Спасти Герострата

— А вот и господин Петров! — Резко сел в кровати загадочный пациент, с надеждой глядя на вошедшего в медотсек врача. — Вы узнали, наконец, кто я, и как здесь оказался?

— Пока нет, — спокойно ответил тот, с удивлением наблюдая, как Маша осторожно, но настойчиво укладывает больного назад и, низко склонившись над ним, заботливо поправляет подушку, что-то ласково бормоча при этом каким-то нежно-воркующим голосом. — Мы обнаружили в предплечье вашей правой руки вживлённый чип-паспорт устаревшей конструкции. Такими на Земле давно не пользуются. Поэтому нам с большим трудом удалось считать с него некоторые данные: имя — Котэ Горишвили, дата рождения — седьмое марта две тысячи сорок первого года, место рождения — Евроазиатский Союз, Грузия. Вспоминаете что-нибудь?

— Нет. — Пожал плечами больной, благосклонно принимая ухаживания пухленькой симпатичной медсестры. — Я здесь уже почти неделю, а вы смогли узнать только имя?

— Мы на международной космической станции «Ю-1», расположенной на орбите Юпитера. — Пожал покатыми, как у борца, плечами Петров. — Персонал нашей станции изучает атмосферу этой планеты, её огромные многолетние вихри и мощные грозы. Станции поменьше исследуют спутники гиганта: «Ю-2» занимается океанами Европы, «Ю-3» — Ганимедом, «Ю-4» — Каллисто, «Ю-5» — вулканами Ио. У нас у всех очень плотный график. Не думаете ли вы, что мы всё бросим и будем заниматься исключительно вашей персоной?

— Что же тут сложного? — удивился больной. — Пусть у меня с памятью проблемы, но у вас же должны быть всяческие компьютерные базы данных! Проверьте архивы Космофлота, мои отпечатки пальцев, ДНК, наконец…

— Базы и архивы, конечно, есть, — заметно раздражаясь, ответил Петров и сел на кровать в ногах больного. — Но они все на Земле. Здесь, до вашего появления, подобная информация была никому не нужна.

— У вас что, проблемы со связью? — Вновь вскинулся больной.

— Вы, очевидно, плохо представляете себе сложившуюся ситуацию. — Петров бесцеремонным толчком своей короткопалой руки вернул больного на подушку.

— Осторожнее, — укоризненно вскрикнула медсестра, встревоженно склоняясь над пациентом.

— Маша, ты нам мешаешь! — Отстранил её врач. Та возмущённо фыркнула.

— О какой ситуации вы толкуете? — прохрипел больной. — Неужели для вас наблюдение за какими-то вихрями в атмосфере Юпитера важнее найденного в космосе живого человека? Вы сообщили обо мне на Землю?

— Разумеется! — повысил голос в ответ и Петров. — Шифровка о том, что мы обнаружили на орбите Юпитера в криокамере неизвестной спасательной капсулы живого человека, то есть вас, ушла в Центр сразу же, как только вы очутились в этом медотсеке. Дальнейшее от нас никак не зависит, а Земля пока молчит. Видимо, группы крови и имени недостаточно для установления вашей личности. Центр — не Большой Брат, он имеет доступ только к архиву Космофлота и, наверное, к научным архивам стран-участниц проекта «Юпитер». Очевидно, вас в них пока не обнаружили. В криокамере спасательной капсулы вы были, как и положено, один. Разумеется, совершенно голый. Так что найденную рядом одежду мы можем смело считать вашей. К сожалению, на ней нет никаких меток. Обычный космофлотский комбинезон и нижнее бельё устаревших фасонов. Карманы пусты. Вы, действительно, ничего не помните? Имя «Котэ Горишвили» вам что-нибудь говорит?

— Ничего, — буркнул больной. — Но я что-то мало похож на грузина…

— Да, — согласился врач. — Вы — природный блондин с голубыми глазами. Однако, на Кавказе есть целые селения таких жителей. К подобному эффекту приводят многолетняя изоляция и множественные браки между родственниками.

— Вы хотите сказать, что я — выродок? — обиженно засопел больной.

Медсестра успокаивающе погладила его по руке.

— Маша, введи ему успокоительное, — распорядился врач. — Это сейчас полезнее для его нервов, чем твои материнские ласки.

— Коля! — ошеломлённо воскликнула медсестра, отскакивая от кровати пациента.

— Хамите, господин Петров, — заскрипел зубами больной.

— Что ж, пока нет иных данных, мы будем называть вас «Котэ Горишвили», — невозмутимо сказал врач. — Не возражаете?

— Нет! — Взмахнул руками больной, — Это имя ничуть не хуже какого-нибудь «Джона Доу». И всё же мне не верится: неужели, вы не нашли в капсуле никаких указаний, с какого она корабля?

— Капсула довольно древняя, — задумчиво проговорил Петров. — Таких уже лет сто не выпускают. Память бортового компьютера почему-то пуста. Вам повезло, что управление криокамерой совершенно автономно. Судя по её таймеру, вы провели в глубокой заморозке около ста тридцати двух лет. Может, поэтому у вас проблемы с памятью? Хотя, раньше подобных эффектов вроде бы не наблюдалось. К амнезии может привести физическая или психическая травма мозга. Череп у вас цел, стало быть, физическое воздействие можно исключить. Остаётся психическое. Наверное, с вами случилось что-то настолько страшное, что мозг заблокировал опасные воспоминания, чтобы уберечь разум от сильного потрясения, связанного с ними. Тогда наша задача — получить эту информацию без вреда для вашего душевного здоровья.

Медсестра охнула и порывисто схватила больного за руку. Тот ободряюще улыбнулся ей.

— Есть ещё одна возможность: гипноз или самогипноз, — продолжил врач. — Всё же довольно странно: память компьютера явно стёрта, вы тоже ничего не помните…

— Коля! — укоризненно воскликнула медсестра. — Прекрати, наконец. Как ты можешь?

— Что? — С удивлением взглянул на неё врач.

— Вы меня в чём-то подозреваете, господин Петров? — возмутился Горишвили. — Или это — личное?

Он ласково взял руку сиделки и благодарно прижал её к своим губам, вызывающе глядя на врача. Та быстро высвободила руку и выбежала из медотсека.

— Личное? — вставая с кровати, бесстрастно спросил Петров. — Что вы имеете в виду?

— Машу, конечно! — Самодовольно усмехнулся Горишвили, кивнув в сторону закрывшейся за сиделкой двери. — Я же вижу: вам не нравится, что она влюбилась в меня с первого взгляда. Ревнуете?

