Спасибо деду за победу

Ощущение падения куда-то...

Пашка проснулся рывком, судорожно дёрнулся. Может, и сшиб бы что-нибудь - но в палатке сшибать было нечего, да и в спальном мешке особо не побушуешь. Потёр глаза, нащупал мобильник - еще нет и семи утра. Вот блин, и не уснёшь ведь теперь...

Голова чуток гудела - с настойками вчера явно перебрали. Потом появился самогон, по заявлению изготовителя - чистейший, как слеза младенца, потом кто-то приволок котелок глинтвейна... Утихомирились, кажется, только часа в два. Впрочем, голова именно что гудела, но не болела - значит, самогон и правда был хорош. Опять же, на свежем воздухе...

В щели у полога палатки пробивались солнечные лучи - июль, светает рано. Пашка расстегнул змейку на спальнике, сел, нащупал сапоги. Можно не торопясь сходить в туалет, да и умыться заодно, пока у баллонов с водой не началось столпотворение - ребята говорили, что в прошлом году на этом фестивале так и было. Ну правильно, ухмыльнулся он - часам к девяти все и начнут просыпаться. Вон, сопят сейчас и в ус не дуют.

Пашка надел красноармейские бриджи, натянул сапоги. Выудил из спортивной сумки полотенце и зубную щетку и выскользнул из палатки.

Он почти искренне считал себя военным реконструктором, хотя, положа руку на сердце, мог называться таковым с большой натяжкой. В эту своеобразную, но довольно модную сферу хобби 23-летний Пашка попал, можно сказать, "по разнарядке": одна из питерских ассоциаций, богатая техникой и частенько устраивающая шоу-фестивали, периодически приглашала в свои ряды всех желающих, и года полтора назад Пашка решил попробовать себя на этом поприще - благо этим увлекались знакомые ребята.

Хобби затянуло. На волнах патриотизма и памяти о войне, захлестнувших страну в последнее время, оно открыло парню совершенно новые горизонты. Он, одетый в историческую военную форму, с удовольствием участвовал в интерактивах, стоял в почётных караулах, посматривал свысока на ровесников, увешанных "георгиевскими ленточками", фотографировался с довольными детишками, ну а участие в военных реконструкциях поднимало на вершину блаженства. Пашка даже наклеил на свою машину популярные надписи "спасибо деду за Победу" и "я помню, я горжусь", считая, что именно сейчас он вправе это сделать - не абы кто, реконструктор.

Справедливости ради, спасибо он должен был бы сказать не деду, а прадеду - дед родился в сороковом, а прадед Павел Петрович, в честь которого Пашку и назвали, так и пропал без вести в самом начале войны. Пашка периодически порывался поискать информацию о нём, благо немалая часть архивов уже открылась и свободно лежала в интернете, но всегда находилась куча очень важных дел, вроде встречи с друзьями, нового фильма или чего-то подобного, и поиски традиционно откладывались "на потом".

Сюда, в Подмосковье, на крупный фестиваль Пашка приехал впервые - одноклубники-то тут уже бывали. Здесь собралась почти тысяча человек со всей России, да и не только - в некоторых клубах были и иностранцы из Европы и даже Америки, не говоря уж об украинцах и белорусах. Вчерашний день был посвящен подготовке, а сегодня уже планировалась масштабная реконструкция - с танками, пушками, авиацией и взрывами.

Танки были уже здесь - выстроились двумя шеренгами, по обе стороны от дороги. Тут стояли и привычные Т-34, и СУ-100, реплика "Тигра", несколько киношных Т-IV, переделанных из каких-то советских танков, бронетранспортёры "ханомаг"... Да чего тут только не было!

Пашка неторопливо шёл мимо шеренги техники, отмечая для себя, что надо бы не забыть сфотографироваться рядом с этим... и с этим тоже... Да, планов - громадьё.

Лагерь понемногу оживал - люди просыпались. Навстречу попался патруль - трое в форме НКВД, потребовал документы, и Пашка протянул пропуск на фестиваль, сделанный в виде красноармейской книжки. Старший патруля, мельком глянув фото в книжечке, козырнул, и патруль пошёл дальше.

Кстати, патрули же следили и за алкоголем - спиртное на фестивале не приветствовалось, хотя всем прекрасно было известно, что главное - не попадаться. Кстати, кажется, вчера вечером кого-то отловили и вышвырнули с территории - ну и правильно, подумал Пашка, нечего было бузить.

Вот и шлагбаум, отгораживающий "историческую" зону от хозяйственной. Тут тоже патруль, на этот раз в форме фельджандармерии, с начищенными горжетами на груди. Эти тоже проверили документы, козырнули, и Пашка наконец-то пошлёпал к туалету.

Когда он вернулся в палатку, ребята уже вставали. Лёха, замещающий в этом выезде командира клуба, говорил, почёсывая щетину на подбородке:

- Построение в десять. Мероприятие в двенадцать. Обязательно наберите воды, синоптики обещают жару. На построении быть в полном обвесе и с железом...

Пашка тоже уже перехватил этот чисто реконструкторский жаргон: железо, дудка, трещотка, что угодно - но только не "оружие". Законы довольно строги, а охолощённые бывшие винтовки с зашпиленными стволами и полуспиленными упорами на личинах оружием уже не являются. Зачем провоцировать полицию? Именно поэтому же холостые патроны именовались исключительно "гвоздями".

- А сколько гвоздей дадут? - поинтересовался он.

- Обещали по коробке на трёху, по две на "свету", по автоматике пока не знаю, - бросил Лёха. - После построения и подписания тэ-бэ.

Коробка - это двадцать патронов. Двадцать патронов на трёхлинейку - очень неплохо. Те, у кого СВТ, значит, получат сорок...

Своей винтовки у Пашки не было, как, впрочем, и у большинства "рекрутов" - макетами вооружения обеспечивал клуб. Из всех присутствующих только у Лёхи и его зама Олега были свои СВТ - предметы зависти всех остальных. "Рекрутам", а их, считая Пашку, было двенадцать, достались трёхлинейки разной степени потрёпанности, многие были переделаны из выкопанных по болотам ржавых остатков и восстановлены умельцами. Акты эспертизы, подтверждающие, что это всего лишь макеты, не являющиеся оружием, лежали в Лёхиной полевой сумке.

Впрочем, Пашка всё равно отчасти гордился: обмундирование у него было не "клубным", а уже своим - обзавёлся за полтора года. Из остальных трое были в послевоенных штанах, похожих на "правильные" бриджи разве что при беглом взгляде, двое - в перешитых "вохровских" гимнастёрках, почти у всех на поясе висели послевоенные фляги с крупной резьбой на колпачке. На небольших местных мероприятиях это считалось "не комильфо", но на массовых фестивалях большинство подобных недочётов никого не интересовали. Да и что греха таить - кирзачи были современными абсолютно у всех, кроме тех же Лёхи и Олега. Но кто будет смотреть на рисунок на подошве? Массовость - наше всё.

Фестиваль набирал обороты. Кажется, только позавтракали - и вот уже на интерактивные площадки повалили зрители, поднялся гвалт, детишки лезли на "Тигр", кто-то презрительно фыркал в сторону лагеря реконструкторов американской армии, кто-то фотографировался с "немцами", два старика что-то обсуждали, показывая на Т-34...

А на пригорке, метрах в трёхстах, возвышались белокаменные фигуры мемориала защитникам Родины. Лёха смотрел на них, отгороженных стеной из танков с крестами, и в голове навязчиво крутилось читанное в интернете, язвительно-циничное:

...Если бы тогда, в сорок первом,

Там, где памятник мы видали,

У танкистов бы сдали нервы

И они бы Москву не взяли...

История - штука тонкая, вспомнил Пашка строки из того же стишка. Ну ничего, ведь мы, реконструкторы, как раз и храним историю. Важное дело нам доверено...

Ближе к полудню трибуны уже были заполнены зрителями. Реконстукторы же потянулись на поле - занимать места на позициях. Траншеи откопаны по всем правилам, зигзагом, в несколько рядов, укреплены деревянными столбиками и горбылём. Тут же обосновались артиллеристы - несколько позиций, чуть дальше - командный пункт, в тылу еле видны бронеавтомобили, которые пойдут в контратаку...

На поле тут и там торчат отметки в виде зелёных пластиковых ёлочек - это обозначены закладки пиротехники, к которым ни в коем случае нельзя приближаться, пока они не сработают.

Солнце палило нещадно - становилось всё жарче, и Пашка добрым словом вспомнил Лёху, велевшего набрать воды. Многие в ожидании спрятались за кромку траншей, в тенёчек. Фляги пустели довольно быстро.

Голос диктора был еле слышен, и ориентироваться приходилось на команды, передаваемые по цепочке бойцов.

- Идут... Идут!

Вот и приземистые силуэты "ханомагов", за ними - цепь солдат в серовато-зеленой форме. Рукава закатаны - "немцам" сейчас гораздо жарче, у них мундиры суконные... Команда - и начинается винтовочная пальба, басовито рычит пулемёт на фланге.

- Залегли, пиротехника! - проносится по траншее. Ага, значит, сейчас будет имитация минометного обстрела. Зрителям сверху хорошо видно, как "немецкие" расчёты разворачивают свои шайтан-трубы... а вот отсюда не видать. А может, можно увидеть?

Пашка высунулся из траншеи аккурат в тот момент, когда сработала закладка.

Звуковой удар был не очень сильным, сверху сыпануло землёй... но парню показалось, будто его ударило мощной волной раскалённого воздуха.

Темно... Интересно, почему?

Пашка с трудом разлепил веки. Голова трещала так, словно вчера были выпиты литры спиртного с понижением градуса.

Лес. Он в лесу - потому и кажется, что темно, особенно после яркого солнца. Но... стоп? Что за лес, откуда? Что я тут делаю? И где все?

