. Они боятся восстания городских бедняков.

Посидион прервался, внимательно посмотрел на Спартака, и его взгляд был так нежен и настойчив, что фракиец отвел глаза.

— Если свободные люди, пусть и нищие, примкнут к тебе, — продолжал Посидион, — Рим пошатнется.

Грек положил руку на колено Спартака.

— Это в твоих силах.

Спартак отодвинулся, отвернулся и снова опустил голову в воду.

— Кому известно будущее? — спросил затем он. — Должно быть, богам, но они молчат. Скажи мне, что ты знаешь об этих преторах, Варинии и Коссинии, и о легате, Фурии.

— Его войска уже выступили, — ответил Посидион. — Они идут к тебе, уверенные в своей победе.

Спартак поднялся и большими шагами пересек атрий.

33

Я, Посидион, был со Спартаком в те осенние дни, первые дни войны, когда боги еще не забыли о нем.

Армия Спартака старалась сбить с толку легата Фурия и преторов Вариния и Коссиния, которые отважились прийти в долину, дерзко и самоуверенно, как охотники, преследующие мелкую дичь.

Фурий первым потерял разум и жизнь.

Мы выследили его, прячась в полях, которые еще не уничтожил огонь, в виноградниках и фруктовых садах.

Он ехал верхом во главе своих центурий, таких многочисленных, что они растянулись от Кум до Нолы. Он шел сквозь дым и пламя пожара, уверенный, что именно там находится наш лагерь.

Но Спартак, выслушав все, что мне было известно о приказах, которые Вариний отдал легату, велел гладиаторам покинуть лагерь и спрятаться в полях и лесах. Раненых, стариков, женщин и детей он отправил к возвышенностям Кампании, чтобы они дожидались его там.

Мы были настороже. Спартак определил, что римлян слишком много, чтобы мы могли напасть на них. Возможно, две тысячи, а Крикс считал, что три.

Спартаку приходилось снова и снова убеждать Крикса, Эномая, Виндекса, а также остальных воинов, что час для решающего удара еще не пробил. Оружейник Курий был единственным, кто поддерживал его. Я беспокоился, чувствуя, как поднимается дух мятежа и раскола, который разъединяет людей и разбивает целые армии.

Однажды вечером мы сидели под проливным ливнем, не разжигая огня из опасения привлечь внимание римлян, находившихся не более чем в нескольких сотнях шагов. Спартак спросил меня, почему столько народов, и прежде всего мы, греки, владевшие целым миром и разрушавшие империи, покорились римлянам.

По его тону и вниманию, с каким он слушал меня, я понял, что он хочет извлечь урок из мрачного прошлого.

Я объяснил ему, что народы и города, вместо того чтобы сплотиться, разделились. Римляне побеждали их поодиночке и заключали союз то с теми, то с другими, чтобы покорить самых сильных.

Я добавил, что основатели Рима были вскормлены волчицей. Потомки Ромула и Рема были хищными, жадными, невероятно жестокими, упрямыми и хитрыми. Они охотились стаей, подчиняясь вожакам.

Потом мы заснули, дыша зловонием гниющих фруктов, поскольку собирать урожай стало некому. Рабы разбежались или ушли со своими хозяевами в города.

Однажды утром, когда после долгих дождливых дней наконец выглянуло солнце и подсушило землю, мы услышали топот приближающегося войска. Звуки были едва различимы, но стало ясно, что легат Фурий решил разделить свою армию на центурии и расставить их по долине.

Тогда я понял, что Дионис, которого призывала Аполлония, или другие фракийские и греческие боги решили наказать римлян, принеся нам легкую победу.

Мы нападали на разрозненные центурии римлян и каждый раз превосходили их численностью.

Спартак дал мне маленький круглый щит и меч с изогнутым лезвием, какие носят фракийские воины. Но я, уже старый человек, больной и грузный, был скорее наблюдателем, нежели непосредственным участником тех коротких сражений.

Бой еще не был завершен, а пастухи и рабы уже бросались к телам павших легионеров. Они добивали тех, кто еще был жив, потом сдирали с них латы, шлемы и сандалии, забирали оружие и щиты.

На месте сражения осталась выжженная земля, покрытая голыми телами.

На седьмой день был убит Фурий.

Легат шел во главе послед ней центурии. Он видел, что кровь почти тысячи человек окрасила в красный цвет землю долины от Вольтурно до Везувия, куда послал его претор Публий Вариний, чтобы поймать, убить и искалечить тех, кого он называл крысами.

