Спасти Рашидова! Андропов против СССР. КГБ играет в футбол

Часть первая Капкан Андропова, или Зубы дракона

15 июня 1983 года, среда.

Москва, проспект Калинина,

Московский Дом книги

Вот уже два дня в Кремлевском Дворце Съездов проходил Пленум ЦК КПСС, на который съехались несколько тысяч делегатов из всех союзных республик. Первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов был одним из них и, как кандидат в члены Политбюро, занял сегодня свое законное место в президиуме этого представительного форума. Между тем за пределами Дворца Съездов Рашидова терпеливо дожидались двое его помощников: водитель правительственной «Чайки» Андрей Леонидов из кремлевского гаража и прикрепленный (сотрудник охраны) Батыр Каюмов. И пока первый коротал время за чтением газеты «Советский спорт», второй решил прогуляться по городу. Миновав два поста охраны возле Троицкой и Кутафьей башен Кремля, Каюмов двинулся в сторону проспекта Калинина, раскинувшего свои владения буквально по соседству – на противоположной стороне. Было утро среды, разгар рабочего дня, поэтому на улицах города было немноголюдно.

Каюмов шел по правой стороне проспекта, не оглядываясь назад, поэтому не видел, как следом за ним шел молодой человек, стартовавший вместе с ним от Кутафьей башни. Это был сотрудник 7-го управления КГБ (наружное наблюдение), входивший в мобильную группу из четырех человек, специально прикрепленную к Рашидову и его окружению. Остальные участники группы – женщина и мужчина – в эти мгновения находились в автомобиле «Волга», которая, обогнав Каюмова, двигалась на средней скорости в потоке машин, направляясь в сторону метро «Арбатская».

Поравнявшись с магазином «Военторг», Каюмов остановился у стеклянной витрины и бросил взгляд на прохожих, которые шли за ним. Их было трое: пожилая женщина с хозяйственной сумкой в руках, юноша, уминавший мороженое и мужчина, на ходу куривший сигарету. Именно он и был сотрудником «наружки» – топтуном. Когда Каюмов спустя несколько десятков метров снова бросил взгляд назад, ни женщины, ни юноши видно не было, зато мужчина по-прежнему шел за ним, но уже без сигареты, которую он успел докурить.

Тем временем «Волга» доехала до Гоголевского бульвара и оба сотрудника наружки выбрались из автомобиля и рассредоточились – женщина осталась на углу у киоска «Союзпечати», а ее напарник прошел чуть вперед до Дома связи, зайдя внутрь него и заняв позицию за стеклянными дверями. Находясь на своих позициях, они должны были дождаться своего первого напарника, чтобы принять от него объект – Каюмова, который не спеша двигался прямо в их сторону. Первой это должна была сделать женщина, которая делала вид, что изучает прессу, выставленную за стеклом киоска. Такая слежка на языке «наружников» называлась «каруселью».

Когда Каюмов поравнялся с киоском «Союзпечати», первый сопровождающий свернул на Гоголевский бульвар, а его напарница стартовала от киоска и пристроилась за Каюмовым, двигаясь в пятнадцати метрах от него. Когда он прошел Дом связи, женщина свернула в его двери, а наблюдение за Каюмовым уже продолжил третий «топтун» – тот, что все это время стоял внутри Дома связи. Он и довел объект наблюдения до Дома книги – огромного книжного магазина, открытого в год пятидесятилетия Великого Октября в 1967 году. Входя внутрь, Каюмов еще раз обернулся, но мужчину, сопровождавшего его от «Военторга» не увидел, что несколько успокоило его. Поднявшись на второй этаж, он зашел в отдел книг по искусству. Следом за ним поднялся и «топтун», который остановился у соседнего отдела, откуда ему были прекрасно видны действия объекта наблюдения.

Постояв у прилавка, Каюмов попросил продавщицу показать ему увесистый фолиант, посвященный средневековой живописи. Это была дорогая книга за сорок пять рублей, что равнялось половине средней зарплаты советской медсестры или уборщицы. Положив книгу на прилавок, Каюмов стал медленно ее листать, делая вид, что с интересом разглядывает иллюстрации. Вскоре в середине фолианта он нашел небольшой клочок бумаги, который полчаса назад для него оставил человек, тоже бравший эту книгу для просмотра. И в тот момент, когда продавщица отошла к другому покупателю, Каюмов скомкал бумажку в кулаке, после чего поблагодарил работницу магазина и вернул ей книгу, сопроводив это действие словами:

– Хорошая книга, но дороговата для моего бюджета.

После этого Каюмов для вида обошел еще несколько отделов и даже взял для просмотра еще пару книг. Но, так и не купив ни одну из них, он покинул магазин, взяв обратный курс на Кремль. Задание, которое ему поручили, он выполнил. В записке было обозначено время и место экстренной встречи Рашидова с его московским информатором, у которого появилась срочная необходимость встретиться с первым секретарем для конфиденциального разговора особой важности.

15 июня 1983 года, среда.

Москва, Орехово-Борисово, конспиративная квартира на Домодедовской улице

Старший инспектор уголовного розыска 160-го отделения милиции города Москвы Алексей Игнатов сидел на тесной кухоньке конспиративной квартиры и, глядя в окно на втором этаже обычной панельной девятиэтажки, ждал прихода своего агента. В это время по радио передавали последние известия. Строгий голос диктора сообщал, что сегодня закончил свою работу Пленум ЦК КПСС, на котором были произведены серьезные кадровые перестановки. Сообщалось, что Пленум вывел из состава ЦК КПСС бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова и бывшего первого секретаря Краснодарского обкома КПСС Сергея Медунова за допущенные ошибки в работе. Последние слова в сообщении буквально резали слух – давно уже советские люди не слышали подобных формулировок в отчетах о работе Пленумов ЦК КПСС. Впрочем, Игнатова это сообщение не удивило, поскольку о тех тучах, которые сгустились над головой Щелокова, он знал не понаслышке. Более того, он и сам пострадал от них же.

Еще в декабре прошлого года, когда после смерти Леонида Брежнева министра внутренних дел сняли с его должности и отправили в отставку, начались полномасштабные чистки непосредственно в самом МВД. Туда был прислан новый глава – недавний «главный чекист» страны Виталий Федорчук, который по приказу нового генсека Юрия Андропова устроил в щелоковской вотчине настоящий кадровый погром, увольняя со службы даже не десятки, а сотни людей. Попал под эту «метлу» и Алексей Игнатов, который почти полтора десятка лет прослужил в «убойном» отделе Московского уголовного розыска, дослужившись до звания майора и должности замначальника отдела с прекрасной перспективой в будущем возглавить это подразделение. Но с приходом Федорчука ему стало реально светить не повышение, а увольнение со службы вчистую, как это было, например, с самим начальником МУРа Олегом Еркиным. Однако, благодаря титаническим стараниям кадровиков с Огарева, 6, Игнатова оставили в милиции, переведя (или сослав) на работу поближе к его дому – в 160-е отделение милиции района Орехово-Борисово (сюда он переехал с Цветного бульвара шесть лет назад вместе с матерью, которая недавно скончалась, оставив сына одного). И вот уже полгода Игнатов работал на «земле» по своему прежнему профилю – ловил душегубов, которых, в некогда безопасной Москве, становилось все больше и больше. Например, пару недель назад недалеко отсюда, в доме на Ореховом бульваре, был убит неизвестными ветеран войны Николай Кузьмич Лиознов, у которого были похищены его боевые награды – два ордена Красной Звезды, два ордена Славы, один орден «За отвагу» и ряд других ценных наград времен войны. С тех пор Игнатов буквально «рыл носом землю» в поисках убийц, но пока, увы, безрезультатно. Впрочем, сегодняшняя встреча с агентом Вячеславом Цыплаковым по прозвищу Цыпа могла внести определенные коррективы в эти поиски. Цыпа, вернувшись с «зоны» полтора года назад, где он мотал срок за угоны автомобилей, обладал обширными связями в криминальной среде и вполне мог нарыть нечто интересное и по факту убийства ветерана войны. Во всяком случае, Игнатов на это сильно надеялся.

Тем временем новости по радио закончились, и начался вечерний концерт легкой эстрадной музыки. Открыла его композиция популярной латвийской группы «Зодиак», музыка которой весьма импонировала Игнатову. Однако насладиться любимыми ритмами сыщику было не суждено – в дверь позвонили условным звонком: три коротких и один длинный. Пришлось вставать со своего места и идти открывать.

Первое, на что обратил внимание Игнатов при виде долгожданного гостя, был стильный портфель-дипломат из натуральной кожи в его руке, который до этого он никогда у него не видел. Дипломат был обычный, отечественный, однако в руках у Цыпы выглядел инородной вещью, которая входила в явную дисгармонию с внешностью его обладателя – Цыпа был небольшого роста, имел пивной живот, который он сам называл «мозолью», и большие залысины. Поэтому первое, что произнес Игнатов, закрывая за гостем дверь, было:

– Цыпа, тебе впору носить рюкзак или авоську, но вовсе не дипломат.

– Вы, как всегда, правы, начальник – это не моя «чемодана», – ответил Цыпа, проходя в прихожую.

– Ты хочешь сказать, что ты его у кого-то одолжил? – не скрывая своего удивления, спросил Игнатов.

– «Одолжил» – не то слово, – продолжая держать дипломат в руках, ответил Цыпа. – Правильным будет сказать, что я его скоммуниздил. Но бог мне свидетель, я просто не смог удержаться. Я ведь, как с зоны откинулся, ни разу в руки отмычку не брал – повода не было. А тут по дороге к вам увидел возле «Белграда» роскошный «мерседес» голубого цвета. Верите – не машина, а сказка. Причем явно не из нашей округи – я бы такой сразу заметил. Вот и захотелось проверить – не отвыкли ли мои пальчики от работы. И вы представляете, начальник, я вскрыл эту немецкую «банку», быстрее, чем наши «Жигули» – за полминуты. Даже сигнализация не сработала. А тут, как назло, на заднем сиденье, вот этот красавчик. Ну, я и прихватил его машинально.

– Цыпа, ты же знаешь, что это 144-я статья – тайное похищение чужого имущества, – процитировал гостю статью из уголовного кодекса РСФСР Игнатов. – А если этот дипломат принадлежит еще и иностранному подданному, то это отягчает наказание.

– Да не хрена он ему не принадлежит, – отмахнулся Цыпа. – Хозяин этой штуковины явно наш подданный, а не иностранный. В этом чемодане, которому кто-то дал красивое название «дипломат», шаром покати – кроме говеной газеты «Советский спорт» и такой же кассеты с фотопленкой ничего больше нет. И такие люди ездят у нас в «мерседесах» – куда катится мир?!

– Тогда понятно, почему ты с ходу сознался в краже – по причине отсутствия в дипломате материальных ценностей, – высказал догадку Игнатов.

– Не только поэтому, начальник, – мотнул головой Цыпа. – Я же мог его выбросить по дороге, чтобы не светиться. Но не сделал этого. А все почему? Вас вспомнил. Вы завтра отнесете его к себе на работу и получите поощрение за оперативное раскрытие кражи. Но только без упоминания имени вора. Мы же с вами одно дело делаем как-никак.

– Ладно, оставь дипломат в прихожей и проходи в комнату – нам делом надо заниматься, а не лясы точить, – приказал гостю Игнатов и первым прошел в гостиную, где уселся в кресло.

Следом за ним прошествовал и Цыпа, который опустил свое бренное тело в соседнее кресло и первое, что сделал, достал из кармана рубашки пачку «Примы». Но Игнатов не дал ему извлечь на свет сигарету:

– Курить не будем – хозяйка запретила.

Обладателем этой конспиративной квартиры была пенсионерка, которая полжизни прослужила в милиции и теперь подрабатывала таким вот образом – предоставляла свою жилплощадь бывшим коллегам для тайных встреч с агентурой. Сама хозяйка на это время уходила из дома к своей дочери, жившей неподалеку, под предлогом свидания с внучкой.

– Ну, что расскажешь, Цыпа, по нашему делу? – спросил Игнатов.

– Рассказывать особо и нечего, – возвращая пачку обратно в карман, ответил Цыпа.

– Так прямо и нечего? – усмехнулся Игнатов.

– Ну, есть одна новостишка, которую мне сорока на хвосте принесла.

– Тогда рассказывай – не тяни кота за хвост.

И в тот самый миг, когда Цыпа собирался поделиться своей важной новостью, в прихожей снова раздалась трель дверного звонка. На этот раз вполне себе обычная – одинарная. Игнатов взглянул на свои наручные часы – до возвращения хозяйки было еще добрых полтора часа. Значит, это была не она. Тогда кто? Не успел он об этом подумать, как звонок раздался снова. Стало понятно, что это не ошибка – кто-то явно хотел попасть в квартиру. Цыпа собрался было встать со своего места, но Игнатов остановил его резким движением руки и тихим шепотом:

– Сядь и не дергайся!