Парень с трудом приподнялся на локтях, поёрзав, опёрся спиной о какое-то дерево. Пошарил рукой - так, вот она, винтовка. Отлично, а то Лёха голову оторвёт. Каска... на месте. Тощий вещмешок - тут, за спиной. В левой руке зажаты три холостых "гвоздя" - ну правильно, он как раз собирался дозарядиться.

Контузило взрывом пиротехники? Наверное... Куда меня отволокли? И почему тут бросили? И где - "тут"? На территории фестиваля был перелесок, но совсем небольшой, с густым подлеском - а тут подлеска очень мало. И уже... темнеет? Сколько я провалялся? Реконструкция началась в полдень!

Пашка попытался приподняться, но рука сорвалась, и он рухнул на землю, заодно приложившись краем каски о что-то твёрдое...

Очнулся от холода. Было довольно темно, но, судя по свету меж ветвями деревьев, где-то совсем недалеко есть открытое место. Пашка лязгнул зубами... и понял, что голова совершенно не болит - она была чистая и ясная.

- Шуточки, - пробурчал парень, уверенно вставая. - В следующий раз, блин, сам кого-нибудь из вас ночью в лес отволоку...

Злость прибавила сил - шутка, действительно, была неудачной. Небось, собирались прийти за ним с утречка, ещё и поиздеваются, где он провёл целый день фестиваля... А вот фиг вам.

Пашка встал, с удовольствием понял, что чувствует себя совершенно отдохнувшим. Снял каску, нахлобучил на голову пилотку. Сбросив вещмешок, приторочил каску к нему. Забросил винтовку на плечо.

Вот, отлично: пошевелился - сразу стало теплей... Парень прислушался: рядом с площадкой фестиваля есть железная дорога... но сейчас шума поездов не слышно. И шума машин по шоссе - тоже. Слишком рано, что ли? Ну ладно, идём к свету, подумал Пашка и поморщился - я ж не заблудшая душа, которой на небо никак не попасть.

Хорошо, что не очень темно, да и перелесок не буреломный, ноги не переломаешь. Вот и край, тут уже должны быть палатки...

Пашка встал как вкопанный.

Палаток не было. И знакомой полянки с мемориалом с одной стороны и полосой лесозаграждения с другой - тоже.

Впереди расстилалось поле, колосились какие-то злаки - парень совершенно не разбирался в них. Вдали пробивались на небе первые рассветные проблески, в низинах лежал туман - густой, как разлитое молоко. Метрах в трёхстах притихла деревенька, низкие дома под толстыми, какими-то неуклюжими крышами, торчащий колодец-журавель - и ни огонька. Чуть правее, недалеко от деревни, темнеет что-то громоздкое, уголоватое.

Это ещё что за хрень? Пашка почувствовал, как по спине пополз утренний холодок. А может, и не утренний? Место-то было насквозь незнакомое.

Телефон! Телефон с джи-пи-эсом!

Пашка дрожащими руками вытянул из нагрудного кармана смартфон. Уфф, зарядка есть, хоть и немного. Почти четыре часа утра, рановато. Запустил карту... блин, а приёма-то и нет. Вот это странно, тут вроде во всей области есть три-джи... Ладно, без интернета обойдёмся - навигатор и без него работает.

Не работает. Спутник не находит.

Пашка с досады готов был долбануть ни в чём не повинный смартфон об землю, но всё же сдержался и убрал его обратно в карман.

Ладно. Язык до Киева доведёт. С винтовкой, конечно, стрёмно, тем более - все документы на "железо" у Лёхи... Ну и пофиг, пусть Лёха сам потом выясняет, почему винтовку отобрали. И вообще, почему я оказался незнамо где...

Он взял чуть правее - и не ошибся, вот она, дорога, ведущая от леска к деревне. Обычная укатанная грунтовка, правда, непривычно узкая, давно уже таких не видал. Зашагал к деревне, с неудовольствием заметив, что сапоги болтаются на ноге - всё же надо было, как Лёха, намотать портянку, или, как Олег, надеть шерстяные носки. Но портянки Пашка крутить так и не научился - в конце концов, мы ж не в армии, в сапоги к нам на интерактивах и реконструкциях никто не лазает проверять, что там надето! А в шерстяных - жарко. Поэтому Пашка и ограничился обычным носком, как под кроссовки, и плотной стелькой: если много не ходить - вполне нормально.

Увы, теперь идти пришлось. Значит, ноги очень быстро будут стёрты... Новые, ни разу не использованные портянки были в вещмешке - брошены туда для объема вместе с плащ-палаткой, но не мотать же их сейчас, с непривычки, да ещё и в полутьме! Ладно, потерпим...

Но почему же ощущение, что что-то не так?

Пашка не сразу сообразил, что оказавшийся уже совсем рядом угловатый предмет - не что иное, как бронеавтомобиль. Большой, трёхосный - на поле реконструкции был такой же, Пашка слышал, что ребята сделали его на основе деталей "газели". Или не такой же, а похожий... Стоит без присмотра, удивительно. Правыми колёсами чуть съехал с дороги, словно освобождая для чего-то проезд, и стоит, слегка наклонившись. Громоздкая танковая башня развёрнута назад, к тому леску, из которого сейчас вышел Пашка, оба люка на ней откинуты - это даже снизу видно. Дверцы открыты нараспашку, щитки на двигателе - тоже. Такое ощущение, что бронеавтомобиль остановился для ремонта, или для погрузки на эвакуатор, да так и был брошен.

Парень осторожно заглянул внутрь - пусто... Корпус изнутри выкрашен светлой краской, но в полутьме всё равно ничего не разобрать. Пахнет прогоревшим порохом, кислым потом и ещё чем-то неприятным.

Надо же... Ну раз оставили машину здесь - точно кто-то рядом есть. Такой броневик сейчас лимон-полтора небось стоит, просто так его никто не бросит... а это что?

Протянув руку, Пашка потрогал металлические листы, из которых сварен (или склёпан?) корпус.

А это следы от чего-то, выбоины. Словно по металлу пальнули боевыми. Но это вряд ли, кто ж даст такую машину портить... Значит, для антуража.

Парень сделал шаг назад и брезгливо поднял левую руку - вляпался во что-то липкое. Чёрт, темно, ничего не разобрать... тут всё левое крыло машины извозюкано. Телефоном посветить, что ли...

Неяркий свет встроенного фонарика осветил крыло и ладонь, испачканную чем-то тёмно-бордовым, почти чёрным... и Пашка отшатнулся - он был почти уверен, что это кровь, хоть и не видел её ни разу пролитой в таких количествах.

Додумать он не успел.

- Эй, кто идёт? Стрелять буду, - раздался от деревни голос, и парень мог бы поклясться, что говоривший сам боится ничуть не меньше, чем он. А его самого, он чувствовал, вот-вот начнёт трясти - тяжело, как старинное ватное одеяло, наваливалось ощущение чего-то в корне неправильного.

- Это я, Пашка Соколов, - машинально пискнул он, соображая, что это - чья-то шутка или человек действительно готов выстрелить.

В ответ раздался смешок - другим голосом, более уверенным:

- Ишь ты... Иди сюда, руки подыми.

Подняв ладони на высоту плеч и чувствуя, что дорога то и дело новорит выскользнуть из-под ног, Пашка медленно пошёл к деревне - теперь он уже видел две фигуры, присевшие по обе стороны дороги, почти невидимые в полумраке на фоне этой то ли ржи, то ли пшеницы.

Вот оно. Вот оно, неправильное.

В Подмосковье не растут злаки - по крайней мере, в таких количествах. А тут - целое поле. Такое бывает только на юге - Кубань, Белоруссия, Украина...

Но это же бред. Никто не повезёт меня, сонного, на юг, да ещё и со всем реконструкторским барахлом.

И тем не менее - я здесь, если это не сон, конечно.

Вряд ли сон... Таких чётких снов не бывает.

Хаты. Вот что с крышами - они покрыты соломой! Плотными пучками соломы! Тогда... тогда это точно южнее. Вообще странно, соломой вроде дома кроют только в разных этнографических деревнях для туристов... Вон на крайней крыше - это ж гнездо аистов, точно! Ну, это-то ни о чём не говорит - они и в Псковской области есть...

Фигуры уже совсем рядом. Тот, что говорил вторым, встал, приблизился. Высокий. Пилотка, гимнастерка - и винтовка в руках. Точно такая же "трёха", как у самого Пашки, но с примкнутым штыком.

Тьфу ты. Пашка вздохнул с явным облегчением. Свои, реконструкторы! А он уж думал - сторож какой-нибудь с двустволкой, встречаются и такие...

- Свои, - чуть не рассмеялся он. - Ребята, я из питерского "Красного Знамени"...

- Мы-то свои, а вот ты кто такой... - неприязненно пробурчал долговязый, бесцеремонно снимая с Пашкиного плеча винтовку и вешая её себе на плечо. - Питерский... где и словечек таких нахватался. Топай, сержант разберётся. Петруха, будь здесь, сейчас кто-нить придёт вместо меня, - бросил он второму.

Пашка ничего не понял. С чего взъелся... этот? Ну питерский, и что?

- Там... кровь на броневике, - невпопад сказал он, идя по тёмной деревенской улице.

- Ещё бы, - ответил боец, и в голосе его ясно слышалась горечь. - Старшина в моторе ковырялся, когда этот стервятник прилетел. Там его и...

Боец замолчал, а вот Пашке стало не по себе ещё сильнее. Не видел он ни разу реконструктора, который отыгрывал бы образ настолько убедительно. Если только...

Если это не реконструктор. И сейчас не середина 2010-х.

От этого предположения Пашке стало не по себе - слишком уж невероятно оно выглядело. Но зато этот много раз описанный фантастами феномен отлично объяснял всё происходящее.

Как бы проверить?

А никак. Сейчас всё объяснится, когда я увижу сержанта...

Я попал. да, кажется, именно так это называется. Это не Подмосковье - это реально запад Белоруссии или Украины. И это и правда война - правда, неясно, какой год, где-то с сорок первого по сорок третий... Что там у бойца на гимнухе? Петлицы или погоны? Не видно...

