Спецназ ГРУ против басмачей. X-files: секретные материалы Советской власти

Глава четвертая – о том, как важна дипломатия на войне

Бойцы группы Савонина вернулись в расположение поздно – командир уже спал, – а потому доложить о неутешительных итогах прогулки в город не успели. Хотя ему, наверное, их доклад был уже и не нужен; он и так понимал действительное положение вещей. Утром, проснувшись по просьбе адъютанта Фрунзе, который ждал его для выезда в Бухару на переговоры с эмиром, Савонин не стал будить бойцов – если все так, как он думал, им еще понадобятся силы. Пусть отдыхают, решил он, и вышел к арыку.

Вдвоем с командующим Туркестанским фронтом они вскочили на коней и двинулись в сопровождении небольшого отряда охраны в сторону Бухары. Солнце вставало и начинало палить. Температуры здесь в это время года достигали 60 градусов по Цельсию. Учитывая ограниченность в водоснабжении такая температура делала любые процессы жизнедеятельности – включая боевые операции – очень проблемными.

– А что там Вам говорил Мадамин? – спросил Фрунзе, когда они вышли на железную дорогу – несколько километров до Бухары удобнее было проехать по ней, потому что лошади вязли в песках и порядком уставали, не верблюды все-таки.

– Говорил, что принял Вашу сторону в обмен на какие-то экономические преференции.

– Хм, да, есть такое. Видите ли, несмотря на наличие у эмира самостоятельной армии, регулярной, она вся сосредоточена в Старой Бухаре и будет в случае чего охранять эмира. Для контроля над остальными территориями на протяжении всего времени существования эмирата были введены бекства – ну вроде у нас губерний при царе. Беки облагали народ данью, так называемым зиккятом, за счет этого жили, и держали в руках военную, административную и экономическую власть в стране, удобно разделенной на такие вот территориальные единицы. В 1918 году, после колесовского похода5, когда инфраструктура эмирата затрещала по швам, бекства разбежались – на смену им сразу пришли басмачи.

– А кто они такие?

– Крупные землевладельцы и скотники. Беки, не будучи в состоянии давать отпор регулярным частям Красной Армии, которые поддерживали национально-освободительные восстания Ходжаева6 и младобухарцев, предпочли оставить власть. Тогда на арену вышли басмачи. Обладая финансовыми ресурсами, они быстро вооружились, собрали вокруг себя огромное количество крепких и зажиточных крестьян, вооружили их, и стали представлять нам оппозицию. Эмир сделал хитрый ход – как раньше бекам, он разрешил басмачам, или моджахедам, как они себя называют… – в сознании Савонина вдруг словно ножом резануло. Он знал, что басмачи не любят называть себя так, потому что «басма» в переводе с узбекского значит набег, но очередная близость, даже ментальная, с моджахедами, с которыми он не раз встречался в Афгане, не доставила ему радости… – кормиться с территорий, которые они обороняли от нас в его интересах.

– А вы?

– А что мы? Что мы можем? Политика Советской власти не предполагает такого рода кормления, при ней сам народ должен избирать власть и направлять ее деятельность по приоритетам. Конечно, это невыгодно зажиточным крестьянам – ведь по законам Советской России, все их земли будут национализированы и перераспределены между всем населением бекства. Таким образом, мы оказались как бы в ловушке – армия эмира, поддерживаемая английскими колонизаторами из Афганистана и Ирана с одной стороны, и местное население в лице басмачей с другой. Вот нам и пришлось начать переманивать последних на свою сторону – где-то обманом, где-то временным разрешением собирать дань с земель. Так или иначе, другого пути нет – эмир идет на переговоры очень туго, и я не был бы сторонником и сегодняшней встречи, если бы не настойчивая позиция Троцкого. Так или иначе, Мадамин – один из крупнейших и сильнейших басмачей. Без него мы никогда не получили бы контроль над Ферганой, а без нее вообще не нарастили бы здесь военного присутствия…

Савонин с удовольствием слушал Фрунзе – грамотность и постановка речи выдавали в нем военного теоретика. Все-таки не зря его признали одним из крупнейших тактиков всех времен и народов…

Тем временем они приближались к Бухаре. Высокие красивые стены города выдавали в нем старинную крепость, построенную несколько веков назад еще Османами. Это тебе не Каган, подумал Савонин, и даже не Фергана – настоящая цитадель, взять которую с наскока будет очень трудно.

Ворота крепости отворились, на пороге показался небольшой отряд армии эмирата – несколько бородачей, одетых в красивую, наподобие турецкой, серую военную форму с серебристыми знаками отличия и с тюрбанами на головах. Остановившись перед Фрунзе, начальник кордона попросил у него документы. Тот протянул мандат. Изучив его, солдат с ятаганом на боку изрек по-узбекски:

– Lord Frunze Savonina borish mumkin. Xavfsizlik, menga ergashinglar, men sizlarni ko’rasiz… bu erda qolish kerak…7

Фрунзе, немного понимавший узбекский язык, поднял руку и кивнул командиру отряда охраны – тот спешился и остался возле ворот. Путники пошли за провожатым.

