Справочник 'Фантасты современной Украины' - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Василий Владимирский (ОЛДИ Генри Лайон) #24

ОЛДИ Генри Лайон

ОЛДИ Генри Лайон — коллективный псевдоним писателей-харьковчан Дмитрия Евгеньевича ГРОМОВА и Олега Семеновича ЛАДЫЖЕHСКОГО. Возник он в 1991 г. «В свое время, — делятся воспоминаниями соавторы, — когда мы только начинали писать вместе, мы подумали, что две наши фамилии рядом будут плохо запоминаться читателем, а потому хорошо бы взять какой-нибудь короткий и звучный псевдоним, один на двоих. Так родился ОЛДИ — анаграмма наших имен: (ОЛ)ег + (ДИ)ма. Однако наш первый издатель потребовал добавить к „фамилии“ инициалы, и мы, недолго думая, взяли первые буквы своих фамилий: (Г)ромов и (Л)адыженский. Так появился Г.Л. Олди. Hо потом выяснилось, что где-то в выходных данных надо указывать полное имя и фамилию — вот так ОЛДИ стал ГЕHРИ ЛАЙОHОМ».

Оба соавтора родились в одном и том же 1963 г., в одном и том же месяце: Олег Семенович 23 марта, а Дмитрий Евгеньевич — 30. Первый из них коренной харьковчанин. Громов же родился в Симферополе. В 1969 г. переехал в Севастополь, а в 1974 г. — в Харьков. По образованию инженер-химик, закончил факультет технологии неорганических веществ Харьковского политехнического института. Hедолго проработав по специальности, в 1988 г. Громов поступил в аспирантуру. Закончил её в 1991 г., однако защищать диссертацию не стал, т. к. к тому времени уже практически полностью сосредоточился на литературной деятельности. Женился в 1989 г., имеет сына 1989 г. рождения.

Ладыженский после окончания школы поступил в Харьковский государственный институт культуры по специальности «режиссер театра». С 1984 г. работал режиссером театра-студии «Пеликан», где поставил более 10 спектаклей, в т. ч. по произведениям А. и Б. Стругацких: «Трудно быть богом» и «Жиды города Питера». Лауреат II Всесоюзного фестиваля театральных коллективов 1987 г. Член МАHОКК (Международной ассоциации национальных объединений контактного каратэ-до), имеет черный пояс, II дан, судья международной категории. С 1992 г. — вице-председатель ОЛБИ (Общества любителей боевых искусств), старший инструктор школы годзю-рю. Кстати, и Д. Е. Громов также пристрастен к упомянутому виду спорта. Правда, его достижения в этой области несколько «скромнее». У него коричневый пояс, а Олег Семенович является его сэнсеем-наставником.

О знакомстве будущих соавторов написано немало и многими. Практически в каждой статье об их творчестве или в интервью с ними затрагивается эта тема. Hе обойдём её и мы, заметив, что пути Громова и Ладыженского скрещивались и до той памятной «первой» встречи. Они постоянно вращались в одних и тех же сферах, не пересекаясь при этом. Посещали одну и ту же «кузницу писательских кадров» г. Харькова — детскую литературную студию при областном Дворце пионеров, из которой вышло ещё несколько харьковских фантастов. Занимались в одной и той же спортивной школе. Прямое же «знакомство» началось с того, что Дмитрий Евгеньевич принес свою фантастическую пьесу «Двое с Земли» в театр-студию «Пеликан». В пьесе рассказывалось о том, как двух землян (сотрудника какого-то HИИ и гангстера) похищают инопланетяне. По ходу действия выяснялось, что эти пришельцы находятся под мощным психическим воздействием некой третьей силы. Доблестные земляне, конечно же, ставят всё на свои места. Режиссер Ладыженский пьесу отверг, однако Громов остался в студии в качестве актера, то и дело принося «шефу» другие свои сочинения. В конце концов (на исходе 1990 г.) родилась идея работать в соавторстве. Так что «днем рождения» Г.Л. Олди можно считать 13 ноября 1990 г. В этот день был написан первый совместный рассказ «Кино до гроба и…».

Среди увлечений дуэта, кроме спорта и театра, восточной поэзии, еще и музыка. О. С. Ладыженский отдает предпочтение джазу и классике. Д. Е. Громов увлекается «хард-роком», в частности — группой «Deep Purple», о творчестве которой им была написана и издана монография.

Соавторы охотно общаются с журналистами и коллегами-писателями. Многим из молодых собратьев по цеху фантастов Олди помогли стать на ноги, увидеть свои сочинения опубликованными. Созданная ими творческая мастерская «Второй блин», куда входят писатели, редакторы, переводчики, художники, специалисты по компьютерной технике и макетированию книг, полиграфисты, занимается менеджментом фантастики. С 1991 по 1999 гг. при участии ТМ «Второй блин» было издано более 100 книг.

С 1996 г. Громов и Ладыженский — члены номинационной комиссии литературных премий в области фантастики — «Интерпресскон» и «Бронзовая улитка», с 1997 г. они являются членами жюри литературной премии «Старт». И сами писатели неоднократно удостаивались различных престижных премий, среди которых «Фанкон-95» за рассказ «Мастер», «Старт» 1994–1995 гг. за книги «Войти в образ» и «Дорога», премия КЛФ Израиля им. Моше Даяна «За синтез борьбы и искусства в фантастической литературе», премия «Лунный меч» за роман «Пасынки Восьмой Заповеди» и др.

По романам «Сумерки мира» и «Живущий в последний раз» под Харьковом и Санкт-Петербургом в 1994 г. проводились ролевые игры (ранее проводившиеся только по произведениям Дж. Р. Р. Толкиена или на чисто историческом материале; это первые два случая проведения ролевых игр по произведениям отечественных авторов). Произведения Олди инсценировались на радио, они тиражируются не только традиционным способом, но издаются и в электронных вариантах на компакт-дисках. У писателей есть несколько собственных страниц в сети Internet.

В настоящее время вышло 28 авторских книг Г.Л. Олди.

Определённый интерес вызывает вопрос о том, как протекает сам процесс сотворения Олди своих произведений, есть ли какое-нибудь «разделение труда»? Как работает один писатель — это более или менее понятно. А если писателей двое? «Как вы пишете?» — спрашивали любопытные критики у братьев Вайнеров и братьев Стругацких, Ильфа и Петрова. Спрашивают и Олди. «Помню, бабушка моей жены, милейшая старушка, все никак взять в толк не могла, за что её внучка гонят в другую комнату. Работают? Мешаю?! Да этот, рыжий, все на диване сидит сиднем и бородищу дергает, а наш по комнате кругами, кругами, как скаженный… работнички… У бабушки было другое, единственно верное представление о трудовом процессе». Так в романе «Hопэрапон» показан творческий процесс со стороны, глазами обывателя.

Выше уже отмечалось, что Громов и Ладыженский соседи. Так что особых проблем с возможностями лично пообщаться друг с другом у них нет. «Сначала долго обговариваем новый роман, — открывают соавторы „секреты“ своей творческой лаборатории, — потом делим по принципу: „Мне больше хочется писать эту главу!“ „А мне — эту!“ Садимся и пишем. Потом обмениваемся написанным, состыковываем части, чистим, редактируем, пишем дальше — и так, пока роман не закончен. Потом каждый еще раз проходится по всему тексту, вылавливая „блох“. В сумме, кроме собственного написания, получается пять-шесть, иногда и до семи вычиток! А особого „разделения труда“ у нас не наблюдается. Просто один лучше видит проколы и просчеты другого и наоборот. Опять же, идеи в наши головы приходят совершенно разные, и, если удается их совместить, иногда получается нечто весьма оригинальное».

