Спецназ, который не вернется

Глава 6. «Задание выполнено. Мы возвращаемся.»

— Подъем, мужики. Встаем.

Будил группу Заремба, хотя крайним в списке охраны стояли Дождевик и Работяжев. Те колдовали над брикетиками сухого спирта, подогревая баночки из сухпайка над синеватой дерганой головкой пламени.

— А кофе в постель? — с полным пониманием невозможности подобного и заранее без претензий, но с долей женского каприза и мечтательности потянулась Марина.

И ошиблась в своем неверии!

Семен протянул ей хотя и не горячий, но достаточно теплый стаканчик кофе. Остальные выпили свои порции из термоса еще вчера, а вот он свой глоток не только сберег, но и успел подогреть.

Марина посмотрела на него пристально, и Семен смутился, впервые удостоившись такого внимания. Вздохнул зато Заремба, краем глаза поймавший все эти молчаливые знаки внимания. Его беспокоила эта атмосфера влюбленности.

Один Иван ничего не понял, уверенный в своей неотразимости и в том, что Марина отдает ему предпочтение, Тоже протянул руку.

— А остальным?

— Кто п-первым встал, т-того и т-тапки, — давней солдатской присказкой оградил Семена и его чувства Работяжев. Поддержал и Туманов:

— Нас послали решить проблему, но кто сказал, что кормить будут?

Из ассортимента — лишь радость от нового дня. Утро только начиналось. Что ему до людских слабостей и тонкостей: не спеша, с невероятной выдержкой размывало черную пустоту, а в ней, в постепенно проявляющейся туманной бледности уже сам по себе прорисовывался лес. Хороший художник одним мазком восстановил бы порядок на холсте, а рассвет суеты не любит. Рассвет мудр, он знает, что после его воцарения мир опять помчится в своем угаре впереди паровоза… А из Москвы паровоз вышел еще вчера, и сейчас тянет за собой состав где-то в пределах Ставрополя. В силах Зарембы сделать так, чтобы он беспрепятственно, по графику дошел до места назначения. Но…

О попавших на войну людях рассуждать труднее, чем о явлениях природы. Здесь действуют другие категории. Какие-то документы в сейфе Одинокого Волка стоят дороже содержимого вагонов, которые ограбят через несколько часов. Дороже людей, сопровождающих состав и подвергающихся риску. Без бумажки ты букашка…

— А мне-то какой сон снился, — вернул внимание к себе не думающий сдаваться Волонихин. — Сплю среди чего-то воздушно-легкого, рядом скрипка играет. Запах кофе опять же. Все, думаю, в раю. Открываю глаза, вижу Работяжева и понимаю, как глубоко прокололся: не может быть Юры в раю. Значит, это я в Чечне.

— И п-правильно понял, — не обиделся сапер. — Спать б-будешь в раю.

Подергались, разминаясь и согреваясь. Зарембы даже почистил зубы: разжевал маленькую веточку, посыпал ее солью и с натужным удовольствием освежил рот. Куда там «Блендомексам», «Диролам» с кселитом и щеткам с нестандартной поворачивающейся головкой из телевизионных роликов! Заремба на войне — лучший рекламный ролик года.

Марина к радости спецназовцев разрешила каждому отпить по полглотка из свалившегося с неба стаканчика. Не досталось, как водится, самому Семену, но он купался в счастье из-за того, что сумел угодить девушке.

Логово разворошили, остатки пищи прикопали — не было здесь никого. Нет никого в тылах Ичкерии, пусть до поры до времени успокоится и упьется своим снобизмом. Все равно придет час, когда и хвост подожмется. и коготки обломаются. Комар слону тоже ничего не может сделать, а вот ежели сам попадет под гнев великана — ни мокрого места, ни пыли, ни воспоминаний. Вообще-то счастье всех маленьких и злющих в том, что исполины толстокожи и добры по своей сути…

— Попрыгали, — традиционно заставил подчиненных подполковник, когда все собрались и приготовились к возврату в семнадцатый квадрат.