После чего сыщик поднялся с кресла и, осторожно ступая, подошел к двери. И в тот миг, когда он к ней приблизился, в дверь стали стучать. Затем снова раздались звонки, причем неоднократные. Ситуация создавалась опасная – этот шум мог привлечь внимание соседей. А этого Игнатов как раз и не хотел. Поэтому, когда в дверь снова стали стучать, сыщик принял решение – повернул ручку дверного замка.

На пороге он увидел мужчину средних лет с челкой, свисавшей на лоб, и кривым боксерским носом.

– Вам кого, товарищ? – спросил у незнакомца Игнатов.

– Если ты хозяин, то тебя, – ответил мужчина.

После чего его взгляд скользнул вниз и уперся в дипломат, лежавший на тумбочке.

– Разве тебя не учили, что чужие вещи брать нехорошо? – снова переведя взгляд на Игнатова, спросил незнакомец.

– А вас не учили обращаться к незнакомым людям на вы? – вопросом на вопрос ответил Игнатов.

– Учили, – кивнул головой мужчина, после чего взгляд его колючих глаз несколько подобрел. – Извините покорно, но тот дипломат, который лежит у вас за спиной, полчаса назад принадлежал мне.

– Надо же, как удачно все вышло – а я собирался завтра утром отнести его в милицию, – расплылся в улыбке Игнатов. – Представляете, нашел его на улице, лежащим на газоне.

– Вообще-то он лежал у меня в машине, но это неважно, – улыбкой на улыбку ответил незнакомец. – Главное, что он нашелся. Можно мне его забрать?

– Конечно, можно, если вы точно его хозяин, – Игнатов продолжал закрывать дверной проем, не впуская гостя в квартиру.

– Вы хотите, чтобы я вам это доказал? – вскинул брови вверх мужчина. – Пожалуйста. В нем находятся сегодняшний номер газеты «Советский спорт» и кассета с фотопленкой. Я жену с ребенком фотографировал и эти фотографии мне очень дороги. Не будь их, я бы про этот дипломат чертов и не вспомнил.

Услышав это, Игнатов сделал шаг в сторону и впустил нежданного визитера в прихожую.

– Большое спасибо, – произнес мужчина, забирая кейс с тумбочки. – Разрешите раскланяться?

– Интересно, а как вы меня нашли? – не скрывая своего удивления, поинтересовался Игнатов.

– А разве это так важно? – улыбнулся незнакомец и тут же продолжил: – Добрые люди помогли.

«Интересно, какие такие люди могли навести его на эту конспиративную квартиру?» – подумал Игнатов.

Однако, чтобы узнать об этом, требовалось расспросить незнакомца.

– Можно взглянуть на ваши документы? – спросил сыщик, делая шаг вперед и снова заслоняя собой выход из квартиры.

– Это еще зачем? – насторожился незнакомец. – Я ведь назвал вам вещи, которые находятся в дипломате.

– Но это вовсе не означает, что данные вещи принадлежат именно вам, – продолжал быть непреклонным Игнатов. – В отличие от паспорта, который убедит меня в вашей добропорядочности.

– Не буду я показывать вам свои документы, – решительно заявил незнакомец. – И вы не милиционер, чтобы требовать от меня этого.

– Вот здесь вы не угадали, – и Игнатов извлек на свет свое служебное удостоверение, раскрыв его перед лицом незнакомца.

Взглянув на «корочку», мужчина заметно напрягся – на его скулах заходили желваки, глаза прищурились. В этот миг Цыпа встал со своего места и тоже вышел в прихожую, встав за спиной у незнакомца. Заметив это, мужчина покачал головой:

– Двое на одного – нехорошо.

– Боже упаси – просто покажите документы и идите себе на здоровье, – как можно миролюбивее произнес Игнатов.

В глубине души он все еще надеялся, что ситуация разрешится самым мирным образом. Но он ошибся.

Рука незнакомца скользнула во внутренний карман пиджака, чтобы достать искомый документ. Но вместо этого наружу было молниеносно извлечено нечто совершенно иное – нож с выкидным лезвием. В следующую секунду незнакомец сделал шаг назад и с разворота полоснул ножом по лицу Цыпы. Тот захрипел и, обливаясь кровью рухнул на пол. А незнакомец сделал выпад вперед, пытаясь достать ножом уже Игнатова. Но тот был начеку – не зря столько лет прослужил в убойном отделе и исправно посещал занятия в спортивном зале, где их обучали не только боевому самбо, но и другим единоборствам. Левой рукой отбив выпад противника, он кулаком правой руки нанес незнакомцу резкий удар в голову. От неожиданности тот выронил из рук «дипломат», однако с ножом не расстался. И попытался вновь вонзить его в сыщика, на этот раз уже снизу, целясь в живот. Но Игнатов и здесь не оплошал – наложив ладони одна на другую, сделал «вилку», с помощью которой перехватил руку противника в запястье и крутанул ее снизу вверх. Ноги незнакомца взмыли в воздух, и он рухнул на пол, выронив нож. В ту же секунду Игнатов сделал попытку поднять его с пола, но мужчина сильным ударом ноги в грудь отбросил сыщика к двери. Ударившись затылком о дверной косяк, Игнатов на долю секунды потерял концентрацию, и этого мгновения хватило его противнику, чтобы одним броском вскочить на ноги. Поднимать нож у него не было времени, поэтому он обрушил на сыщика град ударов кулаками, целясь в голову. Но Игнатов умело отбивал эти выпады, выставляя блоки, а затем и сам пошел в атаку. Ударом ноги по бедру противника, он заставил его слегка пригнуться, после чего нанес ему еще один мощный хук – на этот раз снизу в подбородок. От этого удара незнакомец буквально улетел в комнату, по пути споткнувшись о хрипящего Цыпу и спиной завалившись на пол. Не давая ему опомниться, Игнатов в три прыжка очутился в комнате и сделал попытку нанести удар ногой. Но незнакомец успел перехватить его ступню в полете и, вывернув ее в сторону, отбросил сыщика в угол. А сам вскочил на ноги и попытался выскочить в коридор. Но в это время Цыпа, который все еще был в сознании, схватил его рукой за брючину. Этих мгновений хватило Игнатову, чтобы настигнуть незнакомца и, схватив его за ворот пиджака, втянуть обратно в комнату. Мужчина попытался достать сыщика ударом локтя, но тот уклонился в сторону, успев опрокинуть противника на пол подсечкой. Однако падая, незнакомец увлек вместе с собой и Игнатова.

Оказавшись на полу, сыщик схватил с журнального столика вазу и швырнул ее в мужчину. Но тот ловко перехватил ее в миллиметре от своей головы и, вскочив на ноги, попытался использовать вазу как ударный инструмент. Игнатов ловко уворачивался от ударов, отступая в коридор, но затем улучил момент, подпрыгнул и ударом ступни в голову отбросил незнакомца в дальний угол комнаты – туда, где было окно на улицу. Уходя из дома, хозяйка оставила его открытым, чем и воспользовался незнакомец. Одним махом он запрыгнул на подоконник и сиганул вниз, благо это был всего лишь второй этаж. Игнатов бросился было за ним, но когда оказался на подоконнике, то услышал за спиной хрипы Цыпы. Всего лишь секунду он раздумывал, как ему поступить дальше, после чего спрыгнул с подоконника и бросился к истекающему кровью агенту. Удар ножа угодил в шею, поэтому, стянув с себя рубаху, Игнатов обмотал ее вокруг раны, а сам бросился на кухню к телефону, чтобы вызвать «скорую». Промедление в этом деле равнялось цене человеческой жизни.

15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

Сидя на лавке и вытирая полотенцем мокрую голову, Геннадий Красницкий с интересом наблюдал за тем, как в бассейне, из которого он сам пару минут назад выбрался, несколько мальчишек устроили стайерский заплыв. Как выяснилось вскоре, самым быстрым из них оказался смуглый узбечонок с выбритой наголо головой, который с помощью ловкого брасса обставил всех своих конкурентов, оторвавшись от них уже посередине заплыва.

– В былые годы мы с тобой, Геннадий, плавали не хуже, – раздался рядом с Красницким, хорошо знакомый ему голос.

Он принадлежал другу его детства Виктору Звонареву, с которым они, будучи такими же вот мальчишками, устраивали длительные заплывы в канале Анхор.

Встав со своего места, Красницкий обнял друга, после чего они уселись на лавку, стоявшую в самом углу бассейна, где почти не было посетителей. Звонарев вытянул вперед правую ногу, которую он повредил еще в юности, а инкрустированную трость, с которой никогда не расставался, пристроил рядом, прислонив ее к скамейке.

– Мы бы и сейчас могли дать фору этим мальчишкам, – продолжил Красницкий тему, начатую его приятелем.

– Не знаю как ты, Красный, а я уже старый, чтобы тягаться с молодыми, – покачал головой Звонарев.

– Что-то ты рано списываешь себя со счетов, Звонарь – нам с тобой слегка за сорок, – и Красницкий перевел взгляд на приятеля.

– Ты забываешь про мою ногу, которая с возрастом здоровее не становится.

– Для футбола она и в самом деле малопригодна, но не для плавания, – продолжал гнуть свое Геннадий.

– Ты же знаешь, что футбол я всегда любил больше всего на свете, – напомнил другу о своем главном пристрастии Звонарев. – Помнишь, как мы с утра до вечера гоняли мяч примерно на этом же самом месте?

В годы их детства на месте сегодняшнего водного Дворца спорта находился стадион «Динамо», который чуть позже, когда стадион с таким же названием возник в другом месте Ташкента, переименовали в «Пищевик». Именно здесь и играли в футбол в далекие 50-е годы ташкентские мальчишки, среди которых были будущая звезда ташкентского «Пахтакора» и сборной СССР Геннадий Красницкий и его школьный приятель Виктор Звонарев.

Ретроспекция.

24 мая 1953 года, воскресенье.

Ташкент, стадион «Пищевик»

– Ну что, «сквер», по гривеннику за проигрыш не слабо? – спросил у 13-летнего Красницкого рыжий паренек его же возраста из района Кашгарка, имея в виду, что в случае поражения проигравшая команда должна будет заплатить победителю по десять копеек с каждого проигравшего.

Вместо ответа Красницкий, который вместе со Звонаревым сегодня играл за команду, защищавшую знамена ташкентского микрорайона, расположенного рядом с центральным сквером имени Революции, подставил рыжему свою развернутую ладонь. Тот ударил по ней рукой, что означало – сделка состоялась. В каждой из команд играло по восемь человек, значит, выигрыш должен был составить восемьдесят копеек. Для взрослого это были не самые большие деньги (после недавнего апрельского снижения цен десяток яиц стал стоить 8 рублей 35 копеек, килограмм говядины – 12 рублей 50 копеек, а бутылка водки – 22 рубля 80 копеек), однако для подростков, которые выпрашивали мелочь у родителей, это была вполне приличная сумма. Но любовь к футболу у них была сильнее денег.

Судить игру должен был Анвар – студент физкультурного института, который частенько приходил на «Пищевик» в качестве практиканта – набирался опыта для будущей работы педагогом-физкультурником. Судил он честно, без мухлежа в какую-либо сторону, что, естественно, нравилось далеко не всем. Та же «Кашгарка», например, не любила проигрывать, поэтому частенько наседала на Рустама, требуя от него большей снисходительности в свою сторону. Но тот был непреклонен. Вот и теперь, прежде чем дать свисток к началу игры, он подозвал капитанов команд – Красницкого и рыжего – и заявил им прямо:

– Играем честно. Увижу мухлеж, прощать не буду и апелляции не принимаю.

Игра началась с яростных атак кашгарских, которые стали наседать на ворота «сквера» с левого фланга, где играл рыжий – самый активный их игрок. Но первый же удар, нанесенный им, был ловко перехвачен вратарем оборонявшихся. После чего тот одним броском переправил мяч точно на ногу Звонареву, который играл оттянутого хавбека. Искусно обыграв одного, а затем и второго «кашгарца», Виктор поднял голову и увидел набегающего по центру Красницкого. Последовал филигранный по точности пас прямо в ноги набегающему, и Красницкий, не мешкая ни секунды, ударил по мячу, вложив в этот удар всю свою силу. И выпущенный, будто из пушки мяч, устремился в правый от вратаря верхний угол ворот. Отчаянный бросок юного голкипера не сумел прервать этот прицельный удар из разряда неберущихся. Толпа зрителей, болевших за команду «сквера», вскочила со своих мест, оглашая стадион радостными криками.