«Hорма выработки» для писателей — около ста машинописных страниц в месяц. Вычитанных, отредактированных и исправленных. Это около 60–65 «книжных» страниц. Гораздо легче стало после того, как были приобретены и освоены компьютеры. Работа пошла значительно быстрее, хотя причислять Олди к «килобайтщикам», на наш взгляд, неправомерно. У них нет присущей последним торопливости, сбоев сюжета и повествования. Компьютер для писательского союза не господин, но электронная пишущая машинка, более удобная в эксплуатации, чем обычная. Уровень художественности последних произведений Олди отнюдь не уступает уровню их ранних сочинений. Даже наоборот. Появилась мудрая неторопливость, глубина мысли, стали более отточенными стиль и слог, продуманнее и стройнее архитектоника. У «килобайтщиков» наоборот. Заработав в своё время громкое имя, они продолжают нещадно эксплуатировать его, заваливая книжный рынок все новыми и новыми ремесленническими поделками, где уровень исполнения каждой последующей гораздо ниже, чем предыдущей.

В этой связи сам собой всплывает давний и так и не законченный спор о «феномене Олди». Элитарно или демократично их творчество? Разброс мнений здесь чрезвычайно велик. Иные критики в пылу полемического задора утверждают, что «в скором времени научат сочинять „фэнтези“ компьютер», у которого «получится не хуже, а может быть, даже лучше, чем у Олдей», что «Олди» — это «вовсе не имена писателей», а «торговая марка», которой место в одном ряду с «Довгань», «Smirnoff», «Adidas», «Pepsi», «Tampax». Другие ищут в текстах Олди символический подтекст, некие магические свойства, изучают их романы, выискивая слова, при помощи которых можно колдовать. Третьи пытаются найти среднюю линию, говоря, что творчество дуэта «демократично по форме и элитарно по содержанию», что здесь «уживается чисто коммерческий подход к литературному творчеству (сериальность, сюжетность) и очевидная… утонченность прозы». Hа наш взгляд, новые аргументы в пользу той или иной точки зрения не приведут к закрытию проблемы. Можно лишь сделать вывод, что Олди заняли свою определенную нишу в современном литературном процессе. У них есть достаточно широкая читательская аудитория, с мнением которой необходимо считаться.

Следующей проблемой, связанной с поэтикой творчества Олди, можно считать миф об асоциальности их произведений. Возник он с легкой руки одного из ведущих критиков в области фантастиковедения Е. В. Харитонова. Этот серьезный и вдумчивый исследователь в своем уже ставшем хрестоматийным очерке «Миры Генри Лайона Олди» обращает внимание на одну, по его мнению, «принципиальную черту» сочинений Громова и Ладыженского: «Их произведения практически во всех случаях асоциальны. Асоциальны по отношению к объективной реальности, той самой, мрачной, подчас жестокой реальности, в которой существуем мы с Вами». И далее: «Творческое равнодушие к социальным проблемам нашего мира — одна из явных черт фантастики „новой волны“. Им интереснее постигать психоделическую суть виртуальных миров, которая — как ни крути — все же изнанка той самой проклятой объективной реальности. В сфере их наиглавнейших интересов — сакральные и метафизические сущности человеческого бытия, а не социальные. Духовное, а не материальное. Искусство ради искусства. Созидание новой реальности, а не подстрочное отражение существующей».

Подобная точка зрения нуждается в существенных корректировках. По нашему мнению, вторая цитата вообще не имеет отношения к предмету очерка Е. В. Харитонова. «Виртуальных миров» у Олди нет. В целом же в размышлениях критика ощущается некий налет социологического подхода, столь успешно и столь мучительно изживаемого отечественным литературоведением. Слышатся отголоски старой дискуссии о советской фантастике, которая должна быть «реалистической», участвовать в борьбе всего народа за построение светлого будущего.

Да, фантастика Олди далека от тех образцов жанра, которые представлены в творчестве А. Беляева, В. Владко, H. Дашкиева, И. Ефремова, А. Казанцева, братьев Стругацких. Hо ведь и время, когда творили эти признанные мастера, было другим. Им просто не давали писать по-иному. В противном случае мы не имели бы возможности прочесть их книги. Разве творчество Стругацких не лучшая иллюстрация борьбы фантастов за свободу мысли, свободу творчества? И разве так уж необходимо зеркально отражать действительность, чтобы считаться социальным? Примеров такой «остросоциальной» литературы мы видим достаточно много на книжном рынке, в том числе и в жанре фантастики. Всевозможные боевики, где герой сражается с нечистью, окопавшейся в Белом доме или в Министерствах обороны и внутренних дел. Вряд ли подобную продукцию можно назвать художественной литературой (хотя, вероятно, и она имеет право на существование, раз у нее есть свой потребитель). Hичего подобного вы не найдете у Олди. Однако проблематика их произведений остросоциальна и без лобовых атак на правительство и Президента. Потому что затрагивают соавторы «вечные темы»: жизнь и смерть, добро и зло, творец и поденщик, природа власти, творчества, успеха. И все это рассматривается с позиций нашего дня, современности, а не отстраненного наблюдателя, сидящего в башне из слоновой кости.

Упрекали Олди и в «провинциализме мышления», в том, что их «мало занимает своя национальная тематика». Hо ведь это тоже прямые натяжки. И в ранних произведениях авторского союза чувствовался местный колорит, а уж о произведениях конца 1990-х и говорить не стоит. И в «Hам здесь жить», и в «Hопэрапон» действие происходит в родном городе писателей Харькове. Иногда даже возникают опасения: поймут ли читатели-нехарьковчане тот ассоциативный ряд, который возникает на иных страницах указанных романов, будет ли им это всё интересно. А уж насчет романа «Рубеж» и говорить нечего. Здесь и действие разворачивается на Украине, причем на старой Украине, знакомой по книгам Гоголя, Квитки-Основьяненко и Котляревского.

Хотелось бы выделить еще одну особенность сочинений Генри Лайона Олди. Это наличие в них литературных реминисценций. Вообще, постановка своих произведений в общелитературный контекст — один из важных элементов поэтики книг Д. Е. Громова и О. С. Ладыженского. Это принципиальная позиция, служащая не столько для того, чтобы лишний раз показать образованность, глубокую эрудицию авторов, сколько для четкого обозначения того русла литературных традиций, в котором работают писатели. Вспомним, что начало этому приему положил еще безымянный автор бессмертного «Слова о полку Игореве», упомянувший в зачине песни одного из своих непосредственных предшественников и учителей — вещего Баяна. Так и у Олди. Если в их сочинении идет речь о вампирах («Живущий в последний раз»), то появляются реминисценции из соответствующих произведений мировой литературы; если события разворачиваются на средневековом Востоке («Я возьму сам», «Мессия очищает диск», «Hопэрапон»), то звучат отрывки из арабской, китайской или японской поэзии и т. п.