— Вы, наверно, моложе и красивей меня, — невозмутимо ответил врач. — Если верить данным вашего чип-паспорта и отбросить срок, проведённый в анабиозе, вам около тридцати лет. Мне — сорок пять. Ваши сто девяносто два сантиметра роста и спортивное телосложение явно выигрывают против моих ста семидесяти пяти и лишних десяти кило жира. Кроме того, мы с Машей знаем друг друга более двадцати лет, а ваше загадочное появление здесь уже неделю является темой разговоров всего персонала нашей станции. Так что, не обольщайтесь: нет ничего удивительного в столь явном и откровенном интересе к вам у Маши. И не надо искать в моих словах и поступках каких-то личных мотивов. Я не только врач, но и командир экипажа МКС «Ю-1» и просто делаю свою работу: рассматриваю возможные варианты.

— Какие варианты? — злобно прошипел Горишвили. — Вы почему-то сразу не взвлюбили меня, а теперь ещё и обвиняете чёрте в чём!

— Я вас ни в чём не обвиняю. — Устало махнул рукой Петров и направился к двери.

— Я хочу сам осмотреть свою спасательную капсулу, — потребовал Горишвили. — Не может быть, чтобы там не было хоть какого-нибудь указания, с какого она корабля.

— Вы ещё слишком слабы.

— Я совершенно здоров! — закричал Горишвили, неуклюже вскакивая с кровати на дрожащие ноги. — Да, память отшибло, но физически…

— И физически вам ещё долго восстанавливаться, — возразил врач. — Ваши мышцы, конечно, не атрофировались, но всё же им нужно время на полное восстановление работоспособности после ста тридцати двух лет анабиоза.

— От того, что я лежу…

— Лежать вовсе не обязательно. У нас на станции есть прекрасный тренажёрный зал. Буквально, в двух шагах отсюда. Как выйдете, вторая дверь направо. А капсулу вам осматривать ни к чему. Её компьютер мёртв, вместо названия — серийный номер. В лучшем случае по нему на Земле установят, когда и где эта капсула изготовлена, и кто её приобрёл. Полтора века назад заказчиком и покупателем наверняка был Космофлот. На какой корабль её поставили, выяснить будет не так-то просто. Гораздо больше я надеюсь на ваши отпечатки пальцев и ДНК.

— Что ж мне теперь: просто качаться на тренажёрах и ждать у моря погоды? — Сдаваясь, рухнул на кровать Горишвили.

— Восстанавливайте здоровье и силы. Память может в любой момент вернуться. А мы ей поможем.

— Как? — Безнадёжно скривился больной.

— Есть у нас тут один интересный приборчик, — усмехнулся врач. — Мем-рекордер называется. Процедура совершенно безвредная. Обещаю: больно не будет.

Уже выходя, Петров неожиданно обернулся и, закрывая дверь, бросил в лицо наглого красавца:

— Кстати, о личном. Раз уж вы утверждаете, что чувствуете себя хорошо и готовы к физическим нагрузкам, сиделка вам больше не нужна.

…Котэ задыхался: система регенерации не справлялась с повышенным потреблением кислорода. Бластер раскалился и жёг руку. Жёсткие листья сельвы, свисавшие огромными лопухами с гибких ветвей, хлестали по прозрачному шлему скафандра.

Яростно вереща, гориллы бесновались в густой, почти непроницаемой для света кроне, которая, казалось, единым куполом покрывала всю сельву.

Сорвав шлем, Котэ отбросил его в сторону и, выпустив из бластера смертоносный луч в мелькнувшее над головой волосатое тело гориллы, бездумно побежал дальше. Казалось, он бежит уже целую вечность. Сердце гулко било по рёбрам, словно птица, впервые попавшая в клетку. Спёртый, насыщенный испарениями воздух разрывал лёгкие.

Крупный плод просвистел в воздухе и сбил Котэ с ног. Почти не целясь, космонавт срезал лучом бластера злобно оскалившуюся волосатую тушу и, вскочив, бросился дальше. Только усилием воли Котэ держался правильного направления. Он знает, стоит лишь немного расслабиться, и коварная сельва заманит его в глубь, и, как обезумевшее от страха животное, он будет бегать по кругу, сам не замечая этого. Пот заливает глаза, и стрелка компаса на руке затуманилась. Котэ попытался протереть глаза и громко чертыхнулся: раскалённый бластер ожёг лоб. Рану тут же заливает едкий пот, и она начинает пульсировать нестерпимой болью.

Котэ уже не чувствует ударов круглых мягких плодов, которыми бомбардируют бегущую жертву гориллы. Где-то глубоко, в самом дальнем участке мозга бьётся приказ: во что бы то ни стало вырваться из сельвы на равнину. Сейчас не важно, зачем. Лишь бы вырваться.

Сельва кончилась неожиданно. Яркий свет солнца ослепил Котэ, больно ударив по глазам. Направляющий огонёк приказа в мозгу погас, зажёгся другой. Котэ почувствовал себя машиной, выполняющей команды, одну за другой. Новый приказ — добраться до катера.

Сзади нарастает рёв горилл. По земле они бегают плохо, но и человек уже почти выбился из сил. Сейчас Котэ волнует только одно: надолго ли хватит заряда бластера?

Впереди виднеется гряда небольших холмов. Высокая трава цепляется за ноги, словно помогая преследователям. Но нет, им на своих кортких руконогах бежать ещё труднее. Вот и вершина холма. С неё, всего в двухстах метрах впереди, посреди чернеющего круга выжженной пламенем дюз земли Котэ увидел сверкающий в лучах солнца металл катера и тут же, с маху, ткнулся лицом в жёсткую траву. Когда он вскочил, сердце в груди замерло. Холм был окружён толпой горилл. Рядом лежала узловатая дубина вожака стаи, видимо, брошенная тем ему в ноги. Сам вожак — здоровенная, уже немолодая обезьяна, быстро жестикулируя, бесновался среди толпы волосатых тел. Обезьяна ли? Скорее, «недостающее звено» в земной истории человечества. Уже не обезьяна, но ещё и не человек.

И тут Котэ пожалел, что выкинул шлем. В скафандре ему, может быть, удалось бы спасти свою жизнь. Прочную ткань гориллам не пробить заострёнными ветками, а шлем защитил бы от ударов голову. Хотя, долго ли бы он продержался в плену у аборигенов без пищи и воды? Убежать ещё раз из их поселения в сельве ему не дадут. Помощи ждать неоткуда. Он один на этой планете. Нет, сдаваться нельзя!