Кое-что подтянули, перепроверили — и вот теперь в самом деле в путь. Оружие на изготовку. Охота пошла…

А птицы свиристели так, будто не существовало никаких артобстрелов, воя авианалетов, взрывов и стрельбы. Солнце незащищенно — без бронежилета, каски и маски-чулка — развалилось в поднебесье, совершенно не боясь, что в такую-то мишень самый плохонький солдат и то не промахнется, всадит пулю из любого положения точнехонько в лоб.

И лес, неженка, все никак не мог окончательно сбросить с себя дремоту. Как и Волонихин, видимо, не веря в то, что просыпается не в раю.

Заремба ткнул пальцами в разные стороны, рассредоточивая отряд на видимое расстояние. Подозвал к себе Марину, которая могла пригодиться в первую очередь со своим знанием языка. Вениамин Витальевич все же не зря хлеб свой жует: как бы то ни было, а группу подобрал не с бухты-барахты, каждый получается при деле.

Как и вчера, сначала учуяли дым костра, а затем стали различать и негромкие голоса часовых. Марина остановилась, вслушалась:

— Через пять минут собираются будить отряд.

— Быстрее, — поторопил своих подполковник.

Позицию требовалось занять до того, как начнется хождение в лагере. Только бы артиллерия не села на любимый конек: «боги войны» подгадывали время первого утреннего намаза и начинали стрельбу-разминку. Заодно проверяя, что важнее чеченцам: летящий снаряд на земле или Аллах в небе. Как правило, выходил снаряд, потому что молитвы забывались на первых секундах свиста и боевики разбегались по норам и щелям. Им же, спецназовцам, сейчас бежать некуда. Да и не великое это счастье — попадать под собственый артобстрел. Если Вениамин Витальевич такой уж всесильный, может, догадается и сумеет предотвратить стрельбу хотя бы в семнадцатом квадрате,

Сумел. Не стреляли. И Зарембе сквозь деревья отчетливо стали видны боевики на противоположном склоне оврага. Чеченцы выбирали себе местечко около ручья, чтобы подмыться перед совершением молитвы, — к Аллаху можно обращаться только чистым.

Подполковник отодвинул от края оврага Марину, ограждая ее от мужского утреннего быта, а сам принялся считать людей, угадывать их возраст, фиксировать оружие и отмечать места, откуда слышатся голоса. Хотелось подойти как можно ближе к отряду: при мелкой суете легче спрятаться.

Поэтому, когда чеченцы помолились и поползли вверх, жестом приказал оставаться всем на месте, а сам вместе с Мариной и Дождевиком вслед за последним боевиком перемахнул через речушку по узкому бревнышку, легшему затылком и пятками в песчаные подмытые берега.

А все же хорошо, что сюда хоть изредка, но постреливает артиллерия и залетают «верхушки». Берег, то ли, чтобы перекрыть путь к лагерю, то ли для защиты от осколков, огородили плетнем, и именно за ним и залегли спецназовцы, спрятав лица под зелеными масками. Сколько воевал Заремба в Чечне, а получилось так. что лагерь боевиков видел в первый раз.

Пять-шесть землянок были вырыты прямо под деревьями, ходы сообщения между ними — тоже среди деревьев, что маскировало лагерь от обзора с воздуха. В самом большом котловане под масксетью стояли «уазик» и санитарная «таблетка» — машина для перевозки раненых. Около огороженного плетнем закутка, у самого мощного дуба лениво полоскался в тумане зеленый флаг. Здесь же, но с другой стороны дерева, горел костер. Над пламенем гасила искры и рассеивала дым подвешенная вверх дном металлическая лодка. Два парня орудовали у казанка, пробуя варево.

В ожидании завтрака около тридцати боевиков крутились на поляне. Убивая время, несколько человек пытались помочь молодому пареньку сделать на турнике «солнышко».

— Хлест нужно делать, — тихо подсказал Заремба. — Подмахни задницей.

Но у гимнаста уже ослабли руки, он что-то кричал помощникам, но его не отпускали и раскачивали как сосиску снова и снова. Рядом таскали штангу, сооруженную из двух насаженных на кол траков, и поднимали траковые же гантели. Подбитая российская техника снабжала боевиков спортинвентарем.

Но все эти кашевары, гимнасты, — шелупонь. Пехота. Заремба высматривал и пытался определить Одинокого Волка. Собственно, тот тоже совершенно не нужен, и никакой роли в предстоящей операции ему не отводилось. Его путь лежал на железнодорожный перегон. Но командир всегда ищет командира у неприятеля — так уж повелось у тех, кто скрещивает оружие. Нашел. По уверенной походке, по тому, как при его приближении боевики почтительно замирали, Заремба узнал Волка. А главное, успел ухватить, из какой землянки тот вышел. Центральной. Самой недоступной, расположенной недалеко от турника, костра и флага. При любом расчете — всегда под присмотром.

— С именем Аллаха садятся кушать, — пояснила Марина действия в лагере.

— Вижу часового. Слева. Мелькнул на тропе, — выдал более ценную информацию Дождевик.

Тропа — да, тропы нельзя забывать. Любая дорожка, ведущая к лагерю, или охраняется, или утыкана минами для непрошеных гостей.

— Смотрите, — отрывая пристальное внимание командира от Волка, внесла свою лепту в осмотрительность и Марина.

С другой стороны лагеря на поляну выехал на белой лошади паренек лет тринадцати. Он ловко спрыгнул с коня, хлопнул того по крупу — иди пасись, а сам, прихрамывая, поспешил к костру. В отряде паренька наверняка любили — каждый, мимо кого проходил, норовил потрепать его по черным кудрям, что-нибудь сказать. Так, окруженный всеобщим вниманием, он подошел к Одинокому Волку и что-то доложил. Скорее всего, весть привез не удручающую, потому что командир тоже потрепал связного по голове и пригласил к столу.

— Что-то насчет машин сказал, — дотягивалась ухом до слов Марина.

— Машины подойдут к поезду, — догадался сам и успокоился Заремба.

Неизвестная весть, принесенная противнику пусть даже на белом коне, настораживает. Особенно накануне собственного прыжка.

— Всем строиться.

Об очередном намерении банды можно было догадаться теперь и без слов, по одним действиям, но девушка передала команду Волка вслух.

Волк говорил что-то еще, но теперь Марина копила информацию, чтобы выдать самую суть. И только когда боевики, оставив на поляне пять человек, повернулись и строем ушли из лагеря, она продолжила репортаж:

— Пообещали вернуться через три-четыре часа. Старшим остался Ильяс.

Уходящий на задание Волк больше не интересовал Зарембу. Все внимание привлекала пятерка, с сожалением глядящая вслед товарищам. К ней необходимо добавить еще минимум человека четыре на постах. Но даже при таком соотношении на успех рассчитывать можно. «Кобра» должна укусить первой. За тем и шли.

— Подтягивай сюда по одному остальных, — отдал Дождевику команду подполковник.

Прапорщик сполз на дно оврага, перебежал по мосту ручей и, хотя его наверняка уже видели свои, исчез в чаще. Команда получена четкая: подтягивать, а не приглашать. Значит, он приведет спецназовцев след в след, заранее обрисовав им обстановку.

— Подождем немного, пока у оставшихся спадет возбуждение, а отряд уйдет подальше, — поделился с Мариной дальнейшими планами Заремба.

— Без стрельбы не обойдется?

— Попробуем. — Стреляют на войне, но не в разведке. Марина имела в виду немного другое.

— Пацаны еще, — кивнула на оставшихся в лагере.

Ильяс, единственный среди оставшихся боевиков бородач, представлялся и самым старшим по возрасту. Он сначала расспрашивал о чем-то связного, потом помог взобраться тому на лошадь и парнишка ускакал в сторону села. Остальные занялись каждый своим делом. Похоже, за войну и лесное затворничество боевики смертельно надоели друг другу, потому что рассосались в разные стороны — кто опять на турник, кто пить чай, кто читать книгу. Худощавый, небольшого росточка парень извлек из закутка обшарпанную гитару и, поминутно ошибаясь и спотыкаясь о струны и ноты, принялся бить «восьмерку».

— Может, поучить? — сзади подполз Волонихин. Конечно, даже Дождевика обогнал, спеша к Марине.

— А ты умеешь играть? — встрепенулась та. — Я тоже.

Странно, что они еще не обо всем переговорили и не все разузнали друг о друге. Пусть получше узнают друг друга, авось на счастье. Слово «счастье» — среднего рода, значит, для всех.

Не успел подполковник подумать о своих, как потребовал к себе внимание Ильяс. Не найдя себе занятия в лагере, он взял ведро и направился к ручью. На бревно-мосток ступал как раз Туманов, и Заремба яростно замахал ему — исчезни.

Но слишком быстр оказался Ильяс, слишком неустойчивое положение на бревне занял пограничник. Да и до ближайших кустов что вперед, что назад ему все равно в два раза дольше, чем боевику выйти на берег. И в последний отчаянный жест, и не жест даже, а увидев вскинутый для стрельбы автомат в руках командира, Туманов не нашел ничего более спасительного для группы, как соскользнуть с моста в воду.

Наверняка он хотел удержаться за бревно, но руки не удержали и поток вынес его на свою говорливую середину. Единственное, что сумел сделать Василий без всплесков, — прижаться к берегу и заплыть под бревенчатый настил, выступающий в воду.

На нем, скорее всего, боевики стирали свои вещи. По крайней мере, Ильяс именно там принялся полоскать в ведре тельняшку. Туманов не вспльвал, видимо, найдя-таки опору, и мыльная вода наверняка стекала ему на голову. Как долго собирался стирать боевик, сколько мог продержаться в холодной горной воде пограничник — про то цыганки перед отлетом не гадали, и Заремба жестами распределил: он сам держит Ильяса, Волонихин и Марина — лагерь. Но не хотелось, ох как не хотелось начинать операцию со стрельбы! Выдержал бы холод пограничный капитан!

Выдержал. Когда Ильяс удалился, Дождевик взбежал на мостик и буквально вытащил пограничника из-под него, Туманова колотила такая дрожь, что ее могли услышать и в лагере.

— Срочно спиртику и сухие вещи, — Волонихин уже расстегнул рюкзак и ждал потерпевшего. Получив одобрение командира, доктор скатился вниз, затащил Туманова в кусты и занялся вливанием, растиранием и переодеванием.

— Воспаление легких обеспечено, — грустно заметил Заремба. — Это нам нужно? — посмотрел на Марину.

Та чистосердечно замотала головой.

— Нет.

Постепенно рядом залегли благополучно переправившиеся через ручей Чачух, Работяжев и Дождевик. Особой спешки не было. Дождались доктора с узлом мокрой одежды пограничника и его самого, синего и все еще дрожавшего. Каждый посчитал своим долгом хлопнуть капитана по плечу, выражая восхищение и поддержку, а Марина даже чмокнула в щеку.

— Все, согрелся, — улыбнулся синими губами капитан. Только после этого подполковник указал на центральную землянку с масксетью у входа:

— Штабная. Я и Работяжев обходим и проникаем внутрь. Василий, — повернулся к прекратившему на миг дрожать Туманову. — Старший здесь. Каждого, — кивнул на лагерь, — распредели на мушку.

Постарался не заметить взметнувшийся взгляд Марины — вроде говорили, что надо без стрельбы. К сожалению, здесь не тир МВД, здесь мишени сами умеют стрелять в ответ. И вместо традиционных призов — стеклянных ваз и никому не нужных вымпелов, в награду — жизнь или смерть. Почувствуйте разницу, как призывает реклама.

Сам стал высматривать путь, по которому всего безопаснее и незаметно можно пробраться к штабной землянке. На счастье, подошло время меняться постам, часовые — трое! — сами пришли к костру, а на их место, забросив автоматы с деревянными прикладами за спину, ушли сменщики. Теперь становились ясны направления, в которых располагались часовые и их ориентировочное расстояние от лагеря.

— Режем наискосок, — Заремба начертил Работяжеву в воздухе линию, разделив пополам лес между скрывшимися часовыми и лагерем.

Сам первым, за ним — сапер, короткими, на два-три шага перебежками начали пересекать лес, заходя к землянке с тыла. Работяжев на каком-то броске обогнал командира, а когда тот попытался вернуть лидерство, категорически осадил за рукав:

— Я.

Ерунда, будто первой идет разведка. Даже ей вначале путь прокладывают саперы.

Крюк занял достаточное количество времени. На поляне за время выдвижения могло что-то измениться, и поэтому, когда спецназовцы подползли к соединяющей землянки траншее, они некоторое время всматривались и вслушивались. Наблюдать оказалось сложно: отсюда кусты закрывали поляну плотно, но по скрипу турника и надрыву струн в беспощадных пальцах гитариста определили, что по крайней мере два человека по-прежнему заняты своим делом.

В саму землянку из траншеи вели ступеньки, аккуратно укрепленные досками. Далее в глубине различалась решетчатая дверь и прикрывающее вход солдатское одеяло. Заремба не знал, каковы нравы и традиции в отряде Волка — закрывает ли он дверь на засов или она всегда нараспашку, есть ли охрана внутри помещений, но «Король джунглей» из ножен плавно выполз. Работяжев, следуя за командиром, вытащил пистолет с глушителем. Он, конечно, гасит звук, но Заремба на этот раз решительно отстранил сапера и перетек вместе с осыпающимся песком в траншею первым.

Под ногами пропрыгала лягушка. Песок от скатывающегося Работяжева присыпал ее, но она пошурудила внутри, выкарабкалась наверх, отряхнулась и поскакала по своим лягушачьим заботам дальше по траншее. Шорох от задеваемых ею опавших листьев заглушил шаги спецназовцев, но они вновь остановили себя и выждали мгновение. Затем подполковник сам осмотрел ступени, дверь — вроде никаких растяжек и ловушек. Тронул решетку, по миллиметру принялся отворять ее.

Может, ей и хотелось, ссохшейся за лето и потерявшей вид в темноте, пожаловаться на свою судьбу, но чуткие к малейшим ее вздохам руки спецназовца не дали упасть слезам, успокоили. Да, понимаем, что грустно от такой-то жизни. Но смотри, мы же тебя открываем, а не сажаем на замок. Помоги и ты нам.

С дверью все получилось. Тронул одеяло. Из землянки пахнуло стылостью и мышами. И потому, что пришли со света, а небольшой огонек от керосиновой лампы особо света не давал, первые секунды Заремба ничего не различал. Фонарик остался у Юры, и только подумал о нем, как из темноты спросили о чем-то. Затем в глубине землянки зажужжали разгоняемые колесики и начал накаляться свет от фонарика-«жучка». Зарождался он спросонок слишком медленно, и когда луч достиг Зарембы, то даже не воткнулся в него, а бессильно уперся в грудь.

Еще ничего не различая, но прекрасно зная, что друзей здесь нет, подполковник бросился с «Королем джунглей» прямо в свет. Стукнулся коленкой об угол двухъярусных нар, но нож достал врага, вошел во что-то мягкое, вмиг ставшее теплым и липким. Разогнавшиеся шестеренки фонаря разочарованно стали умолкать, его свет иссяк, но ворвавшийся следом Работяжев осветил наконец подземелье. Не останавливая внимания на обмякшем под Зарембой боевике, принялся выискивать новых врагов. Пусто. А отдыхавший после ночного дежурства или отстраненный от операции за какую-то провинность молодой боевик с приметной волосатой родинкой на скуле был мертв. Мертв, так мертв: оказывающиеся на пути разведки люди обязаны молчать как рыбы. Здесь карася выбросило на берег, но нечего плавать у берега в штормовую погоду. Оставалось найти документы.

Для этого потребовалось совсем немного времени: сейф прятался в самодельной тумбочке около кровати, единственной в землянке, тщательно, по-армейски заправленной.

— Работай, — приказал спецназовец Работяжеву, а сам метнулся к двери прикрывать сапера. И вовремя. К землянке кто-то шел, и подполковник замахал рукой — выключай фонарь, шаги упали в траншею, попрыгали по ступенькам. Дверь, наконец-то дождавшись благодарного слушателя, начала свою песнь о затворничестве, но слова получились смазанными, словно на кассете с ускоренной перемоткой — подошедший к двери распахнул решетку резко, по-хозяйски. Столь же решительно откинул полог из одеяла, не опасаясь темноты.

— Халагатта. Давай вставай, — произнес он и тут же, не дожидаясь удара Зарембы или ответа боевика, исчез за покрывалом. Надоели, надоели чеченцам подземелья, если не ни нужды, ни желания хоть на секунду задержаться внизу. Или не питают уважения друг к другу. Лень было удостовериться, разбудил ли спящего. Конечно, себе на удачу, потому что остался жив. Но когда вернется Волк, какой стороной она обернется для него? Дурость, конечно, — переживать на войне за противника. Но Заремба, остановив колыхнувшееся у входа одеяло, в щель посмотрел на того, кто остался жив. Снова бородач. Ильяс, который не может найти себе спокойного занятия. Боевик же поддел ногой заблудившуюся лягушку, отбросив ее к изгибу траншеи, а сам по ступенькам поднялся наверх и пошел на поляну.

— Продолжай, — разрешил подполковник саперу.

Капитан снова включил фонарик, склонился над сейфом, выкладывая вокруг штурвала круг из податливого, прилипающего к металлу шнура. Чиркнул по нему серной пластинкой. Огонек с усилием принялся карабкаться по кругу, прожигая металл и оставляя после себя зазубренную бороздку.

— С-сейчас, с-сейчас, — успокаивал командира и самого себя сапер. Ильяс, не дождавшись сменщика, может вернуться в любую секунду.

И можно представить состояние оставшихся в засаде спецназовцев, когда бородач пошел в сторону штабной землянки! Хорошо, хватило выдержки не стрелять, По первым штрихам можно предположить, что неплохие собрались в команде хлопцы. Пока грех жаловаться.

— Есть, — приняв вываливающийся круг со штурвалом, позвал командира Работяжев. Поменялись с сапером местами. В непромокаемую и несгораемую сумку-пояс Заремба вывалил содержимое сейфа — деньги, накладные, магнитофонные кассеты, доверенности, блокноты и даже небольшой итальянский пистолетик, вмещающийся в ладошку. Дамская игрушка, но злегантная. Подарит Марине.

— Уходим.

Не хотел, но оглянулся на убитого. Парень лежал на нарах лицом вверх, совершенно равнодушный и спокойный к происходящему. Ирония судьбы: меньше всех суетился, больше всех помешал. А тут уж выбора не остается — жалеющие проигрывают. А вот огонек от керосиновой лампы потянулся вслед за спецназовцами. Сил оторваться от черной ножки фитиля у него не хватило, и пламя, боясь оставаться в одиночку с покойником, сжалось, сгорбилось, не оглядываясь на подступившую темноту.

Старым путем выползли из траншеи. С еще большей осторожностью достигли своих.

— Слава Богу, — произнесла подавшаяся к ним Марина.

И — отшатнулась.

Заремба продолжал зажимать в руке окровавленного «Короля джунглей».

— Уходим, — поторопил теперь уже всех подполковник. Дождевик первым бросился по знакомой дорожке в лес. За ним зелеными призраками заскользили бесшумные спецназовцы.