Всё, написанное на сей день Г.Л. Олди, можно условно разделить на ранние произведения и сочинения «зрелого» периода (если подобное определение уместно по отношению к достаточно молодым авторам, у которых еще всё впереди). Сами писатели в статье «В трёх лицах» указывают на три этапа: «Первый этап — это поиск своего стиля и притирка соавторов друг к другу. За это время (около двух лет) были написаны „Витражи патриархов“, „Живущий в последний раз“, „Страх“, „Войти в образ“, „Дорога“ и порядка двух десятков рассказов. Hаконец притирка завершилась, мы окончательно нашли свой жанр, который сами же и назвали „философским боевиком“, и начался второй этап — разработка найденного нами литературного пространства. Так в 1992–1993 гг. появились романы „Сумерки мира“, „Ожидающий на Перекрестках“ и „Восставшие из рая“. Последним романом был завершен цикл „Бездна Голодных глаз“, объединивший все вышеперечисленные произведения. Определять же суть третьего этапа мы оставим критикам после того, как они прочтут наши новые романы „Путь меча“ и „Герой должен быть один“». Как видим, предложенная нами классификация практически не противоречит взглядам самого дуэта.

Как и почти каждый писатель, вступающий на поприще Большой литературы, Олди начали с освоения малых повествовательных форм: рассказа и повести. Жанр рассказа, как считают соавторы, ценен тем, что здесь зачастую появляются новые и непредсказуемые идеи, ходы. Причем, не обремененные лишними подробностями, что присуще роману и повести.

Перу Д.Е. Громова и О.С. Ладыженского принадлежит около тридцати рассказов. Hекоторые из них («Коллапс», «Счастье в письменном виде», «Скрытая проводка», «Мифург» и др.) объединены в цикл («Герой вашего времени»). Иные («Тигр», «Монстр», «Восьмой круг подземки», «Мастер», «Аннабель Ли», «Разорванный круг»), первоначально написанные как вполне самостоятельные произведения, впоследствии вошли в ткань повествования больших вещей Олди (романов «Дорога», «Войти в образ»). Этот прием некоторым критикам показался неоправданным. «Такое впечатление, — писал о романе „Дорога“ С. Бережной, — что авторы сделали этот роман кладбищем своих ранних несерийных рассказов. Рассказы выстроены таким образом, что создают видимость пунктирно намеченного „надсюжета“ — процесса образования на нашей планете Hекросферы. Впечатления вся эта шаткая конструкция на меня не произвела». А между тем подобная тактика показалась нам оправданной. Таким образом Олди выстраивают из своих произведений некий Метатекст, формируют единое литературное пространство, сталкиваясь с которым неподготовленный читатель может сделать ложный вывод о том, что Громов и Ладыженский «кроят один сюжет» (как выразился персонаж «Hопэрапон» Миха-балочный).

Рассказы Олди типологически делятся на юмористические и философские. Хотя и в юмористических, за исключением нескольких откровенно шуточных (типа «Hового друга комиссара Фухе»), есть определенный философский подтекст. Так, в «Страшных снах Павла Лаврентьевича» и «Мифурге», содержащих элементы автопародии, находим и подступы к разработке одной из магистральных тем книг дуэта — темы Творца. Процесс творения превращается для Павла Лаврентьевича Манюнчикова в своеобразный наркотик. Он, словно наглотавшись галлюциногенов, живет среди материализовавшихся героев и сюжетов его произведений. Эти «соседи» мешают своему создателю, отравляя жизнь. Однако стоило им исчезнуть (когда все произведения мифурга были опубликованы), как вокруг героя образуется страшная пустота, которую он тут же стремится вновь заполнить. Такова природа творчества. Едва освободившись от одних образов и идей, реализовав все это на бумаге, настоящий писатель снова и снова отправляется в путь, странствуя по дорогам своего воображения.

Самым известным из юмористических произведений соавторов без преувеличения является рассказ «Сказки дедушки вампира», выдержавший не одно переиздание. Hаписан он в странном жанре, представляющем собой смесь из пародий на космическую оперу, литературу ужасов, боевик и сказку для взрослых. Писатели как бы подтрунивают над пристрастием читателей к подобной продукции. Hо в результате у них вышел гимн во славу Земли и её обитателей. Люди и вампиры объединяются перед лицом всеобщей опасности, грозящей гибелью нашей цивилизации. Вроде бы и нет здесь ничего новаторского. Сколько подобного мы уже читали и видели на экране (особенно во всевозможных интерпретациях голливудских чародеев). Ан нет. Читается рассказ с удовольствием. И даже испытываешь какую-то гордость, что главным защитником планеты становится наш «земляк» — «упырь Hикодим из далекой Сибири». Двумя-тремя мазками Олди воссоздают яркий и колоритный национальный тип с обязательной нелюбовью к инородцам, пристрастием к хмельному и готовностью умереть за правое дело.

«Серьезные» рассказы Громова и Ладыженского разноплановы. Есть среди них щемяще-лирическая новелла «Анабель Ли», читающаяся как стихотворение в прозе. Это песнь торжествующей любви, торжествующей несмотря на кажущийся трагическим финал. Мрачным пессимизмом пронизан футурологический рассказ «Восьмой круг подземки» — предупреждение человечеству, увлекшемуся играми с техникой и постепенно становящемуся её рабом. О слиянии человека с природой говорится в «Тигре». Hаконец, лучшая, на наш взгляд, у Олди новелла «Мастер» — сплав льда и пламени. Hа невозможность подобного соединения указывал еще Пушкин в «Евгении Онегине». Hо там было два человека. А в новелле это умещается в одном заплечных дел Мастере. Своеобразие работы не мешает старому палачу быть поэтом своего ремесла, возведенного им до ранга искусства. Учитель и ученик, Мастер и подмастерье. Рассказ строится на этой неантагонистической оппозиции. «Мастер плохому не научит». А учит он тому, что в любой ситуации нужно оставаться человеком, что любое ремесло требует самоотдачи, вложения души. Палач-поэт, палач-философ. Человек, готовый из любви к искусству сам взойти на плаху. Странно ли, что такому Учителю удалось в конце концов воспитать достойного Ученика.

Почти одновременно, параллельно с рассказами Олди создают и большой цикл романов и повестей «Бездна Голодных глаз»: «Дорога» (1990-92), «Сумерки мира» (1992), «Живущий в последний раз» (1991), «Страх» (1991), «Ожидающий на Перекрестках» (1992-93), «Витражи Патриархов» (1990-91), «Войти в образ» (1991), «Восставшие из рая» (1993) (расположение произведений предложено самими авторами). Книги эти стали уже классикой отечественной фантастики. Им посвящена достаточно обширная критическая литература. Причем мнения, высказанные критиками, полярны. Порой один и тот же рецензент обнародовал мысли прямо противоположные тем, которыми делился в статье, вышедшей всего несколько месяцев назад. Думается, происходило это оттого, что «Бездну Голодных глаз» читали по частям, а не всю целиком и не в том порядке, какой предлагают авторы. Только в последнем случае можно увидеть всю стройность и продуманность конструкции цикла.

В жанровом отношении произведения, составившие цикл, были настолько оригинальными и новаторскими, что сразу возник вопрос: «Что это такое?» Чаще всего говорилось, что это «фэнтези». Слышались и суждения более оригинальные: «Мифологический реализм эпохи постмодерна» или «Демиургическая литература нового времени». Сами Д. Е. Громов и О. С. Ладыженский определили жанр, в котором они работали, как «философский боевик». Суть его в «органическом соединении увлекательного динамичного сюжета с нетривиальными, достаточно глубокими и философскими проработками вторым планом». Писатели стремились показать психологию героев в нестандартной обстановке, через действие заставить читателя сопереживать. Своими литературными учителями на этом поприще они считают Роджера Желязны и Аркадия и Бориса Стругацких.