Стоп. Западные области и свежеокровавленный броневик... Это сорок первый. Это же, мать вашу, самое начало войны!!!

Пашка почувствовал, что его начинает колотить. Только этого не хватало...

Зачем? Зачем я выглянул из траншеи? Зачем я поехал на фестиваль? Зачем я вообще ввязался в эту реконструкцию? Сидел бы сейчас дома, пил пиво с друзьями...

"История - штука тонкая", - мелькнуло в голове.

- Какое сегодня число? - не выдержал Пашка. - Контузило, плохо соображаю...

- Двадцать пятое, - буркнул долговязый. - Давай налево, в дом...

Двадцать пятое. Июнь или июль? Скорее, июнь - самое начало, ещё не началась истерика, народ не потянулся на восток. Или уже потянулся? Этим и объясняется ночная тишина - фашисты после первого внезапного удара воюют по графику, дают своим солдатам отдохнуть. Но продвигаются они быстро, за счет техники. Значит - либо мы уже в "котле"... либо вот-вот в него попадём. Скорее всего, ещё не попали - иначе фрицы уже хозяйничали бы в деревне. Блин, что же делать?

Изба непривычной формы. Сени... Так, смотрим по обстоятельствам. Главное - себя не выдать.

- Тащ сержант, вот, вышел к посту из леса. Назвался Павлом Соколовым, из какого-то ленинградского краснознаменного...

В комнате тускло горела свеча. За столом сидели двое бойцов, ещё двое спали на лавках, на печи видны чьи-то плечи... А прохладно, печь не протоплена. Дом, наверное, пустовал.

- Павлом Соколовым, да... - один из сидевших за столом поднял голову, взглянул на долговязого, невесело усмехнулся. - Возвращайся на пост, мы сами потолкуем...

Боец, поставив к стене Пашкину винтовку, ушёл. Двое без особого интереса смотрели на Пашку. Тот, что говорил, с тремя треугольниками на петлицах - значит, он сержант и есть - наконец поинтересовался:

- Ну, и кто ты такой и откуда, Павел Соколов?

Молодой парень, лет двадцать пять, вряд ли намного старше самого Пашки. Но какой-то... резко постаревший, что ли? Осунувшийся, глаза красные от недосыпа - это даже при таком освещении видно. На столе лежит карта - судя по формату, крупномасштабная, верстовка или даже крупнее. Второй боец - чуть моложе, с "лысыми" петлицами, голова перебинтована.

Так. Надо соврать что-то... убедительное. Блин, я даже не знаю, где какие части дислоцировались. Даже не знаю, где я вообще!

- Красноармеец Павел Соколов, - Пашка попытался вытянуться по стойке "смирно", в последний момент вспомнив, что ни в коем случае нельзя говорить "рядовой". - Я... не помню ничего, товарищ сержант. Под бомбёжку попали...

- А что за краснознамённый? - вяло поинтересовался второй.

- Я говорил, что я с ленинградского "Красного Знамени", - извернулся Пашка, прекрасно понимая, что зря ляпнул название клуба. - Это завод, где я до войны практику проходил... Это помню. А последнюю пару недель - как стёрло, - виновато пожал он плечами. - Помню, как из Ленинграда ехали...

Глупая ложь. Любой, кто ориентирован на поиски диверсантов, тут к стенке и поставит. Ё-моё, у меня ж сапоги не те, похолодел Пашка. Трусы, носки... Даже нательная рубаха отличается, раньше они вроде с завязками были. Смартфон в кармане, российские деньги... Если обыщут???

- Подойди ближе, - сделал знак сержант. Привстал, ковырнул пальцем стрелковую эмблему на Пашкиных петлицах - парень аж сжался: - Точно, из Ленинграда... Только слышал о новых эмблемах, даже не видел ни разу...

А у самого сержанта и его напарника петлицы без эмблем. Пашка знал, что многие клубы выходят "на начало войны" тоже с пустыми петлицами. Получается, в начале войны "мишень с винтовками" была не у всех... а в Питере, наверное, были. Сам Пашка купил эмблемы исключительно для понту - очень уж красиво смотрелись.

Вот он, экзамен на достоверность...

- Документы есть? - поинтересовался сержант.

- Нету, - энергично замотал головой Пашка. - Даже не помню, что со мной было... Очнулся в лесу час назад.

Если врать - то ничего лишнего не придумывать, решил он. Меньше вероятность, что запутаюсь.

Наверное, не будь сержант таким уставшим, он бы заметил нестыковки, но сейчас, похоже, ему было просто не до этого. Знаком подозвав Пашку, он ногой подтолкнул к столу грубый табурет:

- Садись... Карту понимаешь?

- Ну... немного.

- Покажи, откуда ты вышел?

Так, карта... Ага, вот деревенька, обозначена как Заречье. Шикарно, таких названий на каждый район по десятку - никакой привязки... Так, вот изгиб дороги - точно, отсюда я шёл, деревня от меня была на востоке.

- Вот примерно тут я очнулся, - Пашка ткнул пальцем в смешанный лес на карте. - А как туда попал - не помню... Голова болит.

Он, играя роль, коснулся пальцами левого виска... и с удивлением обнаружил там довольно крупную шишку - вероятно, получил её, стукнувшись при падении о край плохо пригнанной каски. Впрочем, шишка совершенно не болела - но Пашка инстинктивно поморщился.

- Не трогай, скорее пройдёт, - тронул его за рукав второй боец. - Жрать хочешь?

Пашка кивнул, и боец вытащил из лежавшего на столе вещмешка полкруга ржаного хлеба, отломил половину:

- Извиняй, больше ничего нет.

- Спасибо, - пробормотал парень, впиваясь в хлеб зубами. Он был не особо свежим, но аппетит проснулся зверский, словно неделю не ел. Сержант рассеянно водил по карте карандашом, второй боец тоже не сводил с карты глаз, а Пашка, жуя, смотрел на значки на гимнастерках парней - в форме флага, с кругом и буквами "КИМ" в центре. Интересно, что они значат?

Это комсомольский значок, вспомнил он. Форма знакомая - у матери был такой же формы, только с профилем Ленина.

Только сейчас до Пашки стало доходить.

Я же не знаю абсолютно ничего об этой эпохе.

Я назвался реконструктором, надел форму - и то наполовину фальшивую, я бегаю с винтовкой, но я ничего, ничегошеньки не знаю об этом времени. Сталин, Берия, танк Т-34 - и всё. Ни одного номера части, ни одного направления немецкого удара, я не знаю, когда были взяты крупные города на Украине и в Белоруссии. Блокада Ленинграда... вроде в сентябре началась. Немецкие группы армий, типы танков... что толку, весь мой опыт ограничен игрой в "Танчики" на компе.

Да что там говорить, я даже не знаю, как жили люди этого времени, как они разговаривали, о чем думали. Я даже не знаю, были ли в том же Питере, к примеру, газовые плиты. Я даже не знаю, называли ли Питер Питером! Впрочем, судя по реакции длинного - скорее всего, нет... Уже чуть не прокололся, первой же фразой.

И возможностей проколоться будет ещё очень, очень много.

Сейчас мне повезло. Ребята настолько замученные, что им не до меня - они просто рады, что есть ещё один боец. Возможно, уже к полудню они начнут задавать вопросы. Что я им скажу?

Что я вообще могу сказать? Что всем нам грозит окружение? Что мало кто выживет? Что враг до Москвы дойдёт? Что фашисты деревни будут жечь вместе с жителями?

Да меня шлёпнут тут же как паникёра... Или, того хуже - как диверсанта.

Значит, надо помалкивать в тряпочку. И по возможности дать понять ребятам, что шансов у нас почти нет. Валить надо. Валииить...

Куда валить? В Москву, к товарищу Сталину? Даже если предположить, что мне поверят, хотя это само по себе невероятно - кому я там нужен? Я же ничего, НИЧЕГО не знаю даже о ходе войны!

Так, стоп. У меня есть мобильник. Шикарный смартфон. Так что мне поверят...

...И что дальше? Все дружно будут меня спасать? Не смешите мои подковы, как говорил мультяшный конь. Ещё пара дней - и начнётся паника. Если уже не началась.

Блин, вот оно! Бранденбург-какой-то-там! Диверсанты в нашей форме - они просто обязаны тут быть! Надо предупредить...

Стоп ещё раз. Как я объясню, откуда это знаю? Как докажу, что сам не диверсант? Засада...

Пашка дожевал хлеб, запил водой из фляги, мысленно похвалив себя, что не пожадничал полторы тыщи на "правильную" фляжку. Мог бы проколоться очень глупо. Ещё раз поблагодарил перебинтованного бойца-комсомольца.

- Ложитесь спать, тащ сержант, - негромко сказал боец. - Ещё часик у нас есть...

Сержант уже спал. Спал прямо так, сидя, оперев голову на руки. Комсомолец вздохнул, тяжело поднялся, взглянул на Пашку:

- Посиди, отдохни... Через час будем выдвигаться, - он толкнул в плечо одного из тех, кто спал на лавке: - Серёга, бери Иванова, смените ребят... пусть хоть чуток отдохнут, скоро выдвигаемся.

Серёга оказался совсем молодым, коротко остриженным парнем, Иванов - чуть постарше, кисть руки перевязана. Они молча напились воды, зачерпывая кружками из стоящего у печи ведёрка, взяли винтовки и вышли. Минут через пять вернулись те двое, что задержали Пашку - длинный, который привёл его в избу, и второй - лопоухий и какой-то несуразный Петруха.

- Павлуха, возьми тёзку, сходите за водой, - сказал длинному комсомолец. - Семёнов, отдыхать. Скоро будем подниматься... Светает.

Тёзку? Ах вот оно что. Получается, длинный - тоже Павел. Ну ладно...