«Кашгарцы» начали с центра, но теперь их атака развивалась по правому флангу, где у них играл рослый парень примерно на год старше всех остальных своих партнеров. Он ловко обыграл на замахе защитника из «сквера», но вместо того, чтобы пробить самому, навесил мяч в центр штрафной, куда успел переместиться рыжий парень. И тот, подпрыгнув выше всех, ударом по мячу головой направил его в левый от вратаря угол. Однако голкипер команды из «сквера» оказался более прыгучим, чем его коллега из противоположных ворот, и в длинном прыжку сумел зафиксировать мяч в руках. После чего ребята из «сквера» начали атаку. И снова она шла через тандем Звонарев – Красницкий, которые действовали настолько слаженно, что защита «кашгарцев» опять оказалась бессильна перед их действиями. Получив мяч от своего партнера, Красницкий в один прием виртуозно обыграл «кашгарского» защитника и, выйдя один на один с вратарем, не мудрствуя лукаво, одним движением перебросил мяч через его голову в сетку ворот. Счет стал 2 : 0 в пользу «сквера».

Весь остаток первого тайма «кашгарцы» предпринимали отчаянные попытки отквитать хотя бы один мяч, но сделать это им так и не удалось. После чего раздался свисток Анвара, возвестившего о том, что первая половина игры закончена. Игроки обеих команд потянулись к стоявшей возле трибун металлической бочке с питьевой водой, чтобы утолить жажду. Как только Красницкий со Звонаревым сделали это, к ним подошел парень, которого знала вся местная публика – это был Колька-фиксатый. Жил он на Кашгарке, на улице Навои, и пользовался дурной славой отъявленного хулигана, дружившего с уголовниками. Более того, его отец сидел в тюрьме за разбой и недавно пронесся слух, что он вскоре должен вернуться домой, согласно бериевской амнистии.

– Брысь сюда, длинный, – жестом позвал Красницкого Колька.

Геннадий обменялся взглядом со своим другом, после чего они подошли к фиксатому вместе.

– Еще одну «банку» нашим забьете, я вас на ножи поставлю, ясно? – пригрозил ребятам Колька, смачно сплюнул им под ноги и отправился на свое место на трибуне стадиона.

Глядя ему вслед, Звонарев спросил у друга:

– Что будем делать?

– Играть, как играли, – ответил Красницкий и сплюнул на землю точно так же, как это сделал до него фиксатый.

В результате вторая половина матча опять прошла при полном преимуществе ребят из «сквера», которые забили еще три мяча, пропустив в свои ворота всего лишь один. При этом два мяча у «сквера» забил Красницкий, а третий был на счету Виталия Суюнова.

Едва прозвучал свисток арбитра об окончании игры, как Красницкого подозвал к себе незнакомый мужчина средних лет.

– Тебя как зовут, парень? – спросил он у Геннадия.

Когда юный футболист назвал свои имя и фамилию, мужчина сделал то же самое:

– Я Иван Сергеевич Зубарев – футбольный тренер. Видел твою игру – впечатляет. Только вот в пас играть не любишь – сам норовишь гол забить. Но это дело поправимое, если серьезно футболом заниматься будешь. Хочешь попробовать?

– В каком смысле?

– В самом прямом – я тебя в нашу команду приглашаю.

– Я один не пойду, – мотнул головой Красницкий.

– То есть? – удивился тренер.

– Только со Звонарем, – ответил Геннадий и кивнул головой в сторону своего приятеля, который стоял в сторонке и молча наблюдал оттуда за всем происходящим.

– Ах, вот ты о чем, – улыбнулся тренер. – Ну, хорошо, приходите вместе. В воскресенье, в десять утра у нас здесь начнется тренировка.

Всю дорогу до дома друзья бурно обсуждали это событие. И так увлеклись этим делом, что не заметили, как впереди на пустынной улочке им навстречу вышли трое рослых ребят во главе с Колькой-фиксатым.

– Ну, что, шантрапа, решили со мной в дурочку поиграть? – играя желваками, произнес Колька, приближаясь к друзьям. – Сейчас мы вас учить будем старших слушаться. A-то я смотрю…

Однако договорить Колька не успел. Красницкий внезапно сорвался с места и, подбежав к фиксатому, схватил его за ворот рубашки и с помощью подсечки опрокинул на землю, успев крикнуть другу только два слова:

– Звонарь, беги!

Но Виктор не стал спасаться бегством. Схватив с земли камень, он запустил им в одного из друзей фиксатого. Бросок оказался таким же точным, как те пасы, которые Звонарев отдавал сегодня на футбольном поле. Схватившись за лицо, хулиган рухнул на пыльную улочку. А Виктор, не теряя времени, бросился с кулаками на второго хулигана. Но тот не стал искушать судьбу и пустился наутек. Воспользовавшись этим, Звонарев поспешил на выручку своему другу, которого Колька к этому времени успел повалить на землю и уже занес кулак для удара в голову. И тут в лицо ему полета горсть песка, брошенная Звонаревым. Ослепленный этим, Колька сделал шаг назад, оступился и повалился спиной на землю. А когда он, спустя несколько секунд, снова оказался на ногах и выхватил из брючного кармана складной нож, его противников рядом уже не было – они скрылись за ближайшим поворотом.

15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

– Жизнь невозможно повернуть назад и время ни на миг не остановишь, – продекламировал Красницкий слова из популярной песни Аллы Пугачевой, которая стала всесоюзным шлягером всего лишь полтора года назад.

Воспоминания о далеком прошлом, которым они с другом неожиданно предались, как нельзя лучше соответствовали словам из этой песни.

– Кстати, Пугачева в конце августа собирается приехать в Ташкент – будет выступать здесь на творческих вечерах Ильи Резника, – сообщил другу неожиданную новость Звонарев. – Если хочешь, могу достать билеты.

– Спасибо, но боюсь, что в августе меня не будет в Ташкенте, да и мысли мои будут заняты другим, – ответил Красницкий. – Кстати, именно об этом я и хотел с тобой поговорить, приглашая на эту встречу.

– Я так и подумал, что ты не ради экскурсов в прошлое пригласил меня в это место, – признался Звонарев. – Итак, я слушаю.

– Несколько дней назад меня вызывал к себе Рашидов, – после небольшой паузы начал свой рассказ Красницкий. – Он предложил мне возглавить «Звезду».

Речь шла о футбольной команде из родного города Шарафа Рашидова – Джизака, которая выступала в Первой лиге чемпионата СССР. Будучи ярым футбольным болельщиком, лидер Узбекистана особенно сильно переживал за успехи двух узбекских команд: родной для него «Звезды» и не менее родного ташкентского «Пахтакора», у истоков создания которого он стоял в далеком 1956 году.

– Как ты, наверное, знаешь, «Звезда» сейчас скатилась почти в конец турнирной таблицы, занимая восемнадцатое место, и может легко вылететь в низший дивизион, – продолжил свой рассказ Красницкий. – А в лидерах там ходит алма-атинский «Кайрат» – вечный раздражитель для узбеков. Сам понимаешь, для Рашидова такая ситуация не из приятных.

– Вообще-то у него сейчас голова должна болеть о другом, – не скрывая своего удивления, заметил Звонарев. – Чуть ли не вся республиканская элита говорит о том, что Москва собирается устроить нам публичную порку, а у нашего лидера, оказывается, футбол на уме. И вообще, ты же спишь и видишь себя в роли тренера родного «Пахтакора».

– Глупо на это надеяться, если там не плохо все ладится у Иштвана Секеча.

Под руководством этого обрусевшего венгра «Пахтакор» в прошлом году повторил свой рекорд двадцатилетней давности – занял шестое место в чемпионате СССР. А в этом году поставил целью и вовсе совершить невозможное – стать либо чемпионом, либо войти в тройку призеров. И судя по тому, как складывалась ситуация в чемпионате страны, шансы на подобный успех у «Пахтакора» были вполне реальные. Несмотря на то, что он пока занимал лишь седьмое место, однако отставание от лидера, одесского «Черноморца», составляло всего-то три очка. Поэтому мысли поменять Секеча на другого тренера ни у кого в Спорткомитете Узбекистана не было и в помине. Кстати, Звонарев об этом был осведомлен лучше, чем кто-либо другой – он в этом самом Спорткомитете как раз и работал, и именно в отделе футбола. В то время как Красницкий трудился в должности начальника отдела футбола, но только в республиканском ДФСО профсоюзов.

– А вот у Тихонова в «Звезде» дела явно не ладятся, – продолжил свою речь Красницкий.

Речь шла о нынешнем тренере «Звезды» Викторе Тихонове, с которым Красницкий в конце 50-х начинал свою футбольную карьеру в «Пахтакоре». Затем Тихонов играл в команде с таким же названием из Ташкентской области, а в конце 60-х ушел на тренерскую работу: тренировал команды «Чегарачи» и «Автомобилист» из Термеза. А в прошлом году возглавил «Звезду».

– И когда же ты собираешься отбыть в Джизак? – поинтересовался Звонарев.

– В августе, а пока Рашидов попросил меня о другом одолжении – надо съездить в Афганистан.

– На предмет чего? – насторожился Звонарев.

Прежде чем ответить, Красницкий придвинулся поближе к другу и, глядя ему в глаза, сообщил:

– Рашидов сообщил мне по секрету одну новость, которую я никому, кроме тебя, еще не говорил. Но ты как-никак мой самый близкий друг. В июле в Кабуле состоятся некие мероприятия, которые должны способствовать примирению двух враждующих правительственных партий – «Парчам» и «Хальк». Туда собираются пригласить и Рашидова, который, как ты знаешь, имеет большой авторитет среди местных узбеков. И для него эта поездка чрезвычайно важна для укрепления его позиций не только в Кабуле, но и в Москве.

– А ты тут причем? – продолжал удивляться Звонарев.

– При том, что на этих мероприятиях будет устроен футбольный турнир, в котором примут участие три команды: сборная Афганистана, наша «Звезда» и душанбинский «Памир».

Услышав эту новость, Звонарев по достоинству оценил задумку организаторов этого спортивного мероприятия. В Афганистане проживали большие диаспоры узбеков и таджиков, которые с удовольствием должны были наблюдать за противостоянием трех этих команд. Вряд ли бы этот турнир способствовал еще большему сближению этих диаспор, но пропагандистский эффект от него может иметь большой международный резонанс.

– Значит, ты поедешь на этот турнир в качестве тренера «Звезды»? – поинтересовался Звонарев.

– В том-то и дело, что нет. У «Звезды» и «Памира» на данный момент есть тренеры, а вот у афганцев он отсутствует. Ты же, наверное, в курсе, какая сложная там ситуация с футболом?

Звонарев, естественно, об этом знал. Самыми популярными видами спорта в Афганистане всегда считались национальная борьба и травяной хоккей. Причем в последнем афганцы считались сильнейшими в Азии, уступая лишь хоккеистам Индии. На третьем месте по популярности значился футбол, хотя первенство Афганистана по футболу никогда не разыгрывалось. Ведь подобные соревнования всегда связаны с переездами команд из города в город, а железных дорог в Афганистане нет. Зато регулярно проводились игры на первенство Кабула, в котором участвовали порядка 15 клубных команд. Сильнейшими среди них считались «Арионет», «Маореф» и команда Кабульского университета.

Что касается международных успехов, то и здесь похвастаться особо было нечем. На мировой арене афганский футбол появился в 1922 году, когда была создана их Футбольная федерация. Однако с 1930 года и до сего дня афганская сборная ни разу не смогла пробиться на чемпионаты мира, не сумев преодолеть групповой этап. И самое лучшее выступление афганской сборной было в 1951 году на Азиатских играх, на которых команда заняла четвертое место. А с тех пор, как случилась апрельская революция 1978 года и в стране вспыхнула гражданская война, афганцам стало вовсе не до футбола, поэтому на мировой арене они вообще не котировались. Да и внутри страны этот вид спорта с тех пор был заброшен и за последние пять лет о нем мало кто вспоминал.

– Чья же это инициатива позвать именно тебя на пост тренера сборной Афганистана – неужели Рашидова? – после небольшой паузы задал очередной вопрос Звонарев.

– А ты помнишь такого футболиста Амредина Кареми?

Эта фамилия тут же воскресила в памяти Звонарева события далекого 1961 года, когда в Ташкент приезжали сразу несколько футбольных команд из Афганистана, чтобы провести ряд товарищеских встреч с «Пахтакором». Это были два клуба из Кабула – «Арионет» и «Маореф», а также олимпийская сборная. Именно в составе последней и выступал защитник Амредин Кареми, о котором сегодня вспомнил Красницкий.

Ретроспекция.

27 августа 1961 года, понедельник.