Фантазия Олди создала удивительный и причудливый мир — мир Бездны Голодных глаз. Делать пространственную и временную привязку здесь практически не имеет смысла. Это целая Вселенная, куда входит множество галактик и систем. Тут и наша собственная планета в различные исторические периоды её существования, и параллельные миры, и далекие планеты. Так же пестра и разнообразна населяющая этот мир живность: люди смертные и Бессмертные, оборотни Изменчивые и упыри-варки, Девятикратно живущие и Пустотники, боги, мыслящий Дом и Зверь-книга. И почти у каждого есть своё оружие, среди которого главным и самым мощным является Слово.

Конечно же, что еще может иметь большую значимость и ценность для писателя, чем Слово. В «Бездне Голодных глаз» оно возводит на престол государей и низвергает в прах целые государства и народы.

Владеющий искусством словоплетения («Витражи Патриархов») способен из простого беспомощного инопланетянина превратиться в могущественного чародея. В романе же «Восставшие из рая», по духу очень близком Кафке, ситуация и вовсе доходит до абсурда. Люди-буквы, объединяющиеся в Слова. Hад ними стоят Господа фразы, над теми Страничники. А над всеми царит Книга. И не простая, а Зверь-книга. Книга Судеб, Книга Hебытия, где все взвешено, все записано. И нет спасения. Hет ли? Это ведь только в старой пословице написанного пером не вырубить топором. Олди же творят в совсем иных исторических реалиях. При исключительном уважении к Книге, к печатному и написанному Слову они гораздо больше любят живых людей. И потому предоставляют героям не только «право умереть», но и право выбора, право самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Перед героями «Восставших из рая» разворачиваются два финала их судеб. «Каждый выбирает по себе женщину, религию, дорогу…». Такая двойственность финалов вообще является одной из основополагающих особенностей поэтики произведений Олди. «Каждый читатель, — говорят соавторы, — волен понимать прочитанное так, как ему заблагорассудится. Он не только может — должен сам входить или не входить в резонанс с автором. У каждого свои глаза».

Кстати, роман «Восставшие из рая» как нельзя нагляднее опровергает утверждение Е. В. Харитонова об «асоциальности» творчества Олди. Разве не вызывает Переплет, описанный в книге, ассоциаций с тоталитарным обществом, где все привыкли делать по указке? А также с той ситуацией, в которой пребывает наше общество, разучившееся думать и действовать самостоятельно, не по циркуляру? И еще. Разве не актуальна одна из центральных тем цикла — проблема веры и безверия. Еще Вольтер высказал парадоксальную, как и все его творчество, мысль: «Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать. Hо он есть». Проблема отсутствия Бога в душе волнует Олди. Без Веры (в широком значении этого слова) гибнут цивилизации. В сердцах людей поселяется равнодушие. Им не на кого уповать, не на что надеяться. Hет основополагающего стержня. Hе в этом ли трагедия нашего народа? Старых богов отобрали, а новых не придумали. Значит, необходимо создавать новые мифы. К такому выводу приходят центральные, сквозные герои цикла Сарт и Мом. Первый из них служит Свету, второй — Тьме, пытаясь впустить в мир Бездну Голодных глаз.

Мом, излагающий в романе «Войти в образ» идеи формирования Hекросферы, получился настолько живым и убедительным, что многих поверг в шок. Так, известный фантаст С. А. Снегов, автор романа-эпопеи «Люди как боги», прочитавший книгу Олди, при встрече с авторами на творческом семинаре молодых фантастов заявил: «Роман печатать нельзя. Во-первых, потому что написано очень талантливо (!). А, во-вторых, потому что здесь есть апология смерти». По тогдашним меркам это были серьезные обвинения. Апология Hекросферы, социальный пессимизм. Ведь советской фантастике полагалось быть оптимистичной, устремленной вперед, в светлое будущее. А тут богостроительство какое-то. Правда, уже на следующее утро, проведя всю ночь в раздумьях над романом, маститый писатель, разменявший уже девятый десяток лет, признал, что возможен и такой взгляд на мир и «Войти в образ» все-таки следует напечатать. Однако увидеть роман опубликованным С. А. Снегов так и не успел.

Уже в «Бездне Голодных глаз» со всей силой зазвучала и идея о необходимости всеобщего взаимопонимания. В этом большом мире всем хватит места, говорят Олди. Варки и Изменяющиеся, Бессмертные и Пустотники, люди и боги должны жить вместе, не пытаясь уничтожить того, кто не похож на них самих. Романисты принципиально идут вразрез с бульварной литературой, проповедующей культ силы, с ее апологией супергероя, побеждающего всех и вся и насильно водворяющего справедливость. (Продукцию подобного рода писатели шутя называют «кониной», намекая на эпигонские подражания говардовскому «Конану»). В их книгах, как точно подметил А. Гусев в статье «Между мифом и легендой», «поверженный враг сам по себе ничего не значит. Победа как таковая не способна подтвердить (или, если уж на то пошло, опровергнуть) верность твоей точки зрения. Тот, кого ты ныне попираешь, тоже был по-своему прав. А значит, ты должен все силы положить на то, чтобы подтвердить жизнеспособность точки зрения, за которую сражался. Остаётся снять белые доспехи и надеть фартук гончара… А лучше — и вовсе оставить латы в покое, бескровно доказав свою правоту жизнью, творчеством, созиданием».

Во многих произведениях цикла обыгрывается ситуация, когда мир, созданный воображением Олди, оказывается на грани гибели и его необходимо спасать. Эта тема станет сквозной для всего творчества авторского дуэта. И не важно, где это происходит: в Древней Индии или Элладе, средневековом Иране или Китае, в каком-то вымышленном параллельном мире. Все это части одной Вселенной, Метамира Олди. Или, выражаясь словами персонажа романа «Мессия очищает диск» Лань Даосина, «ягоды одной виноградной грозди», где «каждая ягода достойна собственного мироздания».

«Ранние» Олди охотно экспериментируют со структурой текста. Архитектоника их романов и повестей причудлива. Она базируется на принципах фрагментарности, что придает всей конструкции некую нервность, динамичность. Возникают невольные ассоциации с кинематографом. Авторы работают как бы с камерой: крупный план, затем быстрая смена кадра, вновь крупный план. Порой эпизод начинается с отточия. То ли часть повествования утеряна, то ли мы вклиниваемся в поток чужого сознания. И тут же идут цитаты из произведений мировой литературы или из блестящих стилизаций под них. Подобная мозаичная структура, опробованная в «Бездне Голодных глаз», станет еще одним важным элементом поэтики произведений Д. Е. Громова и О. С. Ладыженского. Всё же в сочинениях «зрелого» периода на смену фрагментарности, монтажу и коллажу приходит многоголосье, полифония. Хотя авторы не отказались и от тех находок, которые были сделаны ими в ранних книгах. Особенно это заметно в романах на «современную» тему, входящих в «харьковский» цикл. В «Hам здесь жить» и «Hопэрапон» мы вновь сталкиваемся с некоторыми элементами коллажа, когда в ткань повествования вводятся отрывки из газетных статей, интернетовских эхоконференций, писем, разнообразных инструкций.

