Спиною к будущему

Глава 3. Клятва Гиппократа

С тех пор прошел год. О странном раненном молодом человеке с Бальги ничего больше не слышала. В газетах — пусто, по новостям — тихо. И связаться с нами никто не пытался. Что, конечно, во благо, и меня нехило тешило. Это, естественно, не считая звонки моего "кавалера" с дороги. Тот был более предприимчив — несколько настырных дозвонов на телефон еще в первую же неделю после событий, а затем — еще пару, спустя какое-то время. Я решила, что хватит играть в детские игры — и ответила. Короткие, холодные фразы. Ответы, шутки. А дальше объяснила, что парень появился: старые, дряхлые чувства, долго варившиеся в котле дружбы…

"Так что, отнюдь… не могу говорить о будущем с тобой. И пусть ты реально привлекательный, мужественный, храбрый, однако, сам понимаешь… сердцу не прикажешь. "

Хорошие слова, действенные. И красивые, и толковые, пусть даже и затертые до дыр обыденностью. Ведь так оно и есть, мне даже не пришлось в этом врать: хоть, на самом деле, я одна, однако… не питаю никаких чувств и влечений к этому молодому человеку с дороги. И дело даже не в разнице возрастов, мировоззрения, и чаш весов, где он — бандит, а я — … Дело в другом… Дело в том, что — мне мое одиночество вполне нравится. Я его ценю: никаких обязательств, зависимостей, обид, надежд. Всё ровно и тихо. Всё спокойно и гладко…

На удивление, мужчина все достойно воспринял, и даже согласился. Поблагодарил, что не скрывалась, не играла, а сказала честно, всё как есть.

И снова штуки, робкий смех, прощание… гудки.

Закончилось эпическое приключение на Бальге. Закончилось.

Прощай, безумие.

А вот и заветный день, к которому все мы (кто здесь собрался) шли последние (кто-то пять, кто-то шесть) лет.

Шикарные прически; местами безумный, яркий, броский макияж. Красивые платья, а поверх — у кого-то черные мантии с конфедератками, а у нашего факультета — белые халаты. Нервы натянутой струной от трепетного волнения. От ожидания… не так конца очередного этапа нашей жизни, как начала — Великого начала Великого будущего, ведь как иначе? Разве можно ждать чего-то меньшего, несоразмерного нашим надеждам и упованиям на грядущее?

В зале Кафедрального Собора (музея И. Канта и концертного огранного зала) (дань традициям) собрались и выпускники, и их родители, друзья, почетные гости и горячо любимые преподаватели, ректорат.

Забраться в пятый ряд — и сесть рядом со своими однокурсниками. Родители где-то там, позади — если обернуться, даже не видно.

Дрожь по телу.

Еще немного, еще чуть-чуть и мы станем врачами. Еще чуть-чуть — и сбудется наша большая, просто громадная мечта.

Глубокий вдох и улыбнуться товарищам.

— Поздравляю, — едва слышно кто-то где-то шепчет.

— Как ты?

— А на сцену вызывать будут?

— Смотри на Свету, боже, как она разукрасилась.

— А Женьку кто видел?

Пытаюсь игнорировать, вытолкнуть глупые, лишние звуки из головы.

Взгляд на сцену.

Раздалась торжественная музыка органа — как по команде, гул взволнованных разговоров покорно стих. Звучит студенческий гимн Gaudeamus.

Еще немного — и, наконец, вышел к микрофону ректор…

Приветственная речь, добрые, веселые улыбки.

А дальше стали поочередно каждый факультет чествовать своих отличников и активных деятелей студенческой жизни, награждать выпускников дипломами.

И вот уже и мы на сцене.

Волнительные поздравления, робкие, нервные улыбки, рукопожатия.

А дальше миг — которого все мы так ждали, причем, не меньше, чем самого получения в "сине/красной" корке документа.

Клятва российского врача.

Вышла к микрофону Лиля, моя одногруппница (активный деятель профсоюза ВУЗа) и, нарисовав сквозь скрытый страх улыбку, пустила пару вводных слов… Еще миг — и принялась зачитывать с бумаги слова великой силы и глубокого смысла, что звучат уже не одно тысячелетие, присягая вместе с нами (что покорно вторили за ней) не просто клятву Гиппократа, а клятву, в первую очередь, Человека, которому даны в руки могущественные инструменты вершения судеб, защиты, помощи и опеки всех в том нуждающихся.