Но крысы уничтожили его людей, и Фурий понял, что его поход обречен на провал.

Он намного опередил своих легионеров. Ему казалось, что они идут слишком медленно, слишком тяжело, будто стремятся отдалить встречу со смертью.

Мы лежали, затаившись в тени яблонь, на земле, усыпанной гнилыми фруктами. Я смотрел на гладиаторов, пастухов, рабов, на самых нищих из свободных людей, примкнувших к нам. У всех было оружие или шлемы, щиты, латы, которые они сняли с римлян, убитых несколько дней назад.

Я чувствовал их прерывистое дыхание. Я видел их нетерпение.

Спартак был рядом со мной, его тело напряглось, готовое к прыжку.

Он прошептал:

— Я убью легата.

Ползком к нам приблизился Крикс.

— Почему ты? — спросил он.

— Потому что я Спартак и потому что я хочу этого!

— Пусть боги решают.

— Они уже сделали свой выбор, Крикс. Забудь про легата, убей центурионов и легионеров.

— А кто получит коня легата? — спросил Крикс.

— Я убью его коня, — ответил Спартак, выпрямляясь.

Он с криком ринулся вперед, и гладиаторы, пастухи, рабы с ревом кинулись следом через рвы, кустарники, виноградники и поля, разя легионеров. Они были похожи на град, внезапно обрушившийся на созревшие хлеба.

Я видел, как рухнул конь легата, из его шеи хлестала кровь. Упав, он придавил легату ногу. Спартак приставил меч к горлу Фурия, который пытался подняться.

Фракиец отступил, дав Фурию время встать на ноги и выхватить меч.

Но внезапно позади него показался Крикс.

— Обернись, легат! — крикнул он.

Фурий споткнулся, поворачиваясь к новому противнику, и Крикс пронзил его мечом.

Кровь легата смешалась с кровью его коня. Фурий пытался вырвать меч из груди.

Я бросился вперед, чтобы встать между Криксом и Спартаком, которые готовы были убить друг друга.

Спартак повернулся и ушел прочь, переступая через голые трупы.

Эти тела — все, что осталось от армии Фурия после семи дней сражений. Прилетевшие с моря хищные птицы рвали тела длинными желтыми и черными клювами. Волки, глаза которых сверкали в ночи, молча и яростно пожирали трупы.

Вечером, впервые за несколько дней, пастухи разожгли большие костры, которые, должно быть, было видно даже с акрополя Кум.

Крикс переходил, пошатываясь, от одного костра к другому, отрывая куски мяса от туш, насаженных на вертел и потрескивавших на огне. Запах жареного мяса начал заглушать сладкий аромат перезрелых фруктов.

На нем были латы, в руках он сжимал меч Фурия. Он кричал, что римляне больше никогда не будут хозяевами Кампании и нужно идти на Рим, как сделали это галлы, завоевавшие город в далекие времена.

Он размахивал руками и задирал Спартака, который, сидя в стороне, хранил молчание.

Крикс постоял в нерешительности, затем удалился, рассекая воздух мечом, крича, что он убил легата, что никто из римлян не заставит его преклонить колени, он победил их, как побеждал на арене великанов, медведей и львов. Внезапно он опустился на землю и заснул, уронив голову в грязь.

Я подошел к Спартаку. Аполлония принесла ему кусок мяса, и он, прикрыв глаза, жадно впился в него зубами.

— Я позволил Криксу убить легата, — сказал он. — Ты рассказывал, Посидион, что греческие города восстали друг против друга, народ разделился, и поэтому римляне захватили их.

Помолчав, он добавил:

— Я не стану бороться против Крикса.

Он повернулся к морю, к Кумам.

— После легата придут преторы, затем консулы и легионы.

Качая головой, он повторял:

— Чего хотят боги?

Он откинулся назад и, опершись на локти, смотрел в небо, будто надеялся найти там ответ.

Занялся новый день. Угли пожарищ еще тлели, когда крики дозорных разорвали тишину.

Спартак первым поднялся на ноги. По мере того как крики приближались, становясь более пронзительными, люди стали подниматься друг за другом и собираться возле Спартака. Крикс был в первом ряду.

Наконец из виноградников вынырнули дозорные и, задыхаясь, начали торопливый рассказ.

Римская армия, сказали они, вышла из Кум. Она направляется к нам быстрым шагом, они идут мстить. Впереди разведчики, а возглавляет армию бывший гладиатор из Капуи, свирепый чернокожий великан, который хорошо знает Кампанию.