Стадион «Пахтакор», товарищеская встреча «Пахтакор» – олимпийская сборная Афганистана

Переполненный до отказа стадион буквально замер в ожидании. После сноса на подступах к штрафной площадке афганцев лучшего бомбардира ташкентцев Геннадия Красницкого, судья назначил штрафной удар. Как это было заведено, исполнять его должен был сам пострадавший, у которого был один из самых мощных ударов не только в Узбекистане, но и во всем Советском Союзе. К тому моменту чемпионат СССР уже перевалил за свой экватор и «Пахтакор» успел сыграть двадцать матчей. И в них на долю Красницкого выпало больше всех забитых мячей в команде – пятнадцать. Причем в двух играх он отметился хет-триками (забил по три мяча) – против московского ЦСКА (второй матч сезона) и минской «Беларуси» (четвертый матч). При этом три мяча были забиты Красницким с пенальти (за всю свою футбольную карьеру он пробьет их несколько десятков и только лишь один (!) раз промажет) и еще несколько со стандартов – со штрафных, по части которых этот футболист тоже был большой мастак. Иной раз в одном матче он мог пробивать их по 8-ю штук и один обязательно забивал. Красницкий в команде выполнял роль выдвинутого вперед центра нападения, и защитники соперников в основном вступали в единоборство с ним возле линии своей штрафной площади. Естественно, много фолили, чем и объяснялось такое большое количество штрафных, которые выполнял Красницкий.

В первом матче против кабульского «Арионета», который состоялся два дня назад и где была зафиксирована ничья 2:2, было назначено несколько штрафных. Красницкий пробил четыре из них, однако голами так и не отметился (у ташкентцев забили Идгай Тазетдинов и Юрий Беляков). И вот теперь в матче против олимпийской сборной Афганистана на долю Красницкого выпал первый штрафной, который мог оформиться в первый гол в этом поединке (на тот момент на табло красовались цифры о: о). Во всяком случае, практически весь стадион ждал от своего лучшего бомбардира именно этого события – гола.

Красницкий взял мяч в руки и аккуратно положил его на траву ниппелем вверх, а дольками покрышки вертикально. Это был его традиционный маневр, который он совершал всегда, когда пробивал штрафной. Именно таким способом он закручивал мяч в сетку ворот. Разобравшись с мячом, Красницкий отошел на несколько метров назад, при этом внимательно наблюдая за действиями соперника. Оценке нападающего была подвергнута «стенка» (как поставлена), позиция вратаря (где стоит). Наконец, когда все эти действия были произведены и судья дал свисток для удара, Красницкий начал свой разбег. Он бежал к мячу, целиком сосредоточившись на нем и не глядя на ворота. Поскольку стенка была выстроена правильно, и вратарь занял самую удобную для себя позицию, Красницкий решил не подрезать мяч ударом внутренней стороной стопы, а «зарядить» по нему пыром – на силу. Расчет был на то, что стенка дрогнет, расступиться и тогда мяч, как пушечное ядро влетит в ворота точно под перекладиной.

Все так и вышло, как рассчитал Красницкий. Стенка, действительно, дрогнула и расступилась. Однако в последний момент один из игроков афганцев – защитник Амредин Кареми – сначала сделав шаг в сторону, затем внезапно бросился навстречу мячу, выставив вперед свою грудь. И кожаный мяч, превращенный энергией мощного удара в подобие пушечного ядра, буквально впечатался в грудную клетку футболиста, отбросив его на несколько метров назад. Мяч был отбит и в ворота не попал, однако защитник так и остался лежать на газоне, не подавая признаков жизни. Всем присутствующим стало понятно, что случилось нечто экстраординарное.

Первым к своему товарищу бросились афганские футболисты, которые практически сразу стали громко звать к себе врача команды. И тот мгновенно вскочил с тренерской лавочки и бросился на этот зов. Когда он подбежал к Кареми, то сразу определил, что тот находится без сознания. Послушав у него пульс, врач стал приводить в чувство футболиста. Игроки обеих команд столпились вокруг лежащего коллеги, с тревогой наблюдая за происходящим. И ближе всех к Кареми стоял Красницкий, который больше всех чувствовал свою вину за происшедшее. Хотя, естественно, никто и не думал обвинять его в случившемся – ведь все участники этого инцидента были мужчинами, играющими в достаточно жесткую игру под названием футбол.

Наконец, манипуляции врача возымели положительный эффект – пострадавший открыл глаза. А спустя еще несколько минут уже поднялся с газона и сам пожал руку Красницкому, тем самым снимая последние вопросы по поводу его возможной вины в произошедшем. И игра возобновилась снова, причем Кареми наотрез отказался садиться на скамейку запасных и доиграл матч до конца. Он завершился победой ташкентцев со счетом 4:1, причем третий гол забил со штрафного Красницкий. Правда, на этот раз он не стал пугать соперников очередным ударом на силу, а воспользовался «крученым», послав мяч чуть выше стенки в незащищенную вратарем «девятку».

15 июня 1983 года, среда.

Ташкент, водный Дворец спорта имени Митрофанова

– А причем здесь этот парень, которого ты в шестьдесят первом едва не отправил на тот свет? – поинтересовался Звонарев.

– Он теперь возглавляет отдел футбола в афганском спорткомитете и специально приехал к Рашидову, чтобы просить его за меня. Ты ведь знаешь, какое большое значение Шараф Рашидович придает нашим отношением с Афганистаном.

Вопрос был риторическим, поскольку всем было известно, что именно Рашидов был тем мостиком, который связывал советское руководство с руководителями этой мусульманской страны. Ведь именно в Ташкенте находился штаб Туркестанского военного округа, откуда координировались основные боевые действия советских войск на территории Афганистана (штаб Среднеазиатского военного круга, располагался в Алма-Ате). Именно из Ташкента исходили почти все инициативы и в мирных взаимоотношениях с Афганистаном: сюда приезжали афганские лидеры на переговоры, здесь в большом количестве учились афганские студенты, отсюда на днях должен был начать летать ближайший пассажирский самолет до Кабула (всего полтора часа лета на Ту-154).

– Короче, ты согласился и теперь хочешь узнать мое мнение? – спросил друга Звонарев.

– Не только. Конечно, желание Рашидова для всех здесь закон, но ты сам сказал, какие времена нынче на дворе. Поэтому, если в Спорткомитете кто-то будет тормозить мое назначение в Джизак, вставлять палки в колеса, поспособствуй моему возвращению на тренерскую работу. Ты же знаешь, как я устал от этой канцелярской волокиты – хочу опять к реальному футболу вернуться.

– Видимо, ты во мне сомневаешься, если лично просишь об этом одолжении? Как будто без этой просьбы я бы играл не на твоей, а на чужой стороне?

Красницкий ожидал этого вопроса, но ответил на него не сразу. Сложив вчетверо уже успевшее высохнуть полотенце, он какое-то время наблюдал за плескавшимися в бассейне детьми, после чего, наконец, ответил приятелю:

– В последние годы, Звонарь, ты изменился – стал каким-то чужим.

– А ты не изменился? – вопросом на вопрос ответил Звонарев.

– Наверное, и я тоже, – согласно кивнул головой Красницкий. – Мы все меняемся с возрастом, особенно если судьба возносит нас на вершину власти. А ты, в отличие от меня, вхож в большие кабинеты и рано или поздно можешь возглавить Спорткомитет. Видимо, это заставляет тебя несколько дистанцироваться от былых привязанностей. Но я не в обиде на тебя – жизнь есть жизнь. Я прошу только об одном – в память о нашем общем детстве помочь мне вернуться в большой футбол.

Сказав это, Красницкий повернул голову, чтобы посмотреть другу в глаза. Но тот предпочел не встречаться с ним взглядом. Хотя с ответом не задержался:

– Красный, я, конечно, человек далеко не идеальный, но про наше детство и юность вспоминаю так же часто, как и ты. И ничего из того времени не забыл. Поэтому я постараюсь выполнить твою просьбу. Так что смело поезжай в Афганистан и ни о чем не беспокойся.

– Спасибо, Звонарь, – поблагодарил друга Красницкий и, первым поднявшись со скамейки, направился в раздевалку.

Если бы он вдруг обернулся, то заметил бы пристальный взгляд своего друга, направленный ему в спину. И этот взгляд не сулил бывшему футболисту ничего хорошего.

15 июня 1983 года, среда.

Пакистан, Равалпинди, посольство США, резидентура ЦРУ

Резидент ЦРУ в Пакистане Говард Хант достал из большой коробки, стоявшей на массивном трюмо в его кабинете, гаванскую сигару, с помощью щипчиков откусил у нее головку и щелкнул зажигалкой. Спустя несколько секунд по всему кабинету распространился изысканный аромат отборного табака, выращенного на плантациях далекой от Пакистана Гаваны.

– Знаете, Хью, в чем заключен секрет особенного аромата кубинской сигары? – спросил Хант у своего заместителя Хью Лессарта, возвращаясь в кресло. – Ее начиняют тремя типами листьев – воладо, сэко и лихеро. Этот наполнитель называется бонча и его скрепляет еще один тонкий лист – капа. При этом наиболее важным и создающим основной аромат сигары является средний лист – сэко или форталеса. Именно его мы сейчас с вами и вдыхаем, получая истинное наслаждение.

– Наслаждаетесь вы, мистер Харт, поскольку я человек некурящий и вынужден все это терпеть, чтобы не нарушать субординацию, – ответил шефу его заместитель.

– С каких это пор вы стали некурящим? – искренне удивился Харт.

– С прошлой недели, – и Лессарт извлек из кармана своего пиджака коробочку с леденцами, которые помогали ему бороться с табачным искушением.

– Знаете, что написал по этому поводу Марк Твен? – спросил Харт и тут же продекламировал: – «Бросить курить легко, да я и сам делал это раз сто».

Сказав это, шеф ЦРУ рассмеялся и демонстративно выпустил кольцо дыма в потолок. После чего лицо его стало серьезным, и он вернулся к главной теме их разговора, ради которой, собственно, его заместитель к нему и пришел.

– Итак, Хью, что там за важное сообщение пришло к нам из Кабула?

Речь шла о шифровке, присланной отделом Агентства национальной безопасности (АНБ), расположенным в посольстве США в Кабуле. Это подразделение занималось перехватом линий и средств связи иностранных государств, дешифрованием и обработкой перехваченных материалов. Для этого использовалась сложная электронная аппаратура, установленная на разведывательных спутниках Земли, на кораблях и самолетах специального назначения, на военных базах и других объектах Соединенных Штатов, раскинутых по всему миру, и в зданиях многих дипломатических представительств США за границей. С тех пор как советские войска вошли в Афганистан, кабульское отделение АНБ разработало специальную программу перехвата радиорелейных и радиотелефонных линий связи находящихся в Афганистане вооруженных сил СССР и формирований афганских правительственных войск, действующих против моджахедов. Курировал этот процесс в афганской столице Джек Робертс, который до этого работал в таком же подразделении АНБ в Москве, где он выдавал себя за сотрудника аппарата атташе по вопросам обороны. В сферу его компетенции там входили программы АНБ – ЦРУ – РУМО (разведка Пентагона) под кодовым названием «Кобра эйс» и «Гамма гуппи», нацеленные на «просвечивание» средствами радиоразведки Москвы и Подмосковья. Но год назад Робертс был переброшен в Кабул, где продолжил свою деятельность в качестве электронного разведчика. Перехваченная его подразделением в американском посольстве в Кабуле информация оперативно передавалась Межведомственной пакистанской разведке (ISI) и моджахедам.

Прежде чем ответить шефу, Лессарт извлек из кожаной папки, лежащей перед ним на столе, некий документ, который он передал Харту. Но тот не стал его читать, положил перед собой и произнес:

– Не хочется ломать глаза, дружище. Будет лучше, если вы в общих чертах обрисуете мне смысл этой депеши, если, конечно, в ней действительно есть нечто серьезное. А то я заметил, что в последнее время наши кабульские коллеги кормят нас всякой ерундой, не стоящей и выеденного яйца.

– На этот раз донесение стоящее, мистер Харт, – ответил Лессарт. – В нем сообщается, что наши коллеги из АНБ перехватили разговор Бабрака Кармаля по секретной телефонной линии с советским послом Фикрятом Табеевым. Кармаль сообщает, что в июле они планируют организовать в Кабуле торжества под названием «Сплоченность и единство», чтобы показать стране и всему миру, что раскол между «Парчамом» и «Хальком» успешно преодолен.