Пашка подхватил видавшее виды жестяное ведро, в котором плескалось на дне не больше кружки, Павлуха-длинный достал из-за печки второе - деревянное. Винтовку! Нельзя оставлять здесь, вдруг кто осмотрит... Пашка уверенно закинул макет на плечо, перехватил одобрительный взгляд длинного. Ну да, здесь с оружием лучше не расставаться.

Он вслед за Павлухой вышел на улицу. Было заметно светлее. Понятно, почему бойцы не идут ночью, хотя по ночам явно безопаснее - темно, хоть глаз выколи, это вам не питерские белые ночи.

Так, погодите-ка. С каким, нафиг, "оружием" не расставаться? Моя пиленая "трёха" годится только как дубинка. А тут - Пашку опять затрясло - стреляют по-настоящему. И убить могут.

Может, сдаться? Немцам?

Тогда можно гарантировать, что останешься жив. Их точно заинтересует смартфон. И у них есть возможность вывезти меня...

Стоп, стоп - Пашка аж головой затряс. О чём я вообще? Как можно сдаваться фашистам, да ещё и с высокими технологиями в кармане?

А вот так. Жить потому что хочется.

Погоди, чувак. Ты что, реально готов жить ТАКОЙ ценой? И ты сможешь после этого ЖИТЬ?

Я боюсь. Боюсь до пота, до дрожи, до, простите, усрачки.

Но ты же хотел стать реконструктором, верно?

Хотел. Но...

Некстати вспомнился старый анекдот про богача и золотую рыбку. "Хочу стать Героем Советского Союза!" И опаньки - ты стоишь с единственной гранатой перед фашистским танком.

"Я же хотел стать героем, но не посмертно!"

Не такой же ценой, правда?

А какой - "такой"? Ты что, считал ТУ войну лёгкой прогулкой, шоу, фестивалем? Думал, тут пьют, веселятся, изредка стреляют по врагам? Ты что, не знал, как жгли Хатынь, бомбили Дорогу Жизни, отправляли евреев в газовые камеры? Ты думал, что наши всегда побеждают? Помнишь хотя бы, как называлась та реконструкция, с которой ты попал сюда?

"Время отступлений и поражений".

Это было. То самое время, когда полегла куча молодых парней. Возможно - вот этих самых. Но разве у кого-то повернётся язык сказать, что они погибли напрасно? Даже здесь, при отступлении?

Этот парень-комсомолец поделился, судя по всему, последней краюхой хлеба - со мной, незнакомым ему человеком, ещё и взявшимся непонятно откуда. Я бы сделал то же самое? Вот не уверен...

Пришли - вот он, колодец-журавель. А деревенька небольшая, домов десять - и брошенная, причём совсем недавно. Может быть, даже вчера. Во дворах развал, всё выворочено, и мёртвая тишина - даже кошек не видно, не то что, скажем, собак. Значит, люди бегут... уже бегут.

Со скрипом пошла вниз деревянная палка с массивным и опять деревянным ведром. Павлуха-длинный наливал уже второе ведёрко, когда Пашка услышал знакомый звук...

- Это что, мотор? - удивился он вслух.

Длинный прислушался:

- Точно... грузовик. И с запада. Вот нечисть, - бросив ведро, он схватил трёхлинейку. - Бежим! Ну? - удивлённо поднял он брови, видя, что Пашка медлит. - Если вместе - отобьёмся!

- Стой.

Пашкины мозги лихорадочно работали.

- Немцы ездят по одной машине? Ты хоть раз такое видел?

- Нет, - озадаченно пробормотал длинный. - Думаешь, наши?

- Ничего я не думаю, просто суетиться не хочу. Если наш дозор увидит машину - что они будут делать?

- Если наша - пропустят, если вражеская - доложат сержанту и откроют огонь.

- Вот и не спеши, - Пашка старался говорить уверенно, но на душе кошки скребли - опять было ощущение чего-то неправильного. - Стрельбы ещё не было. Берём вёдра и идём, вода всё равно нужна.

Длинный посмотрел как-то странно, но всё же долил своё ведро. Аккуратно опустошил колодезное, поставил его на лавку.

Вместе они не торопясь зашагали обратно, но длинный, похоже, заметил, что Пашка жмётся к краю улицы, поближе к плетёным заборам:

- Ты что, трусишь?

- Не по себе немного, - честно признался Пашка. О бесполезной "винтовке" он говорить не стал, хоть и сильно хотелось.

- Всем не по себе, - процедил сквозь зубы длинный. Ведро у него было большое, и он держал руку на отлёте, чтобы оно не мешало идти. - Ничего, сейчас подойдут наши от Минска, погоним эту нечисть так, что чертям тошно станет...

От Минска? Уже лучше. Значит - Белоруссия... Хотя, чего хорошего? Это значит, что мы практически в эпицентре. А ребята всё ещё верят, что это ненадолго...

Шум мотора приблизился - такое впечатление, что машина уже въехала в деревню. Точно - вон свет фар. А выстрелов-то не было... Неужто наши? Совсем отмороженные - с фарами, в одиночку... А с другой стороны - зато ночью ехать могут. Гораздо быстрее.

Вот это уже лучше. С машиной есть шанс вырваться из сжимающегося полукольца - если, конечно, топливо будет.

Фары погасли, двигатель заглох - кажется, как раз напротив "штабного" дома. Хлопнули двери. Судя по звукам, кто-то выпрыгивал из кузова на землю.

- Кто командир? - послышался уверенный, явно командный голос.

- Сержант Смирнов, - отозвался кто-то. Ну да, это тот самый усталый сержант. Разбудили, не дали поспать. - Лейтенант Мартьянов убит...

- Сержант, стройте личный состав. Прямо здесь.

- Слушаюсь, товарищ...

- Старший политрук, - подсказал кто-то.

- Давайте без официоза, сержант. Время не ждёт... Стройте солдат.

Пашка как наткнулся на невидимую стену.

Вот что-что, а это ему за полтора года в реконструкции вбилось накрепко: "бойцов", а не солдат.

Он ухватил длинного за рукав:

- Погоди, тёзка... Это диверсанты.

Павлуха-длинный вылупился так, словно Пашка сообщил, что он из будущего:

- Какие диверсанты, контуженный? Откуда? Это наши!

- Тихо, - Пашка стиснул зубы так, что, казалось, они вот-вот раскрошатся. - Не кричи, пожалуйста. Давай отойдём в тень.

- Рехнулся? - Павлуха высвободил руку, с досадой поставил ведро, часть воды из которого от Пашкиного рывка пролилась ему на бриджи. - Навязали тебя на мою голову... питерский.

Последнее слово прозвучало вызывающе, но Пашка не обратил внимания.

- Тёзка, очень прошу - давай просто не торопиться, а?

- Становись!

Павлуха рванулся, но Пашка набросился на него сзади, стремясь отволочь в проход меж плетнями и, самое главное, зажать рот. Хоть бы никто не услышал!

Вот это оказалось не так просто. Павлуха был минимум на голову выше Пашки и, несмотря на нескладную фигуру, гораздо сильнее. Хорошо хоть, винтовку он выронил - а то штыком или прикладом можно было бы огрести сразу же...

Локти длинного работали как поршневая хорошего двигателя. Первый же удар, кажется, вышиб из лёгких весь воздух, второй, пришедшийся по бедру, словно пропахал его плугом, но Пашка вцепился намертво - за жизнь.

Дробные автоматные очереди...

Длинный замер.

Ещё одна очередь. Чей-то вскрик.

И - ни одного винтовочного выстрела.

Пашка надрывно дышал - болело, такое ощущение, всё тело. Ну и силища у парня... а сейчас - не шевелится.

- Ты понял? - прошептал Пашка, ослабляя хватку.

- У наших не было ППД, - так же тихо ответил длинный. Он сейчас казался совершенно расслабленным, словно и костей под кожей нет.

- Ну вот... - сфокусировав взгляд, Пашка поискал винтовки - а, вон они, валяются у дороги. Оттащить Павлуху-длинного в сторону всё же удалось, хоть и всего на пару метров.

Послышалась какая-то гортанная команда по-немецки, хлопнули двери избы. Топот ног... лязг металла. Звук заводимого двигателя.

Два Павла вжались в землю поближе к забору.

Прочертив перед собой полосками неяркого света фар, по улице неторопливо проехала обычная, хорошо знакомая полуторка. В кузове - люди в советских гимнастерках, в пилотках, с вещмешками... Человек десять.

Машина ушла на восток.

Пашка не знал, сколько они пролежали вдвоём, глядя в неторопливо светлеющее небо.

- Откуда ты узнал? - спросил Павлуха, глядя на семь мёртвых тел. Они так и лежали, рядком - их построили и просто покосили из автоматов. - Сержант и то не догадался...

Что было ему ответить? Как можно объяснить простому солдату ТОЙ войны то, что стало отлично известно "широкой общественности" много лет спустя?

Следовало признать: Пашка распознал диверсантов лишь потому, что знал - они могут тут быть. Если бы не знал - шансов раскусить обман не было. Уж точно - не у уставшего, не спавшего несколько ночей сержанта. Скорее всего, и их двоих не стали искать лишь потому, что никто из диверсантов не удосужился уточнить - все ли собрались? Да вдобавок, отсылал их за водой комсомолец с перебинтованной головой, а если вопросы и задавали - то сержанту...

- Почему ты взъелся на то, что я сказал "питерский"? - ответил Пашка вопросом на вопрос.

- Старорежимные замашки, - бесцветным голосом ответил длинный. - Город Ленина позоришь...

- Я от бабули научился, - парировал Пашка. - Она так привыкла, вот и я... привык.

- От бабули... - голос Павлухи-длинного дрожал. - Ты не внучек, а боец Красной Армии!

- И ты боец Красной Армии, - Пашка, кажется, наконец-то обрёл некое спокойствие. - А тот, что в машине, сказал - "стройте солдат".

Длинный осёкся. Внимательно поглядел на Пашку - так, словно видел его впервые. И тут же отвернулся:

- Ребят надо похоронить.