Курий сказал, что это Вакерра, человек, которого Лентул Батиат сделал своим оружейником.

Римские разведчики застали врасплох двух наших заснувших часовых. Дозорные повернулись ко мне. И я узнал, понял, что Скорп и Алкей, чьи молодость и смех, веселая болтовня, изящные тела и гладкая кожа украшали мои ночи и дни, погибли. Они были замучены, избиты и привязаны еще живыми к ветвям больших яблонь, чтобы их заклевали птицы.

— Это Вакерра. С него надо живьем содрать кожу, — сказал Крикс, стоявший рядом со мной.

Он поднял меч, сказал, что нужно идти навстречу римской армии, убить главаря, легата или претора, и предать его той же участи, что и Фурия. И он повторил жест, которым вонзил меч в грудь легата.

— Каждый день отличается от предыдущего, — твердо начал Спартак.

Он говорил долго. Римляне, сказал он, видели голые, изуродованные тела своих товарищей. Они ослеплены ненавистью и нетерпением. Нужно заставить их поверить, что они внушают нам жуткий страх. Они должны подумать, что мы отступаем.

Он повернулся к Курию.

— Ты, Курий, научил нас приему уклонения. Он поможет скрыть наш маневр. Нужно, чтобы долгое безуспешное преследование, удары, нанесенные в пустоту, измотали римлян. Тогда и только тогда мы атакуем их, но не с фронта, а с флангов и тыла.

— Ты сражаешься не как галл! — возмутился Крикс.

— Я фракиец, — ответил Спартак, пристально глядя на галла, который переминался с ноги на ногу.

Затем Спартак отвернулся и пошел прочь, и все последовали за ним.

Мы поднялись на склоны Везувия, удалившись от дорог, по которым следовала римская армия.

Время от времени ветер доносил рокот барабанов и пронзительные звуки флейт.

Мы узнавали место их нового привала по пыли, которая поднималась над долиной, и по кострам, которые ночью горели в центре и по краям лагеря.

Привалы римлян становились все более продолжительными, будто уже через несколько дней бесплодной охоты усталость и досада вытеснили из душ римлян ненависть, решимость и боевой пыл.

Однажды ночью наши дозорные вернулись, толкая перед собой двух молодых солдат, которых нашли на равнине. Они поймали их, те и не пытались ни сопротивляться, ни бежать. На их лицах были страх и невинность.

Они напомнили мне Скорпа и Алкея, хотя их лица были более грубы. Но я знал, как облагородить их, и наслаждался бы, лаская их выпуклые мускулы и коротко остриженные волосы.

Крикс сказал, что это шпионы и их следует немедленно убить. Собравшиеся вокруг гладиаторы кричали, что нужно заставить их драться друг с другом. Победителю, возможно, сохранят жизнь. Раздавались взрывы хохота.

Я предложил выкупить их жизни у пастухов. Мне стали угрожать, обвинять в том, что я веду себя как хозяева, которых они мечтали стереть с лица земли. Я думал, что меня забросают камнями.

Тогда вперед вышел Спартак и посмотрел на пленников: их руки и ноги были связаны, и стянуты веревкой, обмотанной вокруг шеи.

Он стал расспрашивать их.

Это были крестьяне из Цизальпийской Галлии. У них отобрали землю, и они поступили на военную службу, потому что нужно было чем-то набивать желудок. А потом они увидели тела своих товарищей, которые ушли с легатом Фурием. Видели казнь двух молодых рабов. Я знал, что речь идет о Скорпе и Алкее.

Галлы испугались. Претор Коссиний грозил своим воинам страшными наказаниями. Никто не выжил бы после сотни ударов бичом, и они сбежали, воспользовавшись беспорядком, вызванным отъездом претора Коссиния в Салины, расположенные на морском берегу между Помпеями и Геркуланом и знаменитые своими лечебными ваннами. Легаты и центурионы пытались отговорить претора, но Коссиний собрал отряд, велел погрузить необходимые вещи на две повозки и тронулся в путь. Двое молодых новобранцев подумали, что в суматохе их бегства никто не заметит.

— Салины? — переспросил Спартак.

Дозорные, пастухи, покинувшие хозяев и стада, чтобы присоединиться к армии Спартака, знали каждый холм и куст в Кампании.