То, что открылось за крепостными стенами взгляду Валерия, поразило его. Не было и следа того убожества, что увидели они в Кагане. Красивые дома, похожие на дворцы, узкие мощеные улочки, крытые базары. Красивый средневековый белокаменный город, взять который с его переулками и тупиками – дело, посильное, пожалуй, только спецназу ГРУ. В центре его возвышалась высокая смотровая башня, которую увидеть можно было с любого конца города – Валерию показалось, что он оказался в сказке 1001 ночи.

Когда они подошли к роскошному дворцу эмира, расположенному в центре города и имевшему вид классического трехэтажного замка, какие в Москве имели Морозовы и Рябушинские, словно знамение случилось – с близлежащей мечети громко заголосил моэдзин. «Аллаху акбар!» – послышалось и озарило всю округу. Воцарилась тишина, слышно было только как переливается вода в арыке во дворе дома правителя.

С рук на руки передал солдат из пограничного кордона путников охране замка. Предельно вежливый, облаченный в одежду янычара охранник проводил путников в прохладную комнату для переговоров, предложил воды и чая, а сам отправился за эмиром.

Несколько минут спустя в комнату вошел и сам правитель здешних мест – высокий, толстый, одутловатый бородач в роскошном расписном халате синего цвета с золотыми вставками. Фрунзе знал его славную биографию – последний эмир обучался в Санкт-Петербурге, получил наградное оружие и титул Высочество из рук самого государя императора, а взойдя на престол, стал бороться со взятками и поборами. Сейчас он окружал себя военными специалистами Императорской Армии, предоставлял убежище белым офицерам и генералам, в то же время сохраняя нейтралитет в отношении Советской Власти – Фрунзе прекрасно понимал, что, опираясь на басмачей и зная о продолжении Гражданской войны в России, он спокойно мог его нарушить и выбить РККА из Туркестана, но не делал этого, соблюдя принятые на себя договорные обязательства перед Советами. Войдя, он приветливо поклонился гостям:

– Мар хабат!

Они ответили ему поклонами.

Эмир Бухары Сейид Алим-хан

– Я с самуль-амир8, мы посланы Советским правительством и военным командованием, чтобы поблагодарить Вас за нейтралитет, который Вы сохраняете по отношению к нашей республике… – Он снова поклонился, Фрунзе продолжал: – И одновременно вручить Вам ультиматум.

Глаза эмира округлились:

– Ультиматум?

– Видите ли, наши враги с Ближнего Востока не бездействуют. Обстановка накаляется час от часу, и мы не можем сохранять без изменения ныне существующий баланс сил в Туркестане. Советское правительство предлагает вам ввести на территории эмирата валютное обращение рубля, разрешить присутствие на территории Бухары регулярных частей Красной Армии, а также обеспечить вхождение дружественно настроенных Советской власти младобухарцев в состав правительства…

Эмир принял из рук Фрунзе текст ультиматума и быстро проглядел его.

– Вы предлагаете нам ввести у себя в оборот Вашу валюту… Таким образом выбить из-под нас экономическую самостоятельность…

– Почему? Регулятор цен останется в Ваших руках, Вы по-прежнему будете вольны в их определении, просто пересчитаете курс и цены будете диктовать в наших рублях, а не в своих теньгах. В любом случае вам это будет выгоднее – рубль дороже теньги. Разве нет? Разве не так с вами рассчитываются покупатели?

– Так-то оно так, но в таком случае и уровень жизни населения упадет. Вы верно подметили – рубль дороже теньги, а значит, то, что вчера можно было купить на 5 теньга, завтра будет продаваться за рубль. Как увеличить в таком случае доход населения? Ресурсов у нас от этого больше не станет…

Фрунзе опустил голову. Эмир был прав.

– А что Вы скажете относительно размещения на территории эмирата регулярных частей РККА?

– Таким образом, по-моему, проще сдаться сразу. Мне эмигрировать, а население отдать вам на откуп.

– Опять же чересчур категоричное утверждение. Здесь ведь будут присутствовать и ваши войска. Нам же эмират нужен как анклав, оплот для утверждения своих позиций в Средней Азии – из Афганистана и Пакистана, находящихся под контролем наших врагов – Англии – не исключен приток помощи контрреволюционным движениям. Укрепив свои позиции в Бухаре, мы тем самым пресечем их подрывную деятельность.

– Разрушив наши дипломатические и торговые отношения с английскими колониями? И тем самым окончательно лишив нас собственной экономики, сделав зависимыми от вас! Если не ошибаюсь, ваш же Карл Маркс писал о том, что экономика является основой жизни общества, а все остальное – закон, армия – всего лишь надстройки над ней. Без своей валюты, в состоянии экономической блокады о какой силе, о какой государственности можно говорить? Мы превратим страну в марионетку Советов, и не будем иметь права даже головы поднять, потому что она махом будет или отсечена или нам будет указано на место, которое мы занимаем в иерархии Советской России. Тем более сегодня вы рассматриваете Бухару как оплот в борьбе с вашими врагами – англичанами, а завтра, когда борьба эта прекратится, просто присоедините наши территории к своим и дело с концом…

Фрунзе заиграл желваками.