Речь шла о давней вражде между двумя крыльями Народно-демократической партии Афганистана – «Парчам» (Знамя) и «Хальк» (Народ). На первый взгляд в основе этого раскола лежали теоретические различия. Однако на самом деле все было куда более сложнее и серьезнее. Корни этих разногласий лежали практически не в теории, а в традиционных «культурных источниках», а именно – в этнических, социальных, классовых, национальных различиях, в прочном взаимном презрении между кабульцами и провинциалами, в личной приверженности отдельным лидерам (весьма характерная черта у афганцев) и в борьбе за власть между этими лидерами. Так, парчамисты в большинстве своем представляли зажиточные слои населения, были выходцами из процветающих семей, большей частью из интеллигенции. Вот и их лидер Бабрак Кармаль был пуштуном (их среди парчамистов было большинство) и сыном армейского генерала.

Что касается халькистов, то они в основном были уроженцами периферийных районов, причем тоже в большинстве своем пуштуны (меньшинство составляли таджики). Не будучи столь зажиточными, как парчамисты, халькисты были более активными, имели тесные связи с народом и демократическими слоями общества. Среди них чаще встречались служащие низших рангов госаппарата и учебных заведений, инженерно-технические работники предприятий государственного сектора, офицеры младшего состава (особенно ВВС и танковых частей). Халькисты считали себя настоящими революционерами, а парчамистов – выразителями интересов буржуазии.

– И что, это мероприятие действительно может сплотить этих пауков, сидящих в одной банке? – поинтересовался Харт.

– Конечно же, нет – это всего лишь очередная попытка закамуфлировать эту проблему с помощью косметики, – ответил Лессарт. – Видимо, Кармаль пошел на нее, чтобы помочь Андропову в его попытках умиротворить ООН – показать, что Афганистан вполне может справиться со своими внутренними проблемами без активной помощи Советов.

Но все сведущие люди прекрасно понимают, что это неуклюжая попытка выдать желаемое за действительное.

– Тогда что такого ценного в этом сообщение АНБ? – удивился Харт, выпуская изо рта очередную порцию дыма.

– Дело в том, что на эти торжества в Кабул афганское руководство намечает пригласить лидера Узбекистана Шарафа Рашидова и его афганского соплеменника генерала Рашида Дустума.

Этот 29-летний узбек из Афганистана, родившийся в бедной семье дехканина в кишлаке Ходжадукух уезда Шибирган провинции Джаузджан, в 1980 году проходил учебу в СССР. А когда вернулся на родину, начал службу в органах госбезопасности просоветского афганского правительства. В 1979 году Дустум вступил в НДПА – во фракцию «Парчам». И тогда же стал командиром 53-й дивизии правительственных войск, состоящей преимущественно из узбеков. Эта дивизия контролировала почти весь север Афганистана, граничивший с Узбекистаном.

Услышав фамилии двух этих влиятельных узбеков, Харт на секунду застыл с сигарой в зубах. После чего придвинул кресло поближе к столу и, взяв в руки донесение АНБ, быстро пробежал его глазами. Затем вновь перевел взгляд на своего помощника и спросил:

– Значит, в определенный день сразу двое важных узбеков и Бабрак Кармаль вкупе со своими сподвижниками окажутся в одном и том же месте?

– Совершенно верно, – кивнул головой Лессарт. – В апреле Рашидов был в Кабуле один, а здесь он будет с Дустумом. И у нас есть возможность прихлопнуть их всех одним ударом.

– Но ведь Рашидов и Кармаль стоят на разных позициях по вопросу вывода советских войск из Афганистана, – напомнил своему помощнику известный факт шеф ЦРУ. – Если Рашидов ратует за этот вывод, то Кармаль против него. Поэтому, какой резон нам в таком случае убирать последнего?

– Кармаль пьяница и многим уже надоел – как афганцам, так и русским. Но в Москве не решаются его убрать – там идет борьба за него между КГБ и армией. Ведь вы же знаете, что за Кармалем и его парчамистами стоит КГБ, а за халькистами, которых большинство в афганской армии, стоят советские генералы. Чекисты хотят остаться в Афганистане, военные – в большинстве своем нет. И пока Кармаль жив, этот спор за него может продолжаться вечно. Но если мы его прихлопнем, то возникнет угроза хаоса. При таком раскладе чекисты приведут к власти своего человека – главу афганской госбезопасности Наджиба. Ведь только ХАД огнем и мечом сможет гарантировать сохранение порядка внутри афганского руководства. А это означает, что советские войска останутся в Афганистане еще на достаточно продолжительный срок.

– Толково мыслите, Лессарт, – похвалил своего помощника Харт, вновь откинувшись на спинку кресла.

Его сигара за это время успела потухнуть, поэтому он снова щелкнул зажигалкой. Он был доволен услышанным, поскольку это позволяло ему доложить в Лэнгли план операции по уничтожению сразу трех нежелательных деятелей из числа врагов США и выдать этот план за свой собственный. О своем заместителе Харт в эти минуты не думал. Впрочем, длилось это недолго, поскольку шеф ЦРУ не услышал от Лессарта деталей предстоящей операции. А они у него наверняка были – в этом Харт не сомневался, прекрасно зная аналитические возможности своего заместителя.

– Дружище, вы наверняка уже прикинули приблизительный план этой ликвидации, – вновь обратился к Лессарту его шеф.

– Если вы обратили внимание на донесение, там упоминается футбольный турнир «Дусти», по-афгански «Дружба», на кабульском стадионе Гази, на финале которого должны присутствовать интересующие нас объекты, – продолжил свой доклад Лессарт. – Я навел справки. Этот стадион находится в центре города, вместимость – более тридцати тысяч зрителей. Кстати, в 1963 году на нем давал свой концерт Дюк Эллингтон в рамках своего турне, спонсируемого нашим госдепартаментом. Но это так, к слову. Короче, лучшего места для того, чтобы одним ударом накрыть всю верхушку, придумать трудно.

– Но ведь стадион будет охраняться не двойным, а тройным кольцом охраны, – резонно предположил Харт.

– Значит, надо попытаться подобраться к ним не снаружи, а изнутри стадиона.

– И у вас уже есть план, как это сделать?

– Пока нет, но у нас есть в запасе ровно месяц – достаточное время для того, чтобы детально обсосать эту акцию.

– Ну, что же, Хью, вы славно поработали, – похвалил своего заместителя Харт. – Ступайте и обсасывайте эту идею дальше. А я пока пососу свою сигару.

«Лучше бы ты пососал мой член», – выругался про себя Лессарт, поднимаясь со стула. Он прекрасно знал, что его шеф наверняка сразу после его ухода свяжется с Лэнгли, чтобы приписать все лавры этой операции себе. Но Лессарту было на это наплевать. В отличие от своего шефа, который родился в семье инженера, а в Пакистан был прислан из Ирана, где он участвовал в неудачной операции по освобождению американских заложников, Лессарт был потомственный разведчик, для которого интересы дела всегда были важнее почестей и наград.

16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Орехово-Борисово, Домодедовская улица, 160-е отделение милиции.

Начальник отдела уголовного розыска майор Илья Белоус внимательно разглядывал, разложенные на столе фотографии, которые принес Алексей Игнатов. На снимках было изображение японской миниатюрной скульптуры, похожей на брелок. Изделие было изображено одно и то же, но с самых разных ракурсов и различной величины. Скульптура представляла собой композицию, на которой некий мужчина восседал верхом на черепахе.

– Где-то я подобное уже видел, – разглядывая очередную фотографию, произнес Белоус.

– Судя по всему, в кино, Илья Максимович – три года назад по телевидению прошел детский телефильм «Каникулы Кроша», где речь шла именно о таких вот скульптурках, – напомнил начальнику события недавнего прошлого Игнатов. – Нэцкэ называются.

– Да, точно – с сыном как раз это кино и смотрели, – подтвердил слова сыщика майор. – Получается, из-за этих вот фотографий тот неизвестный мужик отправил Цыпу в реанимацию, да и тебя едва не подрезал?

– Я тоже так считаю, поскольку делать это из-за газеты «Советский спорт» смысла нет никакого, – согласился Игнатов.

– Кстати, про газету – в ней что-то интересное имеется? – поднял глаза на подчиненного майор.

– Судя по всему, она была куплена не в киоске, – сообщил Игнатов. – Внизу на первой странице есть карандашная пометка из двух цифр – шесть и двенадцать. Так делают почтальоны, указывая номер дома и квартиры, где обитает подписчик газеты. Она, кстати, свежая – номер от 13 июня. Есть еще одна любопытная пометка на третьей странице – там, где указаны результаты футбольных матчей за прошедший тур. Так вот один матч выделен – обведен шариковой ручкой. Это игра между ереванским «Араратом» и ташкентским «Пахтакором» от 11 июня. Узбеки победили 2:1.

– Где играли?

– В том-то и дело, что в Ереване. Ташкентцы в этом сезоне отменно выступают – вполне могут и чемпионами стать.

– Значит, владелец этой газеты болельщик «Арарата» или «Пахтакора». Это нам что-нибудь дает?

– Дает – что иголку придется искать в бо-о-ольшом стогу сена, – усмехнулся Игнатов. – Впрочем, в дипломате была еще одна штуковина, которая гораздо интереснее всего остального.

Произнеся это, сыщик расстегнул пуговицу на нагрудном кармане рубашки и извлек на свет небольшой предмет из пластмассы, который был похож на большую пуговицу, и положил его на стол. Взяв предмет в руки, Белоус стал внимательно его разглядывать. После чего вопросительно посмотрел на Игнатова.

– Как мне объяснили эксперты из нашего РУВД, это радиомаяк, – дал свое пояснение сыщик. – Он был спрятан в боковом кармашке чемодана-дипломата.

– А про пальчики на дипломате эксперты ничего не говорили?

– Их там вагон и маленькая тележка, но результаты по ним, сами понимаете, будут не сразу.

Майор снова взял в руки радиомаяк и после небольшого осмотра задал Игнатову очередной вопрос:

– Что думаешь по поводу этой штуковины? Как я знаю, в наших магазинах она не продается.

– Вот именно, – согласно кивнул головой Белоус. – Это импортная вещица, которую обычно используют за границей для поиска пропавших предметов. Иногда ими оснащают даже домашних животных, чтобы найти, например, пропавшую кошку. А порой и детей такими штуками метят, чтобы далеко от дома не убегали. Вы же знаете, какая там преступность – киднеппинг называется.

– Лично я не знаю – не бывал, – честно признался майор, после чего добавил: – Но газеты регулярно почитываю, особенно рубрику «Два мира – две преступности».

Положив радиомаячок на стол, майор поднялся со стула и подошел к раскрытому настежь окну, выходящему на проезжую часть Домодедовской улицы. Достав из кармана кителя пачку «Пегаса», Белоус извлек из нее сигарету, отправил ее в рот и щелкнул зажигалкой. Сделав глубокую затяжку и выдохнув дым в окно, майор вновь обернулся к Игнатову и спросил:

– Получается, этот неизвестный с ножиком вычислил вас по радиомаячку?

– Да, есть такой приборчик – радиопеленгатор называется, – ответил Игнатов. – Действует в радиусе километра. А приехал этот неизвестный на «мерседесе» – это мне Цыпа успел рассказать в момент своего прихода.

– Как он, кстати? – поинтересовался судьбой пострадавшего Белоус.

– Пока без сознания в Склифе, – сообщил Игнатов. – Но врачи говорят, что надежда есть.

– Значит, будем надеяться на нашу медицину – самую бесплатную в мире, – резюмировал Белоус. – А вот что касается этого бандюгана, то он, судя по всему, по заграницам мотается, если у него в дипломате был импортный радиомаячок, а сам дипломат он оставил в машине иностранного производства.

– Судя по внешнему виду, на иностранца или дипломата он не тянет, – высказал свои сомнения Игнатов. – Разве что на спортсмена.

И сыщик взял со стола фоторобот преступника, который он лично помогал создавать вчера поздно вечером эксперту. С фотографии на него смотрело лицо, почти стопроцентно похожее на вчерашнего незнакомца.

– Но спортсмены как раз по заграницам частенько разъезжают, – продолжал делиться своими соображениями Белоус. – Да и аэропорт Домодедово у нас под боком. Ты запрос в ГАИ подавал – в Москве таких машин все-таки немного?

Вместо ответа Игнатов кивнул головой, а сам тем временем спрятал радиомаячок в карман и стал собирать в стопку фотографии со стола.

– Кстати, и эти нэцкэ тоже указывают на то, что хозяин этих фотографий может иметь выходы на заграницу, – возвращаясь от окна к столу, произнес Белоус. – Здесь явно коллекционеры завязаны – нэцкэ-то, видать, не простое. Может, «конторских» подключить – чего нам с этим бандюганом возиться?

– У меня после увольнения из МУРа к чекистам серьезные претензии, – возразил на это предложение начальника Игнатов. – Сам попробую разобраться. Начну с нэцкэ – у меня через два часа как раз встреча с одним коллекционером назначена. А потом, даст бог, и другие результаты нарисуются – из ГАИ и про пальчики на дипломате.