В Салинах было несколько вилл, построенных между песчаным берегом и выступами Везувия. Море там зеленое и прозрачное. Источники с горячей водой бьют всего в нескольких шагах от берега.

— Хозяева там купаются, — сказал один пастух. — Горячие источники бьют из глубины земли и придают силы.

— Они принесут им смерть! — воскликнул Спартак.

Он собрал гладиаторов.

— Мы убьем претора Коссиния, — сказал он. — Его армия станет похожа на цыпленка, которому отрубили голову. Он еще прыгает, но уже мертв.

Мы шли всю ночь, поднимались и спускались по глубоким ложбинам, пересекавшим склоны Везувия.

На рассвете мы увидели море.

Обоз претора Коссиния стоял на берегу рядом с большими палатками.

Мы подобрались к ним, прячась за кустами на склонах Везувия.

Когда солнце поднялось высоко над горизонтом, претор направился к морю, сверкавшему серебряной полосой.

Спартак, Крикс и несколько сотен человек ринулись к нему.

Песок и морская вода окрасились в красный цвет.

Эномай отрубил претору голову и поднял ее на копье.

В последующие дни, каждый раз, когда мы атаковали римскую армию, которая бежала от нас, как дичь от охотника, он бросался вперед, выставляя голову претора как знамя, и первые ряды центурий отступали, а Эномай выкрикивал имя претора, которое стало его боевым кличем.

Солдаты бросали оружие и убегали, завидев толпу в шлемах и туниках, со щитами убитых римлян. Те, кто пытался сопротивляться, оказывался поверженным на колени, с запрокинутой головой, и ожидал удара мечом.

Тем, кто умирал от меча, покровительствовали боги.

Другие становились добычей вооруженных кольями рабов, которые внезапно появлялись из лесов и виноградников и раздирали римских солдат на куски.

Так погиб Вакерра. Его узнали рабы, сбежавшие из поместья Лентула Батиата, и заставили его поплатиться за жестокость.

Я держался в стороне, часто сидя рядом с Иаиром, на лице которого читались усталость, смирение и даже разочарование.

— Ты грек, ритор, — сказал он мне, когда наступил вечер последней битвы, — и знаешь историю людей. Ты учил мудрости на Родосе и в Риме, объехал все провинции республики. Ты говорил с римскими магистратами и пользовался их уважением. Что ты думаешь обо всем этом?

Люди Спартака пьянствовали, сидя вокруг костров. Огонь освещал поле, на котором еще недавно шло сражение. Люди и волки отнимали друг у друга трупы.

— Я еврей, — продолжал Иаир. — Я слушаюсь слова Единого Бога. Я последовал за Владыкой Справедливости в пустыню. Мы с тобой свободные люди, даже если римляне хотели сделать из меня раба, и если обращались с тобой, как со слугой и унижали тебя. Но эти… — и он указал на рабов, дравшихся за кусок мяса, за амфору с вином, за тунику, снятую с римского солдата. — Они еще животные, даже если думают, что стали свободными людьми.

— Ты говоришь как римский претор, — ответил я.

Я пересказал ему слова Публия Вариния, для которого рабы и гладиаторы, разорвавшие свои цепи, были всего лишь крысами.

— Посмотри на них, — сказал Иаир.

В центре круга, подбадриваемые криками, по земле катались рабы, пытаясь задушить друг друга.

— Посидион, ты считаешь, что они поступают как свободные люди? Ты веришь, что Спартак сможет сделать из этой своры армию?

Я ответил, что Спартак уже победил центурии претора Клавдия Глабра, легата Фурия и претора Коссиния.

Иаир опустил голову.

— Завтра, — сказал он, — нужно выступать против армии Вариния и победить, а это значит — снова убивать. Человек не может быть свободным, когда убивает.

— Ты считаешь, нам нужно подчиниться Риму? Позволить убить себя как крыс?

— Бог все видит, на все его воля, Посидион.

Той осенью я думал, что все божества вместе защищали и вдохновляли Спартака.

Фракиец слушал Иаира, который рассказывал ему о Владыке Справедливости. Подходил к германцам и галлам, дакам и кельтам, фригийцам и самнитам, которые приносили в жертву быков и ягнят, козлов и цыплят и по свежим, дымящимся внутренностям животных пытались узнать волю богов. Он слушал Аполлонию, которая говорила ему об оракулах Кибелы и воле Диониса. И он не возразил мне, когда я сказал ему, что гора Везувий, которую ему подарили боги, похожа на Олимп.

