Спутник «Шаг вперед»

XIII

На орбите Трансцербера не происходит ничего. Ничего не видно. Темнота, пространство. Вот все, что можно сказать сейчас об орбите Трансцербера.

Он вышел в пространство назавтра. И послезавтра. Каждый день. Неделю. Две недели. Никаких известий не было с орбиты Трансцербера. Но шеф-монтер Седов вел работы так, как будто бы каждый день «Гончий пес» умолял ускорить, сократить, нажать… Таков был он, и такими были монтажники. Они верили, что те восемь живы и ждут. Монтажники верили, потому что хотели верить. А уж если они чего-нибудь хотели, они этого добивались.

Кедрин становился монтажником. И он добился того, что видел Ирэн каждый день. Целый час он проводил у нее. Не было разговоров о будущем. Не было разговоров о прошлом. Они говорили только о настоящем. О том, что сделано сегодня и что будет сделано завтра. Заходить дальше, чувствовал Кедрин, было опасно.

Посидев час, он вставал и шел в каюту Дугласа. Прибор становился все более похожим на то, что было нужно. К счастью, ни разу за эти дни запах не возникал. И корабль все более становился похож на то, что было нужно, — на длинный корабль. Линия смонтированных механизмов уже протянулась на нужную длину. Наступала пора монтировать окружающие механизмы помещения. Затем в них будут монтироваться остальные, вспомогательные механизмы. Это займет месяц. А затем пойдет монтаж внешнего пояса помещений и, наконец, оболочки и внешней арматуры. И, наконец, наступит день, когда о корабле можно будет сказать: «Он готов».

Он будет готов. А пока надо выходить в пространство.

Теперь усталость уже почти совсем не ощущалась. Да и над неловкостью нового монтажника вряд ли стоило смеяться. Теперь он был специалистом, если еще и не таким, как большинство других, то, во всяком случае, полезным. С этой мыслью он проснулся сегодня утром — таким же розовым утром, как и все утра на спутнике.

Пространство тоже начало становиться другим. Правда, Кедрин не привык к нему: пространство было так величественно и так бесконечно, что привыкнуть к нему было нельзя. Но в его бесконечности, оказывается, крылась не угроза, а, наоборот, какое-то спокойствие, и, может быть, именно это спокойствие и являлось одной из причин того, что монтажники вовсе не торопятся покинуть Приземелье и вернуться на гораздо более удобную Землю, хотя могут сделать это в любой день и час, и им не пришлось бы скучать на Земле — там тоже много всякой работы. Но, оказывается, к пространству можно ощущать любовь, так же, как к Земле, к месту, где ты родился или вырос — ну, не совсем так, как-то по-другому, — но можно любить его, и спутник, и корабли, любить все это и чувствовать себя среди всего этого как дома. И, кажется, Кедрин уже начал привыкать к этому…

Кедрин, не ища, вышел точно на свое место в гардеробтном зале. Скваммеры были уже подняты. Он по-хозяйски обошел вокруг своего двести восемьдесят третьего и по укоренившейся среди монтажников привычке хлопнул его по бедру и с удовольствием выслушал ответный гулкий и внушительный звон. Все было в порядке, оставалось влезть, устроиться поудобнее и закрыть за собою дверцу.

Он так и сделал и, потянув поводок, защелкнул дверь и проверил предохранители. Затем, шагнув, он послал скваммер вперед.

В пространстве было темно, как и всегда бывает темно в пространстве, но будущий корабль был освещен — солнце стояло за спиной у монтажников. Горели зеленые маяки, показывавшие, что рабочее пространство открыто для смены.

Кедрин нажал стартер, это произошло само по себе — он больше не думал, какой силы импульс надо дать, чтобы очутиться в нужном ему кубе пространства. Корабль дрогнул и начал приближаться. Монтажники летели рядом — люди, возведенные в ранг небесных тел. Корабль надвигался стремительно. Холодные звезды вонзались в корпус реактора, как отточенные стрелы. Где-то над головой плыла Земля. В той стороне вспыхнуло, блеснуло — шла очередная партия транспортных кораблей.

Внезапно Кедрин судорожно крутнул головой: показалось, что кто-то приближается и вот-вот ударит справа. Нет, все было в порядке, сосед соблюдал дистанцию. Но кто-то начал надвигаться слева, становиться все более заметным. Кедрин торопливо взглянул и в ту сторону. И отсюда никто не угрожал ему, однако после каждой смены от этого беспрерывного оглядывания у него деревенела шея, и все же он не мог не вертеть головой.