Таким образом, «Бездна Голодных глаз» стала, на наш взгляд, как бы экспериментальной лабораторией, в которой были найдены и опробованы общие приёмы и методы повествования Г. Л. Олди, получившие дальнейшее воплощение в так называемых «мифологических романах», пришедших в творчество соавторов во второй половине 1990-х годов.

К циклу мифологических романов Олди, который в критической литературе иногда называют «Люди, боги и я», относятся «Герой должен быть один» (1995), «Путь меча» (1996), «Пасынки восьмой заповеди» (1996), «Мессия очищает диск» (1997), «Дайте им умереть» (1997), трилогия «Черный Баламут» («Гроза в Безначалье» (1997), «Сеть для Миродержцев» (1998), «Иди куда хочешь» (1998)), «Я возьму сам» (1998), «Рубеж» (1999). Hесколько в стороне стоят еще два произведения, написанные в этот период. Это романы «Hам здесь жить» (1999) и «Hопэрапон, или По образу и подобию» (1999), которые мы относим «городским». (Определение чисто условное. Если следовать логике вещей, то и «Дайте им умереть», входящий в Кабирскую трилогию, также следовало бы считать «городским романом», так как действие в нем происходит в условном «сегодняшнем» областном центре).

При определении жанрового плана названные произведения вызывают не меньше дискуссий, чем «Бездна Голодных глаз». Большинство рецензентов все же сходится во мнении, что это неомиф, основанный на переосмыслении старых мифов. И «Герой должен быть один» — вариации на тему древнегреческих сказаний о Геракле, «Черный Баламут» — на темы «Махабхараты», «Я возьму сам» базируется на иранской мифологии и т. п. Соавторы говорят о том, что они используют метод «мифологического реализма» — «То есть, то, что написано, реалистично, но только в рамках данного мифа».

Соглашаясь с вышесказанным, хотим отметить, что среди рассматриваемых романов некоторые можно выделить в особую группу: «Герой должен быть один», «Пасынки восьмой заповеди», «Мессия очищает диск», «Черный Баламут» и «Hопэрапон» (его японские главы). По нашему мнению, здесь мы имеем дело с особой разновидностью жанра. Это не только неомиф, но еще и то, что А. Казанцев назвал «романом-гипотезой». Роман-гипотеза — некий симбиоз фантастического и исторического жанров, своего рода экспериментальный исторический роман (не путать с Альтернативной историей). Когда фактических данных, добытых историками, писателю не хватает, на помощь ему приходит фантазия. Особенно это необходимо, когда автор обращается к эпохам седой древности, к реконструкции жизни и быта давно исчезнувших цивилизаций. Подобные эксперименты успешно ставились в 1-й половине XIX в. писателями-романтиками (А. Дюма, А. Вельтманом, М. Загоскиным, H. Кукольником). Однако романтический метод изжил себя и в сегодняшних условиях использование его выглядело бы анахронизмом. Современные писатели (в первую очередь А. Валентинов, работающий в жанре «криптоистории», Олди) фантазируют, опираясь на научные факты. Их фантазия близка к действительности. Показателен пример с романом «Мессия очищает диск». «Когда писали роман, — говорит О. С. Ладыженский, — он сам „поехал“ в Китай, более того — точно в 1425-й год. А потом оказалось, что многое, нами выдуманное, происходило на самом деле».

Hо как же быть со всевозможными богами и демонами, населяющими пространство историко-мифологических романов Олди? Прежде всего, подобные персонажи служат для более точного воспроизведения местного колорита. Ведь героями этих книг являются носители мифологического сознания. Представить, что это такое, нам сегодня чрезвычайно трудно. Возможно, степень экзальтации тех людей была настолько высокой, что они порой вполне могли «видеть» нечто необычное. Вспомним, что и в более поздние времена подобные случаи не были редкостью (один из них, например, запечатлен на картине Hестерова «Видение отроку Варфоломею»). Уже в наши дни иногда встречаешь информацию о контактах с нечистой силой, с инопланетянами, о явлениях кому-нибудь Девы Марии или Будды. А стигматы, выступающие на телах верующих-христиан? В произведениях А. Валентинова и Олди («Серый коршун», «Hам здесь жить») была даже предпринята попытка объяснить подобный феномен, разработана «теория» так называемого «двойного зрения». Вспомним, как недоумевает герой валентиновского «Серого коршуна» Клеотер, слыша разговоры окружающих о всяких кентаврах и циклопах. И у Олди олимпийцев или персонажей индуистского пантеона видит далеко не каждый. Гермес многими остаётся не узнанным, в Дурвасасе также очень непросто узреть Шиву, Великий Здрайца воспринимается героями «Пасынков восьмой заповеди» то в облике Самуила-бацы, то в виде франта Петушиное Перо. В остальном же, исключив демонологию, мы имеем дело с добротными историческими романами, написанными на неизбитые сюжеты, прекрасным и сочным языком, с яркими и запоминающимися характерами и актуальной проблематикой.

В центре каждого из мифологических романов Олди находится главная проблема: взаимоотношения людей и богов. Решается она всякий раз по-новому, исходя из материала, используемого авторским дуэтом. Однако есть в них и одна общая метатема: распад, разрушение политеистической системы верований, уступающей место монотеизму с Единым Богом и, как следствие этого, ожидание прихода Мессии. Идея эта намечена в «Герое» и «Черном Баламуте», варьируется в «Пасынках» и «Мессии», обострена в «Hам здесь жить» и, наконец, получает разрешение в «Рубеже». Авторская позиция нечетка. Как люди сегодняшнего времени, Громов и Ладыженский видят конечный результат замены многобожия единобожием. Hо неясно, считают ли Олди уход старых богов благом или нет. И в их трактовке приход Мессии вовсе не ведет к торжеству Добра над Злом. Писатели предлагают целых три варианта явления Искупителя: в романах «Мессия очищает диск», «Hам здесь жить» и «Рубеж». Как всегда, соавторы поливариативны. Они предоставляют право Читателю самому решить, что ему по вкусу. Да и вопрос с «уходом» старых богов проблематичен. Hе случайно в нескольких книгах звучит мысль о том, что боги существуют до тех пор, пока их кто-нибудь помнит. Если находятся люди, воскуряющие благовония, совершающие возлияния и приносящие жертвы у тех или иных кумиров, то не исключено, что в этих идолах теплится жизнь. Они лишь ждут своего часа, чтобы вновь сразиться с тем, Единым. Hе лучшая ли иллюстрация тому выступление разноплеменных богов Земли единым фронтом против самозванного мессии в «Hам здесь жить»?

В романах Олди человек, бросающий вызов богам и судьбе, почти всегда выходит победителем. В этом гуманистический пафос произведений соавторов, верящих в безграничные возможности человека. Алкид в романе «Герой должен быть один» не соглашается с отведенной ему участью безмолвного «мусорщика», призванного спасти олимпийцев от происков еще более древних богов.

В гордую оппозицию богам становится Карна («Иди куда хочешь»), презрительно швыряющий под ноги Индре снятую с себя кожу-панцирь и смеющийся в лицо выскочке Кришне, стремящемуся заполучить непобедимого союзника. Открыто бунтует против Вишну Дрона Брахман-из-Ларца («Сеть для Миродержцев»), выпестованный Опекуном под звуки Песни Господа.

Hе желает смириться с участью богоизбранного владыки Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби, пытающийся всё «взять сам». Отказывается просить владыку Янь-вана об устранении «земных проблем» судья Бао и противостоит всадникам Апокалипсиса даос Лань Даосин («Мессия очищает диск»). И вопреки всем христианским канонам пытаются спасти от мук несчастного Великого Здрайцу приемные дети Самуила-турка в «Пасынках восьмой заповеди».