Люди следовали за ним, смотрели, как он опускается в яму, над которой зарезали быка в честь бога Митры, которому поклонялся Виндекс-фригиец.

Спартак мало говорил, но даже самые непокорные рабы и гладиаторы с тяжелым звериным взглядом, которые ходили сгорбившись, задевая руками землю, с телами, с детства изуродованными тяжелой работой, слушались его приказов, хоть и с неудовольствием, потому что боги дали ему власть, потому что он уже победил римлян и был единственным, кто мог разгромить армию, во главе которой стоял Публий Вариний.

Римская армия покинула Кумы, когда с моря пришли осенние бури.

Кампанию наводнили ливни, земля превратилась в грязь. Люди увязали в ней, подхлестываемые дождем, подталкиваемые ураганами, ломавшими яблони и валившими виноградники.

Вода в Вольтурно поднялась, неся вырванные с корнем деревья, и претор Вариний разбил свой лагерь подальше от берега, намереваясь пересечь реку, когда она успокоится.

Армия Спартака наполнилась людьми, как река во время половодья. К ней присоединились рабы из Самния, Апулии и Калабрии, с Бруттия и гор в Абруццо, и даже из Цизальпийской Галлии. Некоторым удалось пересечь море: они помнили о восстании рабов на Сицилии, о страхе, который охватил тогда хозяев, магистратов и консулов.

Говорили, что слух о восстании Спартака распространился от Рубикона, протекавшего на границе Цизальпийской Галлии, до полуострова Бруттий, и даже по ту сторону моря. Говорили, что бог, пришедший из Фракии, освободил рабов и собирается взять Рим. Говорили, что рабы убивали хозяев, уничтожали поместья и посевы, и бежали в армию Спартака, мечтая о богатствах Рима, огромного могущественного города.

Но когда толпа рабов, жаждавшая свободы и добычи, увидела огни, частокол и сторожевые вышки римского лагеря претора Вариния, она отступила обратно.

Спартак крикнул гладиаторам:

— Обучите их! Станьте оружейниками и центурионами! Пусть они слушаются вас! Обучите их, или Вариний победит!

Древки копий поднялись и опустились на спины рабов, которых Крикс, Эномай, Курий и Виндекс заставили рыть рвы, вбивать сваи, строить лагерь напротив лагеря Вариния, раскинувшегося на противоположном берегу Вольтурно.

— Ты не сможешь победить римлян, если будешь сражаться как они, — сказал Иаир. — Твой лагерь, когорты, центурии, тысячи новобранцев никогда не будут равными тем, что выставит против тебя Вариний.

Спартак возразил:

— Кто сказал тебе, что я хочу сражаться, как Вариний?

Однако он сделал вид, что собирается драться так же. Он велел возвести частокол. Отправил отряд за дозорными Вариния и приказал поднять их тела на колья, окружавшие лагерь. Теперь издалека казалось, что лагерь находится под охраной бдительных сторожей.

Когда вода в реке стала спадать, он велел разжечь огромные костры, ударить в барабан, играть на флейтах и трубах, и казалось, что вся армия рабов приготовилась к битве. Но Спартак приказал тихо покинуть лагерь, воспользовавшись ночной грозой, подняться по реке и найти брод ниже Капуи.

Реку перешли, несмотря на то что вода была еще высоко, а берега скользкими. После длительного перехода армия Спартака оказалась в тылу у римлян, и мы видели наш лагерь, в котором несколько человек продолжали поддерживать огонь, бить в барабан, играть на трубах и флейтах.

Оставалось только дождаться, когда Вариний начнет переходить реку, чтобы атаковать наш лагерь. Тогда мы обрушимся на его центурии с флангов и тыла, как поток раскаленной лавы. Воды Вольтурно, песок и море Салины покраснеют от крови.

Я видел, как претор Публий Вариний, восседая на коне в окружении ликторов, тщетно пытался взобраться на другой берег.

Римляне падали один за другим, пронзенные копьями германцев и фригийцев.

Вскоре на грязном берегу рядом с Варинием остались лишь несколько солдат, которые столкнули в воду тела ликторов и побросали знамена, пытаясь укрыться за своими щитами.

Внезапно, заржав от боли, конь Вариния повалился на землю.

Я думал, что претора ждет участь легата Фурия. Но, покрытый грязью, он встал и бросился бежать, без оружия, пытаясь как можно быстрее добраться до Кум, как крыса, которая спешит укрыться от погони в своей норе.