На всякий случай Кедрин все-таки взял левее — ему показалось, что в этой стороне свободнее. В тот же миг царившая в телефонах тишина рассыпалась на дробные осколки, раздался громовой щелчок, и вслед за тем оглушительный голос Гура произнес:

— Непоседливый друг мой! Не виляй! Оставь рули в покое!

— Ты не можешь громче? — разъяренно взревел Кедрин.

— Могу! — еще громче заорал Гур и оглушительно расхохотался.

Кедрин мог поклясться, что это был хохот в миллионы децибелл.

— Так что же ты…

— Не кричи, — нормальным голосом произнес Гур. — Моя скромная голова раскалывается от твоего голоса.

— Вот как?

— Еще тише.

— Так? — Кедрин почти шептал. — В чем дело, Гур?

— Ослабь на две позиции, закрепи так.

— Но ведь все время при этой настройке звук не казался мне громким. Так?

— Уже похоже на норму. Теперь скоро твой день рождения.

— Мой? Нет…

— Скоро… Теперь слушай: возьми руль влево. Видишь оптический маяк номер восемь? Около него подождешь нас.

— Особое звено, да?

— Особое звено. Надо же, наконец, испробовать наш приборчик — хотя бы настолько, насколько это возможно пока.

Кедрин кивнул, хотя этого никто не мог видеть. Плавно включил гироруль горизонтальной оси. Дал импульс. Еще чуть-чуть подправил рулями курс.

Уже не казалось странным, что можно было лететь в любом положении — не только головой, грудью или даже спиной вперед, но и наискось, и, как говорили монтажники, локтем вперед, и вообще в любом мыслимом положении… Сейчас основная масса монтажников находилась под ним; впрочем, стоило ему представить, что он летит не вперед, а вверх — и они тотчас же оказывались перед ним. Второй раз уже он видел смену со стороны, но тогда ему было не до того, чтобы вглядываться в нее, а сейчас он убедился в том, как все-таки много людей на спутнике: здесь была лишь четвертая часть монтажников и даже меньше — и все же их было очень много. В пространстве было настолько же людно, насколько пусто казалось в спутнике — тому, кто не знал, где искать людей. Их надо было искать в каютах, если в этой смене была ночь, и в лаборатории, библиотеке, концертном зале или телезале, где можно было получить переданное непосредственно с Земли изображение любого полотна и рассматривать его столько, сколько нужно. На спутнике можно было жить по соседству с человеком и не встречать его месяцами, если его смена была сдвинута, как говорили монтажники, на сто восемьдесят градусов и работал он, когда ты спал, и спал, когда ты бодрствовал. Впрочем, в пространстве тоже трудно было встретить нужного человека, если, конечно, ты не хотел вызывать его по связи и орать на все Приземелье, а хотел просто увидеть, хоть издалека, и проводить взглядом, и порадоваться тому, что человек этот здесь, вблизи. Все-таки в пространстве было очень людно.

— Не людно, а скваммерно, — пробормотал Кедрин.

— Ну, Кедрин, — одобрительно проговорил откуда-то Дуглас. — Ну, ну… Дай еще плюс три, и ты придешь прямо в свой куб.

Кедрин непроизвольно оглянулся — голос Дугласа раздавался совсем рядом, и трудно было избавиться от впечатления, что он тут, за спиной. Кедрин оглянулся и оцепенел от изумления. И с ходу включил торможение, так что потерял стабилизацию и закувыркался в пространстве, описывая кривую великой сложности.

Дуглас действительно был совсем рядом, но не в скваммере, а в обычном полетном костюме, да еще с раскрытым забралом шлема, словно бы он находился не в вакууме, а за непроницаемой броней. Но он находился тут, в пустоте, он сидел в удобном креслице, прикрепленном к раме, легкой раме с четырьмя отходившими от ее углов усами, а сзади, за креслом, был прикреплен массивный по виду черный ящик — и больше ничего. Очевидно, скваммер с полной убедительностью выразил степень изумления Кедрина, потому что Дуглас радостно усмехнулся и назидательно поднял было палец, но промолчал, жестом фокусника снял шлем, подбросил, поймал и победоносно водрузил на место. Затем он слегка тронул один из лимбов на небольшом, стоявшем в ногах пульте, слегка задрожал, словно бы между ним и Кедриным встала вдруг стена нагретого воздуха, и вдруг рама плавно скользнула вперед, оставляя Кедрина далеко позади.

Тогда Кедрин снова вышел на курс. Оптический маяк придвинулся совсем близко, проскользнул рядом, но Кедрин уже тормозился. Торможение получилось очень удачным.