16 июня 1983 года, четверг Ташкент, парк имени Тельмана

Найдя одинокую скамейку на дальней парковой аллее, Виктор Звонарев опустился на нее и блаженно вытянул вперед правую ногу, которая изрядно устала, пока ее хозяин шагал по достаточно обширной территории парка. Последний был открыт в 1934 году и назван в честь знаменитого немецкого коммуниста Эрнста Тельмана, казненного во время войны фашистами в концлагере Бухенвальд. В годы своей юности Звонарев частенько приходил сюда со своими друзьями, чтобы покататься на аттракционах и поиграть в шахматы. А еще здесь был зоопарк, который тоже привлекал к себе толпы ташкентской ребятни. Однако с тех пор утекло много воды, и Звонарев уже успел забыть, когда в последний раз он бродил по тенистым аллеям этого парка, вдыхая аромат, который источали растущие здесь липы, каштаны и акации. Поэтому, когда его куратор из КГБ назначил ему местом встречи именно этот парк, Звонарев в глубине души обрадовался возможности оказаться в тех местах, которые он помнил с детства. Вот почему он пришел сюда на полчаса раньше – чтобы успеть подольше побыть наедине со своими воспоминаниями.

Опершись на трость, на которую он примостил руки, а на них подбородок, Звонарев настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как рядом с ним на лавку присел мужчина с убеленными сединой висками.

– Добрый день, Виктор Сергеевич, – поздоровался мужчина. – Извините, что помешал вашим детским воспоминаниям.

– Добрый, Игорь Васильевич, – кивнул головой Звонарев. – Как вы угадали, о чем я думаю?

– Очень просто – я сам, пока сюда шел, вспоминал свое детство. Вы, например, знаете, что в сорок втором году вот в том месте справа от нас, где сейчас стоит пустующая беседка, снимали финал знаменитого фильма «Два бойца»?

– А вам откуда это известно? – удивился Звонарев.

– Будучи мальчишками, мы прибегали сюда и наблюдали за съемками. Помните, там в финале герой Марка Бернеса со своим однополчанином отбиваются в доте от полчищ наседающих на них фашистов? Так вот эту атаку снимали именно здесь. А песню «Темная ночь» запечатлели в кинотеатре «Ватан», который в те годы был превращен в съемочный павильон.

– Интересные подробности, – поблагодарил за услышанное своего собеседника Звонарев. – Но я позвал вас сюда не для того, чтобы мы смогли поделиться друг с другом нашими детскими воспоминаниями. Мне хватило их вчера, когда я встречался в бассейне с Геннадием Красницким.

– Он что-то заподозрил? – насторожился чекист.

– Не думаю, но он заметил, что я изменился. Причем, по его словам, не в лучшую сторону.

– Это всего лишь обобщение, – не скрывая своего удовлетворения, заметил Игорь Васильевич. – Я же грешным делом подумал, что он сумел докопаться до более глубинных вещей в ваших взаимоотношениях.

– Рано или поздно, но он это сделает.

– Если вы ему не поможете, то вряд ли. Не смог же он вас раскусить за эти два десятка лет.

– Вот именно, что двадцать лет я живу в этом аду. И втянули меня в эту историю вы, – голосом полным негодования, обратился к собеседнику Звонарев.

– Ошибаетесь, – покачал головой чекист. – Вы попали в поле нашего зрения уже сформировавшимся негодяем. Не лгите самому себе, Виктор Сергеевич.

– Я был тогда слишком молод, – продолжал негодовать Звонарев. – А вы, вместо того, чтобы вразумить меня, воспользовались моим тогдашним состоянием.

– А мы не благотворительная организация, чтобы всем помогать. Впрочем, вам-то мы как раз и помогли – наверх вы вознеслись благодаря нашей помощи.

– Но чем я за это расплатился?

– А вы разве не знаете, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке? Впрочем, у вас был выбор, и вы его сделали. Вас вела зависть, а завистливое око, как известно, видит далеко. Соглашаясь на сотрудничество с нами, вы прекрасно понимали, что потеряете и что приобретете. И последнее в итоге перевесило. Чего же теперь убиваться? Или это у вас возрастное? Как там Алишер Навои говорил о вашем брате-завистнике: «Скряга погибает от того, что мучит сам себя, а завистник болеет из-за своих поступков».

– А у вашего брата-чекиста, значит, ничего не болит?

– Случается, мы же тоже люди, – кивнул головой Игорь Васильевич. – Однако нюни мы стараемся не распускать. Так что забудьте про ваше проклятое прошлое – оно вам только жить мешает.

– А если не получается забыть? – сказав это, Звонарев поднялся со скамейки и, опираясь на трость, сделал несколько шагов вперед.

Чекист остался на своем месте, понимая чутьем профессионала, что в таком состоянии его собеседника лучше не трогать. Пусть лучше он немного побудет наедине со своими мыслями.

Ретроспекция.

8 сентября 1957 года, воскресенье.

Ташкент, стадион «Пищевик»

Звонарев догнал Красницкого на выходе из раздевалки, когда уже вся команда «Пищевика» во главе с новым тренером Геннадием Васильевичем Ермаковым выбежала на поле.

– Красный, подожди, разговор есть, – обратился Звонарев к другу, касаясь рукой его локтя.

Красницкий остановился и выразительно посмотрел на приятеля: дескать, ну что, говори.

– Поговори с Василичем – пусть поставит меня сегодня в пару с тобой.

Эта просьба была не случайной. На сегодняшней игре должен был присутствовать тренер Давид Берлин, который отбирал талантливых футболистов в молодежную сборную Узбекистана – ей в октябре предстояло выступать во Фрунзе на Спартакиаде республик Средней Азии и Казахстана. Красницкого туда уже отобрали, а для Звонарева это был последний шанс пробиться вслед за другом в эту же сборную.

– Звонарь, ты же знаешь, что мое слово вряд ли может что-то решить, – развел руками Красницкий. – К тому же ты сам виноват. В последних играх ты здорово сдал, а Стас Стадник наоборот прибавил. Мы с ним на пару в трех последних играх двенадцать мячей наколотили. Неужели ты думаешь, что Василич разрушит такую связку?

– Но ты мне друг или не друг? – продолжал гнуть свою линию Звонарев.

– Друг, конечно, – кивнул головой Красницкий. – Но что-то ты поздно об этом вспомнил. Когда я тебя по-дружески попросил не пропускать тренировки, ты что мне ответил? Что тебя и без тренировок из команды никто не отчислит. Тебя и правда не отчислили, но место твое Стасу досталось. И он, в отличие от тебя, за это место землю грызет зубами. Поэтому ты сам виноват, что в сборную взяли его, а не тебя.

– Значит, он тебе дороже стал, чем я?

– Дурак ты, Звонарь, – беззлобно произнес Красницкий и, проведя рукой по стриженой голове друга, отправился к команде.

Спустя минуту к нему присоединился и Звонарев. Только он занял место не на поле, на своем привычном месте полузащитника за спиной Красницкого, а на лавке для запасных игроков. И на поле в той игре он так и не вышел. Более того, когда счет на табло был уже 6:1 в пользу «Пищевика», причем четыре гола были на счету Красницкого, которому ассистировал Стадник, Звонарев поднялся со своего места и уныло побрел в раздевалку. На этот его демарш никто не обратил внимания.

Переодевшись, Звонарев покинул стадион и пешком побрел домой. Вдруг сзади его кто-то окликнул. Он обернулся, и увидел Зою – девушку, которая с недавних пор встречалась с Красницким.

– Привет, Витя! – поздоровалась девушка.

По ее раскрасневшемуся лицу было видно, что она куда-то торопилась.

– Что, игра уже закончилась? – спросила Зоя, имея в виду футбольный матч, в котором «Пищевик» встречался с командой «Трудовых резервов».

– Нет, еще играют, – ответил Звонарев.

– Тогда почему ты здесь? – удивилась девушка.

– А что мне там делать – твоему Генке Стас Стадник «снаряды» подносит. Уже на четыре гола поднес.

– Долго еще играть будут? – поинтересовалась Зоя.

– Только второй тайм начался.

– Значит, я еще успею концовку посмотреть, – и, махнув Звонареву рукой, девушка побежала к стадиону.

Глядя на ее изящную фигурку, удаляющуюся от него, Звонарев подумал: «Везет же Красному – он и в сборную попал, и такую деваху себе отхватил. А мне, получается, шиш с маслом».

Размышляя над превратностями своей судьбы, Звонарев вышел на Пролетарскую улицу и стал переходить дорогу. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как из-за поворота выскочил «Москвич» зеленого цвета, водитель которого стал отчаянно ему сигналить. Услышав этот звук, Звонарев инстинктивно подался назад и, очутившись на полосе встречного движения, угодил под колеса серебристой «Победы». Удар пришелся по правому бедру Звонарева и был настолько сильным, что парня отбросило на несколько метров вперед. Теряя сознание, Звонарев успел только подумать: «Все, отыгрался».

16 июня 1983 года, четверг.

Ташкент, парк имени Тельмана

Постояв несколько минут спиной к чекисту, Звонарев, наконец, вернулся на свое место на лавке. Поглаживая рукой правое колено, которое разболелось от долгого стояния на одном месте, Звонарев задал собеседнику вопрос, который давно его мучил:

– Вы никогда не говорили мне о том человеке, который тогда, в начале шестидесятых, помог вам выйти на меня. Кто он?

– Мы не разглашаем имен наших агентов, Виктор Сергеевич, – откидываясь на спинку скамейки, ответил чекист. – Да и зачем вам его имя? Вам что, станет от этого легче?

– Просто хочу понять, как вы выходите на таких людей, как я.

– У нас давно отработанная технология.

– Но откуда вы узнали, на чем меня можно зацепить?

– Мы весьма внимательно изучали вашу биографию.

– Но в ней ничего не сказано о моих взаимоотношениях с Красницким. Значит, вам о них сказал кто-то из близких мне людей. Кто? Если вы мне назовете его имя, я обещаю вам, что о нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Даже этот человек.

– Зря стараетесь, Виктор Сергеевич, – доставая из кармана пиджака пачку сигарет, ответил чекист. – Успокойтесь вы на этот счет, в конце концов. Считайте, что этот человек давно умер. И лежит себе спокойно на Боткинском кладбище. Зачем тревожить души умерших?

– А как быть с моей душой?

– Сходите в церковь и помолитесь, – отправляя сигарету в рот, произнес чекист. – Но я полагаю, что это не поможет. Слишком много грехов вы успели совершить, чтобы суметь их так быстро замолить. Как и я, впрочем. Поэтому прекратите валять дурака. Более двадцати лет назад вы изъявили желание работать на нас. А побудительным мотивом к этому стала ваша зависть к Красницому и желание доказать ему и всем остальным, что вы, даже став инвалидом, сумеете выбиться в люди. Вы это доказали – стали весьма влиятельным спортивным функционером. И произошло это при нашей активной помощи и поддержке. Так что грехи у нас с вами общие и сегодняшним днем исчерпаны быть не могут. Или, может, вы решили выйти из игры? Отречься от своего высокого положения, достатка и переквалифицироваться в управдомы?

Ответом на эти слова чекиста было молчание со стороны его собеседника.

– Вот об этом и речь, – щелкая зажигалкой, заметил чекист. – Так что переходите лучше к делу, Виктор Сергеевич – мы с вами уже битый час здесь сидим, а вы мне так и не объяснили, зачем я вам так срочно понадобился? Я надеюсь, не ради ваших рефлексий.

– Я вчера виделся с Красницким, – после короткой паузы сообщил Звонарев.

– Это вы мне уже говорили в начале нашей встречи, – напомнил собеседнику о его же словах чекист.

– Он сообщил мне, что Рашидов предложил ему стать тренером джизакской «Звезды», а перед этим отправиться в Афганистан и на короткое время принять к руководству афганскую сборную по футболу.

– Что за блажь нашла на Шарафа Рашидовича? – искренне удивился чекист.

– Дело в том, что в июле в Кабуле должен состояться футбольный турнир, приуроченный к каким-то торжествам по случаю примирения «Парчама» и «Халька». И они там должны присутствовать.

– Под словом «они» вы кого имеете в виду?

– Как кого – Рашидова и Красницкого.

Сообщив это, Звонарев взглянул на собеседника, но тот молчал, затягиваясь сигаретой. Затем, выпустив дым, чекист произнес:

– За информацию спасибо, но мы бы и без вас об этом узнали. Кстати, как вы смотрите на то, чтобы и самому отправиться туда же?

– В каком смысле?