Котэ сбил лучом слишком близко подскочившую гориллу и, постоянно озираясь, отдыхал, восстанавливая силы. План его был прост: прорвать кольцо аборигенов, добраться до катера и немедленно стартовать к ожидающему его на орбите кораблю.

Внезапно, по знаку вожака, большая часть преследователей передвинулась и заняла позицию между холмом и катером. Вожак злобно скалил зубы, делая угрожающие жесты. Котэ понял, что совершил ошибку, не убив того сразу, как только увидел. Без вождя стая превратилась бы в неорганизованную толпу. Среди самцов немедленно началась бы борьба за власть, и всем стало бы не до убегающего чужака.

Гориллы тоже тяжело дышали. Они не привыкли бегать по равнине. По знаку вожака с десяток из них разбежались по сторонам в поисках камней. Котэ взял вожака на мушку. Но курок всего лишь сухо щёлкнул. Только теперь Котэ заметил, что индикатор заряда погас. Отбросив бесполезный бластер, космонавт одной рукой подхватил с земли корягу, а другой потянул из ножен десантный нож…

— Это всё, — сказал Петров, выключая плейер. — Далее пошли воспоминания, не относящиеся к его прошлому.

— Как это? — удивилась Маша. — Коля, что ты говоришь? Как может воспоминание не относиться к прошлому?

— Может, — хмуро ответил Петров. — И то, что мы с тобой сейчас видели, тоже вряд ли происходило на самом деле.

— Почему ты так думаешь?

— Память человека хранит не только то, что с ним произошло на самом деле, но и то, о чём он мечтал, что воображал, о чём читал или видел в кино, — Петров откинулся в кресле, подыскивая слова. — Память — это что-то вроде интернета, куда свалено всё без разбору: от детской считалки до жёсткой порнографии. На мой взгляд, не похож этот Горишвили на героя-десантника.

— Ты к нему несправедлив! — вспыхнула Маша. — Котэ — настоящий герой! Трус не отправился бы в полёт на маленькой неуправляемой капсуле. Сам же знаешь, мы обнаружили её совершенно случайно. Пройди наш разведзонд мимо капсулы на пару секунд раньше или позже, и она не попала бы в его объективы. И дальше Котэ ждало бы медленное, но неотвратимое падение на поверхность Юпитера…

— Не будем спорить, дорогая. — Примирительно взмахнул рукой Николай. — Мы пока не знаем, что в действительности произошло с Горишвили, и как его спасательная капсула оказалась на орбите Юпитера.

— Я не понимаю, почему ты так к нему относишься? — продолжала возмущаться Маша. — Котэ рисковал жизнью! А ты ведёшь себя так, как будто он сам, специально, с какой-то непонятной преступной целью стёр все данные в компьютере, а заодно и собственную память.

— Успокойся! — не глядя на Машу, повысил голос и Николай. — Ни в чём я твоего «котика» не подозреваю. Я — врач, а не следователь. А вот любить и уважать мне его не за что. Я не падок на смазливую внешность, томные взгляды и сладкие речи.

— Что ты имеешь в виду? — Покраснела Маша.

— Ты прекрасно всё поняла. — Нервно забарабанил пальцами по столу Николай. — Не надо делать из меня рогатого дурачка.

— Ты… — Вскочила с кресла Маша. — Ты… Как ты можешь так думать и говорить обо мне, твоей жене?!

— Как я могу? — Сорвался и Петров. — Ты хотела знать, чем сменилась в памяти Горишвили сцена с гориллами? На, смотри!

Петров вновь включил плейер, и плоский экран дисплея преобразился в небольшое голографическое изображение медотсека.

— Машенька, — горячо шептал Горишвили, покрывая руку женщины страстными поцелуями. — Как я страдал без тебя. Я думал, что умру!

— Не преувеличивай, Котик, — смущённо улыбалась Маша. — Мы не виделись всего два дня.

— Всего? — пылко возмутился Горишвили. — Целых два дня! Мне пришлось «нечаянно» уронить гантелю себе на ногу, чтобы опять улечься в кровать и увидеть мою любимую сиделку.

— Очень болит? — встревожилась Маша. — Дай, я посмотрю…

— Ерунда! — отмахнулся Горишвили. — Ты пришла, и боль ушла. Иди же ко мне, любовь моя.

— Но, Котик… — Вяло сопротивлялась Маша. — Сюда могут войти…

— Как мне нравится, когда ты меня так называешь, — жарко шептал Горишвили. — Запри дверь, скорее…

Петров выключил плейер.

— Достаточно? — спросил он, презрительно глядя на жену.

— Да, — растерянно сказала Маша. — Котэ мне нравится. Но я вовсе не изменяла тебе с ним. Ты сам сказал, что прибор не отделяет действительные события от мнимых. Этой сцены, что ты мне сейчас показал, не было! Может, Котэ просто мечтал, или увидел во сне…

— Или строил планы, — саркастически усмехнулся Николай.

— Коля, я тебе клянусь! — Из глаз Маши потекли слёзы обиды.

— Я тебе верю, дорогая. — Обнял жену Николай. — Не плачь. Этот негодяй не стоит твоих слёз.

— Ты опять?! — Отшатнулась Маша. — Почему ты упорно называешь Котэ негодяем? В чём его преступление? В том, что я ему нравлюсь?

— Как, однако, ты его защищаешь! — раздражённо воскликнул Петров. — А твой ненаглядный Котик вместо того, чтобы заниматься на тренажёрах, опять улёгся в койку и требует сиделку. Герой!

Маша повернулась и, молча, вышла.

Услышав звук открывающейся двери, Горишвили снял ридер-очки и сел.

— Машенька! — радостно воскликнул он, увидев вошедшую медсестру. — Почему тебя так долго не было? Ещё немного, и я бы тут умер от одиночества и тоски.

— Всё шутишь, Котик, — машинально ответила Мария, подходя к постели пациента.

— Котик? — удивился Горишвили. — Это ты так моё имя переделала?

— Извини, — смутилась Мария. — Как твоя нога?

— Значит, мем-рекордер сработал, — ничуть не смущаясь, сказал Горишвили и взял Марию за руку. — Я очень рад, что ты теперь знаешь мои мечты и чувства.