Дуглас был теперь совсем рядом и поглядывал то на Кедрина, то на свою раму и время от времени трогал какието лимбы и рычажки, так что дрожащая стена вокруг него то почти совсем исчезала, то становилась менее прозрачной, темнела, и тогда вместо рамы с Дугласом в пространстве возникал какой-то черный, плотный, приплюснутый кокон. Наконец запасы кедринского долготерпения иссякли окончательно.

— Что за фокусы? — спросил он обиженно. — Ты больше не дышшнь воздухом? Тебе хватает межзвездного водорода? А может быть, ты сидишь где-то в спутнике и просто стереопроецируешься в этот куб, как статуи из Эрмитажа?

— Верь своим глазам, Кедрин, — с достоинством произнес Дуглас и даже обошелся без своего излюбленного «ну, ну». — Глаза — аппарат, заслуживающий доверия. Не верь своим построениям. Сомнительным построениям, страдающим отсутствием логики. Я здесь, а не где-либо в другом месте. И почему я должен отказаться от неплохой привычки дышать воздухом?

— Но эта рама?

— Пока это рама. Когда-нибудь люди станут строить такие звездолеты. Так я думаю. Здесь работает всего лишь фи-компонента гравиполя. Это поле непроницаемо для многих вещественных субстанций. А когда оно выключается, остается рама. И вот этот реактор. Легкость транспортировки, простота управления. И другие достоинства…

Холодовский развернулся рядом. В вытянутых верхних руках его скваммер нес готовый прибор. Так во время оно подавали на стол самовар — некогда тоже плод технической мысли и конструкторского остроумия.

— Ну вот, — облегченно вздохнул Холодовский, словно он опустил тяжелую ношу, и вытер пот со лба. — Только что это испытывалось в закрытом доке, и все оказалось в порядке. Берет направление с точностью до градуса, больше нам пока, по сути, и не нужно. Сейчас испытаем в пустоте.

— Что он будет принимать?

— Гур зайдет со стороны экранов с пороховой ракетой. Она пройдет мимо и оставит пахнущий след. Несколько в стороне от направления, в котором я сейчас ориентирую озотаксор — так мы его назвали. Дуг, не лопни в своей раме от самодовольства.

— А что? — сказал Дуглас. — Это уж, Слава, ну, ну… Обзор исключительный, на ходу легка. И забот всего — через месяц заменить элементы реактора. Вот покатаюсь в свое удовольствие — отдадим на Землю. Пусть запускают в серию.

— Что ж, пусть… — рассеянно отозвался Холодовский. — Кедрин, держи: блок записи. Еще не закреплен, так что держи на руках и старайся не дергать: полетят провода… Твое дело следить, как будет писаться. Гур, где ты там?

— Я здесь, любезный друг. Скучаю по позиции и ожидаю решительной команды..

— Ты взял прицел точно?

— О, конечно, нет, — сказал Гур.

— Ну, Гур, — сказал Дуглас. — Ну, ну… Только не старайся, чтобы твоя ракета угодила в нас.

— Не буду стараться, — пообещал Гур.

— Внимание, — сказал Холодовский. — Наблюдать. Гур, пять. Четыре. Три. Два. Один. Да!

Кедрин не отводил глаз от толстого стекла, за которым неподвижная круглая пластинка, кажется, никак не собиралась реагировать на запуск небольшой сигнальной ракетки, Кедрин уже хотел сказать, что запись не работает, как вдруг пластинка медленно тронулась с места, закрутилась, подставляя магнитной головке все новые участки. Затем пластинка остановилась, и это означало, что все кончено.

— Очень хорошо! — сказал Холодовский. — Гур, вторую… Пять, четыре, три…

Была выпущена вторая, и третья, и пятая. Прибор действовал — да иначе, собственно, и быть не могло. Испытания кончились. Дуглас сказал:

— Теперь бы настоящий запах — для окончательной уверенности…

— Не каркай, о мой дотошный друг! — сказал издалека Гур.

— Не думаю, что надо еще убеждаться, — сказал Холодовский. — Все ясно. Надо монтировать мобильный экран и считать проблему решенной. Запаха больше нет. Максимум, что еще можно сделать, поставить еще парочку таких агрегатов с разных сторон. Хотя те направления и не столько метеороопасны… Например, нет никаких оснований предполагать, что какая-то группа метеоров может вторгнуться в нас, скажем, со стороны девяносто — семнадцать. Или двести семь — ноль восемь — сто…

Холодовский не успел закончить. Высокий, пронзительный вой раздался в телефонах. Кедрин невольно зажмурился. Вой повторился, затем негромкий голос произнес:

— Тревога номер один… Тревога один… Метеоры высокой энергии, пакетами, направление девяносто три — восемьдесят семь — пятнадцать. Угроза кораблю. Угроза кораблю. Немедленно принять меры. Укрыться в спутнике. Метеорный патруль начинает отсчет… Заградители, огонь! Заградители, огонь! Пять минут ровно. Четыре пятьдесят восемь. Четыре пятьдесят шесть…

Кедрин застыл с блоком записи в руках. Он взглянул направо, налево, вверх, словно ища направления, в котором следовало спасаться. Следовало немедленно нажать стартер и кинуться — наверное, к спутнику, но не бросать же было в пространстве блок записи!..