– В самом прямом. Если там будет Рашидов, нам нужен будет информатор возле него. Лучше вашей кандидатуры вряд ли кого-то можно себе представить, учитывая ваши приятельские отношения с Красницким.

– Я об этом не думал.

– А вы подумайте на досуге, только побыстрее – как я понял, отъезд Красницкого уже не за горами. Это все, что вы хотели мне сегодня сообщить или есть что-то еще?

– Есть, – кивнул головой Звонарев. – Ваши коллеги всерьез копают под Рашидова, и я хочу вам кое-что посоветовать. Он очень любит футбол, особенно команду «Пахтакор».

– Это мы тоже знали и без вас.

– Но вы наверняка не думали о том, что если ударить по «Пахтакору», то бумерангом этот удар придется и по Рашидову.

– Что значит ударить? – насторожился чекист. – Однажды его уже ударили – вся команда разбилась в авиакатастрофе.

– Я не это имел в виду. Дело в том, что в этом сезоне Рашидов поставил перед Секечем задачу войти в тройку призеров, а при удачном стечении обстоятельств побороться и за золотые медали. И «Пахтакор» с этой задачей успешно справляется – отстает от лидера всего лишь на три очка.

Если вы договоритесь с московскими функционерами, то «Пахтакор» можно вообще выбросить из высшей лиги, тем более, что в прошлом году истек трехлетний срок, в течение которого команда была защищена от вылета. Для Рашидова это будет серьезным ударом. И, учитывая его проблемы с сердцем…

Звонарев не стал завершать свою мысль, которая и без того была понятна.

Не докурив сигарету, Игорь Васильевич отбросил ее в траву и поднялся со скамейки. И первым протянув руку для прощального рукопожатия, обратился к Звонареву:

– Я вас услышал, Виктор Сергеевич. И вы меня тоже услышьте – перестаньте терзать себя прошлым. Иначе это пагубно скажется на вашем настоящем и, главное, будущем.

Пожав протянутую ему руку, чекист не спеша двинулся по асфальтовой дорожке в сторону выхода из парка.

16 июня 1983 года, четверг.

Москва, Неглинная улица, ресторан «Узбекистан»

Выбираясь из представительской «Чайки», которая остановилась прямо у входа в ресторан «Узбекистан», Шараф Рашидов внезапно вспомнил, когда он в первый раз посетил это заведение. Случилось это в самом начале 50-х, когда он работал Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, а ресторан только-только открылся. Приехав в Москву для участи я в переговорах с индийской делегацией, Рашидов пригласил высоких гостей в заведение на Неглинной, чтобы попотчевать их узбекской кухней. «Надо же, как быстро летит время – три десятка лет пролетели, как одно мгновение», – выбираясь из автомобиля, подумал Рашидов. На этот раз он приехал в ресторан как частное лицо в обеденный перерыв между заседаниями Совета Союза и Совета Национальностей, которое проходило в Кремлевском Дворце Съездов, в сопровождении только двух своих прикрепленных (телохранителей) – молодых ребят, которых в начале 50-х еще даже не было на свете. С Рашидовым они работали с марта 80-го, оба были узбеками, которым он доверял безоговорочно. Последнее было немаловажным фактором в той ситуации, в которой Рашидов оказался в последнее время, когда Москва открыла на него настоящую охоту. Собственно, и в «Узбекистан» сегодня он приехал вовсе не для того, чтобы откушать плова и выпить пиалу зеленого чая – рестораны он не жаловал и сегодняшнее посещение было лишь прикрытием. На самом деле в ресторане у него должна была состояться важная конфиденциальная встреча с весьма дорогим для него и не менее надежным, чем его прикрепленные, человеком.

Когда Рашидов вошел в вестибюль ресторана, там его уже дожидался заместитель директора этого заведения Шухрат Ибраев, которого он знал более двадцати лет. Он тоже входил в число надежных людей, на которых лидер Узбекистана мог положиться, как на себя самого. Вместе с ним и двумя прикрепленными Рашидов прошел в банкетный зал, который в эти часы был практически пуст. А ведь каких-нибудь несколько месяцев назад один из самых популярных в Москве ресторанов был забит битком даже в дневное время в любой будний день. Но с тех пор, как к власти в стране пришел Юрий Андропов, объявивший борьбу за дисциплину труда, все увеселительные заведения столицы в дневное время практически обезлюдили. Рашидову сегодня это было только на руку – меньше любопытных глаз могло наблюдать за его приходом в ресторан. Впрочем, будучи достаточно искушенным в политике человеком, он отнюдь не заблуждался на тот счет, что любопытные глаза и уши в любом случае должны были сопровождать его сегодняшнее посещение «Узбекистана». Ведь даже у себя на родине он с недавних пор перестал чувствовать себя в безопасности, чего уж говорить о Москве, где Андропов и его люди были полновластными хозяевами. Зная об этом, Рашидов никогда бы не решился на эту встречу, чтобы не засветить преданного ему человека, однако обстоятельства складывались таким образом, что обойтись без этого рандеву было нельзя. Информатор Рашидова настоял на этой встрече, оповестив об этом вчера в записке, которую принес из Дома книги прикрепленный первого секретаря Батыр Каюмов. Поэтому обе стороны постарались обставить ее таким образом, чтобы исключить любую возможность расконспирации. Ведь всем было известно, что этот элитный ресторан давно находится под колпаком у КГБ и комната для высоких гостей, где должна была состояться трапеза, наверняка прослушивается и проглядывается «слухачами» с Лубянки. Однако для них был приготовлен сюрприз, который хранился в небольшом чемоданчике, находящемся сейчас в руках у Батыра Каюмова.

В разгар трапезы, спустя десять минут после ее начала, Каюмов нажал на кнопку специального прибора, который находился во внешнем кармане его пиджака, после чего в чемоданчике включился мини-генератор, импульс с которого вносил серьезные помехи, как в «жучки», так и видеокамеры, скрытые в этом кабинете от посторонних глаз. Спустя минуту после этого Рашидов поднялся со своего места и в сопровождении Ибраева через специальную дверь, спрятанную за бухарским ковром, висевшем на стене, вышел в коридор, ведущий в подсобные помещения ресторана. Следуя по этому коридору, Рашидов и его сопровождающий вскоре дошли до двери в комнату, в которой и должна была состояться встреча с нужным человеком. В это помещение узбекский лидер вошел один, оставив Ибраева в коридоре.

В комнате, куда попал Рашидов, его встретил статный мужчина примерно сорока с небольшим лет в вельветовом костюме. При его виде Рашидов не просто поздоровался с ним за руку – он крепко обнял его, что явно указывало на предельную степень близости между этими людьми. Затем, слегка отстранившись от мужчины, но все еще держа его руками за плечи, Рашидов произнес:

– Сашенька, как же ты стал похож на своего отца. И особенно – глаза!

– А мама говорит, что я больше похож на нее, – улыбнулся мужчина.

– Извини, дорогой – как здоровье мамы? – встрепенулся Рашидов, который, будучи восточным человеком, всегда в первую очередь интересовался здоровьем близких людей того человека, с которым встречался. Но весь антураж сегодняшней встречи, ее конспиративный характер, на какое-то время выбили Рашидова из колеи.

– С мамой все хорошо, она сейчас отдыхает на даче под Москвой, – ответил мужчина, жестом приглашая гостя сесть на стул, стоявший у небольшого стола в углу кабинета.

– Ты не говорил ей о нашей встрече? – задал новый вопрос Рашидов, присаживаясь на стул.

– Я никому о ней не говорил, – ответил мужчина, усаживаясь по другую сторону стола.

– Да, да, я понимаю, – кивнул головой Рашидов. – Кто бы мог подумать, что такие времена наступят.

– Вам ли удивляться этому, Шараф-ака – человеку, прошедшему войну и столько лет отдавшему политике? – не скрывая своего удивления, заметил человек, которого Рашидов ласково назвал Сашенькой.

Для такого обращения у узбекского лидера были все основания. Человек, с которым он сегодня встречался, был сыном его фронтового товарища, с которым они вместе ушли на войну поздней осенью грозного 1941 года.

Ретроспекция.

Август 1941 года.

Фрунзе, Киргизская ССР

В бывший Бишкек, который в советские годы получил название Фрунзе и с 1936 года стал столицей Киргизской ССР, Шараф Рашидов попал не по своей воле. Он в ту пору работал в Самарканде в должности ответственного секретаря газеты «Ленин йули» («Ленинский путь»), но с началом войны, как и миллионы других советских людей, был демобилизован в Красную Армию. И в августе 1941 года оказался во Фрунзе, где на базе пехотных курсов усовершенствования начсостава запаса Среднеазиатского военного округа было сформировано пехотное училище, в котором начали спешно готовить призывников к отправке на фронт. Срок обучения был установлен в шесть месяцев, а для лиц с высшим образованием (как у Рашидова, который буквально накануне призыва закончил филологический факультет Самаркандского университета) и студентов – в четыре месяца. Именно там Рашидов познакомился со своим земляком – Рустамом Касымовым, который до призыва на фронт работал школьным учителем в кишлаке Денау Бухарской области Шафирканского района. Последнее обстоятельство и стало поводом для сближения двух молодых людей, распределенных в одну роту в 3-м батальоне, поскольку до своего журналистского поприща Рашидов успел закончить еще и Джизакский педагогический техникум и какое-то время преподавал в одной из самаркандских школ.

Вообще ощущения войны в те дни во Фрунзе еще не было. Несмотря на то, что фронтовые сводки были достаточно тревожными (к тому времени фашисты заняли Гомель, Херсон и ряд других городов, начали осаду Киева и Ленинграда), однако в Киргизии люди продолжали жить мирной жизнью, полностью уверенные в том, что неудачи Красной Армии – временные, и что очень скоро враг будет бит и покатится обратно на Запад. И хотя в пехотной учебке преподаватели каждый день старались привить слушателям мысль о том, что война – штука страшная, но молодость все равно брала свое. Едва слушатели оказывались в увольнительной, как мысли о где-то идущей войне улетучивались. Да и как могло быть иначе, если вокруг все дышало мирной жизнью. Особенно это ощущалось на базарах. На них бушевало яркое изобилие, открытые лавочки ломились от всевозможных фруктов, на мангалах дымились шашлыки, прилавки были завалены овощами, рисом, орехами и разноцветным изюмом. И продавцы в черных тюбетейках и дорогих халатах, подпоясанных ниже талии оранжевыми, красными расшитыми платками, в которых были завернуты толстые пачки денег, зычно зазывали покупателей отведать их товар. Глядя на все это, Рашидов с Касымовым вспоминали родной Самарканд, где всего-то несколько недель назад они видели практически то же самое.

Однако с каждой новой тревожной сводкой Совинформбюро война незримо приближалась и к этим безмятежным местам. Особенно это было заметно по эвакуированным, число которых во Фрунзе росло день ото дня. Эти люди приносили с собой живые впечатления о войне, делились теми новостями, о которых не сообщали в военных сводках. И большинство из этих новостей были малоутешительными. Между тем, в числе эвакуированных были не только законопослушные граждане, но и разного рода криминальные личности, которые также спасались от войны, перемещаясь в безмятежную и хлебную Среднюю Азию. И уже очень скоро с этим специфическим контингентом придется столкнуться лоб в лоб и героям нашего рассказа.

Начальником фрунзенской «пехотки» был подполковник Вадим Николаевич Кораблев. Профессиональный военный, который начал служить в Красной Армии еще в Гражданскую войну – в 1918-м. После ее окончания, закончил Высшую пехотную школу, а чуть позже и Химические курсы усовершенствования командного состава РККА. Нрава он был по-военному сурового, но в то же время и понимал, что спустя несколько месяцев все подопечные его училища отправятся на фронт, где их ждет отнюдь не легкая прогулка, а кровавая мясорубка, в которой уцелеют немногие. Поэтому в увольнения он отпускал курсантов регулярно, чтобы они хотя бы напоследок надышались мирной жизнью.

В то солнечное воскресенье, которое Шараф Рашидов запомнит на всю оставшуюся жизнь, все было, как обычно. Они с Касымовым, будучи в увольнительной, погуляли в парке «Звездочка», после чего отправились в кино – в кинотеатре «Авангард» (в будущем – «Ала-Too») показывали «Трактористов» с Николаем Крючковым и Мариной Ладыниной в главных ролях. Зал, рассчитанный на боо мест, был заполнен почти полностью, несмотря на то, что фильм был не новый и многими уже не раз виденный. Но каждый раз, когда на экране возникала очередная смешная коллизия, зрители живо реагировали на происходящее, оглашая зал дружным смехом.

Примерно посередине фильма в зал внезапно вошли двое молодых парней, которые были явно навеселе. Усевшись на свободные места сбоку, они стали громко комментировать происходящее на экране, отпуская сальные шуточки по адресу героев фильма.