— Оставь, Котэ! — Сердито выдернула руку Мария. — Не время сейчас…

— А когда будет время? — Надулся Горишвили. — Кто и как определяет этот момент? Машенька, я влюбился в тебя с первого взгляда!

— Я старше тебя на десять лет, — через силу улыбаясь, сказала Мария. — К тому же, может, у тебя дома осталась жена или невеста…

— Нет, это я старше тебя на сто двадцать лет! — засмеялся Горишвили. — Никто меня на Земле не ждёт: все мои возможные жёны и невесты давно умерли.

— А что, если у меня есть муж? — Испытующе взглянула на него Мария.

— Я не помню своего прошлого. — Пожал плечами Горишвили. — И твоего знать не хочу!

— Это не прошлое, а настоящее, — тихо ответила Мария. — Прошу тебя, Котэ, перестань говорить глупости и дай мне осмотреть твою ногу. Или я уйду.

— Хорошо. — Откинулся на подушку Горишвили. — Не буду. Вот ведь женщина: я предлагаю ей руку и сердце, а она требует ногу!

— Хватит, Котэ! — Сверкнула на него глазами Мария.

— Всё, всё, всё! — Поднял руки Горишвили. — Сдаюсь. Машенька, называй меня Котиком, и я буду ласковым и послушным, как…

— Как кто? — улыбнулась Мария, начиная осмотр раненой ноги.

— Буду, как говорится, белым и пушистым, — засмеялся Горишвили. — Кстати, что ещё показал ваш чудо-прибор? Ну, кроме… ты понимаешь…

— Ничего определённого, — поспешила прервать его Мария. — Небольшой эпизод в каких-то джунглях. Николай даже сомневается в его достоверности. Может, это тоже только твои мечты…

— И кто там был со мной в этих джунглях, — заинтересовался Горишвили. — Блондинка или брюнетка?

— Стая рыжих горилл! — ехидно ответила Мария.

— Фу, какая гадость! — скривился Горишвили. — А почему я этого не помню? Я думал, ваш мем-рекордер разбудит мою память.

— Мозг — сложная штука, — вздохнула Мария. — А механизм памяти ещё сложней. Представь, что ты вошёл в библиотеку, а в ней нет каталога, и на корешках книг отсутствуют их названия и имена авторов. Как ты там сможешь найти что-то определённое?

— Буду открывать все книги наугад.

— Вот и твоя память сейчас — такая библиотека. Ты — библиотекарь без каталога, а наш прибор — посетитель, наугад открывающий книги. Посетитель прочёл книгу, а не библиотекарь.

— Жа-а-аль, — протянул Горишвили. — Я-то думал, ваш мем-рекордер быстренько восстановит мой «каталог».

— Это — не лечебный прибор, — ответила Мария. — Он просто читает и записывает на кристалл память человека. Кроме врачей и полицейских мем-рекордером пользуются художники, киношники, писатели, архитекторы, учёные и все, кому не лень.

— Но теперь-то, надеюсь, Петров поверил, что я ничего не скрываю от вас? — криво усмехнулся Горишвили.

— Конечно, Котик, — грустно улыбнулась в ответ Мария. — Так уж устроен человек. Если ему сказать: «Не думай о белой собаке!», то именно о ней он и начнёт постоянно думать. Ты знал, что мы ищем, но мем-рекордер записал совсем иное. Ну, мне пора…

— Уже бросаешь меня? — возмутился Горишвили.

— Мне надо работать…

— А я? — Схватил её за руку Горишвили. — Что делать мне? Умирать здесь от тоски?

— У тебя есть ридер-очки. — Пытаясь освободиться, грустно улыбнулась Мария. — Читай книги, слушай музыку, смотри фильмы. Что ты делал перед моим приходом?

— Да вот, нашёл какой-то древний рассказ на тему памяти. — Не отпускал руку Марии Горишвили. — Тема, как ты понимаешь, для меня сейчас очень важная. Посиди ещё немного, я тебе прочту.

— Котик, мне надо идти…

— Да он коротенький! — настойчиво усаживая Марию рядом с собой, уговаривал Горишвили. — Побудь со мной ещё пару минут, пожалуйста! Мне важно твоё мнение об этом рассказе.

— Ну, хорошо, — сдалась Мария. — Пять минут, не больше.

— Слушай! — Горишвили надел ридер-очки. — Рассказ называется «Пари».

«Это глупое пари мы заключили ещё в детстве. Как-то в восьмом классе, изучая человеческий мозг, мы поспорили с Сашкой. Он говорил, что человеческий мозг имеет так называемое дно, и в доказательство приводил в пример то, что старики и старухи, мозг которых переполнен воспоминаниями, труднее запоминают новую информацию, чем дети. А я отвечал, что всё, что говорит Сашка, чепуха. У человеческой памяти нет никакого дна. Есть же случаи, когда некоторые люди после травмы или тяжёлой болезни начинали говорить на незнакомых им до этого языках. С того дня я видел Сашку только на уроках в школе.

Через год Сашка пришёл в класс в очках. Но всех удивляло не это. Троечник Александр Степанов, который ранее на всех уроках буквально «плавал» у доски, начал учиться на одни пятёрки! Вскоре он стал первым учеником в классе. Даже то, что говорил нам учитель на уроке, он помнил почти дословно!

Ещё через год Сашка начал как-то странно говорить: разговаривая с кем-нибудь, он вдруг внезапно забывал некоторые слова. Например: «Я сегодня пойду в… эту… как её… ну, в эту самую… вспомнил — в кино!»

После окончания школы мы не виделись с Сашкой вот уже лет пятнадцать. Я переехал в другой город, стал журналистом и разъезжал по стране, а он стал, как я слышал, простым библиотекарем. И вот судьба в лице моего начальника забросила меня в командировку в родной Ленинград. Я решил навестить школьного друга, но его мать сказала мне, что тот болен и находится в больнице. Разумеется, я отложил все дела и помчался в указанную больницу. Но меня ни за что не хотели пускать к Сашке и даже не сказали, чем он болен. Но я не отступился и, узнав, что Сашку лечит наш товарищ по школе, ставший врачом, решил всё выяснить у него.

Мишка, прошу прощения, Михаил Григорьевич Карцев узнал меня сразу. Мы посидели, вспоминая прошлое, поговорили о настоящем, поспорили о будущем. Наконец, я спросил его:

— Послушай, Миха, как старый друг прошу тебя: расскажи, что случилось с Сашкой Степановым?

Хмуро взглянув на меня, тот ответил:

— Ты помнишь то школьное пари?