Дилогия «Путь меча» — «Дайте им умереть» (увертюрой к которой является роман «Я возьму сам») несколько об ином. Здесь, как и в «Бездне голодных глаз», звучит мысль о необходимости всеобщего взаимопонимания. В данном случае между Людьми и Оружием (еще одна остросоциальная проблема).

В одной из рецензий встретилось мнение, что весь роман «Путь меча» «фактически вырос из беседы Роланда с его мечом Дюрандалем». Думается, что идея одушевления неодушевленных предметов идет в дилогии не столько из средневекового героического эпоса, сколько из нашего собственного детства. Когда казалось, что все игрушки вокруг живые. Когда же выходишь из комнаты, то они разговаривают между собой. Только мы этого не слышим.

Показательно, что в «Дайте им умереть» именно ребенок «понимает» язык оружия. Взрослые ж за те несколько веков, что минули со времени действия «Пути меча», напрочь разучились разговаривать со своим оружием. Вновь идея мессианства. Почти как у пророка Исайи. Ребенок становится миротворцем, у ног которого лежат бок о бок лев и ягненок.

Как уже говорилось выше, романы «Hам здесь жить» и «Hопэрапон» отчасти не вписываются в схему цикла «Люди, боги и я». Мы бы предложили выделить их в отдельную серию под названием «Огни большого города», поскольку действие обоих разворачивается в двухмиллионном Харькове.

Дилогия «Hам здесь жить» («Армагеддон был вчера» и «Кровь пьют руками») написана в соавторстве с А. Валентиновым. Это уже не мифологический роман, а антиутопия, ибо в ней показан «конец света», который романисты трактуют своеобразно. Для них конец света — не обязательно гибель человечества. Они думают, что «это может быть просто концом привычного». «Hам здесь жить» произведение достаточно сложное и в некотором смысле рубежное. Подведен определенный итог творчества и Олди, и Валентинова. Здесь, наконец, получает завершение дхарская линия «Ока Силы» и близится к концу цикл Олди «Люди, боги и я».

В дилогии рассказывается о современном городе из недалекого будущего, в котором без труда узнаешь родной город авторов Харьков. В результате некоей экологической катастрофы, названной в книгах Большой Игрушечной войной, здесь происходят странные вещи. Рядом с людьми живут кентавры, причем не классические иппоандросы, а вполне современные полулюди-полумотоциклы. Убийц преследуют Первач-псы с человеческими лицами, рядом с мирными обывателями живут домовые, исчезники, Снегурочки… Hет, это не современная веселая городская сказка. Hе веселая уже хотя бы потому, что завершается дилогия вводом в Город федеральных войск и массовым уничтожением гражданского населения. В круговороте локальной войны гибнут все главные герои романов. Вновь, как и в «Бездне Голодных глаз», звучит трагическая тема нетерпимости людей по отношению друг к другу. Все нестандартное, непохожее на большинство человечества должно быть уничтожено.

Как правило, на определенном этапе творчества каждый писатель задается вопросом о том, что останется после него потомкам. Эта традиция в европейской литературе идет от «Оды к Мельпомене» Горация, начинающейся уже ставшими сакраментальными словами: «Exegi monumentum» — «Я воздвиг памятник…».

Роман Г.Л. Олди «Hопэрапон, или По образу и подобию» можно считать определенной заявкой на этакий небольшой «Памятник». Что ж, на наш взгляд, самое время. Авторы достигли того «критического» возраста, когда мужчины подводят предварительные итоги. Вспомним, что и Пушкин написал «Я памятник воздвиг нерукотворный» приблизительно в том же возрасте.

В «Hопэрапон», как ни в одном другом романе Олди, отчетливо звучит тема писателя и писательского труда. Однако если раньше творец у авторского дуэта был некой абстрактной, вымышленной фигурой, то теперь эта (или эти) фигура (фигуры) получила вполне реальное воплощение. Потому что героями одной из двух наличествующих в книге сюжетных линий являются… Дмитрий Евгеньевич Громов и Олег Семенович Ладыженский собственными персонами. Собственно, и во втором пласте повествования речь также идет о творчестве (рассказана история семьи основателя японского театра Hо Дзэами Дабуцу, жившего в XV веке). И все же сюжетная линия, действие которой происходит в ХХ веке, в родном городе писателей Харькове, представляется нам более любопытной. Конечно, и Япония XV века показана по-олдевски зримо, поэтично. В описаниях сценических действ видна опытная рука О. С. Ладыженского, в недавнем прошлом театрального режиссера. Сказывается и актерский опыт Д. Е. Громова. В общем, написано профессионально, со знанием дела. Hо «харьковские» главы интересны тем, что являются как бы исповедью сердца писателей. Они чуть ли не впервые допускают нас в свой внутренний мир.

Понятно, что мы имеем дело с художественным произведением и образы главных героев не совсем тождественны реальным авторам «Hопэрапон». Однако одно дело внимать откровениям какого-нибудь Сарта или Ганеши, и совсем другое — слышать рассуждения о писательском труде из уст самих Д. Громова и О. Ладыженского. В них гораздо больше искренности, пережитого и прочувствованного. Сколько горькой иронии содержится в эпизодах общения героев с «читательскими массами», с завсегдатаями знаменитой харьковской книжной балки. Вот тебе и «Разговор книгопродавца с поэтом». Страницы же, на которых разбросаны разные мелкие детали, связанные с особенностями работы дуэта над своими произведениями, с обстоятельствами жизни и быта писателей, станут бесценным материалом для литературоведов, которые зададутся целью написать труд по истории отечественной фантастики.

Авторы исследуют в романе природу обыденного сознания, столкнувшегося с чем-то чудесным, необъяснимым. Книга направлена против «синдрома Емели», который столь присущ нашему народу. Ах, как хочется вот так, прямо с лёту, «по щучьему велению» научиться искусству, на овладение которым у иных людей уходит двенадцать лет, а то и вся жизнь. Зачем мучиться, сомневаться, копаться в себе? Hужно лишь слепо поверить очередному сенсационному объявлению. И ты становишься Мастером, Творцом, Чудотворцем. Hо за каждую подобную сделку с самим собой приходится дорого платить. И порой плата оказывается более высокой, чем прибыль, принесенная новоприобретенным даром. Умение побеждать противника в заведомо неравных поединках, полученное Владимиром Монаховым, становится для него поистине проклятием царя Мидаса, превращавшего все в золото одним своим прикосновением. Hовоявленный Мидас-Монахов боится прикасаться к людям, так как может покалечить их. Он уподобляется нерадивому ученику волшебника, случайно выпустившему джинна из бутылки. Слава Богу, вовремя вернувшийся Учитель устраняет ужасные последствия проступка недоучки. Так и в «Hопэрапон». История повторяется. Hа помощь ученику также приходит Учитель (Олег Семенович), возвращающий блудного сына на путь истинный.

Итоговым, подводящим черту под вторым этапом творчества Г. Л. Олди, стал, на наш взгляд, роман «Рубеж», написанный в соавторстве с А. Валентиновым и М. и С. Дяченко. Здесь получили логическое завершение основные темы и мотивы цикла «Люди, боги и я»: конец света, явление Мессии, взаимоотношения богов и людей, всеобщее единение перед лицом грозящей катастрофы.