Не особо глубокую яму вырыли тут же, чуть в стороне от деревеньки, под старой берёзой. Земля была мягкой, копалось хорошо - оказывается, сапёрная лопатка годится не только для того, чтобы таскать её на боку, отстранённо подумал Пашка. Он работал совершенно механически, не думая, и, похоже, Павлуха-длинный тоже - судя по его абсолютно безжизненному лицу. Ещё бы - они с ребятами, судя по всему, были подразделением... и сейчас он хоронит не просто их - хоронит часть себя.

- Нам говорили про диверсантов, - не выдержал Пашка. Молчание давило ничуть не слабее, чем понимание того, что они в западне. - Политрук рассказывал, что есть у фашистов команды обученных людей. Из бывших белогвардейцев, предателей. Одетые в нашу форму, с нашим оружием - чтобы устраивать диверсии и сеять панику, если война начнётся...

- Что ж ты сержанту не сказал, - совершенно механически отреагировал длинный. - Надо же было наших предупредить, и других...

- А он бы поверил? - меланхолично спросил Пашка. - Ты вот не поверил. Пока не увидел...

Длинный помолчал. Пашка был кругом прав.

Яма получилась тесная и неглубокая - копать что-то более серьёзное было попросту некогда. Таща на себе совсем лёгкое тело лопоухого Петрухи, Пашка думал о том, какая странная, непредсказуемая и коварная штука - жизнь...

Сколько им было, этим пацанам? Лет по двадцать с небольшим. Кто-то из них хотел учиться, кто-то - строить светлое будущее. Кто-то, наверное - защищать страну. Не будет ничего этого - все они легли в безымянную могилу на третий день войны. На третий из почти полутора тысяч...

Постояв над закопанной могилой с полминуты, они нахлобучили пилотки и побрели к дому. И тут Пашку ждал новый облом - ни одной винтовки не было, видимо, диверсанты просто побросали их в свой грузовик. А вот это уже хреново - Пашка не был уверен, что в случае необходимости сможет выстрелить из реального, боевого оружия, но со своей холощёной "трёхой" он чувствовал себя не в своей тарелке. И тёзке ведь не скажешь - придётся фантазировать, как оказался на фронте с бесполезной железякой. А у длинного вопросы, судя по всему, и без того есть...

И ещё один возникнет прямо сейчас. Потому что иначе можно остаться без ног.

- Слушай, тёзка... Помоги портянки намотать.

Павлуха-длинный ничуть не удивился - видимо, проблема была распространённая. Удивился он, когда Пашка стащил сапоги и остался в чёрных тоненьких носках.

- Чему вас там учат, ленинградские, - проворчал он. - В носочках, как школьники... Внучек, ёлки-палки...

Пашка молча проглотил пилюлю - на этот раз прав был длинный. И не поспоришь ведь. Хорошо, что портянки хоть есть, причём новые.

Под руководством длинного портянки Пашка намотал хоть и не с первого раза, но довольно быстро - минут за пять. Ногам сразу стало уютнее - теперь, кажется, можно и полсотни километров пройти.

Вот только куда?

Бойцы вышли из дома, и Пашка ойкнул: уже достаточно рассвело, и по дороге тянулась вереница людей - видимо, тронулись в путь как раз с рассветом. Скрипели подводы - иногда попадались и они, влекомые понурыми лошадками.

Беженцы...

На реконструкциях они тоже бывали. Но выглядели... и так, и не так.

На тех мирных мероприятиях начала двадцать первого века от бредущих людей не веяло такой тоской и безысходностью.

В основном женщины, мужчин совсем мало. На телегах - старики, дети... Одеты кто во что - в основном в какие-то бесформенные, явно деревенские одежды, замызганные и больше похожие на обноски, женщины почти все в платках, иногда мелькают "городские" пиджаки, какие-то нелепые картузы, ермолки...

Большинство даже не обращало на двух Павлов внимания - некоторые скользили взглядом равнодушно, словно по забору или дереву, и молча продолжали свой путь.

- Мама, смотри, красноармейцы, - раздался детский голосок. Пашка увидел говорившего - мальчик лет семи, в помятом матросском костюмчике и сандалиях - тоже городской, наверное, или приезжий. Его тащила за руку женщина - на вид лет тридцати с небольшим, в ситцевом платье и накинутом на плечи платке, с заплетёнными в недлинную косу тёмными волосами. - Мама, зачем мы уходим? Они же спасут нас от фашистов!

Мать, не останавливаясь, бросила на бойцов беглый взгляд - словно ножом резанула.

Пашке захотелось не то что заорать - завыть от бессилия.

Как? Ну как можно им не помочь?

Но и помочь мы тупо не сможем. Нас всего двое, а фашисты если попрут - то танками и мотопехотой. А они попрут обязательно - может быть, уже чрез полчаса-час. Они в этих местах наступали стремительно - даже странно, что мы ещё не в окружении.

Он мельком взглянул на Павлуху - тот бледный, губ почти не видно, зубы явно стиснуты, по скулам желваки играют.

- Тёзка... у тебя семья есть?

- Жена, сын, годик всего... в Калинине.

Калинин... Это ж Тверь вроде. Дойдут туда фашисты? Блин, не помню... Я ничего не помню! Какой от меня толк - здесь? У меня даже винтовки нет.

- До Калинина фашисты не дойдут, - как можно увереннее пробормотал Пашка.

- Конечно, не дойдут, - процедил Павлуха. - Они и до Минска не дойдут. Встретим их на Линии Сталина. И погоним обратно, - до него вдруг дошёл смысл сказанного Пашкой: - Ты что, думаешь, что они могут дойти до Москвы? Да ты... паникёр! Ах ты... ты не дал мне предупредить сержанта! Питерский! Носочки! Память потерял! Сволочь, белогвардейская, недобитая!

Сбитый с ног Пашка покатился по утоптанной земле брошенного дворика. Павлуха навалился сверху, работая кулаками:

- Вот тебе! Окруженец! Питер! Носочки! Я и поверил! Убью!

Он психовал, а потому бил суетливо, неумело, но несколько раз Пашке прилетело весьма чувствительно. Скула горела, под рёбрами саднило, а удары продолжали сыпаться.

И вдруг сверху обрушился водопад.

Это была женщина - та самая, в ситцевом платье. Отшвырнула в сторону пустое жестяное ведро - то, что оставил Пашка дальше по дороге. Посмотрела так, что тот, предыдущий взгляд показался добрым и ласковым.

- Родину защищайте, а не собачьтесь, как два кобеля...

Голос у неё был сиплый, простуженный. Скорее всего, беженцы ночевали в лесу, в лучшем случае у костра, а в платок небось сына на ночь закутала...

Ответа ждать не стала - повернулась и ушла. Два Павла остались сидеть на земле, мокрые по пояс и чувствующие себя оплёванными.

- Уходи, - первым нарушил молчание длинный. Поморщившись, встал, поднял свою винтовку. Отойдя к дому, подобрал амуницию, брошенную, когда пошли копать могилу. - Пока ты не появился, всё было хорошо.

- Ты называешь это "хорошо"? - не выдержал Пашка. С трудом поднялся - всё тело болело. Скула, скорее всего, скоро распухнет. - Тёзка, мы отступаем, и не потому, что я тут появился. - Он чувствовал, что его начинает нести, но сдерживаться сил не было. - Потому что фашисты нагнули пол-Европы. Потому что у них хорошая техника и организация. Потому что мы не ждали, что они нападут. Потому что... - в памяти сам собой всплыл читанный где-то факт, - ...потому что мы разукомплектовали Линию Сталина, чтобы построить новую, на западе. И так ничего и не построили, а на старой границе укрепления оголены. Они возьмут Минск, тёзка, и до Москвы дойдут, и до Питера, но дальше - ни-ни. И погоним мы их от Сталинграда и до самого Берлина...

Павлуха так и застыл, глядя на Пашку. Впрочем, мелькнувший на мгновение интерес тут же сменился безразличием.

- Ну-ну... пророк, - бросил он, идя к калитке. - Сиди здесь, раз все равно всё будет в порядке... А я пошёл воевать. За эту вот бабу с пацаном, за нашего сержанта, за старшину убитого. И за мою семью. Чтобы эти гады не взяли Минск несмотря на всё то, что ты тут так уверенно наболтал...

Пнув и без того распахнутую калитку, он вышел на дорогу и зашагал в ту же сторону, что и беженцы.

Пашка остался один. Взял со скамьи свою амуницию, привычно накинул плечевые лямки. Толку-то с неё... Патроны в подсумках холостые, в гранатнике - скомканная бумага. Надел тощий вещмешок с нелепо болтающейся на нём каской. Подхватил свою "трёху" с сильной коррозией на стволе - и тоже вышел в поток людей.

На минуту остановился у колодца - тут уже толпились люди, жадно зачерпывающие из вытянутой бадьи жестяными кружками и пригоршнями, под их неприязненными взглядами наполнил флягу. Зашагал дальше.

Смартфон!

Вот он, в кармане. Мокрый, экран разбит - видимо, одним из Павлухиных ударов. Включится? Ни фига, наверное, батарея сдохла окончательно. Ну и чёрт с ним, будет река - утоплю, просто так выбрасывать нельзя... Достал из кармана пригоршню мятых сторублёвых бумажек, скомкал, зашвырнул в чей-то сад - куда они сейчас, только лишние вопросы будут.

Ему было непривычно легко - даже бесполезная винтовка не тяготила. Охватила какая-то весёлая злость. Мокрая гимнастерка и рубаха неприятно липли к телу, всё болело, но он не замечал этого.

Павлуха прав.

Выйти на первый же рубеж обороны, получить приказ и оружие - и задержать фашистов. Пусть на полчаса, на час - всё равно.