– Уверяю Вас, я с самуль-амир, что Россия заинтересована в суверенитете и независимости Бухары…9 – Поймав на себе скептический взгляд собеседника, Фрунзе решил дать ему возможность выговориться окончательно: – А что же Вы ничего не скажете о нашем последнем требовании?

– Вы говорите о включении в состав правительства ваших представителей? Оно, как раз, пугает меня меньше всего остального. У нас шариат, и потому власть эмира практически ничем не ограничивается, кроме Божьего Закона, Корана. Это значит, что, стоит правительству принять какой-либо противный моей воле курс, оно тут же будет распущено в полном соответствии с законами. Восстание Ходжаева, Колесовский поход, выступления младобухарцев – яркие тому примеры. Со внутренней оппозицией мы справимся, даже несмотря на присутствие здесь Красной Армии – у Ленина есть власть, но все же он не Бог, а власть эмира – от Бога. Народ не даст вам насадить свою власть окончательно, но вот подорвать независимость государства вы сумеете, если я приму Ваши требования.

– И каким же образом от этого пострадаете Вы?

– Вы, верно, шутите, господин Фрунзе. Я не пострадаю никаким образом, хотя бы потому, что здесь у людей другие взгляды на жизнь, чем в России. Это там убили царя, а здесь человек скорее зарежет свою жену и мать, чем поднимет руку на Богом избранного эмира. Сломать эти представления о мире вам, может быть, и удастся, но на это уйдут десятки лет – ни меня, ни моих детей уже не будет в живых к этому моменту. Я опасаюсь совершенно не этого. Помимо того, что Аллах, наделяя меня властью, дал мне существенные преимущества, Он также возложил на меня и ответственность за мой народ. Завтра его – а не моя – жизнь превратится в кошмар. Виноваты будете вы, но ведь руки у вас будут развязаны с моей подачи. Это я открою потенциальному врагу ворота в Бухарский эмират. Как после этого я буду разговаривать с Господом во время намазов? Как я буду смотреть в глаза тем, отвечать за которых Он меня наказал? Вы посмотрите на свою страну и на мою. Каким образом Ленин удерживает власть в своих руках? Он лишил народ всего, даже самого необходимого. Нет возможности не то, чтобы зарабатывать – даже еду получать в достаточном количестве, чтобы выжить. Страхом и лишениями удерживает он свою власть, потому что понимает – то, что не от Бога, может быть отобрано в любой момент. А он слишком уже полюбил править, чтобы вот так вот запросто взять и расстаться с короной, которая никогда – за всю историю России – и ни при каких обстоятельствах не была бы возложена на его голову. Никогда и ни при каких! Да, были избранные цари, как, например, Борис Годунов. Но никогда они не повиновались воле народа и никогда об этом не твердили, даже если где-то и прислушивались к его голосу. Власть большевиков противна всем – и народу, и Богу, – а потому удерживаться может сугубо страхом или лишениями. Вы и здесь будете насаждать тот же порядок, что чревато для моего народа немыслимыми издевательствами. Предлагаете мне закрывать на это глаза? Что ж, я могу. Но на Высшем Суде как мне удастся отмолчаться? Какими индульгенциями наделит меня Совнарком, чтобы Аллах проявил ко мне свою милость?

– Но ведь мы предоставляем Вам возможность сохранить власть в Бухаре. Вы же сами всегда говорили, что эмир без Родины – ничтожество, а нищий, живущий на Родине – настоящий эмир. Вы же понимаете, что в случае начала вооруженного противостояния, Вам в лучшем случае предложено будет покинуть территорию эмирата?

– Понимаю, но Вы сами вслушайтесь в эти мои слова. Разве то, что Вы мне сейчас предлагаете, есть моя Родина в классическом понимании? Есть моя земля, править которой наказал мне Аллах? Это будет уже другой мир и совершенно другая страна, в которой я не найду себе места. И пусть я потеряю корону эмира, но останусь верным рабом Аллаха и последователем Его пути – во всяком случае, умирать буду с чистой совестью. Я помню, что мирская жизнь – всего лишь игра и потеха, а в Последней Жизни нам предстоит держать ответ за то, что мы здесь совершили. Вы подбиваете меня совершить явно предосудительный поступок. Простите, но я не могу выполнить Ваших требований.

Всю обратную дорогу путники ехали молча – жара достигла уже почти семидесяти градусов, и к разговорам не располагала. В действительности же каждый думал о своем. Фрунзе злился – его, военачальника, обязали вести переговоры, что получалось у него скверно, да и вообще изначально сама затея была провальная. А Савонин обдумывал слова эмира о том, что Советская власть держится только на страхе да лишениях. Он заметил поразительную закономерность в его словах – они были актуальны и спустя 60 лет после их произнесения.

Один же вывод теперь миновать было нельзя – они действительно оказались в Бухаре накануне свержения эмира, и теперь ему и всей его группе предстояло волей-неволей принять в этом участие.