— Какое пари? — в недоумении, сказал я.

— Вы поспорили, имеет ли человеческий мозг дно.

— А причём тут это?

— Сашка решил доказать тебе, что он прав. Стал много читать. Буквально «глотал» книги. От переутомления у него плыли искры перед глазами, голову словно сдавливал тяжёлый обруч. Но Сашка преодолевал боль и продолжал читать. Помнишь, как в последнем классе он стал забывать слова? Это было начало. Теперь его мозг заполнен. Да, ты не ослышался. Но Сашка продолжает много читать. Потому и пошёл в библиотекари. Он уже не может без чтения. Это как наркотик: раз привык вводить, уже не можешь прожить без дозы. Но мозг у Сашки заполнен, а он продолжает поглощать новую информацию. И вот старые его воспоминания разрушаются, а их место занимают новые знания. Сашка почти разучился говорить: он забыл, как это делается. Мычит что-то невнятное, как новорожденный младенец. Но он понимает всё, что ему говорят, и всё, что он читает. Не знаю, кто из вас выиграл то проклятое пари: Сашка или ты. Ведь, если кувшин полон, в него ничего больше не войдёт. А мозг продолжает вмещать в себя ещё и ещё. Это мы только предполагаем, что старая информация разрушается и замещается новой. Как в компьютере. А если это вовсе не так, и мы наблюдаем просто защитную реакцию организма? Ну, не может мозг объять всю информацию! Только новую её часть. Принято решение лишить Сашку возможности чтения новых книг, изолировать от радио и телевидения. Пусть переживёт информационную «ломку». Вдруг его мозг сам отринет всё лишнее в данный момент, и Сашка вновь заговорит? Что будет тогда с вашим пари?»

— Что здесь происходит? — прервал чтение неожиданно вошедший в медотсек Петров.

— А вот и наш строгий доктор пожаловал! — нагло осклабился Горишвили, снимая ридер-очки.

— Маша, тебя ищут по всей станции, — укоризненно сказал Николай. — Зачем ты выключила здесь громкую связь?

— Это я выключил, — поспешил ответить Горишвили. — Мне-то в этом лазарете ваши объявления ни к чему, только спать мешают.

— Что случилось? — встревоженно вскочила Мария.

— Ничего особенного, — ответил Петров, надевая на голову Горишвили шлем мем-рекордера. — Просто твоя вахта началась полчаса назад, и сеанс связи с Землёй вместо тебя пришлось проводить Белову.

— Ой, Коля, прости, — смутилась Мария. — Я совершенно забыла…

— Я вижу, — хмуро ответил Петров.

— Эй, господин доктор, — вмешался Горишвили. — Маша тут не развлекалась, она за больным ухаживала.

— Слушала какой-то рассказик, — саркастически усмехнулся Николай. — Ты прежде всего на этой станции отвечаешь за связь, — укоризненно сказал он побагровевшей от стыда Марии. — А уж потом, в свободное от основной работы время, медсестра.

— Полегче, доктор, — вновь вмешался Горишвили. — Ничего страшного не произошло, если кто-то пару минут поболтал с Землёй вместо Маши.

— Сигнал отсюда до Земли идёт тридцать пять минут, — раздражённо ответил Петров. — Ответ Центра столько же. Так что «болтать» весьма проблематично. Поэтому все сигналы шифруются и сжимаются. Кроме того, через нас осуществляется связь с Центром и всех прочих станций проекта «Юпитер».

— Перестаньте! — Встала между ними Мария. — Коля, что сообщила Земля?

— Твоему герою, очевидно, это совершенно не интересно, — огрызнулся Петров. — А ты могла бы всё узнать, как говорится, из первых рук, если б уделяла больше времени своим прямым обязанностям и не заставляла разыскивать себя по всей станции.

Гневно сверкнув глазами, Мария вышла из медотсека.

— Грубишь, начальник, — злобно прорычал Горишвили. — Власть свою демонстрируешь? Твоё счастье, что у меня нога повреждена…

— Заткнись, калека! — тоже повысил голос Петров. — Ну, чего вылупился? Героя из себя строишь? Думаешь, я не знаю, как и зачем ты повредил себе ногу? Во время войн такие, как ты, тоже намеренно калечили себя, чтобы не идти в бой.

— Сейчас не война, и я не солдат…

— Война! — закричал Петров. — С космосом, собственным страхом. За знания и жизненное пространство. Здесь не Земля. Случайный метеорит, пробивший оболочку МКС, отказ оборудования, сбой автоматики, ошибка пилота шаттла, осуществляющего полёты между нами и станциями спутников, опоздание транпортника с Земли, доставляющего нам раз в месяц продукты и запчасти — всё, что угодно может убить нас. Мы — на передовой, и в любой момент нас подстерегает смерть. Потому что до Земли миллионы километров, и помощи, в случае чего, ждать неоткуда.

— Но ведь я тоже здесь!

— Да, здесь, — успокаиваясь, сказал Петров. — Но ты — не один из нас. Ты — обычный поганый журналюга! Сто тридцать два года назад межпланетный транспортник «Голиаф» должен был доставить сюда, на орбиту Юпитера, первую секцию МКС «Ю-1». Твоему хозяину, главе концерна «Интерньюс», пришла в голову «гениальная» идея: добавить в команду «Голиафа» «простого парня, такого, как все». Только со смазливой внешностью и хорошо подвешенным языком. Чтобы каждый земной обыватель, сидя на своём диванчике перед телеэкраном и попивая пивко, смотрел твои репортажи с борта космического корабля и чувствовал себя равным первопроходцам и десантникам космофлота. «Интерньюс» приобрёл тебе билет космического туриста. Вот как ты оказался на борту «Голиафа».

— И что случилось? — тихо спросил Горишвили.

— Никто не знает. Корабль исчез где-то здесь, на орбите Юпитера. Астрономы зафиксировали вспышку, но был ли это взрыв, в точности не известно. А ты, герой, свою память старательно запер от всех. И ключик выбросил.

— Слушай, доктор, — заскрипел зубами Горишвили. — Мне надоели твои обвинения! Ничего я не запирал и никаких ключей не выбрасывал. Зачем мне это?

— Мы узнаем, — спокойно ответил Петров, отключая мем-рекордер. — Обязательно узнаем…

Он вынул из прибора кристалл записи.

— Посмотрим, что выдал твой мозг, когда ты разозлился и утратил над собой контроль, — усмехнулся Петров и вышел из медотсека, даже не взглянув на Горишвили.