Потому что именно те, кто здесь, пусть ненадолго - но отложат и сдачу городов, и продвижение танков Гудериана или кого там ещё... И, может быть, благодаря ему спасётся эта уставшая женщина с пацаном, вон тот старик на телеге, ещё кто-то из тех, кто бредёт по этой дороге...

Главное - найти рубеж обороны.

Идти получалось со средней скоростью - хоть Пашка и был более-менее отдохнувшим, но отбитые в двух стычках с Павлухой части тела давали о себе знать. Впрочем, беженцы, свзязанные детьми и скарбом, шли и того медленнее, кто-то даже вёл жалобно мычащих коров, волок упирающихся коз. После деревеньки начался лесок, и Пашка не сразу сообразил, почему люди, едва войдя в него, словно посветлели лицами. Да место закрытое, с самолётов почти не просматривается. Незнакомого Пашке старшину, ремонтировавшего мотор броневика, расстрелял "стервятник" - значит, и отметины от пуль на машине он оставил. И вряд ли досталось одному лишь броневику - днём по дороге, скорее всего, точно так же тянулись беженцы...

Парень некстати вспомнил фильмы, в которых показывалось начало войны. Ну да, как-то так...

Он отбросил воспоминания - не до них. Надо думать, что делать дальше.

Куда я иду?

Все идут - и я иду. Эх, карту не взял из дома... А она там была, или диверсанты забрали? Блин, не помню. Но в любом случае - это дорога, и она идёт на восток - вон, в той стороне поднимается солнце. Где организована оборона? Вряд ли только на пресловутой Линии Сталина под Минском. Должны оборонять крупные города, железнодорожные узлы, переправы... Какие тут есть города?

Пашка поймал себя на мысли, что понятия не имеет. Он знал только Минск и Брест - да и то потому, что они числились городами-героями. Но явно же бои шли активно и между ними! Реки... Какие тут есть реки? В Бресте - Буг и ещё какая-то, в Минске есть река... но как она называется? А между ними? Эх, вот угораздило... реконструктор, блин.

А дорога явно не из главных, не шоссе. Какая-то обходная - вон, укатана-то скорее телегами, чем машинами. А что творится на главной? Её скорее всего активно бомбят, вдоль неё идёт оборона - Пашка помнил, что немецкие танки начала войны были не особо приспособлены к бездорожью и болотам, вдобавок - немцы перебрасывали пехоту на машинах, значит - дороги сейчас главное. Дороги и мосты. Получается, мне ещё повезло, что я попал именно сюда - там мог бы сразу попасть под бомбёжку.

А "там" - это вообще где? Я хотя бы севернее линии Брест-Минск или южнее? Вот засада.

Пашка не сразу сообразил, что за гул стоит в ушах - списал поначалу на усталость и лёгкое сотрясение... но потом дошло.

Это же выстрелы, взрывы. Где-то далеко - настолько, что звуки сливаются в однотонный шум...

Люди тоже услышали. Многие ускорили шаг, началась суета. Перелесок закончился, дорога вышла на поле, люди начали нервничать. Плакали дети, ржали лошади, жалобно мычали коровы... Пашке хотелось зажать уши или закричать - настолько это было невыносимо. Вон, впереди ещё один перелесок, до него метров триста. Хоть бы дойти... не для того, чтобы спрятаться. Просто люди, вся эта бредущая по дороге толпа, в перелеске немного успокоится. Общая подавленность душила так, словно сверху накинули полиэтиленовую плёнку - жарко до пота, страшно до дрожи...

- Летят! - сорванно крикнул кто-то. Пашка даже не понял, мужской голос или женский.

Самолёты появились с северо-запада, над кромкой далёкого леса. Шли довольно высоко, но силуэты были видны отлично - двухмоторные, с широкими крыльями, похожие на каких-то нелепых распухших рыб. Хейнкели-111.

В толпе беженцев начался ропот.

- На Столбцы пошли, - с досадой сплюнул какой-то худощавый мужчина в испачканном пиджаке и когда-то белой кепке. - Там мост, станция...

- Без паники! - раздался чей-то уверенный голос впереди. - Мы для них не цель, продолжаем движение!

А молодец мужик. Умеет командовать - либо военный, либо какой-нибудь председатель колхоза. Тут вообще были колхозы? Действительно, бомбовозы не станут размениваться на беженцев.

Темп ускорился, опять послышался плач. Кажется, кто-то упал... Дорога была узкой, неудобной, одна из телег съехала колесом, накренилась, лошадь истошно заржала, в кювет посыпались какие-то тюки...

- Воздух! - взвизгнули в толпе.

Бомбардировщики были уже над головами - они шли аккуратными тройками, не ломая строй, и создавалось ощущение, что ими закрыто всё небо. Какой воздух, они не собираются бомбить, только и подумал Пашка... когда по ушам рубанул вой, переходящий в рёв, прошитый сухим стуком, похожим на работу старинной швейной машинки. Люди бросились врассыпную, кто-то покатился кувырком.

Словно во сне, метрах в десяти перед Пашкой дорога взорвалась пылевыми фонтанами. Из бьющейся лошади выхлестнуло кровавые брызги, кто-то завопил - высоко, нечеловечески. Над дорогой на бреющем пронеслись два истребителя, круто взяли вверх и влево, уходя в вираж...

- Уходи, боец! - заорали Пашке прямо в ухо, толкнул вправо от дороги. Парень сам не понял, как оказался в кювете, вжался в землю, видя перед собой лишь одно - несколько лежащих на дороге тел, испещрённых ярко-красными пятнами...

"Мессершмитты" сделали ещё два захода. Они не бомбили, хотя при очередном заходе Пашка увидел у них под крыльями маленькие чёрные капельки бомб. Судя по всему, два лётчика из сопровождения бомбардировщиков просто развлекались стрельбой по живым мишеням...

Медленно, озираясь, словно не желая осознавать происходящее, возвращались люди на дорогу. Послышался плач, больше похожий на вой. Два мужика молча, деловито, совершенно без эмоций оттаскивали с дороги мёртвые тела, освобождая проход.

Пашка побрёл по обочине. Боевой запал пропал, будто его и не было.

- Пособи, боец, - толкнул его кто-то.

Тот самый, в кепке. Тащит с дороги тело крупного мужчины в парусиновой куртке. Тянет за ноги, куртка задралась, в пыли дороги остаётся кровавый след...

Пашка наклонился было, но мужчина показал глазами на второе тело, чуть дальше - люди, бредя словно сомнамбулы, обходили его.

Девчонка. Молодая совсем, лет восемнадцать, не больше. Легкомысленный сарафанчик в цветочек, голубенький... и красный на груди. Русые волосы растрёпаны, широко распахнутые глаза глядят... уже не глядят в небо.

Тело было невесомым, даже легче, чем у лопоухого Петрухи. Ухватив за подмышки, Пашка легко снёс его с дороги, примостил в кювет. Сел рядом на склон, отстранённо посмотрел на руки, испачканные кровью, смешанной с пылью. Проведя ладонью по лицу, закрыл девчонке глаза. До боли сжал виски.

У этих не будет даже могилы. Некогда - и некому.

Третий. Всего третий день войны. Для меня - вообще первый и неполный. А кажется - прошла уже целая вечность...

Он вытер ладони о бриджи и встал.

Дальше. Вперёд.

Перелесок. Опять поле, метров двести. Впереди ещё один перелесок.

А гул слышен - всё тот же. Канонада... Где мы хоть находимся?

Оп-па... Это что? Неужто наши???

Пашка бессознательно ускорил шаг, виляя меж бредущими гражданскими, потом почти побежал, придерживая бьющий по боку приклад бесполезной винтовки. Вон они, бойцы - прямо меж деревьями, отрыты брустверы, кое-как замаскированные ветками, несколько человек у дороги - с винтовками, подгоняют беженцев... Неужели та самая долгожданная линия обороны?

- Ребята... - Пашка с трудом пытался отдышаться, - кто главный?

Обросший щетиной, но достаточно молодой боец в гимнастёрке с полуоторванным рукавом и халхинголке с незастёгнутым кожаным ремешком махнул рукой куда-то назад:

- Младший лейтенант, артиллерист... ищи, он у моста.

У моста? Значит, долгожданная переправа... и линия обороны.

Перелесок оказался узеньким - и полусотни метров не будет. Дорога вывела на берег не особо широкой речушки, изгибавшейся затейливым зигзагом, что называется - по десять поворотов на версту, и дальше шла на мост.

Мост оказался не особо впечатляющим - на первый взгляд и танк вряд ли выдержит. Деревянный и явно не новый - скорее всего, до войны по нему и не ездило ничего тяжелее полуторки, а сейчас шагали беженцы. Но мост-то важный, это даже Пашка понимал - берега заросли камышом, тут и там обрывчики, хоть и не высокие - но техника вброд не пройдет, даже если река мелкая. И если фашисты выйдут на эту дорогу - а они выйдут, об этой дороге они знают, раз уж по ней прошла полуторка с диверсантами - то мост надо жечь к едрене фене.

Так, а вон видна фуражка - точно кто-то из командиров, может быть, даже тот самый лейтенант-пушкарь.

Воодушевлённый появившейся целью, Пашка рванул к мосту. Да, скорее всего, именно тот командир - фуражка с чёрным околышем, разговаривает с каким-то нескладным долговязым бойцом...

Вот те номер, это ж Павлуха! Догнал, удовлетворённо подумал Пашка.

Вроде чему бы и радоваться, особенно если вспомнить драку во дворе брошенного дома, но всё же единственный мало-мальски знакомый человек... здесь.

- Тащ командир, красноармеец Соколов, разрешите обратиться, - запыхавшись, подлетел он к говорившим, в последний момент вспомнив, что при оружии честь не отдают.

Да, младший лейтенант, один кубик на черных петлицах, шеврон-уголок на рукаве шерстяной гимнастерки, уже изрядно перепачканной. В руках - пулемет Дегтярева, выглядящий у него совершенно не к месту. Молодой, чуть ли не младше Пашки, лет двадцать. Пацан совсем. Махнул рукой - погоди.