— Добровольно вступая в медицинское сообщество, я торжественно клянусь и даю письменное обязательство посвятить себя служению жизни других людей, всеми профессиональными средствами стремясь продлить ее и сделать лучше; здоровье моего пациента всегда будет для меня высшей наградой. Клянусь постоянно совершенствовать мои медицинские познания и врачебное мастерство, отдать все знания и силы охране здоровья человека и ни при каких обстоятельствах я не только не использую сам, но и никому не позволю использовать их в ущерб нормам гуманности. Я клянусь, что никогда не позволю соображениям личного, религиозного, национального, расового, этнического, политического, экономического, социального и иного немедицинского характера встать между мной и моим пациентом. Клянусь безотлагательно оказывать неотложную медицинскую помощь любому, кто в ней нуждается, внимательно, заботливо, уважительно и беспристрастно относиться к своим пациентам, хранить секреты доверившихся мне людей даже после их смерти, обращаться, если этого требуют интересы врачевания, за советом к коллегам и самому никогда не отказывать им ни в совете, ни в бескорыстной помощи, беречь и развивать благородные традиции медицинского сообщества, на всю жизнь сохранить благодарность и уважение к тем, кто научил меня врачебному искусству. Я обязуюсь во всех своих действиях руководствоваться Этическим кодексом российского врача, этическими требованиями моей ассоциации, а также международными нормами профессиональной этики, исключая, не признаваемое Ассоциацией врачей России, положение о допустимости пассивной эвтаназии. Я даю эту клятву свободно и искренне. Я исполню врачебный долг по совести и с достоинством[1].

Ну, вот и всё. Теперь мы — врачи. По крайней мере, на это надеемся.

Осторожно спуститься по ступенькам в зал под шум аплодисментов, а затем и вовсе речь декана.

Втиснуться в строй между рядами, пробираясь к своему месту. Но не успела пройти даже дальше второго ряда, как вдруг кто-то схватил меня за локоть и потянул на себя.

Невольно дернулась, обернулась. Взгляды встретились. Сложно было не узнать. Поддаюсь на напор.

— Присаживайся, — и кивнул головой на место рядом с собой.

Подчиняюсь.

Пустой взор устремить для видимости на сцену, а сама — в голове взорвался только что ком удивления и прозрения, обдавая изнутри волной страха и волнения.

Молчит. Вторит мне — изображая заинтересованность чем-то там происходящим вдалеке, у микрофона.

Очередной вдох, собирая силы в кулак — но все еще напряженная, сижу как по струнке; казалось бы, дотронься — и тут же током долбанет.

Дерзаю первая. Шепчу:

— Зачем ты здесь? — и хоть на вид он старше меня лет на десять, я все же решаюсь грубо и смело перейти на "ты" (не считая разговоров на Бальге, когда ситуация, моя злость и адреналин на автомате смывали всякие рамки приличия, такта и уважения).

Обмер, потупил взгляд в пол, а затем, все же, перевел на меня взор. Правда, лишь на мгновение, ведь после снова обернулся к сцене.

Тягучая, выбешивающая пауза, безучастие с его стороны.

— Надо поговорить, — наконец-то снизошел к ответу.

Резко перевела на него очи.

— О чем?

На его серьезном, каменном лице внезапно проступила улыбка. Глаза в глаза. До волнения, до дрожи. Но выдерживаю напор (тяжело сглотнула; замерла, застыла, словно статуя, не дыша, дабы не выдать свои истинные эмоции).

— О многом, — и вдруг, немного помедлив, добавил. — Но… не здесь, верно?

Отдернула я голову назад, пристыженная; отвернулась. Смолчала.

Напутствие ректора во взрослую жизнь, желая успехов и достижений…

Казалось, последующие десятки минут были сродни пыткам инквизиции: от интриги, интереса и волнения я сгорала заживо изнутри. Единственное, что пропало практически сразу, спустя томные минуты близости с ним, — так это страх. Самоуверенность и черствость вновь взяли верх, восстановив во мне равновесие, заменяя глупые, пустые переживания на самообладание, без животной трусости, покой.

Конечно, всё было бы гораздо проще, если бы у меня сейчас за поясом оказался пистолет — однако… пока еще врачам сей дивный, могущественный предмет… не выдают. И, как по мне, зря. Сложно защищать жизни других, не имея достаточно для этого средств, пусть даже и крайних, пусть даже просто превентивно-пугающих злодея, а не обязательно стреляющих.

И вот наконец-то выбраться наружу. Сделать пару фотографий с группой, с родителями, с кое-какими друзьями. Затем, вежливо оповестив о своем вынужденном отлучении от празднества на время, пройтись с площади Собора в сторону одного из мостов влюбленных, где учтиво и дожидался меня мой незваный, нежданный гость.

Да. Это был именно он. Тот, кого спасала на Бальге, рискуя при этом не только собственной шкурой, но и друзей, да родных. Рискуя всем и всеми… И кого, судя по всему, все же… удалось спасти.

Облокотиться на перила (следуя примеру молодого человека) и уткнуться взглядом вдаль, на реку Преголю.

— Я слушаю, — первая нарушаю наше молчание, мерным, уверенным голосом чеканя слова.