— Сюда! — услышал он как сквозь стену. — Кедрин! Быстро! Клади блок сюда…

Кедрин увидел, как Дуглас тронул лимб, и дрожащая стена вокруг него растаяла, он успел лишь молниеносным движением захлопнуть забрало шлема. Холодовский оказался рядом с Дугласом, он пристроил прибор рядом с пультом и ждал Кедрина.

Словно очнувшись, Кедрин ринулся к Дугласу, почти бросил блок записи к его ногам («Осторожнее!» — зарычал Холодовский). Дуглас сделал неуловимое движение — стена вокруг него стала медленно проступать в пустоте, одновременно рама тронулась и стала все быстрее удаляться в сторону спутника. Кедрин торопливо завертел гирорулями, нацеливаясь для полета в том же направлении, и оглянулся на Холодовского. Тот взял совсем другое направление…

— Три сорок восемь, — звучало в телефонах. — Три сорок шесть…

До начала метеорной атаки оставалось три минуты сорок шесть секунд, и Кедрин знал, что заградители, как и всегда, успеют своим огнем распылить часть метеоров, но только часть, остальные неизбежно продолжат свой путь, и, если уж метеорный патруль предупреждает о них, значит, энергия метеоров выше энергии защитного статического поля. Спасение было одно — в спутнике, но Холодовский, как ни странно, шел в другую сторону — в сторону рабочего пространства, в котором находилось то, что когда-нибудь станет кораблем.

— Три сорок… Три тридцать восемь…

— Ты куда? — крикнул Кедрин, и в этот момент мимо него, выжимая из двигателя все, промчался Гур, вытянувшись горизонтально, устремляясь вслед за Холодовским. — Гур! — вскричал Кедрин. — Что вы все…

— Корабль, мой неторопливый друг, — ответил Гур, уже откуда-то издалека. — Особое звено не спасается, оно — спасает…

«Что ж, — подумал Кедрин, — я-то не особое звено, мне еще рано, это знают все…» Он включил двигатель — к спутнику, к спутнику… Как это они будут спасать корабль? Заслонят реактор своими телами? Ну, это не поможет! Что стоит такому метеориту пронизать и скваммер, и реактор, и что угодно? Потом реактор можно восстановить, можно поставить новый, если, этот будет испорчен безнадежно, а ведь человека не восстановить, не восстановишь Особое звено… Нет, небольшое удовольствие — быть в Особом звене…

Эти мысли с лихорадочной быстротой проносились в его мозгу, а скваммер летел, и спутник был все ближе, и теперь было уже, пожалуй, поздно отворачивать, если бы Кедрин даже и захотел повернуть к кораблю. Поздно, да он им и не нужен: будь он нужен, Холодовский или Гур позвали бы его. Нет, зачем он им? Они привыкли втроем, их там трое…

— Две пятьдесят шесть…

Нет, вдруг понял он. Их там двое. Дуглас без скваммера, он на своей раме, в которой можно передвигаться, но нельзя работать… Он помчался на спутник — отвозить прибор, который тоже надо спасать, и, пока он влезет в скваммер и выйдет, пока достигнет корабля, атака уже начнется, а те будут вдвоем, их будет слишком мало… Они не позвали. Может быть, они были уверены, что он последует за ними? Но сейчас уже поздно, поздно поворачивать, его вынесет черт знает куда!

Не поздно, подумал он. В таких случаях не бывает поздно. У меня еще две с лишним минуты…

Рука не хотела двигать гироруль, она страшно не хотела, и пришлось напрячь все силы, чтобы заставить ее сделать это. Спутник дернулся и стал уходить куда-то за спину… «Нет, — подумал Кедрин, — с ними мне не страшно, ничего не страшно, когда я не один. И там я не буду один, нас снова будет хотя бы трое». Корабль начал понемногу вырастать, и Кедрин повторил: «Нас будет трое…»

— Сколько бы вас ни было, Кедрин, — сказал кто-то, и Кедрин узнал этот голос. — Сколько бы ни было… но ты взял правильное направление… Дави его, свой страх, ломай его, только так, Кедрин…

Кедрин сжал зубы. Голос становился все громче, и вот чужой скваммер обошел его, устремляясь все туда же — к кораблю, и за ним еще один, а потом сразу много, и Кедрин понял, что не одно только специальное звено будет спасать корабль, влился в массу монтажников, устремившуюся навстречу угрозе и страх вдруг пропал, и Кедрину стало очень хорошо.