— Итак, начнём совещание, — устало сказала майор Прийма. — После катастрофы нас осталось трое.

— А я? — возмутился Горишвили. — Меня почему не считаешь?

— Ты, Котэ, пассажир, — мягко ответила Прийма. — К тому же — штатский, без специальной подготовки. Чем ты нам можешь помочь?

— Прежде всего, я — мужчина! — Гордо выпрямился Горишвили. — Тебе ли, Вера, этого не знать?

— Ладно, с этим вопросом разберёмся позже, — пресекла спор майор Прийма и нажала кнопку включения видеозаписи. — Сегодня двадцать четвёртое октября две тысячи семьдесят второго года. Семнадцать часов две минуты по корабельному времени. Я — член экипажа космического грузового корабля «Голиаф» майор космофлота Вера Прийма. Наш командир, полковник Юрий Смирнов, погиб. Как старшая по званию, приняла командования на себя. Из двадцати человек экипажа корабля в живых, кроме меня, осталось ещё трое: капитан космофлота Джон Льюис, лейтенант Алексей Ветров и пассажир корабля, репортёр агентства «Интерньюс» Котэ Горишвили. Капитан, доложите, что произошло.

— Я и лейтенант Ветров были в рубке, на вахте, — начал Льюис. — Всё было в норме. Корабль шёл в точку назначения по заданному маршруту, согласно установленному графику. В пятнадцать сорок семь по корабельному времени почти прямо по курсу внезапно появился неизвестный объект.

— Что значит «внезапно»? — спросила Прийма.

— За секунду до этого его там не было. — Нервно потёр лоб Льюис. — Локатор показывал чистое пространство. И вдруг появился объект, приблизительно втрое больше нашего корабля. Прямо, как в фантастических фильмах, где звездолёты «ныряют» во всякие «надпространства» или появляются из «червоточин».

— Ладно, оставим пока догадки и сравнения. Что было дальше?

— Автоматика включила сигнал тревоги и противометеоритную пушку. Объект был слишком близко и нёсся прямо на нас. Мы начали манёвр уклонения от лобового столкновения. Будь это обычный метеорит из пояса Койпера, наш лазер испарил бы его, но объект оказался чужим звездолётом. Удар пушки пришёлся, видимо, по отсеку управления инопланетян, и их неуправляемый звездолёт через шестнадцать секунд врезался в наш корабль.

— Каковы последствия столкновения?

— Произошёл взрыв топливных баков «Голиафа». Двигательный отсек оторвало. Разгерметизированы почти все жилые и рабочие помещения, кроме рубки управления и вашей каюты, госпожа майор. Находившиеся в повреждённых отсеках люди погибли. Чудом в живых остались только мы трое и пассажир.

— Да, Котэ был в моей каюте во время столкновения. — Покраснела Прийма. — Мы… в общем, нам повезло. Продолжайте, капитан.

— Чужой звездолёт и остатки «Голиафа» теперь составляют единый конгломерат неуправляемых обломков. Столкновение и взрыв сбили нас с курса. Мы падаем на Юпитер.

— Сколько у нас времени?

— Неделя, не больше.

— Лейтенант, что у нас со связью?

— Связи нет и не будет, — ответил Ветров. — Даже если мы найдём и каким-то образом подключим оторванную взрывом антенну дальней связи, у нас просто не хватит энергии на сигнал нужной мощности. Энергоотсек разрушен. Словом, нас никто не услышит.

— Капитан, что у нас с запасами воздуха?

— Система жизнеобеспечения рубки сейчас работает в автономном режиме. Аккумуляторов хватило бы на месяц, но…

— Понятно. Что ещё?

— Уцелело пять скафандров, — продолжил Льюис. — Каждый из них имеет суточный запас кислорода. Продовольствие уничтожено. С водой лучше: она превратилась в лёд, растопить который не составит труда.

— Спасибо, капитан. Осталось добавить, что я с лейтенантом Ветровым побывала на звездолёте пришельцев. Он тоже пострадал от столкновения и взрыва. В рубке одни обгорелые трупы. Но мы обнаружили отсек с рядами устройств, напоминающих наши криокамеры. Почти все они заполнены пришельцами. К сожалению, мы не знаем, как их «разбудить» и, следовательно, на их помощь рассчитывать не можем. Джон, а что с нашими спасательными капсулами?

— Уцелела только одна, госпожа майор.

— Понятно, — вздохнула Прийма. — Какие будут предложения?

Все молча смотрели на неё.

— Подождите, — заговорил вдруг Горишвили. — Это что же получается: нам осталось жить всего неделю?

— Успокойся, Котэ, — грустно ответила ему Прийма. — Мы что-нибудь придумаем.

— Что вы придумаете? — взорвался Горишвили. — Я же слышал: связи нет, еды нет, мы падаем на Юпитер!

— Лейтенант, проводите Котэ в мою каюту, — распорядилась майор.

— Никуда я не пойду! — заорал Горишвили. — Я хочу знать, что вы тут решите. Это меня тоже касается.

— Хорошо, — махнула рукой Ветрову Прийма, отменяя приказ. — Пусть остаётся.

Помолчав, майор сказала:

— Отложим пока звания и субординацию. Наша миссия провалена. Поговорим не как солдаты, а как простые люди Земли. Нам выпал уникальный шанс: мы, наконец-то, вступили в явный контакт с инопланетной цивилизацией.

— Ничего себе, контакт! — Вновь взвился Горишвили.

— Заткнись, «мужчина», — презрительно осадил его Ветров. — Тебе слова никто не давал.

— Котэ, не перебивай меня, — попросила Прийма.

— Но, Вера…

— Сиди молча, если у тебя нет каких-то конкретных предложений, или я прикажу удалить тебя с совещания. У нас нет времени на истерики и склоки.

Горишвили возмущённо запыхтел, делая вид, что поправляет ремни безопасности, удерживающие его в кресле. В целях экономии энергии система искусственной гравитации с момента катастрофы была отключена.

— Да, контакт состоялся не так, как нам всем хотелось бы, — продолжила майор. — Однако мы обязаны доложить обо всём произошедшем в Центр.

— Но как это сделать, Вера? — спросил Ветров. — Связи нет.