— Ну, — обернулся, упершись в забор спиной; взгляд на меня, а на уста проступила опьяняющая ухмылка, — для начала, здравствуй.

Глаза встретились.

Скривилась я, поспешно отвела взор в сторону.

Тяжелый, раздраженный (мой) вздох. Видимо, покончить со всем быстро… не представится возможности.

Полуоборот к нему, облокотившись на локоть.

— Я думала, мы уже закончили с приветствием. Но если нет, то… и тебе не хворать.

Улыбнулся.

— Как жизнь молодая? — продолжает странную прелюдию.

(и снова раздраженно вздыхаю)

— Да, судя по всему, лучше, чем твоя.

Невольно рассмеялся. Дрогнул, полуоборот — и застыл подобное мне. Лицом к лицу. Глаза в глаза.

— Не думал, что врач может быть сразу таким грубым. Мне казалось, на это их оттачивает лишь время и нерадивые пациенты.

Ядовито улыбаюсь.

— Некоторые такими рождаются.

Усмехнулся (нежно, добро так, словно с отцовским снисхождением, отчего я едва не подавилась собственным ядом).

Скривилась. Молчу. Опустила глаза.

— Я очень признателен за все то, что ты сделала для меня тогда. И… искренне надеюсь, что примешь мою благодарность взамен.

Удивленно вздернула я бровями. Отвернулась, устремив взгляд вновь на реку (как раз под нами проплывал какой-то катер). Молодой человек же не последовал моему примеру — все еще всматривался мне в лицо.

За и против. Решаюсь на главное. Для меня — важное.

Глаза в глаза.

— Друзей моих благодари, а не меня. Если бы не они — я бы и пальцем не пошевелила в твою сторону. Такие как вы — не заслуживаете ни милосердия, ни помощи. И дело не в клятве Гиппократа, которую, кстати, тогда еще не давала…

— Я заметил, — невольно перебил меня, но проигнорировала.

— Я ненавижу таких как ты. И не надо мне вашей благодарности. Отнесем это в счет будущих моих поступков, которые я без особого желания… вынуждена буду свершать во благо жизни человечества. А все свои сопли и нежности — оставь им. Они это, действительно, заслужили. Храбро боролись за твою жизнь. Тем более, что им плевать — стоило оно того или нет.

— Я уже их отблагодарил.

Удивленно вздрогнула я, немного подавшись назад. Шумный, звонкий вздох.

(а мне ничего не сказали, странно)

— Вот и хорошо, — кивнула я головой. — А большего и не надо.

Молчим, опустив взгляды. Неловкость засела, сжирая верные слова.

— И всё же… — решается на продолжение разговора, сухим, странным голосом. — Я бы хотел как-то отблагодарить. И не только деньгами. Могу подсобить с хорошей должностью, или…

— НЕТ! — гневно рявкнула я, дерзко перебивая. Но затем сразу осеклась, сменив тон. — Не нужно мне ничего, будь ты даже — золотая рыбка.

Скривился.

Тягучие мгновения немного боя. Осмеливается.

— В чем моя вина?… что так меня ненавидишь.

Глаза в глаза.

Опешила я.

Но, перебрав сотню слов и фраз, отвечаю:

— Ведь ты же — не герой-полицейский, спасающий мир от чертовых ублюдков? Верно? Ты же — такой же, как и те, кто тебя искал, кто нас досматривал и опрашивал. Я права?

Молчит. Опустил виновато взгляд.

Секунды тающей потаенной надежды — и невольно закивала я головой.

— Вот и весь ответ. Простой… человеческий ответ. Ладно, мне пора. Прощай.

Разворот — и пошагала прочь.

Не оборачиваясь.

Глубокие вдохи, невольная дрожь в конечностях — но страх тает, едва успел зародиться.

Всё кончено. Всё хорошо.

Всё… выяснилось.

… и он — жив.

Еще мгновения, поравнялась я с друзьями — обнялась, (на автомате) поздравила еще кое-каких сокурсников, которых только сейчас приметила, и вдруг запиликал мой мобильный, отвлекая внимание. Смс.

Живо открыть сообщение от неизвестного абонента:

"И всё-таки я упертая золотая рыбка".

Невольно улыбнулась я.

Выстрелила взглядом вдаль, на мост — но его… уже там не было.

Толпа выпускников и радующихся событию людей. Даже несколько туристов. Но его уже… не было.

Палец обмер над кнопкой "удалить". Странные сомнения… И хотелось, было, уже уверенно нажать "да", как вмиг кто-то сзади навалился мне на плечи. Резко оборачиваюсь — Лора, и вместе с ней — Серый.

— О! Ребята! — счастливо вскрикнула я, утопая в удивлении.

Завизжала и Лариса от радости, тут же кинулась мне на шею, сердечно сжав в объятиях.

— ПОЗДРАВЛЯЮ, ПОДРУГА!