Он обошел корабль в стремительной циркуляции. Гур и Холодовский были уже здесь, давно здесь, и уже крепили массивный выпуклый щит, устанавливая гравификсаторы. Они не удивились, когда Кедрин произнес: «Я здесь. Что сделать?» Гур негромко сказал: «Вот и чудесно, друг мой! Закрепи, пожалуйста ближайший к тебе угол». Кедрин подплыл к углу и начал крепить его к гравификсатору, набросив связь и закручивая болт и не заметил, как истекли те минуты и секунды, которые оставались до начала атаки.

Спасаться в спутник теперь было уже поздно, и все монтажники, закрепившие возле особе уязвимых узлов корабля заранее заготовленные щиты, теперь стремились сами укрыться за ними. Залезая в узкое пространство между щитом и телом реактора, Кедрин оглянулся. Где-то далеко стали вспыхивать огоньки, и Кедрнн, хотя никто ему не сказал этого, понял, что это заградители уничтожают часть метеоров — те, которые они успевали нащупать и поймать на дистанции действенных выстрелов порциями излучения. Часть все равно прорвется, подумал Кедрин. Может быть, не выдержат и щиты… Но остальные люди в своих скваммерах находились тут же, рядом, и никто из них не выказывал никакого беспокойства, во всяком случае, не произнес ничего такого вслух. Ну да, подумал Кедрин, они скажут что-нибудь такое потом, когда все кончится, как в тот раз. Впрочем, когда попадет метеорит, я почувствую и сам, без объяснения…

Минуты тянулись медленно. По связи объявили, что первый прошел. Тогда Холодовскнй неторопливо произнес:

— Конечно, резерв времени у нас есть. Но он может пригодиться и в другой раз, а еще лучше, если он совсем не пригодится. Насколько мне известно, метеоры не дифрагируют. Так, может, поработаем в третьем секторе?

— Я понял тебя, мой мужественный друг. Что ж, сидеть здесь и прятаться действительно скучновато…

Кедрин последовал за ними, все в нем сжималось, хотелось стать маленьким-маленьким… Очередная деталь висела в пространстве, заторможенная на полдороге. Гур равнодушно, как будто речь шла о порции салата за завтраком, проговорил:

— Твоя, Кедрин… — И они полетели дальше, к исходным позициям, брать новые детали.

Кедрин тащил деталь на место и утешался тем, что она, на худой конец, послужит хоть какой-то защитой от метеора. Сварщики, из тех, кто пришел на помощь Особому звену, уже настраивали свои полуавтоматы. Установщика не оказалось, и Кедрин сам установил деталь на место, на направляющие, и сам порадовался тому, как ловко это у него вышло, хотя и в первый раз.

Снова прозвучал тревожный сигнал, на спутнике начали отсчет минут и секунд. Кедрин хотел кинуться под щит, но никто не торопился, и он не стал торопиться тоже. Детали медленно плыли в пространстве. Отсчет кончился, и Кедрин ожидал: сейчас по нему ударит частый дождь крохотных небесных тел. Дождя не было. Корабль теперь надежно закрывал их, но, кажется, и в корабль ничего не попадало, и только раз сверкнула искорка, да и то где-то далеко, в направлении спутника. Наверное, какой-то из метеоритов врезался в тороид, но спутник этого не боялся.

— Вот так-то, мой бесстрашный друг, — сказал Гур, подталкивая новую деталь — сектор главной поперечной переборки. — В масштабах даже и Приземелья нас все равно что нет, так что опасаться особо нечего…

— Я и не опасаюсь, — сказал Кедрин.

— И замечательно! Между прочим, как правило, в космосе вообще ничего не происходит. Вот сейчас дадут отбой, и мы снова полетим устанавливать по-настоящему наш озотаксор.

— Ничего не происходит! — сказал Кедрин. — По-вашему, на орбите Трансцербера тоже ничего не произошло? Вы думаете, они молчали бы столько дней, хотя их вызывает вся Земля?.

— Мало ли, что там я думаю! — сказал Гур. — Возьми угол на себя, не то тебе придется делать второй заход.