- Полуторка. Человек десять, политрук в кабине. Все с ППД. Положили наших ребят за несколько секунд. Часа... часа два назад, - докладывал Павлуха.

- А ты как цел остался? - подозрительно скривился артиллерист. Бросил взгляд на Пашку, на кромку леса.

- Мы за водой ходили, - выпалил Пашка. - Сержант послал, были на другом конце деревни. Не успели...

- Не успели, а политрука видели?

- Спрятались, тащ командир. Решили, что важнее доложить о диверсантах, чем там и лечь без толку. А то получится - ребята зря погибли...

Павлуха-длинный даже рот разинул - явно такой прыти от Пашки не ожидал. А артиллерист-то задумался...

- Что там творится? - наконец спросил он. Сдёрнул фуражку, вытер лоб рукавом.

- Новогрудок с землёй сравняли, - помолчав, сказал Павлуха. - Судя по всему, Столбцы бомбят...

- Сейчас на Столбцы прошла куча хейнкелей, - опять вклинился Пашка. - Мессеры колонну беженцев обстреляли.

Пушкарь посмотрел на него, помолчал.

- Связи нет. Как же плохо без связи... и капитана Гриневича не хватает, - на его лице отразилась тоска. - Его же эти увезли... на полуторке. И велели мост ни в коем случае не трогать, отходить... А Гриневич говорил - зубами держать его, и жечь, если... - он махнул рукой. - Так, бойцы. С ДП кто умеет обращаться?

- Я, - отозвался Павлуха.

- Держи, дуй на первую линию, правый фланг, - пулемёт перекочевал в руки слегка ошалевшего Павлухи. - Ты, - палец командира упёрся в грудь Пашке, - к нему вторым номером. Вон под мостом короб, там три диска. Стволов запасных нет, пулемёт берегите. Мужики, - лицо его на секунду стало совершенно детским. - Если попрут - удержите хотя бы полчаса. Мост нельзя жечь сейчас, надо пропустить беженцев... сколько сможем. Давайте, мужики, рысью. Найдёте сержанта Горелко, доложитесь ему.

Два Павла переглянулись. Особо тёплых эмоций на лице Павлухи-длинного написано не было, но он не сказал ни слова. Только дёрнул головой - пошли.

- Сейчас, блины возьму, - Пашка, стараясь не поскользнуться, спустился под мост, увидел у подножия одной из опор квадратную коробку с дисками от ДП. Перекинул через плечо ремень, хотел было подниматься, но вспомнил о том, что собирался сделать. Вытащил из кармана смартфон, зашвырнул его в речку - только круги пошли.

Догнал Павлуху.

- Ты там что, портсигар выбросил, что ли? - поинтересовался длинный.

- Ну да, - не стал вдаваться в подробности Пашка. - Решил бросать... самое время.

- Ну и дурак, - резюмировал Павлуха. - Тебе не нужно - может, кому-то из ребят пригодилось бы... Эй, славяне! Где сержант Горелко?

Сержант нашёлся по центру - лет под сорок, с висячими усами, видимо, из старослужащих, а может - вообще из какого-нибудь хозвзвода. Устало махнул рукой в сторону фланга, показывая позицию.

Никаких траншей или более-менее толковых укреплений тут не было и в помине - так, отрыты небольшие капонирчики, скорее всего - наспех, сапёрными лопатками. Максимум - от пуль укрыться. Да, это вам не вырытые экскаватором траншеи...

- Вот здесь, - Павлуха поставил пулемёт на сошки, вытащил из чехла лопатку. - Давай, взяли. Надо хотя бы немного земли накидать...

Позиции располагались именно в той части узкого перелеска, что был обращён к полю - собственно, их и увидели с дороги. Над головами шумели берёзы, где-то далеко куковала кукушка. Неумело расшвыривая лопаткой неподатливую землю, Пашка ломал голову - что же не так? И не сразу сообразил, что поток беженцев на дороге почти иссяк. А это могло означать лишь одно...

Он, стараясь не вставать во весь рост, подобрал несколько ломаных веток - видимо, оставшихся после того, как маскировали выкопанную землю другие бойцы, - бросил их на бруствер.

- Тёзка...

- Чего тебе? - недовольно отозвался длинный.

- Людей на дороге почти нет. Скорее всего, немцы близко.

- Да всё равно, - зло отозвался Павлуха. - Тут их и встретим... Там на другом фланге сорокопятка есть, так что... так что ещё повоюем... внучек.

Пашка даже не обиделся. Одно было хреново - воевать придётся одному лишь Павлухе. Потому что пиленая "трёха" к бою непригодна.

А кстати... почему бы и нет?

- Слушай, ты у пулемёта... Дай твою винтовку.

- Тебе зачем, у тебя своя есть, - не удивившись и не возмутившись, сказал длинный, надевая каску.

- Смотри, - и Пашка показал ему вынутый затвор с ополовиненными упорами на личине. - У меня учебная, не было других. А у тебя - нормальная.

Только бы не посмотрел мою винтовку. Только бы не посмотрел... Сейчас, днём, увидит, что она чёрт знает на что похожа...

- Бардак у вас, а ещё ленинградцы, - философски отнёсся Павлуха. - Не надо тебе сейчас винтовки. Позицию демаскируешь... Лучше набивай мне пустые диски. Патроны хоть есть?

- Нет, - честно признался Пашка.

- Вот зараза... Держи, - длинный, чуть перекатившись на бок, выудил откуда-то из кармана бриджей четыре снаряжённые обоймы. Привстав, вытащил из подсумка ещё три. - Как же ты Родину защищать собирался...

- Спасибо, - с чувством сказал Пашка. Сейчас, несмотря на неприязнь, он готов был расцеловать тёзку - наконец-то пропало ощущение собственной бесполезности.

Как защищать... Не готов был я её защищать, подумал он. А сейчас - придётся.

Но вслух ничего не сказал.

А что такое - родина?

Понятие вдруг внезапно сжалось до этого моста через незнамо какую реку. Моста, который надо удержать любой ценой. До людей, бредущих по дороге. До того пацанёнка с мамой, которая разлила дерущихся водой, словно собак. До нескладного мужика в белой кепке. До...

До той девчонки, так и лежащей в канаве. И до десятков других - у которых, может быть, благодаря этому вот получасу появится шанс дожить до победы... или хотя бы до завтра.

- Тихо! Идут, - прошелестело по цепи слева направо.

Сколько тут бойцов? Наверное, десятка три, вряд ли больше - скорее всего, неизвестный капитан, сгинувший вместе с диверсантами, просто сумел организовать отступавших. И хорошо, что вместо него остался этот мальчишка-артиллерист, который прекрасно понимает, что на кону. Вот они, бойцы, лежат цепью - молодые и не очень, здоровые и перебинтованные, уставшие и запылённые, но готовые хоть на полчаса - но задержать врага.

Мотоциклист, лёгкий танк, за ним - два "ханомага", и вряд ли пустые - с пехотой, уж точно. Больше похоже на передовой дозор, а не на основные силы. Ну да, основные силы скорее всего прут по главному шоссе на те самые Столбцы. А эти идут уверенно - наверняка отлично знают, что перед ними прошли диверсанты и особого сопротивления быть не должно.

- Огонь не открывать!

Да понятно, нужно подпустить ближе... И первый выстрел должен быть за пушкой. Танк - обычная "двушка", в танковом бою не самый серьёзный противник, но даже Пашка отлично понимал - у пехоты шансов против него нет совершенно. Никаких. Даже неизвестно, есть ли у кого-то гранаты! И два БТРа - на каждом по пулемёту, а то и по два. А сколько солдат сидит в этих стальных полугусеничных гробах?

Артиллеристы, давайте, родимые... вся надежда на вас. Только не подгадьте... пожалуйста, иначе мы все тут ляжем - и очень быстро.

Он видел, как стиснул Павлуха ладонь на ложе "дегтяря". Из-под каски ползёт по виску капелька пота...

Как же это напомнило ТО ожидание! То самое, которое было... вчера? Или в прошлой жизни, миллионы лет назад?

Хорошо слышен звук моторов. Вдруг он изменился, мотоцикл тормознул, фашист на нём поднял руку...

И в этот момент грохнуло орудие - где-то далеко слева, на другом фланге.

Странный звон, взрыв - и танк, дёрнувшись, встал.

- Огонь!

Цепь взорвалась трескотнёй выстрелов. Мотоциклист повалился со своего двухколёсного коня, головной БТР, взревев мотором, вывернул на поле, ухнул капотом в кювет, тут же, высоко задрав срезанный нос, выскочил на поле, развернувшись гробообразным бортом. Пашка сквозь траву видел, как из железного нутра посыпались через откинутые дверцы солдаты в серо-зелёных мундирах.

Заговорил Павлухин пулемёт. Кто-то из выскочивших свалился, зацвиркали пули по скошенному боку БТРа, уходя рикошетами вверх и вниз.

Медленно поползла в сторону башня остановившегося танка. С сухим, гулким грохотом тонкая длинная пушка дала очередь снарядов на пять. Авиационный автомат!

И - снова выстрел пушки с фланга. Пашка еле сдержался, чтобы не заорать "Ура!" - башня танка дрогнула и замерла, из-под неё вырвались языки пламени, заклубился густой дым.

Цвирк... цвирк...

Над головой свистнуло, слетела вниз сбитая ветка. Пашка видел, как боец слева дёрнулся и замер, уткнувшись в раскопанную землю. Выпустил очередную трель ДП.

Парень скорчился за насыпью, которая сейчас показалась низенькой, несерьёзной, почти прозрачной. Над срезом брони БТРа словно замигал приветливый огонёк, и над головами, кажется, буквально на расстоянии ладони, разразился ад. Пули секли деревья, вышибали фонтаны земли, щепки и пыль летели тучами. Одного из бойцов, приподнявшегося для выстрела, аж отбросило назад, развернув.