— У нас есть спасательная капсула, — задумчиво произнесла Прийма. — Мы можем записать в память её бортового компьютера наши рапорты и отчёты, видеозаписи столкновения, загрузить в капсулу артефакты с чужого звездолёта и оставить её на орбите Юпитера. Рано или поздно сюда прилетит следующая миссия с Земли и обнаружит наше послание. Мы даже можем попытаться заменить криокамеру на нашей капсуле соответствующим устройством с пришельцем.

— Что?! — возмутился Горишвили. — Спасать одного из погубивших нас ублюдков?

— Котэ! — укоризненно посмотрела на него Прийма. — Ты же репортёр! Контакт — это мировая сенсация…

— Я не согласен! — закричал Горишвили. — Если есть возможность спасти хотя бы одного человека…

— Замолчи, Котэ! — приказала майор.

— Он прав, Вера, — сказал вдруг Ветров. — Человек сможет рассказать больше, чем рапорты и видеозаписи. К тому же, криокамера пришельцев не пройдёт в люк нашей спасательной капсулы.

— Что ж, — вынужденно согласилась Прийма. — Тогда вам, троим, придётся тянуть жребий.

— Нет, майор, — твёрдо возразил Льюис. — Никакого жребия. Вы должны занять место в капсуле.

— Согласен, — быстро добавил Ветров. — Лично я не смогу себя уважать и смотреть в глаза людям, если сам спасусь, а женщину оставлю умирать.

— Прекратить дискуссию! — хлопнула ладонью по столу Прийма. — Здесь нет женщин и мужчин, есть командир и подчинённые. Капитан всегда покидает гибнущий корабль последним. Приказываю тянуть жребий.

— Я тоже не согласен! — взвизгнул каким-то срывающимся голосом Горишвили. — Не должно быть никакого жребия.

— Правильно, господин репортёр, — поддержал его Льюис. — Наконец-то вы ведёте себя, как настоящий мужчина.

— Вы должны спасать меня! — не слушая капитана, верещал Горишвили. — Я — пассажир на вашем корабле. Команда обязана в первую очередь спасать пассажиров, а не себя!

— Коля, нам надо поговорить…

— Я давно пытаюсь это сделать, — ответил Петров. — Но ты, в последнее время старательно избегала любых объяснений между нами.

— Ты прав, прости, — согласилась Мария. — Но больше откладывать нельзя.

— Что ж, начинай.

— Это не так просто…

— Тогда начну я.

Петров нервно сжал подлокотники кресла и глубоко вздохнул.

— От меня только что вышел прибывший сегодня на очередном транспортнике с Земли капитан Шульц. По документам, он прибыл на «Ю-1», чтобы заменить тебя. Что это значит?

— Об этом я и пришла поговорить. — Виновато взглянула на Петрова Мария. — Мой контракт на «Ю-1» заканчивается через неделю, и я не стала его продлевать.

— Но почему? — удивился Николай. — И как получилось, что я об этом узнаю только сейчас?

— Центр запрашивал твоё согласие на замену меня Шульцем. — Отвела взгляд Мария. — Это было во время моей вахты. Я ответила, что ты не возражаешь.

— Что? — поразился Петров. — Ты ответила Центру, даже не спросив моего мнения и не поставив меня в известность о происходящем? Маша, это же преступление! Как ты могла? Зачем?

— Прости меня, Коля! — Поникла в кресле Мария. — Я не хотела волновать тебя раньше времени. Ты и так последнее время весь на нервах. Кроме того, я хотела избежать бесполезных споров и объяснений. Можешь подать на меня рапорт, всё равно это теперь не имеет никакого значения.

— Это не ответ! — Вспыхнул Петров. — Зачем ты прервала контракт?

— Ты же знаешь, транспортник увезёт Котэ на Землю. Я хочу полететь с ним, — с вызовом взглянула на Николая Мария. — Я… люблю его.

— Ты сошла с ума! — ужаснулся Николай. — Подумай, что ты говоришь. Как можно влюбиться в такого подонка?

— Не смей его так называть! — гневно крикнула Мария. — Вы все тут окружили Котэ ненавистью и презрением. И всё из-за твоего дурацкого мем-рекордера. Мало ли, что он там показывает! Ты не можешь в точности определить, где настоящие воспоминания, а где бред травмированного мозга.

— Машенька! — С жалостью посмотрел на неё Николай. — Я понимаю, ты стараешься обелить и оправдать Горишвили. Но не давай чувствам заглушить разум.

— Я помню ту первую запись, что ты мне показывал, — запальчиво ответила Мария. — Битва с гориллами и моё так называемое соблазнение. И мне лучше других известно, что никакого соблазнения тогда не было! Почему же я должна верить во всё остальное?

— Значит, тогда соблазнения не было, — саркастически усмехнулся Николай. — А когда было?

— Это сейчас не важно и тебя не касается, — непреклонно ответила Мария. — Вместе с отказом от продления контракта, я послала на Землю и заявление о разводе. Видимо, поэтому Центр и не настаивал на дальнейших объяснениях и личных контактах с тобой.

— Да, я получил эти документы, — хмуро кивнул Николай. — Об этом потом. Вернёмся к Горишвили…

— Нет, о Котэ больше говорить не будем, — возразила Мария. — Ты меня не убедишь.

— А документальная запись его преступных подлых действий убедит?

— Какая запись? — Презрительно засмеялась Мария. — Опять твой мем-рекордер?

— Нет. — С сочувствием посмотрел на неё Николай. — Раз ты об этой записи ничего не знаешь, значит, вы с Горишвили, как всегда, отключили громкую связь. Видишь ли, Маша, в спасательной капсуле Горишвили была видеокамера, фиксировавшая на внутреннюю память всё происходящее. Мы не могли просмотреть эту запись раньше, так как в той видеокамере нет режима воспроизведения. Горишвили, судя по всему, не знал об этой камере, и потому её флэшка сохранила для нас всё, что он делал.

— Почему же вы раньше молчали об этой видеокамере? — недоверчиво спросила Мария.

— За сто тридцать лет кардинально изменились форматы записи и устройства хранения. С личным чипом Горишвили было проще — там считывание данных происходит бесконтактно. Мы обнаружили и извлекли из видеокамеры флэшку, но нам нечем было её прочесть. Рисковать с самодельными переходниками Центр нам запретил. Сегодня транспортник доставил с Земли соответствующее устройство. Расшифровку этой записи уже посмотрели по внутренней сети все свободные от вахты сотрудники «Ю-1» и команда транспортника. Хочешь посмотреть сейчас?

— Нет! — Нервно сжала руки Мария. — У меня нет времени. Просто вкратце расскажи, что там?