– Как вам не стыдно! – попыталась воззвать к совести парней пожилая женщина, сидевшая на ряд выше их.

– Стыдно, у кого видно, – ответил женщине один из парней, после чего оба они разразились громким гоготом, похожим на конское ржание.

Вдоволь насмеявшись, парни принялись грызть семечки, а шелуху громко сплевывали на пол. К ним подошла молоденькая билетерша, которая тоже попыталась призвать парней к порядку, но с ней они обошлись еще более бесцеремонно, чем с пожилой женщиной. Тот самый парень, который нагрубил бабуле, внезапно схватил девушку за руку и силой усадил ее себе на колени.

– Будешь сидеть со мной, – приказал он билетерше, обхватив ее обеими руками.

И в этот самый миг чья-то сильная рука схватила парня за шиворот и буквально вытряхнула из кресла. Это была рука Рашидова, который все это время наблюдал за проделками парней, думая, что они угомонятся. А когда стало понятно, что добровольно это не случится, Рашидов первым поднялся со своего места. Следом за ним то же самое сделал и его друг. Вдвоем они набросились на хулиганов и, схватив их за шиворот, буквально выволокли из зала на улицу. Самое интересное, но получив неожиданный отпор, хулиганы разом присмирели и, увидев, что им противостоят двое рослых и крепких парней в курсантской форме, предпочли спешно ретироваться с поля боя.

– Спасибо вам большое, – раздался за спиной друзей женский голос.

Обернувшись, они увидели ту самую юную билетершу, которая едва не пострадала от хулиганов.

– Нет, это вам спасибо за то, что не испугались призвать этих хулиганов к порядку, – улыбнулся в ответ Рашидов.

– Да что вы, я так испугалась, – отмахнулась девушка. – Я ведь случайно здесь оказалась. Моя бабушка ушла на рынок продавать старые вещи, а я вызвалась ее подменить.

– Кем же вы работаете? – подал голос Касымов.

– Я не работаю, я учусь – в педагогическом техникуме, на последнем курсе.

– Кажется, в нашем полку учителей прибыло, – заметил Рашидов и… рассмеялся.

Когда они объяснили девушке в чем дело, она тоже рассмеялась и назвала свое имя – Светлана. Друзья назвали свои. На что девушка отреагировала неожиданным вопросом:

– Рустам – это по-русски Роман. А Шараф?

– Наверное, Шурик, Александр, – предположил Рашидов.

В этот миг девушка вдруг заметила, что у Касымова порван рукав на гимнастерке.

– Как же вы в таком виде вернетесь в свое училище?

И тут же нашла выход из ситуации:

– Мы с бабушкой живем в пяти минутах отсюда. Пойдемте к нам, я зашью вам гимнастерку.

– А мы не стесним вас? – забеспокоился Касымов.

– Ерунда, пойдемте. К тому же кино уже почти кончилось, а это последний сеанс.

И спустя несколько минут друзья оказались в гостях у Светланы – в ее тринадцатиметровой комнате в коммуналке, окна которой выходили на зеленые аллеи бульвара Дзержинского. И первое, что поразило в этом жилище Рашидова – большой книжный шкаф с книгами, стоявший в углу. И пока хозяйка, усевшись на диван, взялась зашивать гимнастерку его друга, Рашидов достал из шкафа томик со стихами Пушкина.

– Вы любите поэзию? – спросила у гостя девушка, заметив, чью именно книгу он взял с полки.

– Кто же не любит Пушкина? – улыбнулся Рашидов. – Впрочем, мне еще далеко до моего друга Рустамжона, который знает все стихи Александра Сергеевича практически наизусть.

– Неужели все? – с явным недоверием в голосе спросила девушка.

– Давайте проверим, – ответил Рашидов и, открыв томик посередине, зачитал первые строки одного из стихотворений:

На этом месте Рашидов прервал чтение и взглянул на друга, ожидая от него продолжения. И тот с ходу продекламировал:

– Здорово! – всплеснула руками Светлана и тут же попросила: – А еще?

Рашидов полистал книгу и нашел новое стихотворение:

Едва он замолчал, как Рустам тут же продолжил:

– Печальная концовка, – вздохнула Светлана и вновь взглянула на Рашидова: – А есть ли что-то оптимистическое?

И Рашидов нашел новое стихотворение:

И снова Рустам продолжил практически с ходу:

– Действительно, мило! – радостно захлопала в ладоши Светлана. – Вы пушкинист?

– Нет, он учитель литературы, который обожает творчество Александра Сергеевича, – ответил за друга Рашидов, возвращая книгу на ее законное место в шкафу.

Спустя несколько минут гимнастерка была благополучно зашита и вновь оказалась на ее хозяине. Пришла пора прощаться. Хозяйка проводила гостей до парадной двери и, пожимая каждому из них руку, как-то по особенному взглянула на Рустама. И этот взгляд не укрылся от Рашидова. Он понял, что его друг произвел на девушку сильное впечатление не столько своей внешней статью, сколько внутренней. А если в женщине задеты именно эти струны, значит, она без пяти минут как влюбилась.

Кстати, то же самое произошло и с самим Рустамом. Всю дорогу до училища он только и делал, что говорил о Светлане.

– Ты заметил, какие у нее глаза? А как она держит голову, когда разговаривает? А какая у нее улыбка, осанка?

– Судя по всему, ты просто влюбился, – смеялся Рашидов, слушая восхищенные рулады своего друга.

– А разве это плохо? – удивился Рустам.

– В любое другое время нет, но только не сейчас – ведь идет война. Представляешь ее состояние, когда тебя отправят на фронт? – произнеся это, Рашидов даже остановился.

– Но мы же не знаем, что с нами случится в будущем. Вдруг нас убьют? Почему же мы не можем напоследок отдаться во власть любви перед смертью? Тем более что я так и не успел еще никого по-настоящему полюбить.

– Я тоже не успел, – признался другу Рашидов. – Но я считаю, что о любви надо думать после войны. Вот вернемся…

– А я не хочу так долго ждать, – прервал монолог друга Касымов. – Если мы со Светланой понравились друг другу, значит так тому и быть. А ты можешь меня осуждать.

– Дурачок, и вовсе я не собираюсь этого делать, – улыбнулся Рашидов и обнял друга за плечи. – Люби, если любится. Вот кончится война, я на вашей свадьбе такой плов сделаю – пальчики оближите.

И так, обнявшись, они дошли до училища. Никто из них в тот момент даже не мог себе представить, что их дружбе суждено будет продлиться не так долго – еще лишь четыре месяца. Поздней осенью 1941 года из-за тяжелой ситуации на фронте три батальона курсантов и весь сержантский состав Фрунзенской «пехотки» погрузят в эшелоны и отправят в действующую армию. Рашидов и Касымов попадут в разные места. Первый окажется под Москвой, на Калининском фронте, а второй – под Ленинградом, на Волховском фронте, где очень скоро, во время оборонительной операции под Тихвином, Рустам Касымов угодит в списки пропавших без вести. Но это будет еще не конец той истории, которая завязалась поздним летом 1941 года во Фрунзе.

Десять лет спустя, когда Шараф Рашидов был уже Председателем Президиума Верховного Совета Узбекской ССР, к нему на прием пришла молодая женщина, в которой он узнал… Светлану. Оказывается, она увидела портрет Рашидова в газете и сразу узнала в нем того курсантика, с которым познакомилась в августе 41-го. Рашидов знал, что до последних дней своей короткой жизни Рустам поддерживал связь с любимой девушкой посредством полевой почты, правда, за все это время он успел получить от нее всего лишь одно-единственное послание. А когда Рустам пропал без вести, Рашидов написал Светлане письмо с этим скорбным известием. Однако ответа от нее он так и не дождался. То ли послание не дошло до адресата, то ли девушка сама решила на него не отвечать, потрясенная ужасным сообщением. И только десять лет спустя Рашидов узнал правду о том, что же тогда случилось.

Оказывается, вместе с бабушкой девушка уехала на Урал и уже там узнала, что беременна. Это был ребенок Рустама, которого она зачала буквально накануне ухода ее возлюбленного на фронт. Однако успев получить скорбную весть о том, что отец ее ребенка пропал без вести (об этом ее бабушке сообщил в письме кто-то из их фрунзенских соседей по коммуналке), Светлана посчитала, что он погиб. А ответного послания Рашидову она так и не написала, потрясенная этим сообщением. А потом молодость взяла свое. Вскоре за девушкой стал ухаживать статный военный и она, под давлением бабушки, которая была уже почти при смерти, согласилась выйти за него замуж, чтобы обрести надежный тыл. Тем более что он согласился усыновить ее ребенка и дал ему свою фамилию – Бородин.

– Значит, вы рожали сына в Свердловске, а я в это же самое время был там на лечении в госпитале, – сообщил Рашидов своей собеседнице, внимательно выслушав ее рассказ. – Я лечился в городе Ревда, что в сорока километрах от Свердловска.

– Превратности судьбы, – улыбнулась в ответ Светлана.

– Как зовут вашего сына? – после небольшой паузы возобновил разговор Рашидов.

– Александр, – ответила женщина и добавила: – По-узбекски – Шараф.

Потрясенный Рашидов встретился глазами с собеседницей и она, прочитав в этом взгляде немой вопрос, ответила:

– Сначала я хотела назвать сына Романом – в честь отца. Но моя бабушка всегда была суеверным человеком. И перед смертью сказала мне, что называть ребенка именем родителя, который погиб молодым, плохая примета. И тогда я вспомнила о вас. Вы же были самым близким другом Рустама, и он, узнай о моем решении, никогда бы не обиделся на мой выбор. Тем более что и любимого поэта Рустама тоже звали Александром.

– Спасибо, Светлана, – поблагодарил женщину Рашидов.

После чего отвернулся, чувствуя, что его глаза предательски увлажняются. Но он быстро взял себя в руки и спросил:

– Почему же вы не привели с собой сына?

– Он сейчас отдыхает в пионерском лагере, в «Артеке». Но я обещаю вам, что в следующий раз обязательно возьму его с собой.

– На кого он похож?

– Поначалу был моей копией, но с возрастом в нем начинают проступать и черты его отца.

– Значит, восточная кровь берет свое, – улыбнулся Рашидов.

После этой встречи они не виделись два года, изредка созваниваясь по телефону. Но в 1954 году Светлана приехала с сыном на отдых в Узбекистан, и Рашидов устроил их в лучший совминовский дом отдыха под Ташкентом. Тогда-то Рашидов впервые и увидел сына своего фронтового друга – 12-летнего Сашу Бородина, который и в самом деле был сильно похож на своего отца. Хотя на тот момент мальчик считал своим родным отцом полковника Терентия Бородина, служившего начальником штаба в Уральском военном округе. Но Светлана обещала Рашидову, что когда мальчик станет взрослым, она обязательно расскажет ему об его настоящем родителе. А пока попросила Рашидова никому об этом не говорить. Это было разумно, учитывая тот факт, что Терентий Бородин очень хорошо относился к мальчику и считал его своим родным сыном. На этом основании Рашидов решил до поры до времени не открывать правду и родственникам Рустама, проживавшим под Шафирканом. На тот момент оба родителя его друга уже скончались и у него в живых оставались брат и сестра. А затем сама жизнь внесла коррективы в дальнейшее развитие событий.

После окончания школы Александр Бородин поступил на учебу в институт иностранных языков и, будучи студентом, стал сотрудником КГБ. А закончив вуз, он под видом журналиста был отправлен по линии внешней разведки в одну из стран Ближнего Востока. При этом кадровики с Лубянки считали его сыном генерала армии Терентия Бородина, даже не догадываясь о том, кто его подлинный отец. Собственно, тогда это было неважно, но в дальнейшем это обстоятельство сыграет значительную роль в тех событиях, в которые окажется вовлечен Александр Бородин.

О том, кто его подлинный отец, он узнает лишь в середине 70-х, когда из жизни уйдет его второй родитель – Терентий Бородин. Именно тогда Светлана, наконец, откроется перед сыном. К тому времени он уже будет вынужден прекратить зарубежные командировки по состоянию здоровья и перейдет работать в ЦК КПСС – в Отдел административных органов, который курировал весь силовой блок страны. Александру, учитывая его прежнее место работы, достался сектор госбезопасности, где он курировал структуры КГБ среднеазиатского региона. Когда об этом узнала его мама, она произнесла лишь одну фразу: «Это твой настоящий отец с того света постарался». С этого момента Александр стал периодически наведываться в Узбекистан, где, наконец, близко познакомился с фронтовым другом своего родителя – Шарафом Рашидовым. И первое, о чем он его спросил, было: