Сперанца

Глава третья

Голос врача, погонявшего лошадь, слышался теперь совсем близко.

— Сюда! Вот так… Тпру-у!

Лошадь остановилась, и рука доктора легла на плечо Цвана.

— Если бы у Мори женщины перестали рожать в долине, люди подумали бы что у них приблудные дети… — Он коротко рассмеялся и быстрыми шагами направился прямо в сарай.

— Дайте пройти!

Оттуда он сразу закричал:

— Отойдите от входа, ничего не видно!

Но, видимо, тут же передумал, потому что прибавил:

— Что вы там делаете? Не можете, что ли, помочь?

Немного погодя Цван увидел, как из сарая выбежала девушка за сумкой врача, оставшейся на двуколке.

Он смутно слышал доносившиеся из сарая слова: схватки… инъекции… кровопускание… Слышал, как доктор ругался и требовал, чтобы зажгли фонарь.

Фонарь не горел, потому что одно стекло у него было разбито и ветер, врываясь сквозь неплотно пригнанные доски сарая, задувал огонь.

Свет непрестанно вспыхивал и гас. Быстро темнело, и в сгущавшихся сумерках вспышки казались сигналами бедствия.

Потом Цван увидел, как подъехала акушерка и молодой доктор.

Похоже было, что дело серьезное и что Роза с ним не справляется.

Сколько времени он так ждал?

Никогда еще, сколько Цван себя помнил, ему не было так плохо. Пот струился у него по спине, и от порывов холодного ветра старик вздрагивал, будто ему за шиворот лили ледяную воду.

Услышав крик новорожденного, Цван разжал кулаки и перевел дыхание. Он хотел встать, но для этого ему пришлось обеими руками опереться о землю.

— Мальчик или девочка?

Очевидно, он только мысленно крикнул это, потому что сам не услышал своего вопроса.

Снова раздался крик ребенка, на этот раз более пронзительный и требовательный.

«Хорошие легкие, — подумал старик и про себя улыбнулся. — Вот это голосок! Бабкина кровь!»

Из сарая больше не доносилось ни звука. Цван внезапно отдал себе в этом отчет. Он стоял от хибарки метров за двадцать и уже направился к ней, как вдруг тишину прорезал душераздирающий вопль женщин.

Он остановился, пораженный в самое сердце. Потом пошел дальше, но медленно согнув спину, словно готовясь принять удар.

Первой вышла из сарая девчурка Рики.

— Цван, Цван… Она кончилась. Не дышит.

Она с рыданиями бросилась к нему.

— Ой, Цван, я еще никогда не видела, как человек умирает… Она открыла глаза, глубоко вздохнула и больше уже не шелохнулась…

Девочка цеплялась за него, плача от страха на сумасшедшем ветру.

Цван не двигался с места. Он не мог еще осознать совершившегося. Роза умерла! А ведь еще утром она шутила, готовя ему завтрак.

Сноха — веселая певунья, цветущая, сильная, как мужчина, — умерла! Жена его сына; молодая женщина в доме…

Господи, боже мой! Что же это такое? Мог сдохнуть я со своим давлением. Могла протянуть ноги старуха, она все жалуется на хворости… Но Роза!

— Не богохульствуйте, Цван… Не богохульствуйте хотя бы из уважения к ней, бедняжке, — она ведь была верующая.

Потом он вдруг увидел перед собой освещенного фонарем сына, выходившего из хибарки. Цван не знал, когда он приехал, не видел, как он здесь появился и как вошел в сарай. Лицо у Берто было бледное и блестело от пота. Он беззвучно шевелил губами, не произнося ни слова. Только положил руку на плечо отца.

Цвану хотелось обнять сына, на которого обрушился такой удар, но он попрежнему стоял как вкопанный. Глаза у него затуманились.

Он видел Берто мальчонкой, играющим с собаками…

Видел его сорванцом, которому Минга грозила, когда он, улыбаясь, уходил в школу: «Если только узнаю, что ты не в школу пошел, а за гнездами, смотри, я вот палку-то об твою спину обломаю…»

Потом сын стал взрослым: ушел в армию и там научился разбираться в моторах. Теперь его Берто уже не работал мотыгой! За ним посылали изо всех имений, где только есть машины. И все говорили: «Кто бы мог подумать! Сын старика Мори — и такой молодец. Не хуже городского!»

Потом он надумал жениться. Цван ему говорил: «По нашей жизни нужно женщину из долины». Но Берто взял себе жену издалека, из Романьи, можно сказать, с самой окраины. Ладная была Роза и опрятная: только приехала, все вверх дном перевернула, везде чистоту навела, дом побелила — теперь и не узнаешь. И шить умела, и все что хочешь… Но Минга своими вечными разговорами о здешних женщинах, которые не гнушаются работать в долине, раззадорила ее тоже попробовать.

И вот чем это кончилось!

Голос Берто вывел его из оцепенения.

— Папа, унеси девочку!

Одна из женщин протянула Цвану сверток.

— Идите скорее, вот-вот дождь польет. Мы после придем, когда доктора кончат.

Цван посмотрел на этот ворох тряпья. Девочка, значит.

Она была завернута в пиджак, вернее, в два пиджака — Берто и старого доктора. Цван мешкотно снял свой и присоединил его к ним, чтобы лучше укрыть маленькую от ветра.

Понурив голову, он пошел по темной дамбе с новорожденной на руках.

На дорогу он мог и не глядеть — он знал ее наизусть.