— Капсула давно уже отделилась от «Голиафа» и вышла на самостоятельную орбиту вокруг Юпитера, а Горишвили всё не решался влезть в криокамеру: тянул до последнего момента, — презрительно начал Петров. — Боялся, хотел продлить жизнь как можно дольше.

— Прошу тебя, не надо оценок и комментариев, — взмолилась Мария. — Только факты.

— Хорошо, — кивнул Николай. — Прийма, Льюис и Ветров работали почти без перерывов на отдых и сон, стараясь заснять и передать как можно больше информации о чужом звездолёте и пришельцах. С Горишвили они не общались. Его помощь, собственно говоря, им не требовалась — данные шли напрямую в память бортового компьютера спасательной капсулы.

Когда кислород в воздухе капсулы стал заканчиваться, и дышать стало трудно, Горишвили начал раздеваться, чтобы лечь в криокамеру. И тут он услышал слова Ветрова, сказанные Льюису. Космонавты считали, что Горишвили давно в глубокой заморозке и их не слышит, потому и не стеснялись в выражениях. С тех пор Горишвили и не любит громкую связь, хоть и жалуется на амнезию.

— Не тяни, Коля, — попросила Мария. — Время уходит. Мне сейчас не важно, кто там кому чего сказал…

— Ошибаешься, Маша, — возразил Петров. — Этот момент как раз очень важен. Ветров сказал Льюису, что ему жаль, что весть о величайшем открытии в истории человечества принесёт на Землю трусливый подонок. И Горишвили эти слова, к сожалению, услышал. До него дошло, что он сам доставит на себя убойный компромат. Его репутация и карьера рухнут. Времени, чтобы найти и удалить из памяти компьютера соответствующие записи, у него уже не было. Задыхаясь от страха и недостатка кислорода, этот подонок прервал связь с «Голиафом» и дал команду бортовому компьютеру спасательной капсулы отформатировать всю память. Он сознательно уничтожил все сведения о контакте и подвиге троих землян! А потом быстро залез в криокамеру и включил режим заморозки. В спешке, этот подонок даже не подумал о том, что форматируя память компьютера, он удаляет и программу подачи аварийного сигнала. Вот почему столько лет никто не слышал «SOS» с его спасательной капсулы. Если б наш зонд случайно не пролетел рядом…

— Мне пора идти собирать вещи… — Встала Мария. — Транспортник уходит через два часа.

— Опомнись, Маша! — взмолился Николай. — Зачем ты себя губишь? Расшифрованная запись уже ушла в Центр. Предыдущие кто-то скинул в интернет, и их посмотрели миллиарды людей. Когда-то в Древней Греции один ничтожный негодяй сжёг храм Артемиды, чтобы хотя бы этим прославить своё имя. Но он не достиг своей цели: люди стёрли изо всех документов имя поджигателя, дав ему кличку «Герострат», чтобы другим неповадно было повторять подобное. Имя же Котэ Горишвили, наоборот, уже стало известно всем и останется символом трусости, подлости и предательства. Горишвили ждут на Земле всеобщие ненависть и презрение. Я недавно с трудом удержал ребят от самосуда. Они хотели опять засунуть негодяя в его спасательную капсулу и выкинуть в космос.

— Именно поэтому я должна быть рядом с Котэ, — решительно ответила Мария. — Каждый может оступиться, испугаться, совершить что-то постыдное. Должен быть кто-то рядом, чтобы спасти человека от дальнейшего падения.

— Что ты говоришь, Маша? — ужаснулся Николай. — Кого ты собираешься спасать? Нельзя прикоснуться к грязи и не испачкаться. С тех пор, как Горишвили появился на «Ю-1», ты не раз нарушила дисциплину, утаила от меня запрос Центра, подделала мой ответ, лгала мне…

— Добавь ещё: изменяла, — безучастно произнесла Мария.

— Ты не тянешь Горишвили вверх, а сама катишься вниз! — взорвался Николай. — До сих пор на меня здесь смотрели с жалостью, а на тебя с недоумением. Кто-то и подсмеивался за спиной. Но если ты окончательно уйдёшь к этому подонку, в глазах людей вы будете с Горишвили одно и то же. Все решат, что ты одобряешь его поступки. А что ты скажешь нашей дочери?

— Да, ты прав, — согласилась Мария. — Но если я сейчас брошу Котэ, то чем я буду лучше? Я узнала всю правду о нём, и мне сейчас тяжело, но моя любовь к нему никуда не делась. Чувства не подвластны разуму. Они либо есть, либо нет. Прости меня, Коля. Подпиши документы на развод и…объясни всё Ленке. Она уже взрослая, сама замуж собирается. Должна меня понять…

— Нет, Маша, — твёрдо сказал Петров. — Развод я тебе не дам. Ленку ты увидишь раньше меня, если, конечно, она захочет с тобой встречаться. Сама ей всё и объясняй. Ты права: чувства не подвластны разуму. Но я уверен в одном: рано или поздно Горишвили предаст и тебя. Здесь, на «Ю-1», ты была первой и единственной женщиной, которую он увидел после ста тридцати двух лет спячки. На Земле у него будет выбор куда больше.

— Намекаешь на мой возраст? — Горько улыбнулась Мария. — Ты же сам сказал, что Котэ ждёт на Земле всеобщее презрение.

— Земные тюрьмы полны преступниками, ищущими себе подруг по интернету. — Махнул рукой Николай. — Они легко находят дур, вступающих с ними в переписку. Те ездят в тюрьмы на свидания и даже выходят замуж за этих подонков. А твоему Горишвили вряд ли тюрьма грозит: нет пока такого закона ни в одном уголовном кодексе. Вот увидишь, он ещё и мемуары какие-нибудь лживые накропает, по ним снимут боевик, твой красавчик разбогатеет и обзаведётся толпой поклонниц. Ты станешь ему не нужна, и он немедленно избавится от тебя.

— Может быть, всё так и будет, — ответила Мария. — Но сейчас я нужна Котэ и не оставлю его один на один с бедой, дашь ты мне развод или нет.

— Что ж! — Встал Николай. — Тогда ты должна понять и меня: я тоже не могу оставить тебя один на один с бедой. Хочу, чтобы ты помнила: есть человек, который по-настоящему любит тебя, и есть место, куда ты всегда можешь вернуться. Вот почему я не дам тебе развод. А теперь пойдём собирать твои вещи, до отлёта транспортника на Землю осталось всего полтора часа…