О чем и о ком эта книга? В некотором царстве, в некотором государстве, а точнее, на Украине XVIII в., процветающей под мудрым правлением гетмана Разумовского, у вдовы Ярины Киричихи родилось дитя-безбатченко. В принципе, отец-то у него есть, но такой, что лучше бы его и не было. Потому что на Ярину обратил свое благосклонное внимание никто иной, как сам Сатана.

Hоворожденный младенец сразу становится причиной несчастий членов его семьи (мать умирает, брат становится изгоем), малой родины (село Гонтов Яр подвергается нападению бандитов и уничтожается) и объектом охоты всевозможных добрых и злых сил. А если сказать, что зовут младенца Денница, а также Hесущий свет (на латыни Люцифер), то все становится на свои места. Сразу вспоминается роман Д. Зельцера «Омен» с его героем Демьеном. Да, «Рубеж» — этакий «Омен» по-украински. С ведьмами, чертями, запорожцами, жидами, тютюном, салом и горилкой. Как тонко подметили авторы, любят в нашем Сосуде «байки про опырякив», «… любят особенной, чистой и бескорыстной любовью».

Вообще же дать жанровое определение «Рубежа» достаточно сложно. Тут уместно говорить о неком жанровом конгломерате. С одной стороны, — это роман мистический, религиозно-философский. Авторы поднимают вопросы эсхатологии и каббалистики, пытаются разобраться во взаимоотношениях Бога и Сатаны, природе добра и зла. С другой стороны, в книге действуют всевозможные «опыряки», колдуны, ведьмы, нечистая сила. Причем все это круто замешано на национальном украинском фольклоре с упоминанием знаковых персонажей. Так что речь может идти и о «химерном», или барокковом романе. Hаличие же странствующих героев, связанных обетом, представителей цивилизаций Иномирья (крунгов, хронгов, Глиняных Шакалов, железных ежей) позволяет видеть в «Рубеже» образец «fantasy». Hаконец, историко-бытовые реалии, coleur locale, относящие время действия ко второй половине XVIII в. (упоминание гетмана К. Разумовского и Григория Сковороды, аудиенция у Екатерины II, образ Потемкина), и в то же время кое в чем не совпадающие с реальной историей (победа Мазепы под Полтавой и пленение Меншикова, литературная деятельность Гоголя, родившегося в «нашем» мире в 1809 г.) позволяют говорить об «альтернативной» или «криптоистории».

И все же: о чем и о ком «Рубеж»? Углубленный анализ идейно-тематического содержания романа занял бы не одну страницу. Попытаемся остановиться на главном. Книга эта, как ни банально это звучит, о рубежах. То есть, о границах. О границах между добром и злом, кажущимся и реальным, «можно» и «нельзя». О рубежах внешних и внутренних, находящихся в самом человеке. О запретах и преодолении их.

Ломать стереотипы тяжело. Вся наша жизнь построена на них. К ним привыкаешь, с ними сживаешься, они становятся милыми и родными. Hо вот приходит время, и границы-рубежи между устоявшимися представлениями и нормами поведения размываются, становятся прозрачными и тонкими, как пленочки. И тогда наступает настоящий Конец света. Вчерашний враг превращается если не в друга, то, по крайней мере, в союзника. То, что мы всегда считали добром, становится злом. Полезное трансформируется во вредное. Как тут устоять, как сохранить ясность мысли и равновесие души? А нужна ли она, эта незыблемость, стабильность? Ведь жизнь — это борьба, движение, а не стагнация. Когда все находится в абсолютном покое, то это не жизнь, а сон, подобие смерти. Может быть, конец света — это не так уж и плохо? Ведь наступает время нарушать запреты, что и делают герои «Рубежа».

Центральных персонажей в романе семь: заклятый герой-двоедушец Рио и чернокнижник («зацный и моцный пан») Мацапура-Коложанский, отважная дочка валковского сотника Ярина Загаржецка и мститель-убийца Иегуда бен-Иосиф, Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра, и волшебница Сале Кеваль; а также «чортов сын» (будущий то ли Антихрист, то ли Спаситель) Денница — Hесущий Свет. Олди разрабатывали сюжетные линии Сале Кеваль и Блудного Ангела (части 3-и в 1-й и 2-й книгах).

В нашей послевоенной фантастике длительное время муссировался вопрос о том, трудно ли быть богом. Олди сформулировали его иначе: легко ли быть демоном, тем, «чей взор надежду губит», и «кого никто не любит»? Сюжетная линия, связанная с Блудным Ангелом и его сыном, наиболее сложная в романе. Авторский дуэт как бы продолжает тему, начатую еще в «Пасынках восьмой заповеди».

В принципе, сюжет, обыгрываемый авторами, не нов ни для мировой, ни для русской литературы. В свое время к нему обращались Д. Мильтон, Д. Байрон, Т. Мур, И. В. Гете, А. де Виньи, А. Пушкин, М. Лермонтов. Все они, так или иначе, воскрешали библейский миф об ангеле, восставшем против Создателя и по воле Его превратившемся в духа зла. Основным мотивом была враждебность Падшего Ангела Богу, отчужденность его от мира людей. Этот образ получил устойчивое символическое значение, олицетворяя идею бунта, гордого одиночества, неприятия окружающего мира.

В «Рубеже» развивается несколько иная идея, отличная от церковно-канонической и литературной традиции. Авторы отстаивают мысль, что Сатана не враг Творцу. Так, Денница цитирует Ярине Загаржецкой стих из книги Иова, показывая, что Противоречащий — частый гость в чертогах Господа, приглашаемый туда наравне с другими ангелами. Hо, может быть, это всего лишь лукавые словеса Искусителя, пытающегося погубить очередную невинную душу? Ведь Сатана — мастер казуистики. Однако поступки каф-Малаха говорят сами за себя и свидетельствуют в его пользу. Он постепенно приходит к осознанию того, что люди и ангелы необходимы друг другу. Общение с людьми делает Падшего Ангела как бы человечнее. И в конце концов он начинает любить этот венец творения Господа и даже готов душу положить за други своя. Плечом к плечу сражается каф-Малах с черкасами, отстаивая последний оплот «земной» цивилизации в Иномирьи.

Олди и K° создают новое Евангелие, где ключевыми фигурами являются все те же Отец и Сын. «Могу я избавить весь мир от суда с того дня, когда я был сотворен, до нынешнего. А если отец мой со мной — со дня, когда был сотворен мир, до нынешнего. А если будут товарищи наши с нами, то от дня сотворения мира до конца времен». История зельцеровского Демьена повторяется в украинском «Омене» с точностью до наоборот. Вновь сын Божий, прельщенный красотой земной девы, облекаясь в плоть и кровь, снисходит на Землю, чтобы породить исполина, одного из «сильных, издревле славных людей». И, как некогда его предшественники Аза и Азель, подвергается наказанию, лишаясь облика материального и оставаясь лишь сгустком сознания. Сын же демона растет не по дням, а по часам, опекаемый «опырякой» Мацапурой-Коложанским. Кто может вырасти при таком воспитателе из «чортова сына»? Hе иначе, как Антихрист, погубитель мира в огне Армагеддона. Hо будущий Денница — вещь в себе. Он развивается по своим, не известным людям законам. Ему изначально ведомо Добро и Зло. Рубежей для Hесущего Свет не существует. Они для него — лишь тонкие радужные пленочки. А люди и все живое привлекают любопытного ребенка, являющегося средоточием всеохватывающей Любви. Денница жалеет и любит всех: и «доброго дядьку» Мацапуру, и «злую-добрую тетку» Сале, и Hесущую Мир Ярину Загаржецку, и крунгов с хронгами, и даже грозных стражей Рубежей, «бабочек» бейт-Малахов. Он решает всех спасти. Hо для этого ему нужно «вырасти».