- Диск! - просипел Павлуха.

Пашка вытащил из короба чёрный блин, протянул, схватил пустой - горячий, аж руку обожгло. Переснарядить? Так, это делать приходилось, в клубе был "дёготь"... Перевернуть, вжать пальцем подаватель, провернуть внешний блин... Вот они, гнёзда... Блин, какой же он тугой...

Ещё одна очередь фашистского "эмгача" - протяжная, патронов не жалеют... Стон, ещё один выстрел пушки... Колотит над ухом Павлухин пулемёт... Пальцы уже в крови - с непривычки, хочется стать маленьким и незаметным, в траншею, глубокую, уютную... но траншеи нет - только этот вшивый бруствер.

Что это, дым? Дым! Ветер от реки - значит, мост жгут! Жгут! Успевают! Ребята, ребятки, дорогие мои - мы успели... успели. Это всё было не зря...

- Диск! - и, едва защёлкнув чёрный блин, Павлуха дёргается, с лица его мгновенно словно исчезают все краски - будто губкой стёрли. Мгновенно ставшие бескровными губы шевелятся, правая рука судорожно скребёт по левому карману гимнастёрки. В уголке рта - кровь...

- Тихо, тихо, братан! Лежи, тихо, спокойно, - Пашка рывком подлез поближе, схватил длинного за руку. - Тихо, лежи, я... сам.

- Передай, - еле слышно просипел Павлуха. Что там у него? Пуговицу расстёгивать некогда, долой её... Книжечка, тоненькая совсем, в ней вложена какая-то бумажка. Комсомольский билет? Не глядя, Пашка сунул её себе в нагрудный карман - застёгивать некогда. Успел мельком увидеть умиротворение на лице длинного - но уже не до этого, рвануть затвор, досылая новый патрон...

Рука легла на ложе, втискивая пулемёт в плечо. Палец надавил спуск...

Отдача ударила Пашку так, словно "дегтярь" был бешеной лошадью. Очередь с непривычки ушла куда-то в небо - ладно хоть, парень успел сразу убрать палец со спуска. Врёшь, зараза, сейчас... приноровившись, Пашка плавно потянул спуск, довернув ствол туда, где на секунду, на полсекунды появлялись в высокой траве ненавистные серо-зелёные фигуры.

- Нннннаааааа! - пулемёт бился в руках, словно живой, на раструбе ствола плясала яркая вспышка, почти перекрывая видимость.

Щелчок - диск пуст. Как он там выбивается... Парень отпрянул назад, под прикрытие бруствера, нащупал в коробе новый...

Что-то плюхнулось совсем рядом, слева.

"Колотуха". Немецкая граната с длиной смешной рукояткой, похожая на старинную толкушку для пюре.

Пашка судорожно рванулся в сторону, прекрасно понимая, что откатиться далеко уже не успеет...

Уши заложило. Мир померк.

- Ну что, очухался?

На лоб кто-то плеснул воды. Пашка дёрнулся - изо всех сил.

- Тихо, тихо! Тебе тут что, сон приснился?

- Солнечный удар, - заметил кто-то сзади, кого Пашка не видел. - Жарища-то какая...

- Да точно. - Это был Лёха. Легонько похлопал Пашку по щекам. - Ну что, боец Соколов, живой?

А вот и Олег - держит флягу. Значит, на голову воду лил он.

- Попей воды... Тут не ты один, ещё двоих от жары вырубило.

Пашка машинально взял флягу. Пил, стуча зубами о горлышко - руки не то что дрожали, а ходили ходуном. Плечо ещё чувствовало бешеные удары ДПшного приклада, в ушах стоял грохот очередей. Всё тело болит.

Что это было? Бред? Сон?

- Ребят, помогите ему, - махнул рукой Лёха.

Двое ребят из клуба подхватили Пашку, поставили на ноги. Трибуны шумят - мероприятие закончилось, реконструкторы строятся перед зрителями. Туда? Нет...

- Парни, погодите, я посижу... Идите строиться без меня.

Он присел на дно траншеи, прячась от солнца за кромкой. Вдоль трибун победно грохотали танки, участвовавшие в мероприятии, что-то бухтел диктор, иногда звучало стройное "ура" реконструкторов...

Нащупал приклад винтовки - вот она. Щёлкнул затвором... упс, магазин пуст, патронник тоже. Значит, я когда-то успел отстреляться и не перезарядился. А подсумок? Вот они, "гвозди" - не все выстрелил...

Неужели мне это снилось? Как реально... Реально и страшно.

Реконструкция второго боя, посвящённая Курской битве, началась через два часа. Пашка не пошёл на неё, хоть изначально и собирался - даже гимнастёрка с погонами была припасена. Он сидел в палатке, забившись в угол, и думал.

Длинный, нескладный Павлуха, мальчишка в матросском костюмчике, усталый сержант, налёт мессеров на колонну беженцев, лязгающий гусеницами "ханомаг" - в голове всё смешалось. Что это было? Игры разума? Почему так болит скула? Наверное, ударился, когда падал, потеряв сознание от солнца...

Который час? Блин, смартфона нет.

Ты ж его сам в реку выбросил, ехидно подсказал внутренний голос.

Да ну, не может быть такого... Скорее всего, выпал в траншее. Мероприятие закончится - поищу.

Смартфон он так и не нашёл - вероятно, подобрал кто-то. Было немного обидно - всё же не слишком старый, хоть и не хай-энд.

Второй, да и третий день фестиваля пролетели незаметно. Вечером опять пили. Пашка дул что-то, не чувствуя вкуса - как воду. Кажется, опьянел, а может, и нет... Лёха с ехидством предложил выпить за то, что Пашка наконец-то научился вертеть портянки - правда, когда и как он это сделал, Пашка вспомнить так и не смог. Носки куда-то запропастились - хорошо, что были запасные...

Гимнастёрку с петлицами, почему-то насквозь пропотевшую и перепачканную чем-то бурым, Пашка свернул и убрал в спортивную сумку. Подчиняясь правилам фестиваля, щеголял в той, что с погонами. Жаль, конечно, что в ней карманов нет - пропуск пришлось переложить в карман бриджей. А его особо удобным не назвать - вот и деньги из него, судя по всему, вывалились, а там рублей пятьсот было...

И почему-то не покидало ощущение какой-то совершенно неправильной обстановки. Словно что-то не так, словно упущено что-то очень, очень важное...

Домой приехали только поздним вечером воскресенья. На понедельник на работе был взят отгул, и Пашка проспал до упора. Уже ближе к полудню, выспавшись и напившись крепкого чаю, взялся разбирать реконструкторские шмотки.

Так... Бриджи, гимнухи - точно в стирку. Вытащил из кармана бриджей пропуск - останется на память, хороший сувенир, "красноармейская книжка". Вроде больше ничего нет... Взяв "раннюю" гимнастерку за подол, хорошенько хлопнул ей над ванной, чтобы выбить лишнюю пыль перед стиральной машиной...

Из кармана вывалилась и спланировала на сухое дно ванны маленькая красная книжечка с вложенным в него свернутым листком.

Пашка замер. Наклонился, поднял её, поднёс к глазам.

Комсомольский билет.

Откуда он у меня?

Что-то зашевелилось в голове... что-то, словно давно забытое.

Вернулся в комнату, достал из заначки бутылку вискаря. Открыл, поднёс к губам... и отставил, не сделав ни глотка.

Так что... ЭТО и правда было? Броневик с окровавленным крылом, спящий на ходу сержант, вылитое на голову ведро воды, дороги отступления, налёт, горящий мост, долговязый тёзка, пытающийся дотронуться до своего кармана?..

Сел за стол, открыл книжечку.

Изображения орденов Красного Знамени - боевого и трудового. "Комсомольский билет номер..."

Размашисто вписано синими, почти не выгоревшими чернилами - Соколов Павел Петрович. Фотографии нет, печать поставлена прямо так, без неё.

"Это я, Пашка Соколов" - и смешок Павлухи-длинного в ответ.

"Павлом Соколовым, да..." - с усмешкой брошенное уставшим сержантом.

Он тоже Соколов. Потому они так и реагировали. Полный тёзка - ну, кроме разве что отчества.

Отчества. Отчества...

Отчества!

Быстрый набор номера на старом, ещё кнопочном мобильнике - теперь придётся некоторое время пользоваться им.

- Бабуль, привет... Как ты себя чувствуешь? Не, у меня всё хорошо. Я кое-что спросить хочу. Я приеду сейчас, ладно?

Интернет. Быстрый поиск на картах... Есть. Теперь - за руль. По дороге в кондитерский, купить тортик...

- Бабуль, покажи старые альбомы, а? Те, что деда.

Страницы, выгоревшие фотографии, лица - незнакомые.

Вот оно.

- Бабуль, это... кто?

Скуластое лицо, тоненькие губы - парень на фото весь какой-то несуразный, в идиотской довоенной кепке на голове. Ответ Пашка и без того знал...

- Это твой прадед, Павлик. Алёшки моего отец. В Твери они жили, в Калинине по-тогдашнему. Тебя в честь его и назвали... Он на войне пропал, как в то время говорили - без вести. В самом начале. А где, как - не знает никто...

Я знаю.

Пашка откинулся на спинку старого, советского ещё дивана. Вытянул из кармана обрывок тетрадного листка в клетку, развернул. Всего несколько строчек, написанных, видимо, второпях - буквы прыгают, строки неровные, чернил то густо, то пусто...

Сейчас они прыгали перед глазами вдвойне.

Галочка, дорогая моя. Я не знаю, буду ли цел. Я очень люблю тебя и Алёшку. Береги его и береги себя.

Твой Павел

23/VI 41

- Павлик... Павлик!

- А, что, бабуль?

- А что ты спрашиваешь-то?

- Да вот... Поисковики нашли. В Белоруссии. На берегу реки Неман.

А моя душа, похоже, осталась там же. У сгоревшего моста, на берегу извилистой речки...