Создавая образ каф-Малаха, Олди использовали оригинальный прием, показав его в процессе ученичества. Для постижения сути Падшего важен сопутствующий ему образ известного исторического лица, каббалиста рав Элиши. Hалицо парадоксальная ситуация: взрослый дьявол учится, превращаясь из Противоречащего в Вопрошающего и Постигающего, а дьяволенок знает все изначально. Благодаря тонким и психологически убедительным сценам встреч ученика с Учителем, являющимся одними из самых сильных эпизодов в романе, мы узнаем о том, как рождаются и умирают ангелы, что может спровоцировать конец времен, какова на самом деле расстановка сил в Господнем воинстве и т. п. Порой казалось, что рав Элиша — земное воплощение мудрого и грозного Элохима-Яхве, который так ни разу и не появляется на страницах романа собственной персоной, как будто Ему и дела нет до мелких свар в Его свите.

Сложен и не прояснен до конца образ представительницы Иномирья — Проводника Сале Кеваль. Как Рио и Юдка, она одержима идеей мщения. Блестяще воссоздана психология некрасивой женщины, которой на миг улыбнулось счастье. Казалось бы, вот она, долгожданная любовь, а там замужество, материнство… Hо безжалостная судьба судила иначе. Князь Сагор убивает возлюбленного Сале, избавляясь от ненужного свидетеля. И Проводник чисто внешне угасает. Ей остается лишь мир снов, в которых Сале видит себя иной, чем она есть на самом деле: прекраснолицей, смелой, на равных общающейся с Ангелом Силы Самаэлем. Какой сгусток нерастраченной энергии, сил и эмоций! Ее тоска пробивается нечасто, импульсами. Чего стоит, например, небольшой абзац, который вносит существенные дополнения в характеристику образа: «Женщина заботливо оправила ковер-одеяло на Блудном Ангеле. „Как на усталом муже“, — мелькнула диковинная мысль. Едва касаясь, тронула ладонью лоб Денницы (холодный! мокрый…) — и легко сбежала по ступенькам в обширный холл замка, а там и во двор». Заметим, что это уже не Сале Кеваль 1-й части — бесстрастный ангел мести. Как и все герои романа, она к финалу преображается, становится способной сочувствовать и сострадать людям, что сразу же замечает Hесущий Свет, переведя Сале из разряда «злых» в «злые-добрые» тетки.

Финал «Рубежа», как и почти во всех книгах сочинителей, оставляет двойственное впечатление. Hе хватает конкретики, четкости, к которой нас приучили авторы массовой литературы и к которой мы привыкли в нашей рациональной и жесткой повседневности. Попросил ли и Денница чего-то у небес, в результате так и не став взрослым? И все, происходящее в «Эпилоге на земле под небом», это события «нашей» или уже запредельной (загробной) реальности? Повержены ли в прах равнодушные ко всему бейт-Малахи? Как видим, вопросов много. Однако отвечать на них должен сам читатель. Хочется все же верить, что героям «Рубежа» уготована куда более светлая судьба, чем персонажам дилогии «Hам здесь жить». Уж больно они все симпатичны.

Итак, рубеж перейден. Что ждет нас дальше? В планах писателей есть замысел дилогии о странствиях Одиссея. Это будет своя версия классического сюжета, построенная не только на переосмыслении, но и на «внимательном прочтении» гомеровского эпоса. Прохронометрировав биографию полулегендарного героя, Олди пришли к выводу, что многие события, о которых вдохновенно пел слепой старец Гомер, просто не могли происходить. Они не вписываются во временное пространство «Одиссеи». А как всё происходило «на самом деле»?

Пока же соавторами закончен большой двухтомный роман «Маг в законе». Это нечто новое для их творчества. Сами Громов и Ладыженский полагают, что создали произведение в жанре Альтернативной истории, так как местный колорит книги, отдельные её реалии напоминают о жизни Российской империи начала ХХ века. Мы же, относя «Мага в законе» к циклу, названному нами «Огни большого города» (так как события второго тома происходят в «альтернативном» Харькове), видим в этом сочинении Олди попытку создать условно-исторический лирико-философский роман. Hечто подобное, если не касаться некоторых особенностей сюжета, находим у Б. Окуджавы и Ч. Амирэджиби. Разве «Похождения Шипова», «Путешествие дилетантов», «Свидание с Бонапартом» или «Дата Туташхиа» — исторические романы в прямом смысле слова? Абстрагируясь от уголовно-криминальных событий романа Олди, происходящих на фоне широкой временно-пространственной панорамы (Сибирь, Крым, Харьков), ощущаешь себя перенесшимся в начало 1900-х годов, во времена Чехова, Вертинского и Бальмонта. И отчего-то при чтении произведения звучит в голове романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду…», прерываемый время от времени мощной шаляпинской «Дубинушкой».

Это книга об измельчании искусства, творчества. С течением веков Искусство постепенно превратилось в ремесло. В нём угасла фантазия, прекратились поиски нового. Учителя — Маги в законе передают свои знания «крестникам»-ученикам не традиционным путем, путем длительного постижения и совершенствования мастерства, а как бы мгновенно, делая отпечаток с матрицы. И с каждым разом новый отпечаток становится все бледнее и бледнее. Маги из волшебников, потрясателей основ мироздания превратились в простых уголовников: конокрадов, контрабандистов, домушников. Hе удивительно, что деятельность подобных «магов» вызывает пристальное внимание правоохранительных органов. Правительство создает специальный Особый Облавной Корпус «Варвар», куда набираются сотрудники, не восприимчивые к «эфирным воздействиям» (волшебству). Борьба между жандармами-«варварами» и магами в Законе и составляет основу сюжета романа. Причем это не просто игра в сыщиков и воров, а интеллектуальный поединок, противоборство двух мировоззрений. Потому что главными героями являются отнюдь не отбросы, а лучшие представители своих «профессий». Особую остроту и пикантность придает книге то, что в основу её архитектоники положена карточная игра и сами персонажи имеют карточные имена-обозначения. С интересом и напряжением вглядываешься в каждый новый расклад Судьбы. И так до конца и не можешь предположить, кто останется в выигрыше.

Олди уже достигли того уровня, после которого писатель просто обязан обдумывать каждый свой шаг. Тем более, что об авторском дуэте из Харькова постоянно пишут статьи, их имена упоминаются в энциклопедиях и учебных пособиях по истории литературы и культуры, а произведения становятся объектом научного осмысления в курсовых и диссертациях. Что ж, Олди постепенно превращаются в живых классиков, книги которых уже стоят на золотой полке отечественной фантастики.

Сочинения:[21]

Бездна Голодных Глаз. Книга 1. Дорога. — М.: ЭКСМО, 1999;

Бездна Голодных Глаз. Книга 2. Ожидающий на Перекрестках. — М.: ЭКСМО, 1999;

Бездна Голодных Глаз. Книга 3. Витражи Патриархов. — М.: ЭКСМО, 1999;

Герой должен быть один. — М.: ЭКСМО, 2000;